Проскакав западными тропами, Савка, наконец, нашёл приют на глухой заимке. Как они на неё вышли - не понятно? На многие километры не было и намёка на жильё. Наткнулись на заимку из-за лая собаки, повернули, остановились перед убогой хибарой, из будки выскочил огромный лохматый пес.
- Рекс, на место! - скомандовала женщина в чёрной одежде. Пёс, недовольно урча, послушно юркнул в будку.
Хозяйка заимки была настолько высока и тоща, что даже испугала ребенка.
- Деда, это баб Яга? – шепнул малыш Савке на ухо.
- Тихо, - вздрогнул Савка, прижав к груди малыша. - Зови меня тятей, а то эта тощая тётка не оставит нас ночевать.
- А зачем нам тут ночевать? Я хочу домой к мамане и бате.
- Мы же с тобой в Иркут намылились, - уговаривал малыша Савка, - да ты ногу сломал. Как мы теперь со сломанной ногой до дома доедем? Придётся нам тут лечиться, потом уж домой поскачем..
- А в Иркут уже не поскачем? – обидчиво насупился Кешка.
- Подлечимся и поедем в Иркут. Я, если чего обещаю, всё выполняю, запомни!
Худая тётя оказалась доброй и заботливой женщиной, назвалась Дусей.
- Вдовая я, Серафим, – разоткровенничалась она, назвав Савку чужим именем. Чтобы обезопасить себя, Савка представился Серафимом.
- Думаешь, я такая завсегда была? - продолжала вдова, накрывая на стол. Это горе меня высушило. Сам посуди, каково это пережить сына, сноху и двоих внуков? Царствие им небесное. Сотвори им, Господи, вечную память. - Хозяйка концом платка вытерла глаза. - Вскоре и муж помер, не выдержал горя. Царствие небесное и ему, – всхлипнула она. - Нет никакой радости, одни слезы ужо, почитай, пятый год. Эта советская власть нас нищими сделала: отобрала скот, землю и дом… А какая у нас изба была! Какая изба! – женщина снова заплакала. - Сейчас в этой халупе приходится ютиться, одно окошко пузырём закрытое… Ох-хо-хо, горюшко-то какое!
- Я тебе сочувствую, хозяйка, - поддержал ее Савка. - Сам всего лишился, ни кола, ни двора, ни земли, ни скотины… Подчистую ограбили! А какое хозяйство было! Но ничего, у меня в запасе тоже немало осталось. Я помогу тебе, Дуся, не сомневайся, у меня руки откуда надо растут, всё умею делать. Только и ты мне помоги. Отплачу тебе и трудами и деньгами, только ты сына моего полечи. Я я пока за деньгами смотаюсь, несколько дней за ним присмотри.
- Зачем мине твоя плата, Серафим? Я и без этого с радостью присмотрю за мальцом. Я тут одна-одинёшенька, мне ребятёнок только к радости. Соседи километра за два от меня, редко приходят. А мальца то как звать твоего?
- Кешкой зовут. Если он чего будет молоть по младенческой глупости, ты не бери в голову. Его матка смоталась от меня с хахалем и сына моего украла. Вот я вчера его назад возвернул, да вишь, пацан ножку сломав. Куда с ним с таким ехать? А я возвернусь, хозяюшка, и с тобой расплачусь. Одну лошадку я оставлю тебе, пользуйся и за сыном лучше гляди.
Евдокия накрыла на стол, предложила Савелию умыться с дороги. Поливала ему из ковшика, он брызгался и фыркал, а на груди его маятником качался на золотой цепочке крупный крестик. Этот крестик был его гордостью, он старался не очень-то им светиться, – больно уж красивая и дорогущая вещь, но перед новой знакомой решил хвастануть: нехай знает, не с гольцом каким-то дело имеет. Больше доверия будет. Глядишь, поладим, когда золото увидит, а там может посватаюсь, бабёнка ничего так, – сглотнул он слюну…
Крестик действительно представлял особый интерес: ручная работа, распятие золотом по платине. На шести концах его - в триголовье каждый - сверкали ясные алмазы, украшенные изумрудными листочками с крошечными пурпурами ягодок из кровавика. Голова Иисуса Христа была украшена диадемой из сверкающих лучами драгоценностей. В ногах распятия солнцем играли янтари. Эта раритетная невидаль досталась Савке совсем даром: когда на увале Кеш Нюрка заставила его спуститься вниз к горевшей машине. Там, в обгоревшей кабине, Савка и нашёл крестик на цепочке. Находка оказалась дорогой, поэтому Савке приходилось прятать крест от посторонних глаз под рубашкой. Он хитренько замазал крестик слоем хозяйственного черного мыла. Посторонний видел невзрачный крестик на то ли золотой цепочке, то ли на медной. То ли грязная такая, то ли старая до ветхости?. Но пришлось многим пояснять, что этот подарок достался ему по наследству от прадеда и он этим очень дорожит. Вчера, собираясь за сыном, Савка старательно до блеска почистил крестик и цепочку, вволю налюбовался, а сегодня, ишь, есть чем хвастануть перед бабой.
Евдокия подала рушник гостю и, вдруг увидела у него на груди крестик. Савка хотел было гордо пояснить хозяйке что к чему, но Евдокия вдруг побелела, и свалилась Савке под ноги.
- Сыночек мой, сынок… - шептали ее посиневшие губы. – Леник, Лёнечка…
Савка кинулся ее поднимать. Женщина открыла глаза и худющими руками вцепилась Савке в горло
- Это ты, ты убил моего сына?! - костяшки пальцев Евдокии всё сильнее сжимали его горло. Она остервенело захрипела и свалила Савку на землю.
На печке во все горло орал перепуганный Кешка. Но женщина уже ничего не слышала. Изо рта её фонтаном хлынула кровь. Савкой овладел ужас – как это всё получилось? Обо что она стукнулась? Он подполз к умирающей женщине и встретил ненавидящий взгляд. Голова её скатилась на бок, и Савка увидел разрубленную шею в месте сонной артерии. Савка попытался вырвать у нее из руки крестик. Он знал, что у остывшего мертвеца невозможно разжать пальцы, поэтому торопливо стал вытягивать из скрюченных пальцев цепочку. Но как он не старался, у него ничего не получалось. Тогда он взял со стола чугунную сковороду и размозжил покойнице руку. Повесив окровавленную цепочку на шею, снял с печки мальца.
- А я видел, как баба Яга стукнулась об топор и у неё побежала кровь, всхлипнул он. - Ещё там доска с гвоздями лежала.
- Вот видишь, Кеша, я не виноват, она сама упала,- обрадовался Савка, найдя в Кешке нечаянного свидетеля. - Ну, баба она и есть баба. Кто ж топор обухом к стене ставит? Запомни, пацан – топор завсегда вгоняй в полено, али клади плашмя.
- А баба Яга навсегда помёрла?
- - Помирают всегда навсегда, сынок. И нам надо скорей отсюда умотать, пока никто не пришёл. А то еще могут подумать, что это мы с тобой убили бабу Ягу.
- И тогда нас посадят в тюрьму? – испуганно спросил Кешка.
- Ты теперь, паря, лежи в своей корзинке и помалкивай, потому как нас могут услышать.
- Мы же не убивцы, она сама упала …
- Сама, сама, Кеша, а кто об этом знает? Скажут, мы убили и всё…. Ты молчи, а то услышат.
- А зачем ты баб Яге руку сковородкой разбил? – неожиданно спросил Кешка.
- А она мой крестик украла. Душила меня, ты же видел? И сорвала с шеи цепочку. И не отдавала. Ты бы как отнимал?
Мальчик полез за пазуху своей рубашонки:
- Я сильный! Я бы всё равно отнял. Свой крестик никому нельзя отдавать - мне маманя говорила.
- Вот и я не отдавал.
- А давай поменяемся крестиками. Гляди, какой у меня красивый!
- Вот это да! Красивый! Золотой!
Голова Савки в Кешкину цепочку не вмещалась, а застёжки не было. Савка продел цепочку в петлю для пуговки в нательной рубахе.
- Ладно, пока так нехай буде, я дома сделаю замочек и одену. Давай теперь тебе повешу крестик.
Крестик засверкал на худенькой груди мальчонки. Он его без конца трогал пальчиками, любовался им и довольно улыбался.
В дороге Кешка недолго терпел: то воды ему дай, то еды, то жаловался на боль в ноге, и на усталость лежать в жёсткой корзине…
Пришлось Савке делать привал в глухом ельнике, чтобы накормить малыша, перевязать ему рану, напоить водкой, чтобы спал и случайно не выдал их своими капризами. Соорудив шалашик, Савка настелил на пол лапника, надымил в нём самосадом, плотно прикрыв вход от насекомых клетчатой скатертью, взятой у «бабы Яги». Москитную сетку он надеялся достать в своем схроне, а пока приходилось спасаться от гнуса таким образом.