МАНЬЧЖУРСКАЯ ВЕТКА
Дневник военного врача
ГЛАВА 3 1971 год
Уже свыше полутора лет я нахожусь в Борзе. За это время мне удалось сделать очень многое в смысле организации в госпитале и в гарнизоне анестезиологической и реаниматологической помощи, а также службы крови. Далось мне это нелегко, зато теперь я могу работать спокойно. Наступила пора проанализировать всё сделанное и обобщить накопленный опыт в виде научных статей. За довольно короткое время мною были написаны следующие статьи: "Организация реаниматологической помощи в гарнизоне", "Применение аппаратно-масочного наркоза в гарнизонном госпитале", "Опыт работы нештатного пункта заготовки и переливания крови в гарнизонном госпитале". Я направил их в "Военно-медицинский журнал", откуда вскоре пришло сообщение, что все они будут опубликованы в нём.
У нас с Драбкиным возникла идея организовать в госпитале экспериментальную лабораторию, в которой можно было бы на животных отрабатывать некоторые операции и новые методы лечения. Командование госпиталя поддержало нас. Для такой лаборатории мы решили использовать заброшенную кирпичную пристройку к госпиталю. И вот мы с Натаном Моисеевичем берём кусок колбасы и идём в город искать бродячих собак. Первой попавшейся нам дворняге была сделана резекция желудка, второй
— удаление почки. Оперативная активность в лаборатории начала нарастать, как снежный ком. По городу сейчас бродит немало прооперированных у нас собак.
Натан Моисеевич решил отрабатывать на собаках методы лечения огнестрельных ранений лёгких. Известно, что при таких ранениях хирурги чаще всего ограничиваются введением в плевральную полость дренажа для активного отсасывания из неё крови и воздуха. Спавшееся лёгкое при этом расправляется и заполняет плевральную полость, рана лёгкого со временем заживает. Натан Моисеевич является сторонником хирургической обработки ран лёгкого. Он стреляет в собак из малокалиберной винтовки, а затем оперирует их, тщательно обрабатывая рану лёгкого.
Создание экспериментальной лаборатории лично для меня пришлось как нельзя кстати. В это время я воплощал в жизнь одну интересную идею, которую я случайно почерпнул в районной больнице. Недаром говорят, что всё гениальное просто. Очень опытная медсестра-анестезистка больницы рассказала мне о том, что когда она самостоятельно проводит эфирный наркоз, то для улучшения его качества она в эфир добавляет немного сильного наркотика фторотана. При этом больные быстрее засыпают и просыпаются, у них практически отсутствует стадия возбуждения, а после наркоза у них реже бывает рвота. Я тщательно проанализировал все это и пришёл к выводу, что применяемую ею наркотическую смесь, которую я расценил как смесь одной части фторотана с тремя частями эфира, можно рекомендовать для применения в военных условиях с помощью полевых портативных наркозных аппаратов, которые заложены в комплекты неприкосновенного запаса на случай войны. Предназначены эти аппараты только для дачи эфирного наркоза. Это особенно важно ещё и потому, что во время войны наркоз вынуждены будут давать не только врачи, но и медсёстры. Для воплощения своей задумки в жизнь я тщательно исследовал эту наркотическую смесь по всем параметрам: точка её кипения, взрывоопасность, дозировка при введении в наркоз и поддержании наркоза и прочее. Затем я начал применять её на животных, а вскоре и на людях. При этом я убедился в её неоспоримых преимуществах перед чистым эфирным наркозом.
Вместе с теми больными, которые подверглись наркозу этой смесью в районной больнице, я набрал 128 случаев такого наркоза. Натан Моисеевич издевался над моим стремлением во что бы то ни стало самому провести достаточное количество таких наркозов. Он советовал мне к тем наркозам, которые я уже имел, произвольно прибавить недостающее количество. Он утверждал, что так делают многие учёные, отчего наука у нас не блещет достижениями и её выводы не всегда достоверны.
Написанная мною на материале моих исследований статья "Применение смеси фторотана с эфиром при наркозе" получилась большой и достаточно убедительной. Натан Моисеевич говорит, что этот материал вполне годится для защиты кандидатской диссертации, а предложенную мною смесь можно расценить как изобретение. Впервые в своей жизни я ощутил огромную радость от своей работы. Я понял, что наивысшая радость для человека — это радость открытия чего-то нового, неизведанного. Статья была отправлена в "Военно-медицинский журнал". Долгожданный ответ пришёл через месяц. Мне сообщили о там, что моя статья принята к опубликованию в журнале.
Мои, так сказать, научные достижения произвели на врачей госпиталя большое впечатление, а у некоторых даже вызвали зависть. Они удивлялись тому, с какой лёгкостью мне удаётся пристраивать свои статьи в журнал. Мне говорили, что добиться этого очень трудно. Драбкин же подтрунивал надо мной, заявляя, что я везде наследил в медицине. А между тем он сам ждал ответ из "Военно-медицинского журнала", так как накануне написал статью об оперативном лечении огнестрельных ранений лёгких и направил её туда. Правда, при этом он прибегнул к тому способу накопления экспериментального и клинического материала, который рекомендовал мне. Вскоре из журнала пришло письмо, в котором выражалось сомнение в тех выводах, которые сделал автор в своей статье. Ему рекомендовали продолжить экспериментальные и клинические исследования. После этого у Натана Моисеевича пропала охота заниматься наукой.
Операции ж в нашей экспериментальной лаборатории по-прежнему идут полным ходом. Хирурги учатся там оперировать. Пригодилась эта лаборатория и мне для обучения врачей госпиталя и войсковых частей таким операциям и манипуляциям, как венесекция, трахеотомия, торакотомия, открытый массаж сердца, интубация. Мы даже засняли любительский кинофильм об этом.
Помимо экспериментов над животными, мы и в своей практической работе также стараемся не отставать от жизни. Новые методы лечения, о которых пишут медицинские журналы, мы стремимся внедрять при лечении своих больных. Однако при этом мы часто убеждаемся в том, что они нуждаются в дополнительной проверке. Внедрять их в практику нужно с большой осторожностью. Явно ощущается то, что авторов некоторых из научных статей больше интересовала не достоверность результатов исследований, а быстрота опубликования их статей в журналах. По-видимому, некоторые из них являются такими же учёными, как наш Драбкин. В этом отношении большим доверием у нас пользуются не журнальные статьи, а монографии.
О том, что нельзя слепо доверять научным работам, убедился и я. Мой предшественник по клинической ординатуре Бушуев в своё время защитил кандидатскую диссертацию о применении очень сильного наркотика хлороформа в современных условиях. Этот наркотик, широко применявшийся при наркозах в течение 100 лет, не так давно был снят с производства, так как давал серьёзные осложнения со стороны сердца и печени. Бушуев в своей диссертации утверждает, что с помощью современных наркозных аппаратов этих осложнений можно избежать. И вот в госпитале я совершенно неожиданно обнаружил 40 флаконов хлороформа. Я начал применять его на больных рекомендованным диссертацией Бушуева способом. Проведя десяток таких наркозов, я в трёх случаях получил серьезное осложнение со стороны печени — токсический гепатит. Хорошо, что дело не дошло до осложнений со стороны сердца, что могло бы закончиться печально. В связи с этим мне вспомнился такой исторический факт. От хлороформного наркоза, давшего осложнение на сердце, умер во время операции видный военачальник времён гражданской войны М.В. Фрунзе. Правда, его смерть впоследствии приписали козням Сталина. Познакомившись с хлороформом на практике, невольно перестаёшь верить в эту политическую версию смерти Фрунзе.
Пришла мне пора рассказать о печальном событии, которое произошло месяц тому назад в Шерловогорской больнице и не дает мне покоя до сих пор.
К ним поступила бурятка 45 лет, мать 10 детей. И надо же было такому случиться, что эта женщина после 10 нормальных родов не смогла родить естественным путём одиннадцатого ребёнка. Просто какой-то злой рок с самого начала преследовал её. Ей сделали кесарево сечение, при этом на свет появился здоровый мальчик. Вскоре после операции у неё появились симптомы воспаления в брюшной полости. Для консультации и оказания помощи из Читы прибыл хирург. Меня попросили принять участие в намечавшейся операции.
Приезжаем в больницу и видим женщину в тяжёлом состоянии, живот у неё раздут, кишечник не работает. Через зонд я удалил у неё из желудка 8 литров жидкого содержимого. Мне сказали, что её кормили бараньим бульоном, надеясь заставить кишечник работать. Всё это насторожило меня. У больной, судя по всему, имелись большие нарушения водно-электролитного обмена. На операции у неё нашли воспаление брюшины в области таза.
После операции хирурги занялись писаниной, а я начал выводить больную из наркоза. При этом выявилось, что дыхание у неё слабое, неадекватное, гемодинамические ж показатели оставались стабильными. Я хотел провести больной медикаментозную коррекцию предполагаемых у неё нарушений водно-электролитного обмена, но в больнице ничего для этого не нашлось. Не смогла сделать необходимые анализы и лаборатория, А между тем меня начали торопить врачи больницы, которые спешили отвезти прибывшего из Читы коллегу к поезду, а заодно и меня в Борзю. Тогда я начал форсировать восстановление у больной самостоятельного дыхания, которое всё ещё оставалось слабым. Я периодически проводил ей вспомогательное дыхание. И вдруг я обнаружил, что кожные покровы у неё побледнели, зрачки резко расширились, исчез пульс. Произошла остановка сердца. Начаты реанимационные мероприятия. Все врачи сбежались в операционную и подняли немалую панику. Но всё было напрасно. Всем стало ясно, что больная потеряна.
Я понимал, что виноват в случившемся во многом я. Нельзя было в данном случае проявлять спешку, нужно было спокойно заниматься своим делом. Недооценил я и тяжести состояния больной. Нужно также признать и то, что очень трудно, практически невозможно оказывать на должном уровне медицинскую помощь тяжёлым больным в таких маломощных лечебных учреждениях, как эта больница. В госпитале такая трагедия вряд ли произошла бы. В конечном счёте мне пришлось спасать себя с помощью убедительных записей в истории болезни. После случившегося я жил в ожидании неизбежных неприятностей.
Однако родственники умершей не стали поднимать шума, смирившись с тяжёлой утратой. Оставшихся сирот они разобрали в свои семьи. Так закончилась эта печальная история, которая будет для меня уроком и укором на всю оставшуюся жизнь.
Вот уже в течение полугода я преподаю в Борзинском медицинском училище хирургию. Об этом попросил меня начальник госпиталя. Преподавание там считается в госпитале своего рода поощрением, ведь за это платят какие-то деньги. Правда, чтобы заработать в медучилище хорошую сумму, нужно трудиться там круглосуточно. Преподают в нём, как правило, совместители — это в основном врачи районной больницы. Тамошние хирурги относятся к занятиям со студентами спустя рукава, им попросту некогда заниматься этим, поэтому руководство медучилища решило заменить их военными врачами. Преподавать я люблю, это у меня получается. Я считаю, что истинное моё призвание — преподавание, а не врачевание. Моим слушателям нравятся мои лекции и практические занятия. Правда, на всё это не хватает времени. Огорчает также и то, что к студентам в госпитале почему-то относятся плохо, всем они здесь мешают. Медсёстры отовсюду гонят их. А ведь сами они недавно заканчивали это училище. Примерно такое же отношение к студентам и в районной больнице. В результате всего этого студенты заканчивают медучилище в основном теоретически, по-настоящему практически осваивать свою специальность они начинают только на своём рабочем месте.
Как я узнал, такое ж положение с преподаванием существует и в Читинском медицинском институте. И там преподавательский состав в основном состоит из совместителей, которым трудно дать хорошие знания студентам.
К переливанию крови я всегда относился очень серьёзно. При проведении этой операции я всегда строго выполнял все требования существующей инструкции. И всё же недавно ввиду стечения обстоятельств я допустил при этом большую оплошность.
Меня вызвали в районную больницу к больному, который получил тупую травму живота. Находился он в очень тяжёлом состоянии, у него налицо имелись симптомы внутреннего кровотечения. Его уже поместили в операционную, где начальник хирургического отделения Ремезов переливал ему второй флакон крови. Он сказал мне, что у больного вторая группа крови. В истории его болезни я обнаружил анализ крови из лаборатории, подтверждающий это. Учитывая тяжесть состояния больного, я быстро ввёл его в наркоз и без никаких сомнений продолжил ему переливание крови второй группы. К концу операции всего было перелито 2,5 литра крови. На операции у больного были обнаружены разрыв селезёнки, которая была удалена, и глубокая трещина печени. В удовлетворительном состоянии он был помещён в палату. В последующие два дня ему дважды переливали по пол-литра крови.
Вскоре выявилось, что у больного развилась острая почечная недостаточность, которую объяснили тем, что он длительное время находился в состоянии шока (шоковая почка). Его отправили в областную больницу на искусственную почку. Оттуда сразу же позвонили в больницу и сообщили о том, что у больного неправильно определена группа крови. У него оказалась не вторая, а четвёртая группа крови.
Заведующий хирургического отделения Ремезов срочно вызвал меня в больницу и сообщил мне эту шокирующую новость. Мы оба понимали всю серьёзность нашего промаха. Больному с четвёртой группой крови можно переливать кровь любой другой группы, в том числе и второй, однако в небольшом количестве (не свыше пол-литра). В данном случае обескровленному больному было перелито свыше 3-х литров крови второй группы. Перелитая кровь вызвала свёртывание крови больного (обратная агглютинация), что привело к острой почечной недостаточности. Обычно при конфликтах с кровью бывает наоборот: кровь больного свёртывает перелитую кровь. Ремезов признался мне, что он не определял группу крови больного, а поверил лабораторному анализу. Я, в свою очередь, поверил тому же анализу и Ремезову. А ведь в написанных нами протоколах переливания крови дословно сказано, что переливали мы больному кровь "после определения групп крови донора и больного". Настала пора нам с Ремезовым спасать себя. Мы решили твёрдо стоять на своём и до конца утверждать, что группу крови мы определяли. А ошибка и у нас, и у лаборанта произошла по той причине, что у больного, ввиду его индивидуальных особенностей, правильно определить группу крови было трудно. Такое иногда встречается в гематологии.
В областной больнице то ли поверили нам, то ли решили пощадить нас. Они не стали драматизировать этот случай. Облзд- равотдел по этому поводу издал приказ, в котором врачей области призывали к повышенному вниманию при определении группы крови. Наказан при этом никто не был. Больной же, к сожалению, умер.
Этот случай явился для меня большим уроком. Я решил впредь, имея дело с кровью, никогда никому не верить, а верить только собственным глазам. Никакая торопливость не оправдывает допускаемых при этом ошибок и не спасает потом от ответственности за их последствия.
На днях у нас состоялась поездка на рыбалку на реку Онон. Участвовать в этой коллективной пьянке на лоне природы вызвалось 12 человек. Горячительные напитки купили вскладчину. Закуской обещал обеспечить заместитель начальника госпиталя по МТО. Река Онон находится в 100 км от Борзи, она средней величины, полноводная. По прибытии туда заядлые рыбаки со своими удочками пошли рыбачить, а меня и ещё двоих товарищей на машине отправили в находящийся недалеко лес за дровами. Мы углубились в него на пару километров и совершенно неожиданно набрели на загон скота. Размещался он на площадке примерно в 500 кв.м. и был огорожен колючей проволокой. Внутри него имелись навес и сарай. Ворота были заперты на замок, на них было написано: "Стой! Вход запрещён!" В загоне не было видно ни людей, ни скота. Мы поспешили удалиться от этого загадочного объекта. По прибытии в лагерь мы рассказали о нашей находке. Все решили, что мы набрели на замаскированную площадку для запуска межконтинентальных ракет. Было решено никому не рассказывать об этом.
Наши горе-рыбаки еле-еле наловили рыбы на ведро ухи. Закусывали мы в основном утиными, куриными и свиными консервами, которые привёз наш хозяйственник. При этом я узнал, что в госпитале кое-кто на паёк получает вместо мяса эти очень вкусные консервы. Рыбалкой все остались довольны. К вечеру мы возвратились домой.
Начальник госпиталя вызвал меня к себе и вручил мне от имени министра здравоохранения СССР значок "Отличнику здравоохранения". Меня удивило то, что сделал он это один на один, а не в торжественной обстановке на собрании офицеров или личного состава госпиталя. Я это понял в том смысле, что он просто не хочет злить других врачей фактом награждения меня этим значком. По сложившейся в армии традиции, этим значком обычно награждают начальников ведущих отделений госпиталей и военных администраторов. Одновременно начальник госпиталя велел мне сфотографироваться на доску почёта. Я решил отблагодарить его за такое доброе ко мне отношение довольно оригинальным способом. На заработанные в медучилище деньги я купил 8 бутылок коньяка "КВ". Две из них я решил преподнести начальнику госпиталя. Я сказал ему, что хочу отблагодарить его за разрешение преподавать в медучилище. Сначала он отказывался брать коньяк, но затем передумал. Он сказал, что угостит им проверяющих.
Отпуск за 1971 год мы с Людой решили провести в одном из санаториев европейской части Союза. Нам удалось достать парную путёвку в Евпаторийский санаторий. В Крым мы долетели самолётом. Евпатория славится своими лечебными грязями и прекрасными пляжами. Очень приятно летом поваляться на евпаторийских песчаных пляжах и побродить по песчаному дну на мелководье. От жары спасает нежный морской ветер. Полученные мною там впечатления вдохновили меня на написание такого стихотворения.
Песок,песок на берегу морском
И море Чёрное с песчаным нежным дном,
И так на много километров.
А летом много нежных ветров
Полуденный твой освежает зной.
Найдёшь ли где другой курорт такой?
Я решил воспользоваться своим пребыванием в Евпатории и навестить место моей службы в Крыму в конце 50-х годов, находящееся между Евпаторией и Саками недалеко от станции Прибрежной. Сакский химзавод и расположенные недалеко от него жилые кварталы поглотили территорию части, в которой я служил. Однако, к моему удивлению, военные всё же сохранили её за собой. Сейчас там находится управление полка ПВО. Я отыскал замполита полка и рассказал ему о цели своего визита, о своей прежней части. Мы побродили с ним по сохранившимся с тех пор зданиям. Я даже зашёл в квартиру, в которой когда-то жил. Дверь в ней оказалась незапертой, хозяев дома не было. По-видимому, люди здесь живут на полном доверии, как когда-то жили мы. Мне было приятно и в то же время грустно на душе от этого визита.
После санатория мы решили навестить Гомель. У моих сестёр произошли некоторые перемены. Тоня с Мишей завладели третьей освободившейся в их квартире комнатой. Переместились на новое место жительства в том же сельмашевском доме и Лида с Гришей. В трёхкомнатной квартире на 1-ом этаже они получили две комнаты, третью занимает одинокая молодая баптистка, с которой они ладят. В будущем они планируют завладеть и её комнатой. Мама по-прежнему живёт у Тони, здоровье её ухудшается. Лида показала мне полученное ею из Ленинграда от Тани письмо, в котором та пишет о том, что родила себе сына. В нём она также утверждает, что любовь к ребёнку сильнее любой другой любви. Я был рад тому, что Таня наконец-то хоть в этом нашла своё счастье.
Из Гомеля в Борзю мы решили лететь самолётом. Когда мы узнали о том, что самолёт будет делать посадку в Омске, то решили сделать там остановку и навестить Людину малую родину.
В Омске мы остановились у Людиной родной тёти Марии. На следующий день по Иртышу на "Ракете" мы отправились в село Колбышевка, находящееся в 200 км севернее Омска. Иртыш оказался не таким уж большим, как я себе это представлял, и быстро мчавшаяся "Ракета" буквально до дна перемешивала в нём воду. Представляю, как чувствует себя при этом рыба, которая в нём водится. "Ракета" останавливалась у всех населённых пунктов, находящихся на берегу Иртыша. У меня в голове всю дорогу звучали слова известной песни:
На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой.
Мне кажется, что сидел он на западном берегу реки. На всём протяжении нашего пути этот берег напоминал искусственно сооружённый оборонительный вал. Таким сделала его природа. Мы высадились в 3-х километрах от села Колбышевка и пешком добрались до него.
Раскинулось село на западном берегу Иртыша и насчитывает 80 дворов. В нём имеются магазин и начальная школа, являющаяся одновременно и клубом. В отличие от наших белорусских сёл, здесь не видно садов на огородах. О таких фруктах, как яблоки, некоторые местные жители имеют слабое представление. Мы остановились у Людиной подруги детства Насти. Сразу же пошли посмотреть на дом, в котором родилась и провела своё детство Люда. С разрешения хозяев вошли в дом и осмотрели его. Это был обыкновенный пятистенный деревенский дом с русской печью посредине. Люда удивилась тому, что он такой маленький, в воспоминаниях её детства он выглядел большим и просторным. От дома по огороду спустились к Иртышу. Западный его берег оказался высоким и крутым, восточный — низким. В обрыве западного берега было множество нор, из которых вылетали гнездившиеся в них береговые ласточки. Затем я предложил Люде навестить сельское кладбище и поклониться могилам её предков. Моё предложение она проигнорировала.
На следующий день мы отправились на причал к рейсовой "Ракете". Ночью прошёл дождь, и дорога превратилась в сплошное месиво. Чтобы не оставить обувь в грязи, нам пришлось разуться и босиком преодолеть 3 км.
Мы решили навестить село Евгащено, в котором живут родственники Людиного отчима. Это большое село со средней школой, магазином, клубом и фельдшерско-акушерским пунктом. Оно также раскинулось на высоком западном берегу Иртыша. Остановились мы у сестры Людиного отчима Наташи. Её муж работает бригадиром в колхозе, сама она работает в магазине, дочь учится в 8-ом классе. Вечером в их просторный пятистенный дом набилось полно народа. Пришёл Наташин брат Владимир с женой и пятью детьми, ещё трое детей осталось дома. Пришёл также двоюродный брат Наташи Леонид с женой и двумя дочерьми. Хозяева организовали вечер с самогонкой и деревенской закуской.
Леонид начал агитировать меня съездить рано утром на моторной лодке на браконьерскую рыбалку. Я сначала согласился, но затем отказался, так как мне сказали, что за нами при этом будет гоняться рыбнадзор. Подвыпивший Леонид рассердился на меня за это и чуть не полез на меня с кулаками. А на следующий день он как ни в чём ни бывало пришёл пригласить нас к себе на вечер. Наташа сказала мне, что он решил заманить меня к себе в дом, чтобы я посмотрел его больного сына. Но для этого не обязательно было устраивать вечер. Мне объяснили, что у них в селе любой предлог для выпивки хорош. Народ здесь основательно спился, все в открытую гонят самогон. С закуской здесь особых проблем нет. Долгожданный сын Леонида оказался полным идиотом от рождения. Я сказал родителям, что медицина в этом случае бессильна. Это обидело Леонида, и он опять затеял со мной громкую дискуссию. Человек этот очень задиристый, настоящий деревенский Ноздрёв. На следующий день мы еле вырвались из этого села и отправились в Омск.
По дороге Люда рассказала мне кое-что из своего прошлого. Их семья жила в Колбышевке с незапамятных времён. Во времена Хрущёва её мать работала в школе уборщицей, а отчим — в котельной в райцентре. Никто из семьи в колхозе не работал. Тогда местное начальство лишило их огорода и запретило выгонять скот на пастбище. Им даже не разрешали выпускать кур на улицу. Пришлось семье покинуть насиженное место и переехать в Хабаровский край. Там на станции Дормидонтовка жила сестра матери. Для начала они остановились у неё. Однако через месяц она выгнала из дома эту ораву, состоящую из восьми человек. Дирекция лесхоза, куда устроились работать отчим и сестра Люды Нина, в конце концов дала им половину финского дома. Жизнь у них на первых порах была очень тяжёлая.
Уезжая из Колбышевки, они продали свой дом колхозу, однако денег за него сразу не получили. В течение года они надеялись получить их переводом по почте, однако этого они так и не дождались. Чтобы истребовать деньги за дом, в Колбышевку отправили Люду. Двое суток он проплакала в правлении колхоза, пока не выплакала половину положенной суммы. В Омске на эти деньги она купила себе пальто и ещё кое-что из одежды. Когда она приехала домой, то мать её за такое самоуправство поколотила. Забирала себе и тратила только на себя Люда и те деньги, которые она получала за погибшего отца. В общем, девочка оказалась довольно-таки большой эгоисткой. Недаром родители поспешили выдать её замуж за первого попавшегося жениха, коим оказался Николай.
Из Омска с пересадкой в Чите мы благополучно долетели до Борзи. Только здесь мы по-настоящему отдохнули после нашего отпуска.
В этом году в госпитале среди офицеров появилось несколько автовладельцев. Автомашину "Москвич-412" купили себе начальник госпиталя Мошняков, начальник терапевтического отделения Смирнов и наш Драбкин. Последнего я долго убеждал не делать такую глупость, но он меня не послушал. Он говорит, что в западных округах купить машину труднее. Причём, покупая её, он не имел водительского удостоверения. Достал он его по блату в бор- зинской милиции. Ездить на машине он учился под моим руководством. Мы выезжали с ним на просёлочную дорогу за город, где он отрабатывал навыки практической езды. Уже через 10 дней он начал ездить по городу. Правда, при этом он, подъезжая к перекрёстку, обычно пропускал все машины, затем уже пересекал его сам. Я также не устоял перед соблазном приобрести себе какой-либо транспорт, но только не машину. Когда в наш магазин поступил мотоцикл "ИЖ-Планета", я на правах заместителя председателя лавочной комиссии добился того, что его выделили мне. Учился на нём ездить я также в чистом поле. А под гараж я приспособил автомобильную будку, которая стояла возле нашего дома. К большому сожалению, ездить нам здесь некуда. Единственный здешний экскурсионный объект — это посёлок Шерловая Гора, находящийся в 40 км от Борзи. Туда чаще всего и направляются наши автолюбители. По дороге мы обычно останавливаемся у ДОТов, которые автомобилисты и местные жители превратили в общественные уборные. В Шерловой Горе мы наблюдаем за тем, как добывают открытым способом уголь в огромном карьере. Кстати говоря, в Шерловой Горе имеется также оловянный рудник. Здесь строиться тепловая электростанция. В общем, это довольно-таки развитой в промышленном отношении район. В магазинах здесь неплохое снабжение. Именно это и привлекает сюда наших жён.
Сейчас грибной сезон и все наши автолюбители посещают расположенный в 120 км от нас лес. К нему ведёт хорошее шоссе Борзя-Нерчинский Завод-Сретенск. Мы с Людой также не преминули на мотоцикле съездить туда. По дороге мы видели несколько голых сопок. Езда на мотоцикле нравится мне больше, чем на машине, при этом чувствуешь себя, словно птица в полёте. При первой же поездке мы насобирали полную корзину груздей и волнушек, других грибов мы не нашли. У себя в Белоруссии я не признавал грузди за грибы, обычно я пинал их ногами. Корзину с грибами мы привязали к багажнику, а когда приехали домой, то обнаружили, что все наши грибы от тряски превратились в труху. Пришлось нам на следующий день снова ехать по грибы. На этот раз корзину с грибами Люда держала у себя на коленях. По совету местных жителей грузди мы засолили и теперь уплетаем их с картошкой. При этом я пришёл к выводу, что самые вкусные грибы — это солёные грузди.
На днях наш самый главный автолюбитель Мошняков буквально был в шоке от того, что случилось с его машиной. При возвращении из Шерловой Горы его машина на железнодорожном переезде ударилась днищем о рельс. При этом из масляного картера вырвало пробку для слива масла. Последнее тут же вытекло из двигателя. Свыше 30 км машина двигалась без масла, в результате чего двигатель вышел из строя. Сейчас все борзинские автослесари мобилизованы на то, чтобы отремонтировать двигатель. Драбкин же сейчас по всему городу собирает материал для строительства железного горожа. Это первые огорчения и хлопоты наших автолюбителей, а впереди их ещё немало. А сколько хлопот у них будет при отправке машин на запад.
Три месяца тому назад в госпиталь поступил солдат строительной части Пенкин. На пешеходном мосту, перекинутом через железнодорожные пути, он был зверски избит, а затем сброшен с высоты 8 м на рельсы с расчётом на то, что проходящий поезд раздавит его. Обнаружил его обходчик пути. Находился он в крайне тяжёлом бессознательном состоянии. На его теле не было живого места. Пульс у него еле прощупывался, артериальное давление было 40/0 мм ртутного столба. На рентгенограммах были обнаружены переломы основания черепа и костей таза. Налицо имелись симптомы повреждения органов брюшной полости. Одновременно с проведением противошоковых мероприятий начата операция, во время которой в брюшной полости обнаружено около 2-х литров крови. Источником кровотечения в основном была разорванная селезёнка, которая удалена. Обнаружен полный перерыв поджелудочной железы, оторванные хвост и половина её тела размозжены. Эти части железы удалены. Вскрыта обширная забрюшинная гематома слева, при этом обнаружен разрыв левой почки, проникающий в лоханку. Почка удалена. Во время операции больному перелито 3 литра крови. После операции у него развилась двусторонняя пневмония, он потерял в весе 11 килограммов. Больше всего мы боялись того, что из-за разрыва поджелудочной железы произойдёт расплавление окружающей её клетчатки, а также разовьётся сахарный диабет. Ни того, ни другого не произошло. Молодость взяла своё, и он поправился.
Придя в себя, больной не мог (или не хотел) ничего рассказывать о том, кто и за что его избил. Военная прокуратура не на шутку занялась этим делом, а когда прокуратура или милиция хотят серьёзно раскрыть какое-либо преступление, то они обычно добиваются успеха. Тщательно была проверена строительная часть. При этом там была выявлена преступная группа, руководил которой командир части, которая занималась воровством. Они угоняли частные и государственные машины и разбирали их на запчасти. В эту группу пытались вовлечь и Пенкина, однако тот не поддался уговорам сослуживцев и даже пригрозил им рассказать об этом кому следует. За это он и был приговорён к смерти. Все преступники получили по заслугам. Пенкин через два с половиной месяца был комиссован и уволен из армии. Из дома он прислал нам письмо, в котором писал, что чувствует он себя хорошо, диеты не соблюдает, а анализ крови на сахар у него нормальный. Такой исход этой политравмы заставил меня лишний раз поверить в то, что хирурги с помощью анестезиологов-реаниматологов могут творить чудеса.
Этот случай я не преминул описать. В соавторы на этот раз я взял Драбкина. Из "Военно-медицинского журнала" нам сообщили, что наша статья будет опубликована в нём.
На фото-справляем моё 40-летие.