Несколько минут до звонка; картина, надо сказать, была совершенно мирная, которую не раз можно встретить, пройдясь на перемене перед последними уроками в какой-нибудь самой обыкновенной школе. Но тут идиллия была прервана: открылась дверь соседнего кабинета, и оттуда вышла женщина, среднего возраста учительница; внешность у неё тоже была самая обыкновенная, и мы совершенно не обратили на неё внимания в первые несколько секунд. Голос её, однако, вовсе не говорил об отсутствии бодрого духа и заставил нас тут же встрепенуться.
- Кто это сделал? – крикнула она на весь коридор, который, впрочем, был довольно пуст и потому легко разнёс её громоподобный голос до самых дальних детей и растений в горшках, стоящих у окна далеко впереди. Мы обернулись к ней, оторвавшись кто от книги, кто от собеседника.
- Что? – пробормотал кто-то.
- Я спрашиваю, кто это сделал? – вновь повторила она; весь её вид говорил о том, что ответ необходимо выдать тут же, без всяких промедлений, иначе нам несдобровать. Она указала рукой в сторону своего кабинета и сказала с видом крайнего возмущения, - кто-то кинул пустую бутылку сюда. Убирайте!
Мы переглянулись; я, наверное, всё прослушала, однако ж вид остальных тоже не говорил о каких-либо знаниях по этому поводу.
- Кто это сделал? Кто-то подошёл и кинул сюда бутылку. Убирайте, ясно вам? Кто это был?
Никто не отвечал. В таких случаях обычно не требуется настоящий виновник, достаточно просто подойти и убрать бутылку, или мусор, если его кто-то рассыпал, или землю из клумб – и я двинулась вперёд, думая, что так сейчас, пожалуй, сделать и надо, но замешкалась.
- Кто-то проходил, - наконец ответил один из нас. – Кто-то из другого класса, может.
- Так кто? – она не отставала.
- Мы не видели, – гнул он своё. – Кто-то, может, из параллели.
- А куда он делся? Где он?
- Мы не знаем. Он уже ушёл, видимо.
- Ну куда он мог деться? Это кто-то из параллели? Просто ушёл?
- Да просто кинул бутылку и убежал, не знаем мы, - несколько злясь, в который раз повторил он.
Учительница сжала губы: спор доходил до бессмыслицы. Никто ничего не знал, а если знал, то не хотел говорить. В коридоре стояла такая тишина, будто сейчас кто-то объявил, что предатель находится среди нас, или, как если бы виновника вели на плаху. Все прятали глаза, и я чувствовала, что правды она от нас не добьётся, даже если бы мы знали всё.
Но мы знали. Точнее, они знали, поскольку я всё прослушала, но всё равно догадывалась, кто это мог быть. И только после того, как наконец кто-то из нас, точно не виновный, подошёл и забрал эту бутылку, и учительница сказала сквозь зубы «Спасибо» и наконец закрыла дверь, после того, как эта неудобная сцена закончилась, один из нас тихо прыснул.
- Ой, не думал, что так получится…
Он хихикал – но только потому, что сцена ему понравилась.
- Так это всё-таки был ты?
- Да я не думал, закинул эту бутылку, а тут так… - он снова захихикал, противно, мерзко, и мне самой сделалось противно оттого, что я, если б подняла бутылку, услужила бы ему.
А класс молчал; молчал осуждающе, цокая языком и бормоча про себя: «Очень смешно, Саш». И это правда, правда было очень смешно: обхохочешься просто. Но смеяться придётся сквозь слёзы.