Рассказ Нины

      
        Не знаю, у всех русских людей так заведено или только в нашей родне?  В ходе какого-нибудь застолья – дня рождения или другого знаменательного события, за рюмкой водки или чашкой чая, вспоминать о своих прошедших днях. Вспоминать, сидя,  за столом, где трапезничаем, о тех, кого уже с нами нет - своих дедушек, бабушек, родителей, дядюшек, тётушек, братьев и сестёр. Вспоминать в своих рассказах о том, как и чем они жили, какие поступки и  подвиги совершали в своей жизни, какими были их взаимоотношения, привычки; что у них было хорошего в характерах, что  - плохого;  какого они и мы, их отпрыски, роду-племени;  как они к нам относились, каким образом  и на чём именно нас воспитывали,  и  у кого какие, как сейчас модно говорить: «были тараканы в голове»; где-то в глубине души надеясь, что когда в этой жизни не будет и нас,  за таким же застольем, наши дети и внуки вспомнят о нас.
     В одно такое застолья моя сродная сестра Нина рассказала нам, как она была в Канонерке у нашей общей тёти Маруси, мы - её племянники все называли просто - тётя Маня.
         - Приехала я однажды в Канонерку к тете Мане с дядей Борей, - своим, Богом ей данным, граммофонным голосом начала свой рассказ Нина – любительница рассказывать о случаях, имевших место в её жизни. - Это было давно, в семидесятые годы. Я тогда ещё молодая была. Но мы года три уже жили с Лёшкой... моим мужем. На руках у меня был Витька, мой сыночек  младшенький, я ещё его в то время  грудью кормила. А для чего я приехала к тёте Мане? - Нина задумалась, взглянула в потолок. - А-а! Вспомнила!- И продолжила свой рассказ.- Получили мы участок на посёлке Восточном под строительство в Семипалатинске, где мы тогда жили в вагончике. Сейчас и города-то  нет с таким названием, Семеем назвали, а раньше всё Колыванская губерния была!  И Барнаул, и Томск, и Семипалатинск, и Усть-Каменогорск, и Змеёвск, и  Кузнецк, и Каинск – сейчас – Куйбышевск Новосибирской области, и Минусинск, что сейчас в Красноярской области. Вот какая губерния огромадная  тогда была!
      - Когда это было? - спросил племянник Юрчик.
      - Колыванская губерния была создана по Указу Екатериной второй  в конце 18 века - вступил в разговор историк - учитель истории средней школы Николенко Анатолий, - это, это... в 1782 году, если память не изменяет, со столицей Колывань- бывший Бердский острог, на реке Бердь. Сегодня это город Бердск.
      - О-го-го! - так это когда была Колыванская губерния! - удивился Юрчик.
     - Не перебивайте! - успокоила, мешающих ей говорить, Нина и продолжила свой рассказ.  - Так вот! Договорились  мы с людьми купить у них небольшой сруб под времянку, а без документов. У них, у этих людей, чей был сруб, документов на лес почему-то не оказалось. Почему документов не оказалось, я сейчас не помню. А тогда, в советские годы строго всё было с документами. ОБХСС, участковые, да вся милиция хорошо работала. Чуть что, а они уже тут как тут! Документики предъявите!  Где приобретали?  Сейчас пойди и разберись: кто, где и что взял?  И не разберёшься! А тогда порядок был!  Тогда этих спекулянтов не было, как нынче, которых малым бизнесом называют!  Тогда только рабочий класс был, крестьянство и прослойка между ними  – интеллигенция. Так нас учили! Рабочий класс в девяностых годах разорили, их гнёзда – фабрики и заводы разорили. В заводских цехах супермаркеты понаделали! Таким  вот Макаром рабочий класс и уничтожили, что им без предприятий оставалось делать? Вот рабочие и пошли в бизнес. А сейчас надо токаря или сварщика на завод и не найдешь, и работать не заставишь на дядю. Тогда-то весь народ на государство работал, а сейчас надо на  дядю горбатиться. Люди работают, а он денежки в швейцарский банк кладёт. Да мне хоть какие деньги давай, я на дядю работать не пойду, лучше с голоду помру!  Я тогда тоже партийная была, в КПСС состояла.  А до замужества я так даже командовала оперативной комсомольской дружиной, секретарём комсомольской организации была! Это когда я на фабрике швеёй работала, там я и вступила в партию. Тогда и социалистические соревнования были на предприятиях, интересно было работать, не то, что сейчас, как рабы пашут - пашут. Зарплату захотят - дадут,  не захотят - не дадут,  и управы-то на них не найдёшь! С сильным не борись, с богатым не судись! – В древности  на Руси так говорили, и сейчас к тому же вернулись. Вот тётя Маня  и пообещала мне взять бумагу в сельсовете на лес, что он не краденный. Договорились мы с  ней, что я сама приеду в Канонерку за справкой.
        В какой-то день, наверное, среди недели, я и пошла на автовокзал, купила билет на автобус до Канонерки и часам к одиннадцати - двенадцати я с Витькой на руках приехала уже в  деревню.
     Пришла я к тёте Мане, а жили они тогда с дядей Борей на улице Советской, напротив дежурки. Дежурка – это магазин такой дежурный в деревне был, с раннего утра, с семи часов, и до полуночи работал. В любое время иди и покупай что хочешь, что твоей душе угодно - из продуктов! Бочки с вином стояли, на розлив продавали, водку - на розлив, колбаса копчёная на прилавках лежала, холодильников тогда ещё не было. Жили тётя с дядей в доме, который ещё наш дед-кузнец строил. Слева от их двора жили соседи Федотовы, а справа - Пелепенко, у них помню -  бабушка была, её мы "бабой Лебедихой"  звали. У неё фамилия девичья - толь Лебедева, толь Лебедкова была. Из-за фамилии и было у неё, наверное, такое прозвание  - «баба –Лебедиха»!  Её внучка сейчас в Германии живёт, в «Одноклассниках»  я её видела, в гости она  заходила к кому-то из наших.  А Федотовых бабушку мы так звали  «бабой Алёной».  А мужа  бабы Алёны – Иваном, кажется, звали, с Отечественной войны пришёл без ног, всё на инвалидке ездил, мотоколяска такая двухместная была.  Долго не прожил  инвалид Федотов - умер. Его рядом с нашим дедом, так по-соседски, и похоронили на старом кладбище, где раньше церковь была, а потом в ней клуб сделали. Как новый «Юбилейный»  клуб построили в  шестьдесят седьмом  году на пятидесятилетие Октябрьской революции, деревянное здание пустовать стало.   А когда баптисты захотели церковь занять под «молебный дом», так православные сожгли её, чтобы баптистам не досталась.  Слухи такие в народе ходили.
      Сейчас  от тех домов дедовских, где жили тётя Маня с дядей Борей, уж  ничего и не осталось!  Тётя Маня как умерла, а дядя Боря заболел, в больницу положили, из больницы приехал через месяц, а домов уже нет, разобрали по брёвнышкам и увезли.
     Вошла я тогда к ним во двор, когда за справкой приехала, а у них дом на замке. Смотрю - телега посреди двора стоит. Тогда уже телеги пошли на резиновом ходу, с легковых автомобилей стали ставить  колёса резиновые с камерами надувными, чтоб лошадям легче было таскать телеги, по грязи да по пескам, чтоб меньше грохоту было.  А ещё раньше, помню,  колёса  были на бричках деревянные, железными обручами - шинами обтянутые. Едешь, бывало, на такой бричке, особенно когда грязь подсохнет, и крепко держишься, рот не разевай, а то язык откусишь, так трясло! Ой! Не дай Бог!
     Так вот, дальше. Смотрю - во дворе и сбруя лошадиная: хомут, седёлка, шлея, вожжи – всё  аккуратно сложено  на переднем краю телеги и накрыто брезентом или кошмой, или пологом. Чем закрыта была сбруя, сейчас я  не помню, но закрыто  было от солнца и, на всякий случай, от дождя. Везде у дяди Бори тогда порядок был. Как сейчас помню, плуг, как огороды все вспашет, от чернозьма очистит, и лемех солидолом смажет, чтобы не заржавел до следующей весны, до следующей пахоты.  А солидол такой раньше был, как яблочное повидло, ничем не отличишь, пока на язык не попробуешь! Мы раньше ребятишками ча-а-а-сто пробовали! Сладенького бывало хотелось.
     Значит, телега стоит во дворе распряженная, а сзади телеги стоит привязанная лошадь, кошенину - свежую скошенную травку - жуёт. Ну! Думаю, значит, они где-то недалеко ушли, раз лошадь дома стоит.  Буду их дожидаться. Если бы далеко куда-то им надо было, то на лошади бы поехали. Наверное, думаю - на задах где-то поблизости: или на капустнике, или на огороде  картошку полют. А огородов  у них было сколько! Ого-го-го!!! Не сосчитать!  Работали, как сумасшедшие, пока не сгорбатились. Тётя Маня в совхозе на дойке дояркой работала, на пенсию вышла, и на пенсии работала, до семидесяти лет доработала, коров руками доила, первотёлок раздаивала. Наши родители работали, как сумасшедшие! Всё деньги зарабатывали, чтобы нам, детям своим, дома да машины купить.
  - А мы сейчас для кого работаем? - вступил в разговор снова Николенко, - для своих же детей и работаем! А вот сейчас молодёжь и не заставишь руками коров доить!
  - Что ты! - поддержала Нина. - Один огород у тети Мани с дядей Борей, помню, на задах был, где симонихин ключ, а другие – дальние огороды были за сограми, за скотомогильником.  Подошла я к задним воротам, посмотрела за воротами – никого не видать!
    Прошлась я по ограде, то есть по двору, ограда у них большая была.  От дома шёл забор со стороны  соседей Федотовых, сложенный заплотом - бревно на бревно. Столбы заплота такие же деревянные, только в них пазы вырубленные, а в этих пазах зауженные - затёсанные концы брёвен вставленные. Такие были  тогда заплотные ограждения во дворах. В этом же углу ограды, под окнами дома,  был  колодец с журавлём. На одном конце журавля - на верхнем, как сейчас помню, на цепи была прикреплена жердочка с ведром на нижнем конце - получалось, что висела вертикально. А на другом конце журавля, который был пониже к земле и за столбом, были привязанные чугунные болванки, в  виде тяжёлых колёс, противовесы, чтобы легче было поднимать из колодца тяжёлые ведра с водой. Сруб колодца был закрыт деревянной, лёгкой тесовой крышкой. Рядом с колодцем стояла деревянная колода, сколоченная из плах, заполненная водой, на деревянных подставках, чтобы скотину поить. За колодцем возвышался погреб, отгороженный плахами понизу, чтобы земля не обсыпалась, и погреб не оголялся.  Повыше плах прибиты жерди к столбикам, чтобы скот не заскакивал на погреб, когда его выпускали к колодцу  попить, чтобы не провалил яму, да ноги себе не сломал.  Они же – старые, матёрые  коровы, молодняк гоняют, если им  что-то не нравится, если  молодые коровы, тёлки или  бычки нарушают порядок, не соблюдают установленную в стаде  субординацию – иерархию.   Вот  молодняк, шарахаясь, мог и заскочить на погреб, да хоть куда хошь!
          Дальше, сразу за погребом, стояла кузня под навесом, ещё дедовская. В кузне стояла большая  наковальня на огромной чурке, верстак с тисами. Под верстаком - ящики с инструментами. Навес был закрыт жердями, а сверху сеном и дерном. За кузней стояла рубленная в лапу из толстых брёвен зимняя стайка с выпиленным небольшим оконцем,  смотрящим в сторону дома. На крыше стайки лежало, сложенное стожком,  с зимы оставшееся,  почерневшее сверху  от дождей, солнца и снега прошлогоднее сено. От верхнего угла стайки до верхнего угла сеней, пристроенных к дому,  была натянута проволока, по которой когда-то, по блоку бегала дедова злая собака, её звали Белка, потому что она была вся белой масти.  К стайке  были подгороженные курятник, загородки для цыплят, утят, навесы для скота. За сараями - огуречник частоколом забранный, потом ворота на зады, банька с предбанником, летняя кухня. Смотрю я, а на летней кухне замок на двери так накинут на пробой, для виду. Сняла я замок. Зашла я в летнюю кухню, и  мне к этому времени так сильно кушать захотелось! Смотрю, а на плите стоит чугунок, а в нём что-то варится. Подняла я крышку с чугунка, взяла в руки поварёшку, помешала содержимое, и поняла, что там, в чугунке, утка варится, и бульон наваристый такой! Попробовала я его на соль, вкусный очень!
        Ну! Думаю, сейчас я тёте Мане и дяде Боре доброе дело сделаю - суп сварю. Пошла я в огуречник, там, в самом начале, грядки  с луком и щавелем были.  Дальше, внизу огуречника, немного картошки было посажено, чтобы летом подкапывать для еды. Там же в первых картофельных рядках лопата штыковая в земле торчала. Видно было, что они уже картошечку молоденькую подкапывать начали. Я тоже одну или две лунки выкопала, почистила картошечку, помыла, порезала, в чугунок высыпала. Потом пошла снова в огород, нарвала лучку - пёрышек зелёненьких, щавелю - листочков. Всё это мелко  на дощечке покрошила и тоже высыпала в бульон.
       Вот и тётя Маня с дядей Борей заявляются… уставшие, в пыли все. Оказывается, они  картошку пололи на огороде, что возле симонихина колодца был, а у меня уже и суп готовый. Умылись они, садятся за стол. Я за ними ухаживаю. Я им наливаю, приготовленный мною суп, тёте Мане отдельно в тарелку и дяде Боре отдельно. Мясо – утку выложила в большую тарелку и поставила посередине стола, хлеба нарезала. Тётя Маня всегда сама хлеб стряпала на своих дрожжах. А какие булки у неё всегда были! Белые да пышные! А какая сдоба была, а какие шанежки! - хоть с картошкой, хоть с творожком. Пирожки с калиной – одно объедение!
      Вот они едят суп и нахваливают.
-  Какой вкусный суп!
И я, конечно, довольная.
   Потом тётя Маня, раз хлебнула, второй раз с ложки. Зачерпнула ещё раз и смотрит в ложку, а потом как закричит:
- Борис! Борис! Смотри, что нам Нина приготовила!
- Что? – спрашивает дядя Боря, встрепенувшись на табуретке.
- Это ж надо, это ж на-а-до, как городские изголодались!
- Как?
- Ведь они же из травы супы готовят!
Дядя Боря перестал жевать.
- Но ведь вкусно.
- Вкусно, то вкусно. Но ведь надо же, до чего городские дожили!
Нина, окончив свой рассказ, рассмеялась. Все, сидевшие в комнате, тоже тихонько засмеялись.