Где найдешь, где потеряешь... часть вторая

Часть вторая.


I
 
     Правдами-неправдами Пономарев достал билет на поезд до Самары. Выбирать не приходилось, рад был и плацкартному вагону. В первых числах января он отбыл из Ташкента. Поезд шел медленно, почти на каждом полустанке останавливался. Особенно хлопотно  ехали по территории Казахстана: постоянные проверки паспортов, багажа, допросы на наличие наркотиков, оружия. Чиновники в униформе предвзято, с ехидцей щурились щелочками глаз на лоснящихся, круглых как блин физиономиях, видя в каждом из пассажиров нелегала или контрабандиста. Пассажиры сами с опаской поглядывали, на служак, того и гляди чтобы те не подсунули какой-нибудь «дряни». Слышались недовольные возгласы:
     – Ищут... Чего ищут?..
     – Лохануть кого на бабки, вот чего они ищут...
     – Что ты... У каждого теперь свое государство! Дожили мать её ети...
     Все происходящее Андрей воспринимал как дурной сон, механически выполняя требование властей, надеясь, что и этот кошмар когда-нибудь должен был закончиться.
     В Самаре, пересев на адлерский поезд и застолбив свое место в купе, Андрей, наконец, позволил себе расслабиться, отправившись скоротать часть пути в вагоне-ресторане.
     Заказав графинчик с водочкой под неизменный бифштекс, он медленно входил в состояние умиротворенности, проблемы как-то сами собой переместились на задворки. Оптимизма прибавляли шумные столы  кавказцев с вкраплениями повизгивающих от удовольствия девиц, компании «братвы», вечно спешащие разрешить какие-то, только им ведомые проблемы. Молодая парочка за соседним столиком, поглощенная друг другом, периодически позвякивала бокалами с шампанским и о чем-то восторженно лепетала. «Молодожены, – заключил Пономарев. – Видать, медовый месяц...»
      Андрей затянулся сигаретой. Поддавшись исходящим от парочки чарам, он погрузился в омут собственных воспоминаний – мысленно стал перелистывать связанные с Дианой страницы... 
 

II
   
     Вернувшись как-то из очередного семейного отпуска, совершенно случайно Андрей с супругой попали на посиделки к своему другу. У того на холостяцкой квартире отмечалась в тот час очередная сдача сессии с девчонками – учащимися художественного училища. Переступив порог, он тут же ощутил на себе внимание одной из красавиц, которая игнорируя жену, вперилась в него своими аквамариновыми глазами, давая понять, что выбор ею сделан, а остальное её не касается.
      На следующий день, высвободившись из-под опеки супруги, Пономарев навел справки о своенравной и  неробкой девице.
      – Андрюха! – восклицал хозяин, широко улыбаясь, обнажив два ряда крепких зубов в багете густой черной бороды, потряхивая длинной шевелюрой. – Как только она тебя увидела, ни оком другом не хотела даже слышать. Я-то с ней познакомился через свою подругу, они с Аленкой на живописном отделении в нашем училище, уже окончили третий курс. А ты, видать, старик, проглядел ее где-то со своими оформителями. Но я думаю, ты еще  наверстаешь свое, у нее впереди целый учебный год. 
     Через пару дней состоялось открытие персональной выставки – друга Пономарева. На выставке Андрей, как бы случайно, столкнулся с Дианой. Они вызывающе, с надменным кокетством, взирала на него. Бесенята плясали в ее огромных голубых глазах, словно вопрошая: «Посмеешь ли?» Он, не церемонясь, на глазах у всех, обнял ее, привлек к себе и впился губами. Так начался их откровенно заявленный роман.             
      Пользуясь квартирой друга, или случайно-подвернувшимися, они были счастливы. Пономарев, как несмышленый мальчишка, усыпленный уверениями Дианы, что его браку ничего не угрожает, черпал из колодца сладострастия и наслаждался.
     – Все останется как есть, я не претендую на статус жены. Штамп в паспорте для меня не имеет никакого значения, – заявила как-то Диана, – я люблю тебя за то, что ты есть. Понимаешь, ты-ы! И никто другой. А разлюблю – меня не удержит никакая помарка в документе, я повернусь и уйду, но случится это тогда, когда ты уже будешь не ты! Запомни! –  блеснула она глазами. – Делить ложе с женой  – это твое дело,  меня оно не касается, а вот всех любовниц  придется оставить.
     – Не слишком ли ты круто забираешь? – попытался неловко отшутиться Андрей, подумав о своей предыдущей пассии.
     – Нет, милый, – мягко, по-кошачьи промурлыкала Диана. Что было до меня, то было. При мне – не потерплю!  – Диана вздернула бровь, –  Ирэн твоя никаких вестей не подавала? – Валера мне порассказал...
      Андрей встрепенулся, его отношения с Ирэн заходили в тупик из-за её планов продолжить образование в Москве, но они временами всё же виделись.
     – А, что? – спросил он, мысленно посылая в адрес друга самые «лестные» эпитеты.
     – Недавно говорила с ней, так она отказалась от тебя, лишь усмехнулась: «Твой, так и забирай».
     Андрей Николаевич попал в руки Дианы. Поначалу все воспринималось как очередная интрижка. «Ну, подумаешь, баба запала, а сколько их было, о-о-о... Пробьемся, Андрюха!». Но все оказалось  не так-то просто. Диана своей безумной любовью буквально заполонила его. Андрею стоило немалых усилий, чтобы как рыбе, на миг глотнуть воздух и снова скрыться в пучине ее страсти.
       Вскоре по причине ее широко разлившейся, как река в половодье, любви начали возникать проблемы. Уж больно часто, по мнению жены, в последнее время  его стали загружать внеурочной работой. Из училища пришлось уйти – аморалка.    
     Пономарев устроился в рекламное агентство. Работа ему нравилась – он просто визжал от удовольствия: постоянно в движении, в поиске, частые командировки. Жаркий Термез сменяла радушная Алма-Ата, потом сутолочная Москва. Теперь внеурочная работа компенсировалась значительным материальным эквивалентом.
     С Дианой отношения не прекращались, она приезжала к нему в мастерскую, разумеется, исключались  выходные и праздничные дни, которые принадлежали семье. В будни ходили в кино или просто бродили по городу, проводили время у Дианы дома. С ее матерью у Андрея сразу сложились хорошие отношения. Зная, что Андрей женат, она все равно относилась к нему как потенциальному зятю. Встречала его как родного, всегда старалась угостить вкуснятиной. Диана в кулинарных способностях от нее не отставала, и частенько потчевала Андрея собственными разносолами. В доме армянской тещи он чувствовал себя вполне вольготно, под хорошую закуску мог позволить выпить одну-другую рюмку водки, уединиться с Дианой в ее комнате и даже остаться на ночь, сославшись жене на уйму работы.
     Отношения с Дианой были далеки от идеальных. Чем больше она поглощала его свободного времени, посягая на святая святых – посиделки с друзьями, – тем яростнее он сопротивлялся, отстаивая независимость. Она не доверяла мужским сборищам (впрочем, не без оснований), зная не понаслышке, где карты, вино –  там и женщины. Андрея это раздражало, поскольку женщины действительно нередко бывали в таких компаниях, а там, глядишь, и «приголубишь» какую-нибудь красотку. Пономарев уставал от чрезмерного внимания Дианы и часто конфликтовал с ней. Диана тоже демонстрировала свою спесь, ссорились в пух и прах, расставались навсегда. Пономарев какое-то время наслаждался свободой, но паузы эти, как правило, были не продолжительными. Диана не переносила долгой разлуки – день-два, и она снова появлялась, и всё начиналось сначала. Страсть, всхлипы, признания в любви и обещания никогда не ссориться и никогда не расставаться.
     – Если ты меня бросишь, я покончу с собой! – в одну из размолвок выкрикнула Диана.
   Андрей ухмыльнулся.
     – Что, не веришь!? – Она показала едва заметный рубец поперек голубеющих под кожей вен.
     Пономарев и раньше замечал этот рубчик, но не придавал значения.
     – Это отметина моей первой любви, – продолжала Диана более спокойно. – Когда он понял, что потерял меня, молил о прощении... Но для меня он уже сгинул. Сгинул навсегда! – не без пафоса закончила она, удостоив своего бывшего друга лишь местоимением.
     «Э-э-э, так ты еще и шантажистка...», – подумал Андрей, не веря царапине, как следу большой любви.   
    
III

     После окончания училища Пономарев взял Диану к себе на работу. Однажды, под видом командировки они укатили в турне – Москва, Ленинград, Рига. До Москвы их попутчиками по купе оказалась парочка – жених с невестой. Ехали весело, – было что выпить и закусить. Поначалу уплетали домашние припасы, пили заготовленные в дорогу напитки. Когда домашнее было выпито и съедено, мужчины, выбегали на станциях, набирали всякой всячины в станционных ларьках или у частных торговок. Картошечка с укропчиком, приправленная маслицем под водочку или раки к пиву – одно удовольствие. Тогда еще никто и не ведал о грядущем горбачевском «сухом законе», а Союз считался безоблачной страной человечности и добродушия.
     Трое суток пролетели как один миг.
     Прибыв в Москву, Андрей принялся за решение первоочередной проблемы, – обеспечение жилья. О гостинице даже и не мечтай, редкий счастливчик «дикарем» мог заполучить номер. Поэтому путешественники, отправляясь в дорогу, запасались адресами родных или знакомых. Пономарев тоже имел пару московских «явок», Диану мать снабдила адресом родственников, проживающих в Мытищах.
     Вначале Андрей решил попытать удачу в квартире, предложенную его ташкентским другом. Тот уверял, что хата «железная», принадлежит его однокашнику по университету. Словом – свой парень, – живет один.
     Около пяти нудных часов провели Андрей и Диана, во дворе громадного дома, ожидая хозяина. Диана теряла терпение, ее нервоз передавался Андрею. В конце концов, он вспылил. Ничего ни говоря, Диана взяла дорожную сумку и направилась со двора. Пономарев бросил ей в след первое, что взбрело в голову:
     – Всё, отдохнули! Спасибо за славную поездку. Если ты сейчас уйдешь, то катись навсегда! Между нами всё будет кончено...
      Диана ушла, не обернувшись, Андрей метался, не зная, что предпринять. Самым простым было догнать ее и попросить прощение. Но Андрей, избалованный вниманием женщин, не мог преступить через свою гордыню. «Сама прибежит, как миленькая...»
     Шло время, Диана не появлялась... Андрей забеспокоился. Он выскочил на проспект, но не находил ее в людском потоке. Он устремился наугад, не зная, в каком направлении она пошла. Вскоре он выбрался к площади перед станцией метро. Озираясь вокруг, молил бога о помощи, осознавая, какую непростительную глупость, скорее подлость он совершил.
     Была середина осени. К вечеру становилось сыро и холодно, народ, поеживаясь, спешил укрыться за дверьми метро. Пономарев не знал, что предпринять, присев на скамейку, он лихорадочно просчитывал варианты: «На Казанский вокзал она вернуться не могла, билет за сутки до отхода поезда практически достать было невозможно. Да и что она скажет матери? Искать её в Мытищах  –  это, как ту «Девушку без адреса», было немыслимо, не зная ни улицы, ни номера дома, ни квартиры...». Теплилась надежда, что, она где-то рядом, и исподволь наблюдает за ним, видя, как он переживает. Такого рода причуды были присущи ее характеру. Вдруг у киоска горсправки, он заметил знакомый силуэт, –  сомнений не было, это была она. Андрей метнулся к киоску, взял ее за руку. Диана заметно сопротивлялась.
     – Мы, по-моему, расстались? – взглядом снежной королевы она отрешенно и холодно взглянула на него. – Ты сделал свой выбор.
   Пономарев понял, чтобы растопить этот лед, ему придется приложить немало усилий.
     – Брось говорить глупости, ну повздорили, перенервничали. Я виноват, был не сдержан... Прости!
     – Нет, милый, если ты думаешь, что всё так просто, ты глубоко заблуждаешься, моему терпению тоже пришел конец. Так наплевательски пренебречь мною, я уже не говорю о чувствах – их, очевидно, никогда и не было. Но бросить меня одну в чужом городе – это верх подлости! Не прощу никогда...
     – Но я же нашел тебя!
     – Вот в этом, я глубоко сомневаюсь.
     – Ладно, прости, я виноват. Прости! – он, заискивающе улыбаясь, попытался обнять ее и поцеловать.
   Диана заслонилась от него руками.
     – Нет, нет! Вот, – она повертела перед лицом Андрея клочком бумаги, – мне объяснили, как добраться до Мытищ.       
     Андрей, резко закинул ее сумку на плечо, подтянув к себе произнес:
     – Хватит, концерт окончен, сейчас едем к моим давним знакомым. У них, хоть и многолюдно, зато всегда приветливо.
     Диана больше не сопротивлялась, но хранила молчаливое достоинство.
     Поймав такси, через полчаса, они уже звонили в квартиру. Радушие хозяев немного растопило лед Дианы. По крайней мере, на вопрос о совместной постели, она утвердительно кивнула. Хозяйка украдкой, лукаво погрозила Андрею...
      В эту ночь Диана поняла, что она возымела власть над Андреем. Понамарев же отметил, что границы его независимости значительно сузились, но он впервые не сожалел об этом...
     В Москве они пробыли недолго. Посетили выставку на Манежной площади, съездили в Абрамцево. Пополнить творческий багаж, прошлись по магазинам, заглянули в кафе, где сделали наброски витрин и интерьеров. Диана в отношениях с Андреем была сдержанна, может, не могла простить обиду, а может, просто укрепляла отвоеванные позиции.


IV

     Ленинград, сдавалось, встретил любовников более радушно. Им сразу крупно повезло – их приютили в гостинице Эрмитажа, на Дворцовой площади. Удобства, были общими, зато им позволили жить в одном номере, в самом сердце Питера. Вот это удача!
     В первый же вечер Андрей повлек Диану на набережную Невы, покорить ее воображение необъятностью водной глади, где почти на горизонте, ловя последние лучи заката, золотился шпиль Петропавловской крепости. Андрей никогда не уставал восторженно любоваться этой рекой, – водами, таящими в себе какую-то беспокойную мощь. Окна их номера выходили на Дворцовую площадь, что не позволяло видеть, как ночью разводят мосты. Андрей принялся уговаривать Диану, вновь спуститься после полуночи к набережной.
     – Кто не видел, как разводят мосты над Невой, тот не видел Ленинграда!
    Аргумент Диане показался убедительным и, невзирая на усталость, она согласилась. На улице было зябко, но, относительно людно для этого часа. Люди либо дефилировали по набережной, либо, расположившись вдоль парапета, были заняты созерцанием окружающих их красот.
     Диана прижалась к Андрею, увидев, как пролеты Дворцового моста вместе с фонарными столбами и рельсами трамвайных путей медленно поползли вверх. Засверкали вспышки фотокамер, Андрей плотнее прижал к себе Диану.
     – Вот и мы с тобой, как эти мосты, то сходимся, то расходимся...
      Диана взглянула на Андрея, но промолчала, лишь отголосок глубоко затаенной печали промелькнул в глубине ее лучистых глаз. Вскоре, выстроившись в кильватер, по фарватеру реки потянулись огромные морские суда. Постояв еще немного, Диана просунула свою озябшую ладонь в руку Андрея и, потянув ее к себе, негромко сказала:
     – Поздно уже, пойдем домой...
     Она немного пообмякла, стала более покладистой. Это и понятно, невозможно было не очаровываться великолепием этого города, сдержаться, чтобы не излить свой восторг и поделиться впечатлениями.  Андрей вполне заслуженно считал себя частью этого праздника. Он устраивал Диане ежедневные экскурсии, стараясь как можно больше показать и рассказать. Делал это деликатно и осторожно, чтобы не дать ей почувствовать себя профаном на фоне своей компетентности. Погружал ее в события той или иной эпохи, знакомил с архитектурой и именами создававших их зодчих. Пономарев неплохо знал Питер. За годы учебы в Строгановке он с друзьями или в одиночку часто наведывался в этот полюбившийся ему город, который на всю жизнь оставил в его душе неизгладимый след.
     Калейдоскопом дней пролетела ленинградская феерия. Впечатления наслаивались одно на другое. Поездка в Петергоф на «метеоре» через Финский залив наслаивалась на прогулку по Невскому проспекту. Ужин на Васильевском острове в кафе «Фрегат» заканчивался походом в театр. Разумеется, не остался без внимания и Эрмитаж, ровно настолько, сколько было возможным, за отпущенное время, объять его необъятные залы...
     Под стук колес, ночного фирменного поезда Ленинград – Рига, в безлюдном тамбуре, прильнув, друг к другу, они нашептывали признание, запивая их длительными поцелуями.
     В Ригу прибыли утром. Андрей исподлобья, чуть пристыженно улыбаясь, помня московский конфуз, взглянул на Диану, сгреб сумки и, увлекая ее за собой, устремился к выходу, на привокзальную площадь. В окно подкатившего такси уверенно выкрикнул: 
     – Улица Гертрудес! – Водитель утвердительно кивнул. Пономарев усадил свою даму на заднем сидении авто, поместив вещи в багажник, сел рядом с Дианой, мягко щелкнув дверью, залихватски распорядился:
     – Вперед!
     Андрей привез Диану по адресу, где сам останавливался всякий раз, когда обстоятельства забрасывали его в Ригу. С хозяйкой они были давно знакомы. Инга Яновна всегда предоставляла ему место, а по отъезду наказывала и впредь без стеснения заезжать к ней.
     В Риге Диана и Андрей наслаждаясь умиротворенностью жизненного уклада старинного города. Рига не располагала к суете, тут погружаешься совершенно в иной мир – мир средневекового романтизма и какой-то особой торжественности. Ощущаешь себя рыцарем, хочется стучаться в дамские сердца, петь им сонеты и клясться в вечной любви. Как тесны и уютны улочки старой Риги, жавшиеся домами друг к другу, образуя свой чарующий мир, так и сердца Андрея и Дианы, исполненные нежности, сливались воедино, образуя свой мир – мир всепоглощающей любви.
     Как правило, по утрам они вставали поздно. За завтраком Инга Яновна ненавязчиво советовала, где они могли бы провести время.
     Места походов Андрей выбирал; где-то внимая советам хозяйки, а где-то черпал из памяти предыдущих поездок.
     В Юрмале выйдя на станции Майори, побродили босиком по песку почти безлюдного пляжа, посидели на скамеечке среди стройных золотоствольных сосен, любуясь видом  рижского взморье. Тут же, среди рощи, набрели на небольшой стеклянный павильон, в котором разливали пиво. Не торопясь, припадали к кружкам с прохладным янтарным напитком, закусывая нарезанным соломкой отменным латвийским сыром.
     Частенько заходили перекусить в пиццерию – тогда еще неведомое советскому гражданину заведение, всегда с каким-то особым трепетом переступая порог и протискиваясь на время в запретную дверь пресловутого зарубежья. Рига погружала в экзотику буржуазного мира, знакомого лишь по фильмам. Вечером загорались многочисленные люминесцентные вывески, блеском витрин приглашающие посетить тот или иной магазин, или спуститься в погребок одного из баров, чтобы вкусить все то же наслаждение полноценной жизни. Диана с недоверием отнеслась к сообщению Андрею о существовании вполне легальных бань, где без предъявления документов, мужчине с женщиной предоставлялись совместные номера. Андрей не стал обременять Диану долгими сомнениями и тут же предоставил ей пикантный экскурс. Шампанское, зардевшиеся нагие тела, пар, струи воды – всё мешалось воедино, застилая разум хмельным туманом...    
     В Ташкент возвращались самолетом. Устроившись в кресле, слегка утомленные многодневной кочевой жизнью, прикрыв глаза, каждый думал о своем. Пономарев – о предстоящих объяснениях с супругой, зная наверняка, что  его турне не миновало ее ушей.
     Диана размышляла о своем положении. Конец путешествия навевал невеселые мысли. По прибытии в Ташкент вновь всё вернется в свое русло: Андрей воротится в семью, будет опять врать жене, чтобы выкроить время на встречи с ней, а она с преданностью собачонки будет заглядывать ему в глаза, ища ответ на свои чувства. «Нет, надо что-то менять...»


V

     Как удав своими мощными кольцами, и с каждым разом сильнее и сильнее стягивает свою добычу, чувствуя малейшее послабление, так и Диана, с новой силой стала налегать на Андрея, ощутив его податливость. Поездка не прошла даром, и произошедшая между ними ссора давала ей определенные преимущества – она почувствовала боязнь Андрея потерять ее. Это позволяло ей открыто заявлять, может где-то в шутливой форме, но вполне конкретно, как о пересмотре взаимоотношений со своей супругой, так и в определении своего места в его жизни. Долгое время Андрей отшучивался, но было заметно, что эта тема его напрягает. Он стал обдумывать, как максимально безболезненно разрулить создавшуюся ситуацию. Как быть? Чаши весов постоянно балансировали, взвешивая тот или иной довод. Так проходили месяцы, годы... Успокаивая Диану, он лгал и ей, убеждая в том, что с женой у него интимных отношений больше нет, и он, ждет подходящего случая, чтобы, безболезненно, расторгнуть брак. Диана, казалось, верила, и терпеливо ждала, но не обходилось и без сцен.
       Как-то, находясь в командировке в Бухаре, в Диану будто вселился бес. Жили они с Андреем в совместном номере, казалось, всё складывалось благоприятно. Однако она наотрез отказывалась пускать Андрея в свою постель, и на все его ласки отвечала раздражением. Андрею пришлось прервать командировку, чтобы отвезти Диану в Ташкент, а самому вернуться в Бухару и продолжить работу. В запале возникали мысли порвать с ней отношения навсегда, но всё это так и осталось в мыслях.
      Вернувшись из командировки, выяснилось, что Диана в агентстве не появлялась. Пономарев, по телефону звонить не стал, помчался к ней, чтобы выяснить причину отсутствия, хотя осознавал, что это был повод, чтобы увидеть ее.
      Диана встретила его довольно прохладно. На вопросы Андрея дала сдержанно  исчерпывающие ответы. За поведение в Бухаре, разумеется, извиняться не стала, объяснив состояние приступом токсикоза, о чем сама не догадывалась. По настоянию матери пошла к гинекологу, выяснилось, что  беременна.
     – Так что, миленький, буду рожать, – Диана сгримасничала, затем продолжила, – хочешь ты этого или нег, но аборт я делать не буду.
     Пономарева, это известие не вознесло на пик блаженства, как это обычно происходит в сценах мелодраматичных фильмов, он не раскрыл своих объятий и не произнес монолога, типа: «Дорогая, я так счастлив, что у нас наконец-то будет ребенок!», он только подумал: «Вот теперь ты влип, Андрей Николаевич, по самые уши, ребенок не иголка, его не скроешь». Ну, а вслух пробурчал:
     – Будешь, так будешь...
     Вскоре родилась маленькая Лолита Андреевна. От отца унаследовала только отчество, имя выбрала Диана, и фамилию дала свою, гуцульскую. Андрей признал в их полу-супружеских отношениях диктаторское положение Дианы. После родов любовные утехи как-то сами собой отошли на задний план, мать целиком была поглощена дочерью. Тело ее приняло формы мадонны с картин мастеров эпохи возрождения – округлились бедра, налилась грудь, что ей чертовски нравилось. Однажды, она подошла к Андрею, распахнула халат, обнажив дородную грудь, еще хранящую прикосновение уст младенца и с какой-то грустной проникновенностью взглянув в глаза Андрея и произнесла:
     – Поцелуй, они уж больше никогда не будут прежними...
     Ребенок внес существенные коррективы в их взаимоотношения. Пономарев принял на себя роль дважды отца и дважды добытчика. Хотя, следует заметить, что большую часть в материальном и воспитательном плане на себя взяла  бабуля – мать Дианы. Андрей же, раздваиваясь, пытался быть полезным и в том, и в другом доме, но всё получалось как-то неуклюже, по-медвежьи, толку особого не было.  Работа – вот его стихия, а быт – постольку поскольку. Тем не менее, чем мог, он помогал в воспитании девочки.
      Став матерью, Диана перестала требовать развода: «Решай, как знаешь». Казалось, всё вошло в свое русло. После декретного отпуска Диана вышла на работу: также урывками встречались, урывками выезжали отдыхать. Чувства Дианы были похожи то на затихающий, то вдруг извергающегося вулкана: клокотавшие эмоции достигали апогея или низвергались, разя абсолютным безразличием. Андрей, зачастую не знал как быть. Чаще всего её страсти разгорались в момент, когда Андрею необходимо было куда-нибудь идти. Разумеется, большей частью это было связано с семейными мероприятиями.
      Однажды поводом для бури послужила годовщина бракосочетания Андрея с супругой. Мать и братишка Дианы в это время пребывали в гостях у родственников, в тех самых Мытищах. Диана оставалась с дочерью. К концу того дня Пономарев стал проявлять некоторую нервозность. Его озабоченность не ускользнула от внимания Дианы, и Андрею пришлось пояснить причину своего беспокойства, о чем он тут же пожалел: «Лучше бы соврал, придумав кучу других отговорок». Диана мегерой кинулась к нему.
     – Нет, ты сегодня никуда не пойдешь...
     – Что за причуды? Я обещал. Это простая учтивость, дань совместно прожитым годам. К чему лишний раз расстраивать человека.
     – А я? – она состроила ехидно-ироничное лицо.
     – Брось ты, я пойду, – стараясь быть непреклонным, Андрей вышел в прихожую, чтобы обуться.
     – Ах, так, – Диана сорвалась с места. – Если  ты боишься ее обидеть, тогда меня найдешь мертвой!
    Мгновенно она вбежала в прихожую, на глазах открыла какой-то флакон, высыпала на ладонь горстку таблеток и принялась их глотать. Андрей опешил, ринулся к ней, выбил флакон с таблетками и принялся вытрясать из неё то, что могло находиться у нее во рту. На сей раз всё обошлось. Андрей, разумеется, на ночь остался у нее.
     В штилях и эмоциональных бурях минуло несколько лет, пока, как гром среди ясного неба, Пономарев не ошарашил Диану сообщением, что у них с женой родился сын.
     Она не стала закатывать истерик, просто запретила Пономареву прикасаться к себе. Они также работали вместе, но теперь Андрей лишь по выходным приезжал в дом Дианы, и только для того, чтобы взять ребенка и прогуляться по парку. Попытки сблизиться находили жесткий отпор, ее как будто подменили. Пономарев страдал, перебирал массу вариантов, чтобы добиться ее расположения, и, наконец, решил пойти на крайние меры: несмотря на жуткую истерику жены и слезы дочери, собрал из дома кое-какие вещички и заявился к Диане. Уверенный, что такой поступок изменит отношение к нему.
     – Всё, буду жить у тебя. Что скажешь? – вопрос жалким мучеником повис в воздухе.
   Диана немного помолчала и спокойно ответила:
     – Я полагаю, что все твои жертвы напрасны. Возвращайся-ка ты в семью, там у тебя теперь маленький ребенок и любящая женщина. Пришел ты слишком поздно, я тебя уже не люблю. Я не звала тебя, но и не гоню. Хочешь – живи, только у меня не осталось к тебе никаких чувств.
    

VI

     Не смотря на решительный шаг предпринятый Пономаревым, в отношениях с Дианой ничего не изменилось. Она оставалась сдержанной, изредка уступая натиску сексуальных желаний Андрея, но делала это безучастно, как наложница, отбывающая повинность. Андрей терпеливо ждал, с трудом глуша бушевавшие в нем амбиции, надеясь, что «прихоть» ее вскоре пройдет. Порой он не приходил ночевать, допоздна оставался на работе, не пропускал ни одну командировку, надеясь, этим пробудит ее чувства.
     Командировку в Одессу, Пономарев встретил с радостью. Рекламное агентство к тому времени приобрело статус независимого, как и само государство. На этой почве, в бывших братских республиках, создавались совместные предприятия, открывались торговые дома.
     Около полутора месяцев Пономарев и его группа трудились над фасадом магазина, облачая его  монументальной росписью в стиле узбекских национальных мотивов. Команду поселили в пансионате «Борей» на берегу Черного моря. Жили превосходно. Днем добросовестно работали, а вечерами посещали многочисленные таверны на побережье, просаживая навар, полученный при обмене советских рублей на украинские «фантики». Истосковавшись по женской ласке, Андрей стал обхаживать довольно привлекательную заведующую магазином, муж которой по ее словам был капитаном дальнего плавания. Та не оставила без внимания его ухаживания, дала прочесть роман «Эммануэль», ну, а потом, пригласив к себе домой, и остальное...
     Вернувшись в Ташкент, Пономарев, барахтавшийся в полном невнимании своей подруги, снова плюхнулся в жижу прозябания. Не ускользнули от него происходящие с Дианой преображения. Собираясь на работу, она тщательно наносила макияж, подолгу вглядываясь в зеркало, старалась эффектнее подобрать гардероб. Дома была не многословна, зато на работе в мастерской, заливалась соловьем. Порой куда-то отлучалась, без всяких на то объяснений, а возвращалась, как правило, разрумянившейся, со сбившейся прической. Андрей пробовал задавать вопросы, но она только фыркала, ссылаясь на какие-то женские дела, или вообще не утруждалась ответом, бросив лишь: «Я тебе не жена...», ставя, тем самым, его на свое место. После одной из таких отлучек Диана о чем-то томно рассказывала своей подруге Марине, закатывая при этом глаза и жестикулируя руками. Пономарев не выдержал и сорвался, наговорил кучу гадостей, после работы собрал свои вещи и переселился к другу. Хотел вернуться домой, но не был уверен до конца, что сможет совладать с чувствами к Диане, снова переметнувшись к ней, доставить страдания супруге. Если откровенно – он выжидал, надеясь, что Диана поманить его.
     У друга Андрей прожил недолго. Кутерьма богемной жизни уже не так занимала его. Ублажая себя с каждой подвернувшейся девицей, он думал о Диане, и каждую новую связь переживал как измену. Но что он мог поделать, физиология требовала свое. Вскоре он вообще перебрался жить в мастерскую. Днем работал на фирму, вечерами, когда все расходились, отдавался творчеству; выплескивая на бумагу или холст будоражащие душу эмоции. С Дианой  виделись лишь на работе. 
     Глядя на его неприкаянность, Диана  как-то позвала Андрея, ссылаясь на то, что ребенок скучает по отцу. Пономарев охотно отозвался. Но это ничего не изменило, он по прежнему был нужен только ребенку да армянской теще, которая неустанно увещала: «Андрюшенька, всё образуется, Дианочка, очевидно, хочет, чтобы ты официально развелся с женой». Пономарев на это угрюмо отмалчивался, не желая рушить последний мост, связывающий его с прошлой жизнью. Это был даже не мост, а эфемерная нить, которую он не желал обрывать, надеясь, что «перегорев любовью» она вновь приведет его семью.
     Душа металась, он нигде не находил себе места, ему всё время нужно было чем-то себя занимать, куда-то спешить: погружаться в работу, пить с друзьями... Беспрестанный бег, чтобы не останавливаться, не остаться наедине с собой, не задавать себе вопросов: «Что же ты делаешь, сукин ты сын?» Мимоходом, не отказал девице, временно прикомандированной к фирме. Диана, возможно, ничего бы и не узнала, но сердобольная подруга не преминула известить, как же  не преподнести такую пикантную весть... Андрей был стоек, как партизан на допросе, но она ему не верила. Да это казалось, ее уже и не волновало. Впрочем, как-то столкнувшись с той девицей, Диана ехидно бросила Пономареву:
     – Неужели, ты мог переспать с такой несуразицей?
    На полгода Андрей загнал себя в Таджикистан, урывками наезжая в Ташкент, насколько возможно залатать семейные прорехи. Развязавшись с Таджикистаном, нашел свою фирму не в лучшем состоянии, заказов серьезных не было, агентство разваливалось...
     Вот тут и объявился Юрий Ягода со своим предложением.
               

VII

      …В Сочи поезд прибыл около одиннадцати утра. Ночная изморозь подтаивала, рыхлый снег сохранялся лишь в укромных уголках, куда не доставало солнце. Настроение Андрея было бодрым и радостным. Он с нетерпением ждал встречи, сел в маршрутный автобус и  вскоре оказался на бытхинских кручах.
     Диану он встретил в вестибюле первого этажа, по-видимому, она направлялась в кухню. Андрей широко улыбаясь, раскрыл объятия, со дня их разлуки, по ощущению Андрея, минула целая вечность. Диана приостановилась, не выражая особых эмоций, позволила себя обнять, подставила щечку для поцелуя. Вкратце осведомилась о положении дел дома, о маме, и дочке, затем, вручив Андрею ключ от комнаты, отправилась дальше по своим делам.
      Войдя в помещение, он снял куртку, прошел к окну. За стеклом поблескивая, изумрудной хвоей, плескалась в сиянии скуповатого зимнего солнца одинокая сосна. «Привет, подруга, мы с тобой по-прежнему сироты...» Присев на свою лежанку, он непроизвольно принялся блуждать взглядом по комнате. Особая тщательность, с которой была прибрана квартира, настораживала его, создавалось впечатление, что здесь  пытались скрыть, замести следы того, о чем не нужно было ему знать.
     Андрей подозрительно и целенаправленно стал осматривать жилище, заглядывая в уголочки, передвигая предметы, которые могли что-то скрывать. Его несколько коробила отдающая легавастью процедура брать след. Но любопытство, подогреваемое подозрениями, было сильнее морали, на карту поставлена его честь, а поругана она или нет, он пока не имел доказательств. Пономарев приподнял провокационно торчащий уголок линолеума, под которым что-то блеснуло. Поднятый с пола предмет оказался пробкой, откровенно свидетельствующей, что ею некогда было закупорено. Мягкий металл рельефными буквами указывал завод-изготовитель и наименование напитка. «Гуляет братва, тешит себя лучшим коньячком армянского разлива, – а может, и еще чем...» Андрей в сердцах закурил сигарету, вышел на балкон. Заметив на подоконнике банку из-под пива, он решил использовать ее в качестве пепельницы. Но оказалось, что кто-то опередил его. Банка из-под “Heineken” была до отказа наполнена окурками и еще какой-то чертовщиной. Пономарев вырезал ножом крышку и высыпал содержимое. Его взору предстали пробки от бутылок, масса окурков разного калибра и всевозможных марок. Резко бросались в глаза сигареты, мундштуки которых хранили следы губной помады.
     Первым порывом Андрея было ринуться вниз, выложив Диане свидетельства ее разгульной жизни. Но потом, подумав, решил исподволь расспросить об устраиваемых в ее жилище шабашах.       
     – Ну, чем занимались? Как проводили время? Как Новый Год? Веселье, представляю... было – дым коромыслом!
     – Все как обычно. Готовка, мойка посуды, походы за продуктами. Не разъехавшиеся по домам строители накрыли стол в честь праздника, немного посидели. Ты же знаешь, какой из меня выпивоха. Рита, конечно, выпила изрядно. Пришлось оставить на ночь у себя, не переться же ей в Хосту среди ночи, – игнорируя ехидство Андрея, и не понимая, к чему он клонит, Диана спокойно отвечала на вопросы, хотя в глубине души роились подозрения, что неспроста Андрей ведет этот разговор. Внешне спокойная, внутри же она была осторожна и сосредоточенна, обдумывая каждое слово перед тем, как его сказать.
     – Рита, что за Рита?
     – Продавщица из магазина, – отрывисто зачастила Диана. – Мы у нее продукты закупаем. Она подруга Самвела – электрика, да ты и сам, пожалуй, не раз водку у нее брал.
     Пономарев застыл, погрузившись в сумрак своей памяти. «Водка... да уж не так часто он ее здесь приобретал, чтобы помнить всех, кто ему отпускал спиртное. «Вот, стерва, – мысленно восклицал Андрей. –  Причем здесь водка? Петляет подруга, этими эпизодами с Ритой готовит себе плацдарм для защиты, намереваясь в любой момент перейти в наступление. Умно расставляет силки, попробуй, припри к стенке...» Пономарев легко мог оказаться в смешном положении, тем не менее, он решил прояснить все до конца.
     – А что там у тебя за пробки валяются по комнате? – оторвавшись от еды и глядя в упор на Диану, спросил он. – И почему твоя Рита не отправилась спать к Самвелу, раз он живет на одной с нами площадке?
     – Чего ты добиваешься? – сверкнув глазами, резко бросила Диана. – Хочешь сразу по приезду поругаться?
     – Нет, мне просто интересно, кто мог у тебя столько накурить и оставить такую уйму пробок?
     «А-а-а, вот в чем дело!» – припомнила Диана забытую на подоконнике банку из-под пива.
     – Я тебе еще раз говорю, Рита частенько забегает ко мне поболтать.
     – Она что, попутала двери? – Ерничал Пономарев. – А может Самвел ее уже не устраивает? Или у вас с ней какие-то особые отношения, а-а-а?
     – Дурак! Самвел на праздники уехал на побывку в Армению.
     – Значит, это она столько пьет и курит? – Не унимался Андрей. – И это ее пробки из-под армянского коньяка?..
     – Хватит! Я не собираюсь перед тобой отчитываться. – Затем, видя нарастающую раздражительность Андрея, смягчившись, добавила:
     – Заходил Мирон с какой-то девицей, ну, посидели они в обществе Риты, немного повеселились. Ну и что? Что здесь предосудительного? Мы тут живем как одна семья. Вот сегодня, к примеру, приехал из Армении  старый друг Дживана. Вечером решили отметить и приезд, и новоселье. Квартиру ему выделили в доме рядом со стороны нашего торца, только двумя этажами выше. Меня тоже просили быть. Говорят, приедет Сергей Тер-Акопян, решили отметить это узким кругом.
     «Ох, ловко вешаешь на уши, да еще карт-бланш на вечер. Без всяких лишних вопросов, и Андрюша в сторонке, как же, – узкий круг. Ну и стерва!..»
     Так ничего и, не выяснив, Пономарев после разговора с Дианой поднялся в комнату, забился на свой топчан и уткнулся в попавшийся на глаза томик, пытался сосредоточиться на чтении, снова угадывая содержание недостающих страниц.
     Вечером Диана, принарядившись, кокетливо махнула Андрею ручкой, пожелав особо не скучать и заверив, что уходит на минутку, отправилась на посиделки.
     Наверху уже около получаса гремела музыка, слышались гортанные голоса мужчин и повизгивание женщин. Андрей представлял Диану, расточающую знаки внимания и нежности направо и налево. Так длилось какое-то время, пока раздавшийся в дверь стук не извлек Андрея из логова самопожирания.
     – Да! – гаркнул он, недоумевая, кого могло принести в такое время.
   За дверью произошло замешательство. Затем раздался робкий, напевно тягучий голос:
     – Джива-а-н?..
    Дверь приоткрылась и в проем просунулась голова Мирона. Взгляды мужчин встретились, брови Мирона поползли вверх, а нижняя челюсть заметно отвисла.
     – Дживан? Й-е-е! А где Дживан, Андрей-джан? – узнав Пономарева, сбивчиво пролепетал армянин, переступив порог.
     – А какого хрена ему здесь быть? – возмутился Андрей в лицо Мирона, не успевшему вывести свои мимические мышцы из карикатурно-гротескового состояния.
     – Я думал Дживан заше-о-л к Диане, – запел рассеянно, с легким акцентом горец.
     Каскад мыслей вихрем пронесся в голове Пономарева: «Так вот, в чем дело, значит Дживан все это время, пока я отсутствовал, жил здесь, кувыркался в постели с Дианой. Вот значит, откуда эти окурки и пробки. И этот зашел к нему уже по протоптанной дорожке, не ведая того, что я вернулся», – Андрей с трудом подавил вспышку гнева. «Да и правда, причем здесь Мирон...» Тем не менее, он отрывисто бросил ему:
     – Слышишь? Там наверху ваши «гудят», – Андрей махнул рукой в сторону окна.  – Там твой Дживан! Дуй!
   Мирон, смущаясь, невпопад улыбнулся.
     – Прости Андрей-джан. Я не знал, что ты приехал. Прят-но-го отдыха, джан, – раскланиваясь, он шагнул за дверь.
     – «Прятного», – передразнил вслух Пономарев скрывшегося за дверью Мирона. «Куда уж, приятнее не бывает».
     Отбросив книгу и вытянувшись на топчане, Андрей осмысливал свое положение. Как он мог скатиться до такого ничтожного положения. Он видел себя то рогоносцем, низвергая Диану на дно разврата, то приписывал происходящее невероятному стечению обстоятельств, вознося свою подругу к вершине добропорядочности. Помня о ее безрассудной любви он больше был склонен верить ей, ища малейший довод в ее оправдание: «Ведь обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад».
     Гвалт наверху не прекращался, Андрей бросил взгляд на часы – было без четверти десять. «Они что, решили балдеть всю ночь?» Он поднялся, оделся, решив все-таки прояснить, что там творится и заодно кое-кому напомнить об обещанной «минутке». Темным лестничным маршем Андрей поднялся на четвертый этаж. Сквозь непрочную дверь, всхлипывая, рвалась наружу армянская мелодия. Он толкнул дверь и оказался в залитой электричеством комнате, посереди которой стоял длинный стол с закусками и напитками. Застолье насчитывало человек шесть-семь мужчин и четыре девицы, в число которых входила и Диана. Зардевшись, она сидела рядом с Дживаном и улыбалась, о чем-то с ним перешептываясь. Во главе стола с бокалом в руке, провозглашал тост какой-то джигит лет тридцати семи, с орлиным носом. Дживан поднялся из-за стола, радушно улыбаясь, захлопал ресницами:
     – Андрей-джан, проходи, садись, дорогой, гостем будешь.
   Джигит замолк и недобро зыркнул своими круглыми глазами в сторону Андрея.
     – Ну, что ты встал, проходи, люди же просят, – участливо защебетала Диана.
     – Спасибо, в другой раз. Я просто хотел узнать, ты скоро будешь?
     – Ой, да сейчас... уж не переживай, скоро буду! – отрезала Диана, нахлобучив свое амплуа.
    Дживан тоже что-то лепетал, приглашая Пономарева принять участие в пирушке, но Андрей учтиво отказался и, сославшись на усталость, ушел. Спустился к подножию Бытхи, где приветливо сиял огнями ресторан. В душе его все клокотало, необходимо было успокоиться, а в таких случаях остается одно – прильнуть к устам самой «верной подруги», которая никогда – ни в радости, ни в горе – не бросит тебя и не предаст. В ресторане было немноголюдно, Андрей направился к свободному столику. Его внимание привлек неистово жестикулирующий человек. Приглядевшись, Андрей узнал Мирона и присел к нему за столик. Он не помнил, сколько водки выпил в тот вечер, помнил смутно лишь слова Мирона как заезженная пластинка повторяющего:
     – Эх, Андрей,  Андрей...

               
VIII

     На следующее утро Пономарев проснулся поздно. Дианы уже не было. Скрипя своим деревянным ложем, он сел, вынул из пачки сигарету, прикурил, и, глубоко затянувшись, стал припоминать конец предыдущего дня: «C Мироном, вроде, добрались нормально, вступив на стройку, дуэтом горланили какую-то арию... Помню, Диана отворила дверь и молча впустила. Потом, хоть убей, ни черта не помню – кажись, плюхнулся на кушетку и уснул. Так что же все-таки порывался сказать Мирон?»
     Приведя себя в порядок, Андрей спустился на кухню, где  Диана мыла посуду.
     – Ну, ты вчера видать «дал», раз с Мироном завывал на всю стройку. Головка ни бо-бо? – дружелюбной усмешкой встретила она его. – Чего так надрался?
     Пономарев, не желая ничего ворошить, неопределенно махнул рукой.
    Диана поставила перед ним сковороду с кружочками жареных сосисок.
     – Хочу съездить в Адлер. Может, Родион вернулся. Надо как-то определяться с работой. Денег то... тю-тю с этой поездкой. – В его голосе угадывались нотки укора.
     – Как знаешь. Я лично, как могу, горбачусь для своего ребенка, – безапелляционно заявила Диана. За то, что отвез дочь – спасибо, но хоть что-то ты должен был сделать для своего ребенка. А в остальном – сам прекрасно знаешь, я на твои деньги не претендую. Тебе надо, думай сам. Армяне пока оказывают  гостеприимство, а запросто так тоже кормить не будут.
     – Ладно, ты-то тоже  знаешь, нахлебником я никогда ни у кого не был, и на свой бутерброд всегда зарабатывал сам. Твои армяне – явление временное, я бы даже сказал, вынужденное. Я здесь тоже не сидел, сложа руки, и честно отпахал на (Андрей хотел вставить «твоего», но передумал, и ограничился именем) Дживана, таская песок.
     – Ну что ты распалился, я не говорю, что тебя кто-то гонит. Просто разделяю твои идеи относительно работы. Вот и всё, – с усмешкой, не желая ссориться, заключила Диана.    
     ...Около полудня Пономарев распахнул дверь в обиталище вольнонаемников адлерского переговорного центра. Кроме Родиона в помещении никого не было. Он лежал на раскладушке в одежде и, уставившись в потолок, дымил сигаретой. Повернув голову, он мгновение тупо взирал на Андрея, затем его лицо расплылось широкой улыбкой, глаза заблестели, он соскочил с постели и ринулся в раскрытые объятия своего друга. Мужчины крепко обнялись, по-восточному, похлопывая друг друга по спине.
     – Ну, как ты, как отдохнул? Я хотел тебя разыскать, да передумал, решил, что сам вот-вот объявишься. Так оно и вышло!  – зачастил Родион.
     – Родя! Я тоже мотался в Ташкент, отвозил дочь. Приехал вчера утром поездом, – тут Пономарев не удержался. – В Ташкенте к своим зайти не посмел, совестно, да и пожалел жену, не хотел лишний раз бередить ее раны. Думаю, само в скором времени все должно определиться.
     – Да-а... – протянул Родион. – У меня, Андрюха, тоже полная хрень. Даже и говорить не хочется. Ладно, не будем омрачать нашу встречу, возьмем пузырек и обмозгуем планы на будущее. У тебя деньги-то есть?
     – Нет, нету, братка, – отрицательно замотал головой Андрей. – Вчера последние деньги в кабаке спустил.
     – Выходит непруха, Андрюха! Я тоже за неделю, что здесь околачиваюсь, поистратился. Хорошо, хоть Казаченко приютил, видать не теряет надежды на продолжение работы. Я с ним перетер от нашего с тобой имени, что не желаем мы больше вкалывать под началом «волчьей» своры. Хотим работать на прямую. Обещал переговорить со своим руководством. Надеюсь, ты согласен?
     – Вполне. Мы с тобой уже говорили.
     – Пока мы, «веселились», – продолжал Родион, – Волков выписал из Ташкента пару мастеровых, трудятся они сейчас во второй половине зала. Земели, не ведают пока, во что втюхались.
     – Надеюсь, ты прояснил обстановку?
     – Зачем людям портить настроение? Время придет – сами допрут, а нет, так пусть кувыркаются в  благодати. Они со мной особо не откровенничают, ну и мне их общество как-то тоже до лампочки. Позавчера наведывался Дюмон, тоже вести малоприятные. Армяне, которым ты выдал проект магазина, «заморозили» работы до неопределенного времени. Извинились, говорят, мол, простите братаны, финансы в обозримом будущем пока не светят, а впрягать вас в сомнительную авантюру мы не хотим.
     – Понятно, а как Дмитрий, сам-то чего мерекает?
     – Да, у него, как я понял, тоже не всё стыкуется. С Волковым он тоже распрощался. Пока завис, бедолага, но зато офис арендовал в Сочи...
     – Он со своими завязками не пропадет.
     – Ладно, старина, прорвемся! Давай-ка мы, хлопчик, заглянем к Казаченко, если нашел работу, так, может, аванс выбьем? Выбирать то нам особо не из чего, так что идем Андрюха.
      Николай Петрович встретил друзей довольно радушно:
     – Всё! Всё! Все проблемы относительно ваших пожеланий улажены. Отвоевал у шефа для вас работенку, оплата по аккордному наряду, договор непосредственно с нашим учреждением, как вы и желали. Займетесь полами в комнате психологической разгрузки, там у нас будут тренажеры, гири... так что пол необходимо настелить прочный. Тебе Родион, думаю, приходилось этим заниматься?
     – Николай Петрович! – воскликнул Родион, – доска к доске ребром, затем шлифануть, и готово. Хотите, так я и паркет выложу – клепка к клепочке, без сучка, без задоринки.
     – Да я не сомневаюсь, – широко улыбнувшись, развел руками Казаченко. – Паркет пока подождет, а брусовка уже доставлена, так что можете приступать.
   Андрей с Родионом переглянулись.
     – А, аванс? – глядя в глаза работодателю,  опередил друга Нишанов.
     – Який аванс? – хитро прищурился в ответ Казаченко. – Жилье я вам предоставляю, живите на весь период работ. А с авансом придется погодить, денежки только поэтапно, за выполненный объем. Так-то милостивые государи. А то, я вам денежки, а вы тю-тю, а? И ищи ветра в поле, вы же теперь народ свободный. Конечно, я вам верю, но перестраховаться обязан, а то мое начальство тоже меня по головке не погладит...
     – Обижаете, Николай Петрович, – сокрушенно возразил Родион.
     – Ладно, ребята, дискуссия окончена, идемте, я покажу вам материал и помещение. Сегодня пятница, начнете работу – в понедельник с деньгами что-нибудь решим.
     – Ну, и что будем делать, Андрюха? –  задал в никуда вопрос Родион. – Петрович, конечно мужик порядочный, сказал, значит, сделает. А до понедельника-то что? Придется звонить Петрухе, я на крайняк придерживал такой вариант.
     – Не переживай, Родя, где наша не пропадала! Есть у меня отличная идейка, – Андрей  принялся надевать куртку, – ну что сидишь? Одевайся!
     – Что, клад, Андрюха?
     – Угадал, проницательный, ты наш! Двинем в Сочи, на Бытху! Там у армян по стройке уйма бутылок валяется. Они то не сдают, – за подло считают. Ну а мы с тобой – люди не гордые, тем более бессребреники. Зачистим, и вот тебе денежки, на торжество по случаю встречи, да и еще останется монета на текущие расходы. Ночь перекантуемся на стройке, в субботу вернемся, и за работу.
     – Голова, – произнес Родион, – с тобой, Андрюха, хоть в пекло! Разве ж мы с тобой в сортирах двери не навешивали, да шпингалеты на них не вкручивали? Или полы не вскрывали, да заново не стелили, вот этими самыми руками? Порой она, конечно, грязная, но она работа – главное мы не воруем, а честно зарабатываем свой хлеб. Престижная она или нет – выбирать пока не приходится. А бутылочки армянские мы враз оформим, нам это не зазорно. Так что, вперед!
   
    
   
IX

     Ступив на стройку, друзья направились в жилище Налбадянов. Время было послеобеденное, Дживан, полулежа на кровати, вглядывался в газету. Армен в своей неизменной бейсболке сражался в нарды с каким-то мужчиной.
     Дживан учтиво поднялся на встречу вошедшим, поздоровался, представил Родиону брата и ястребообразного Гургена. Армен, блестя из-под козырька глазами, растянулся Андрею широкой улыбкой, долго потрясал его руку, осыпая шаблонными вопросами: «Как дела, как Ташкент?..» как же – с прошлого года не виделись...
     – Ребята, чай, или, что покрепче? – суетился Дживан.
     Андрей вежливо отказался. Сделав знак Дживану, что есть разговор, попросил выйти.
     Мужчины, уединились в столовой. Андрей, выложил суть дела, мол, есть некоторые финансовые затруднения.
     – Днями проблема разрешиться... – заверил Пономарев. – А пока можно мы воспользуемся вашей стеклотарой?
     Дживан вспыхнул недоуменно, захлопав ресницами.
     – Слушай, ара! Какие бутылки? Я вам одолжу денег, отдадите, когда будет возможность.  Сколько нужно, джан? – Налбадян полез во внутренний карман куртки.
     Андрею стоило немалых усилий, чтобы остановить его благородный порыв.
     – Хм, бутылки... Слушай, Андрей, мы с тобой как братья, один хлеб едим, о таких пустяках  ты мог бы и не спрашивать. Вон, их сколько!.. – Налбадян указал рукой в закуток помещения, где пол сплошь был уставлен всякого рода посудой. – А сколько их по комнатам... Они уже моих ребят с площади вытесняют, – рассмеялся он собственной шутке.
     Дживан еще раз предложил деньги, но, вновь наткнувшись на категорический отказ. Больше настаивать не стал. Затем поинтересовался, чем они занимаются в Адлере, и какие работы могут выполнять. Пономарев дал приоритет Родиону, сославшись на то, что работает исключительно под его началом. Нишанов заметно умаслился и, замурлыкав, принялся перечислять свои деловые качества.
     – Слушай, Родион, если ты умеешь стелить паркет, ставить двери, давай к нам на стройку? – заинтересовавшись, предложил Дживан. – Возьмете квартиру с нуля и под ключ, а-а? Жильё будет как у вас в Адлере – бесплатно, выбирай любую квартиру и заселяйся. Оплата за каждый проделанный объем без задержки. Общий «котел» на продукты и готовку, так что никаких проблем с едой. Дианочка готовит – пальчики оближешь. Ты знаешь его жену? – Налбадян простодушно бросил взгляд в сторону Андрея.
     Пономарев остался безучастным к похвалам прораба, лишь иронично потряхивал головой, пощипывая кончик носа.    
     – Пока не имел чести, но много наслышан о ней от своего друга, надеюсь, буду очарован не меньше вас, – не удержался Родион от своей театральной тарабарщины. – А за предложение огромное спасибо, будем иметь в виду.
     Поблагодарив Дживана за разрешение на сбор стеклотары, мужчины расстались.
     – Родя, я сейчас сгоняю наверх, узнаю здесь ли Диана. Нужно же во что-то грузить это сокровище...
     – Да без проблем, дуй, я уже действую, – Родион, осклабившись, загремел стеклом.
     – Ого! – воскликнула Диана, обозревая выстроенную на столе батарею из бутылок. Кивнув Родиону в знак приветствия, и лукаво взглянув на Пономарева, добавила: – Ну, значит, сегодня гуляем?..
     – Это уж, как получится, – глухо отозвался Андрей. – Ну, видела объемы? Давай подбери чего-нибудь.
    Диана ушла на кухню, вскоре появилась с двумя мешками: то ли из-под крупы, то ли из-под муки.
     – Во! Самое то!
     – Как насчет покушать? – обратилась Диана к Родиону. – Там борща немного осталось. Может, перекусите?
     – Спасибо, – отозвался Родион, – я думаю, мы сначала с Андрюхой поработаем, а там будет видно. Да и время уже много, вот-вот начнет вечереть, так что не обессудьте, хозяюшка. Спасибо!
     Андрей развел руками. Вот так мол...
     Друзья, добросовестно обшарили всю стройку, бутылок набралось три мешка с прицепом. Операция заняла приличное время. Подсчитав барыши, и приятно удивившись, мужчины стали прикидывать, как распорядиться наваром.
     – Борщ, я думаю, мы теперь хлебать не пойдем, – произнес Родион, хлопнув сложенными купюрами по ладони.
     – Так... – отозвался Андрей. –  Если подняться выше, там есть небольшой скромненький кабачок.
     – Ёлы-палы, опять в гору?
     – Здесь десять метров, – цыкнул Пономарев, продолжая свою мысль. – Там перекусим, выпьем, поглазеем на народ, а то забыли, как бабы выглядят вблизи, – при этом Андрей подмигнул Родиону. – Потом, если будем в состоянии, возьмем в магазине хлебушка, колбаски, пузырь, и занырнем к ковбою.
      – Что за ковбой? – ошалело вытаращился Нишанов. – Знаю я твоих ковбоев. Ты что, надраться решил? А работа?
     – На счет надраться не знаю, хотя намерения есть. Хреновато мне что-то, Родион, среди тайн этого армянского двора. Что у нее на уме, с кем делит судьбу и ложе? А сердце-то щемит, ох как давит, Родя. Ладно, прочь невеселые мысли, – одернул себя Андрей. – Сейчас развеемся, братка. А за ковбоя не переживай – хороший мужик. Он здесь на стройке стяжкой занимается, там и живет, почти по соседству с богом, аж на пятом этаже. Степаном зовут, я ему перед отъездом песок подтаскивал.
     – Ну, а я-то здесь причем?
     – Как, причем? Когда вернемся, по всей видимости, будет уже темно, где я буду с тобой шарахаться по стройке? Ко мне, как ты знаешь, никак нельзя, сам на постое у дамы. Как ты себе представляешь две пьяные рожи в ночи?  А ковбой – человек гостеприимный, когда придешь к нему с харчем под мышкой. Уважим мужика, останешься у него на ночлег. Не бойся, у него пара кроватей, в одной постели спать не придется, – Пономарев загоготал и отворил дверь в небольшой павильон, декорированный под теремок. – Проходи, прибыли!
     Зал был отделан древесиной, мебель и барная стойка выполнены из толстых досок, отшлифованных и покрытых лаком. Родион оценил работу дизайнеров, проведя ладонью по полированной столешнице, заметив при этом:
     – Дерево – есть дерево...
    Народу было немного. Друзья заказали бутылку водки и шашлык из свинины. Пока жарилось мясо, под салатик из соленых огурчиков и квашеной капусты, друзья выпили первую рюмку, разумеется, за встречу. Затем за новый год, затем за удачу, а когда подоспел шашлык, пили уже за всё, что взбредало в голову и попадалось на глаза.
     –  За дам! – Не отпуская масленым взглядом барменшу,  провозгласил Пономарев.
     – Ну вот, приехали. – Не желаю я Андрюха пить за этих стерв. По крайней мере, не сейчас, – Родион отстранил рюмку.
     – Да брось ты, Родя, ты взгляни только на них, – он качнул головой в сторону барменши. – Один пролетарский писатель уверял, что всему лучшему, что в нем есть, он обязан книгам. Я же, дорогой друг, всему лучшему, что есть во мне, обязан женщинам, – Пономарев снова повернулся к барменше.
     Та, тоже поглядывала в их сторону, делая вид, что тщательно высматривает пятна на протираемом стекле фужеров.
     – Они же с самого рождения ведут нас по жизни. Сначала мать, потом девчонка, в которую ты тайно был влюблен в школе. Ты млеешь в ее присутствии, стараешься достойно выглядеть в ее глазах, сделать что-нибудь эдакое... Потом... Потом – первая любовь. Здесь ты – уже само благородство, воплощение мужества, готовый в клочья порвать обидчика своей любимой. Литература становится твоей жизненной необходимостью, – воздухом. Ты запоем глотаешь Ремарка, Мопассана, Дюма... Даже, «замахивались» и на Вильяма Шекспира отыскивая себе героя, достойного подражания. Бессонными ночами просиживаешь, впиваясь зубами в конец ручки, чтобы выжать из нее строки, кричащие о твоей, и только твоей всепоглощающей любви... А ты Родя применяешь такой скверный эпитет. Нет, брат, благодаря женщинам мы растем и духовно, и нравственно, и уж без сомнения приобретаем стойкость, умение мужественно держать удары судьбы. Правда, это касается настоящих мужчин, а не той курвы, которую бросили, и он начинает всячески преследовать бывшую обожательницу, строить ей козни, чтобы в потом упиваться ее страданиями. Ну и что ж, что приходит разочарование? Что ж, что проходит любовь? Такова жизнь! Нам изменяют, – мы изменяем. Или мы неподсудны? Нам можно! Знаешь, Родион, если в одном из двоих любовь угасла, я думаю, нет смысла удерживать подле себя человека, не разделяющего твоих чувств, ведь, насилие рождает ненависть. Пусть она идет с миром. Нельзя догнать  ушедшую любовь...
     – Ты умник! – перебил Пономарева Родион. – Складно заливаешь, прямо соловей Алябьев. А свою-то чего не отпустишь?
     – А-а-а, а она особо и не рвется уходить, к тому же в измене я ее пока не уличил, – потрясая указательным пальцем, нарочито хмельно выговаривал Пономарев. – А узнаю – сам уйду. Вот так, господин Нишанов! Вон она, голубка, как глазками постреливает, – Андрей повел рюмкой в сторону барменши, – клин клином вышибают. Так что, давай Родя, за них!
     – Эх, если бы было всё так просто. Сам-то только прикрываешься бравадой, возбужденной водкой,  а как случится, подойдешь к барьеру, за которым пустота – вся спесь мигом слетит, вот уж взвоешь волком. Да, что я тебе толкую, ты и сам прекрасно знаешь. Ладно, давай, – Родион коснулся рюмкой рюмки Пономарева, – Может ты и прав...
    Какое-то время друзья молча закусывали, исподволь поглядывая друг на друга. Первым молчание нарушил Родион:
     – Ты знаешь, – размеренно начал он без тени пьяного сюсюканья, – с каким трепетом я направился к ее дому по приезду в Ташкент? Со мною творилось что-то невообразимое, волновался, словно в пору наших первых встреч. На дворе смеркалось. Поднявшись по лестнице с букетом роз, я позвонил в дверь ее квартиры. Дверь отворила сама Ядвига. Как в замедленной киносъемке запечатлелось в моих глазах выражение ее лица. Выражение радости и восторга постепенно сменили разочарования и безразличие. Тем не менее, она ответила на приветствие, но так, словно только минуту назад я вышел и вернулся, будто что-то забыв. Она явно куда-то спешила или кого-то ждала. Обыденно предложила пройти в комнату, сама с букетом скрылась в ванной. Я осмотрелся, квартира выглядела так же неприглядно,  как когда-то я ее оставил. Больно кольнуло в груди, ведь это я, сволочь, всему виной, я причина этого хаоса. Вот уж, действительно, дом без хозяина – сирота. Вскоре вошла Ядвига. Не скрывая немого вопроса, она уставилась на меня, мол, надолго ли я, и скоро ли выметусь? Разумеется, вопрос о том, соскучилась ли она по мне, отпал сам собой. Я справился о сыне, на что она без тени сантиментов ответила, мол, каникулы, носится где-то с пацанвой по улице. И если отцу нет дела до сына, то кому еще это нужно?
     – Андрюха, я не знал, как реагировать на ее вопрос, – Родион несколько раз ударил себя в грудь. – Что она хочет, упрекнуть меня во всем случившемся или помириться, забыв прошлые неурядицы? Я был в замешательстве. Разумеется, первое мое желание было сгрести ее в объятия и вымолить прощение. Я встал на колени, обнял ее за бедра, пытаясь излить переполняющие меня чувства, заклинал забыть всё плохое в прошлом, простить друг друга, и попробовать начать жизнь заново... Она энергично высвободилась из моих объятий, отпрянула назад, попросив больше никогда так не делать, иначе больше никогда не впустит в дом. Все мои надежды разлетелись в пух и прах. Я отдал ей деньги, повернулся и вышел. Недалеко от дома столкнулся с Алексеем. Нос к носу, в прямом смысле – он за это время заметно подрос, вытянулся, стал вровень со мной. Это был уже взрослеющий юноша. Узнав, он обнял меня и с какой-то особенной внутренней теплотой прильнул холодной щекой. Я предложил заглянуть к бабуле – в свое теперешнее жилище, он охотно согласился. За чаем мы поговорили о насущных делах, о дальнейших жизненных планах. Разумеется, я дал обещание, что никогда не оставлю его, и всегда, буду помогать.
     Мы встречались с ним еще несколько раз. Я купил ему кое-какие обновки, прогулялись по городу, посидели в кафе. Наши отношения оставались прежними, как и до развода с его матерью. Чтобы не конфузить ребенка, я не задавал ему никаких вопросов, зная, что ему придется прибегать ко лжи, становясь на защиту самого близкого ему человека. Не скрою, мне очень хотелось узнать правду о жизни Ядвиги, но не из уст сына.
     Судьба-злодейка,  она частенько внимает нашим чаяниям – как хорошим, так и плохим. Вскоре я в полной мере был удовлетворен в своем любопытстве.
     Друзья, не обмолвившись ни словом, чокнулись. Андрей даже не удостоил взглядом барменшу, так забрала его история друга.
     – Перед самым отъездом, используя, может последнюю возможность, я снова попытался поговорить с ней, готовый простить все её похождения, выстроенные на слухах. Нет, вовсе не потому, что я такой благородный, просто я не мыслил, без неё жизни, дни и ночи, думая о ней... Вот она рядом, совсем близко, и такая недосягаемая. Это и есть та черта, за которой начинается пустота. Ты вдруг понимаешь, что жизнь кончена, незачем жить, – всё теряет смысл. Но она даже не дослушала меня.
     – Поздно, дорогой, всё слишком поздно. Я уже давно не та, ты стал для меня совершенно чужим человеком. Я никогда больше не смогу разделить с тобой ложе. Ты мне просто, извини за прямоту, противен...
     – А с другими значит, можешь? – крикнул я в запале.
     – Представь себе, да! – Можешь приходить к сыну, общаться сколько угодно, но тема наших отношений закрыта навсегда.
     Разумеется, после такого разговора я отправился в бар, переступив порог пивнушки, я напоролся на своего старшего брата. Я ничуть не удивился встретить его здесь, сие заведение частенько дарило ему свой приют. Находясь в изрядном подпитии, он все же заметил меня и выразил восторг. Всегда сдержанный в чувствах, находясь в трезвом состоянии, теперь он являл собой воплощение самой любезности и радушия. Заказал для меня пива и водки. Я, не кочевряжился, пил одну за другой, глотал как рыба воздух, и вскоре захмелел. Все стало по барабану. Мы обнимались с братом, изливая свои пьяные чувства.
     – Снова туда? – брат махнул рукой в неопределенном направлении. – Когда уезжаешь? Как баба? Не сошлись? – Не ожидая ответа, он шлепал  непослушным языком свои слюнявые вопросы.
   – Все правильно, брат... –  утвердительно мотнул он головой. – Шлюха она! Че зыркаешь? Профура она и есть профура.
     Меня будто кипящей смолой обдало. Вмиг протрезвев, я схватил его податливое тело за грудки.
     – Как ты смеешь, пьяная рожа? Она мать моего ребенка!
     – Да успокойся ты, не знал бы, не говорил, – придя в себя от встряски, продолжал брат. – И оставь свой долбаный пафос, уж если мать, то не может быть б...
      Он смотрел мне прямо в глаза.
     – Я давно знал про ее шашни, просто щадил тебя дурака. Хочешь заткнусь?.. И ходи ты рогатым козлом, мотая на кулак сопли раскаяния, вымаливая прощение у своей добропорядочной супруги.
     – Говори!
     – То-то. Ты думаешь, мне не больно, как твоему старшему брату? По крайней мере, мерзко и стыдно.
   Так вот. Забрел я как-то к своему другу, Гиви Генодия, ты его прекрасно знаешь, у него квартира как проходной двор, холостятская. Хозяин гостеприимный, вот и шастает там народ всякий. Кто придет водочки попить, кто в картишки покатать, кто с бабой перепихнуться, а кто и то, и другое разом. Хозяин радушный, и сам в стороне не остается – где от гостей примет, где сам гостям преподнесет.
     – Да, знаю я его. Возле института культуры живет. Не тяни ты кота за хвост, говори, по сути.
     – А вот в этом суть и заключается. Захожу, я значит, как-то раз к нему, а в прихожке туфли женские – красные лакированные, на высоком каблуке – сразу в глаза бросились. А рядом мужские, добротные кожаные. Я спрашиваю Гиви, кивнув на обувь, может я ни ко времени. Он шикнул, прижав палец к губам, мотнул головой в сторону двери, мол, скоро уйдут. Из-за двери доносились не двусмысленные всхлипы. Мы прошли в зал, сели перекинуться в покер. За игрой в карты я не удержался, спросил, что за люди. Хозяин махнул: «Потом...» Вскоре дверь в зал отворилась, вошел узбек лет пятидесяти, лысоватый, с внушительным пузом. Улыбнулся, извинившись, показал на часы, дескать, очень спешит, попросил хозяина проводить, и они оба скрылись в прихожке. Щелкнув замком входной двери, Гиви вернулся в зал. Я вопросительно стал таращить на него глаза в продолжение заданного вопроса.
     – Не знаю, старик, – помолчав, протянул он. – Не знаю, говорить или промолчать, потому что это наверняка заденет и тебя каким-то образом.
     – Что за хрень? Выкладывай, за меня не переживай.
     – Короче, – начал он отрывисто. –  Этот мужик  – заведующий крупным магазином – мой хороший знакомый. Я еще в советское время пользовался его завязками.
     – Ну и хрен с ним, а  мне-то что?
     – А вот что, – явно раздражаясь, ответил он. – Дело в том, что баба, с которой он пришел – жена твоего братишки. И, заметь, он не впервые здесь с ней.
     – Оба-на!?
     – Во, во. Я сам, когда впервые ее здесь увидел, охренел, старик.
     Она поначалу тоже была шокирована, узнав меня. Но тут же, не моргнув глазом, приняла соломоново решение. «Ребята, за ваше молчание я ублажу всех  присутствующих...» А было нас трое, двоих ты тоже прекрасно знаешь – Сева сосед и Роберт Гармаш.
     – И, что вы, как кобели, учуяв запах течки, всем скопом полезли на нее?
     – Что ты, что ты, старик... Мы же понимаем, жена брата, значит табу.
     – Ладно, заливать. Если бы я вас не знал, может и поверил бы...
     – Как знаешь, я сказал всё.
     – Вот так, дорогой братишка, теперь подумай, на хрена попу гармонь... – заключил брательник.
     – Андрюха, я был раздавлен этим сообщением. Теперь ты, надеюсь, понимаешь мое состояние и нынешнее отношение к женщинам.
     – Печально, конечно, Родя, но на этом жизнь не заканчивается. Бог их ведает, этих баб. Я со своей до сих пор не могу разобраться. Ни да, ни нет. Не исключено, что я сам в таком же положении, как и ты. А ведь как любила в свое время! Порой до оскомины, шагу не давала ступить  в сторону. А теперь вот, воля... Ладно, не горюй Родя, давай по маленькой и двинем. Вон, гляди, и барменшу мою уже укатали.
  – Пономарев ткнул пальцем в сторону барной стойки.
   Та мило любезничала, поглощенная вниманием молодого человека, пристроившегося на пуфике у стойки.
     – Вот так-то, мой друг, молодость берет свое.
     На выходе из кафе Пономарев задорно подмигнул барменше, но встретил в ответ лишь гримасу недоумения.
     Сквозь ночное зимнее марево редкими маяками тускло пробивался свет окон стройки.  Огонек Степана мерцал в вышине, где начиналось небо. «Слава богу, не спит», – отлегло у Пономарева. Степан, верный своей внешней сдержанности, принял друзей без лишних вопросов. Выставил стаканы, порезал колбасу и хлеб.
     – Мне жалко, что ль, вон койка, – пусть дрыхнет... – просипел он, заедая опрокинутый стакан бутербродом.
   



X

     Пономарев всю ночь ворочался, постоянно просыпался, много курил. Еле дождавшись  рассвета, пошел будить Родиона. Уставши от безделья, он стремился в Адлер, чтобы скорее приниматься за работу. Но как говорится, человек предполагает, а бог располагает.
     Спускаясь к завтраку, друзья столкнулись с Дживаном, тот с пакетом под мышкой, в котором что-то клацало, торопился в столовую.
     – О-о, привет, привет! Как отдыхалось? – восклицал он, подавшись навстречу друзьям. Свободной рукой, насколько возможно, он обнял обоих, и движением, исключающим всякие возражения, повлек за собой.
     – Да мы хотели пораньше на работу... – быстро сообразив, в чем дело, и сопротивляясь лишь из вежливости, пропел Родион.
     – Конечно, работа! Кто будет против этого? Но сначала хаш и сто граммов, как перед боем, а потом ра-а-ботай в свое удовольствие.
      Друзья уселись на свободные места. Дживан разлил водку по стаканам. Тут же перед гостями, будто по мановению волшебной палочки, появилась пара мисок, наполненных мясной массой на толстых мозговых костях, которые словно торосы вздыбливались из жирного бульона. Блюдо, приправленное лавровым листом, чесноком и бог его ведает, чем еще, источало такой удивительный аромат, что можно было захмелеть и без водки.
     Взглядом капитана Дживан окинул стол, и, убедившись, что у каждого есть всё необходимое, предложил поднять стаканы. Вначале он что-то говорил по-армянски. Выслушав его, армяне в знак одобрения дружно загоготали, и потянулись стаканами, сталкиваясь друг с другом, навстречу своему благодетелю. Налбадян, глядя поверх устремленных к нему рук, кивнул гостям, и лаконично переведя сказанное «За все хорошее», опустошил стакан. Пономарев и Нишанов последовали его примеру.
     Водку больше не наливали. Покончив с трапезой, армяне группой или поодиночке расходились по своим делам. Видя, что Родион и Андрей управившись с едой, засуетились в растерянности, не зная как им быть дальше. Дживан попросил их промешкать, мол, проводит сам лично. По дороге до ворот он снова напомнил о предложении поработать на стройке. Мужчины кивнули, поблагодарив за угощение расстались.
     Выйдя за ворота, Родион обернулся в сторону домов:
     – А, что Андрюха, по-моему, предложение дельное. Видел, какие они хлебосольные и уважительные, особенно Дживан, он кажись и слово, свое держит? Закончим быстрехонько полы и рванем.
     Пономарев лишь пожал плечами. Виденный накануне им лозунг: «Армяне оккупировали Сочи», начертанный во всю стену дворца спорта, настораживал.
     Вполне удовлетворенный выполняемой работой Казаченко, как и обещал, на неделе выдал аванс. Вечерами после основной работы друзья занимались макетом декоративной установки.
     Однажды, почти под занавес работ, нарисовался Дмитрий. Помяв бывших коллег в своих мощных объятиях, он пригласил их в кафе.
     – Выпьем за встречу, и покалякаем за жизнь...
     За столом, сдобрив встречу не одной рюмкой ликера, Дмитрий, не без бахвальства, поведал друзьям о своем бизнесе, как он, мотаясь по оптовым рынкам, закупает товар по одной цене и реализует с накруткой.
     – А как ты думал, милый мой? За аренду офиса плати, за «крышу» плати, и естественно, скапливаешь оборотный капитал на закупку товара. Вот так-то, – не обращаясь ни к кому конкретно, загибал пальцы Канарейкин. – Там, глядишь, выйду из-под влияния дядьки и налажу свое дело...
     –  Откроешь свечной заводик, – не удержался от ерничества Родион.
     – Не киснете братаны, вас тоже не брошу, – игнорируя выпад Родиона, продолжал Дмитрий.
     – Недавно прошелся по сочинским магазинам, предложил услуги в оформительском плане, так одна барышня – директриса хлебного магазина – клюнула. Вывеску пожелала иметь красивую с элементами декора по периметру. Объём небольшой – портал в жилой многоэтажке. По ориентировочной цене вроде бы сошлись, но есть одна проблемка. Ни аванса, ни материалов она не дает, дескать, боится аферы, поскольку знать она нас не знает и лишняя головная боль ей ни к чему. Посему предложила свои условия. «Да – да, нет – нет». Вы, мол, делаете полностью работу за свой счет, монтируете, и если качество ее устроит, она выкладывает оговоренную сумму. Но прежде эскиз, с подсчетом реального объема, который и определит стоимость работы. – Дмитрий, прищурившись, пеленговал взгляд Андрея, понимая, что дальнейшая реализация проекта зависит уже от него.
     Пономарев молчал.
     – Да херня  всё это... Снова влипнем в какую-нибудь непонятку с этими торгашами. Потратимся, выложив свои кровные, время и силы, а она заявит в итоге: «Не, не пойдёт...» И получим мы кукиш с маслом – от мертвого осла уши, – заверещал Родион, не дожидаясь ответа Пономарева. – Это – мотайся, ищи фанеру, краски и всё за свои денежки, нет, нет, не пойдет...
     – Кто тебе сказал, что нужно вкладывать деньги на материалы? Наоборот, их нужно извлечь из того, что есть под носом, – назидательно возразил Канарейкин. – Вон штабель фанеры, ткань и клей для левкаса, грунтовка – всё есть. Красок художественных подкупим и порядок.
     – Ты что, собрался воровать с объекта? – взъерепенился Родион.
     – Не воровать, а экспроприировать, – мягко возразил Дмитрий. – Материалы волковские, а они нам не доплачивали, значит, имеем полное моральное право отщипнуть кусок от их пирога. Или я не прав? – ухмыльнулся Дмитрий, глядя на Родиона. Затем ехидно добавил:  – Можно подумать, человек, пустивший корни в период советского правления, никогда не занимался «экспроприацией».
     – Ладно, ладно, – Родион не стал посвящать друзей в свое недалекое социалистическое прошлое. – Как ты мыслишь осуществить эту работу под тройным доглядом – Казаченко, наших земляков и «волчьей стаи»?
     – М-м-м, – промычал Канарейкин, – здесь я немного лажанулся. – Затем почесав затылок спохватился:
     – Да, совсем забыл... у меня же в Сочи офис! Вот балбес, совсем вылетело из башки! Завезем материалы туда, и спокойно будем работать. Ну как?..
     – Значит, мы из Адлера в Сочи будем каждый день мотаться? – присоединился Андрей к диалогу товарищей. – У меня на этот счет своя идея: два-три дня и мы закончим с полами. Макет декоративной установки практически тоже готов.
     Пономарев пояснил Дмитрию о задумке композиции для зала.
     – Если в министерстве связи дадут добро, мы минимум на пару месяцев будем обеспечены работой. Отдаем макет на утверждение, сами тем временем едем в Сочи, сделаем обмеры, посмотрим в глаза хозяйке, и, если она нам «покажется», я возьмусь за эскиз. Как только она утвердит эскиз и сумму. Мы примемся делать заготовки. Я думаю, из наших архаровцев этому никто не придаст значения. Ну, пилим и пилим, кому какое дело... Если что, есть запасной вариант: На бытхинской стройке в Сочи, нам с Родионом армяне предложили кое-какую работенку, – обещали нормальные деньги и проживание. Съедем туда, к горцам под крылышко. У тебя телефон-то в офисе есть?
     – Обижаешь, –  Дмитрий вынул из кармана визитную карточку и протянул Андрею.
     – Так вот, если расклад выстраивается по последнему сценарию, ты забираешь наши заготовки и везешь на Бытху. На днях созвонимся, я тебе покажу свои бытхинские хоромы.  Там значит, без лишней дерготни, вечерами и в выходные будем малевать хлебную вывеску. Как говорится, не в ущерб основному доходу, поскольку гарантии, что мы с этой бабой не пролетим нет. Ты Дюмон можешь спокойно, ни на что, не отвлекаясь, заниматься своим бизнесом. Если дело с магазином выгорит, получаешь свой процент.
     – Договорились...
   Андрей с Дмитрием хлопнули по рукам, сверху прихлопнул Родион.
   

XI
    
     Николай Петрович пристально рассматривал представленный Пономаревым и Нишановым макет. Несколько раз обошел вокруг выставленной на столе композиции, приседал на корточки, ловя линию горизонта, с тем, чтобы представить, как  все это будет выглядеть в натуре с позиции человеческого роста. Снова вставал, осторожно просовывал указательный палец в отверстия полой сферы, откуда пучками в разных направлениях разбегались  хромированные стержни.
     – Да, интересная штуковина. И какого роста она предполагается?
     – Масштаб один к десяти, в натуре, Николай Петрович, она будет иметь высоту пять метров. Ну, и периметр порядка четырех метров. В итоге, получается вот такой «паук», – разводя руками,  четко рапортовал Пономарев.
     –  Да, действительно паук. Но замечу вам сразу, милостивые государи...
   Взоры авторов подернула тень разочарования.
     – Хочу заметить вам, что композиция, не смотря на ее большие габариты, получилась легкой, динамичной и как нельзя точно и лаконично выражает идею связи. В общем, мне понравилась…
     – Николай Петрович, в сфере будут находиться софиты, – поспешил присовокупить Родион, сияя глазами и бросив на чашу весов неоспоримый плюс в пользу декоративной установки.
     – Ух, ты, який заступник! – рассмеялся Казаченко. – Я же вам и говорю, готовьте смету и список необходимых материалов, а я со своей положительной рекомендацией все передам руководству, пусть решают. Ну-ка сынок, – обратился Николай Петрович к Родиону, –  забери-ка эту статую и ко мне в кабинет, покажу директору. Це-ре-тели...
      Получив причитающийся остаток денег, в воскресенье друзья встретились в Сочи у кинотеатра «Космос». Погода стояла прохладная, но солнечная. По сине-черному морю катились небольшие буруны, гребни которых венчала ослепительно белая косматая пена.
     Наметив оперативный план предстоящего дня, «синдикат», в первую очередь отправился в хлебный магазин. Хозяйка оказалась статной брюнеткой лет тридцати семи с открытым, располагающим к себе и внушающим доверие взором. Дмитрий, пользуясь правами бригадира и давнего знакомого, представил хозяйке своих коллег, та, в свою очередь, протянула руку и отрекомендовалась Раисой Александровной. Хозяйка прошлась с подрядчиками к фасаду. Его венчал щербатый, от воздействия непогоды и времени портал –  железобетонная плита, торчащая из кирпичной стены. Указав на плиту, она высказала свои предложения и пожелания, затем, сузив губки и склонив голову на бочек, добавила: 
     – Словом, вы художники, вам и карты в руки, но всю эту нецензурщину необходимо скрыть.  Эскиз, утверждение, стоимость работ – по обоюдному согласию. Расчет по приему качественной работы. Встретимся с эскизом через неделю.
      Коллеги переглянулись. Впечатление о хозяйке было явно положительным.
     – Значит, добро. Приступайте к обмерам и до встречи, – улыбнулась она и пожала каждому руку.
     Посещение офиса Канарейкина тоже входило в план дня. Дмитрий предложил «убить двух зайцев разом», – купить по паре гамбургеров на брата и, заварив чаек, пообедать в офисе.
    Офис представлял собой выложенный из домостроительных панелей прямоугольник.  Со стороны фасада значились дверной проем и зарешеченное окно, торцы и задняя стена были наглухо заделаны. Бункер этот находился в середине огромного двора, окруженного жилыми домами.    
     – У-у, – загудел Нишанов после того, как Дмитрий, защелкнув массивную металлическую дверь.
     – Что, нравится? – блестя глазами, расплылся в улыбке хозяин, обводя помещение взором.
     – Нравится, нравится, только вот эта штука, – Родион, улыбаясь, вертел в руках бутылку, «плечики» которой украшали пять звездочек. Ниже на этикетке было начертано короткое, но емкое название «Арарат». – Сколько же их у тебя...
     – Это табу! – стремительно выдернув из рук Нишанова бутылку, Дмитрий снова заполнил опустевшую ячейку пластмассового ящика.
     – Это коммерческий товар, – он строго и назидательно поднял указательный палец.
     – Не очень-то и надо, – прогундосил Родион, – просто из четырех ящиков мог бы выделить друзьям бутылочку, за успех предприятия...
     – В следующий раз непременно что-нибудь выкачу.  Не хуже этого, а это – товар дядьки, так что не обессудьте.
      Пономарев только цыкнул, скривив губы, выказывая тем самым абсолютное безразличие и пренебрежение к горе бутылок.
      Выяснив месторасположение офиса Дмитрия, и умяв под круто заваренный чай гамбургеры, команда двинула на Бытху.
     – «Семерочка», – отметил Родион, обернувшись в сторону шагавших за ним следом  Пономареву и Канарейкину. Осторожно ступая по бровке вдоль грязного месива стройки, добавил: – Красненькая. Не за тобой, Андрюха?
     – Нет, брат, такие экипажи нам не подают, – балансируя между слякотью и обрывом, отшучивался Пономарев. – Это, кажись, машина  Тер-Акопяна...
    Вскоре друзья вышли на твердую почву к припаркованному у подъезда автомобилю. Ни в машине, ни возле нее никого не было, и вообще вся стройка не подавала никаких признаков жизни.
     – Воскресенье – выходной, – пояснил Пономарев Дмитрию, видя его недоумение. – Поднимемся ко мне, там разберемся.
     Проходя мимо дверей братьев Налбадянов, приятели слышали, как оттуда доносились обрывки мужских голосов, армянская речь, слышались взрывы хохота. Андрей махнул рукой и повел товарищей вверх по лестнице. Поднявшись на второй этаж, он постучал в дверь.
     – Кто? – Отозвалась Диана.
    «Ну, слава богу, дома...», – мысленно перекрестился Пономарев.
     – Это я, –  отозвался Андрей, – только я не один...
      Глухо шаркнул проволочный крючок, на пороге появилась Диана. Оглядев ватагу пытливым взглядом, пригласила войти. Она была не одна; за столом, дымя сигаретой, восседала дама, лет тридцати. Это была Маргарита, продавщица из соседнего магазина. Диана не преминула воспользоваться ситуацией, всем своим видом показывая Андрею, мол, видишь, я же тебе говорила, что Рита здесь частый гость. 
     Диана, демонстрируя свое хлебосольство, предложила гостям перекусить на скорую руку. Дмитрий за всех вежливо отказался, не без гордости сообщив, что недавно отобедали у него в офисе. Андрей ухмыльнулся, подтвердил сказанное и, обратившись к Диане, озвучил цель своего визита:
     – В Адлере мы работу практически закончили. Со следующей недели мы с Родионом по просьбе вашего прораба переберемся на стройку, будем заниматься отделкой квартир по деревянной части.
     – Ты что ж, научился плотничать? – прыснула Диана.
     Пономарев поддержав ее шутливый тон, широким жестом указал на Родиона:
     – Вот, царь и бог по дереву, под его руководством я готов вершить любую работу.
     – Да хорош ты, – смущенно улыбаясь, отстранил его руку Родион.
     – А Дмитрий Григорьевич преуспевающий бизнесмен и наш работодатель. Он будет наведываться на стройку по нашим общим делам
     – Надеюсь, с Дживаном вы переговорили? А то он не особо приветствует появление посторонних людей на стройке, – поинтересовалась Диана, явно не разделяя восторга по поводу перспектив Пономарева.
     – И об этом мы тоже собирались с ним переговорить. А что касается Дмитрия, что ему артачиться – не на постой же он определяется...
     – Если вы рассчитываете сегодня переговорить с Дживаном, советую поторопиться, он сейчас повезет нас в Хосту.
     – Зачем? – Непроизвольно вырвалось у Андрея.
     – Запарила эта стройка, хочу отдохнуть, вымыться, – резко бросила Диана в сторону Андрея. – Есть еще вопросы?
      У подъезда возле машины слышался говорок. Среди голосов выделялся мягкий тембр Дживана. Друзья  направились к «Жигулям». У автомобиля стояло трое мужчин – Дживан, Сергей Тер-Акопян и ястребообразный Гурген. Мужчины поприветствовали друг друга. Андрей сообщил Дживану, что они готовы обговорить условия работы. Представил Дмитрия как их общего друга, попросив позволения иногда наведываться ему на стройку.
     – Какой разговор, Андрей-джан,  ваши друзья – наши друзья, конечно, пусть приезжает, когда захочет.
    Быстрым проницательным взглядом Гурген окинул атлетическую фигуру Дмитрия.
     – Так, когда вас ждать? – продолжил разговор Дживан.
     – Я думаю, к середине недели переберемся.
     – Давай, будем рады. А Родиону уже комната готова над вами, на третьем этаже. Там уже и кровать, и обогреватель – всё есть.
     Мужчины распрощались. Вступив на бровку, как на военную тропу, друзья отправился обратно. Сзади захлопали дверцы «семерки». Андрей обернулся – это компания рассаживалась в «жигули». Вскоре юзя колесами  по слякоти, мимо проплыл автомобиль, из окон приветливо помахивали руками. За рулем сидел Дживан, рядом Диана, на заднем сидении расположились Гурген и Маргарита.
     «Полный комплект...»,  – отметил Пономарев. «Погоди, дай срок, скоро я разберусь с вашей богадельней...»


XII

     Маргарита жила с матерью, одна воспитывала семилетнюю дочь, посменно работала в магазине. Мать занималась хозяйством, в сезон пускала на постой отдыхающих. В зимнее время, предназначаемые для квартирантов комнаты пустовали. Поэтому Рита периодически «осчастливливала» подруг с любовниками. Если случалось самой «зацепить» мужика – тоже старалась не упустить выпавший шанс. Стройка для нее была своего рода Клондайком. Не один, так другой...
     Во двор въезда для автомобиля не было. Дживан припарковал «Жигуленка» ближе к забору, чтобы не мешать проезжающему мимо транспорта. Затем обе парочки по крутой  лестнице спустились во двор.
     Мать Маргариты встретила Дживана как давнего знакомого. Он тоже вел себя просто и непринужденно, разворачивая кучу свертков, доставал то одно, то другое, по ходу давая указания Рите и Гургену. Лукаво скосив взор из-под пушистых ресниц в сторону Дианы, произнес:
     – У Дианочки сегодня выходной, она гостья, так что сегодня кухня в нашем ведении.
      Диана удостоила своего любовника скромной улыбкой и признательным блеском аквамариновых глаз. Пока шли приготовления к столу, хозяйка, уважив гостей, протопила баньку. Не мешкая, Дживан, подхватив Диану, устремился в объятия животворящего пара.
     – Люблю, люблю тебя, – словно одержимая, нашептывала Диана. – Как хорошо любимый, мне никогда не было так сладко...
      За ужином говорили в основном мужчины. В подтверждение сказанного дамы лишь кивали головками, дополняя свое согласие легким подобием улыбки, думая каждая о своем. Дживан пил мало, лишь пригублял рюмку, ссылаясь на то, что рано утром за руль. Диана вообще не пила. Так что основной алкогольный удар принимал на себя  Гурген, которого, может чуть скромнее, поддерживала Маргарита. Тем не менее, к концу застолья всех разморило одинаково, очевидно, сказывалась баня, изрядно отнявшая силы...
     …Рита на правах хозяйки определила всех на ночлег. Гургена, разумеется, уложила в свою спальню, Дживану с Дианой предоставила лучшие гостевые апартаменты. Прямо как в сказке: «На кровать слоновой кости уложили молодых и оставили одних...» Диана, прижавшись к любовнику, молча поглаживала его грудь, утопая рукой в обильной черной поросли.
     – Что, Дианочка, что-то не так?
    Диана тихо спросила:
     – Что с Андреем?..
     – Каким Андреем? – недоуменно переспросил Дживан.
     – Ты что, собираешься взять их на работу?
     – А-а, твой Андрей! Да, будут жить и работать на стройке. А что такое?
     – А как же мы с тобой? Раньше хоть он приезжал время от времени, а теперь постоянно будет маячить перед глазами. Как же мы будем встречаться?
     – Так же как и сейчас, – Дживан принужденно улыбнулся. – Они перебираются сюда работать, а не высматривать тебя по стройке.
     – Боюсь я, если он  что-то заподозрит, последствия могут быть...
     – Что, убьет, зарежет? – рассмеялся Дживан. – Любовь к тебе, как я вижу, застлала ему глаза. Если до сих пор он ничего не замечал, значит и дальше ничего ни увидит. Да и ты любого обведешь вокруг пальца, тебя к стенке так просто не припрешь, я знаю твою ловкость.
     – Я за себя не боюсь,  – с обидой отозвалась Диана. – А ты зря смеёшься. Я видела однажды последствия его бешенства – вместо морды отбивная котлета.
     – Так уж и отбивная? – Дживана раздражали эти разговоры. – Ладно, успокойся, я думаю, до такой крайности дело не дойдет. Мне необходимо форсировать работу, поэтому нужны люди, и чем больше, тем больше моя прибыль. Вот-вот наступит весна, прилетят «перелетные птицы» из Нижневартовска. А чем я их встречу, а? Так что этот вопрос обсуждению не подлежит. Я глубоко сомневаюсь, чтобы твой ревнивец попрет против меня, армяне друг друга в обиду не дают, «уроют» за милую душу. Вот так-то, солнышко, спи, – чтобы сгладить свой выпад, Дживан обнял и поцеловал Диану.
       Она еще долго не могла заснуть. Андрей, Ризо, Дживан... – все выстраивалось в какую-то не её личную, а параллельную с ней жизнь, в которой она каждый раз временно находила пристанище. «Так, когда же, наконец, я встречу свою судьбу», – слеза покатилась по щеке Дианы.    
      Стали понемногу подтягиваться армяне, ездившие на побывку. Появлялись новые лица. Среди них прибыла одна семейная пара с детьми. Диана, устав от вездесущего «мужичья», была рада этому факту, и поспешила познакомиться с приезжей женщиной. Гаянэ оказалась простодушной, к тому же очень общительной. Диана тоже не была затворницей, поэтому они быстро сблизились, и спустя пару дней уже распивали чаи на «квартире» у Гаянэ; рассказывая друг другу, как самые близкие подруги, про свое житье-бытье. Гаянэ поведала, как тяжело сейчас в Армении – у них  практически нет дома,  одни развалины с вывалившейся на улицу стеной. Работы тоже нет никакой. Так что они с мужем, Эдиком помыкавшись, подхватили детей, и сюда, в Сочи. С детьми, поскольку их не с кем оставить – родители мужа погибли при землетрясении, а ее мать живет у старшей сестры. Уже в преклонном возрасте – какая из неё нянька,  слава богу, хоть сама себя обихаживает. 
     – Дживан давно звал, да мы вот только отважились – трудно покидать насиженное место. Кто знает, как все обернется. Одна надежда на Дживана, они с моим мужем еще с детства знают друг друга, надеемся, не оставит, поможет. Вот и жилье выделил, хоть временное, но наше.      
     Диана заверила женщину, что все будет нормально, – Дживан слово держит. Подкрепив доводы своим личным примером, мол, работает, зарабатывает нормально, и ребенок с ней весь сезон пробыл. Также не преминула поделиться своими жизненными превратностями о том, как оказалась в Сочи, выложив при этом полный расклад их взаимоотношений с Андреем. Однако о связи с Дживаном предусмотрительно умолчала. «Кто знает, какие у них отношения между семьями? Зачем с первых дней настраивать против себя человека?». Хотя червь любопытства так и точил душу проведать климат в семье Налбадяна.      
     Гаянэ заметила, что в разговоре, при упоминании имени Дживана, лицо Дианы приобретало  романтический вид и глаза сияли лучистым блеском. Она поняла, что их отношения вряд ли носят чисто деловой характер. Однажды, как бы невзначай, но, явно упреждая возможные любовные претензии Дианы, Гаянэ выплеснула:
     – Да, ахчи, Дживан  замечательный человек! А как жену любит, а-а-х! И она его тоже любит. Красавица! Двух сыновей ему родила. Ждет, не дождется своего любимого, – закончив свой панегирик с видимым армянским акцентом, Гаянэ исподволь глянула на Диану. Та, разумеется, поняла, кому адресовалось сказанное, лицо ее заметно омрачилось, подвернувшись легким облачком. Но она – стойкая к ударам судьбы – старалась не подавать виду, что поняла намек собеседницы. Про себя подумала: «Посмотрим, кто кого перелюбит, она там, а я здесь рядом...»
     В целом этот эпизод не повлиял на их дружбу, они так же забегали друг к другу, оказывали незначительные услуги, но Диана стала более осмотрительна.   
      …В субботу во второй половине дня, в ворота стройки вкатилась «Волга» салатового цвета с шашечками на дверцах. Подкатив к центральному подъезду, туда, где находилась квартира братьев Налбадянов, автомобиль развернулся, затем, подав задом в сторону входа, остановился в паре метров от дверей. Багажник был приоткрыт, оттуда торчали листы кроенной многослойной фанеры, в глубине виднелись баулы и емкости с красками. Из машины вышли – Пономарев, Нишанов и Канарейкин. Петр Мочильский, махнув через дверку рукой, остался сидеть в кресле водителя, мол, идите, разберитесь, а там посмотрим...
     Постучав в дверь Налбадянов, друзья вошли. За столом разворачивались баталии. Щелкая костями и выкрикивая разные числа, братья сражались в нарды, грозя при этом друг другу «марсом». Повиснув над столом, «болели» Гурген и Самвел. Последнего Андрей знал как электрика и гласного ухажера Риты. Мужчины поздоровались. Дживан кивнул головой и, повернувшись в пол-оборота, попросил у гостей минутку времени, категорично пообещав  разделать брата под орех. Армен в ответ осклабился, и, широко раскрыв рот, загоготал. Поединок действительно закончился за минуту, как и обещал Дживан, только с небольшой поправкой – мудрость взяла верх.
     – Учись, синок, – назидательно произнес Армен, ставя последнюю точку в игре, вновь разражаясь гомерическим смехом.
     Младший брат в ответ лишь махнул рукой, мол, «еще не вечер...», и вопрошающе взглянул на команду Андрея. Пономарев пояснил, что, определив Родиона на проживание, готовы приступить к работе, а, если нет – развернув оглобли, отправиться назад.
     – Нет, что вы? Как отправиться? – захлопал ресницами Дживан. – Работа вас дожидается, никому не отдаю. Там двухкомнатная квартира, стяжку нужно делать, стелить паркет и ставить в комнатах двери... Какой, слушай, отправляться? Разгружаться!
      Всем кагалом мужчины, включая нардсменов, высыпали во двор. Петр вышел из машины, поздоровался.
   – В-а-х, Андрей, как много оказывается у тебя друзей в Сочи, – заметил Армен. – Даже таксист свой. В-а-х...
     Гурген сверкнул взглядом в сторону Петра.
     Родион с Андреем при содействии друзей разгрузили свой скарб – часть у Пономарева, часть у Нишанова, теперь уже в его отдельной квартире. Петр, ссылаясь на занятость, задерживаться не стал. Дмитрий, чувствующий на себе прицел подозрительных взглядов армян, тоже распрощался и, воспользовавшись подвернувшейся оказией, укатил по своим делам.
     Расставшись с друзьями, Родион поднялся к себе на этаж и принялся за обустройство своего жилища. Андрей с Дианой, на зиму перебрались в кухоньку, поэтому зал был свободен, в нем Пономарев и решил расположить свою оформительскую мастерскую. Временами забегала Диана, снуя между домом и кухней. На ходу спрашивала, как настроение, чем собираются заниматься, проявляя при этом неподдельную искренность и доброжелательность. Пономарев млел от ее участия, сообщив, что с переговорным узлом, очевидно, дела вряд ли возобновятся. Продемонстрировал макет, выразив при этом сожаление, что «наверху» пока не утверждают, ссылаясь на финансовые проблемы. Диана  нашла вещь довольно-таки интересной. Поощренный проявленным ею вниманием, Андрей в следующий приход Дианы показал ей эскиз вывески для хлебного магазина.
     – Завтра вместе с Родионом поедем к хозяйке, покажем эскиз, и если она одобрит, приступим к выполнению. Вон мы и заготовки уже накроили, – Пономарев указал на привезенные с собой куски фанеры. А с понедельника, получив инструкции от Дживана, возьмемся за квартиру.
     –  И когда вы все это делать будете? – сочувствующе помотала головой Диана.
     – Не переживай, – заверил Пономарев, плененный участием Дианы. – Управимся совсем. Главное, что есть работа, а от нее, как ты знаешь, я никогда не бегал. Все образуется.
     Уже смеркалось, когда вновь заскочила Диана и сообщила Андрею, что накрывает ужин, и Дживан просит их с Родионом спуститься в столовую. Андрей рванулся было за товарищем, но в дверях столкнулся с Нишановым. Улыбаясь, тот сообщил, что устроился нормально, хотел вымыть полы, а ведра и тряпки нет,  вот и решил попросить их у Дианы.
     – Ладно, бросай это черное дело. Зайди, ополосни руки, и дуем в столовую. Небось, армяне заждались, – сказал Андрей. – А с полами после разберешься.
   Родион вопросительно взглянул на друга.
     – Да не переживай, всё в порядке, Дживан сам кликнул, очевидно, уже поставил нас на довольствие.
      После ужина, взяв необходимое для мытья полов, друзья поднялись в квартиру Родиона. Андрей оценил старательность, с коей Родион убрал свое жилище. Устав за день от переездов и обустройства мужчины вяло перекинулись в картишки, еще раз уточнили планы на завтра,  на этом и расстались.
     Андрей, придя к себе, застал Диану разбирающей постель. Пожелав Андрею спокойной ночи, она юркнула под одеяло. «Да уж, спокойной ночи», – мысленно повторил Андрей, удерживая в памяти, отчетливо проступающие сквозь иллюзорную ткань ночной рубашки ее округлости. Понуро побрел в другую комнату, по дороге громыхнул, что-то случайно зацепив в потемках. В сердцах выругался и засмолил сигарету. Курил нервно, прерывисто, глубоко затягиваясь, докурив до половины, бросил. Подошел к постели Дианы, осторожно тронул ее за плечо, Диана открыла глаза.
     – Что тебе?
     – Можно я к тебе прилягу?
     – Ложись, – неожиданно для Андрея ответила она. – Только ничего не будем делать.
     Пономарев вполз под одеяло и прижался к теплой спине Дианы, источающей  аромат, присущий только женщине, в которую влюблен, от которого кругом идет голова. «Ничего, не будем...», – хмыкнул Андрей. – «Посмотрим,  как ничего... Может еще как, чего!..»
   Утром, впервые за долгое время, проснувшись с Дианой в одной постели, окрыленный ее расположением, Пономарев исподволь повел разговор:
     – Ты помнишь Дмитрия Канарейкина? Ну, того, с которым мы недавно приезжали сюда на стройку?
     – Ну, – безразлично, сквозь полудрему отозвалась Диана.   
     – Он здесь в Сочи, со своим дядькой занимается бизнесом.
     – Ну и что? – также сонно с нотками недовольства пробормотала она.
     – Он собирается навсегда осесть в Сочи, я имею в виду получить российское гражданство. В Сочи, конечно, не пропишешься, а приобрести жилье и вовсе не реально так же, как и в других крупных городах.
     – О чем тогда разговор? Ты рисуешь замкнутый круг. Дом не приобрести – нет средств, а гражданство не получить – нет прописки.
     – В том-то и дело, Дмитрий мне предлагает пробиваться вместе, открыть на их базе рекламное агентство. А прописку дядька организует, у него где-то есть свой канал. Ты как на это смотришь? Прежде чем принять решение, я хотел переговорить с тобой, как ты?
     – А я-то здесь при чем? У тебя своя жизнь, посоветуйся со своей семьей. А у меня своя жизнь, – она печально вздохнула и соскользнула с постели.
     – Опять двадцать пять...            
     По выходным дням еду на стройке не готовили, и Андрей, дабы не вызвать кривотолки у армянского населения, отказался от завтрака, который собиралась приготовить Диана. Затянув поясочки,  отправились к хлебобулочной даме решать свою судьбину, намереваясь перекусить где-нибудь по дороге.
    Раиса Александровна внимательно рассмотрела эскиз, выполненный в приятных теплых хлебных тонах. Идея, композиция и колорит ей понравились. Попутно задала вопросы относительно используемых материалов, их качества и долговечности, на что Пономарев дал полный расклад.
     – Лет десять простоит как минимум, – не моргнув, загнул Андрей.
Хозяйка вызвала своего зама – женщина тоже повертела эскиз, удовлетворительно кивая головой.
     – Значит, утверждаем, Надюша?
     – Я думаю вполне, Раиса Александровна.
     Дальше все пошло гладко, как по маслу. Директриса согласилась со сметой, оказавшейся значительно ниже всех предложенных местными рекламными агентствами. 
     – Ну что же, приступайте к исполнению. Расчет, как и договорились, после того, как будет вбит последний гвоздь. Посему желаю успеха и до встречи.
     – Хорошая баба, – заметил Родион, когда друзья вышли на улицу.
     – А может она и не замужем? – подпел Пономарев. Друзья, переглянувшись, расхохотались.
    Позавтракать, а заодно и пообедать приятели зашли в чебуречную у подножия Бытхи. Утолив голод сочными чебуреками, и осадив все «добро» несколькими кружками пива, они пешочком, не спеша, направились в гору к маячившим наверху двум серым зданиям стройки. На встречу с горки спускалась автомашина красного цвета.
     – О, «Семерочка!» – воскликнул Родион. – Очевидно, Диана помчалась в баню, – хихикнул он, довольный своей шуткой.
    Пономарев недобро зыркнул на него. Поравнявшись с ними, автомобиль притормозил. За рулем находился Дживан, рядом восседала Диана, на заднем сидении вольготно развалился Самвел. Диана, высунувшись в окно, прокричала:
     – Я к Рите, в Хосту. Кушать захотите – еда на кухне. Найдете там, в маленькой кастрюльке. Ладно, пока!
  Машина покатила дальше.
     – Идем, Родя, – с заметно упавшим настроением хлопнул Пономарев друга по плечу. – Нам с тобой надо вывеску молотить...
    Работа над рекламой полностью захватила дуэт, снова поднялось настроение, сыпались шутки. Теперь уже Родион трудился под началом у Андрея. Работал усердно, старался. Лишний раз старался переспросить, чтобы, не дай бог, чего не запороть... Андрей без тени  превосходства пояснял.
     Вечерком в мастерскую заглянул Дживан.
       «Прибыли, значит», – пронеслось в голове Пономарева.
     – Я проходил мимо, слышу голоса, зашел. Что это такое будет? – указывая на вывеску, поинтересовался прораб.
   Андрей объяснил, что подцепили халтурку для магазина.
     –  Вы и это умеете делать? В-а-х!
     – Андрей же художник-оформитель? – возмущенно воскликнул Родион. – Если бы не развал союза, давно бы уже где-нибудь в Праге на конкурсе творил. А вы думаете...
     – Брось, – смутившись, перебил Андрей.
     – Хм, молодцы, слушай, а-а! Ну, а завтра как?  К отделке квартиры приступим?
     – Конечно! А как же? Этим мы будем заниматься в свободное время, – махнув в сторону вывески, пояснил Родион.
     – Тогда утром после завтрака зайдете ко мне, я покажу квартиру и отдам ключи. Там уже все материалы для работы подготовлены, если чего не будет хватать – найдем. Да, с ключами будьте осторожнее, не потеряйте. Входные двери не забывайте запирать. Мало того, что там ценные материалы, там еще и вещи хозяев, так что, пожалуйста, будьте осторожны.
     – Дживан, всё будет в порядке,  нам, ведь, не впервой, – заверил Родион.
     – Тогда до завтра, – на выходе прораб обернулся: – Молодцы, слушай, а-а...   
      

XIII

      На ночь Диана так и не появилась. Пономарев часто просыпался, вставал, ходил, курил, выглядывал в окно, все ждал ее приезда, но тщетно... Какие только эротические картины не рисовало его воображение... То она с одним, то с другим – соперники чередой проплывали в его голове: «Дживан наверняка подготовил себе алиби, заявившись в мастерскую. Похоже еще тот стратег...»
       Диана явилась около восьми часов утра, в компании Риты. Как ни в чем не бывало,  бросила Андрею: «Привет. Не замерз? Все в порядке?» и, переодевшись, улизнула на кухню. «Специально прихватила подругу, чтобы не было лишних вопросов, Молодец, стерва, ну ничего не скажешь», – в сердцах подумал Пономарев.
   После завтрака Андрей с Родионом в обществе младшего Налбадяна отправились знакомиться с объектом. Дживан подробно разъяснил, какая у них работа, пояснил порядок их выполнения и поинтересовался, понятна ли задача.
     – Так точно! – отозвался Родион, приняв на себя роль генерального подрядчика.
     – А стяжку как, сможете сами сделать?
     – Откровенно говоря, я ее не делал, но думаю, ничего хитрого в этом нет. Выставил по уровню направляющие и вперед.
     – Может, для начала стяните под руководством Степана? У него и направляющие заготовлены, и опыт  имеется, он много квартир перелопатил.
    Родион почесал затылок, глянул на Пономарева, но кроме недоумения ничего не заметил.
     – Хорошо, давайте Степана. Разочек посмотрим, может здесь требуются какие-то специальные замесы, черт его знает, этот климат, – согласился Родион.
     – Тогда я сейчас его пришлю, все равно без дела сидит. Куда денется после того, как мы свернем работы: ни жилья, ни прописки, даже документов и то нет. Приблудил к нам, так тут и кантуется. Что будет делать, не знаю, – с сочувствием произнес Дживан, затем более оптимистично добавил: – Значит, договорились. Расчет сразу по окончании каждого этапа работы. Со Степаном разберетесь сами, кому и сколько, а за последующие работы будете делить только между собой, а как – решать вам самим. Я плачу за выполненный объем. Питание учтено, расходы на продукты и на зарплату поварихи я удержу с вас при поступлении первых денег. Степан у нас не столуется, он сам по себе, так что с него никаких начетов нет.
     – То-то, я смотрю, его никогда не видно. А что так? – спросил Родион.
     – Не хотят мои ребята сидеть с ним за одним столом, брезгуют. Да бог с ним...
     Вскоре появился Степан. Скривив в улыбке ввалившийся рот, он просипел приветствие, протянув загрубелую руку. Стяжку закончили в пару дней: пока Родион выставлял направляющие, Андрей готовил раствор, Степан давал лишь указания.
     За работой Андрей и Родион в общих чертах поведали о своих жизненных передрягах. Степан тоже извлек кое-что из своего прошлого. Говорил, что был когда-то начальником монтажного управления, – мотался по стройкам Союза. Жизнь была – лучше и желать не надо. Пока однажды всё не встало с ног на голову. Первый раз сел за убийство любовника своей жены.
     – Просчиталась она, когда мне быть из командировки. Ну а дальше банальная история. Приезжаю ночью, открываю дверь своим ключом, смотрю, лежат мои голубки друг подле друга, видать натешились, утомились, ну и сморило их, не слышат, значит, как я вошел. Я же верил ей как самому себе. Всегда была ласковая, клялась что любит... А ведь было ей в кого блудить. Мать ее – тещенька моя, была та еще потаскуха. С мужем развелась рано по причине слабости на передок. Там уж, как до воли добралась, понеслась ... по кочкам. Вот я и смекаю: чтоб жену выбрать, надо с ее матушкой годик-полтора пожить, тогда будешь знать наверняка, брать ее дочь замуж, али нет, – Степан сипло пробулькал, извлекая подобие смеха. – Короче, при виде такой картины, всё во мне вскипело. Сдернул я его с постели, а он такой худосочный, ну, думаю, оторвала себе горе луковое. Не поверишь – жалко стало. Тем не менее, двинул я его в челюсть, а он по своей хлипкости как былинка переломился и на лету поймал виском угол тумбочки, а мебель у меня была добротная румынская... Словом, двинул «кони» любовничек. С женой истерика, истошный ор. Я, когда понял, что загубил душу, сам набрал ноль два, ну и загремел на десять годков топтать зону в воркутинском «раю», на лесоповал. Люду там всякого нагляделся. Одни сразу ломались, от невозможности противостоять существующему режиму. Некоторые руки на себя накладывали... А были и такие, кого ничем не согнешь. Цыкнет только презрительно слюной сквозь зубы и стоит на своем, хоть убей. Таких кремней если не забивали, по приказу пахана, принимала в свою свору уголовная элита.
     Однажды, веришь, нет? Росомаха. Похоже, нашего шума напугалась – видим, бросилась бежать сломя голову. Ну и ошалев, сиганула через лиственницу, а у листвянки-то ствол развилкой, застряла, значит, она в этой развилке, как раз серединой тела. Ни туда, ни сюда. Лапами скребется, по сторонам мордой щерится, а сделать ничего не может, только глубже в эту развилку вязнет. Тогда один из «таких», чтобы показать свое ухарство, пристроился к ней сзади, вынул свой «шкворень», ну и отжарил ее по самые уши, а потом пинком под зад. Во, как!
     – Врешь! – не удержался Родион. – Я знаю, что за зверь росомаха...
   Степан, повернувшись в сторону Нишанова, удостоил его лишь презрительным взглядом.
     – Вот те крест, Андрюха! Так тот урка и получил себе, погоняло «Росомаха». – После отсидки, – продолжал Степан, – возвращаться было некуда, «ненаглядная» моя вместе с дочерью растворились где-то в просторах нашей необъятной родины. Да я ее, откровенно говоря, и не искал. Сунулся работать, да куда там с волчьим билетом... Тогда я снесся с корешками, что раньше откинулись, стали промышлять сообща. Где гоп-стоп, где хату бомбанем, а то по поездам в картишки кололи лохов. «Капусту» рубили, шутя, потому она и разлеталась как дым – с бабами да пьянками. И шла круговерть: хазы, нары, нары, хазы, вот так и катилась житуха. Под занавес стал клофелинить, веселеньких по электричкам подпаивать. Пока сам не попал, тем же концом, по тому же месту. Ехал сюда, к морю, думал здесь старость коротать. А под Краснодаром также подпоили, подлили, значит, клофелина, обобрали и сбросили с поезда. Вот так и нарисовался я во всем теперешнем обличии, как новорожденный – ни документов, ни жилья, – в чреве Степана что-то снова захлюпало.
     Завершив стяжку, временно созданный коллектив распался. Степан отправился восвояси, а Родион и Андрей приступили к установке дверей, поджидая обещанные прорабом денежки. Ближе к обеду к ним заглянул Дживан со своим братом Арменом. Эмоциональный Армен еще с порога радостно загоготал:
     – Как дела, работа идет?
     Затем осмотрел рабочий инструмент, извлек молоток и, просияв в улыбке, подошел к Родиону, повертел молотком возле его носа  и протянул:
     – Э-э-х, ара,  синок, ну зачем ти купыл такой молоток? Ти разве нэ видишь, что это молоток сапожный, зачем вам такой, ведь ви же нэ сапоги точите, а, ара?
     – Пока какой есть, такой есть, отес, – с улыбкой ответил Родион. – Вот, Дживан сейчас даст нам денег, купим новый, такой, какой нужен, –  бросил он лукавый взгляд на Дживана.
     – Слушай, какие деньги? –  беззлобно возмутился Дживан, часто хлопая ресницами. – Я еще вчера вечером, когда вы закончили работу, все проверил со Степаном и деньги ему отдал. Удержал с вас только за еду. Он заверил, что с ребятами рассчитается сам. Так что колите его, пока все не пропил.      
     – Андрюха, дуем к  сипатому.
     Закрыв за собой двери на ключ, через мгновение они уже поднимались по лестнице на «маяк» Степана.
     – Он, что, падлюка,  специально нам байки травил про свою уркаганскую житуху, решил нас запугать? Хрен, не на таких нарвался, – возмущался Родион, перескакивая ступени. Дверь была не заперта, друзья вошли. В плотном табачном дыму среди бутылок за столом, клюя носом, дремал хозяин.
     – А, коллеги, –  сиплым голосом, подняв  затуманенные глаза, приветствовал Степан вошедших. – Проходите, присаживайтесь, – он потянулся рукой за бутылкой.
     – Ты! Некогда нам тут с тобой рассиживаться, бабки гони, – гаркнул не в меру взвинтивший себя Родион, созерцая представшую перед ним картину.
     – Ты че, падла нерусская, разорался! Урою! – рука Степана потянулась к ножу. Пошел к...  вообще с тобой говорить не хочу, вот с Андрюхой покалякаем, – Степан тупо заулыбался.
     – Мне с тобой тоже нет нужды рассусоливать, – твердо начал Андрей. – Гони нашу доляну и разойдемся как в море корабли.
     – Вы у меня были в учениках, стало быть, я вам ничего не должен. Да к тому же  Дживан из этих денег вычел за вашу хавку.
       – Что, дать ему по жбану, – ерепенился Родион.
      Видя, что угрозы действуют на мужиков, как яд давно пережившей свою силу кобры, Степан стал шарить по карманам. Выложил на стол несколько купюр, пересчитал их и вручил Пономареву.
     – Вот, возьми – больше нету...
     – А где остальные? Должны поделить на три доли, – напирал Андрей.
     – Ну, нету, Андрюха, больше. Бля буду, нету, – жалко скукожившись, просипел Степан. – Долги раздал, братишка, по магазинам, а остальное  – вот на столе.
     – Ладно, хрен с тобой, – безразлично махнул рукой Пономарев. Живи пока, только на глаза больше нам не попадайся. За ножички советую не хвататься, а то сам чего доброго проглотишь... Идем, Родя.
     – Здорово ты его отчихвостил. Русский же гад, а всё туда же, норовит наколоть ближнего. Как он в свое время жил по понятиям, наверное, петушили в хвост и гриву, это он нам тут павлиний хвост распустил.
     – Нация, Родя, не подразделяется на плохую и хорошую. Дело не в национальности, просто какая-нибудь сволочь, так сказать представитель нации, мутит своими циничными деяниями, обманом, подлогом и прочим, а пятно из-за этих говнюков, ложится на весь народ. Получаешь ярлык, и всё из-за какой-то гниды, так-то... Ладно, Родя, будем живы, не помрем.
     Днем Андрей и Родионом выполняли работу Дживана, а вечерами расписывали вывеску для магазина. Встречаясь за общим столом с армянами, они уже многих знали не только в лицо, но и по именам. Диана познакомила Андрея с Эдиком, мужем Гаянэ, иногда  устраивали посиделки – дамы пили чай, ну а мужчины, покрепче.
     Временами на стройку наведывался Дмитрий, справлялся, как продвигается вывеска, или просто перекинуться словцом, заглянуть в кафешку, – чай нечужие – земляки.
     Пономарев, улучив момент, съездил в Адлер узнать судьбу своего детища – центральной установки. Козаченко утешительных перспектив не сулил. Мол, по всей видимости, этому проекту не суждено реализоваться, ибо все средства направляются на реконструкцию узла.
     – Да и хрен с ней, Андрюха, вон она стоит, и пусть себе стоит в уголочке. Плюнуть и забыть. У нас, слава богу, работа есть! А «эти», если созреют, так сами нас найдут, а нет, так и не надо, – успокаивал друга Родион.
      К концу февраля первая квартира была полностью закончена. Дживан, как и обещал, за все рассчитался сполна, выплатил копейка в копейку оговоренную сумму, чем закрепил свой авторитет у Пономарева и Нишанова. Диана отказывалась брать деньги от Андрея как от супруга, но за поварскую работу взимала в полном объеме, как с постороннего человека. В принципе они уже давно были чужими друг другу. На ночные домогательства Андрея скрепя сердце, иногда уступала, потом стала отказывать, ссылаясь на недомогание. Как-то на вопрос Андрея, уставшего ждать, категорично заявила:
       – Никогда! Все кончено, я больше никогда не буду с тобой спать.
      Андрей, пытаясь выяснить причину, подкидывал в запале кандидатов вероятных любовников Дианы, выстроив вереницу знакомых им обоим имен. Она же только цинично улыбалась:
     – Спасибо за лестные отзывы, это за лучшие годы жизни, отданные тебе. Думай что хочешь, выставляя меня шалавой, я больше тебе ничего не скажу. Вот твоя постель, можешь жить рядом, но ко мне ни на шаг. 
     В ответ  Андрей схватил свою кушетку вместе с постелью и ринулся вверх по лестнице искать пристанища у Родиона. Тот, увидев его, осклабился:
     – Ну и что ты приперся, братан? Если хочешь, живи! Мне какая разница! Только через день ты снова попрешься туда, уж я-то тебя знаю. Живи...
      Андрей пропустил трескотню Родиона мимо ушей, втащил свое ложе, устроился у  стены против кровати Нишанова. Затем сел на топчан, достал сигарету и, глубоко затягиваясь, молча выкурил ее до конца. Родион, иронично поблескивая глазами, с легкой ухмылкой поглядывал на него.
     – Выпить есть? – резко соскочив с постели, бросил Пономарев.
     – Откуда, брат? Но у Хачика – тут недалеко, за углом – по всей видимости, пока еще наливают. Хочешь, составлю компанию? – весело, явно не разделяя состояние Пономарева, отозвался Родион. – Идем, по шкалику на сон грядущий, я угощаю.
     «Смешно тебе, басурманин, а забыл, как сам недавно убивался. Конечно, тебе что, – чужую беду рукой разведу...»
     – Идем, чего расселся.
     Не надо было Родиону обладать даром прорицания, чтобы предугадать последующие действия Пономарева. Лишь на день больше предсказанного другом срока смог выдержать Андрей, и через пару дней он снова громыхал по лестнице деревянным ложем.
     «Зачем я сам должен создавать благоприятные условия для ее шашней. Ни фига... Все! Буду жить рядом, а они пусть повертится... Увижу, прибью обоих. Так что Степан, за мной тоже не заржавеет...»


XIV

   По-весеннему ласково светило мартовское солнце, все улыбалось вокруг: и море, и солнце, и хозяйка хлебного магазина со своим замом, с благодарностью вручавшая Андрею с Родионом их честно отработанный гонорар.
     – Ну, слава богу,  работа завершена, а то я до последнего момента переживал, вдруг что не так?..
     – Андрюха, а я даже грамма не сомневался, уверовав твоему таланту художника, – сощурился в улыбке Родион, снизу вверх взирая на Пономарева.
     – Ладно, вы сейчас будете петь друг другу дифирамбы, а мне некогда, гоните мой обещанный процент и я по делам, – нарушил хвалебные речи друзей Дмитрий.
     – Ради бога, Дюмон, – Андрей протянул Дмитрию деньги. – А как на счет «посидеть»? Работа окончена, денежки – вот они, тем более, сегодня воскресенье. И погода шепчет...
     –  Нет, вы ребята как хотите, а у меня еще дела, как-нибудь в другой раз.
     – Хоть бы посоветовал, куда сходить, где можно нормально провести время. Ты же теперь мужик сочинский, – Родион расхохотался, – все здесь знаешь, во всем в курсе. Это мы с Андрюхой сидим на макушке Бытхи и ничего не ведаем.
    Дмитрий прищурил глаз:
     – Куда, куда? Вон, в кино сходите. Кстати, в «Космосе» неплохой боевик идет со Стивеном Сегалом...
     – Э-э-э, ну его в баню, – проэкал Родион. Нам и Бытхи-фильмов вот так хватает, – он провел большим пальцем по горлу.
         – О, кстати, сходите в баню! Недалеко от вокзала есть замечательная банька. О ее достоинствах всё узнаете на месте.
    Андрей  с Родионом переглянулись.
     – Вот это идея, Дюмон! – воскликнул слишком эмоциональный в этот день Родион.
     Баню нашли быстро, она оказалась на редкость чистой и опрятной. Вдоволь наплескавшись, сияющие и раскрасневшиеся, друзья вывалились в предбанник. Тут, в проеме металлической арки, отделяющей предбанник от бара, их приветливо встретила русоволосая девушка лет двадцати-двадцати двух. Ее голубые глаза сияли какой-то чистотой и еще детской непосредственностью.
     – Прошу вас, – мягким и доброжелательным голосом пригласила она. Ее голос не мог не тронуть, а тем более не обратить на себя внимания, – будьте любезны посетить наш бар.
     Друзей не пришлось долго уговаривать – повинуясь магии очарования, они последовали за приветливой хозяйкой. Мужики плыли от радости, как минимум год с ними никто так мило и душевно не беседовал. Чего только друзья не отведали в тот день, благо карман позволял многое. Расставаясь, друзья заверили хозяйку, что теперь каждое воскресенье они будут наведываться в это милое заведение. Возвращались на стройку, довольные, все никак не могли успокоиться от приятного вечера.
     У подъезда, о чем-то негромко переговариваясь, стояли братья Налбадяны.
     – А, Родион! Привэт, привэт! – воскликнул Армен, узнав в подошедших своих новых соратников. К Нишанову он питал какое-то особое расположение – Эта где ви так долго пропадали? Встрэтили красавиц, и никак не могли расстаться, а-а?..
     – В бане были, дядя Армен, – просто и весело ответил на вопрос Родион.
     – Вах, навэрно хорошая баня, раз из него так долго нэ випускают, – скалился в ответ Армен. – Надо нашим джигитам тоже сказать, что есть такая замэчательная баня.  А гдэ эта?
     – Недалеко от вокзала, – немногословно заявил Родион, а про себя подумал: «Вас еще там не хватало».
     – Слушай, ара, – обратился к Родиону Дживан,  прекратив  зубоскальство брата.  – У нас здесь небольшая проблема. Ты же в дверях, замках разбираешься, а-а? Выручи, брат, если сможешь. Ключи, понимаешь, от квартиры потерял, никак теперь не могу людей впустить, чтобы отделку закончили. Потом замок другой поставим. Помоги, слушай.
     – Завтра посмотрим...
     – Да я не говорю сейчас, дорогой! Завтра, так завтра. Спасибо.
     На этом мужчины расстались. Родион поднялся к себе, а Андрей, зайдя на кухню, взял ведра и сходил к крану за водой. Теперь ему вновь нужно было покорять Диану. Хотя мысль о Светлане нет-нет, да и клюнет в его седеющую голову.
     Утром, дрелью Родион вскрыл злополучную дверь, просверлил замок и вынул сердечник, чем снискал искреннее восхищение братьев Налбадянов.
     Почти ни с кем не встречаясь из коллег по стройке, Пономарев и Нишанов трудились от темна до темна на новом объекте, выделенном прорабом. В выходные дни ходили в баню. Родион, правда, реже, видя, к кому склоняются симпатии Светланы, а Андрей пунктуально просиживал там с утра до вечера, возвращаясь на стройку поздно вечером. Армен всегда встречал его у входа в подъезд, не забывая каждый раз спрашивать о достоинствах покорившей его сердце бани.
     – А, Андрэй, как тебя хорошо принимают в бане. Утром ушел, ночью пришел, в-а-а-ах!
     Андрей действительно отдыхал там душой. Со Светланой у них сложились особые отношения. В баре, когда было немноголюдно, она присаживалась к его столику и слушала его нескончаемую повесть. Иногда, чтобы выразить свое участие, она прижималась щекой к его щеке и что-то шептала. Более чем двадцатилетняя разница в возрасте не позволяла им откровенно признаться друг другу о зарождающихся чувствах. Им было просто хорошо вместе, и каждый боялся переступить эфемерную грань, за которой могут прекратиться едва проклевывающиеся чувства. 
     Светлана поведала, что в баре – собственности ее матери – она работает недавно. До этого мать за стойкой стояла сама. Недавно она приобрела кафе в районе автовокзала, и практически всё время проводит там. Здесь бывает наскоком, чтобы справиться о положении дел и проверить документацию. Однажды Света представила Андрея своей матери, та была моложе его на несколько лет. Она была и не лишена женской привлекательности, однако чувств Пономарева не тронула – баба и баба.
     Оставленная некогда мужем, собравшая волю в кулак, она стала успешной бизнесвумен. Теперь, когда под ногами появилась почва, она снова обратила свой взор в мир, не теряя надежды встретить достойного мужчину...
     Андрей тоже было попал в поле ее зрения, она даже пригласила его домой на пельмени. Пономарев с удовольствием поел, выразив массу восторга хозяйке, но дальше их отношения не пошли – Андрей предпочитал юную Светлану. Поскольку мать его не «забирала», а со Светланой вступать в интимные отношения он не собирался, – этот шаг требовал коренного пересмотра своего настоящего положения. А к такому повороту Пономарев еще не был готов. Как ни верти, оставалась Диана... 
     Однажды задержались на объекте дольше обычного, продолжили работу после ужина – уж очень хотелось скорее закончить объект. Андрей предупредил Диану, что задержится  и, вероятно, придет поздно, а, вернувшись домой, он ее не застал. Не мешкая, спустился в столовую, заглянул на кухню, там все было прибрано, но Дианы нигде не было. Подозрения в измене тяжелым грузом лежали на сердце. Он был почти уверен, что она водит шашни с кем-то из армян со стройки, однако он ни разу не застукал ее. Взбешенный ее отсутствием, он вышел за ворота выпил водки и вернулся назад, шумно распахивая ногами двери. Первая, вторая, третья... Он искал Диану – отраду, и причину всех своих бед. На шум прибежал Армен, выяснив причину погрома, попытался шуткой развести ситуацию:
     – Андрей, ну вот еще один двэрь, – он дергал ручку замка, проверяя, заперта она или нет. Если дверь не подавалась, восклицал: «Давай, круши!»
     Пономарев тупо взирал на дверь, как бык на корриде перед красным плащом тореадора, но уже не бухал в двери. Они с Арменом поднимались по этажам, за каждой запертой дверью Андрею чудилась Диана.
     – Выбей еще эту двэрь, может здэсь твой Диана, ты же видыш, дорогой, что его ныгдэ нэт, – значит куда-то ушел... Пономарев, вняв, наконец, доводам Армена, оставил в покое двери и пошел к себе. На следующий день он вставлял замки в выбитые двери.
     Его выходка не обернулась скандал – вся стройка понимала причину его взрыва.      
     Собираясь как-то воскресным утром в город, Армен обронил в сторону Пономарева:
     – Андрэй, тэбе баба не нужен? А, прости ара, – спохватился он, – я совсем забил, у тэбъя же жена под боком. – Потом громко рассмеялся, как бы дивясь своей забывчивости, стукнул ладонью по бейсболке. Но, увидев лицо Андрея, переключился на Нишанова, – задав тот же вопрос.
     Родион разрядил атмосферу, со смехом выкрикнув:
     – Чем нырять по вашим грязным лоханкам, предпочитаю свой кулачек, – примитивно продемонстрировав работу поршня.
      Горцы дружно загоготали.
      Казалось, снова все утряслось. Андрей, все также продолжал пропадать воскресными днями в бане, чтобы хоть как-то скрасить свой досуг. Слухи о походах Пономарева в баню дошли до Дианы. С едва промелькнувшей ревностью во взгляде она заявила:
     – Что, опять поманили старые пути-дороги? Ну-ну.
     Неадекватные поступки Пономарева настораживали Нишанова, заставляя держаться обиняком. Родион стал замыкаться, досуг большей частью проводил в своей лачуге или спускался к подножию Бытхи опрокинуть в чебуречной одну-другую кружечку пива. Пономарев же, снова взнуздав свою «кобылицу», мчался опять, не ведая куда. Что Светлана,  что Диана – ему уже было все едино... «Эх, цыганка, цыганка»!
   

XV

     Родион заметно выделялся своей азиатской внешностью на фоне завсегдатаев чебуречной, однако не мешался с кавказцами. Достаточно было нескольких посещений, чтобы барменша обратила на него внимание. Обычно он устраивался за столиком где-нибудь в сторонке, стараясь избегать соседства. Заказывал пиво и, дымя сигаретой, погружаясь в только ему ведомые мысли. Однажды, когда в очередной раз он подошел наполнить кружку, барменша ненавязчиво поинтересовалась, кто он и откуда, почему всегда в одиночестве? В заведении было немноголюдно, сказывалось холодное время года, можно было говорить, не напрягая  клиентуру. 
     – Почему в одиночестве, – улыбнулся Родион, явно довольный тем, что его скромная персона еще кого-то интересует. – Иногда я заходил со своим другом. Теперь его интересы переметнулись в иную ипостась, а я, как вы справедливо подметили, коротаю время в одиночестве. Кстати, полезная штука: помогает сосредоточиться, поразмыслить, кто ты, и что ты, в этом мире. Нужен ли, и кому?
     – Что так пессимистично?
     – Это, пожалуй, не безнадежность, а размышления о прочих формах бытия. 
     – Простите, я не думала, что зацеплю вас за живое.
     – Нет, что вы! Это вам спасибо, что заметили меня, и уделяете время. Простому наемному работнику, притащившемуся сюда за тысячи километров, бог знает для чего. Откровенно говоря, я очень вам признателен. Поговоришь, и на душе становится теплее и легче. Перерываемый клиентами, Родион вкратце поведал барменше свою незатейливую историю.
     – Простите, но, судя по вашим словам, я сомневаюсь, что вы сможете возобновить отношения с вашей бывшей супругой.
     – Я сам уже осознал это, и почти смирился. Однако воспоминания о счастливых моментах, в совместной жизни, не дают покоя. Ведь все это было, было, и я сам обратил все в хлам своим мерзким поведением.
     – Вы еще молодой, всё перемелется. Не надо замыкаться в себе. Не сошелся же свет клином на вашей Ядвиге. Пардон за банальность, но клин вышибают клином.
     – Я пытался, но что-то всё не ладится. Недавно повстречалась девчонка. Хотел по-доброму приглядеться, выстроить отношения... Она-то мне сразу понравилась, только я не посмел, а потом опоздал...
     – Что так?
     – Да этот чертов спрут, распустил свои щупальца...
     – Что за спрут?
     – Дружок мой. Напарник, я с ним иногда сюда захаживал. Может, видели, – высокий такой, широкий...
     – Может быть, – барменша пожала плечами.
     – В Ташкенте жена, здесь любовница, и только один черт ведает, где кто у него находится, и тут дорожку мне перешел. Каждое воскресенье, в баню намыливается.
     – А почему в баню? – расхохоталась барменша. Перед встречей помыться? Работа грязная? – не унималась она, проглотив смешинку.
     – Девушка эта работает в бане! Коллега ваша, тоже барменша! – приняв эстафету собеседницы, рассмеялся Родион.
     – Ну и правильно поступает ваш друг, постоянно ищущий свою половину, потому что не востребованный женщиной мужчина чувствует себя ущербным, неполноценным. А друг ваш почему «скачет»? Потому, что никого не любит. Ему только кажется что любит, а это просто блажь. Вот когда встретит ту, единственную, в сторону другой даже глаз не поведет. Вам тоже не нужно киснуть. Оглядитесь, сколько вокруг замечательных и незамужних женщин.
     – Я могу расценивать это как предложение? – умаслился Родион.
     – Какое предложение? У-у-у, вон вы о чем. Я замужем, любезный, и очень люблю мужа.
     – Вот так всегда...
     – Да вы не расстраивайтесь. У меня есть приятельница, мы вместе учились в школе. Она не замужем, давно овдовела, муж ее в Афганистане погиб, остался только ребенок. Она держит свою бензоколонку, не доезжая до Кудепсты, если ехать со стороны Сочи. «Королева бензоколонки!» Загляните к ней, вроде как невзначай, познакомьтесь. Кто знает, может это ваша судьба.
     Родион поблагодарил барменшу за участие.
     В воскресенье раненько поутру, не беспокоя Андрея, Нишанов отправился на встречу своей судьбы, рисуя радужные картины предстоящего рандеву: «Где-то там ожидает его хрупкая девушка, нуждающаяся в его участии, снедаемая ожиданием любви...» Вот уж, правда, не знаешь, где найдешь, где потеряешь...
     Не доезжая до Кудепсты, он действительно увидел небольшую автозаправочную станцию с безукоризненным дизайном. Родиона объял трепет, некоторое время он торчал столбом не решаясь приблизиться к заправке. Когда автомашины более-менее рассосались, он подошел к девушке в униформе, обслуживавшей колонку. Стараясь выглядеть солиднее, справился, где можно найти хозяйку. Девица указала на павильон, граненный алюминиевым профилем. Проходя эти, мучительные метры, Родион неоднократно порывался сбежать. Оставить все свои намерения, и бежать без оглядки... Мозг отстукивал как лента телеграфа «Зачем? Куда? Куда? Зачем?» Но  неумолимый внутренний голос приказывал двигаться вперед. Переступив порог, Родион оказался в небольшом торговом зале. Немного растерянный он спросил на кассе, директора. За  стеклянной дверью, куда указала кассир, восседала дородная женщина, отдавая какие-то распоряжения по телефону. Стульев не было, и Родион расхаживал прямо напротив двери, полагая, что, окончив телефонный разговор, хозяйка неизбежно его заметит. Как мыльные пузыри лопались картинки воображаемой встречи. Вместо хрупкой девушки ему предстала какая-то цитадель. Подмываемый мыслью смыться, он то и дело оглядывался на выход «Еще не поздно...» Наконец твердь заметила его нервозную вертлявость. Прикрыв микрофон ладонью, прямо через дверь, не скрывая недовольства, бросила:
     – Чего надо?
     – Прошу прощения! – он широко улыбнулся, и неожиданно для себя, приложив к уху ладонь, на подобии телефонной трубки, прокричал:
     – Мне бы позвонить?
     – Вам здесь не телефонная станция! Освободите офис...
   Родион мысленно перекрестился и, воздав хвалу Всевышнему, устремился к выходу.
   
               
XVI
         
     В начале апреля произошел случай, который жестко поделил работников стройки на «тех» и «этих». Кто-то обокрал квартиру, в которой Родион с Андреем недавно выложили паркет. Войдя утром проверить, насколько просох лак, они обнаружили входную дверь незапертой и повсюду следы варварского погрома. Во многих местах паркет был выжжен и залит парафином от свечей, вещи хозяев квартиры похищены, даже люстры были вырваны из своих гнезд. Мало того, что полы нужно было восстанавливать заново, этот разбойный налет цинично вменялся в вину Родиону и Андрею. Считали, что только они могли это сделать, прибегнув к содействию своих сочинских друзей. Тем более, всем было известно, как запросто Родион разделывается с дверными замками. Друзья были шокированы заявлением. Делившие кусок хлеба, теперь они находились по разные стороны баррикад. Одни, были  ворами, другие их судьями. Андрей был возмущен, доказывая свою непричастность к краже, Гурген же стоял на своем:
     – Вы виной всех бед, это ваши подельники обчистили квартиру, а вы им пособничали, видать, в доле у этих сволочей. Шакалы!
    Андрей в ярости хотел удавить Гургена, и только Родион удержал его. Общая беда снова объединила друзей. Диана была на стороне Пономарева, отстаивая их непричастность:
     – Всё, что угодно: он может изменить бабе, за доброй пирушкой вдрызг напиться, поставить на карту последнее, может, не оглядываясь на последствия, двинуть по морде любого, посягнувшего на свою честь, вступиться за друга. Но украсть, никогда!
     Ее аргументы, как и слова Андрея не принимались во внимание. Рьяную сторону в таком противостоянии занимал Гурген, открыто выказывая свою неприязнь.
     – Это они и их кенты устроили погром и кражу. Выходцы хрен знает, какой страны, и какого рода племени. Пусть теперь рассчитываются из своей зарплаты. А потом пусть у... к такой-то матери, – ругаясь по-русски и по-армянски, не унимался Гурген.
     Дживан сохранял, якобы, нейтралитет, но в глазах явно читалось желание склонить к признанию подозреваемых, мол «сознайтесь ребята, ведь это ваших рук дело». Эдик верил Андрею, но его голос был слабым блеянием среди не унимающегося гогота Гургена.   
     – Нет, Родя, просто так никому ничего спускать нельзя! – кипел Пономарев после  разборок, в каморке Родиона:
     – Некоторые считают, что надо прощать своих обидчиков. Ударят, мол, по левой щеке, подставь правую. Лично я не согласен с подобной трактовкой, люди, живущие по таким правилам, обречены на вымирание. Не прощай обид, даже самых незначительных, всегда ответь ударом на удар: зуб за зуб – глаз за глаз. Кстати, насчет зубов. Господь или сама природа, не наделив разумом животный мир, дала им средства защиты и нападения: быку рога, тигру клыки, яд змее... Заметь, каждая тварь пользуется средствами, полученными от природы – защита, агрессия, коварство... Со школьной скамьи нам известно, что в природе всё устроено разумно... Тогда почему мы, люди, обладающие интеллектом, имеющие в арсенале широчайший диапазон средств мести и защиты, должны спускать обиды? Я, например, глубоко убежден, что только страх неотвратимого возмездия заставит человека задуматься, прежде чем решиться на подлость. Так что, перефразируя Евангелие, я закончу так: не прощай никаких обид, и ответь на причиненное тебе зло...
     – Значит, кровная  месть! – блеснув театрально глазами, Родион пристроил сжатый кулак на животе, в месте, где у горцев находится кинжал. – Андрэй, будем всех резат! – отреагировал друг с нескрываемой иронией на тираду Пономарева.
     – Ладно, смейся, я сказал, что думал.
     – Успокойся Андрюха, поглядим, а там, как бог даст... Наша совесть чиста. 
    Разумеется, друзьям пришлось устранять все последствия набега, а вопрос компенсации ущерба от кражи пока висел в воздухе. 
   Через полторы недели поймали «пацанов», вновь пытавшихся проникнуть в квартиру. Состоялось судилище под председательством Гургена. Парни сознались в хищении, но согласились вернуть лишь те вещи, которые не успели сбыть. При этом заявили, что в случае передачи дела в прокуратуру, армяне будут иметь дело с их «крышей», а это точно обернется войной...
    – Оно вам надо, вы здесь все нелегалы, – дерзко огрызались воры.
     Поджав хвосты, строительная верхушка замяла дело. Перед Пономаревым и Нишановым извиниться никто не соизволил.
     Через несколько дней после разборки с кражей в комнату Налбадянов ввалился взвод автоматчиков во главе с офицером в форме федеральной милиции. Для всех строителей причина их появления осталась загадкой: то ли это была проверка нежилых объектов, то ли следствие всё той же пресловутой кражи – офицер никому ничего объяснять не стал. Собрали всех строителей в столовой, для острастки произвели два одиночных выстрела из автомата в потолок, обдав собравшихся градом штукатурки и наполнив комнату специфической пороховой гарью. Затем всех в кучей, под автоматами повели в ближайшее отделение милиции для установления личностей.
     У большинства, в число которых попали Диана, Родион и Андрей, миграционных документов не оказалось, а одного паспорта было недостаточно для нахождения на территории России. Дживан каким-то образом отмазал свою братию, видимо, преподнеся более веские «доводы». Такого  ловкого заступника как Дживан, у нашей троицы не оказалось – поэтому с ними, повели более жесткую беседу. 
    Первые вопросы градом посыпались на Диану. Очевидно, этические причины побудили майора пропустить впервой даму. Диана, правдиво отвечала на вопросы майора, вертевшего в руках ее зеленый паспорт, пока речь не коснулась её семейного положения.
     – Одна, такая красивая  и в такую даль?
     – Я не одна, мы с мужем приехали на заработки. В Узбекистане сейчас нормальную работу найти трудно, а у нас ребенок.
     – Ну и где же муж?
     Диана кивнула в сторону Андрея. Дживан негромко хихикнул, сказав что-то через плечо на ухо Гургену, тот скалясь, замотал головой. Майор вглядывался в паспорт Пономарева.
     – Не понимаю. У него стоит штамп о регистрации брака, но там совершенно другая фамилия.
     – Мы собирались после поездки узаконить отношения, – слукавила Диана, – а пока являемся гражданскими супругами...
   Теперь Андрей скосился в сторону Дианы, тень иронии подернула его губы. Тем не менее, он заверил майора, что  они именно так и намереваются поступить по возвращении в Ташкент.
     – Е-е-е... твою! Такой чумазый и Родион. Комедия! – осклабившись, обласкал майор Нишанова, листая его паспорт.
     – Ладно, – сложив паспорта стопкой, проговорил он. – Всем выправить документы, лично сам проверю исполнение. То же самое касается и дамы, она может быть свободна, а этих «коптегайских орлов» пропустить через «карусель», пусть на память оставят свои пальчики, кто знает, чего они могли натворить, и где могут всплыть их отпечатки. Всё!
     Пономарева и Нишанова повели внутрь правоохранительного учреждения. Когда с процедурой снятия отпечатков было покончено, их с миром отпустили. На выходе майор, вернув паспорта, со смехом пригрозил:
     – Смотри, сам проверю!
     – Что, Родя? Надо выходить на Дюмона. Пусть делает «ксиву». Майор – человек, возможно, добрый, но серьезный. Второй раз попадаться ему нам не резон. Закончим начатую хату и навострим лыжи. Осточертело мне все здесь: и армянский контингент, и «гражданская жена», и Сано, и Вано, и прочее, прочее говно. Все! Хочу домой к детям, к жене, – стенал Андрей, возвращаясь в своё бытхинское логово из милицейского опорного пункта.
     – Посмотрим, может, все уладится. Я бы еще поработал, ты же знаешь, «там» ловить нечего. Хотя я не меньше твоего соскучился по сыну, маме, – отвечал Родион поддавшийся настроению Пономарева.
     Конфликтующие стороны, проглотив каждый ком непонимания, стали относиться друг к другу более терпимо. Лишь Гурген, скрывая свою неприязнь, сторонился Андрея и Родиона, а при вынужденной встрече молча кивал головой, нервно перекатывая желваками. Дживан же олицетворял само добродушие. Чаще забегал на объект, интересовался, всё ли в порядке, не нужна ли какая помощь.
     – Пока вроде нет, – пожимая плечами, отзывались подрядчики.
     – Я же тебе говорил, Андрюха, всё наладится. Видишь, как Дживан вьется, чует свою вину, – скалился Родион, кивая в след прорабу.
     Вскоре помощь понадобилась. В один из визитов Нишанов подвел прораба к участку полов, где начали стелить паркет. Размазанная по полу мастика  сворачивалась, мешаясь с песком.
    Дживан вопросительно перевел взгляд на Родиона. Тот, присев на корточки, пошаркал ладонью стяжку. Ладонь, как наждачная шкурка, снимала песчаный слой. Дживан сразу все понял.
     – В-а-а-х, джан! С такой стяжкой весь паркет слетит к чертовой матери!
     – Вот и я о том же.
     – Это прошлой зимой мастерил один мой земляк, теперь его нет, уехал. Слушай, а сейчас что можно сделать, ара, а-а-а? Выручайте, – Дживан, хлопая ресницами, забегал глазами от Родиона к Андрею и наоборот. Я дополнительно заплачу, сколько нужно. В июне хозяева квартиры приедут, выручайте, а-а-а? Что можно сделать?
     – Выход есть – нужна многослойная фанера – скрепим со стяжкой, и уже на нее  уложим паркет, – хитро повел глазами Родион.
     – Это не проблема. Идея, слушай, верная. Завтра-послезавтра я завезу фанеру. Спасибо! – Дживан в чувствах пожал обеим руки.
     – Спасибо скажем друг другу опосля, – произнес Родион, когда дверь за прорабом закрылась. – Ты понял, Андрюха, какие лавы у него ходят? «Это не проблема». Надо залупить с него по полной как за новую стяжку, и пусть разматывается, капиталист хренов.
     – Лупи, на то ты и ведущий. Ну что, суши весла, как я понял, работа приостановлена, будем ждать ответный ход заказчика. Я правильно мыслю, Родя?
     – Как всегда!  Что, прошвырнемся по городу?
     – Забыл напутствие майора? Зачем лишний раз дразнить гусей? Сгоняем в офис к Дюмону, сделаем документы для собственного же спокойствия, пока выпало «окно», как?
     – Заметано! Собираем инструменты и вперед!     
 

XVII

      Пообедав на стройке, Пономарев и Нишанов отправились в сочинский офис Дмитрия Григорьевича Канарейкина. Следует отметить, что чебуречную у подножия Бытхи они миновали  не моргнув глазам. Только вперед! Хотя наверху слышался звон пивных кружек, и  воздух курился вожделенным духом пивного сусла. «Первым делом самолеты, ну а...»
     Часам к четырем друзья стучались в бронированную дверь офиса Канарейкина.
     – Что, мазурики, прохлаждаетесь средь трудовой недели? Никак забухали? – пожимая руки, балагурил Дмитрий, – Нет, вроде не пахнет...
     – Ты что нас как кобель на случке обнюхиваешь, чай не суки... – скалился Родион.
     – Ну ладно, опять какие-то проблемы? – спросил Дмитрий, усадив земляков за стол.
     О краже на стройке он уже ведал.
     – Недавно опять произошла заварушка, – Андрей во всех деталях рассказал о милицейской операции, на стройке и вытекающих последствиях.
     – И пальчики принудили оставить в картотеке, падлюки! – не удержался Родион, чтобы не присовокупить свою горечь обиды.
     – Короче, нужна регистрационная бумага, волковских-то «корочек» срок истек в прошлом году. Я, ладно, в городе проскакиваю, а этот...
     – Всё понял, братаны. Здесь недалеко есть фотостудия, щелкнем вас «пятиминуткой», я заберу фотки, паспорта и в ментуру.
    Фотография много времени не заняла – Дмитрий забрал снимки и паспорта своих подопечных. На обратном пути, как гостеприимный хозяин, купил три свертка лаваша, приглашая друзей символически отметить встречу. Родион и Андрей, переглянувшись, понимающе поджали губы и замотали головами.
     – Вот вам! – торжественно ставя на стол извлеченную из пластмассового ящика бутылку армянского коньяка, произнес Дмитрий, – как видите, осталось меньше полутора ящиков, остальное реализовано, так что, есть повод. Одну бутылочку можно оприходовать, – мурлыкал он, возясь с пробкой. – Немного с вами тяпну и поеду по вашим делам. Не знаю, к какому времени управлюсь. 
     Выпили, как водится «за все хорошее», вкусив по ломтику лаваша.
     – Все, братцы, простите, я побежал, – сказал Дмитрий и затем продолжил в форме инструктажа: – Так, я вас закрываю на замок, чтобы никто не потревожил, а вы особо не резвитесь – офис находится на полулегальном положении. Удобств нет, воды тоже нет. Допивайте коньяк, доедайте лаваш и ждите меня, я, как освобожусь, приеду. В случае чего – сообщу по телефону. Сегодня вы мои узники. Ха-ха-ха... – раскатисто рассмеялся Дмитрий.
     Початая бутылка долго не сопротивлялась, и в скором времени за ненадобностью была отправлена под стол. Друзья закурили, Родион, покуривая, косил глаза на бутылки, торчащие из ящика.
     – Ни-ни, Нишанов... даже, и не думай, – перелистывая свою записную книжку, и подтягивая телефонный аппарат, Пономарев упреждал возможные действия Родиона.
     «Ни-ни» в голосе Андрея звучало не очень убедительно, поэтому Родион позволил себе привести кое-какие аргументы:
     – Что, ни-ни? По-моему Дюмон ясно сказал: «Допивайте коньяк и доедайте лаваш». Лаваш мы не доели, а бутылок еще, как минимум, штук двадцать восемь осталось. Нам их пить, не перепить, – Родион, маслянисто лыбился, пытаясь казаться более пьяным, чем был на самом деле. Подлез к ящику, и стал пересчитывать заполненные ячейки. – Аккурат двадцать восемь, – заверил он. – Глаз – алмаз! Давай, Андрюха, еще одну опрокинем и баста. На крайняк, пришлем Дюмону бабульки и все дела, ему же всё равно их сбывать...
     – Не сметь! – гаркнул Андрей.
   Родион вытаращил глаза.
     – Не сметь, – пока... Я хочу дозвониться в Ташкент, переговорю с дочерью, а там уж вмажем, всё равно по какой причине.
     – Ну, вот другое дело, а то, я смотрю, не тронулся ли ты, родимый, – Родион настороженно хмыкнул. Он принял это как сигнал к действию – извлек бутылочку, откупорил ее, разлил по рюмочкам, порезал остатки лаваша в виде канапе, подпер подбородок руками и терпеливо стал ждать.
     Вызов прошел сразу, на другом конце провода трубку подняла дочь. Пономарев, как обычно, дежурными фразами справился о делах в доме. Дочь ответила, что все нормально, только в ее неубедительном голосе звучала такая горечь, что у Пономарева подкатился ком к горлу.
     – Папа, я знаю, что ты был в Ташкенте...  зашел бы. Или мы тебе стали совсем чужими?
   Андрей молчал, горло сдавило, глаза увлажнились. Наконец он прервал паузу:
     – Доченька, не говори так, никогда так не говори... Ты же знаешь, роднее вас у меня никого нет. Просто я запутался, запутался окончательно, ваш беспутный отец в этих бесконечных мытарствах, в блужданиях по дорогам, именуемым «жизнь», – Пономарев вновь на время прервался, чтобы успокоиться, затем продолжил: – Прости, родная, я очень виноват перед вами. Оставил вас, маму, может быть в самое трудное для вас время. Прости. Даю слово, я всё исправлю! А, как там она? – робко выдавил он.
     – А ты как думаешь? – раздалось в трубке. – Ведь она любит тебя, и мучительно страдает, всё еще на что-то надеется...
     – Скажи ей доченька, что я скоро приеду. Всё брошу, всё! У меня есть кое-какие деньжата. Мы снова заживем как прежде, скажи ей...
     – Нет, папа, – прервав экзальтированные возгласы отца, возразила дочь. – Я ничего ей говорить не буду. Чтобы снова не видеть ее такой, какой она была первое время после твоего ухода. Чтобы снова не видеть, как она, воя белугой, в кровь кусала свои губы, а потом днями лежала пластом, отрешенная от всего мира. Нет, я не стану ее обнадеживать. Если все твои слова окажутся ложью, она этого просто не переживет. Разберись в своих чувствах, а как поймешь, кто тебе важнее – приедешь и всё ей скажешь сам.
   Пауза…
     – Счастливо, папа…
     – До встречи... – Пономарев положил трубку.
     Некоторое время он сидел задумавшись и непроизвольно постукивая пальцем по корпусу телефонного аппарата. Родион вывел его из задумчивости. Осторожно, чтобы не ранить витавшую  бог знает где душу, спросил:
     – Сам-то веришь тому, что наобещал?
     Пономарев молча скосил глаза на друга, немного помолчав, помотал головой, отрешенно произнес:
     – Не знаю...
     – Трудно, конечно, поверить твоим обещаниям, но мысль свежая и разумная. Мой тебе совет, не сочти за банальность, – возвращайся в семью. Брось ты всё к такой-то матери. Если бы меня так ждала Ядвига. Э-эх, Андрюха! А эта стерва, ох, как она вертит тобой!   
     Пономарев вскинул глаза.
     – Да не таращи ты зенки, успокойся, не испугаешь. Это поначалу я боялся оскорбить ваши отношения. Думал, взаимные чувства, а пригляделся и понял, что не нужен ты ей. Обтирает она об тебя свои белые ножки.
     Родион, поддавшись порыву откровения, чуть не сказал большего. Он знал об отношениях Дианы и Дживана, Мирон как-то ему сболтнул, – раскрыл «тайну», которую порывался открыть Андрею. Щадя друга, Родион примирительно заключил:
     – Посмотри на себя, ты же весь высох...
     – А-а-а! Н-наливай! – разразился Андрей.
     – Так уже всё налито, тильки вас ожидаемо, – обрадовался Родион, услышав призыв друга, и потянулся рюмкой навстречу.
     Бутылка, жертвенно, угомонила клокочущие чувства друзей, обнажившими друг перед другом души. Третья, сама по себе появившаяся бутылка, не спрашивая чьего-либо позволения, хозяйничала на столе, щедро одаривая выпивох развеселым настроением, перенося все их проблемы в совсем другой, нереальный мир. Там, на дне стакана, зарождался другой, беззаботный вольный мир, увлекающий миражами иллюзий.
     С пустопорожними головами, где было место лишь чванству и самодовольству, они  пьяно таращились друг на друга, каждый выпячивая свои достоинства... Пономарев, распаленный бахвальством и алкоголем, уверенный в своей неотразимости, принялся названивать давним подругам. Где-то трубку не поднимали вовсе. Где-то отзывались, но тут же жалели, что подошли к аппарату, вспоминая «героя», как прошлогодний снег... Забывая кому уже звонил, Андрей названивал снова и снова.   
     – Да брось ты, Андрюха, трезвонить. Так и Димка не пробьется. Надо же как-то выбираться из этого узилища.
     – Какой к черту, Димка. Ты что, спятил? Время-то уже двенадцать, – Андрей, вглядывался  в наручные часы. – Куда он в такую пору? Придется здесь куковать до утра...
     – Ну и хрен с ним, все равно нас никто нигде не ждет. Только пить-то что будем?
     – Ты что, уже все прикончил? – с усмешкой, как бы, не поняв Родиона, отозвался Андрей, взглянул на ящики. – У-у-у! Вон еще сколько. Пей, Родя, сбылась, наконец, мечта идиотов.
     – Смейся, смейся. Я посмотрю, как ты часика через два посмеешься, когда от сушняка на стенку полезешь. Воды-то нигде ни грамма, а дверь на замке. Я уже как пересохший арык, момент и кранты.
     – Так выменяй коньяк на воду, пока еще кто-то маячит за окном, – не растерялся Пономарев.
     – О, это идея! А этот кто-то, не свалит с пузырем?
     – В каждом деле есть степень риска. Или рисковать, или помирать, – изрек, Пономарев пьяно ухмыляясь.
     Нишанов, вооружившись бутылкой коньяка, прильнул к оконной решетке и стал высматривать прохожих. Заслышав его не трезвый голос, люди шарахались от окна, не понимая, или не желая понимать слов его просьбы. Наконец молодой парень, похоже, студент, подошел к окну. Выслушав мольбу, согласился помочь, но, как и предполагалось – потребовал вперед стопроцентную оплату. Не оставляя никаких гарантий, кроме ссылки на общежитие, в сторону которого указывал рукой. Родион просунул сквозь переплеты решетки сокровенный сосуд.
     – Брат, обязательно вернись, иначе... – напутствовал он своего спасителя.
     Уже не споря, в едином движении мысли друзья извлекли из ящика следующую бутылку. Наливая по «ленточке» стали поджидать курьера, уповая на его благородства.
     По истечении получаса, послышался стук в решетку. Нишанов ринулся к окну. Самыми любезными словами благодарил он своего спасителя, принимая в руки, как светоч, баклажку с водой. Казалось, теперь уже без опасения умереть от жажды, можно было продолжить пиршество. Но союз уже развалился, кутаясь клубами сигаретного дыма, каждый был погружен в себя.
     Андрей, сузив диапазон абонентов, принялся атаковать Ташкент, не разумея, что там уже глубокая ночь, ему было необходимо поделиться своими печалями, высказаться и найти участие.
     – Андрюша, у нас уже три часа ночи, угомонись, пожалуйста, ты звонишь в третий раз. Муж ухе задает вопросы. Не создавай мне лишних проблем.   
     – Таня, Танечка, какой муж? Я уезжал – ты была свободна как ветер. Думал, по приезду связать наши судьбы, – плел Андрей.
     – Андрюша, не смеши меня. Будь твои слова открытыми, ты бы сделал это гораздо раньше, – не без иронии ответили в трубку. – Ладно, повеселились, и хватит. Прощай.
     В трубке зазвучал отбой. Пономарев, оставив аппарат. Осмотревшись Заметил Родиона полулежащим в углу дивана с прикрытыми глазами и открытым ртом. На коленях,   баклажка с водой, на полу стакан с недопитым коньяком. «Ухайдакался, сердечный…», – Андрей не стал его тревожить, отпил из своей посуды, закурил. Снова поднял трубку, но в ней стояло гробовое молчание – ни звука, даже зуммер не издавал своего гнетущего гула. Подергав телефонный провод, и убедившись в тщетности своих действий, он положил трубку на рычаг. Допил коньяк, разложил на столе руки и рухнул на них головою.
      Очнулся Пономарев от нестерпимой жажды. Продрав глаза, он уперся в Родиона. Тот. вполне жизнедеятельный, поглаживая ладонью баклажку бросил:
     – Никак, трубы горят, сударь? На, испей, родной. Я тут давненько за тобой наблюдаю, беспокоить не стал, а в окошко-то уж рассвет брезжит.
     Пономарев большими глотками прямо из горлышка гасил пожар в своем чрева. Утолив жажду, отставил баклажку. Затем, взглянув на товарища, спросил:
     – Что делать-то будем?
     – О, это извечный вопрос русской интеллигенции, особенно с похмелья, – отшутился Родион.
     – Телефон отключился, – Андрей поднес трубку к уху, чтобы убедиться. Потом подошел к ящику, что-то прикинул: «Пять бутылок как корова языком, что Дюмону-то скажем?
     – А ничего не будем говорить, – не оставляя веселого настроя, отозвался Родион. Сейчас для ровного счета откупорим шестую и  поправим здоровье, а там будь, что будет. Кто мы, мужики или как? Не впервой. Погасим мы все его коньяки.
     Жесткая заявление Нишанова предала уверенности Андрею. Особенно слово «мужики»,  которое заключало и силу и волю. Он согласился с Родионом. Друзьям недолго пришлось наслаждаться вновь зародившимся в глубине души теплом. Послышались щелчки ключей и лязг отпираемой двери. Родион едва успел закупорить початую бутылку и скрыть ее в кармане куртки. Морща нос от перегара и сивушных паров, в помещение влетел Дмитрий. Не здороваясь, он наклонился над ящиками и, повернувшись к землякам, процедил:
     – Ничего себе... шесть бутылок... И вы еще живы? Ну и аппетиты, господа! Этот-то ладно, с ним все ясно, – Дмитрий небрежно махнул рукой в сторону Родиона. – А ты-то! Взрослый семейный мужик, интеллигент, художник. Как ты мог позволить учинить такой беспредел? – войдя в раж, отчитывал Канарейкин бражников, которые, будто школяра, сидели, потупив взоры.
     Наконец, не выдержав головомойки, Пономарев хлопнул ладонью по столу.
     – Ладно, угомонись. За коньяк мы рассчитаемся. Успокойся, так уж получилось...
     – Пить-то нечего было, мы одну бутылку на воду поменяли, – присовокупил Родион.
     – Так может, мне еще пожалеть вас, сирых, и в ножки плюхнуться? Сколько ни звонил, телефон постоянно занят.
   Родион зыркнул на Андрея.
     – А теперь уже и не гудит, – Пономарев угрюмо протянул хозяину трубку. – По всей видимости, я запорол, исчерпав лимит. Ну, позвонил туда-сюда, а он и отключился. Ладно,  возмещу...
     – Хорошо, разберемся, – глубоко вздохнув, более дружелюбно продолжал Дмитрий. – Бумаги я ваши сдал в милицию, к концу недели будут готовы удостоверения, а там сам  лично завезу их к вам. – Сощурился и добавил: – А то ваши визиты мне слишком дорого обходятся. Сейчас, без обиды, ноги в руки и дуйте. Мне нужно здесь успеть навести марафет, придет дядька со своими клиентами, не обессудьте.
   Друзья наскоро распрощались, унося в куртке Родиона початую бутылку коньяка.
     – Ну и что мне с ней делать? – спросил Нишанов.
     – Придем на стройку, допьем вот и всё.
     – Нет, я на сегодня пас. Забирай и делай с ней, что хочешь. Можешь угостить армян. Заодно сделаешь рекламу товару. Они же, наверное, любят свой коньячок? Вот Димке и навар!
     – Давай, там разберемся.
     Диана, учуяв исходящий от Пономарева перегар, не стала задавать вопросов, но, увидев бутылку и предугадав намерения Андрея, заявила:
     – Если ты  сделаешь хоть один глоток, я забираю вещи и перехожу в другую квартиру.
     Предъявленный ультиматум, подействовал на Пономарева. Он поставил  бутылку на подоконник, накинул куртку и молча вышел.
               

XVIII

      От Андрея не ускользнула некоторая нервозность в настроении Дианы, и на то были свои причины. Ночь, которую Пономарев провел в офисе Канарейкина вместе с Нишановым, без меры поглощая коньяк, она тоже провела не одна.
     Диана время от времени заглядывала к Анне Ивановне, когда по хозяйственным делам дорога выпадала в сторону ее дома. Анна Ивановна всегда радушно принимала гостью, угощала чаем, сама же, с ее позволения, прикладывалась к рюмочке своей фирменной наливки. Вели разговоры о житье-бытье, больше уклоняясь в свою, бабью сторону.
      Накануне той ночи Диана, управившись с делами, после обеда отправилась к Анне Ивановне. Как обычно, Диана за чаем, а Ивановна со своей неизменной рюмочкой, делились новостями. Казалось, все было как всегда, только в этот раз Анна Ивановна заметила особый блеск глаз Дианы.
     – Ну, говори, девка, что случилась? – простодушно и доверительно улыбнулась она ей.
     – Да ничего, – не без лукавства во взоре Диана вскинула свои длинные ресницы. Она не знала с чего начать, как деликатнее обратиться со своей довольно фривольной просьбой.
     – Да говори же ты, чего уж там, чай, не чужие, – поощряла к откровению Диану хозяйка, возбужденная наливкой.
     – Помните, я вам как-то говорила о прорабе-армянине на стройке?
     – Помню, чего ж не помнить. Сама же всегда о нем разговор заводишь, какой он хороший да славный. Как его там величают, дай,  вспомнить... На мебель похоже, Диван, что ль?
    Гостья расхохоталась.
     – Да не диван, а Дживан...
     – А кто их там разберет – Диван, Дживан – всё одно дрова. Не люблю я их. Вон, мой казачек, Митяй, хоть и плюгавенький, зато свой, русский. Опять куда-то усвистал, и где его только носит нелегкая. Ба! – спохватилась Ивановна, прикрыв рот пальцами, видя, как Диана меняемся в лице, тускнея взором. – Да ты никак, девонька влюбилась в своего, как его там... А как же Андрейка, так и не заладилось? Ой, ты, Господи. Мужик-то какой, таких еще поискать надо. И чего бабам всё неймется, не понимаю, – хозяйка пригубила рюмочку.
     – Да не могу я, Анна Ивановна, как ни стараюсь, преступить через его измену. Он и так, и сяк, а я не могу. Опостылел он мне. Как он только ко мне в постель, я сразу ту корову грудастую представляю, с которой он мне изменял, и все желания разом пропадают. Это пытка. Не мо-гу! 
     – А тот, что ж, святой? Все они кобели. И женат никак?
     – Женат, – вздохнула Диана, – и дети есть...
     – Он-то тебя любит?
     – Говорит, что любит, – снова блестя глазами, откликнулась Диана. – Говорит, что закончит строительство, поедет в Армению, разведется с женой, и будет обосновываться в Сочи. Здесь у них своя армянская диаспора. Сергей Тер-Акопян, ее председатель, крутой мужик. Обещал помочь, да и работы здесь уйма. Говорит, купит дом, оформит со мной отношения. В смысле, возьмет замуж, ну и Лолиту удочерит.
     – Ой, прости, дура ты, девка. Прямо, манна небесная посыпалась на тебя. За своей любовью ни хрена-то мы не видим. Слепит она нам глаза, и тянемся мы за ней, как слепые котята за блюдцем молока, не ведая, куда она приведет. Все они поначалу обещают золотые горы, а как улучат момент – сразу в кусты. Особенно эти кавказцы. Они не в жизнь не оставят свои семьи. Что значит, он своих родных детей бросит, а твою примет? Жди! Ой, гляди, девонька, тебе куковать, тебе и решение принимать.
     – Нет, он не такой, – не найдя аргументов для возражений, выдавила Диана.
     – К черту этих мужиков, давай по маленькой...
     – Вы же знаете, я не пью.
     – А я пью! Твое здоровье девонька!
     – Андрей сейчас тоже в Сочи, и работает здесь на стройке у Дживана вместе со своим ташкентским другом. Выполняют какие-то столярные или плотницкие работы, я в этом не разбираюсь, в общем, что-то мастерят.   
     Подойдя к сути своего визита, по-лисьи лукаво, вкрадчиво Диана залепетала:
      – С Андреем мы живем в одной квартире... – гостья как бы засмущалась, – но вместе уже давно не спим. Украдкой встречаемся с Дживаном,  разумеется, там уж и все остальное...
     – Андрей знает о вашей связи с этим Дживаном? – перебив откровения Дианы вопрошала Анна Ивановна. По интонации чувствовалось, что она принимает сторону Пономарева.
     – Ой, что вы, боже упаси! Я боюсь сказать ему об этом. Не за себя боюсь, боюсь за него. Он-то что, прямой, прет на пролом. Отмахался и успокоился. А эти, – Диана ограничилась местоимением, – сами знаете, или сразу прибьют, а не получится, так потом исподтишка всё равно достанут. Вот и ломаю всё время голову, где встречаться в следующий раз, чтобы перед Андреем не светиться. Однажды он выбил несколько дверей на стройке – меня искал, поэтому лишний раз подумаешь. Днем-то,  возможность есть, у Дживана в прорабской, но эти короткие случки, как у собак, совсем не то. Хочется по-человечески, – разоткровенничавшись, Диана вопросительно вскинула на хозяйку брови.
     – Что, хата нужна? – рубанула Анна Ивановна. – Да ради бога, сейчас все равно не сезон, постояльцев нет. Как надумаете, – пожалуйста.
     – Сегодня можно? Мы заплатим, – просияла Диана.
     – Ох, и скорая же ты, девка, как я погляжу, – с усмешкой в голосе покачала головой хозяйка. – Можно, тащи своего Дивана. Андрея только жалко... Ох, пробросаешься ты, девонька. Могла бы преступить через себя, нас баб, Господь не зря терпением наделил.
     «Вот ты и терпи своего Митяя, а у меня любовь взаимная», – мелькнуло в голове Дианы.
     – Как бы не вышло потом, что «локоть близко, да не укусишь».
   Вечером Диана подкатила к Дживану с предложением о романтической встрече.
     – У меня в вагончике? Дианочка! – стараясь подавить раздражение, отозвался он. – Очень романтично! Чтобы твой ревнивый Андрей снова носился по всей стройке? Я видел, как он глазел в сторону вагончика, не хватало, чтобы он еще туда ворвался. Кстати, угомони его, он считает, что ему все дозволено – глубоко заблуждается. Мне, слушай, это уже порядком надоело. Да и не только мне. Гурген знаешь, какой зуб на него точит...
     Диана потупилась.
     – Дай срок, чтобы он свыкся с мыслью, что между нами всё кончено. Ты же знаешь, только заикнись, какие начнутся разборки, дойдет до поножовщины, а оно тебе надо? И так стройка в поле зрения у милиции.
     – Хорошо, что ты хотела? – смягчившись, спросил Дживан.
   Диана подняла на него глаза цвета синего моря, полные любви и нежности, глаза красноречивее всех слов говорили о переполнявших ее чувствах.
     – Я договорилась с одной давней приятельницей, она по приезду в Сочи сдавала нам комнату. Она разрешила снимать у нее комнату в любое время. Я договорилась на сегодня, милый, всю ночь будем одни...
     – А как ты утром отчитаешься перед своим Отелло?
     – Ой, скажу, была у Риты. А ты придешь позже, тебя он ни о чем не спросит, мало ли какие у тебя дела. В восемь часов после ужина встретимся у магазина, подальше от глаз, хозяйку я уже предупредила.
     Вручив Анне Ивановне коробку конфет и прихватив с собой бутылку шампанского с плиткой шоколада, любовники приняли из рук предусмотрительной хозяйки бокалы и уединились в  комнате.
    После уверений в вечной любви, Диана положив свою руку на грудь Дживана, потянулась губами к его щеке.
     – Тебе хорошо? – спросила она шепотом. – Ты любишь меня?
     – Да, конечно, – слегка скосив глаза в сторону Дианы, выдавил он. Сказать «люблю» у него не хватило совести.
     – А когда ты поедешь в Армению? Ты же обещал скоро развестись с женой. На стройке, как я поняла, дела идут к завершению, некоторых своих ребят ты уже переводишь на другие объекты. Мирон сказал, что на днях он съезжает с Самвелом и Вано.
     – Когда, когда? – возмутился Дживан. – Дома не все благополучно, за родителями нужен догляд – старые стали, кто о них позаботится? Давай всё это отложим на некоторое время, не могу я сейчас заниматься устройством своей судьбы.
     Диана демонстративно убрала руку с груди Дживана. В ее мозгу всплыли слова Анны Ивановны «Да, пожалуй, она была права... Но ведь я же люблю его, и он клялся...»
     – Что Дианочка? Все образуется. Избавимся от твоего Андрея, и все будет замечательно.
     «Да, будет. Тебе сейчас нужно только мое тело, не более. Без Андрея, тебе, конечно, будет вольготней и безопаснее. А все-таки, ты его боишься, хоть и находишься под защитой своей своры, – размышляла Диана. – Все равно я добьюсь своего, ты будешь только моим...»   
   
     Огорченный выпадом Дианы, Пономарев отправился немного развеяться. Пройдя мимо одинокой сосны, кивнув ей повернул к воротам стройки, навстречу ему шел Дживан. Мужчины обменялись рукопожатиями.
     – Что такой грустный, джан?
     – Вчера вместе с Родионом заночевали у Дмитрия в офисе. Немного, как водится, выпили. Диана раскудахталась...
     Дживан сразу смекнул, что Андрей дома не ночевал, значит, он и Диана вне подозрения.
     – А, что так, дорогой? – принялся разыгрывать участие прораб.
     – Э-эх... – теребя Дживана за край куртки, доверительно сообщил Андрей: – Принес с собой недопитую бутылку, хотел немного выпить, а она на дыбы. Какая муха ее укусила?
      «Я-то знаю, брат, какая «муха» ее укусила», – мысленно ерничал Дживан. – Ухмыльнувшись,  спросил:
     – Значит, ни в какую?
     – Хочешь попробовать? Пятизвездочный! Ваш, армянский «Арарат». Понравится, можешь, предложишь своим соплеменникам. Дмитрий подгонит.
     – Пить не буду, рано, да и дел еще много, а взглянуть можно.
   Они направились к Андрею. По пути Дживан, упиваясь своим превосходством в расположении к нему Дианы, для остроты ощущений и ухарства, спросил Пономарева:
     – Андрей, а женщины в любви способны на многое?
     – В смысле?
     – Ну, скажем, на самопожертвование, ради любимого...
     – Женщины любят не так, как мы, мужчины, – ответил Пономарев. – Если она влюблена по-настоящему, ей больше никто не нужен. Ради любви она способна пойти, как ты говоришь, на самопожертвование, даже унижения, вплоть до самоубийства, лишь бы не быть разлученной с любимым. Я уж не говорю о Ромео и Джульетте. Примеров тому достаточно в мировой литературе. Много тому примеров и в русской классике, в той же драме Островского «Бесприданница», где, несмотря на запрет матери и угрозу расправы со стороны жениха, Лариса рвется к своему любимому, круша все препятствия на своем пути.      
     Дживан многозначно посмотрел на Андрея, проводя параллель между героиней Островского, и своей пассией, прикидывая в голове возможные действия эмоциональной Дианы на случай разрыва их отношений. «Да, эта сумасбродная женщина со своей безудержной любовью неизвестно как себя поведет...»
     Дианы в доме не оказалось. Пономарев открыл дверь своим ключом, пропустил Дживана. Прораб поблуждал взглядом по кухоньке, задержался на широкой постели Дианы.
     – Не холодно? – спросил он, потрогав разделяющий оба ложа отопительный радиатор.
     – Нормально. Уже весна. Зимой было холодновато.
     Андрей подал Дживану бутылку с коньяком. Тот внимательно рассмотрел ее, поводил пальцем по этикетке, затем, откупорив капроновую пробку, понюхал содержимое, поджав в недоумении губы. Пономарев протянул ему чистую чайную чашку. Дживан отлил немного и отпил глоточек, затем растянулся в улыбке:
     – Нет, Андрей-джан. Это полнейший фальсификат – хорошо очищенный, ароматизированный и подкрашенный самогон. Добротная залипуха. Для несведущего человека вполне сойдет, но платить за него как за марочный коньяк, по меньшей мере, глупо. Моим ребятам я такой продукт не предложу.
     – Да я не собирался разворачивать здесь бизнес. Дмитрий сам не знает, что его продукция попала сюда. Мне ее отстаивать или хулить, резона нет. Не коньяк, так не коньяк, допьем его на досуге с Родионом, и дело с концом.
     – Правильно! – улыбнулся Дживан. – Кстати, сегодня до обеда подвезут фанеру, так что, вы не загуливайте.
     – Да нагулялись уже, – бросил Андрей. – Поднимусь к Родиону, подготовить инструмент.   
               
               
XIX
   
     На дворе разгуливал апрель, лаская первых отдыхающих весенним теплым солнышком. В необъятной чаше лазурного моря,  отражалось небо с проплывающими легкими облачками.
      Родион и Андрей стелили фанеру, готовя для паркета основу. Канарейкин, как обещал, привез регистрационные удостоверения, так что Родион мог безбоязненно выходить в город. В очередной воскресный призыв Пономарева похлюпаться в баньке, он с удовольствием согласился.
     Не торопясь, пешком дошли до Ривьеры, прошлись по набережной, наслаждаясь целебным морским воздухом, прогулочным шагом добрались до баньки. Помывшись, друзья спустились в бар. Светлана их приветливо встретила. Отведав бутылочку пива новой марки, Родион вскоре ушел, ссылаясь на неотложные дела, а Пономарев, расположившись за столиком невдалеке от барной стойки, попивал пиво, закусывая кириешками и рыбными палочками. Светлана изредка подсаживалась к нему, и они непринужденно болтали.
     «Разнюхали...», – отметил про себя Андрей, увидев появившуюся троицу армян – работников бытхинской стройки.
     Около восьми часов вечера Пономарев распрощался со Светланой и пешком отправился в свои чертоги.
     Было уже темно, когда, одолев кручу, он выбрался на площадку возле дома напротив светящегося окна квартиры братьев Налбадянов. Решив подшутить, Андрей, взобрался на цоколь и заглянул в окно. Армен сидел за столом, спиной к окну, и пялился в телевизор. Дживан в одежде сидел на своей кровати, у его ног примостилась Диана, обняв руками его бедра положив голову на колени, преисполненная печали, она в чем-то его убеждала. Он же, застыв как мумия, хранил молчание, позволяя ей голубить себя. Пономарев отпрянул от окна и ринулся к двери. Ворвавшись в комнату, рванул Диану за плечи, Дживан  прикрыл свою голову руками. Андрей, как пушинку в мгновение ока втащил сожительницу за руку, по лестнице на второй этаж и, отвесив несколько оплеух, оставил ее наверху. Затем ринулся вниз, вбежал в комнату Налбадянов и с кулаками накинулся на Дживана. Несколько человек гирями повисли на его руках, не позволяя ему сделать ни малейшего движения. Вся армянская команда во главе с Самвелом заполнила жилище Налбадянов. Андрей неистовал, пытаясь пробиться к Дживану, но дюжина крепких рук сковали его тело.
     – Успокойся, Андрей! Протрезвеешь, завтра поговорим, – пытался урезонить его Дживан, непослушными губами, кривя рот в нервном исступлении.
     – Хорошо! – выплеснув первые эмоции, и понемногу приходя в себя, согласился Андрей. – Отпустите свои грабли, что повисли? Завтра, так завтра... Только как мужики, с глазу на глаз, а не в кругу твоих борзых опричников.
     «Оковы» ослабли, Андрей отправился к себе. Войдя в квартиру и не раздеваясь, лег на кушетку.
     Проснувшись, он увидел Диану, неподвижно сидящую на своей кровати. Падающий из окна свет высвечивая гематому на скуле и огромный синяк вокруг левого глаза.
     – Зачем ты это сделал? – без тени раздражения и неприязни, спокойно спросила она. – Ведь я же тебе никто: не жена, ни любовница, ни сожительница. Какое ты имеешь право так зверски избивать меня, кто я тебе?
     – Прости, я не осознавал, что делал, в моей голове все померкло... Если бы ты раньше сказала о ваших отношениях, ничего подобного не произошло бы. Ведь я всё это время надеялся, а ты лгала мне, ублажая Дживана, – мешая обвинения с оправданиями, не без эмоций заговорил Андрей.
     Диана иронично скривила губы.
     – Надеешься, а сам, не теряя времени, мотаешься по баням?
     – Оставь. С той девочкой из бани у меня  чисто платонические отношения, мы встречаемся как приятели.
     – Мне все равно, с кем и какие у тебя отношения, это твое личное дело. Я же буду поступать по своему усмотрению. Дай слово мужчины, что больше никогда не будешь распускать руки, иначе я сейчас же пойду в поликлинику и проведу медэкспертизу.
     – За все свои действия я готов ответить, но вчера я действительно не мог совладать с собой.  Прости, обещаю, раз ты человек посторонний –  я не имею на тебя никаких прав. 
     – Значит, договорились: я вольна в своих действиях, а ты в своих. Видеться с дочерью я тебе не запрещаю, это твое право, а мне лично  от тебя ничего не нужно...
     Андрей отрешенно кивал головой. Его сознание тонуло в зияющей пустоте, рассудок туманился, почва уходила из-под ног, он кинулся к Диане, схватил ее плечи и как одержимый повторял:
     – Я же люблю тебя, люблю!
     – А я тебя нет, – безучастно отозвалась она, скрывая косметикой следы побоев, и пошла на кухню готовить завтрак.
     После ее ухода, к Андрею поднялся Дживан, совершенно обескураживший Пономарева своим заявлением:
     – Слушай, Андрей, ты напрасно нервничаешь, у меня с Дианой никаких других, кроме производственных отношений нет. Она сама бегает за мной, не дает прохода. Я ей говорю: «Андрей мой друг, как я могу крутить шуры-муры с его женой, когда мы живем под одной крышей, и едим один хлеб». Слушай, Андрей, ты скажи ей, пусть она оставит меня в покое, – Дживан наивно захлопал ресницами. – Андрей, я ничего не могу себе позволить... У меня же в Армении жена, дети. А ты вчера, не разобравшись, налетел, стал все крушить. Ты был неправ, джан.
     Пономарев, теперь вообще уже ничего не понимая, осоловело глядел в пустоту, поражаясь, до какой степени они считают его идиотом.
     После разговора с прорабом, Пономарев поднялся к Родиону. 
     Нишанов встретил Андрея прохладно.
     – Что, опять воюешь? Смотри, довоюешься, порежут они нас здесь, как гусей рождественских. Я уж в курсе происшедшего. Оставь ты её в покое. Пусть сама определяется в своей жизни. Мне-то давеча, вон как плел о свободе выбора, а как самого коснулось, так заметался...
     – Я тебе скажу то, о чем ты еще не знаешь! – перебил его Пономарев. И слово в слово передал оправдательную ахинею Дживана.
    Родион нарочито отвесил челюсть, и громко расхохотался.
     – Он что держит тебя за дурака? –  Видать, побаивается, а с какого ляду, не понятно...  имея за собой такую орду. В принципе, Андрюха, они спокойно могут нас здесь урыть, и хрен кто концы отыщет. Может эта движуха уже и готовится по-тихому. Ночью без лишнего шума по горлышку, и ага, – посерьезнел Родион от собственных умозаключений.      
     – Ладно тебе, развел бредни. Кишка у них тонка для этого, – возможно больше успокаивая себя, уверял Пономарев. – Ты сам-то ночью, во время бучи, где был? Что-то я тебя нигде не видел, – лукаво заметил Андрей.
      – Да ты вообще хоть что-нибудь видел? Когда тебя армяне заламывали, я был позади. Через эту кучу невозможно было пробраться, они на меня даже внимания не обратили – все устремились на защиту своего благодетеля. Потом гляжу, вроде ты присмирел, ну, и я отравился к себе. Андрюха, угомонись, давай спокойно доработаем объект. Мне тоже кажется, пора отсюда валить.

    
XX
   
     Часть людей переходила на новый объект в районе «Красной поляны» возводить свиноферму. Видя неприкаянное положение Андрея, в приватной беседе Эдик предложил ему  поработать вместе с ними  на строительстве  комплекса.
     – Дживан и Гурген остаются здесь с частью рабочих, Сергей Тер-Акопян им подыскал другой объект в Сочи, – Эдик вопросительно взглянул на Пономарева, затем скромно добавил: – Свиноферму Дживан поручил мне, так что я там буду вроде прораба...
     Пономарев улыбнулся, он прекрасно понимал добрые побуждения Эдика, пытающегося оградить его от лишних проблем. Поблагодарив его за предложение и сославшись на неопределенность своих планов, Андрей пока отказался. В голове еще витали идеи, зароненные Дмитрием Канарейкиным.
     Внешне на стройке всё, обстояло спокойно, но чувствовалось какое-то внутреннее напряжение. Иногда оно выражалось в косых взглядах отдельных работяг, демонстративном игнорировании Гургеном Андрея и Родиона. Правда, им от этого не было ни холодно, ни жарко, Дживан, как ни в чем не бывало, курировал работу своих подопечных, восхищаясь отличной работой Родиона. Встречаясь взглядом с Андреем, глаз в сторону не отводил, считал себя непогрешимым. Диана,  управившись по хозяйству, обычно домой не спешила, вечерами допоздна пропадала на посиделках. Вернувшись после трудового дня в их совместную обитель, Андрей еще долго  слышал то тут, то там ее задорный смех, острыми пиками вонзавшийся в его кровоточащее сердце. Он же, нахлобучив маску безразличия, глубоко скрывал свою боль от окружающих, даже Родион не догадывался о его терзаниях.
     Тридцатого апреля была уложена последняя паркетная доска. После первомайских праздников Нишанов и Пономарев намеревались отшлифовать и покрыть лаком полы, а там уж можно и рапортовать Дживану об окончании работы, получить причитающиеся денежки, а дальше думать, как распорядиться своей судьбой. К вечеру того дня на стройку пожаловал Дмитрий. Видя, что друзья плюют в потолок, предложил в предпраздничный день прошвырнуться по городу. Побродив по набережной, друзья нырнули под сень платанов уютного кафе с фонтаном и видом на море. Под ликерчик и мясное ассорти повели беседу о ближайших планах. Дмитрий снова заговорил о рекламном агентстве.
       – Пока поработаем под эгидой дядьки, а там отпочкуемся. Будет свой расчетный счет в банке, – глядя на Андрея, вдохновенно взывал Канарейкин. Нишанова по каким-то своим соображениям он в расчет не брал.
     – Туфта все это, не выпустит он тебя из-под своей опеки, – ввернул все-таки свое мнение Родион. – Будешь до скончания века на него пахать.
     Дмитрий отмахнулся от него как от назойливой мухи.
     – Я не знаю, – отозвался Андрей, – дай мне сначала разобраться с самим собой.
     – Понимаешь, время, время уходит! Я без твоего согласия ничего не могу предложить дядьке. Нужно составить бизнес-план, определить объемы, сделать необходимые расчеты...
     – Давай так: после первого мая, максимум через неделю мы закончим работу у Дживана, получим расчет, а там уж и поговорим. Идет? – Пономарев протянул руку.
    Дмитрий хлопнул в ответ.
    Вскоре подвыпившие друзья решили отправиться в бар бани. Кроме барменши в баре не было ни души. Андрей представил Светлане Дмитрия и, заказав всё, что льется и пьется, пригласил барменшу к столу. Пономарев устремился губами к Светлане, она, не скрывая радости, подставила свою щеку. Дмитрий, не получивший со стороны Светланы возражений против своего ухаживания, предложил ей как невинную забаву «забить косячок» – альтернативу пресловутой марихуаны, отведать вкус высшей котировки узбекской анаши.
     Для Андрея и Родиона увлечение Дмитрия «травкой» оказалось полной неожиданностью. Как ни странно, но Светлана предложение приняла.
     – Ради интереса, чуточку попробую, – глядя на Андрея наивно произнесла она.
     – Как знаешь, решай сама, – отозвался Пономарев, скосив осуждающий взгляд на Канарейкина.
     Дмитрий предложил и друзьям окунуться в мир иллюзий, но те отказались.   
     – Кури сам это дерьмо, – не удержался Родион.
     Дмитрий и Светлана укрылись в лабиринтах вестибюля, дабы не подавать лишних толков для вдруг нагрянувших посетителей.
     Пока хозяйка отсутствовала, в бар, как это у них принято, шумною толпою ввалилось человек семь армян с бытхинской стройки во главе с Гургеном. Увидев своих знакомых, большая часть  строителей поприветствовала их веселым гоготом. Чувствовалось, что до баньки они тоже уже приняли на грудь.
     Громко двигая стульями, армяне, расселись за столы. Эдик подошел к столику Андрея и пожал руки. Услышав гвалт Светлана мигом появилась, готовая угодить клиентам. «Вот поэтому ты никогда не сможешь быть моей женой...», заносчиво подумал Пономарев.
     Получив свой заказ, строители стали оживленно обсуждать окончание работ на Бытхе. Гурген между тем нет-нет, да бросал на Андрея свой ястребиный взгляд, особенно, когда Светлана присаживалась к нему за столик и пожимала его руку.
      Веселье набирало обороты. Каждая компания балдела сама по себе. Дмитрий, немного огорчившийся от невнимания Светланы, уже ни от кого не скрываясь, тут же за столом забивал гильзу папиросы смесью табака с анашой.
     Разгорячившись крепкими напитками, собравшиеся все чаще выкрикивали тосты опорожняя рюмку за рюмкой. Вскоре кое-кто из горцев пустился в пляс. Родион, сославшись на невозможный гвалт, распрощался с хозяйкой и друзьями и ушел.
     Лезгинка обрастала все большим числом танцующих. Рьяно отплясывал Гурген, резко поворачивая голову из стороны в сторону. Эдик, обращаясь к столу Андрея, махал рукой, приглашая их принять участие в танце. Пономарев, поглощенный беседой со Светланой, к пляске интереса не проявлял. Дмитрий отправился в вестибюль получить свою порцию кайфа.
     Отделившись от толпы танцоров, к столу Пономарева ринулся Гурген, вытянув руку через стол, он пытался ухватить Андрея за нос. Увернувшись, Андрей пятерней оттолкнул его. Гурген влетел в гущу своих товарищей. Прекратив танцы и сдерживая боевые порывы Гургена, армяне спрашивали друг у друга, что произошло.
     – Андрей, что случилось?  – спрашивал Эдик не без эмоционального надрыва.
   Тот недоуменно пожал плечами:
     – Не знаю, с чего ваш красавец подлетел ко мне. Сорвался, что ли?
     – Замолчи, козел, убью! – трепыхался Гурген в объятиях соплеменников. – Выйдем на улицу, поговорим как мужчины, я тебе покажу, кто здесь хозяин.
     – Идем, коза, – спокойно заявил Андрей, встал из-за стола и направился к выходу.
     Эдик и остальные армяне пытались уладить конфликт, но Гурген был не приклонен, цедя сквозь зубы армянский мат.
     «Вот это и есть то самое г…, по которому судят обо всей нации», – в голове Пономарева промелькнул недавно состоявшийся разговор на эту тему между ним и Родионом. Светлана с влажными глазами пыталась остановить Андрея.
     – Мне всё равно, пусть эта «коза» извинится, и инцидент будет исчерпан.
     – Я никогда ни перед кем извиняться не буду! – шипел вконец ошалевший горец.
     Пономарев, приподняв плечи, развел руками, и шагнул за дверь. Вся орава кавказцев устремилась за ним. На улице было темно, лишь дом напротив светился окнами, да пара тусклых фонарей освещала портал бани.
     Не успел Пономарев спуститься с крыльца, как ощутил сильный удар в ухо, нанесенный сзади. Он мгновенно повернулся, схватил Гургена за занесенную для следующего удара руку, дернул на себя и уложил на спину у основания ступенек. Затем молниеносно оседлал его и с остервенением принялся молотить по физиономии. Опешившая толпа армян пыталась отодрать Андрея от жертвы. Сыпались тумаки. Из дома напротив слышались крики прекратить драку, сыпались угрозы вызвать милицию.
     К моменту, когда Пономарева оторвали от Гургена, послышался вой милицейской сирены. Все поспешили укрыться в баре и в мгновение ока расселись по своим местам. Разбитого Гургена усадили спиной к входу, Светлана заняла место за стойкой. Театр демонстрировала покой и умиротворение. Сержант пристально оглядел притихшую публику.
     – Что за бузу вы здесь устроили? Что не поделили? – глядя на попавшееся в поле зрение в кровоподтеках лицо Гургена, вопрошал он. – Что молчите, чурки?
     – Слушай, начальник, ми ничего здэс нэ устраивали, мирно сидим, пьем вино, никаво не трогаем, а-а? – начал объяснения с сильным акцентом один из горцев. – Просто Гурген пошел в туалет и упал. Ми его вивели на улицу, чтоби подишал, вот и все, начальник.
     – Так, всех кавказцев в кутузку, – отдал приказ сержант своим подчиненным. – Там разберемся...
   Армяне организованно и безропотно последовали к выходу. Даже ретивый Гурген не издал ни звука. Андрей с Дмитрием остались за столом. Сержант еще раз окинул помещение, кивнул головой хозяйке, пожелал компании приятного времяпровождения и удалился.
     – Ой, слава богу, все обошлось, – воскликнула Светлана.
     – Да... пронесло.
     – Не знаю на долго ли, – заметил Пономарев, разглядывая свой истерзанный свитер. – Попрусь домой как бомжара, надо тачку ловить.
     Светлана обняла его голову.
     – Бедненький, а как же ты сейчас явишься в их логово?
     – Может останешься у меня в офисе? – отозвался Дмитрий. – Неизвестно как они тебя там встретят. А ты молодец, настоящий мужик.
     – Во! Поэтому, ты сейчас проводишь Светлану, а я отправлюсь к себе, чтобы некоторые не думали, что запугали гвардии сержанта Андрея Пономарева! Ежели что, завтра заглянешь проведать, лады?
     На выходе Андрей первый раз поцеловал Светлану в губы...
     Стройка стояла на ушах как развороченный муравейник, когда появился Пономарев, братья Налбадяны кинулись к нему с вопросами.
     – Спроси своего Гургена и тех, кто был с ним в бане.
     – Их забрали в милицию. Говорят, очень сильно избили. Эдик позвонил мне по телефону, я отправил за ними человека в вытрезвитель, скоро должны быть. Слушай, толком не могу разобрать, что произошло. Зачем ты вызвал милицию?
     – Никакой милиции я не вызывал, а на вопрос, что произошло, лучше всего ответит тебе Гурген, он зачинщик драки, больше мне сказать нечего.
     Андрей поднялся к себе, Диана была дома. Она уже в общих чертах, знала о конфликте в бане и попросила Пономарева рассказать, как все было. Андрей рассказал все без утайки.
     – Дживан сказал, что  Гурген сильно избит, он поклялся тебя убить.
     – Поглядим, кто кого...
     Диана сходила на кухню, принесла  большой кухонный нож, спрятав его под кофтой. На глазах Андрея извлекла его и положила под одеяло на своей постели.
     Пономарев не успел ни о чем спросить. На лестнице послышался гул голосов, и громкий топот. В мгновение ока кухонька, где ютились Андрей с Дианой, наполнилось возбужденными людьми. Те, кто не вместился, толпились в коридоре. Дживан пытался призвать к спокойствию, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. 
    Гурген не унимался:
     – Нас из-за них забрали, они там курили анашу, а этот «козел» вызвал ментов и... – Гурген не успел договорить. Андрей хлестким прямым ударом в челюсть заткнул его.
     – Это тебе за «козла»!
     Гургена снова начали успокаивать, шум немного утих.
     – Андрей, успокойся, оставь Гургена, не обращай внимания на его слова, ему и так сегодня досталось, – прорвался  голос Дживана. – Кто вызвал милицию?
     – Когда на улице началась драка, многие видели это из соседнего дома, возможно, кто-то и позвонил в милицию. Я точно знаю, что с нашей стороны такой подляны никто сделать не мог, тем более в баре нет телефона.
     –  А кто первым начал скандал и из-за чего?
     – Дживан, я сам ни черта не понял. Мы сидели с барменшей за столом, спокойно беседовали, потом она пошла обслужить кого-то из ваших. Вдруг твой – Пономарев на мгновение замялся, выбирая синоним для оппонента, –  джигит ни с того, ни с сего кинулся ко мне. Я понял, что не с намерением облобызать меня, ну и оттолкнул его. Вот и все.
     – Убью, сволочь! Ночью зарежу! – снова прорвался Гурген.
     Дживан распорядился, чтобы его увели.
     Слова Андрея убедили народ. Эдик подтвердил, что так оно и было. Все разошлись.
     Диана хранила молчание все время разборок, но чувствовалось, что внутренне она была натянута как струна. Когда все ушли, она, не снимая верхней одежды и ощупав под одеялом нож, легла на не разобранную постель. Старавшегося внешне быть спокойным Пономарев била внутренняя нервная дрожь. Заснуть он не мог, в голове – адская свистопляска. Он закрыл входную дверь на ключ и поднялся к Нишанову.
     – Кто? – раздался из-за двери голос Родиона.
     – Я, Андрей.
     – Пошел ты, скотина...
     – Не понял, а ну открой дверь.
   Нишанов лязгнул крючком, на половину приоткрыл дверь, зависнув в проеме.
     – Все проблемы, все конфликты между армянами происходят из-за тебя и твоей бабы, которая вертит хвостом направо и налево...
     – Заткнись, ты не знаешь, что в бане заварушка произошла не по моей вине. Дай войти.
     – Мне уже всё равно. Завтра выбиваю расчет у Дживана и сваливаю отсюда. Мне не улыбается перспектива быть прирезанным, как баран.
     – Трусишь? – Андрей дернул за ручку.
     Родион, придерживая дверь, пнул Пономарева ногой в бедро.
     – Ах ты, сука! – взбеленился Андрей, мгновенно ответив на удар.
     Дверь захлопнулась. Пономарев, посылая многоэтажную брань в адрес Нишанова, отправился к себе. «Нашел, называется, сочувствие...»
     Родион, взволнованный происшедшим, взял недопитую бутылку водки, наполнил граненый стакан чуть больше половины, резко выдохнул и залпом опрокинул содержимое. Словно жальцами ос жгучая жидкость пронзила, полость. Отставив стакан, он подошел к подоконнику, примостил обломок зеркала между рамой и откосом, вывернув губу, стал всматриваться.
     – Так и есть... – едва управляясь с непослушным языком и всё еще держа оттопыренную губу, с горечью выдавил он: – Ети его мать, этого Пономарева, припечатал, постарался, – бормотал Родион, ощупывая языком четыре кровоточащие ранки – хорошо хоть зубы не выбил, скотина. От «абреков» житья нет, а тут этот. Все хватит, завтра выбиваю расчет и домой...


XXI

     В этот праздничный день Гурген первым пришел «поздравить» Андрея. Приоткрыв входную дверь, сверкая глазами из-под синяков и подтеков, бросил:
     – Ты еще живой? Сматывайся, не то убью!
     – Испугал, – отозвался Пономарев. – Я обычно сам принимаю решение как мне поступать.
     – Ну, я предупредил, – с этими словами Гурген ушел. 
     Настроение Андрея было бодрое, неизвестно, что сулил начинающийся день, но он вступал в него полный оптимизма. Осмотревшись и не обнаружив Дианы, Андрей решил заскочить к Родиону. Он на него зла не держал: «Ну не разобрались, сейчас все объясню».
     Входная дверь в комнату Нишанова была распахнута настежь, позвякивая железками, он разбирал разложенный на полу инструмент, укладывая его в чемоданчик. Широко улыбаясь, Пономарев провозгласил с порога:
     – С днем Международной солидарности трудящихся всех стран! Бог в помощь! Что ты там как мышь скребешься?
     Родион поднял на него глаза, в них  не было и следа злобы. Он примирительно, но с упреком бросил:
     – Ты что вчера размахался?
     – А ты? Я к нему за утешением, а он...
     Пономарев рассказал Родиону обо всем, что произошло в бане после его ухода.
     – Опять,  выходит, что ты ни в чем не виноват...
     – Как видишь.
     В знак примирения друзья пожали  друг другу руки.
     – Теперь послушай меня. Я с утра встречался с Дживаном, сказал, что собираюсь ехать домой, здесь оставаться небезопасно, попросил рассчитать меня. Он считает решение верным, деньги за сделанное он отдаст, завершат работу его парни и он просил  передать тебе, что будет лучше, если ты заберешь свою мадам и тоже свалишь.
     – Да пошли они! Подумают, что я испугался. На пакость, никуда не поеду, останусь здесь.
     – Смотри сам, я тебе передал, что просили, а там – дело твое. Смотри, – Родион скривился в усмешке, – как бы не остаться тут насовсем. Подумай сам, что ты здесь будешь делать... – продолжал Родион. – Не дадут тебе здесь работать, и это в лучшем случае.
     – Меня Эдик приглашал строить свинарник.
     – У тебя нет на то ни навыков, ни инструментов. Оставь, это все не твое. Ведь ты художник! Поезжай в Ташкент, там наверняка найдешь свое дело, а может, и семью обретешь...
   В голове Андрея мелькнуло: «А он ведь он прав!» Пономарев подошел к Родиону и сильно стиснул его руку.
     – Ты, пожалуй, прав, старик! Все к чертям! Едем!
     – Я уже почти  собрался, – просиял Родион довольный, что друг внял его словам. – Идем к Дживану, скажешь, что ты тоже едешь, пусть готовит расчет на двоих.
     Настроение Дживана не было радужным, его лицо было явно взволнованным. Андрей сообщил о принятом решении, Налбадян несколько раз машинально кивнул головой, полез во внутренний карман куртки и достал деньги. «Уже всё было приготовлено», – смекнул Пономарев.
     – Да, – как бы немного конфузясь, обратился  Дживан к Андрею. – Скажи, пожалуйста, Диане, пусть тоже уезжает, меня она не слушает.
     Пономарев недоуменно взглянул на прораба, ничего не ответил и отправился с Родионом собирать  свои пожитки. Диана была в комнате, Андрей сообщил ей просьбу Дживана.
     – Я с тобой никуда не поеду.
     – Езжай без меня, я не в претензии. Я тебе просто передал его слова, – пожал плечами Пономарев, стараясь выглядеть безразличным.
   Диана куда-то умчалась.
     – Ну, началась свистопляска, – махнул рукой Родион.
     Нишанов усердно помогал другу собирать вещи. Добравшись до макета центральной установки, он вопросительно взглянул на Андрея.
     – А с этой штуковиной что делать, не тащить же ее с собой?
     – Делай, что хочешь...
     Родион занес ногу над композицией и с силой опустил ее. Проделав так несколько раз, он превратил макет в лепешку из пластилина, с вдавленным в нее проволочным каркасом.
     – Вот и конец нашей сочинской эпопеи...
   Вскоре в комнату вбежал Эдик. Крайне возбужденный, он захлебывался словами:
     – Андрей, там Диана! Дживан...
     – Что случилось? – в один голос отозвались друзья.
     – Там...  идемте вниз на кухню, там Диана...
     Андрей с Родионом метнулись вниз. Вбежав в кухню, они увидели стоящую посреди комнаты Диану с лицом бледным, как полотно. Дживан, стоя на коленях, бинтовал ей левую руку. Пол был забрызган кровью. «Еще одна несчастная любовь, работа на публику», – заключил Андрей, увидев происходящее. Дживан, врачуя свою повариху, выкрикивал:
     – Заберите эту истеричку! Она меня уже достала, – закончив с повязкой, взял ее за плечо и гаркнул:  – Собирай свои вещи, видеть тебя не могу.
     Пономарев еще никогда не видел Дживана в таком состоянии. Как самые сострадательные люди, Андрей и Родион помогли добраться Диане до квартиры. Она как зомби, машинально стала собирать вещи.
     Спустившись вниз, они увидели Дживана толкующего с Канарейкиным. Прораб, объяснив ситуацию, просил его покинуть стройку. Друзья, поздоровавшись с Дмитрием, договорились встретиться на вокзале. 
     – Что, готовы? – догадался Дживан. – Выносите вещи, я скажу Самвелу и Эдику, они вас проводят.
     – Эскорт, чтобы никуда не пропали, видать, прямо до поезда, – заметил Андрей поднимавшемуся с ним вместе по лестнице Родиону. – Ох, и хитрющий этот прораб...
     Диана, всучила Андрею баул с непроданными шмотками – свидетельство прогоревшего бизнеса, и попросила доставить маме. Затем безапелляционно заявила:
     – Я остаюсь здесь.
     На улице, пока Самвел с Эдиком ловили такси, Диана очень эмоционально объяснялась с Дживаном, разъясняя причины, по каким она остается в Сочи. Видать, убедив, подошла к отъезжающим.
     – Я тоже провожу вас.
     Пономарев хотел съязвить по поводу столь обострившегося внимания к ним, но передумал: «Пусть идет, как идет, я с женщинами не воюю, тем паче, с бывшей любовью».
     С примкнувшим еще одним «провожатым» возникли незначительные проблемы, –  пришлось добираться двумя машинами. Билеты приобрели без проблем, на поезд Адлер – Москва, в течение получаса прибывшего на сочинский вокзал. Армяне вели себя вполне благодушно, сожалели, что всё так случилось. Диана, отойдя в сторонку, присела на скамейке. Не скрывая, она зорко следила за тем, чтобы Андрей и Родион, никуда не исчезли до прихода поезда.
     Озираясь по поверх голов, вскоре появился Дмитрий. Канарейкин тоже сожалел об отъезде Андрея – рушились его планы. Пономарев попросил Дмитрия обязательно передать привет Светлане, передать его прощальное «прости».
     Подошел поезд. Пожав армянам руки, приятели не мешкая, вошли в свой вагон. Хотелось уже скорее покончить с этими дурацкими проводами. Дмитрий, нырнул вслед за земляками. Кроме Родиона и Андрея в купе никого не оказалось. Дмитрий, напустив лицедейски важный вид, извлек из своего «дипломата» бутылку «Арарата» и водрузил на столик перед опешившими друзьями. Как оказалось, он со стройки проскочил через офис и по случаю отъезда друзей прихватил бутылочку коньяка.
     – Это вам в дорогу, тем более, сегодня Первое мая. С праздником!
     Пономарев, нырнул в баул, извлек жмень конфет.
     – Вот и закуска!
     – Что, из горла?
     – А что, по-гусарски, – осклабился Нишанов.
     Выпив, друзья обнялись на прощание.
     ...Когда поезд тронулся, на перроне, в хвосте состава, три фигуры – две мужских и одна женская, – убедившись, что поезд ушел, развернулись, и пошли к зданию вокзала. Кто-то добросовестно выполнил свою миссию...
     – Вот и закончилась, Андрюха, наша черноморская житуха!
     Пономарев, не разделяя чувств друга, молча, задумчиво взирал в окно. Внизу, совсем недалеко от железнодорожного полотна, на прибрежную гальку нескончаемой чередой ласково накатывались волны. Сердце щемило, тоска охватила душу. Волны, прощаясь, шурша поглощали что-то родное, что оставалось в них навсегда.
     – Послушай, старик, брось сокрушаться. Судьба сама помогла сделать выбор. Я всё больше убеждаюсь в существовании каких-то высших сил. Думаю, не зря мы были заброшены сюда. Полагаю, чтобы дать человеку возможность разобраться в себе, осознать, где ложное, а где настоящее. Господь, видать, и пропускает нас через всякого рода Чистилища…