Машинист
Гуляя по городу без всякой определенной цели, Евгений обдумывал свое
будущее. Отслужив в бандформировании под названием “военно-
строительные части” он приобрел устойчивую аллергию к словосочетанию
“священный долг”. 800 рублей, которые Родина отслюнила ему за 24 месяца
каторжного труда немного подсластили общую картину, но не более того. Отец
добавил еще 500 и Евгений почувствовал себя миллионером. Ощущение
быстро исчезло вместе с деньгами.
Промотавшись все лето с кукольным театром по пионерлагерям в качестве
рабочего сцены, уволился и поступил на курсы проводников железнодорожных
вагонов, которые бросил через месяц. Случайно наткнулся на объявление “в
театр оперы и балета требуются монтировщики декораций”. Работать все
равно где-то надо было и он толкнул дверь служебного входа. Цепочки
причинно-следственных связей множества событий, произошедших позже в
жизни Евгения первыми звеньями цеплялись за эту дверь.
Через несколько минут казалось не вошел, а вкатился как колобок улыбчивый
человек очень маленького роста в синей рабочей куртке и в берете,мимикой и
жестами чем-то напоминающий Луи де Фюнеса. Это был Николай Петрович
Шомин - главный машинист сцены.Это официально. А неофициально-
“Петрович” или “дядя Коля”. Через полчаса Евгений вышел из театра
монтировщиком декораций с окладом 65 рублей плюс 40 процентов премии.
*
“Иерархическая лестница” в монтировочном цехе была короткой. Собственно
монтировщики декораций, разношерстная публика лет 20-25, треть из которой
были студентами. Днем они учились, а вечером переставляли декорации и
попутно духовно обогащались - слушая “Кармен” или “Пиковую даму”.
“Этажом выше” стояли машинисты сцены. Это были постоянные кадры,
проработавшие много лет. Старший “правой стороны” Александр Иванович
Попов или просто “дядя Саша”. Cтарший “левой стороны” Иван Васильевич
Романович, “верховой” Иосиф Шаповал.Первые двое работали на сцене, а
Шаповал сидел на колосниках и вручную поднимал и опускал задники и кулисы
по сигналу с пульта помощника режиссера.Мебельщика-реквизитора звали
Евгений Евгеньевич Беляев.
Романович был тихим пьяницей. Дядя Саша напротив, не пил. Но раньше
было по другому. Как-то на “обмывании” очередной премьеры он перебрал и
свалился в оркестровую яму. После этого события причесывался двумя
руками. Правой держал расческу, а левой придерживал правую за запястье.
В годы войны Романович был на фронте. Дядя Саша же жил на
оккупированной территории, что почему-то считалось пятном на биографии.
Евгений Евгеньевич был личностью незаурядной. Ему было под 70 и несмотря
на возраст, он сам выносил и расставлял сценическую мебель. Это был
нелюдимый, подтянутый худощавый человек с прической “ежиком”,
остроносым лицом и надменным взглядом. Родился он еще до октябрьского
переворота в дворянской семье. Отсюда расстрел родителей, аресты, ссылки и
как
итог - сломанная жизнь. Жил он в пригороде один. Ходил в одной той же
одежде годами.Спектакли заканчивались поздно и его на вокзале иногда
останавливала милиция, так как выглядел Беляев подозрительно. Пенсию не
получал принципиально (“мне от этого государства ничего не нужно”).
Здоровался всего с несколькими людьми в театре, двое из которых были
народными артистами.
Николай Петрович иногда посылал ему в помощь кого-нибудь из “мальчиков”.
Если это был новичок, то его наставляли так: “не вздумай обратиться к нему по
имени-отчеству. Не любит. Только “дядя Женя”. Парень шел помогать и через
минуту раздавался истошный крик Евгения Евгеньевича:” Я вам не дядя! Вон!
Сам справлюсь!”
У Петровича с Евгением сразу сложились приязненные отношения.И это
несмотря на то, что парень иногда прогуливал и был несдержан на язык.
Проработав 2 года, Евгений уволился найдя себе занятие поприбыльнее.
Потом Евгений еще дважды работал в театре. После второго “захода”
замдиректора по кадрам сказала:”Женя, в театр ты третий раз войдешь только
через мой труп”. Что поделать, Евгений всю жизнь упрямо доказывал
справедливость народной мудрости “язык мой- враг мой”. Но третий раз все-же
случился. И еще при жизни кадровички. Петрович сказал:”он мне нужен” и тетя
из кадров “умылась”.
*
Городское начальство давно облюбовало оперу для праздничных торжеств. За
несколько дней до события выставляли сменную наружную охрану.
Допущенным к обслуживанию выдавали желтые карточки с “правом выхода на
сцену”. За день до праздника сгоняли курсантов, которые прощупывали каждое
кресло в зрительном зале. “Монтировка” выставляла столы и стулья для
президиума. На авансцене стелили ковры.Задник был красным, а перед
задником стояло сооружение с двумя нижними полками, на которых
находились цветы и верхней на которую ставился громадный бюст Ленина.
Петрович говорил:” Женечка, сыночек, ты знаешь что делать”. Женя лез
наверх, где стоял бюст. В голове Ильича было отверстие, а в отверстии кольцо,
за которую цеплялся карабин с канатом. За другой конец каната “монтировка”
поднимала бюст, а Евгений должен был его поставить точно на платформу. Но
это было не все. Вторая часть “ритуала” заключалась в том, что Петрович
залезал на нижнюю платформу сооружения и протягивал руку вперед
“ленинским” жестом, только вместо кепки в руке был берет. Смотрелось это
очень смешно.
Однажды “шестерки” из КГБ, которые отвечали за оформление праздника,
вцепились. Их чем-то не устроил бюст. “еще Ильич есть?” Был портрет,
который подвесили на два штанкета. Потом несколько раз катали туда-сюда
бюст. В результате абсолютно идиотское предложение поставить бюст и
портрет на сцене вместе. Евгений не удержался и спросил, не хотят ли они
еще один экземпляр. Из Мавзолея. Больше Евгений в подобных мероприятиях
не участвовал. А жаль. В фойе в такие дни открывали торговлю. Чего там
только не было! дефицитные лекарства, книги, итальянская обувь. И все по
“божеской” цене. Потом тезка, c которым в юности Евгений играл в футбол и
имевший отношения к “органам”, по секрету сказал:”Папе спасибо скажи. Детей
реабилитированных по мелочам стараются не дергать”.
Под запрет попал также “верховой” Иосиф. На колосниках нашли лом, который
физически не мог упасть, но Иосифа тоже отстранили. На всякий случай.
*
Женя и Петрович иногда беседовали на разные темы. Дядя Коля рассказывал
о своей жизни. Он как-то обыденно, иногда даже весело говорил о страшных
вещах. Ему было 8 лет, когда на Украине смерть выкашивала людей
искусственно созданым голодомором. Доходило до канибализма. Многие
сходили с ума. Коля со старшим братом ездили в большой город побираться
(они жили в колхозе километрах в 70-ти). По пригородным поездам шастала
милиция и часто ссаживала побирушек в чистом поле. Но были и такие,
которые отворачивались, как-бы не замечая. Большой город по сравнению с
деревней был относительно сыт. И подавали кто рубль, кто горсть медяков, кто
ломоть хлеба. Спали на вокзале. Затемно часа в 3 ночи приезжали какие-то
люди и баграми вытаскивали трупы которым уже не нужна была еда. Вот такое
“счастливое” детство было у дяди Коли. Испытание голодом в конце концов
закончилось, унеся жизни колиных родителей и старшего брата.
Когда началась война Коле было 16. Его отправили в Польшу в
концлагерь.После того как лагерь освободили, подростка отвезли под охраной
в Мурманск, где в охраняемом поселке он жил и работал смазчиком в депо.
Особенно “приятно” было работать зимой при температуре минус 40. В конце
концов он попал домой, устроился в театр рабочим сцены. Благодаря
феноменальной памяти (он помнил где стояла табуретка в списанном 30 лет
назад спектакле) и умением находить грань между строгостью начальника и
приятельскими отношениями в общении с подчиненными ему людьми, стал
главным машинистом сцены. Он жил в театре. Дома ли или на гастролях, когда
ни придешь в театр- Петрович всегда где-то здесь.
*
Однажды Евгений вышел прогуляться в городской сад. Был конец октября- его
любимое время. Солнце светило во всю, но не было жарко. Скорее чуть
прохладно. Приятно прохладно. На выходе из сада он увидел знакомую
фигуру. Петрович сидел на скамейке в характерной для него позе, положив
щеку на ладонь согнутой руки и съежившись как озябший воробей. На голове
был неизменный берет. Смотрел он куда-то вдаль на другую сторону улицы.
Женя, подкравшись, хотел его в шутку напугать. Не оборачиваясь, Петрович
сказал:” Рыжий, не старайся, я тебя видел”. Евгений подсел. Не виделись они
давно. Дядя Коля уже лет пять как был на пенсии. Вдруг, словно возобновляя
только что прерванный разговор, спросил:” Cкажи, зачем мне попался этот
поляк”? Женя ничего не понял. Какой поляк? О чем он? На глазах у Петровича
были слезы.
- дядя Коля, что случилось? И он рассказал…
В концлагере где он находился немцы периодически собирали группы в
основном из ослабевших подростков и увозили на грузовике в “другой лагерь”.
Потом подозрительно быстро возвращались. Уже без заключенных. Коле
повезло и он каким-то образом оторвался от группы в которую его определили.
Метался по лагерю, не зная куда деться. Поляк, работавший на хоздворе,
спрятал парня.
Фронт приближался со спринтерской скоростью. Снаряды рвались совсем
близко. “На прощание” немцы решили взорвать лагерь. Но в спешке что-то не
сработало и Коля остался жив.
Какую же травму надо было нанести человеку, до какой степени унизить, чтобы
он в 65 лет пожалел о том, что не был убит в юном возрасте!
Евгений сказал:” А я, Петрович, скоро в Израиль уезжаю”. Дядя Коля, не глядя
на Женю, твердо произнес:”правильно”! Они не сговариваясь встали и пошли в
кафе напротив. Выпить по паре рюмок, зная что скорей всего больше не
увидятся. Наверное потешно со стороны смотрелся этот тандем. Маленький,
семенящий быстрыми шажками лысый человечек и рыжий издерганный еврей,
на 30 лет моложе своего попутчика. Наверное потешно...