Я руки ломаю
и пальцы разбрасываю разломавши
- Хорошо, Вы предлагаете мне постричься в монахини? – она недоуменно и надменно приподняла бровь.
- Почему же…-я откровенно нервничал, не мог подобрать правильных слов, поражало ее спокойствие,- почему же сразу в монахини…Вы слишком контрастны в своих суждениях. Но все же…- я не знал, как выразить свои мысли в более мягкой форме.
- Но все же, вы хотите сказать, но все же – не стоит быть такой легкомысленной в отношении мужчин? Так?
Мы сидели за столиком в каком-то полуподвальном ресторанчике. То и дело появлялись пьяные лица, явно желавшие усилить степень своего пограничного состояния. Давил табачный дым. Казалось, еще немного, и стены рухнут под его напором. А ей явно здесь нравилось. На лице не выражалось ни малейшего презрения к пьяницам, она то и дело поворачивалась и с любопытством рассматривала их дебоширские выходки. Какое-то наслаждение человеческой низостью, наслаждение, вывернутое наизнанку.
- Да, знаете ли, Вы полностью и в очень хорошей форме изложили мои мысли…-я опять замолчал, голос предательски вздрагивал, ладони потели, а она смотрела прямо мне в глаза. – Я же знаю Вас уже очень давно…Совсем не могу понять, что могло произойти за столь короткий срок…
- А знаете что? – она не дала мне договорить ту мысль, которая едва появившись в моей голове, уже казалась сущей ерундой. Разве я не могу понять? Разве я не вижу, что все она делает вполне осознанно?
Она выдержала несколько секунд молчания - я ожидал.
- Закажите-ка лучше вина, - она откинулась на спинку стула и захохотала.
Нет, определенно, она прекрасна. Странная женщина. Не вписывающаяся в наше время. Ей бы к революции призывать. При необходимости, уверен, она бы и грудью на амбразуру легла. Ей быть бы женой какого-нибудь футуриста, вместе с ним выбрасывать резкие стихи в толпу, а потом, заливаясь смехом, скрываться от разъяренной их выходками власти. А что вместо этого? Вот она сидит, небольшими медленными глотками пьет дешевое вино в убогом месте. Сейчас – здесь, через некоторое время – уже на квартире у своего нового обожателя.
- Вот вы говорите, что все это безнравственно, - она подперла щеку правой рукой. Ощущалось, что вино разрешило ей поговорить более открыто, чем обычно. – Про-те-стую! – она опять захохотала. – Вы не представляете, как это весело. Каждый из них думает, что я слабая, всеми оставленная женщина. Каждый стремится взять власть надо мной. Что ж, я разрешаю им это сделать, а потом – они сами не замечают, как утрачивают свою волю. Цветы, украшения – пожалуйста! Ты не знаешь, как это забавно, наблюдать… Вот, он уже готов на все ради меня, а я просто исчезаю. Все. Нет меня. О, как они убиваются! Глупые. Признаюсь, к одному даже приходилось возвращаться несколько раз – грозился убить себя…- она замолчала.
- И что ж он?
- Да ничего. На словах только. Сейчас уже женат.
Глаза ее не выражали никаких эмоций. Ни злости, ни упоения собственной силой. Я понимал, что все, о чем она рассказывает ни капли не задевает ее души. А ведь именно этого ей и хотелось. Хотелось, чтоб душа была задета, поэтому –то и выламывала свое тело, выворачивала его перед непонимающими. Через боль хотела прийти к равновесию внутри. Через вино. Через чужие руки.
Не получалось.
Она отпила еще вина, опустила глаза и затихла. Я хотел что-то сказать. Попытаться убедить ее, что жизнь переполнена чудеснейшими моментами, что счастье можно искать уже в том, что ты можешь видеть солнце и слышать пение птиц. Как вдруг она взглянула на меня – на глазах стояли слезы. Я похолодел.
- А ведь знаешь…ни один, ни один из них не был таким нежным и заботливым. Конечно, каждый старался завоевать мою любовь. Но ни один не убирал с лица волосы. Ни один. Ни в одном из них не было и капли его. А сколько я их знала? Сотню? Тысячу? – она опять захохотала. – Нет, конечно же. Я преувеличиваю. Даже интонации голоса, как у него, я не встречала ни у кого. Это смешно.
Она говорила и говорила. Я чувствовал, что слова давались ей с трудом. Как только она замолкала, я доливал вина ей в бокал, она с благодарностью смотрела на меня и опять говорила и говорила. Слова перемешивались со слезами, с ругательствами и проклятиями в его и свой адрес. Тот ком, который накапливался все это время, медленно растворялся. Лицо становилось беззащитным. Да и вся она больше походила на ту девочку, которую я знал несколько лет назад.
Через некоторое время она перестала говорить и просто плакала. Плакала и улыбалась. Так умывается душа.
-Спасибо тебе…- робко произнесла она, - Сегодня я не поеду никуда, останусь дома. За столь долгое время проведу вечер в одиночестве... Спасибо.
Она отодвинула стул и твердым шагом направилась к выходу. Я не стал ее провожать, уверен, что она не собьется со своего пути.
Казалось, после того, как она рассказала все, что-то встало на место в ней. Неужели слезы и воспоминания смогли задеть душу сильнее, чем изломы собственного тела? Неужели все это и есть любовь, которую воспевают в стихах и песнях? Неужели в таком страдании есть счастье?
Отвечаю – есть.