Ми ламаєм кукурудзу – наше майбуття,
У Радянському Союзі заможне життя.
Зерна сієм по квадратам,
Засипаєм суперфосфатом.
Буде, буде, буде , буде
Файний урожай
Первые строки (продолжения не помню) этого стихотворения сложил ночью мой однокурсник Роман, который был с нами по призыву Партии на уборке кукурузы в совхозе Березноговатского района Николаевской области в сентябре 1963 года. Последние слова: «буде, буде, буде» - мы скандировали за обеденным столом, сколоченным из неотосанных досок, требуя борща на выездной совхозной кухне. Только самые умные понимали двусмысленность фразы «ламаем…наше майбуття», остальные принимали текст как одобрение призыа Н.С.Хрущева густо засеять кукурузой земли от Белого до Черного морей.
Роман был из числа тех студентов-мучеников, которого всеми правдами и неправдами «втолкнули» в мединститут родители, пережившие войну, преследования интеллигенции после войны и выселение в Сибирь, считая, что и в ссылке сын-врач «не пропадет». Душа его рвалась в волшебную атмосферу искусства, а тело вынуждено было жить отбросами человеческих страданий и посредственными медицинскими знаниями. Чтобы завершить это отступление, замечу, что после отчисления из мединститута стал он талантливым исскусствоведом, заведующим отделом библиотеки, поразившим меня неординарной оценкой интересовавших меня тогда картин Модильяни.
Нас мобилизовали 4 сентября, едва мы приступили к занятиям на 3 курсе мединститута. Сколько понадобится плацкартных вагонов, никто не считал. Поэтому девушки расположились на нижних и верхних полках, парни – на узких третьих, багажных, привязавшись ремнями, чтобы не свалиться ночью на головы девчат.
Первое потрясение у нас произошло в степи, ближе к Николаеву, когда поезд врезался в стадо оставшихся без присмотра телят. Не хочется описывать картину погибших и раненых, ревущих животных. Поезд простоял почти пять часов, пока прибыла милиция и ревизоры, разбиравшие случившееся. На станции нас усадили в кузовы грузовых автомобилей и мы молча, все еще переживая случившееся, отправились в село.
Парней поселили в пустовавшей начальной школе (в селе уже сдали полноценную среднюю школу), девушек – в двух комнатах сельского клуба, где из-за нас прекратились репетиции в детских кружках. В главный же «зал» клуба по воскресеньям набивалась потанцевать молодежь, прослышавшая о «свежих невестах». Тон задавали парни из окружающих сел. Таким образом, конфликт между местными и прибывшими ребятами был предопределен.
Уже утром следующего дня за нами приехал трактор с четырехколесным прицепом (пластухой), забравшим нас из столовой в поле. Наша работа состояла в том, чтобы ломать и бросать в мешки кукрузные початки, которые потом высыпались в прицеп. Принимал груз добродушный преподаватель с двойной фамилией, как у Миклухо-Маклая. Как выяснилось при общении с этим милым, интеллигентным человеком, его научная работа состояла в изучении анатомических аномалий женского таза, которые могли быть причиной трудностей при естественных родах. Говорили, что он ходил от одной квартиры к другой и объяснял, зачем нужно незнакомой женщине раздеться и измерить циркулем расстояие между определенными костями таза. На мой вопрос: «А были ли отказы?» - он смущался, видимо, потому, что не был женат. У мальчишек было подозрение, что измерением таза дело не могло ограничиваться.
Студенты, собрав 2-3 мешка кукурузы, начинали под разными предлогами отлынивать. Один отпрашивался попить, другой чувствовал «приближение теплового удара», третий, ничего не говоря, забирался с девушкой под прицеп и там целовался. Преподаватель, человек ответственный и даже неблагонадежный из-за родственников, служивших в «другой армии», видя, что «плана не будет», брал мешок и присоединялся к нам. История с поцелуями под прицепом была по возвращению в институт наглядно представлена в стенной газете педиатрического факультета «Ва-ва» (название это – первый крик новорожденного ребенка). Газета провисела на стене полдня, пока замдекана по воспитательной работе, бывший смершовец, распорядился ее снять, внимательно посчитав количество стоп, выглядывавших из-под прицепа, и их расположение – две большие посредине, маленькие по бокам.
Через 2-3 дня в лагерь прибыло пополнение. Это были студенты нашего же института и факультета, только на год старше. У них было другое задание – собирать помидоры. В связи с помидорной страдой, нас собрали всех в клубе, где выступил парторг совхоза, призывавший ответственно отнестись к поручению Партии, а затем – бригадирша «помидорной» бригады, высокая, полная, с грубыми чертами лица женщина, которая, не церемонясь, пригрозила ужасным последствиями за невыполнение нормы по сбору помидоров. Оказалось, что на ее трудовые показатели работал весь совхоз. Она уже имела орден Ленина и ее готовили к вручению Звезды Героя.
На сбор помидоров отправили девушек, которые по 10 часов, с получасовым перерывом на обед, наполняли ящики и грузили их на прицепы. Парни продолжали «ломать» кукурузу. Так продолжалось четыре недели, и наша командировка приближалась к концу. Была получена и телеграмма об отправке студентов на занятия в институт.
Это радостное событие мы отметили огромным костром, в который полетели дырявая обувь и поизносившаяся одежда. Я наконец избавился от нейлоновой рубашки, которая оказалась в нашей семье еще в 1945 году в виде гуманитарной помощи США. Она была на меня, ребенка, велика и долгие годы пролежала в шкафу. В студенческие годы она оказалась мне впору и вместе с плащом «болонья» составляла мой джентельменский комплект. Однако гореть рубашка не хотела и медленно плавилась, выделяя жуткий смрад. Славка (по кличке Брюква из-за постоянного румянца на щеках) бросил в костер почти в рабочем состоянии ботинки. Те, кому нечего было жечь, просто пританцовывали у костра.
Совхоз по случаю окончания работ устроил нам прощальный вечер - «отходняк». Была забита свинья, выделены два 20-литровых бидона с отвратительным совхозным вином, помидоры, огурцы и лук. Веселью не было конца.
К полуночи стали расходиться. Но разве можно просто разойтись без приключений в духе Н. Гоголя? И тут последовало…
Пьяненькая Лера вдруг произнесла: «И все-таки я не верю в бесконечность», - рухнув в канаву, выкопанную для укладки в селе водопровода. Когда извлекли агностика, в канаву угодила «мечтательница» Лена, выдавшая свою тайну. Начитавшись американских детективов, она хотела бы подавать на бензоколонке кофе, слушать рассказы дальнобойщиков и отдаться самому красивому из них.
А я обняв свою симпатию и отстав от группы, увлек девушку на ярко освещенный ток. Зайдя в тень за копной соломы, мы присели и, не говоря ни слова, отдались. Мы едва успели подняться, как в лицо нам уставилось ружье сторожа и гнусавый голос, с перегаром, от которого поднеси спичку, запылал бы ток, произнес: «Поджигатели? Воры?» Ружье ходуном моталось в его руках. Не говоря ни слова, осторожно, без резких движений, прикрывая собой девушку, я увлек ее в тень, и только после этого мы бросились бежать.
Однако события не сбавляли обороты. Сюжет вытворял невообразимые выкрутасы. Мирон предложил однокурснице Марусе прогуляться на совхозный баштан поесть арбузов. Девственница, не подозревая плохого, составила ему компанию. Оказалось же, что настоящей целью Мирона было ее соблазнить. Чудом вырвашись из его слюнявых объятий, голося на все село, Маруся бросилась искать спасения в клубе, где уже готовились ко сну девушки. Думаю, что это не весь список приключени, случившихся в эту по-настоящему замечательную ночь.
Кто знал, какую пакость нам приготовило утро? Когда заспанные студенты, уныло ковырялись в тарелках с кашей, у столовой остановился «бобик», из которого выпрыгнул парторг совхоза. Размахивая телеграммой, он объявил, что из-за надвигающейся непогоды и незаконченной уборкой помидор, нас оставляют в совхозе еще на 2 недели. Сразу подумалось, что будущему Герою Труда не хватает пару тонн помидор, и руководство совхоза отправило в Киев просьбу продлить наши страдания.
Эти две недели показались нам каторгой. Днем раньше некоторые студенты напрасно поспешили расстаться с теплыми вещами. Хуже всего пришлось Брюкве, лишившемуся ботинок. Кто-то пожертвовал ему домашние тапки, которые он утеплил тряпками и туго обвязал веревками. Учитывая его мощную фигуру и самодельные лапти, он вполне смахивал на репинского «Бурлака на Волге». Но новая кличка не прижилась.
Бригадирша, будущий"герой", лютовала, лично встречая и провожая нас на своем поле. Сбор помидор проходил уже по второму разу, поэтому за смену редко кому удавалось собрать их больше одного-двух ящиков. А рядом, на поле другой бригадирши, в это время красовались чудные помидоры-сливки, к которым еще никто не прикасался. Но нас к их уборке не подпускали, потому что хозяйка сливок была обьычным бригадиром и на орден не претендовала. Ходили слухи, что часть ее урожая втихую приписывалась будущей «героине».
Через неделю грянули заморозки. Кутаясь от холода, двинулись мы на помидорные плантации. Такого печального зрелища увидеть мы не ожидали. Помидоры-сливки, еще вчера трогательно-малиновые, побелели и звучали как при постукивании по стеклу. Никого из начальства такой финал не расстроил. Работа на «героиню» оказалась успешной, а помощь студентов – уже не нужной.
,