Мои тётушки
Семьи раньше были большие, по сравнению с сегодняшним временем.
Все праздники предпочитали собираться за одним столом, и вообще дружили и общались без праздников и поводов.
Непосредственно наша семья была маленькая – мать, да я, но моя мать была из относительно большой семьи, поэтому поле для общения было большим.
У матери было две сестры, братья погибли на фронте во время войны.
Я не была центром внимания у семьи, но одинокой себя не чувствовала.
Крестная.
Самая старшая сестра моей матери, приходилась мне не только тётей, но и крёстной. Моя крестная жила в деревне и,наверное, возраст её тому соответствовал, то она перекрестила там всю округу. И в какую бы мы деревню с ней ни зашли или мимо какого дома не прошли, то ото всюду слышалось:
– Крёс, привет!
- Здравица желаю, - отвечала им крёска.
Мы все её так называли, просто – крёс или крёска.
Крёска была маленького роста и полновата, но не до безобразия. Когда она сидела на скамейке, то казалось, что она похожа на колобок.
Замуж крёска вышла до войны. Родила первую девочку, но та умерла в младенчестве от дизентерии.
За два месяца до начала войны родила сына, моего любимого брата.
Семейного счастья ей досталось очень мало. Муж погиб в первые дни войны, не доехав до фронта, немцы разбомбили эшелон.
Когда через нашу деревню шли сибиряки на фронт, то случалось останавливались в нашем доме на ночлег.
Один из них поднял сына крестной на руки и сказал: - Да, что бы мы сдались?! Ради наших детей, ради таких детей, умрем, но не сдадимся.
Шли годы. Сорок лет она ходила на фабрику на работу к восьми часам утра. Ходила пять километров пешком в одну сторону и столько же в другую. Но обратно она не шла налегке, а тащила сумки наперевес с хлебом, сахаром и прочими необходимыми продуктами, которые нельзя было вырастить на своём огороде.
Когда крёска ложилась спать, то засыпала мгновенно, это можно было определить по храпу, который был ровным и не заливистым, был просто не громче обычного голоса.
Сначала меня этот храп раздражал. Но со временем я к нему привыкла, что уже не могла уснуть, если его не слышу.
Через несколько лет после войны у неё случился роман с бывшим односельчанином, который только на лето приезжал в деревню из города. На фронте он не воевал, и как говорила моя родня – сидел в штабе, поэтому даже ранен не был.
А так как у него была фамилия Карасёв, то его иначе как Карась и не звали.
Карась был мужчина симпатичный, но какой-то скользкий и хитрый, поэтому вся родня его невзлюбила.
Роман её продолжался не долго. Карась был женат и крёска показала ему порог в доме.
Через много лет Карась овдовел и снова появился в нашем доме.
Но появился не один. На лето он привозил свою внучку и тёщу, на выходные приезжала его дочь и зять.
Крёска помимо огорода, содержала немного домашней скотины. Если до Карася крёска держала одного поросёнка, то с появлением воздыхателя стала держать двух свиней.
Помощи от Карася не было никакой в этом деле, но один поросёнок всегда предназначался для Карася и его семейства. С огорода половина урожая шла тоже для семьи Карася.
Естественно, что вся наша родня, мягко скажу, Карася недолюбливала.
Любые доводы родни крёской были не услышаны.
В один счастливый день для родни, и не счастливый для крёски, стало известно, что Карась завел себе ещё одну пассию.
Его пассия жила тоже в частном доме, но совсем рядом с многоквартирным домом Карася.
Огорода и скотины та женщина не держала, так как площадь приусадебных построек и огорода не позволяла это делать.
Как оказалось, что Карась снабжал свою новую любовь провизией, которую крёска сама выращивала.
Но когда любишь человека, то это такой пустяк. Жалко, что ли свинины или картошки с огурцами?
Крёску просто мучила жгучая ревность.
Это был выходной день. Зять Карася, его внучка и дочь находились у нас дома. Карася не было.
Крёска надела лучшее платье, повесила на шею бусики, подкрасила в кои веки губы и мы, сев в машину к зятю Карася поехали его искать.
Зять то знал, где Карась обретается. Он то и выдал это секрет. Но выдал то он из своих соображений. Тут есть всё и еда, и питье, есть просторный дом и где всегда им рады, там же нет вообще ничего. Поэтому нужно было отвадить тестя от новой любовницы.
Карась вышел к крёске со своей слащавой улыбочкой. Он был в майке и трениках со вздутыми коленками.
Мы не присутствовали во время разговора, а стояли в стороне.
Обратно ехали молча. Только дома, крёска его материла на чём свет стоит, естественно он этого не слышал, так как с нами не поехал.
Это разрыв дался крёске тяжело, но она не рыдала и в истерике не билась, заботы по хозяйству не позволяли это делать. Но она его всё время ждала, стоя каждый вечер у окна. Ждала до самой своей смерти. Карась умер раньше крёски, но ей об это не сказали и она продолжала стоять у окна и ждать.
Нам она ничего не говорила, но мы и так знали, что она его ждёт.
Тётя Нина
Тётя Нина младшая сестра моей матери.
Жизнь её сложилась намного удачнее, чем у её сестер. И намного удачнее, чем у основного населения страны послевоенного времени.
В молодости была очень красива, имела очень темные волосы и носила толстые косы. Она единственная из семьи получила высшее образование.
Замуж вышла по меркам того времени не очень рано, ей было почти под тридцатник. Все считали, да и она сама не скрывала, что замужество было удачным и при большой обоюдной любви во всю их жизнь
Муж тёти Нины, придя из армии, поступил в какой-то институт. В какой не знаю, но он прекрасно, по окончании ВУЗа, владел двумя языками – английским и арабским.
Гордость за мужа, за своё счастье просто иногда зашкаливала, выливаясь в ненавязчивое, но постоянное хваление – мужа, дочерей, поездок. Поездки или загранкомандировки у мужа были постоянными. Но гордилась этим не только она. Вся родня гордилась её удачами и тоже перед всеми этим похвалялись.
Младшая дочь родилась в Хартуме, где они прожили три года. Когда тётя Нина с мужем прилетели из Судана, то праздновать это событие собрались все родственники с обоих сторон.
Их рассказам о жизни за границей не было конца. Родственников интересовало всё, абсолютно всё. Но единственно, что меня больше всего поразило это то, что картошка там не вкусная и как мыло. Я не могла понять, как это такое может быть – картошка, как мыло.
Зато теперь то я хорошо это знаю, теперь не найдешь рассыпчатой и вкусной картошки, вся как мыло.
Вся жизнь тёти Нины была посвящена семье. Для неё дочери были сами лучшими, самыми умными, то есть самыми-самыми во всех отношениях. Не говоря уже о муже. Муж был солнцем в окошке. Она даже чай ему наливала из заварного чайника, который стоял около него.
Однажды летом, старшая дочь тети Нины, тогда ей было лет десять или одиннадцать, попросила мою мать подрезать ей волосы. Но моя мать, зная свою сестру, подрезала только сеченые концы жиденькой Натальиной косички.
Через пару дней приехала тётя Нина и дочурка с порога, заливаясь слезами, стала жаловаться матери, что ей подрезали волосы. Что тут началось! Крик и ор стоял на всю округу. Она без конца говорила, как тяжело ей далась коса дочери, как она мазала волосы маслами в Хартуме, как она ухаживала за ними уже здесь, а тут взяли и подрезали.
Родители вплотную занимались образованием дочерей Отец с ними занимался языком, мать водила их в музыкальную школу. И снова гордость распирала тётю Нину и всю родню, за успехи девочек.
Старшая дочь рано вышла замуж, и рано родила. То ли в силу возраста, то ли от избалованности, но матерью она оказалась никакой. Она осталась жить с мужем, а дочку отдала на бабушкино попечение. И внучка была погружена в заботу и любовь своей бабушки.
Надо же было такому случиться, когда внучке был год с небольшим, а младшей дочери, шел четырнадцатый годок, мужа тёти Нины послали в последнюю загранкомандировку на год, но с условием, что нужно ехать с женой.
Тётя Нина, оставила внучку на попечение своей старшей сестры, мой крёстной. За младшей дочерью попросила присмотреть мою мать.
Моя мать каждый день ездила из их дома на работу по два часа туда и обратно. Но сестра попросила, нужно помочь. В один прекрасный день мать приезжает с работы, а дома помимо младшей, находится ещё и старшая дочь с мужем. Старшая заявила, что в моей матери они больше не нуждаются, так как она с мужем будет жить здесь.
Своей же матери девочки написали, что младшая дочь была всегда голодная, что на неё поднимали руки.
Однажды я застала свою мать плачущей над письмом. Это сестра выговаривала моей матери упрёки и жестокие обвинения в её адрес. Получив обратный отчет о деяниях девочек, сестра успокоилась.
С годами тётя Нина старела, мы взрослели. Она уже перестала приглашать в гости к себе на праздники. Домашние праздники в этой семье были всегда торжеством успешной жизни. Там и фарфоровая посуда, там и хрусталь, там яства покупные и умело приготовленные, самый первый цветной телевизор.
Дети разлетелись, вернее разъехались. Старшенькая, уже давно развелась, стала жить в дедовом доме. Младшенькой помогли купить квартиру, так как она вышла замуж и родила троих детей.
Тётя Нина овдовела. Рядом с ней жила только её внучка, и то на другом этаже.
С матерью моей, тётя Нина созванивалась довольно часто. И если тётя Нина долго не звонила, то я поднимала тревогу.
Вот так было и однажды. Я не смогла до неё дозвониться и поехала к ней.
Оказалось, что телефон отключили за неуплату. Телефон то потом подключили, но то что я увидела в квартире поразило меня до глубины души.
Эта была уже не успешная квартира с полной чашей. Это было похоже на бомжатник.
Паркет местами вывалился, посуды половина нет, раковины нет. В коридоре стоят две сломанные стиральные машинки, одна из них с ручным отжимом. Раковины на кухне нет, зато под столом на кухне лежала раковина для ванны. В коридоре стояла какая-то дверь, в комнате в больших коробках были какие-то шмотки. Это младшенькая вдарилась в какую-то религию с сектантским уклоном и приносила это тряпье из ихней церкви. На мой вопрос о раковине под столом и о двери, тетя Нина ответила, что зять принес со словами – на даче пригодится
Нож остался один и то предназначенный для разделки селедки что ли. Его зубчики были уже давно тупые, а лезвие изогнуто местами от старости. Чайника нет. Чай мы с ней кипятили в кастрюле. А вот продуктов было достаточно, это внучка её снабжала.
Мы по-прежнему стали с ней созваниваться. Мне всегда нравилось с ней говорить, нравился её голос. Несмотря на довольно преклонный возраст, голос был молодыми и звенел как серебристый колокольчик, полный оптимизма и любви к нам, и к своим детям.
Телефонного звонка от неё не было две недели. Я сама закрутилась и не звонила.
Что-то засосало внутри. Звоню. Не берет трубку. Звонила два дня.
Подняла всех родных, чтобы узнать номера телефонов её дочерей или внучки. Тётя Нина всегда скрывала от меня их телефоны как бы я ни просила, да и с её детьми мы уже были далеки друг от друга. Потом я поняла причину. Оказывается, дети и внучка так часто меняли номера телефонов, что от этого у тётушки была каша в голове.
С большим трудом нашла последний номер телефона её внучки.
Не буду описывать диалог полностью. Но её фраза: – Я была у неё три дня назад, приносила хлеб, и всё с бабушкой в порядке, - «убила» меня наповал. Мне стоило большого труда заставить её спуститься на два этажа ниже и проверить бабушку.
Оказалось, и ключей от бабушкиной квартиры у неё нет. Не попав в квартиру, внучка звонит мне и спрашивает, что теперь делать.
Как что? Звони её дочерям. Дочери тоже сказали, что ничего с ней не может случиться не захотели вечером приезжать. Только с очередной, не знаю какой, попытки удалось их вытащить из домов.
Оказалось, что моей любимой тётушки нет уже как два или три дня. Даже эксперты не могли точно сказать, когда это произошло.
Я не знаю, то ли время такое что ли, но похороны прошли не в наших православных традициях.
Отпевать они её не захотели, так как по религии секты, отпевать не положено. Я заказала сама всё в церкви как положено.
Старшенькая дочь проспала. Она не явилась никуда что бы проститься с матерью. Зато она радостно сообщила младшенькой сестре, что тортик она купила.
Младшая доченька, хотела катафалк отправить без провожающих, то есть без меня и внучки, предложив нам ехать на её машине.
Я ответила, что хочу хоть последние минуты побыть с тётушкой. То ли доченька устыдилась, то ли что-то щёлкнуло в её голове, но она и внучка тетушки сели рядом со мной. Всю дорогу младшенькая ругала мать, какая она плохая, оставила одну и уехала за мужем в ту последнюю командировку. Ругала за то, что с дочерями она обошлась плохо, не написав завещания. Ругала за то, что заставила заниматься музыкой.
И всё эти недовольства были переплетены с бесконечными цитатами из библии.
Я с трудом что-то могла возразить, так как слёзы из меня лились рекой. И потом этот бесконечный цитатник библии с горящими при этом глазами, очень трудно перебить.
Поминки прошли в квартире у младшей дочери. Все смеялись и радовались. Говорили о тортике, о гусе в духовке. О чем угодно говорили, и никто о матери не вспомнил. Посмотрев на это безумие переформатированного людского ума, я уехала.