БЕЛОРУССИЯ РОДНАЯ
Дневник военного врача
ГЛАВА 2 1975 год
На днях к моим уже не малым обязанностям по службе прибавилась ещё одна — меня назначили председателем гарнизонной военно-врачебной комиссии. А это немалый кусок работы. Хорошо ещё, что секретарём комиссии является медсестра, уже давно работающая в ней. Через комиссию проходит масса военнослужащих. С их обследованием мы справляемся успешно. Наибольшее беспокойство нам доставляют родственники офицеров, проходящих службу в незаменяемых районах Севера, Дальнего Востока, Забайкалья, Средней Азии. Чтобы вырваться оттуда и перебраться в Белорусский военный округ, они прибегают к помощи своих родственников, проживающих в Белоруссии, в частности в Бобруйске. Например, приходит к нам бабушка и приносит справку из гражданского лечебного учреждения о том, что она больна каким-то серьёзным заболеванием, нуждается в постороннем уходе и не может быть транспортирована по своему возрасту и состоянию здоровья на место службы своего сына в Средней Азии. Следовательно, её сына необходимо перевести служить в Белорусский военный округ, чтобы он ухаживал за ней здесь. Для подтверждения этого мы должны сами всесторонне обследовать эту бабушку, собрав при этом кучу документов, и написать на неё свидетельство о болезни, которое должно быть утверждено в округе. Однако при проверке очень часто выясняется, что принесенные родственниками справки получены по блату, а свидетельство о болезни, даже если справки не вызывают сомнений, начальники отделений госпиталя писать не хотят, так как это хлопотное дело. Они намекают мне на то, что делать это должен я, забывая о том, что я не семи пядей во лбу и не могу писать свидетельства о болезни по всем медицинским специальностям. В результате у меня возникают конфликты с врачами госпиталя, я с трудом добиваюсь от них желаемого. Некоторые из врачей тут же в своих заключениях делают эту бабушку не нуждающейся в постороннем уходе и могущей перенести транспортировку на дальние расстояния. Сын бабушки вынужден будет и дальше служить в Средней Азии. Всё это доставляет мне душевный дискомфорт.
На фоне хорошего начала моей службы в госпитале, добрых отношений с командованием и личным составом, у меня внезапно возник конфликт с некоторыми медсёстрами хирургического отделения. Таковыми оказались старшая операционная медсестра Камова и перевязочная медсестра Грязева. Обе эти женщины явно сексуально озабоченные, не удовлетворённые особы. Первая из них распустила слух, что я неполноценный мужчина. Это я пропустил мимо ушей, воспринял с юмором. Вторая ж начала рассказывать всем, что она, внезапно войдя в анестезиологическую комнату, застала меня там обнимающимся и целующимся с моей медсестрой-анестезисткой Воронцовой. Это была явная клевета. Такого я стерпеть не мог и поэтому решил разобраться с источником сплетни раз и навсегда. Пригласив её в кабинет Астраханцева, я заявил ей, что в отместку за её клевету я сделаю всё от меня зависящее, чтобы не работать с ней в одном учреждении. Грязева, не сказав ни слова, выбежала из кабинета. Надо сказать, что в хирургическом отделении она чувствовала себя очень уверенно, так как была женой председателя Бобруйского горисполкома. Некоторые медсёстры советовали мне не связываться с ней. Они говорили мне, что она просто влюбилась в меня, поэтому и бесится. Однако я был непреклонен.
Больше всего меня беспокоило то, что обо всех этих сплетнях узнает Люда, а её реакцию на это я предвидел. Чтобы предотвратить конфликт в нашей семье, я решил сам рассказать ей обо всём. Люда выслушала меня с ухмылкой, ничего мне не сказав.
Через пару дней я вдруг узнаю, что мою медсестру Воронцову переводят в инфекционное отделение на должность старшей медсестры. Мне же дают двух молоденьких, недавно окончивших медучилище медсестер Марию и Наташу. Последняя оказалась однофамилицей начальника госпиталя. Я не стал разбираться в причинах такой кадровой политики командования, тем более, что она была мне на руку. Я с самого начала просил дать мне в отделение вторую медсестру. Мне необходимо было ускоренными темпами обучить своих новых медсестёр их первой в жизни специальности. Опыт такого обучения у меня имелся.
Моих молодых сотрудниц медсёстры хирургического отделения приняли вначале так, как принимают в армии старослужащие новобранцев. Однако отношение к ним резко изменилось, когда прошёл слух, что медсестра Наташа Пилипенко является племянницей начальника госпиталя. Сама она всё это отрицала.
Вскоре я узнал, что инициатором таких перемен в моём отделении явилась Люда. Кое-кто перед тем видел её на приёме у начальника госпиталя. Представляю, в каком свете она выставила меня при этом, добиваясь своего.
Через неделю уволилась из хирургического отделения и устроилась на работу в туберкулёзную больницу Грязева. Она решила не испытывать судьбу и погасить в самом начале начавшийся между нами конфликт. Не исключено, что она испугалась того, что обо всём этом узнает её муж.
Меня срочно вызвали в неврологическое отделение, где женщине, лечившейся от радикулита, перелили ковсервированную кровь, после чего ей стало плохо. Показанием к переливанию крови явилась имевшаяся у неё анемия. Переливали кровь с помощью резиновой системы, которая постоянно хранилась в воде в стерилизаторе. Периодически её кипятили. После переливания крови у больной появился сильнейший озноб, температура тела поднялись до 40 градусов. В отделении началась паника, так как все решили, что это шок на переливание несовместимой крови. Повторив все анализы и пробы, я пришёл к выводу, что это пирогенная реакция тяжёлой степени, а не гемотранфузионный шок. После проведенного интенсивного лечения больной стало лучше.
Самым интересным и неожиданным для меня во всей этой истории явилось то, что больная эта оказалось женой сотрудника КЭЧ Бобруйского гарнизона Фокина, ведавшего распределением жилья в домах для семей военнослужащих. Во время лечения его жены я близко познакомился с ним, мы даже стали друзьями. Он пообещал выделить мне в новом доме ту квартиру, которую я пожелаю. Я попросил его выделить мне трёхкомнатную квартиру на втором этаже.
Между тем, строительство дома по улице Урицкого, недалеко от госпиталя, шло к завершению. В КЭЧ готовили списки будущих жильцов дома.
Начальник госпиталя вызвал меня к себе и велел срочно предоставить в КЭЧ справку о том, что моя мать не имеет домовладения на нашей родине в деревне Голачёвка Костюковичского района Могилёвской области. Наш дом там сгорел в 1957 году ,и мать с тех пор жила у своих детей, в том числе и у меня. Я сказал начальнику госпиталя, что для получения такой справки из сельсовета мне придётся срочно съездить на свою родину. Он согласился с этим.
На проходящем через Бобруйск автобусе я добрался до станции Коммунары, находящейся рядом с городом Костюковичи, и остановился там у своих родственников Подвойских. Нужно сказать, что погода на дворе в эту мартовскую пору была мерзкой, кругом всё растаяло, с асфальта невозможно было сойти в сторону, не погрузившись по колено в грязь. Дорога ж от станции Коммунары до деревни Забычанье, где находился сельсовет, была просёлочной, даже не посыпанной гравием. К тому ж в дорогу я обул обыкновенные военные ботинки, а не яловые сапоги, которые могли б выручить меня в данной ситуации. Автобусного сообщения с деревней Забычанье не было. Дойти туда пешком было невозможно.
С моим родственником Михаилом Подвойским мы отправились на находившийся на станции продовольственный склад и выяснили там, что в деревню Забычанье, к моей радости, должен отправиться трактор, чтобы доставить туда муку для имевшейся там пекарни. В прошедшую ночь как раз выпал снег и вся земля побелела. Мешки с мукой погрузили на сани, я забрался в кабину к трактористу, и мы отправились в путь. Спустя двадцать лет после последнего посещения этих мест я таким экзотическим способом проделывал на свою родину путь, который когда-то множество раз был пройден мною пешком. Дорога до деревни Забычанье шла мимо моей родной деревни Голачёвки. И вот передо мной предстала такая картина. Всё вокруг белым-бело. В шестистах метрах от дороги цепочкой протянулось пятнадцать дворов из имевшихся когда-то ста. Все строения покрыты снегом, а из печных труб к небу поднимаются столбы дыма. Мне так захотелось оказаться там, пройти по улице, зайти в каждый дом и пообщаться со своими земляками. Но тракторист сказал мне, что по деревне мы проехать не сможем, к тому же нам нужно поторопиться с доставкой муки. Так с гулко бьющимся сердцем и повлажневшими глазами я проехал мимо своей малой родины.
В сельсовете мне тут же выдали нужную справку. Тракторист за это время разгрузил сани, и мы с ним уже другой дорогой благополучно добрались до станции. Я дал ему за его услугу десять рублей, чему он был очень рад. На ближайшем автобусе я тут же отправился домой.
Прибыв в Бобруйск, я сразу же пошёл в КЭЧ и отдал Фокину привезенную справку. При этом он заявил мне, что справка уже фактически не нужна, так как списки на заселение дома в округе уже утверждены. Он тут же выписал мне ордер на трёхкомнатную квартиру на втором этаже. В ордер были внесены, помимо нас с Людой, моя мать и дочь Люды Наташа.
Затем я помчался к начальнику госпиталя и доложил ему о своём прибытии и получении мною ордера на квартиру. Выслушав меня, он сказал:
— Ну, что ж, раз так получилось, то живите в этой квартире. Я, по правде говоря, планировал заселить в неё нашего начмеда Кохновича, который имеет двоих детей и живёт в малогабаритной двухкомнатной квартире. В его квартиру я планировал заселить вас.
Затем он попросил меня, во избежание лишних разговоров и неприятностей, обязательно прописать в квартиру свою мать.
Мы с Людой быстренько перебрались в своё жильё. При этом мы, к сожалению, завезли с собой клопов, с которыми нам пришлось долго и упорно бороться.
Нашим соседом по площадке оказался военный комендант Бобруйска подполковник Савельев с женой. Эта бездетная пара ведёт очень замкнутый образ жизни. Наша попытка сблизиться с ними закончилась неудачей. Надо было нам у Фокина попросить себе других соседей, но ведь соседей, родителей и время не выбирают.