("Клошары на Святой земле")
Резкая израильская непогодь заставила моих свободолюбивых друзей-приятелей срочно пересмотреть свою жизненную позицию.
Уже с вечера в непостижимой истерике разрывался мой мобильник, и смиренный, чуть виноватый голос Санька зондировал через меня почву на предмет переселения их троих со ставшей вдруг ненадежной развалюхи, ласково называемой на их жаргоне, «зулей» с протекающей крышей и стенами, открытой всем ветрам, в более надежное пристанище.
- На пару месяцев. Ты же знаешь, нам только перекантоваться эту проклятущую январскую грозу, а также сезон дождей и еще чуток… Потом мы опять вольные птицы.
Я знал. Увы, за долгие годы довольно тесного общения с бомжами в Израиле, я отлично изучил их психологию, повадки и привычки. Свобода для них заканчивалась с наступлением жуткого дискомфорта - морального или физического. И ради хоть какого-то безопасного пристанища они готовы были на время поступиться своими принципами.
- Если так сложно устроить сразу нас троих, - срывающимся голосом продалжал Санек…
- Для Димки я уже подыскал место и его даже ждет чистая постель в комнате, где обосновался Сурок, - перебил я Санька. И тот засопел, словно выражая недовольство и обиду, на то, что вот о Димке позаботились, а о нем… хотя и числил себя, по его неоднократному признанию, в первых моих дружбанах.
Я бы и его давно уже пристроил, но… Он даже и не подозревал, как ему мешала его ненаглядная Татьяна. С такой "нагрузкой", как Черная вдова, о коварстве которой был прекрасно наслышан даже мой старинный друг N. - хозяин «Теплого дома», это представлялось весьма проблематичной затеей.
Нет, мой друг не боялся росказней о «черных вдовах» и прочей чертовщине. Просто он не без оснований представлял, какой разнобой внесет в размеренный ритм «Теплого дома» появление экстравагантной дамы, на которую станут облизываться все обитатели этого приюта, и без того уже под завязку переполненного бомжами.
- Понимаешь, Санек, - постарался я придать уверенность голосу, - У Димки была серьезная простуда. Ему в первую очередь нужна крыша над головой. Так?
- Да, - согласился Санек.
- А с местами сейчас напряженка - сам знаешь.
- Знаю. Сезон… - Мне показалось, будто он всхлипнул. А может, всего лишь шмыгнул носом.
- Записывай… - Я продиктовал ему адрес. - Там что-то типа христианской общины. Для женщин, попавших в сложную ситуацию. Я переговорил уже, и если твоя Татьяна не станет там устанавливать свои порядки…
- Да ты что! Тише воды, ниже - травы...
- Не перебивай, Санек. Я же видел как она шпыняла вас с Димкой. Так вот, такие номера там не пройдут. Вылетит как пробка из бутылки с забродившим гранатовым соком. А в Тель-Авиве таких домов кот наплакал...
- О, так строго? Но…
- Или никак, Санек. И там заполнено теперь до весны. Сделали уступку после долгих уговоров. Так что не барыня, придется свою гордыню в одно место припрятать. Хотя бы на пару месяцев. Потом на тебе отыграется.
Если честно, мне хотелось попросту разозлить Санька, вывести из себя, чтобы он психанул и отказался от моих услуг по устройству своей благоверной. Потому как чуяло мое сердце-вещун: устройство в этот святой дом взбаломошной Татьяны мне же в конце и выйдет боком…
- Так а с Димкой как? - не унимался Санек. - Его ж надо забирать из больницы. Сам он и дорогу не найдет.
- Я заберу. К полудню обычно выписывают. Вот завтра и схожу за ним и сразу отведу в тот дом. Потом разберемся…
А через час позвонил Яша и с грустью в простуженном голосе сказал:
- Знаешь, мы тут с Иваном посоветовались… В общем, пока еще есть деньги, мы решили устраиваться на зимовку. Кстати, я звоню тебе из больницы. Завтра мы и Димку прихватим с собой.
“Ловкач одесский! Надо же, все просчитал…» - чертыхнулся я про себя, и, попрощавшись с Яшей, стал набирать номер телефона своего друга. Думаю, какая-нибудь клетушка у него найдется, чтобы рассовать новоиспеченных новоселов.
А Ваня-то каков удалец, а! С Волгограда переться в зиму, в Израиль, чтобы чуть ли не прямиком из аэропорта в бомжатник. И это при том, что в родном городе квартира и домик, отписанный родителями.
Неисповедимы пути клошаров…