БЕЛОРУССИЯ РОДНАЯ
Дневник военного врача
ГЛАВА 3 1979 год
Прошло пять лет с тех пор, как я прибыл в Бобруйск. Последние четыре года я не вёл дневник, так как было не до этого. Повседневные служебные и житейские обязанности захлестнули меня. В этом элитном округе у военнослужащих очень мало свободного времени. Учения, проверки, выезды в часть, обеспечение стрельб и испытаний новой техники на полигоне — вот тот неполный перечень мероприятий, в которых приходится нам участвовать. Я уже не говорю о наших прямых обязанностях по лечению больных, что само собой разумеется. Вот и получается, что не только писать дневник, но и свободно дышать порой некогда. Недаром в округе среди офицеров ходит такое четверостишие:
Там под дубом лежит
Офицер БВО,
Он не пулей убит,
Задолбали его.
За истекшие четыре года немало в Березине воды утекло, а в госпитале и моей личной жизни произошло немало значительных событий. Поэтому, принимаясь снова за дневник, мне придётся начинать с воспоминаний, так как пройти мимо этих событий и не рассказать о них невозможно.
Начну с того, что госпиталь поменял место своей дислокации, перебравшись в знаменитую Бобруйскую крепость. Что касается последней, то, прямо скажем, теперь она не та, что была прежде. Время и люди превратили её мощные оборонительные сооружения в развалины. Более-менее уцелели только некоторые казармы и склады. А ведь когда-то при наступлении французов пятитысячный гарнизон грозной крепости сдерживал более четырёх месяцев натиск двадцатитысячной армии Наполеона.
В умах потомков крепость запомнилась ещё тем, что здесь проходили службу знаменитые декабристы Бестужев-Рюмин и Муравьёв-Апостол, разрабатывавшие план убийства Александра I. Только случай помешал им осуществить его. Впоследствии этот замысел стоил им жизни. Крепость также была местом заточения многих декабристов.
В последующих войнах Бобруйская крепость ничем особенно не отличилась. В Великую Отечественную войну здесь находился немецкий гарнизон и лагерь военнопленных.
В настоящее время в крепости находится несколько воинских частей. Снаружи она обнесена забором, в котором население проделало множество дыр. Со всех сторон её облепили гаражные кооперативы, которые растут, как грибы.
План убрать Бобруйский госпиталь из центра города существовал давно. Ведь он находился там в старых разбросанных зданиях. Для госпиталя решили восстановить в крепости казарму дореволюционной постройки. К сожалению, от неё уцелели одни только стены. Никто из нас не верил в то, что из этих развалин можно сделать что-то путное. Всех нас, начальников отделений, привлекли к планированию госпиталя. Каждый из нас должен был предусмотреть всё необходимое для функционирования своего отделения в будущем. Я, со своей стороны, должен был предусмотреть всё для оказания анестезиологической и реанимационной помощи во всех отделениях госпиталя.
По ходу стройки мы должны были контролировать её и вносить при этом, пока не поздно, необходимые изменения. Все мы на это время превратились в своего рода строителей, главным из которых был начальник госпиталя. При благоприятном завершении стройки командование округа обещало ему повышение по службе.
Когда закончилась стройка, весь личный состав госпиталя вышел на субботник по уборке строительного мусора и приведению помещений в надлежащий вид. При этом все, к своему удивлению, убедились в том, что из гадкого утёнка вырос лебедь.
В трёхэтажном здании со стенами толщиной от одного до двух метров свободно разместились все подразделения госпиталя. В лечебных отделениях нет никакой скученности, имеются все необходимые кабинеты. Для проведения реанимации и интенсивной терапии в лечебных отделениях предусмотрены реанимационные палаты с процедурными кабинетами. В хирургическом отделении имеется анестезиологический кабинет. Часть больных размещается в двухместных палатах с умывальниками и туалетами. Во все отделения централизованно подаётся кислород, а в операционные и перевязочные хирургического отделения — закись азота. Рядом с реанимационной палатой в хирургическом отделении разместились послеоперационные палаты, а также двухместная палата для агонизирующих больных.
Но особенно меня порадовало то, что к открытию госпиталя нам выделили достаточной количество анестезиологической и реанимационной аппаратуры. В таком госпитале нам оставалось только хорошо работать и радоваться.
Единственное, что не устраивало меня в нём — это штатное расписание. Один врач-анестезиолог-реаниматолог с двумя медсёстрами-анестезистками не может обеспечить лечение и обслуживание всех тяжёлых больных в реанимационном отделении. Как и прежде, лечение таких больных будет происходить в профильных отделениях госпиталя. Я при этом буду своего рода консультантом, активным участником лечебного процесса. Всё это не лучшим образом скажется на качестве лечения таких больных.
За истекший период у нас произошло несколько печальных событий. Одно из них — скоропостижная смерть от инфаркта миокарда нашего вольнонаёмного хирурга Мартьянова. Не выдержало его сердце бытовой неустроенности и ежедневной многочасовой работы врача-совместителя. А работал он на износ. Мне врезались в память слова Астраханцева, сказанные им на похоронах Мартьянова:
— Много больных спас ты за свою жизнь, себя же ты спасти не смог.
Скоропостижной, внезапной смерти можно только позавидовать. Преждевременную смерть от многих заболеваний можно предотвратить внимательным отношением к своему здоровью, соблюдением здорового образа жизни и участием в посильном труде.
Врачам часто задают такой вопрос:
— Почему вы болеете, ведь вы же врач?
Можно подумать, что врачи бессмертны, сделаны не из того же теста. К тому ж они не любят обследоваться и лечиться. И всё же запускать свои болезни, невольно вызывать их обострение, врачам непростительно.
Последнее во многом относится к умершему у нас в отделении полковнику Невяровскому, в прошлом начальнику нашего госпиталя. Оправдывает его при этом только то, что он был врачом-администратором, а это те военные врачи, которые, как правило, напрочь забывают медицину. Этот очень крепкий, могучий человек, большой любитель рыбалки и охоты, заболел аденомой предстательной железы. Относился он к своему заболеванию не очень внимательно и не заметил того, как его аденома переродилась в рак. Поступил он к нам в запущенном состоянии, с трубкой в мочевом пузыре для отведения мочи. Умирал он медленно, зная о приближении своего конца. Тяжело было смотреть на этого великана, у которого при разговоре с нами из глаз катились слёзы. Очень не хотелось ему умирать. А в это время его молодая жена уговаривала нас поговорить с ним о том, чтобы он завещал ей всё имевшееся у них имущество, в том числе автомашину "Волга". Она боялась того, что его дети от первого брака поделят с ней это имущество.
Чем всё это закончилось, я не знаю. Говорят, что на его похоронах не присутствовал его сын, известный актёр театра и кино. Он, видите ли, был занят на киносъёмках.
У нас в округе довольно часто происходит замена военных кадров. Уже при мне из хирургического отделения в Группу войск в Германии уехал старший ординатор майор Иванов, вместо него оттуда прибыл майор Бедрак. Но и он долго не продержался у нас и вскоре был переведен в окружной госпиталь в Минск. Там у него, говорят, имеются какие-то связи. Его заменил майор Хитров, прибывший из Группы войск в Германии. Ординатор хирургического отделения капитан Бойко уехал служить в Венгрию, его заменил прибывший оттуда капитан Моревский. Вместо умершего вольнонаёмного хирурга Мартьянова к нам устроился на работу бывший начальник хирургического отделения нашего госпиталя подполковник в отставке Навроцкий, работавший до этого в городской больнице. С гражданскими врачами он не сработался, они довольно отрицательно относятся к военным врачам, особенно к военным пенсионерам. Таково у нас передвижение кадров только в хирургическом отделении. Что-то подобное наблюдается во всех воинских частях гарнизона.
Проанализировав всё это, приходишь к выводу, что здесь в основном происходит замена офицеров между округом и нашими европейскими группами войск. И только кое-кого из округа отправляют в наши окраинные округа.
Если сравнивать с Забайкальским военным округом, то туда очень много приезжает выпускников военных училищ, академий и военных факультетов. Внутри округа некоторых офицеров выдвигают на повышение, кое-кого переводят в заменяемые районы. Приезжают туда офицеры и из групп войск.
Нужно прямо сказать, что уровень подготовки тамошних офицеров заметно выше здешних. Например, у нас в Борзинском госпитале имелось несколько выпускников факультета усовершенствования медицинского состава, здесь же таковых нет ни одного. Может быть, именно поэтому там отмечалась более высокая оперативная активность хирургов в госпиталях.
Квалификация хирургов нашего госпиталя не очень высокая. Если у нас возникает необходимость в проведении какой-либо серьёзной операции, то наши хирурги довольно часто прибегают к помощи гражданских хирургов.
Для иллюстрации этого приведу следующий случай. К нам поступил рядовой Хойрулин с тупой травмой живота. На операции хирурги обнаружили у него желчь в животе. Заподозрили повреждение желчных протоков. На помощь себе они вызвали заведующего хирургическим отделением горбольницы Белогурова. До его приезда они решили, не теряя времени, удалить неповреждённый желчный пузырь. Прибывший Белогуров выругал их за это. Ведь желчный пузырь и пузырный проток в сложившейся ситуации могли ещё пригодиться. После проведенного рентгенологического исследования был обнаружен разрыв общего желчного протока. Многочасовая попытка обнаружить место разрыва закончилась неудачей. Решено было через культю пузырного протока по направлению к печени ввести хлорвиниловую трубочку для отведения желчи.
После операции больной во время еды употреблял выделявшуюся желчь, смешанную с пивом. Затем у него на рентгене в правом подреберье было обнаружено озерцо желчи, которая через периферическую часть разорванного протока вытекала в кишечник. Больного быстренько уволили из армии и отправили на родину в Казахстан.
Вскоре нам от него пришло письмо, из которого мы узнали, что он пожелтел, чувствует себя плохо и находится в республиканской больнице в Алма-Ате, где ему собираются делать какую- то операцию. Чем закончилась вся эта история, я не знаю. Всем нам было ясно одно, что жизнь этого парня висит на волоске. Ещё здесь, в Белоруссии, ему нужно было сделать всё возможное для его спасения.
Ввиду малой оперативной активности в хирургическом отделении, я как анестезиолог не удовлетворён своей работой. Как и в Забайкалье, я решил и здесь широко внедрить общее обезболивание при небольших по объёму операциях и болезненных перевязках и манипуляциях. Вначале хирурги встретили это с недоверием. Особенно при этом упорствовал наш вольнонаёмный хирург Навроцкий, который всю свою сознательную жизнь оперировал в основном под местным обезболиванием. В своё время он опубликовал даже несколько научно-практических работ, в которых делился опытом применения местного обезболивания при больших операциях.
Мои старания и настойчивость со временем дали положительный результат. Хирурги, в том числе и Навроцкий, всё чаще стали прибегать к моей помощи. В операционных и перевязочных у нас не стало слышно стонов и криков больных.
Мою успешную работу в госпитале невозможно представить без моих помощниц Марии и Наташи. За время работы в отделении они стали высококвалифицированными медсестрами-анестзистками. В практическом плане я их научил делать всё то, что делаю сам. Особенно способной оказалась Мария, которая работает сейчас на уровне врача-анестезиолога.
По своим личным, душевным качествам девочки оказались разными. Наташа более мягкая, душевная, женственная. Она действительно является племянницей начальника госпиталя, хотя по- прежнему скрывает это. Её влиятельный дядя выхлопотал ей комнату в общежитии. Она удачно вышла замуж за авиационного врача и сейчас вьет своё домашнее гнёздышко. Мария ж, внешне более интересная, по характеру жёсткая, гордая, замкнутая. Периодически на неё что-то находит, она становится злой, не -контактной. К счастью, всё это быстро проходит. Несколько молодых ребят, в том числе лечившийся у нас лейтенант, предлагали ей руку и сердце, но она всех их отвергла. По правде говоря, я не завидую тому парню, за которого выйдет замуж наша Мария. Уж больно сложный у неё характер.
Через полтора года после отъезда на Камчатку вернулся в Бобруйск мой предшественник майор Шляпов. Как оказалось, его уволили из Советской Армии и он теперь пенсионер с маленькой пенсией, так как у него набралось всего 20 лет выслуги. Хорошо ещё, что в Бобруйске у него была забронирована квартира.
Шляпов тщательно скрывал причину своего увольнения, но ведь нет ничего тайного, что б не стало явным. Вскоре стало известно, что по его вине в Елизовском госпитале умер солдат. Как анестезиолог-реаниматолог он оказался профессионально непригодным. Ему ещё повезло, что его уволили из армии, а не посадили в тюрьму.
Здесь я должен прямо сказать, что по специфике своей работы анестезиолог-реаниматолог ежедневно рискует попасть в тюрьму, а в отдалённом будущем — заработать себе инфаркт. Не все врачи годны для этой работы. В первую очередь они должны иметь твёрдый, решительный характер. Они должны быть так же хорошими специалистами и добросовестными, внимательными людьми. Если у анестезиолога-реаниматолога и случается какая-то неприятность по работе, то она должна быть объяснена объективными причинами, спецификой этой специальности.
Шляпов при встречи со мной в конце концов признался мне, что трагедия с ним случилась во время введения больному инту- бационной трубки в трахею. Он замешкался с этой процедурой, в результате чего у больного наступила остановка сердца. Спасти его не удалось. Его родственники подняли большой шум, поэтому министр обороны вынужден был уволить Шляпова из армии. Последнее время он очень настойчиво пишет во все инстанции, добиваясь того, чтобы его снова призвали в армию и дали дослужить до нормальной пенсии.
В самом начале нашего пребывания в Бобруйске в нашей семье случилось несчастье — Люда заболела бронхиальной астмой. Не подошёл ей, видать, белорусский климат. Болезнь эта подкралась к ней неожиданно. Заболела она острым респираторным заболеванием. Лечил я её медикаментами и народными средствами, однако болезнь почему-то затянулась. Через короткий промежуток времени она снова заболела, на этот раз бронхитом, который также принял затяжное течение. И вот на этом фоне у неё появились спазмы бронхов, затруднённое дыхание. Я тут же положил её в городскую больницу, где ей провели курс лечения. Затем я добился её госпитализации в окружной госпиталь, где ей выставили диагноз: бронхиальная астма. Лечение в стационарах эффекта не давало. Я испробовал на ней все средства и методы лечения, которые рекомендовались специалистами и медицинской литературой. Всё было бесполезно.
Люда была в панике. Она знала об этом заболевании — бронхиальной астмой болел её отчим. От применения медикаментов и ингалятора она начала отказываться, боясь того, что привыкнет к ним и не сможет без них жить. Особенно она боялась гормонов, которые ей прописали.
Мне было тяжело с такой больной. Лечить своих родственников трудно, лучше доверять это своим коллегам. Один из приступов астмы у Люды, как правило, развивался ночью. Я просыпался, просил её сделать ингаляцию, чтобы оборвать его, но она меня не слушала. Измученный, не выспавшийся, я уходил на работу. Я вынужден был перебраться спать в другую комнату. Это Люду обижало.
Больше всего меня при этом угнетало то, что медицина, которой я посвятил свою жизнь, в данном случае оказалась бессильной. Она сплошь и рядом беспомощна при многих заболеваниях, особенно хронических. Надеяться на медицину в смысле сохранения здоровья и избавления от многих заболеваний нельзя. Необходимо в первую очередь рассчитывать на себя.
С младенчества закаливайте тело И совершенствуйте свой дух,
Тогда вам будет по плечу любое дело И никакой вас не возьмёт недуг.
Мы с Людой решили лечить её астму на курорте. Лучшим курортом для этого является Южный берег Крыма. В ближайший же мой отпуск, который выпал на август месяц, мы отправились туда. Для начала решили остановиться в Алуште. Там, на квартирном рынке возле автостанции, мы сняли себе комнату в частном доме. К сожалению, этот дом оказался на возвышенности, далеко от моря. Добираться туда Люде с её астмой было тяжело. Нам нужно было доехать до центрального квартирного рынка на конечной остановке троллейбуса и постараться снять себе жильё в центре города, недалеко от моря.
Самым примечательным местом в Алуште является её набережная, протянувшаяся на много километров. С одной стороны к ней примыкает море с его многочисленными пляжами, часть из которых принадлежит санаториям. С другой стороны, на возвышенности, разместилось множество здравниц, утопающих в зелени.
Мы, конечно, сразу же начали осваивать городские пляжи, на которых, ввиду большого количества отдыхающих, негде яблоку упасть. В первый же день, несмотря на все предосторожности, мы сгорели на солнце. На второй день Люда почувствовала, что она простудилась возле моря. Это участь очень многих, особенно неопытных отдыхающих. Питаться мы стали в столовых, которых в Алуште мало, отчего очереди в них большие.
В один из вечеров мы сидели на пляже и дышали морским воздухом. Вдруг к соседнему сектору пляжа подъехала машина скорой помощи, там поднялся шум-гам. Оказывается, на пляж пришли двое молодых мужчин, сняли одежду и бросились в воду. Один из них выплыл, а второй куда-то исчез. Вскоре волна прибила к берегу его труп. Без проведения каких-либо реанимационных мероприятий его поместили в машину и увезли. Я был слегка огорчён тем, что не принял участия в оживлении этого мужчины, так глупо лишившегося жизни.
За каких-то четыре дня мы разочаровались в Алуште. Причиной этому, возможно, были те трудности и неудобства, с которыми мы здесь столкнулись. Мы решили уехать отсюда в Ялту. Перед отъездом мы успели посетить расположенный высоко на сопке дом- музей Сергеева-Ценского, автора книг "Севастопольская страда" и "Крым". Титанический труд проделал этот человек, обустраивая здесь своё домашнее гнездо.
В Ялте на квартирном рынке к нам подошёл молодой человек в тёмных очках и поинтересовался у нас, не хотим ли мы отдохнуть на турбазе. Мы ответили ему, что хотели б полечиться в санатории. Тогда он сказал нам, что над этим он подумает. Может быть, ему удастся устроить это. За его услугу нам придётся заплатить пятьдесят рублей. А пока что он предлагает нам уехать к нему на квартиру и подождать решения этого вопроса.
Ночь мы провели в его двухкомнатной квартире в доме, расположенном в одном из микрорайонов Ялты. Утром наш хозяин повёз нас к чиновнику, ведавшему курортами Большой Ялты. Тот оценивающе посмотрел на нас, побеседовал с нами и заявил:
— Сейчас вас отвезут в находящийся в Мисхоре санаторий "Марат" и поселят в одном из его корпусов. Питаться вы будете в санатории. Там в курортной поликлинике вы должны быстро пройти медицинское обследование и купить себе курсовку в санаторий "Марат". Через пару дней решением медицинской комиссии санатория вас переведут в стационар, то есть вы станете отдыхать в санатории по путёвке. За это вы должны будете доплатить там какую-то сумму.
Чиновник пожелал нам хорошего отдыха, а молодой человек, оказавшийся стоматологом одного из санаториев, тут же отвёз нас в санаторий "Марат". Там очень быстро всё было сделано так, как нам обещали. Через два дня мы уже были законными отдыхающими в санатории.
Через несколько дней Люда вылечила свою простуду и начала принимать назначенное ей лечение.
Однажды заведующая отделением сказала мне, что мы должны доплатить за размещение нас на солнечной стороне. Я, по своей наивности, отправился в кассу санатория и попросил взять с нас доплату за солнечную сторону. Там посмеялись надо мной и сказали, что мы ничего никому не должны. Тут до меня дошло, что заведующая отделением попросту потребовала с меня подарок за её услуги по нашему размещению в отделении. В другой раз врач, производивший Люде введение медикаментов в трахею, намекнул ей, что за эту дефицитную процедуру с неё причитается коньяк. Подарки здесь любят и от них никто не отказывается, особенно массажистки.
Погода в эту пору в Мисхоре стояла чудесная. Ведь это самое тёплое место на Южном берегу Крыма. Воздух был чист, природа благоухала, у наших ног плескалось тёплое Чёрное море. Но особенно хорошо здесь стало в сентябре, когда по домам разъехались школьники и их родители. Повсюду стояла тишина и покой. Говорят, что даже в октябре на Южном берегу Крыма стоит по-летнему тёплая погода. Здесь мы по-настоящему поняли смысл выражения "бархатный сезон".
Помимо лечения, перед нами стояла не менее важная задача
— познакомиться со всеми достопримечательностями этих мест.
Здесь есть куда сходить и есть что посмотреть — Прекрасных паркое и дворцов не перечесть.
Все прежние владения царей Теперь в распоряженьи всех людей.
На экскурсиях и при самостоятельных поездках мы посетили такие исторические места, как Левадийский и Воронцовский дворцы, Ласточкино гнездо, Никитский ботанический сад, дом-музей Чехова. Поразили нас и такие современные строения, как гостиница "Ялта", санатории "Украина" и "Крым", а также корпуса многих других здравниц.
Мы решили также посетить знаменитый пионерский лагерь "Артек".При этом он оставил у нас впечатление военизированного детского лагеря. Дети там повсюду маршируют строем, делают всё командами и по команде. Здесь их, как и солдат в армии, ежедневно пересчитывают десятки раз. Попадавшиеся нам в лагере колонны детей встречали нас громким приветствием:
— Здравствуйте!
Смущённые, мы отвечали им. Нам показалось, что отдыхать в этом лагере детям не очень весело.
Что касается самой Ялты, то это современный шумный город с пылью и выхлопными газами от многочисленного транспорта. Отдыхать здесь можно только здоровым людям, которых больше интересуют рестораны и кафе, а не лечебные корпуса. Набережная здесь небольшая, пляж маленький и отдыхающим на нём негде даже стать.
Заходили мы с Людой и в некоторые на первый взгляд глухие места. Однако там мы нередко находили здравницы с прекрасной отделкой и чудесной мебелью, сплошь застланные коврами. В сентябре некоторые из них уже пустовали. Нас с шумом прогоняла оттуда охрана. Это были ведомственные московские и республиканские санатории для слуг народа.
В результате пребывания в Крыму Люда, конечно же, не вылечила свою астму, но мы с ней хорошо отдохнули, посвежели, набрались сил. После проведенного лечения у неё должно быть меньше обострений её хронического бронхита. Мы пришли к выводу, что потратились мы здесь не зря.
После этой первой нашей поездки в Крым мы начали ездить туда ежегодно. Путёвку, тем более парную, достать в Крым проблематично, особенно в хорошее время года. Лишь только один раз я достал туда две путёвки в разные здравницы: мне — в Гурзуфский, а Люде — в Алуштинский санаторий. В остальном мы ездили дикарём вдвоём, иногда Люда ездила одна. При этом она всегда покупала себе курсовку в какой-либо санаторий. Меня одного в санаторий она не пускала, не доверяя мне.
Закрепившись прочно в госпитале, я на одном из собраний личного состава выступил с критикой работы госпитального магазина. Другие товарищи особо не решались на это, так как работала и правила там бал жена нашего замполита. Поступающие в магазин товары она продавала по своему усмотрению. При нынешнем всеобщем дефиците это злило людей. Мою критику они восприняли на ура и тут же выбрали меня в лавочную комиссию, а последняя избрала меня председателем.
Практически каждый день я начал заходить в магазин, проверять накладные на поступившие товары и принимать решение по их реализации. Нельзя было допускать, чтобы товар припрятывался и продавался по блату. Продавщицу это не очень устраивало, и она иногда всё же скрывала накладные и поступивший товар. Все истекшие годы я был бескомпромиссен в отношениях с ней. Но работники прилавка народ очень хитрый и стараются подобрать ключик к проверяющим. Продавщица начала убеждать меня в том, что не всё надо выставлять на прилавок, так как некоторые товары поступают в магазин в мизерном количестве и всем всё равно не достанутся. Например, привезли как-то в магазин пару килограммов московской колбасы. Кусок колбасы она выделила мне, часть взяла себе, а остальную продала своим хорошим знакомым. А однажды в магазин поступила банка чёрной икры в четыре килограмма. Продавщица предложила мне продать её уважаемым людям, то есть начальнику госпиталя, начмеду, замполиту (самой продавщице) и мне. Я согласился с этим. Мы с Людой жадно набросились на эту икру в количестве одного килограмма, поедая её ложками. Вскоре нас отвернуло от неё и мы перестали её кушать. Через какое-то время мы вспомнили о ней и обнаружили, что она, находясь в холодильнике, покрылась плесенью. Пришлось её выбросить. Моя племянница Лена как-то попросила меня купить ей ковёр. В магазине на ковры существовала очередь. Я же купил первый поступивший в магазин ковёр без очереди.
В конечном счёте получилось так, что продавщица перетянула меня на свою сторону. Не выдержал я её давления на меня. Я ведь тоже человек и имею свои слабости, например, люблю вкусно покушать. Не могу я отказать и своим родственникам. Обо всём этом вскоре стало известно членам лавочной комиссии. Они обвинили меня в том, что я, борясь с коррупцией в отдельно взятом магазине, переродился и сам стал коррупционером. Я попросил их снять меня с председателей, что они и сделали. Я вздохнул с облегчением, освободившись от этой нелёгкой общественной нагрузки. И всё же в душе я корил себя за то, что не оправдал доверия поверивших в меня простых людей.
На этом маленьком примере я убедился в том, что нельзя начальников, больших и маленьких, долго держать на их должностях. Необходимо их тщательно контролировать и периодически заменять путём перевыборов.
Недалеко от Бобруйска, в Кировском районе, находится деревня Мышковичи — это знаменитый колхоз "Рассвет", который гремит на всю страну. Раньше там председательствовал Герой Советского Союза и Герой Социалистического Труда Орловский, а сейчас — Герой Социалистического Труда Старовойтов. Первый из них явился прототипом главного героя кинофильма "Председатель". Однако теми методами, которые показаны в кинофильме, поднять колхоз и сделать его богатым Орловский не сумел. За него это сделали деньги, вложенные в колхоз советским руководством для создания там образцово-показательного хозяйства. Никогда крестьянин не будет зажиточным, пока не станет хозяином земли и не начнёт распоряжаться плодами своего труда.
Я давно хотел съездить в этот колхоз и посмотреть на всё своими глазами. Дорога до этой деревни и в самой деревне асфальтирована. Часть деревни застроена коттеджами, в которых живёт руководство колхоза и передовики производства. Остальные рядовые труженики продолжают жить в обычных деревенских халупах. В деревне имеется солидный дом культуры и отдыха с гостиницей и рестораном, где встречают и угощают дорогих гостей, которых привозят сюда на экскурсии и для обмена опытом.
Колхозу в порядке исключения разрешили иметь небольшие цеха по переработке сельскохозяйственной продукции, а в Бобруйске на рынке — магазин для её реализации. Однако в этом магазине продают те же продукты и по тем же ценам, что и в государственных магазинах и на рынке. Очередей в нём не видно. Так живёт, работает и процветает этот маяк социалистического сельскохозяйственного производства.
Как я уже писал, одной из причин, по которой я стремился попасть в Бобруйск, явилось то, что, по имеющимся у нашей семьи сведениям, здесь, находясь в немецком плену, закончил свой жизненный путь мой отец. Я говорил свом родным, что хотел бы быть похороненным в той земле, где покоится прах моего отца. Будучи здесь, я решил узнать всё возможное о советских военнопленных, пребывавших в бобруйских лагерях. Я обращался по этому поводу к советским властям, в архив, в краеведческий музей, но найти там какие-то достоверные сведения, документы, списки не смог. Значительно больше сведений об этом я получил от людей, которые во время войны проживали в Бобруйске. По их рассказам, рядом с городом, в районе нынешней улицы Димитрова, под открытым небом находился огромный лагерь военнопленных. Он был обнесен несколькими рядами колючей проволоки. Это была по существу фабрика смерти, где военнопленных уничтожали всеми способами, в первую очередь невыносимыми условиями содержания и плохим питанием, скорее отсутствием его. Скученность там была ужасная, смертность — огромная. Сейчас там на братской могиле воинов-военнопленных поставлен памятник. Я посетил его и низко поклонился покоящимся в этой огромной могиле нашим трагически погибшим предкам. Пусть пухом им будет земля.
В лагере и его окрестностях постоянно был слышен гул тысяч голосов. На территории лагеря была непролазная грязь. От него исходил неприятный запах. Сюда приходили жители города и окрестных деревень, приносили пищу и бросали её военнопленным, однако немцы не допускали этого. Из-за этой пищи среди военнопленных происходили драки. Некоторым женщинам удавалось вытащить из лагеря своих мужей, другим — приглянувшихся им парней, но для этого нужно было представить более-менее достоверные документы, удостоверяющие родство с военнопленным. Партизаны и подпольщики иногда устраивали побеги военнопленных, да и сами они неоднократно делали такие попытки. С беглецами немцы жестоко расправлялись.
Ещё один лагерь военнопленных находился в Бобруйской крепости. Кое-кому удавалось там разместиться в казармах. Рассказывали такой случай. Однажды немцы у выходов из казарм поставили пулемёты, а внутри в это время устроили пожар, залив бензин в печные трубы. Пленные начали выбегать из казарм, но здесь их встречал пулемётный огонь. У выхода из казарм лежали горы трупов. Множество военнопленных сгорело заживо внутри.
Однажды при проведении в крепости земляных работ землекопы обнаружили человеческие останки. Астраханцев забрал себе череп, вычистил его и отдал своей дочери, которая училась в мединституте. Я с болью в сердце наблюдал за всем этим, так как мне всё казалось, что это череп моего отца.
От грустного перейду к более весёлому. В Бобруйске, в отличие от Забайкалья, нет дружбы, спаянности личного состава госпиталя. Здесь каждый замкнут в своей скорлупе, и только отдельные лица дружат между собой. У нас ни разу не было общегоспитальной встречи офицеров и их жен. Исключение составляют мальчишники, которые по традиции устраивают получающие очередную звёздочку офицеры. Что касается лечебных отделений госпиталя, то в них отмечается всё: праздники, дни рождения, субботники и прочее. В хирургическом отделении закуску собираем в складчину, а операционный блок снабжает спиртом, сэкономленным во время операций.
Я решил внести какое-то разнообразие во всё это. В день своего сорокопятилетия я пригласил весь личный состав хирургического и анестезиологического отделений в ресторан "Бобруйск". В самый разгар веселья мне сообщили о том, что в женском туалете медсестре хирургического отделения Наде стало плохо. Я побежал туда и нашёл её в бессознательном состоянии. Привести её в чувства не удалось. Я понимал, чем грозит мне это происшествие, если оно закончится плохо. Мы словили машину, и я отвёз её к себе домой. Вслед за мной пришли все участники встречи, прихватив с собой из ресторана выпивку и закуску. Мы продолжили веселье, пока Надя не пришла в себя. Всё закончилось благополучно, но мой полуюбилей был испорчен.
После посещения ресторана я пришёл к выводу, что справлять там торжественные даты намного веселее, чем дома.
Уже давно я мечтал попасть на свою родину, где провёл своё детство и юность. С этой целью я в очередной свой отпуск отправился на автобусе в город Костюковичи Могилёвской области, а оттуда — в деревню Голачёвка.
Первое же знакомство с деревней привело меня в большое уныние. Сейчас в ней осталось десять дворов из имевшихся когда-то ста. На месте нашего дома я обнаружил лишь только следы фундамента. Проживают здесь одни пенсионеры, некоторые из них инвалиды первой или второй групп. Обрабатывать приусадебные участки и содержать домашнюю живность часть из них не в состоянии, а это так необходимо в деревне. Магазина здесь нет, отчего за всем необходимым приходится добираться в соседнюю деревню, где он имеется. Иногда люди по несколько дней не имеют хлеба.
Из всех жителей деревни меня особенно тронула судьба двух женщин. Одна из них — бывшая учительница Надежда Григорьевна, которая учила меня в начальной школе и застряла здесь навсегда. Эта женщина, посвятившая всю свою жизнь воспитанию и обучению деревенских детей, а также её муж, инвалид войны, заслуживают лучшей доли. Вторая женщина — одинокая и слепая, инвалид первой группы. Диву даёшься, как она одна может жить в таких условиях. Идти в дом инвалидов она не хочет, так как, по её словам, здесь находится могила её единственного сына, который когда-то нечаянно сделал её слепой, а затем, будучи алкоголиком, отравлял ей жизнь и умер в конце концов от алкоголя. Меня удивило то, что у этой слепой женщины в доме был идеальный порядок, да и сама она выглядела опрятной. Пищу она себе готовит на электроплитке. Справляется она как-то и с отоплением дома.
Посетил я старое заброшенное деревенское кладбище. На том месте, где похоронены наши дедушка и бабушка, не осталось ни надмогильных холмиков, ни крестов. Даже это материальное напоминание о наших предках исчезло бесследно. Остаются они лишь только в памяти своих потомков, пока те живы.
В лесах, в которых я когда-то бродил, исчезли дороги и тропинки. Некоторые поля заросли кустарником. Но особенно меня огорчило то, что речка Жадунька, протекающая недалеко от деревни, которая когда-то была с заводями и протоками, с рыбой и раками, превратилась в грязную канаву, в которую стекают удобрения с полей и ферм. И сделали это мелиораторы, которым было приказано осушить эти места, так как здесь прокладывали нефтепровод.
Из планировавшейся недели я пробыл в деревне всего два дня. Мне было очень грустно здесь. Я удовлетворил своё любопытство и не мог больше и дня оставаться на своей умирающей естественной смертью малой родине.
Покидая эти места, прямо в автобусе, я написал стихотворение, в котором отразил всё увиденное и прочувствованное мною.
Голачёвка
Двадцать лет спустя,я снова
Посетил края родные
И увидел там такое
От чего душа заныла.
Вдоль прямой зелёной трассы
Раньше сто дворов стояло,
А теперь из этой массы
Едва десять насчитал я.
Не пришлось прижать к груди мне
Дорогих моих друзей,
Изменили все деревне,
Ищут жизнь повеселей.
Доживают век свой тихо
Лишь одни пенсионеры.
Школа старая закрыта,
Не шумят там пионеры.
Вид Жадуньки,речки тихой,
Растревожил в сердце рану:
Превратили грубой силой
Её в грязную канаву.
Время мчится быстротечно
И за годом год уносит
И не всё разумно,вечно
То,что нам оно приносит.
Следующим населённым пунктом, который я собирался посетить, был Чериков. Это небольшой компактный городок на берегу Сожа, являющийся районным центром в Могилёвской области. В нем в собственном доме проживает моя двоюродная сестра Аня. Этот дом расположен недалеко от реки Сож, рядом со рвом. Улица, на которой она живёт, так и называется — Заровье.
Условия её проживания мало чем отличаются от деревенских. В первую очередь здесь проблема с водой, за которой ей приходится с бидоном ездить на гору к колонке. Она имеет небольшой огород, на котором постоянно выращивает клубнику, продавая которую, она пополняет свой скудный бюджет. На участке также растёт несколько плодовых деревьев.
С Аней, которая старше меня на пять лет, я виделся последний раз в 1943 году, будучи ребёнком, поэтому при нынешней нашей встрече мы не узнали друг друга.
То же самое случилось и с моей родной тёткой Устиньей, матерью Ани. Она также смутно помнила меня. Мне очень хотелось встретиться с нею, ведь это старшая сестра моего отца. Проживает она одна недалеко от Черикова, в деревне Гроново. Она оказалась маленькой сгорбленной старушкой. Ей уже под девяносто лет, но она не теряет бодрости духа. Она не прочь выпить стакан самогонки, после чего начинает петь. У неё очень много подруг в деревне. Аня предлагает ей перебраться к ней в Чериков, но она это категорически отвергает. Она заявила ей, что не сдвинется с места, пока сама себя будет обслуживать.
Распрощавшись с Аней и тёткой Устиньей, я отправился в Гомель, где меня ждала моя старшая сестра Лида, с которой мы собирались съездить в город Донецк к нашему родному дяде Елисею, младшему брату нашего отца.
Эта поездка была для нас очень важной, знаковой. Дядя Елисей — единственный из трёх братьев, выживший в той войне. Мы, его племянники-сироты, хотели видеть в его лице близкого нам человека, который бы помнил о нас, проявлял элементарное внимание к нам и, может быть, помог бы нам чем-либо в тяжёлое для нас время. Но наш дядя не хотел знаться ни с кем из своих родственников, даже со своими родными сёстрами. Он ни разу после войны не наведался в наши края, не выразил желания встретиться с кем-либо из нас. Говорят, что он слабохарактерный мужчина, за которого всё решала его властная, энергичная жена.
Вот к такому своему ближайшему родственнику и его детям и ехали мы с Лидой. Жил он на станции Рутченковой, которая, по существу, является пригородом Донецка. Его жилищем оказался деревянный одноэтажный двухквартирный дом с двумя отдельными входами и всеми удобствами во дворе. Мы удивились тому, что человек, проработавший на шахте всю жизнь и вышедший на пенсию, так и не заработал себе у государства благоустроенную квартиру.
На наш стук дверь отворил худой пожилой мужчина среднего роста. Узнав, кто мы и что нам надо, он крикнул:
— Надя, тут к нам приехали!
На его крик буквально выбежала симпатичная седая пожилая женщина, которая, узнав, кто мы, начала обнимать и целовать нас. С дядей же у нас горячей встречи не получилось.
Все заботы о нас взяла на себя тётя Надя, оказавшаяся второй женой дяди. Первая его жена умерла, оставив ему пятерых детей, трое из которых были уже взрослыми. Тётя Надя вырастила его младших детей. Сейчас двое его дочерей, наши двоюродные сёстры, замужем, имеют по одному ребёнку. Старшая дочь Галя замужем второй раз. Не ладится семейная жизнь у младшей дочери Оли. Младший сын дяди Николай не женат, нигде не учится и не работает. Средний сын Василий не ладит со своей женой, живёт отдельно от неё в пристройке. Самым порядочным человеком и хорошим семьянином оказался не родной сын дяди Виктор. Он организовал нам торжественную встречу с выпивкой и хорошей закуской.
Дядя рассказал нам о себе. Всю свою жизнь он проработал в шахте крепельщиком. На фронт он не попал, так как имел броню. Во время войны им здесь жилось трудно. Пришлось ему заниматься сельским хозяйством и работать на немцев в качестве шахтера, ведь нужно было кормить семью. Однажды он был свидетелем того, как немцы сбрасывали живыми в шахту взятых ими в плен в Севастополе моряков. Галя рассказала нам, что они получали от нас письма, но помочь нам ничем не могли, так как у них у самих была большая семья. Но письмо они нам написать могли бы!
Дядя поводил нас по Донецку, познакомил с его достопримечательностями. Мне очень хотелось спуститься в шахту и познакомиться с трудом шахтёров, но сделать это было невозможно. Оставалось мне только любоваться копрами шахт, которых здесь немало. Некоторые из них дымили и отравляли атмосферу. Лида предложила мне купить дяде какой-либо подарок, но я убедил её этого не делать. Не заслужил он его у нас!
Помимо встречи с нашими донецкими родственниками, у нас с Лидой была ещё одна цель — отыскать нашу двоюродную сестру Лилю, проживающую недалеко от Донецка, в Хасопетовке. Это дочь старшего брата нашего отца Алексея. Дядя Елисей ничего не знал об этой своей племяннице, хотя жил с нею в одной области. Это лишний раз говорит о его черствости и отсутствии у него элементарного любопытства. Не знал он и того, что Хасопетовка переименована в Углегорск. Об этом мы узнали, когда брали билеты на автобус.
Мы благополучно добрались до Углегорска. О Лиле мы знали только то, что она работает на железнодорожной станции кассиршей. Это помогло нам быстро найти её дом-мазанку, в котором она проживает. Наш приезд очень удивил её. Она знала о нашем существовании, но даже во сне не могло приснится ей, что мы приедем к ней. Она поведала нам, что живёт сейчас одна, так как её муж недавно ушёл от неё к официантке местного ресторана. Было заметно, что она глубоко переживает это. У неё есть дочь, которая замужем и недавно родила ей внучку. Мы попросили её рассказать о своей прежней жизни и о своём отце, нашем дяде.
Когда ей было четыре года, умерла её мать. Её взяла к себе семья дедушки. Отец исчез из её жизни и она, будучи ребёнком, мало знала о его последующей судьбе. Твёрдо она знала лишь одно
— он пропал без вести во время Великой Отечественной войны.
И тут она огорошила нас следующим сообщением: у неё есть сводный брат, а у нас, следовательно, двоюродный брат. Зовут его Лёня. Он живёт в Юнокоммунаровске, находящемся недалеко от Углегорска. Ему сорок лет, он женат, имеет двоих детей, является инвалидом третьей группы, так как потерял ногу в шахте. Сейчас он работает на поверхности шахты. Его мать жива и проживает там же. Лиля предложила нам поехать вместе с ней к Лёне и его матери, что мы и сделали.
Прибыв в Юнокоммунаровск, мы гурьбой завалились в дом к Лёне. Тот был удивлён нашему приезду не меньше, чем Лиля. Мы тут же отправились к его матери, которая оказалась седой пожилой женщиной лет 65. Она сообщила нам интересные и совершенно новые для нас сведения о нашем дяде.
После смерти своей жены, матери Лили, он познакомился с нею, вдовою с тремя детьми, и перебрался к ней на жительство. Через год у них родился Лёня. Жили они не очень дружно, часто ссорились. Алексей был очень вспыльчивым, не сдержанным человеком. Вскоре после рождения Лёни они расстались. По имевшимся у неё сведениям, он уехал в Горловку. Вскоре началась война, и она потеряла его из виду. При рождении Лёни она дала ему фамилию и отчество Алексея, хотя её родственники были против этого. Она заявила нам, что Лёня — самый хороший и любимый из всех её детей, он её опора и надежда.
Тут Лёня перебил мать и тоже рассказал нам кое-что интересное. Когда он служил в армии, его решили сделать секретчиком. Перед допуском к секретному делопроизводству отдел КГБ тщательно проверил всех его родственников. После этого ему сообщили, что его отец жив, проживает за границей и хорошо относится к нашей стране. Больше ему ничего не сказали, несмотря на его настоятельные просьбы. Самым интересным было то, что к секретному делопроизводству его всё же допустили.
Рассказ Лёни очень заинтриговал меня. В моей голове сразу же возникла мысль, что дядя Алексей во время войны попал за границу, проживает в одном из капиталистических государств и завербован там нашей разведкой. Мне кажется, что это наиболее правдоподобная версия.
Я пообещал Лёне, что когда приеду в Бобруйск, то обращусь в отдел КГБ Бобруйской армии и попрошу их узнать всё о дяде Алексее13.
Мы с Лидой уговорили Лилю и Лёню поехать с нами в Донецк и познакомиться там со всеми нашими общими родственниками. Это можно было сделать без ущерба для их работы, так как мы специально приехали в Углегорск в пятницу. Лёня как инвалид имел "Запорожец", на котором мы после некоторых блужданий добрались до станции Рутченковой. Наши донецкие родственники были удивлены результатами наших поисков, хотя радости на их лицах, особенно у дяди Елисея, мы не заметили. Наши новые знакомства, а одновременно и наш отъезд из Донецка мы хорошенько отметили. Мы обменялись адресами и обещали писать друг другу, а в будущем по возможности встречаться.
Мы с Лидой остались довольны своей поездкой на Украину. Там мы нашли столько родных нам людей, пообщались и как бы заново породнились с ними. В то же время показали кое-кому, что мы существуем, живём не хуже других и, преодолев все трудности на своём пути, добились чего-то в этой жизни.
Возвратившись домой, мы вели какое-то время переписку с украинскими родственниками. По прошествии зимы к нам начали приезжать гости с Украины, причём, в значительном количестве. Они проводили у нас свой отпуск, а кое-кто планировал даже привезти к нам на школьные каникулы своих детей. Гостям понравилась Беларусь, особенно их удивляло обилие у нас лесов, то, что все частные дома здесь срублены из дерева. Нашли они кое-что дефицитное и в наших магазинах. Наплыв гостей продолжался. Это начало обременять нас материально и морально. Ведь все мы работали, и нам некогда было особенно заниматься ими. Со временем это нашествие гостей потихоньку схлынуло, сошла на нет и переписка.
В конце концов я понял, что если родственники длительное время не общаются друг с другом, у них возникает естественное желание найти родных им людей, узнать о них какие-то новости. Однако, пообщавшись с ними, удовлетворив своё любопытство, интерес к ним пропадает. Для крепкой дружбы, родства необходимо постоянное тесное общение.
В госпитале произошли некоторые кадровые перемены. В окружной госпиталь переведены начальник инфекционного отделения и ординатор терапевтического отделения. Ушёл от нас на повышение в медицинский отдел округа наш начмед Кохнович. Вместо него из Группы войск в Германии прибыл подполковник Кры- жановский, который поселился над нами в квартире, освобожденной ординатором терапевтического отделения. Так что мы с Людой будем отныне жить под присмотром моего начальства.
Вот уже несколько месяцев я работаю в качестве анестезиолога в Бобруйском онкологическом диспансере. Это занятие мне предложил начальник госпиталя по просьбе главного врача онкодиспансера. Врач-анестезиолог, который работал там, уволился. Надо сказать, что Бобруйский онкодиспансер — это еврейская вотчина. Все врачи и медсёстры там — евреи. К этой национальности принадлежал и анестезиолог, но не поладил он со своими коллегами — хирургами. Случай беспрецедентный среди этой национальности. Причиной всему этому явилось то, что врачи не поделили по справедливости между собой те подарки, которые дарили им родственники лечившихся в диспансере больных. Подарки чаще всего были натуральные и порой не маленькие. Сельские жители чаще всего дарили свинину и говядину, иногда целыми тушами. Люди не жалели ничего, лишь бы их родственники поправлялись. Не всегда это было так. Врачи не давали никаких гарантий выздоровления больных, ведь это онкология, но подарки всё же брали. Вот тут-то кое на кого нападала жадность. Хирурги не хотели делиться с анестезиологом. А тому было обидно, ведь в выздоровление больных он вносил немалый вклад. Анестезиологу всё это надоело, и он ушёл из диспансера.
Моей задачей в онкодиспансере является дача наркозов во время серьёзных операций. В подготовке больных к операциям и выхаживании их после операций я не участвую. Помогают мне в работе две опытных медсестры-анестезистки пожилого возраста.
Хирурги здесь очень квалифицированные, внедряют новшества во время операций, иногда оперируют на грани эксперимента. На таких больных они всё себе позволяют.
Не знаю, как кому, но мне в моральном плане работать здесь тяжело. Удручают плохие результаты лечения злокачественных новообразований. Основной причиной этого является запущенность заболеваний. А она зависит от безграмотности населения, плохой профилактики заболеваний и отсутствия хорошей лечебно-диагностической аппаратуры для выявления и лечения онкологических заболеваний на ранней стадии.
Немало здесь больных с раком желудка. Всем им делают операции, но примерно девять операций из десяти являются пробными. Больному вскрывают живот, диагностируют, как правило, запущенную стадию заболевания, ничего не делают и зашивают его. Из десяти больных, которым всё же удаётся сделать радикальную операцию, до пяти лет доживает не более двух.
Но особенно я переживаю, участвуя в операции по удалению у женщины молочной железы. Сначала у неё под местным обезболиванием удаляют кусочек опухоли и тут же срочно исследуют его под микроскопом.. Врач даёт заключение — злокачественная или доброкачественная это опухоль. Представляю, как тяжело женщине ожидать результата анализа. Если опухоль злокачественная, в дело вступаю я. Больной под общим обезболиванием делают большую колечащую операцию по удалению молочной железы и региональных лимфоузлов. Мне почему-то кажется, что врач, который делает анализ, может и ошибиться, ведь ошибки возможны в любой работе. Здесь результатом ошибки будет тяжелейшая для женщины операция. Надо сказать, что рак молочной железы у женщин занимает первое место среди всех злокачественных новообразований. И смертность здесь, даже после радикальных операций, большая.
Не улучшает существенно результатов лечения онкологических заболеваний лучевая и химиотерапия. Они только увеличивают и продлевают муки больных.
Несмотря ни на что, я доволен своей работай в онкодиспансере. Здесь я, участвуя в больших и сложных операциях, получаю удовольствие от своей работы, чувствую себя востребованным как анестезиолог. В госпитале такое со мной случается нечасто.
В онкодиспансере я также собрал материал для написания двух научно-практических работ, которые приняты к опубликованию в Военно-медицинском журнале. Здесь за мой труд мне платят определённую сумму денег, на которые я покупаю коньяк. Им я угощаю всех подряд. Досталось по бутылке начальнику госпиталя и начмеду.
В то время, как на службе у меня сейчас всё в порядке, дома Люда разыгрывает мне драмы и комедии. Физически её беспокоит астма, в моральном же плане ей не даёт спокойно жить ревность. Обиднее всего то, что оснований для этого у неё нет никаких. Она требует, чтобы я с работы приходил без опозданий, но как это можно сделать с моей специальностью. Нередко только я соберусь идти домой, как в госпиталь привозят тяжёлого больного, которого я должен спасать. Но особенно Люда бесится тогда, когда меня вызывают на работу по вечерам и ночам. Она как-то узнаёт, кто в это время из медсестёр дежурит в операционной, и если это Камова, то она может тут же появиться в госпитале. Именно эта сексуально озабоченная медсестра у неё в наибольшем подозрении. Она как-то узнала, что Камова симпатизирует мне, не прочь завязать со мной отношения, но причём тут я. Эта медсестра мне совершенно не нравится, да и не занимаюсь я этими делами на работе. И вот сидит моя Люда в ординаторской и ждет конца операции, а если она затягивается, то и ложится спать на диване. Как мне отучить её от такого позорного поведения, я не знаю. Надо придумать что-то радикальное, уговоры на неё не действуют.
К нам в Бобруйск пожаловал наш знаменитый ансамбль "Пес- няры". Мы с Людой устроились на их концерте в первых рядах, хочется увидеть их живьём. Но от концерта мы остались не в восторге. У них, видите ли, новая программа, весь концерт они пели "Колядные песни". Не было спето ни одной из их популярных песен. Интересно было смотреть на этих патлатых, в длинных балахонах певцов, особенно на Мулявина, который, как хозяин, расхаживал по сцене, беседуя со своими ребятами по ходу концерта.
Со своей медсестрой-анестезисткой Марией я срочно выехал на санитарной машине в штаб армии, где скоропостижно скончался капитан 35 лет. Приезжаем туда и находим его лежащим на кушетке в медпункте штаба без пульса и дыхания. Спрашиваю врача медпункта Дерюгина, проводил ли он реанимационные мероприятия пострадавшему и вводил ли ему какие-либо лекарства. Ни того, ни другого он не делал, а между тем прошло уже свыше пятнадцати минут с тех пор, как его принесли в медпункт. Скончался он у себя в кабинете. Нам нужно было констатировать смерть пострадавшего и уехать. Реанимация в данном случае не была показана. Но у меня появился какой-то профессиональный азарт, захотелось оправдать свой приезд сюда. Капитан был худой, щуплый и реанимация у него могла быть легко проводимой и эффективной. Мы с медсестрой начали делать наружный массаж сердца и искусственное дыхание, внутрисердечно путем пункции сердца ввели положенные в таких случаях лекарства. К нашему удивлению, через пару минут у пострадавшего появился пульс и редкое поверхностное дыхание. Однако через каких— то семь минут всё это прекратилось. Мы снова начали реанимационные мероприятия и снова восстановили сердечную деятельность и дыхание. Так повторилось несколько раз. Тогда я попросил Дерюгина послать нашего шофёра в госпиталь за дефибриллятором, который мог помочь нам в данном случае. В это время в медпункт вошёл какой- то генерал. Я доложил ему о сложившейся ситуации. Выслушав меня, он начал ругать нас за то, что мы сразу не захватили с собой дефибриллятор, назвав это безобразием. Я объяснил ему, что в госпитале имеется всего один дефибриллятор и мы его при выезде не берём с собой. Мне хотелось сказать генералу, что безобразием в данном случае было то, что врач их медпункта не проводил никаких реанимационных мероприятий до нашего приезда. Но я промолчал об этом, не хотелось подставлять под удар коллегу. Привезенный дефибриллятор не помог, и у капитана была зафиксирована смерть. Скорее всего, у него случился инфаркт миокарда.
По приезде в госпиталь я обо всём рассказал начальнику госпиталя. Тот, в свою очередь, поведал мне, что ему звонил начальник тыла армии и рассказал об упущениях в нашей работе. Начальник госпиталя понял меня правильно и попросил впредь не оживлять явных покойников.
Начальник хирургического отделения Астраханцев, с которым я работаю уже несколько лет и который с самого начала показался мне добрым, весёлым и даже озорным человеком, со временем показал другие черты своего характера. Мне очень нравится его бесконфликтность. Я ни разу не поцапался с ним по работе, хотя предлоги для этого были. И вдруг я узнал о его очень своеобразном обращении с больными солдатами. Во взаимоотношениях между лечащимися у нас больными и медсёстрами случается всякое. Иногда некоторые больные начинают шалить, а то и хамить им. Узнав об этом, Астраханцев тут же вызывает провинившегося к себе в кабинет, где начинается его воспитание. Больной при этом имеет шанс получить хорошую пощёчину, почувствовать болезненное потягивание за ухо, понюхать огромный кулак-кувалду Астраханцева. Иногда он с шумом вылетает из кабинета, получив хороший пинок в зад. Жалоб на такое воспитание от больных не поступало. Я спросил Астраханцева, не боится ли он того, что кто- либо отомстит ему за это. Он ответил мне, что ничуть не боится. Солдат, по его мнению, тот же ребёнок, только с большим членом, а такое воспитание для него очень эффективно и доходчиво, не то, что беседы и уговоры. И мстить он не будет, если чувствует себя виноватым.
Последнее время у Астраханцева появилось пристрастие к алкоголю. Нельзя сказать, что он алкоголик, на работе пьяным его никто не видел. Но, уходя домой в те дни, когда он не дежурит на дому как хирург, он часто по дороге умудряется заправиться определённой дозой алкоголя. Дома его пьяные выходки очень пугают его жену Раю. Ей почему-то кажется, что с ним произойдёт что-то плохое и он умрёт. Несколько раз спасать его она вызывала врачей госпиталя, в том числе и меня. Приезжаю я к ним на квартиру и вижу пьяного человека, который очень много болтает, поёт песни и строит гримасы. Спрашиваю его, что его беспокоит, на что он отвечает, что беспокоит его только жена. При этом он, показывая на неё, крутит пальцем у виска.
Как начальник ведущего отделения госпиталя, он по блату вне очереди купил себе "Запорожец". Интересно было наблюдать, как этот крупный мужчина втискивается в этот транспорт. Создавалось впечатление, что не он влезает в машину, а машина налезает на него. Недавно он заменил "Запорожец" на "Жигули" первой модели. Он старается ездить на своей "копейке" как можно больше, заявляя, что надо добить её, пока он жив, а то достанется она после его смерти хахалю его жены.
Таков этот очень своеобразный человек, с которым не соскучишься ни на работе, ни дома.
Наш госпиталь после переезда в крепость стал образцово-показательным медицинским учреждением в округе. К нам привозят врачей из других госпиталей, чтобы они перенимали наш опыт. Но для этого нужно переместить их госпитали в отреставрированные царские казармы, которых нигде, кроме Бобруйской крепости, нет.
Недавно к нам приезжал полковник Левшов, только что назначенный начальником кафедры анестезиологии и реаниматологии Военно-медицинской академии. Будучи клиническим ординатором кафедры, я учил его анестезиологии и реаниматологии. Он в то время был слушателем факультета усовершенствования врачей. На кафедре он занимался какой-то научной работой, которую никто всерьёз не принимал. И вот теперь, защитив кандидатскую диссертацию, он стал начальником кафедры. Это выдвиженец прежнего начальника кафедры Угарова, который ушёл на пенсию.
Между мной и слушателями факультета усовершенствования во время их учёбы был своего рода антагонизм. Я пришёл на кафедру, будучи тёмным войсковым врачом, они же все поступили на факультет, будучи хирургами госпиталей. Поэтому они смотрели на меня свысока, не хотели признавать меня своим наставником. Когда меня после окончания ординатуры направили в гарнизонный, а не в окружной госпиталь, некоторые из них злорадствовали над этим. Поэтому приезд Левшова в наш госпиталь я воспринял в том смысле, что он хочет позлорадствовать надо мной здесь и похвастаться своими успехами. Может быть, это было не так. Но встретил я его формально, не как прежнего своего однокашника. Я не пригласил его к себе домой и не устроил ему гостевой стол. Он проверил мою работу, остался ею доволен и, сухо попрощавшись со мной, уехал в Минск.
На днях у нас проходили сборы руководящего медицинского состава округа. Заодно мы познакомились с новым начальником военно-медицинской службы округа полковником Немчиновым, который заменил убывшего на повышение в Москву генерала Баранника. Как оказалось, он — однокашник нашего Астраханцева, они вместе заканчивали Военно-медицинский факультет. Со своим однокашником он обращался неформально, по-свойски.
На сборах прозвучал и мой доклад, в котором я рассказал о работе своего отделения. Присутствовавший при этом главный анестезиолог округа полковник Захаров похвалил меня за мою деятельность. Он также сообщил мне, что собирается в скором времени уйти на пенсию, так как его подводит здоровье.