Лекция для…
М.Е. Салтыков-Щедрин. Реальности сказочного повествования…
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826-1889) как-то не очень поощряем к изучению в новой постсоветской школе, то ли чиновники плохо сами когда-то учились литературе, то ли претит им насмешка над так дорогим и притягательным для них миром господ и слуг, где слово господина значит всё, и никто не собирается обсуждать его суть, хотя бы и самую дурацкую: из чего следует, кого бы так хотела выпускать эрефовская школа, и кем мнят себя чиновные разработчики программ современного литературного обрезования…
Чтобы далее вести разговор надо уяснить, что нами понимается под литературной сказкой.
Итак, ЛИТЕРАТУРНАЯ СКАЗКА – это повествование, созданное писателем или поэтом по законам народной фольклорной поэтики, в ней отражены вековые традиции народного понимания реальности на основе проверенных веками нравственных истин…
Литературная сказка легко ассимилирует новые образы времени наряду с традиционными, так и произошло у Салтыкова-Щедрина. Он, используя знакомые всем с детства образы народных сказок, обработал их в условной манере, осовременив реальностью, соединил с новыми, им созданными, и создал своеобразную, точную и для российского бытия вечную сатиру. Изображая правду жизни, Салтыков-Щедрин прибегает к заострению образов, где условность, выдуманность ситуации накладывается на основу из реального жизненного материала.
Очень точно охарактеризовал суть возникновения сказки, в т.ч. и авторской, доктор филологических наук М.Н. Липовецкий: «Сказки рассыпаются и собираются снова. Но законы образования кристалла сказки сохраняются. Они могут осмысливаться иронически, обогащаться, забываться, но и забытые они проступают вновь в том же виде.
У Салтыкова-Щедрина стержнем условности выступают гипербола и гротеск, они используются писателем как основной литературный приём.
Напомним, что ГИПЕРБОЛА – это преувеличение, а ГРОТЕСК – это принцип отображения действительности, который предполагает соединение в одном образе явлений и предметов, принадлежащих к разным смысловым рядам, когда сочетается несочетаемое и совмещается несовместимое, что и создаёт художественное своеобразие.
Используя названный приём в качестве основного, писатель сумел переплести реальное с фантастическим, отрицательное и уродливое показать в обнажённом и преувеличенном, словно через лупу, виде. О происхождении и особенностях своей манеры письма сам Салтыков-Щедрин говорил так: «Привычке писать иносказательно я обязан … цензурному ведомству. Оно до такой степени терзало русскую литературу, как будто поклялось стереть её с лица земли. Но литература упорствовала в желании жить, и поэтому прибегала к обманным средствам… Создалась особенная рабья манера писать, которая может быть названа «Езоповскою» – манера, обнаруживающая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств». Такая манера письма помогла автору показывать все изъяны российской государственной системы, противопоставляя ей обделённый и обиженный народ, обманываемый постоянно в своих лучших побуждениях, а также его униженное долготерпение: сказки «Коняга», «Как один мужик двух генералов прокормил», «Дикий помещик», «Ворон-челобитчик», «Медведь на воеводстве», «Сказка о ретивом начальнике». Называя в сказках народ «мужичиной», «человеком, питающимся лебедой», Салтыков-Щедрин всю свою ненависть направлял на «пустоплясов», сидящих на шее народа, «сердцеведов», так он называл жандармов, сыщиков, доносителей, а людей, не имеющих собственного мнения, писатель именовал «складными душами», тех же, кто дорвался до власти только ради власти «торжествующей свиньёй»…
Большинство типов, созданных Салтыковым-Щедриным в сказках, представляют собой части механизма огромной бюрократической машины государства, призванной подавлять народ и любые силы, которые кажутся ему опасными, а по сути прогрессивные – это и есть основная тема сказок писателя. Например, в сказке «Как один мужик двух генералов прокормил» подчёркивается общая и полная никчемность канцелярского образа жизни, ставится под сомнение множества департаментов и министерств. В сказке «Медведь на воеводстве» показано, как тупость и жестокость административного беспредела доходит до полного абсурда (власть постоянно требует кровопролитиев) Топтыгин постоянно борется с внутренними врагами, а раз их нет, то он их изобретает – и, порушив все типографии, ищет университет или академию, чтобы спалить их как рассадники вольнолюбия. Везде, где властвуют Топтыгины, контролирует их действия Осёл, а царствующий Лев предоставляет им самим разбираться в дилемме «…мало напакостишь – поднимут на смех, много напакостишь – на рогатину поднимут…»
Отношение бюрократии к науке и искусству писатель изобразил в сказке «Орёл-меценат», а в сказке «О ретивом начальнике» дал тип бюрократа-самодура, ограниченного и тупого, но до крайности самоуверенного и ретивого, что всегда отличает российских чиновников, а инструкцией по выявлению бюрократов может служить сказка «Ворон-челобитчик»
Выводом из всего вышесказанного могут стать слова самого Салтыкова-Щедрина: «Неизменным предметом моей литературной деятельности всегда был протест против произвола, двоедушия, лганья, хищничества, предательства, пустомелия и так далее…»
«История одного города, как постоянный мотив россиянской реальности»
Ещё Владимир Маяковский заметил постоянную кривую нашего россиянского существования и в стихотворении «Мрачное о юмористах» писал:
Для подхода
для такого,
Мало
што ли,
жизнь дрянна
Для такого Салтыкова –
Салтыкова-Щедрина?
И одним из главных стенобитных орудий против крепостей бюрократии всех времён стало его недо-оцениваемое особенно сегодня произведение «История одного города». Это вечнозелёная сатира на власть, в её стремлении всё сделать вопреки нормальному состоянию жизни, рождающую постоянно из своих «передовых» рядов Угрюм-Бурчеевых, Перехват-Залесских, Органчиков и им подобных, одичалых от наличия никем не контролируемой власти. Это сатира против народной пассивности, долготерпия и насаждаемой темноты. Сам же сатирик утверждал, что дорога « Из города Глупова в Умнов лежит через Буянов, а не через манную кашу».
«История одного города» вышла отдельным изданием в 1870 году, а до этого печаталась в журнале «Отечественные записки».
И.С. Тургенев сообщал Салтыкову-Щедрину: «На днях получил вашу «Историю одного города»… душевно благодарю Вас за память обо мне и за великое удовольствие, которое доставила мне Ваша книга: прочёл я её немедленно… Под своей резко сатирической, иногда фантастической формой, своим злобным юмором, наполняющим лучшие страницы Свифта «История одного города» представляет самое правдивое воспроизведение одной из коренных сторон российской физиономии…»
Не все восприняли роман однозначно, что объясняется сложностью и необычностью произведения для российского читателя. Необычен даже сам жанр, т.к. сразу нельзя понять что это – историческая хроника, цикл сатирических очерков или что-то иное. Необычен и объект изображения – это не совре-менность, а история российской государственности, показанная с определённого угла зрения…
«История одного города» начинается с двух предисловий: одно написано от лица «издателя», другое от имени «архивариуса-летописца». Летописец нужен Салтыкову-Щедрину, чтобы прикрыть повество-вание от нападок цензуры и для того, чтобы устами собирательного образа архивариуса ввести в дей-ствие приём гротеска. Здесь гротеск выступает в качестве основного принципа сатирического обобще-ния. Город-гротеск-Глупов имеет неопределённые границы, расширяющиеся до пределов всей империи. «Выгонные земли» Византии и Глупова были до такой степени смежны, что византийские стада по-стоянно смешивались с глуповскими и из-за этого происходили постоянные пререкания…»
Населяют Глупов и купечество, и интеллигенция, и в то же время здесь пашут, содержат скот, живут в избах – это призвано подчёркивать многоликость и универсальность нарисованного сатириком города, условного, иносказательного и одновременно обобщённого, поэтому нельзя определить, какой это город – уездный или губернский.
Сказочная фантастика о прародителях глуповцев – головотяпах переплетена с реальными историче-скими и географическими данными, образуя гротесковую летопись происхождения города Глупова. Салтыков-Щедрин считает, что самодержавие не принесло глуповцам благоденствия, а лишь систематический узаконенный грабёж, превращение жителей в «пушечное мясо», воспитало в народонаселении наплевательское отношение к жизни, насаждало общественную пассивность и покорность – и всё это при непрерывном внутреннем терроре. «И тех из вас, которым ни до чего дела нет, я буду миловать, прочих же всех казнить…» говорит один из градоначальников…
В произведении встречаются необычайные сочетания фантастического и достоверного, например, «Опись градоначальников», их развёрнутые характеристики. Вообще фантасмагория писателя-сатирика не уход от действительности и злободневности: она несёт в себе реалистическое начало, позволяя вскрывать глубинные противоречия российской жизни, делая их предельно наглядными и зримыми.
Изображая борьбу женщин, претенденток на градоначальничество Салтыков-Щедрин создаёт убий-ственную сатиру на борьбу за власть, переходящую пределы разумного и выглядящую как трагикомедия.
В градоначальниках позднейшего периода проявились обобщённо-типическом виде и черты реальных российских самодержцев и некоторых исторических персонажей: у Негодяева – многое от Павла I; Миколадзе и Грустилов содержат черты Александра I, Перехват-Залесский многим напоминает Николая I, Беневоленский в некотором роде указывает на реформатора Сперанского, а Угрюм-Бурчеев очень похож на Аракчеева… Все представители власти по воле автора несут в себе заряд разрушительности: Салтыков-Щедрин пишет: «…Когда же придатком к идиотству является властность, то дело ограждения общества от глупцов значительно осложняется…».
Почему же правит глуповцами вся эта когорта выродков? А дело в том, что этому потворствуют ос-новные качества жителей города: неиссякаемое терпение и слепая вера в начальство, глуповцы, несмот-ря на всевозможные и дурацкие выходки градоначальников, продолжают надеяться на появление лучше-го правителя, поэтому обрушивающиеся на них несчастья и невзгоды воспринимают как должное – и о протесте даже не помышляют. Идеализация подобных черт народа предупреждает писатель ни к чему хорошему не приведёт, о чём свидетельствует заключительная глава произведения, когда приходит «ОНО», ни на что не похожее, необычное, грозное и непонятное, безымянное и безликое, принесшее с собой холод и мрак, от которого на глуповских жителей веет ужасом. Не о грядущем ли, идущем на смену градоначальникам, по-своему предупреждал М.Е. Салтыков-Щедрин, оказавшись пророком поневоле, сатира которого так и не теряет своей злободневности до сих пор…
С.М. Серотян