ОПЕРАЦИЯ
“КОТА В МЕШКЕ”
Кубинский дневник
ГЛАВА 2 1962 ГОД СЕНТЯБРЬ
Первого сентября прибыл наш теплоход «Металлург Курако», едем его смотреть. В порту полно техники, преимущественно нашего полка. Теплоход огромный, облупленный, ржавый, не производит впечатления. Началась, наконец, погрузка. Я забрался на теплоход, нашел судового врача, он оказался примерно моего возраста, 1956 года выпуска, окончил Одесский медицинский институт. Раньше он был военным врачом в погранвойсках, в частности, в знакомой мне погранзаставе у Сак. Ему удалось демобилизоваться. Судовым врачом работает недавно. Семья живет в Одессе. Он предоставил в наше распоряжение судовой лазарет, находящийся на корме, кстати говоря, в плачевном состоянии. Всё свое медицинское хозяйство он держит в каюте, в лазарете никто не лечится. Мы навели там кое-какой порядок, вычистили грязь, развернули немудреную амбулаторию. И сразу же к нам прибыл больной, получивший ушиб и срочно выписанный из госпиталя. Для сопровождения в пути следования нам, как и на другие теплоходы, придали врача-хирурга.
Погрузка идет полным ходом. Петя тоже перетащил к этому причалу аптечное имущество, подняв на ноги весь полк. Аптекаря Сашу Ворону он прямо-таки затерроризировал — почему он сам не заботится об имуществе.
Теплоход подошел к другому причалу, погрузка закончилась1. Привезли женщин, личные вещи.
Нас начали размещать по каютам, солдат и часть офицеров — в твиндеке, т.е. помещении под верхней палубой, где сделаны нары, трапы. Я попал в каюту артельщика «через труп» начальника прод- службы капитана Тетерина, на которого мы «накапали» начальнику политотдела Звереву: во время погрузки имущества туши мяса валялись, как попало, в грязи, а он в это время пьянствовал с портовыми шлюхами. Всех женщин разместили в одной каюте.
Нас построили на причале, сюда прибыл генерал, по списку начали выкликать отъезжающих. Проходя мимо генерала, отдаем честь, наверху снова отмечают. Один из солдат переусердствовал и упал возле генерала. Моряки смотрят сверху на эту комедию и хихикают. Представление закончилось.
Собрав всех в твиндеке, нам вкратце объяснили, что мы участвуем в большом учении, проводимом в таком масштабе впервые, и что мы прибудем в очень дружественную нам страну, какую — не говорят. 3 сентября мы отошли от причала и стали на рейде. Начался второй акт нашего маскарада — переодевание в гражданскую одежду.
С наступлением темноты мы вышли в открытое море. Куда несет нас судьба? Моряки, по-видимому, знают, но молчат. Их предыдущий рейс был подобным. Возле ленкомнаты висит карта, на которой пальцами процарапан путь от Феодосии до Кубы. Скорее всего, мы следуем туда.
За сутки без приключений пересекли Черное море. Оказывается, оно не такое уж большое, раз мы его прошли за такое время на нашем не слишком быстроходном «корыте», развивающем скорость 18 узлов в час. Не зря кто-то из флотоводцев назвал Черное море большой лужей. Говорят, что скоро будет Босфор, слева показался гористый турецкий берег. Всех начинают загонять по каютам и в твиндек, я же забрался в лазарет.
Наконец входим в Босфор. Теплоход останавливается и берет на борт турецкого лоцмана. Справа и слева видны огни Стамбула. Босфор оказался узким проливом, теплоход в нем довольно много петлял. Стамбул тут, рядом, виден невооруженным глазом. Красив ночной Стамбул с его мириадами огней. Вдоль берега тянется длинная красивая набережная, там сильное движение машин. Там и сям видны мечети, которых в Стамбуле, говорят, масса — город 1000 мечетей. Вот мы проплываем, судя по всему, мимо старой исторической части города. Где-то здесь находится дворец, построенный Екатериной II. Но что самое примечательное — это луна над Стамбулом. Прямо над городом, уступом поднимающимся в горы, висит лукавый рожок, как будто неотъемлемая, извечная часть города. Становится понятным, почему турки своей эмблемой взяли полумесяц.
По проливу впереди и позади нас снуют небольшие корабли, паромы и баржи. Левая, азиатская часть Стамбула видна менее отчетливо. С берега слышны музыка, сирены автомобилей. В этот миг мне захотелось побывать там, окунуться в жизнь этого, по- видимому, большого и красивого древнего города, изучить жизнь его обитателей.
Как рассказывали потом моряки, однажды двое наших граждан прыгнули с корабля и поплыли к берегу, изменив своей родине. Теперь они скитаются по белу свету, один из них якобы просился обратно в СССР, но его не взяли. Скорее всего, пропаганда! Стало ясно, что из-за боязни того, что кто-либо из наших тоже проделает подобный трюк и при этом рассекретит нашу операцию, нас всех и загнали в помещения.
Ночью и на следующий день прошли Мраморное и Эгейское моря. В ночь с 5 на 6 сентября наши женщины, находившиеся на верхней палубе, видели по правому борту огни большого города. Говорят, что это Афины. Временами то справа, то слева попадаются острова, безлюдные на вид, ничем не привлекательные.
Вошли в Средиземное море. Оно спокойное, качки нет, все чувствуют себя нормально. На мой взгляд, Средиземное море — самое голубое, еще более голубое вряд ли может быть. Наши солдаты, как по команде, почти все вырядились в тельняшки, морские брюки и белые колпаки. Но скоро им это запретили, чтобы не создавать впечатление морского десанта. Некоторые утверждают, что справа видели остров Сицилия. Если это так, то конечной точкой нашего плавания является не Индонезия, а почти наверняка Куба, так как Суэцкий канал, через который мы поплыли бы в Индонезию, остался далеко позади.
Меня всё время не покидает крамольная мысль о том, что человек должен иметь право на свободу путешествий, как перелетная птица. Когда-то Пржевальский сказал, что «жизнь замечательна еще тем, что можно путешествовать». Вот мы сейчас проплываем мимо таких прекрасных стран, как Греция, Италия, Франция, а попасть туда не можем. Нагородили люди всяких границ, занавесов. Как это всё печально!
В Средиземном море с нами случилось неприятное происшествие: током убило солдата Парфиненко Виталия. Вместе с другими он занимался в трюме крепежными работами, держась одной рукой за лампу-рефлектор, а другой — за крепление. На корабле ток 127 вольт. Получив удар тока, он повис на креплении. Его отсоединили, прибежали в лазарет — там как раз был я. Прибегаю в трюм, там темно, офицер технического дивизиона Зязюля делает искусственное дыхание. Вижу, что пораженный самостоятельно делает редкие слабые вдохи, пульс у него отсутствует, зрачки расширены. Я начал ему помогать, согласую свое искусственное дыхание с его естественным, стал делать наружный массаж сердца. Через некоторое время проверяю — естественное дыхание совсем исчезло. Сделали инъекции адреналина и лобелина. Прибежали потом все находившиеся на корабле доктора.
Поочередно делаем искусственное дыхание и наружный массаж сердца, что оказалось не совсем легким занятием. Доктор Мышелов, сопровождающий нас хирург, сделал в сердце инъекцию адреналина. И это не помогло. Искусственное дыхание и наружный массаж сердца делали около двух часов, после чего реанимацию решили прекратить. Мне же не верится, что человек уже навсегда потерян, я словно чувствую за собой какую-то вину в его смерти.
На связанных простынях вытащили через люк труп на верхнюю палубу. Стали судить-рядить, что делать и кого винить. Корабельное начальство не хочет брать вину на себя, наше — на себя. Этот рефлектор, оказывается, уже многих ударял, но легонько.
На следующий день Петя состряпал акт, я его переписал, подписались все доктора. Всех очевидцев, в том числе и меня, вызывали на расследование к начальству. Таким образом, человек и был списан со счета. Позвонили в Москву, получили разрешение передать труп на идущий в Союз корабль, если таковой попадется. Один из них нам встретился, но ввиду близости чужого корабля передачу не произвели. Получили разрешение похоронить по морскому обычаю. Труп стал разлагаться, вонять, вздулся. Все на корабле чувствуют себя неловко, имея на борту покойника. Наконец приступили к похоронам. Тело кое-как обмыли, одели, моряки зашили его в брезент, предварительно привязав к ногам железную болванку. Этот куль положили на носилки, стащили на бак. В твиндеке открылся митинг, на баке собрались те, кому удалось и кого выделили. Начальник штаба Пузырев произнес короткую речь, капитан корабля скомандовал и тело полетело вниз, издав шлепок, и скрылось в морской пучине. Корабль над местом похорон сделал один круг, хотя положено три, и последовал дальше своим курсом. А где-то на родине мать всю свою жизнь будет оплакивать сына. Тело перед зашиванием сфотографировали, может быть, до семьи дойдут хоть эти фотографии. Наверняка всем присутствующим на похоронах пришли на ум слова старинной русской песни: «Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут — она зарыдает». И нам всем стал понятнее ее горький смысл.
Третий день мы болтаемся в Средиземном море. Слева показался берег Африки, говорят, что это Марокко. К нам привязался небольшой французский военный корабль. Сыграли тревогу, все попрятались, как крысы. Специально выделенные команды с пулеметами и карабинами разместились в ленкомнате и на корме2. Кораблик повертелся и оставил нас в покое.
Приближаемся к Гибралтару. На африканском берегу кое-где видны селения, дороги. А вот и Гибралтар, в который мы вошли утром. Правого берега не видать, африканский же берег хорошо виден, довольно привлекательный, гористый, видны линия электропередач, дороги, маяк, селение. Входим в Атлантический океан.
Вскоре нам объявили, что мы идем на Кубу, в порт Нуэвитас. Стали копаться в атласе, искать на карте, уточнять свой маршрут. В то же время на судне поддерживается настороженность, особенно нас пугают облетами американской авиации. С выходом в океан судно стало сильнее раскачиваться, поэтому первые дни очень многие чувствовали себя плохо, некоторых рвало. На корму наших стало труднее загнать, я первые дни мог быть там недолго. Правда, это не помешало кому-то в лазарете слить спирт, в котором хранились стерильные инструменты, и залить вместо него воду. От алкоголиков нигде нет спасу!
Со временем к качке привыкли, ее перестали замечать, самочувствие улучшилось. Видим летающих рыб, стайками и в одиночку поднимающихся из воды, пролетающих до 100-150 метров, при этом они несколько раз касаются воды и под конец бултыхаются в нее. У моего хозяина висит такая высушенная рыба, об этом узнали и к нашей каюте началось паломничество.
Почти ежедневно переводим часы назад на час, всего за время плавания переведем на 8 часов. Далеко забираемся! Прошел слух, что нас от Гибралтара сопровождают наши подводные лодки, и что наши подводники недавно за это были награждены. Моряки утверждают, что то справа, то слева, будучи на вахте, видели подводные лодки. Они и соврать мастера! Во всяком случае, это сообщение действует на нас ободряюще, повисшие кое у кого носы поднимаются.
В это время происходят чудеса с Зайцевым, который решил перейти на жительство к женщинам. Без всякого стеснения днем и ночью он залезает к своей Гале в постель. Он утверждает, что ему без нее невмоготу, что для этого мы и едем вместе, и что условий никогда не будет. На этой почве в лагере женщин начались раздоры: некоторые за Зайцева, большинство же против него. А вообще, Зайцев, как тень, ходит за своей Галей, чем навлек на себя насмешки. Еще в Феодосии встал вопрос об обслуживании офицеров в столовой женщинами, из-за чего поднялся шум-гам, кое- кого по этой причине хотели даже высадить на берег. Таня тоже шумела, хотя ее никто не собирался делать официанткой. Заставили одну Галю, так как она едет официанткой. Зайцев торчит вместе с ней. Затем она симулирует укачивание, Зайцев таскает ей пищу. Боцман посоветовал, чтобы не укачивало, насыпать в туфли землю — будет, мол, чувствовать землю под ногами. Поиски земли Зайцевым вызывают всеобщее веселье.
Примерно посредине нашего океанского пути по радио узнаем, что в американской прессе поднята шумиха о перевозке советских войск на Кубу. Слушаем заявление ТАСС по этому поводу, где говорится, что это ложь, наши войска на Кубу не завозятся. Было смешно слышать нам эти заявления, особенно выступления по этому поводу срывающимися голосами некоторых наших трудящихся. Этим самым мы слегка заглянули в нашу большую политику. Кеннеди заявил, что ему не известно о перебазировании на Кубу советских войск — туда последнее время усилилась перевозка техники и гражданских специалистов.
Пообщавшись с моряками, узнаю, что в торговом флоте, в частности в загранплавании, почти все работают вынужденно, по необходимости, а отнюдь не из-за морской романтики. Некоторую часть молодежи прельщает возможность повидать дальние страны, но они быстро разочаровываются в плавании. Другая часть старается прибарахлиться в начале жизненного пути и потом покидает флот. Третьи дорабатывают свои последние трудовые годы в загранплавании перед пенсией. Во всех этих группах некоторая часть привязывается к морю и к кораблю, такая жизнь для них становится привычной, и они продолжают плавать. Некоторые после ухода с корабля снова возвращаются на него, ткнувшись туда- сюда на работу на берегу и получив нищенскую зарплату, непонимание, трудность с работой или просто боясь черновой работы, от которой отвыкли. Очень много на кораблях пьют, другого занятия здесь нет. Мой сосед по каюте рассказал, как запоями пьет их капитан, запершись в каюте,— он снабжает его водкой и закуской.
Подробнее о некоторых обитателях корабля. Помполит корабля, второе лицо на корабле, совершенно не пользуется никаким авторитетом, вызывая раздражение и насмешки моряков как своим бездельем, так и самим собою, как человеком. Это ниже среднего роста толстенький человек, у него писклявый женский голосок. Политработники сейчас повсюду не вызывают симпатии из-за своей болтовни, в которой народ на опыте многих лет разуверился.
Корабельный врач, формально принадлежащий к верхушке личного состава теплохода, фактически находится в незавидном положении. Личный состав и здесь, как и в армии, не ценит врача. Он бегает за больными, а не больные за ним, является ассенизатором, ругается с артельщиком. Его положение в некотором отношении хуже нашего ввиду анархичности личного состава. Я подслушал, как моряки советовали артельщику пригрозить врачу «темной» за его требования порядка в холодильнике и на продовольственном складе. Во время одного рейса он сделал операцию больному с аппендицитом, чем весьма гордится. Человек он внешне видный, рыжеватый, часто форсит в шортах. Я нахожу его ноги красивыми, Таня не согласна.
Артельщик корабля, мой сосед по каюте, молодой парень, еще не служивший в армии, занимает беспокойную должность. Весь день его то и знай таскают на склад за газированной водой, уговаривают дать тропическое вино раньше времени. Меня он снабдил мылом, часто поил холодной газированной водой. Однажды пришел пьяненький — кто-то напоил. Сам он спит на коротенькой кушетке, я — на его кровати. В каюте жарковато, особенно вторую половину пути. Дважды мы с ним делали генеральную уборку. Его шепелявый друг, которого он постоянно выгоняет из каюты, всё время торчит у него. Рассказывают мне о своих походах, о том, как они были в Сингапуре, о тамошних торговцах: не успеешь пришвартоваться, а они уже на корабле, залазят по веревкам, очертят на палубе круг и торгуют, в том числе и в долг. Иногда на корабль забираются проститутки. Русских они называют «Иван» или «капитан». «Капитан, держи веревка, бардака приехала». Рассказывают о бедности вьетнамцев, о дешевизне ковров в Гибралтаре, о неплохой жизни в Японии. Несколько раз они были в Индонезии, где отмечают низкую культуру населения: оправляются прямо на улице на глазах у всех, пьют из грязного канала, в котором стирают белье. Народ бедный, просят что-либо дать, работать не любят, кушают мало. Наша техника, завезенная туда, быстро гибнет под тропическим небом.
Наш личный состав чувствует себя на корабле не плохо. Очень многих задействовали под покраску посудины: красят краны, всякие надстройки, наносят очередной слой краски, а их уже не мало. Боцман говорит, что за рейс на корабле расходуют примерно одну тонну краски. Обнажившись от краски, всё моментально ржавеет. Солдаты помогают выгрести корабельную грязь. Артельщик тоже взял себе двоих постоянных рабочих, которые чистят ему тару.
На палубе поставили большой перевернутый ящик и сделали душ из морской воды. Солдаты плещутся там, как утки, некоторые по 15 раз в день, поэтому среди личного состава начались заболевания ушей. Этому, возможно, способствует и то, что морской воздух насыщен влагой, особенно ночью, он тягучий, тяжелый. Всё в ночное время покрывается какой-то слизью. Не редкость большие туманы, корабль в это время пробивается, давая гудки, работает радиолокатор.
Личный состав днем кто спит, кто несет наряд, кто работает, другие загорают, глазеют на море. Хочу сказать при этом, что для меня лично море — та же пустыня, только водная, морской романтикой я не заразился, хоть и носил морскую форму шесть лет. Я был сухопутный моряк.
С наступлением темноты в твиндеке раздается дружное скандирование: «Даешь фильму!» Начинается очередной сеанс одного и того же фильма, надоевшего до тошноты. «Мальву» изучили все досконально, знают наперед каждое слово. По требованию зрителей фильм для разнообразия крутили задом наперед и вверх ногами. Ропота среди личного состава не слышно никакого.
На корабле неполадки с питанием офицеров. Сначала мы питались с моряками, но потом выявилось, что у нас при большей сумме денег на каждого питающегося, но при плохом наборе продуктов (сплошные крупы), питание значительно хуже. Скрепя сердце, пришлось разделиться.
Без особых приключений, но с нарастающей настороженностью по мере приближения к Кубе мы плывем дальше. В океане ничего не видно, кроме дельфинов, время от времени показывающихся на поверхности и выполняющих свои удивительно слаженные гимнастические упражнения.
Наконец, слева по борту показалась земля, говорят, что это остров Гаити. Это та самая земля, которую одну из первых увидели и на которой высадились Колумб и его спутники при открытии Америки. Они назвали ее Эспаньола. Остров большой, плывем около него весь день, встретили какой-то небольшой кораблик. Наконец земля остается позади, идем в темноту, впереди — Куба.
И вот, наконец, она перед нами своими неясными очертаниями, своими огнями прибрежных городов. К нам приближается небольшой военный американский корабль, запрашивает что-то световой сигнализацией, наши долго не отвечают, затем что- то ответили. Корабль отвязался, плывем дальше3. Начало светать, остров стал более различим, он равнинный, видна густая растительность.
18 сентября подходим к нашей конечной точке. Порт Нуэвитас находится в довольно запутанной бухте, у входа в которую видим большой корабль, по-видимому, ожидающий лоцмана. Он уходит в бухту. Приближаемся ко входу и мы. Всех загоняют в помещения, так как «нельзя показывать, что нас здесь много». Навстречу нам идет маленькое суденышко с лоцманом и с встречающими нас ранее прибывшими нашими товарищами. Суденышко пристало к теплоходу, мы взяли на борт лоцмана и наших. Рассматриваем первого увиденного нами кубинца — это пожилой мужчина в морской форме. С ним прибыли наш начальник порта, переодетый в кубинскую форму, и двое в гражданском. Корабль идет по бухте, вокруг видна богатая непонятная растительность. Приближаемся к берегу
Чем отличается XVIIIвек отXX? Тем, что тогда черных в трюмах везли к белым, а сейчас белых в трюмах везут к черным.
Народный фольклор
Сначала офицерам, а затем солдатам прибывшие наши товарищи довели до сведения «Временную инструкцию дислоцирующимся на Кубе войскам». Там говорилось о высоких материях: не пить, не бесчинствовать с местным населением, добросовестно исполнять интернациональный долг и прочее.
— Что у нас тут постоянное на Кубе? — Временная инструкция. — Что временное? — Постоянные трудности.
Народный фольклор
Нам сообщили, что на Кубе имеется наша Группа войск, командует которой генерал армии Плиев (псевдоним — Павлов). Служить здесь года два. Отпуск или будет компенсироваться деньгами, или проводиться на Кубе. Не исключено, что он будет предоставлен по прибытию в СССР. Зарплата — вроде двойная. Выслуга лет — вроде год за два. Всё вроде, ничего конкретного, сплошные загадки.
Представитель особого отдела попугал нас бандами и контрой, утверждал, что здесь за нашими военнослужащими охотятся, поэтому надо быть бдительными и не расставаться с оружием. Политработник порадовал нас тем, что мы имеем редкую возможность видеть социалистическую революцию на первом ее этапе, рассказал о тех принципах, на которых будут строиться наши взаимоотношения с Кубой. При этом меня и других особенно поразило то, как мы будем помогать Кубе: «Мы будем Кубе, как и другим странам народной демократии, предоставлять кредиты, которые она нам, скорее всего, не возвратит». Такое сообщение на многое открывает глаза.
Наш корабль стал пришвартовываться. На причале видим кубинскую охрану: кто сидит, кто лежит, оружие держат как попало. Вглядываемся в них, рассматриваем.
Корабль пришвартовался. Несмело, робко сходят наши на берег, вступают в контакт с кубинцами. Робко ступаю на кубинскую землю и я. Наши объясняются с кубинцами, как немые, запоминают первые слова. Кубинцы — люди как люди, в охране в основном молодежь, причем есть «зеленая», похлопывают нас по плечу, улыбаются. Оружие у них чехословацкое, свободно дают его рассматривать. Поражает, что у очень многих нет зубов, в основном передних.
Вступив в беседу, обнаруживаю, что очень многие слова, в частности названия частей тела, звучат почти по-латински. Вот где, оказывается, истоки испанского языка!
С наступлением темноты забираемся на корабль. Внезапно налетел резкий ветер, начался ливень, корму корабля срывает со швартовов. Среди моряков начался аврал по повторной швартовке. Дождь утихает.
Ночью начинается разгрузка корабля. На следующее утро уезжают женщины. Сматывается и Петя, пообещав нам: «Я там всё подготовлю к вашему приезду». Разгрузка продолжается день и ночь. Мы общаемся с кубинцами, изучаем их язык, некоторые взялись за это дело рьяно, мучают кубинцев, выпытывая у них названия различных предметов.
Порт закрыт, охраняется войсками. В порту есть небольшой частный магазин, как выяснилось, типичный для Кубы. Нам строго наказали в этот магазин не заходить — там, мол, крутят американские пластинки, кубинским военным это не нравится. Сдуру мы обходим этот магазин. Я видел, как хозяин магазина выражал недовольство тем, что кто-то отбивает у него покупателей. Один наш товарищ спустился на причал с баяном и начал играть. Кубинцы знают наши «Подмосковные вечера», охотно запевают «Интернационал». Очень понравилось им «Марина», буквально замучили гармониста «Мариной».
Один из наших интересуется у меня, кто такая Ира, возмущается ее поведением, называет последней потаскухой — мол, едет к мужу и развратничает направо и налево. Это для меня новость! Он просит меня всё это передать ее мужу — больно мне это надо. Наверное, ему ничего не досталось, вот и злится.
Нам сообщили, что у нас хороший военный городок — бывшая дача сахарного магната, есть апельсиновый сад, бассейн. Там будет размещаться штаб полка и технический дивизион.
Разгрузку теплохода закончили. Перетащили имущество подальше от причала. Теплоход ушел на заправку. Мы проводили его теплым дружеским взглядом — тогда еще без тоски. Впереди нас ждало новое, неизведанное.
Кубинцы проявили интерес к нашей пище, кушают, особого одобрения не высказывают, мы тоже, обед как раз не удался.
Во второй половине дня приходят за нами машины. Мы загружаемся. Видя наши любопытные взгляды на кокосовые орехи, начальник кубинской охраны послал за ними своего солдата. Тот, как кошка, вскарабкался на пальму и сбросил несколько орехов. После удаления волокнистой оболочки у ореха обнаруживается твердая оболочка с жидкостью внутри. Пьем кокосовый сок, он оказался не очень вкусным, кисловатым.
Изнутри орех выстилает белое плотноватое съедобное вещество, напоминающее орех фундук, только водянистее и слаще.
Наша колонна в сопровождении нескольких вооруженных кубинцев тронулась в путь. Часть наших товарищей с техникой и вооружением отправилась по железной дороге.
В попадавшихся на пути городах нас очень радушно встречают, особенно дети, устраивают нам овации, как каким-то государственным деятелям. Оказывается, шумные встречи, приветствия являются здесь национальной чертой. У них взмах руки с кулаком, обращенным ладонной поверхностью вперед — приветствие, тыльной поверхностью вперед — угроза. Проезжая через город Камагуэй, где размещается штаб нашей дивизии, останавливаемся, вступаем в контакт с населением, за что получаем нагоняй от начальства дивизии, поджидавшего нас здесь.
Дороги на Кубе хорошие, правда, немного узковатые, машины летят, как птицы. Вдоль дорог тянутся домики, необъединенные в селения. Встречается и по несколько домов вместе, тут же, как правило, имеется магазин. Попадается много больших щитов, на которых раньше капиталисты рекламировали свои товары, а сейчас Фидель Кастро рекламирует новую власть. Если эта власть будет копировать нашу, то зря мы сюда приехали.
Стемнело, начал одолевать сон. Наш шофер во весь голос распевает песни, я же и мой сосед клюем носами и незаметно засыпаем. Внезапно просыпаюсь от ощущения чего-то ненормального. Оказывается, шофер тоже уснул, машина начала выделывать по шоссе зигзаги. Толкаю шофера и больше сам не сплю. Вот так и совершаются аварии. Можно было безопасно проехать все моря и океаны и погибнуть в первый же день на суше.
Доехали до города Виктория де лас Тунас и повернули на проселочную дорогу в русском стиле. Проехали 15 километров, свернули направо и въехали в расположение нашей части. Нам показывают, где предполагается разместить медпункт, идем туда, берем с машины раскладушки и матрацы и устраиваемся на ночлег.
Утром пораньше встаем и осматриваемся. Я знакомлюсь с неизвестными мне моими сотрудниками и подчиненными: медсестрой Язеповой Клавой, прибывшей с мужем-секретчиком, медсестрой Петровой Надей, фельдшером Войтенко Сергеем и его женой санитаркой Викой.
Наш городок Патаси состоит из трех домиков: двух одноэтажных и одного двухэтажного. В двухэтажном доме разместили офицеров — «холостяков», одиноких женщин, офицерскую кухню, столовую, строевую и секретную часть. Один одноэтажный домик из трех комнат и кухоньки отдали нам под медпункт, второй
— под командный пункт полка, кабинет командира и жилье командного состава полка.
Все прибывшие семейные пары предполагается разместить в лагерных палатках, солдат — в больших палатках УСБ и УСТ. Можно себе представить, как тяжело будет жить в палатках в этом климате.
Действительно, в городке есть бассейн, но без воды. При нашей культуре и с нашей оравой бассейн открывать, конечно, нельзя.
Рядом с городком имеется апельсиновый сад с зелеными на вид, но зрелыми вкусными апельсинами — такова особенность кубинских апельсинов. Наши солдаты напали на сад, начальство их гоняет, заместитель командира полка Даниленко отнимает апельсины, дает по трое суток гауптвахты и тут же поедает отобранные плоды.
В городке забетонированные аккуратные аллейки, как у нас где- либо в санатории на юге. Около санчасти растут самые красивые пальмы, как будто выточенные искусным мастером. У нас хорошая проветриваемая веранда. Петя бахвалится, что благодаря его своевременному сюда прибытию мы получили этот домик и что под его руководством была удалена из туалета масса нечистот. Об этом он рассказывает каждому, кто к нам заходит.
Мы начинаем устраиваться, делаем столы и шкафы из ящиков. Ставим две палатки: одну фельдшерам, другую — больным. Я испрашиваю у Пети разрешения поселиться с Таней на кухне. Он не возражает — еще бы, будет постоянно врач в санчасти. При устройстве санчасти больше и лучше всех трудится фельдшер Сомов, Таня в восторге от его деятельности, за ней и я. Петя ж на него косится еще за энгельскую пьянку перед отъездом. В ночь прибытия наши растеряли находившиеся в санитарной машине матрацы и подушки — их бесконтрольно растащили военнослужащие. Всего бесследно исчезло четыре матраца и шесть подушек. Виноватых нет! Командир, узнав о нашем размещении на кухне, приказывает оттуда убраться в лагерную палатку к Белкиным. Мы пока не спешим с переселением.
При устройстве палаток из земли выкапываем массу черных огромным мохнатых пауков, которых прозвали «черными вдовами». Они водятся в земле, их укус ядовит. Впервые в жизни вижу скорпионов. Повсюду видны ящерицы-хамелеоны, меняющие цвет кожи. Сначала мы их боялись, затем убедились, что это самые безобидные создания на свете. Мы с ними очень подружились. Удивительно, но у них язык вдвое длиннее тела. Они его выбрасывают изо рта и ловят мух, которыми питаются. Не такими страшными оказались и «черные вдовы» со скорпионами.
Тем временем, меня посылают в наш третий ракетный дивизион, в хозяйство «Галиева». На Кубе прочно прижились названия частей (полков, дивизионов) по фамилиям командиров с прибавлением или без прибавления слова «хозяйство». Когда-то этот дивизион первым встречал Юрия Гагарина после его приземления, чем Галиев очень гордится. Говорят, на прощание он кричал Гагарину: «Так смотри, не забывай мою фамилию — Галиев!»
С любопытством рассматриваем Кубу. И первое, что поражает
— это убогость жилья части кубинского населения. При въезде в город Тунас, на его окраине, расположены так называемые негритянские кварталы. Дома здесь сделаны из досок и пальмовых листьев, полы обычно земляные, потолка нет, окна без стекол, что оправдывается климатом, мебели практически нет никакой. Такие хибары у нас едва сошли бы за жилье для скота. Здесь много детишек, они оборванные, а то и совсем голые. Такие кварталы имеются в пригородах всех городов. Их жители приветствуют нас радушнее других.
Остановились в городе, нас все рассматривают, приветствуют, мы держимся стайкой, смущаемся, не знаем языка. Денег у нас нет, нам предлагают бесплатно воду.
Прибыли к Галиеву — это осетин по национальности, довольно хвастливый товарищ, всех кроющий матом. Со своими помощниками совершенно не считается. Его начальник штаба у него на побегушках, как мальчишка. Приезжих он встречает хорошо, с кавказским гостеприимством. Ругает на чем свет стоит полковое начальство, а в полку перед ним лебезит. Устроились они лучше других: солдаты живут в палатках, офицеры — в дощатых хибарах. Их фельдшер Костюченко, по образованию санитарный инструктор, оставляет не совсем приятное впечатление — уж больно приторный.
На фото-Колумб плывёт открывать Америку