Луженовский был карателем.
В тысяча девятьсот шестом году, давил крестьянские волнения.
Под его командой состояли, в основном, казаки, и чертовски верно на Руси говорят: «Каков поп, таков и приход». Какими чарами ему удалось разбудить тысячелетнее, сатанинское начало, спрятанное в людях? Одному дьяволу известно. Только стрелять в безоружных - для карателей стало нормой. А потом публично пороть всех, кто, как им казалось, был причастен. Вечерком же казачишки частенько отправлялись поискать «ласки» у крестьянских жонок и дочерей.
А чего?
«Ой, да какая-то дура утопилась пятнадцатилетняя! Смотрите - недотрога! Говорят, еще мужик ума лишился от издевательств. Ишь ты, неженка!»
А еще: замученные, расстрелянные, повешенные… .
Зато порядок на тамбовщине восстановлен.
Главный каратель уже готовился к наградам.
И, вот, шестнадцатого января в Борисоглебске, в сопровождении охраны советник Тамбовского губернского управления Гавриил Николаевич Луженовский вышел из вагона поразмять ноги. Казачки и полицейские привычно стали шугать зевак для безопасности важной персоны.
***
Я тоже на перрон засобирался, поторчал на ступеньке вагона – как положено нормальному кондуктору – и, поскольку стоянка ожидалась долгая, вышел на воздух. Глотнул морозца и с интересом стал разглядывать важного пассажира. Уж столько охраны с ним, чисто министр.
Полноват. Лощен. Заносчив.
Он как раз что-то начал говорить казачьему офицеру, когда раздался первый громкий хлопок и толстяк резко сел на корточки. Казаки, бестолково бросились врассыпную.
Хлопнуло еще. И еще – всего пять раз.
Среди суетящихся военных, как среди бурного потока мелькнула юная гимназистка. «Затопчут!» - Подумал я.
А на перроне….
Вслед хлопкам чиновник делал нелепые прыжки, словно заяц от собак. С каждым звуком движения его становились более похожими на конвульсии и слабели. Наконец, с пятым хлопком он замер.
«Это же выстрелы! - Осенило меня. – Но, кто же…?»
Я стал лихорадочно озираться. Все кричат, дико вращают глазами, и совершенно растеряны.
И тут снова фигурка гимназистки. Ее уже оттеснили к краю перрона, но она смотрела вокруг широко открытыми глазами, ожидая к себе внимания.
Выждав еще секунду, девчонка, вдруг, пронзительно закричала: «Это я! Расстреливайте меня!», - и, выхватила из муфты револьвер, потянула его к виску. Но, один из казаков сильно ударил ее прикладом, и оружие выпало.
Я замер.
Офицер прыгнул на несчастную коршуном и быстро обыскал распростертое тело. Потом выпрямился и дико завизжал: «Бей!»
«Руби! Стреляй!» - Подхватили казаки и начали избивать девушку ногами и прикладами. Обнажились шашки.
«Убьют!» - Холодком обдало мне спину. Кольцо озверелых мужиков все плотнее, и они быстро входят в раж.
«О-с-тынь!» - Гаркнул спустя минуту кто-то.
Толпа чуть поутихла и подалась назад, так, что стало видно лежащее на земле тельце. Офицер, крепко ухватил разметавшуюся по перрону длинную девичью косу. В два приема намотал ее на кулак и быстрым усилием поднял легкое тело девушки в воздух. Выше. Как можно выше.
Потом резко, «с оттягом» грохнул ее о платформу. И еще раз. Девчонка, кажется, потеряла сознание.
« Прекратите! – Закричал я, потеряв самообладание. – Она же женщина!» Бросился к офицеру. Но резкий удар опрокинул меня.
«Сообщник!» - Завопил кто-то. И тяжелые как чугунные рельсы удары посыпались отовсюду.
Сам уже почти без сознания, я видел, как мимо, за ногу, словно падаль, протащили к лестнице девчонку. Голова ее билась о бетонные ступеньки, безжизненно покачиваясь.
Я выздоровел быстро. И только сломанные ребра долго не давали дышать. Умеют казачки бить.
А через месяц, кажется, зашел на чаек свояк. Да, уходя, газетку оставил. «Смотри, - говорит, - тут, кажись, про твою террористку».
Я впился в текст.
Газета «Русь» действительно опубликовала письма той девушки, что убила чиновника на вокзале. Она оказалась членом партии социалистов -революционеров. И сама вызвалась привести приговор карателю Луженовскому в исполнение. Ее звали Мария. И то, что она рассказала, заставило волосы мои встать дыбом.
«В камеру в 12 или 1 час дня пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Аврамов; я пробыла в их компании, с небольшими перерывами, до 11 часов вечера. – Писала в письме Мария. - Они были так виртуозны в своих пытках, что Иван Грозный мог бы им позавидовать. Ударом ноги Жданов перебрасывал меня в угол камеры, где ждал меня казачий офицер, наступал мне на спину и опять перебрасывал Жданову, который становился на шею. Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую камеру. Раздетую, страшно ругаясь, били нагайками (Жданов) и говорили: "Ну, барышня (ругань), скажи зажигательную речь!" … правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и лукаво спрашивали: "Больно, дорогая?...»
Я сжал кулаками газетенку так, что она вот-вот пойдет в клочки. «Значит, мне - несколько тумаков, и я чуть с ума не сошел от обиды. А с ней что?!» - Гнев перехватил горло.
«….выдергивали по одному волосу из головы и спрашивали…. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: "Кричи же, сволочь!" … давили ступни "изящных" - так они называли - ног сапогами, как в тисках, и гремели: "Кричи!" (ругань). - "У нас целые села коровами ревут, а эта ни разу не крикнула…. Нет, ты закричишь, мы насладимся твоими мучениями, мы на ночь отдадим тебя казакам..."
Газета хрустнула в моих руках.
Дальше журналист писал, что после истязаний Казачий офицер надругался над девушкой… .
А она?
Ни плача… ни стона…. ни крика…. Хрупкая. Почти ребенок.
Что же за идеалы ведут людей на такие жертвы? Откуда эти невиданные силы? За что, Господи?!
***
Спустя месяц после публикации писем Марии Спиридоновой популярность ее у молодежи России стала феноменальной. Портреты мученицы носили при себе пылкие юноши и задумчивые барышни. Ей посвящали стихи и подвиги. Клялись отмстить.
Суд же не учел общественного мнения и приговорил ее к смерти. Позже, заменив каторгой.
Я стал революционером….
На заставке Мария Спиридонова (фото).