Размышления на диване
«Вкладывай сердце, ум и душу даже в самые незначительные свои действия. Это и есть секрет успеха». (Свами Шивананда)
«Всегда сохраняйте чистую моральную дисциплину, ибо она ведёт к красоте в этой жизни и счастью впоследствии». (Атиша)
«Счастье – это не удачное сочетание внешних обстоятельств. Это просто состояние вашего ума». (Будда)
«В пещере, куда вы боитесь войти, сокровища, что вы ищете. Интересуйтесь тем, что происходит внутри вас. Если во внутреннем мире всё в порядке, то и во внешнем всё встанет на свои места». (Э. Толле)
«Кто понял жизнь, тот больше не спешит,
Смакует каждый миг и наблюдает,
Как спит ребёнок, молится старик,
Как дождь идёт и как снежинки тают».
«На руке, дарящей розы, всегда останется их аромат». (Древнекитайская пословица).
– Из цитат Дзен –
Новые идеи, новые подходы... Ашас в последнее время старался всё больше экспериментировать. Ему хотелось писать картины быстрее, экспрессивней, трёхмерно с использованием большего количества материала. «Женщина-монарх» уже послужила толчком к чему-то неизведанному, неосвоенному. Почва была зыбкая, но он давно к этому привык, главное – правильно относиться и постепенно осваивать неизведанную территорию. Писать, как рисовать, только не на листе бумаги, а на холсте, непосредственно из тюбика, цилиндрическими линиями краски, плавно ниспадающей на поверхность горизонтально расположенного холста.
Он задумался: «Нарисовать маму на диване, как я её вижу, без лишних деталей, в стиле рисунков Матисса. Цветными пятнами платье, заполняющими пространство изогнутых линий, пятнистый диван, сам по себе живописной изогнутой формы, весь в темно-вишнёвых разводах с золотистыми вставками, завитушками. А на второй картине дуплекса – золочённая с бронзовым отливом ваза на фарфоровом столике со слонами по цилиндрической поверхности… Должно получиться».
Возникшая идея не хотела ждать претворения, накопившиеся в голове планы были «задвинуты в творческий ящик» до благоприятного момента.
Ашас понимал, что его уже ничто не может остановить. На новых двух холстах медленно рождался рисунок задуманной картины. Он пользовался старыми мамиными фотографиями, выбранными из множества альбомов, а когда рисунок был закончен, перешёл к доработке контуров тела, одеяния. Магия изогнутых линий завораживала.
Были заранее приготовлены новые тюбики с предполагаемой гаммой цветов. Колорит картины сложился в голове в процессе работы над карандашным рисунком и отличался от реального. Хотелось сделать картину светлой и солнечной.
Ашас планировал преподнести маме сюрприз и, услышав её шаги, перенёс холсты в дальний угол мастерской. Мама выглядела отдохнувшей и, улыбаясь, поцеловала его. Лучи солнца пробивались сквозь занавески, напоминая о весне в Нью-Джерси. Планировали начать беседу не откладывая. Мама прихватила вазу с фруктами и бутылки с минеральной водой, чтобы не прерываться во время очередного сеанса. Быстро разложив на диване необходимые материалы, она присела на него, жестом приглашая Ашаса. В нескольких фразах мама напомнила основные моменты предыдущей беседы, ключевые мысли Николая Бердяева о творческой свободе и продолжила...
В свободном порыве души рождается образ на земном плане. Говоря словами Бердяева, происходит «переход в новый мировой эон, в котором всякое творчество будет уже продолжением Божьего творения мира. Это в «Кризисе искусства»: кризис наступает, когда уходит свобода. Ныне чем больше говорят о свободе, тем меньше её становится, хотя пришло её время: без свободы ничто состояться не может, ни отдельный человек, ни жизнь во Вселенной. Тем не менее именно свобода не даётся разуму. Не потому ли, что её ждут извне, а она рождается изнутри? В чем же причина неуловимости свободы? «Мы очень много говорим сегодня о различных видах свободы политической, экономической и иной, но это совсем не то. До тех пор, пока разные виды свободы или прав, о которых мы столько болтаем, остаются на уровне относительности, они далеки от своей истинной сущности. Подлинная свобода – это результат Просветления» – это мнение Дайсэцу Судзуки… Свобода духа не зависит ни от какой организации общества, есть принадлежность к иному плану бытия, к царству духа. Свобода есть дух, и дух есть свобода, но именно поэтому свобода умаляется и ущемляется по мере нисхождения к материальному плану жизни».
Интересно, что ответ прозвучал впервые более 2000 лет назад. Рассматривая эволюцию эстетики красоты, мы упоминали имя св. Августина. Он говорил:
«И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Но с тех пор не столько познавали Истину, сколько самоутверждались. Человек возомнил себя истиной в последней инстанции, «мерой вещей». Сама же «мера» не есть Истина, а лишь путь к ней, если это та «мера», соблюдая которую, душа пребывает в равновесии и доходит до «полноты».
Тот же св. Августин в своих исповедях говорил:
«Я нашёл, что над моей изменчивой мыслью есть неизменная, настоящая и вечная истина».
Что же мешает следовать вечной Истине? И на это св. Августин отвечает:
«Почему же истина возбуждает против себя ненависть, и человек Твой, проповедующий истину, делается врагом людей? Не потому ли, что они сначала избирают для себя любимый предмет, а потом желают, чтобы их любимый предмет был истиною. Они ненавидят истину из-за того предмета, который любят вместо истины. В наказание за это он сам не может скрыться от истины, а истина скрывается от него».
Что следует из этой глубокой мысли святого?
Во-первых, что часть подменила Целое, но «всякая часть, которая не согласуется с целым, безобразна», человек же прилепляется «к одной части, к мнимому единству». Эту целостность человек «разрывает», предпочтя ей, из личной гордости и личных симпатий, «одну часть», «мнимое единство»; он, таким образом, ставит «часть» выше «целого»; достоинством, принадлежащим «целому» – universitati, он облекает «часть».
Во-вторых, сущностно то, что Истина не может не состояться, не быть, признает её человек или нет, ибо задана изначально.
Истина есть Целое, значит, человек, отпавший от Истины, отпадает от себя, потому отторгается Бытием – за ненадобностью. Тем не менее человек с неразвитым сознанием, одержимый ускорением движения неизвестно зачем и неизвестно куда, предпочёл следовать части, принимая во внимание мир видимый, поверхность вещей. (Потому и говорят о плоскостном мышлении, называя его несчастным.) Часть же в принципе не может быть свободной, пребывая в зависимости от другой части, скажем, более высокого ранга.
Это не могло не тревожить чуткого к человеческим страданиям Николая Бердяева: «Исчезает человек как целостное существо внутренне центрированное... Дробные и частичные элементы человека предъявляют права не только на автономию, но и на верховное знание жизни».
Можно говорить о психологии части у подавляющего большинства (в прямом и переносном смысле), чьё видение искажено по причине неведения (в буддизме – помрачённое сознание, которое ложное, кажущееся принимает за истинное).
Но в начале XXI века это неведение, непонимание происходящих процессов угрожает существованию людей. Можно сказать, все конфликты, войны, иррациональное насилие, религиозные распри, всё абсурдное в жизни происходит из-за этой искажённой меры, или искажённого сознания, поставившего часть на место Целого. Потому и говорят об усечённом сознании, о тирании усреднённого человека. Похоже, распалась не только «связь времён», но и связь пространств, сама Основа разошлась в разные стороны и разверзлась бездна, обстреливаемая с разных сторон. «Бездна призывает бездну», – сказано в Псалмах.
И, наверное, спасение зависит от того, успеет ли человечество перейти от замкнутого, ограниченного языка понятий к безграничному, открытому языку образа или искусства. Не случайно те, кто способен понимать происходящее, ищут ответ в мудрости древних, которые, по словам Платона, были умнее нас, ибо за множеством видели Единое.
Отсюда интерес и к восточным учениям, к буддийской модели непротивостояния, недвойственности (санск. – адвайта, яп. – фуни). Всё едино в своей Основе: Небо и Земля, Человек и Вселенная, Восток и Запад. Противостояние – плод помрачённого сознания, которое можно очистить, следуя правильному Пути. В буддизме это постепенный, «восьмеричный» Путь или мгновенный, Дзенский, но суть одна – очищение сознания. Возможен один-единственный вид борьбы – с собственным невежеством – и в буддизме, и в христианстве. Все остальные (скажем, борьба за свободу слова, за права личности, за конституцию) необходимы, чтобы как-то сдерживать агрессию и называть вещи своими именами, но они не могут дать свободы. Тёмное сознание превращает эти завоевания человечества в тёмную силу. Зло не уменьшилось: в наше время мир сотрясается от взрывов и выстрелов в спину. Значит, что-то нужно менять в самом человеке, чтобы он не уничтожил себя.
Борьбу за сносные условия жизни буддисты назвали бы упая, временное средство, подспорье, которое само по себе может способствовать свободе, но не реализовать её. Свобода не подвластна силе и не даруется свыше: «Милосердие Будды ко всем существам столь велико и интенсивно, что он использует любые средства (упая), чтобы привести их к состоянию просветления и счастья... Когда буддисты заявляют, что наш злейший враг станет нашим спасителем, они имеют в виду именно эту концепцию буддийской каруны (сострадания), способной принять любую форму для осуществления своей цели». Она «добытийна», уже существует и приходит, когда человек созрел для неё.
Свобода как дух, возможность творческой реализации личности, доступна лишь изменённому сознанию, по Бердяеву, сингулярному (каждая точка сама по себе сопряжена с вечностью). (Можно согнуть линию, но не точку.) «Познание Божества предполагает прохождение через катастрофу сознания, через духовное озарение, изменяющее самую природу разума. Просветлённый, озарённый разум есть уже иной разум, не разум мира сего и века сего. Божество имманентно просветлённому, озарённому, духовно-целостному разуму». Это в «Философии свободного духа», притом, что Бердяев не знал Дзен. Не есть ли это подтверждением действительно неизменной Истины, которая является проницательным, духовным людям в разное время, в разном пространстве именно потому, что она извечна. Одни могут называть её познанием Божества, другие – разумом Будды, но суть одна. Для буддистов – это Просветление или Праджня, вселенская Мудрость. Её оборотная сторона – вселенское Сострадание (Махакаруна). Знание – путь к Мудрости, но не сама Мудрость, которая милосердна, потому что всеобща, не избирательна. Она освобождает ум от всякой зависимости, и логической, когда предыдущее обуславливает последующее – по горизонтали, образуя линейный причинно-следственный ряд, за который непринято заходить. Мы так привыкли к этому порядку, что не отдаём себе отчёта в том, что логика – допущение ума. Она может облегчать устройство тварного мира и взаимопонимание людей, но может с таким же успехом разрушать его (как это делали фашистские лидеры). Логика не есть моральный закон в отличие от Пути-Дао, но она претворяет интуицию. Однако, горизонтальное мышление ничего не меняет по существу, лишь накапливает то, что уже есть. Качественное изменение, преображение души предполагает вертикальную связь с Богом, с Духом Святым, с повелением Неба или Дао.
Для Дзен осознание сущего есть Озарение (Сатори). Карл Густав Юнг, проникший в тайны восточного мышления, даёт описание Сатори японским профессором, приверженцем Сото Дзен: «Освободив себя от ложного понимания «Я», мы должны пробудить нашу внутреннюю мудрость, чистую и священную, называемую мастерами Дзен Умом Будды, или Бодхи, или Праджня. Это священный свет, внутренний рай, ключ ко всем моральным сокровищам, источник всех влияний и власти, обитель доброты, справедливости, симпатии, беспристрастной любви, человечности и милосердия, мера всех вещей. Когда эта внутренняя мудрость пробудится, мы способны осознать, что каждый из нас идентичен в духе, в сущности, в природе с универсальной жизнью или Буддой, что жизнь вовсе не океан страданий, но священный храм Будды, Чистая Земля, где каждый может наслаждаться блаженством Нирваны». Вот так последователь Дзен описывает сущность Просветления. С точки зрения Юнга, здесь самые незначительные расхождения с любой христианской книгой благочестия.
Неудивительно, если всё единосущно: «Одно во Всём, и Всё в Одном». То есть если индивидуально, то и универсально: связь не по горизонтали – количественная, а по вертикали – качественная, что позволяет каждому, сохраняя себя, сообщаться с другими, со всем миром. Это и есть сингулярный тип связи: отношение к индивидуальным вещам как совершенным в самих себе и в то же время воплощающим природу целого. В единичном проявляет себя Единое, или множество на низшем уровне предполагает единство на высшем. Но это всё тот же мир, сансара и есть нирвана: «Одно во Всём, и Всё в Одном». Когда это понято в полной мере, есть место для творческого гения, уверяет Дайсэцу Судзуки (1870–1966), сделавший Дзен достоянием Запада.
Согласно Дзен, мир «можно уподобить кругу, центр которого везде, поскольку у него нет окружности». Потому «Дзен всегда держится непосредственного опыта, он отказывается подчиняться какой-либо системе философии».
О том, насколько органично сознанию японцев такое восприятие мира, свидетельствуют все традиционные формы искусств. Столь же органична приверженность Истине (Макото), которую с древних времён отождествляли с потаённой Красотой (Би), сущностью мира. При нелинейности или сингулярности всё сохраняет свою душу (кокоро), что и делает каждую вещь независимой, неповторимой, приобщая её к единому сердцу Вселенной (иссин). Независимость не только друг от друга, от построений ума, но и от времени и пространства. То, что возникло в древности, живёт в Японии поныне: поэзия танка, хокку, театр Но и Кабуки, живопись тушью по рисовой бумаге (сумиэ). И неслучайно традиционное искусство японцев воспринимается другими народами как рождённое у себя, из одного истока.
Закон недвойственности, непротивостояния не мог не сказаться и на религиозном чувстве. Можно вспомнить японского христианина Утимура Кандзо (1861–1930), который во главу угла ставит Истину – Синри (к иероглифу Син/Макото добавляется иероглиф Ри/кит. Ли – закон Единого, явленного в единичном). В самое неподходящее, казалось бы, время успеха Японии в войне с Китаем Утимура Кандзо напоминает соотечественникам: «Истина исходит от Бога, не от государства. Если не можем спасти страну, постараемся спасти Истину. Если сохраним Истину, то и поверженное государство поднимется. Отречёмся от Истины, и процветающее государство погибнет. Тот, кто думает о сохранении мира, верность Истине ставит выше верности государству».
Нетрудно заметить Дзенский взгляд на вещи, который не противоречит приверженности японского подвижника христианской вере. В 1898 году в статье «Буддизм и Христианство» Утимура Кандзо уверял, что нет в мире более близких религий. И та, и другая ведут мир к спасению от хаоса, порождаемого распрями. Но мало кто понимает смысл Нирваны. Пусть она отличается от христианских Небес, по сути она есть бесконечность подсознательного, или высшего, сознания. Буддизм не вообще отрицание, а отрицание печали – не блаженства, отрицание греха – не добродетели, отрицание смерти, а не жизни.
И в конце жизненного пути говорит о том же: «Я ищу универсальную Истину повсюду, в своём доме, в размышлениях, в своей душе – не на конференциях, где мужчины и женщины собираются, чтобы обрести мудрость. Я ищу Истину, которая годилась бы для всех людей, высоких и низких, богатых и бедных, мудрых и немудрых. Ищу «свет, который светит каждому человеку» независимо от расы, национальности, религии. Эта Истина столь глубока, что достигает центра Бытия. Ценность человеческой жизни заключается только в ней. Эта сокровенная Истина универсума сама себя обнаруживает, и каждый человек, находя её в самом себе, становится универсальным, поднимаясь над собой и над миром».
Но это и есть Дзен! Неудивительно, если иметь в виду, что мысль японцев обращена в прошлое, где всё уже пребывает в неявленном виде, время лишь вносит свои коррективы. Чувство Неизменного в изменчивом (фуэки-рюко) предопределило их образ мышления и Путь искусства. «Без Неизменного нет Основы, без изменчивого нет обновления», – подтверждает любимый не только в Японии поэт Мацуо Басё (1644-1694). И здесь ощущение двуединства мира неявленного, истинно-сущего, и явленного, подверженного переменам, но Основа остаётся неизменной. Невидимое истинно-сущее всегда присутствует в том, что создавали японцы. Дзенский поэт XV века Иккю выразит это на одном дыхании:
Как чудесен божественный
Дух человека!
Заполняет весь мир,
Входит в каждую былинку.
Это и значит видеть вещи как есть, в их Татхате (Таковости), в их изначальной природе, которая у каждого своя и у всех Одна. Судзуки называет чувство Таковости интуицией-праджней, а точнее, чувством в его глубинном смысле. Чувство в его полноте японцы уже в древности назвали ёдзё. По словам ученика Басё – поэта Кёрай, поэтический приём сиори (гибкость) рождает жалость. «Поэт не говорит об этом прямо. Не скажешь, что хайку преисполнено чувством жалости, но трогает душу. Это трудно передать словами. Сиори глубоко скрыто, но волнует. Сиори – это ёдзё, то, что заставляет сострадать другому». Изначальное чувство или «изначальное сердце» (хонсин) лежит в основе творческого акта, пронизывает японскую поэзию, позволяя переживать конечное как бесконечное.
Пребывать в Татхате значит просто жить и давать жить другому, быть равным всему, быть Срединным между Небом и Землёй. Потому и называют Татхату «бездонной Пустотой», где всё само себе принадлежит и потому едино со всеми. Обычным людям Татхата недоступна в силу помраченности их ума. Хотя, казалось бы, что проще, чем быть самим собой? Но прежде, чем стать самим собой, нужно забыть себя, говорит мастер Догэн (1200-1253), основатель Дзенской школы Сото в Японии. «Узнать Будду значит узнать себя. Узнать себя значит забыть себя. Забыть себя значит стать единым со всеми дхармами. Стать единым со всеми дхармами значит отбросить свой ум и своё тело, которые едины с умом и телом других».
Для нас это совершенно невозможный ход мысли: отбросить то, чем человек Запада привык дорожить превыше всего – своё тело, мысли, своё «Я». Но это потому, что мы видим что-то одно, то, что по эту сторону; наше малое «я» затмевает истинного, внутреннего человека. Непробуждённый скорее страшится подсознания, чем видит в нём благую весть. Нужно забыть себя сиюминутного, говорят мастера Дзен, чтобы вспомнить себя извечного. «Истинное «Я» существовало ещё до того, как разделились Небо и Земля, до того, как родились отец и мать, – говорит Дзенский мастер Такуан Сохо (1573-1645). – И это «Я» существует во мне, во всех птицах и зверях, в траве и деревьях, во всем. Это называется природой Будды. Истинное «Я» не имеет ни образа, ни формы, и лишь Просветлённый может увидеть его». Это возможно, потому что начальное сознание едино (иссин): «Сознание не рождается с вами и не умирает после вашей смерти. Поэтому его называют вашим Изначальным Лицом. Небо не способно его закрыть. Земля не способна воздействовать на него. Огонь не может его сжечь, а вода затопить. Даже ветер не может проникнуть в него. Нет ничего под небесами, что могло бы воспрепятствовать ему».
«Узнать Будду значит узнать себя» – то есть в каждом человеке живёт Будда, только не каждый это понимает. Просветление (Хонгаку) изначально присуще каждому. «Наше сердце-разум и есть Будда» («Сокусин дзэбуцу») – называется 5-й свиток «Сёбогэндзо». Наше изначальное «Я», каким оно было до рождения, открыто всем сущностям, и нужно лишь вернуться к себе истинному, постоянно пребывающему. Для этого следует забыть себя, отказаться от никчёмного эго, озабоченного лишь собой, от вторичного «я», чтобы узреть в себе первичное, внутреннего человека, который не похож на других и един со всеми. Потому и называется эго-сознание авидьей – помрачённым умом, сквозь который не проникает божественный Свет. Просветлённый человек начинает видеть вещи как они есть, в их Таковости. Осознав, что всё есть Будда, очистив сознание от клеша (яп. бонно – алчность, зависть, болтливость, корысть, глупость), освобождаются от теней призрачного, суетного мира, преграждающего путь Свету.
Прозревая неповторимую душу каждой вещи, её достоинство, преображённый человек ощущает все-родство, со-чувственное ко всему отношение, становится Всечеловеком (в нашей традиции Богочеловеком). Судзуки называет истинное «Я» «абсолютной субъективностью» или «только субъектом», что исключает возможность отношения к другому как к объекту. То есть пробуждённый не противостоит никому, не ставит себя выше других; будучи целостным, ощущает целостность, неслучайность каждого существа. Судзуки показывает, насколько такое безобъектное отношение труднодостижимо для западного ума.
Свобода рождается от духа, который не знает границ. Говоря словами Судзуки: «Дзен – это дух человека. Дзен полагается на присущую этому духу внутреннюю чистоту и праведность. Все человеческие вмешательства в деятельность духа ущемляют его целостность и спонтанность». Потому в Дзен (от дхьяна – глубинное сосредоточение) не полагаются на слова, на письменные знаки (фурю мондзи). Истина постигается лишь в непосредственном опыте, в состоянии муга (не-я), мусин (не-умствования). Тогда и становится человек самим собой, находит своё «Я».
Может быть, действительно, следует не столько «познать себя» (да это и невозможно: истинное «Я» неисчерпаемо), сколько «забыть себя», порвать цепь причин и следствий, опутавших человека, выйти за пределы иллюзорного бытия-майи, сквозь которую не проходит изначальный Свет. Потому и говорят: Дзен – прыжок в истинную природу человека, каким он был до своего рождения, в свободном состоянии, не обременённым страхом что-то потерять. Отпустить свой ум на свободу, довериться ему, ибо истинный ум безграничен и светел; держать ум в унисон с Пустотой, или Таковостью, где всё пребывает в своём истинном виде. Потому Дзен требует от человека предельного волевого усилия. Пережить мгновенное Озарение значит шагнуть в бездну без колебания, без опоры. Дзен – скачок на тот уровень сознания или сверхсознания, где исчезают прежние установки. Дзен исходит из веры в совершенную природу человека. По словам третьего патриарха чань в Китае Сэн Цаня (VI в.): «Совершенный Путь подобен бездне, где нет недостатка и нет избытка. Лишь оттого, что выбираем, теряем Путь. Не привязывайтесь ни к чему внешнему и не живите во внутренней пустоте. Когда мир покоится в единстве, двойственность сама собой исчезает» («Доверяющий разум»).
Дзен отвергает все, мешающее приблизиться к изначальной Реальности. Потому и называют Дзен доначальной, безусловной Свободой. Тот, в ком она пробудилась, не может нанести ущерб кому-то или чему-то, ощущая свою причастность миру. Это чистая практика, «чистый опыт», прямое, непосредственное переживание факта жизни. Сознание готово пройти обратный путь до самого истока, потому что исток не замутнён. Когда в мгновение ока пройдён обратный путь, освобождается ум, раскупориваются каналы, соединяющие сердце человека с сердцем Вселенной.
Итак, достигший полноты, свободен. Свободный не посягает на свободу другого, нет надобности. Более того, спасая себя, спасает все, ибо единосущен с миром. Это происходит само собой, от полноты души. Дзен не преследует цели даже во имя спасения, зная, что, преследуя цель, теряешь её. Сатори приходит мгновенно, самоестественно, когда очищено сознание, натружена душа, дух предельно сосредоточен на Высшем. Приходит в той абсолютной точке, где миг встречается с вечностью, и раскрывается «цветок ума». Но это зависит от самого человека, никто не поможет, как нельзя помочь цветку зацвести. Потому и говорят: Сатори – самое интимное и личное переживание, преображающее человека, избавляющее его от привязанности к себе. Эгоцентрик не может быть свободен, находясь в рабстве у самого себя. Судзуки называет «эго» врагом человека, порождающим «противостояние», вечное соперничество.
Вместе с тем, всё очень просто и человечно.
В нынешнюю эпоху так называемой демократии все люди равны, и нет никого, кто бы заслуживал особого почтения». Сколь глубока мысль Судзуки: формальное равенство означает унификацию, унификация – вырождение (соединение однородного, говорил и греческий мудрец Эмпедокл, ведёт к Вражде, ненависти-Нейкосу). Все, что посягает на индивидуальную природу, безбожно, враждебно миру. (Отсюда, кстати, неприятие глобализации, угрожающей национальной душе и свободе человека.) «В Дзен каждый индивид – это абсолютная целостность; будучи таковым, он связан со всеми другими индивидами: эта цепь бесконечных взаимоотношений становится возможной в царстве Пустоты, – повторяет Судзуки, – потому что они все находят здесь себя именно такими, какие они есть, то есть индивидуальными сущностями». Дзен заставляет «слабую травинку действовать как тело Будды и, наоборот, тело Будды действовать как слабая травинка». Дзен как бы удерживает весь мир в своих ладонях. Это и есть религия Дзен.
Не в этом ли причина устремлённости к Дзенскому искусству – к трёхстишиям-хайку, к чайному ритуалу, к Дзенским садам, умиротворяющим душу, что душа эта устала сражаться с измышлениями ума, отпавшего от Истины, от Любви?
Материал получился насыщенным, и мама понимала, что прозвучавшие мысли требуют переосмысления не один раз, но начало было положено, и в этом была её цель. Хотелось повторять самые яркие мысли. Нельзя было не устать, и, бросив лишь несколько формальных фраз, поцеловав Ашаса, мама медленно поднялась наверх.
Ашас остался в замешательстве. До настоящего времени он увлекался Сартром, Камю, как и многие художники из его окружения, их трактовками свободы личности, но Бердяев, св. Августин, Дзен буддизм – с ними он никогда не сталкивался, и это для него было настоящим открытием. Он понимал, что в будущем необходимо глубже познакомиться с новыми источниками, выбрав для себя самое полезное.
Ашас всякий раз пытался посмотреть на происходящее объективно, со всех сторон оценить свои законченные работы, что было необычайно трудно. Тем не менее он отмечал повсеместное использование цвета золота, мозаично-декоративные фоны картин, непроизвольно напоминающие технику Густава Климта. Просматривалась общая абстракция форм с очень сложными декоративными поверхностями. Лица и тела часто прорисованы тонким слоем краски плоской кистью, контрастируя с тяжёлым импакто энергетических мазков, обрамляющих их. Изображённые предметы имеют часто сюрреалистические элементы в виде плавающих образов, еврейской иконографии, слегка напоминающие Кандинского, Шагала. Палитра отличается пестротой, используются яркие насыщенные гаммы цветов, гармонирующие друг с другом, в сочетании с темными, но светящимися на синем и зелёном фонах. Всевозможные золотые цвета и оттенки используются в качестве богатых, блестящих, тёплых тонов, вплетённых естественным образом в другие цвета, создавая общую буйную экспрессивную гармонию.
Ашас удовлетворённо вздохнул, улыбнулся и расслабился. «Нужно продолжать в том же духе, прогресс намечается», – подумал он и вскоре задремал, укутываясь в вуаль воспоминаний.
Как будто нежная вуаль
Затмила все воспоминания
И вьющаяся вдаль спираль
Ушла в седые осязания.
Так, словно не дано следить
За ходом дней уж отдалённых
И никогда не возродить
Течения чувств тех окрылённых.
Его окутала вуаль воспоминаний, моделирующихся фрагментами, нанизанными на уплывающую вдаль спираль. Некоторые из них были освещены ярким светом нюансов и деталей, в отличии от других, всплывающих в пунктирном тумане памяти. Ее обрывки иногда сливались и отражались абстрактными картинами пережитого или цепочками фрагментов, требующих усилий для соединения их в единую модель, состоящую из спиралей, неожиданных форм, размеров и содержания. Так, например, спираль «красоты и прекрасного» оседлали бабочки монархи, несущие ее сквозь небесное пространство. Где-то вдали появилась мистическая спираль красочного загадочного поезда, из окон которого время от времени вылетали фигуры знаменитых художником. Вокруг кружила абстрактная желтизна осени, обволакивающая все вокруг экспрессией и красочным лиственным круговоротом.
Ашас не преминул заметить: “Я уже переживал подобное зрелище в прошлом!”
Он в восхищении наблюдал за происходящим чудом. Живописцы, размахивая кистями и разбрызгивая в воздухе цветные пятна краски, которые тут же сливались в удивительные картины. Это приводило их в дикий восторг, подлетали новые кисти с другим сочетаниями цветов, писались новые картины, а законченные все кружили, то приближаясь, то удаляясь, создавая виртуальную трехмерную космическую инсталляцию на фоне осенних пейзажей.
Ашас воскликнул: “Неужели подобное возможно? Что за необыкновенная космическая красота вокруг! И куда несется этот фантастический поезд? ”
Мистический поезд ранним утром прибыл на запасные пути Центрального вокзала Манхэттена (Grand Central Station). Туманное осеннее утро Нью-Йорка встретило необычную компанию живописцев приветливым теплом бабьего лета. Для Дега, Матисса, Дали и Пегги город не был большим сюрпризом, так как каждый из них по-своему был с ним знаком. У вокзала пассажиров ждала череда автобусов, и живописцы без особого затруднения заняли свои места. Количество автомобилей на улицах, их вид и издаваемые звуки повергли живописцев в замешательство и глубокое смущение, близкое к панике. Комфортабельные автобусы сыграли свою роль, и потихоньку эмоции утихли, хотя вскоре нахлынула их новая волна.
Современный Нью-Йорк не мог оставить равнодушными наших героев, прильнувших к окнам медленно движущихся друг за другом автобусов. Практически все покрикивали от удивления, размахивали руками, указывая на необычные устройства на четырёх колёсах на дорогах, яркие рекламы на высотных зданиях, мигающие светофоры, одеяния прохожих, держащих непонятные устройства в руках, с которыми они разговаривали, и многое другое. Несмотря на то, что Ашас всячески старался их подготовить и просил ничему не удивляться, многим казалось, что они попали на загадочную неведомую планету. Они не выдерживали и отворачивались от окон, подрагивая и пуская слезу, но через короткий промежуток времени любопытство брало верх, и они вновь смотрели в окна, а некоторые даже делали наброски необычных объектов в блокнотах.
Вскоре автобусы подъехали к зданию известного аукционного дома «Sotheby's».
Их приветливо встретили работники и эксперты живописи, заранее уведомлённые о легендарной компании художников.
Ашас переходил от одной группы к другой, пытаясь объяснить подробности предстоящего аукциона и осторожно приоткрыть занавес на предварительную стоимость подготовленных к продаже произведений. Он мысленно задавал себе вопрос: «Вам когда-нибудь приходилось наблюдать за людьми, которым удалось заглянуть на сто лет вперёд ни в своём воображении, ни в кино, ни в книгах, а в реальной жизни? Наблюдать за живописцами, аукцион произведений которых вот-вот должен начаться, и за ценами на произведения, которые подскочили до неописуемых живописных облаков? Например, за Ван Гогом, который часто отдавал свои ранние работы в обмен на новые холсты, чтобы иметь возможность продолжать своё творчество?»
Аукционный дом «Sotheby's» в Нью-Йорке уже более 250 лет распродаёт картины разных эпох и направлений, ювелирные изделия, мебель, коллекционное вино и даже автомобили. Богатых клиентов здесь принято встречать на пороге. Улыбчивый швейцар обязательно скажет: «Добро пожаловать в «Sotheby's» и откроет дверь. На первом этаже гостей уже ожидают. «Пожалуйста, поднимитесь на второй этаж», – приветствует длинноногая леди в чёрном. На стойке регистрации посетитель получает специальный номер-табличку, которую потом поднимает в нужный момент на распродаже картин разных эпох и направлений, ювелирных изделия, мебели, коллекционных вин и даже автомобилей.
Торги проходят в специальном зале на седьмом этаже, но сначала – шампанское. Официанты предлагают «Prosecco», кто-то поинтересуется напитками покрепче, но их не было. Светские беседы – обязательный элемент события.
Одни бурно обсуждают новости искусства, другие сплетничают про звёзд. «Вчера Вуди Ален приезжал, видели?» – говорит седовласый мужчина своему приятелю.
Звезды действительно приезжают в «Sotheby's». Два года назад поп-дива Мадонна продала здесь картину Фернана Леже «Три женщины за красным столом» за 7 миллионов долларов. А когда-то купила всего за три. Говорят, что взамен Леже певица приобрела что-то из коллекции старых мастеров.
Международный директор русского искусства «Sotheby's» Джо Викери специально приехала в Нью-Йорк из Лондона ради продажи картины Малевича. Она знакомит «Форум» с аукционистом и ведущим вечера Генри Уиндхэмом. «Мы скоро начинаем. Поторопитесь!» – приглашает он.
Сегодня все гости едва поместились в зале. Их было около 250, не считая тех, кто участвовал в торгах онлайн. Публика подобралась разношёрстная: дамы в шляпах, элегантные господа в клубных пиджаках, а кое-кто и в повседневной одежде. Большинство людей – не богатые ценители искусства, а их агенты. Есть и эксперты, которые помечают цену продажи в каталоге, и даже зеваки – простых смертных тоже пускают в «Sotheby's» полюбоваться искусством.
Ведущий Генри Уиндхэм напоминал дирижёра, вот только вместо палочки в руках у него был молоток, которым он ударял по кафедре. Как только раздавался баритон Генри, в зале наступала тишина.
Начальная стоимость каждого лота отображалась на электронном табло, сами предметы искусства появлялись на вращающейся карусели. Представляли их работники аукциона в чёрных фартуках и белых перчатках. Страсти накаляются, цены нешуточные: пять, десять, двенадцать миллионов долларов. Генри Уиндхэм просит стакан воды и шутит: «Подумайте хорошо, пока я выпью». Одна из первых интриг вечера – картина «Мистический супрематизм» советского художника Казимира Малевича. Стартовая цена за этот чёрный крест на красном овале – 35 миллионов долларов. Буквально через мгновение кто-то даёт на полмиллиона больше. Аукционист не впечатлён, делает паузу и говорит: «Я буду ждать долго». Итого, с учётом всех налогов, полотно приобрели за 37,8 миллионов долларов.
Больше ажиотажа вызвал Винсент Ван Гог. Торги продлились чуть более пяти минут. Картина «Пейзаж под бурным небом» ушла за 54 миллиона долларов. В «Sotheby's» не принято рассказывать, кто купил и где окажутся произведения искусства. Покупателями часто становятся не только миллионеры, но и музеи. Аукционный дом настолько любит своих клиентов, что сам выкупает лот, если никто не приобретёт товар за условленную цену. Джо Викери отмечает, что для удобства клиентов даже в самом здании «Sotheby's» всё продумано до мелочей. «У нас здесь очень хорошее хранилище для лотов. Вы видите высокие двери. Их устанавливали для огромных картин», – показывает она. В здании работает сигнализация, и любое движение фиксируют микроскопические камеры. Гости их не замечают.
А как же наши необычные посетители аукциона? Их до начала торгов провели в специальные застеклённые ложи, предполагая необычные реакции и эмоции на продажи картин. Здесь было просторно, предварительно накрыты столики с закусками и питьём. Ашас переходил из одной ложи в другую, не жалея сил на ознакомление легендарных живописцев с историей аукциона, продажей картин, ростом стоимости и современной процедурой продажи, включая агентов покупателей с телефонами. Но, похоже, всё это не давало результатов, в воздухе витало возбуждение, недопонимание и всевозможные эмоции. Когда же начались торги, все прильнули к стёклам, стали покрикивать, радоваться и возмущаться одновременно, а Ван Гог разрыдался, услышав окончательную цену за свою картину, и, присев в дальнем углу, отказался наблюдать за происходящим в зале аукциона.
Между тем самый дорогой лот на аукционе приберегли к концу торгов. Ведущий произнёс: «Пикассо». Зал зашумел. Картину «Певица кабаре» 19-летний Пикассо нарисовал в Париже. На полотне изображена обнажённая женщина с темными волосами. Обычному обывателю певица показалась бы не очень привлекательной артисткой кабаре, покупателям же она очень понравилась. За лот началась самая настоящая борьба, аукционист не раз повторял: «У вас есть последний шанс». Новый владелец отдал за «Певицу кабаре» 67,5 миллионов долларов.
Загадкой стелется та ткань
По жизненным ступеням с грустью,
Трепещется вуаль, как лань,
Покрыв всё затаённой сутью.
Услышать вечности совет,
Не стариться душою тленной –
Такой уж жизненный билет
Купили мы на поезд бренный.
Ашас проснулся и несколько минут приходил в себя, лишь смутно помня содержание сна. А за окном давно господствовала тёплая осенняя ночь.