ОТ АВТОРА
Родился я в деревне Голачёвка Костюковичского района Могилевской области в крестьянской семье. О довоенных годах в моей памяти осталось мало воспоминаний. Зато события, происходившие в нашей местности в период оккупации нас немцами, глубоко и на всю жизнь врезались в мою память и память моих родственников и односельчан. О них я рассказал в повести "Оккупация", написанной мною к шестидесятилетию победы и опубликованной в журнале "Полесье" за 2004 г.
Послевоенную жизнь белорусских крестьян я описал в повести "Ломоносик". В ней я также рассказал о своем поступлении в 1952 году в 1-й Ленинградский мединститут. Оказался я там по воле своего родственника-спонсора, пожелавшего видеть меня врачом, а не по собственному желанию. Он оказал мне материальную помощь при поездке в Ленинград на вступительные экзамены.
По окончании четырех курсов мединститута я перешел на Военно-морской медицинский факультет при том же институте. К этому меня подтолкнуло не желание стать военным, а решение покончить, наконец, с полуголодным существованием, которое я тогда влачил. По окончании с золотой медалью факультета я служил в частях Черноморского флота, а затем в войсках ПВО.
В 1962 году вместе с полком ПВО во время Карибского кризиса я оказался на Кубе, где находился до 1964 г. В это время я вел подробный дневник, в котором рассказал о тайном перебазировании на Кубу советских войск на кораблях торгового флота, о Карибском кризисе, Группе советских войск на Кубе в 1962-64 гг., о Кубе и кубинцах. На примере полка ПВО я всесторонне, изнутри рассказал об армейской жизни, работе войскового врача в условиях Кубы. Этот дневник пролежал у меня 34 года и был опубликован только после начала перестройки в 1998 г. в журнале "Полесье".
По возвращении с Кубы я продолжил службу в Закавказском военном округе, а затем был направлен в Ленинградскую Военно-медицинскую академию на учебу на два года в клиническую ординатуру по анестезиологии и реаниматологии.
По окончании учебы я проходил службу в госпиталях Забайкальского и Белорусского военных округов и Центральной группы войск.
Период своей жизни, начиная с возвращения с Кубы и до окончания службы в армии в 1986 г., я описал в художественно-документальных повестях "Дорога на вершину", "Протрезвление", "Маньчжурская ветка", "Белоруссия родная" и "Центральная группа войск". В них я правдиво, со всей откровенностью показал работу военных врачей в медицинских пунктах частей, клиниках Ленинградской Военно-медицинской академии и госпиталях Советской Армии в 60-80 годы.
Еще будучи студентом, я мечтал стать писателем, но жизнь распорядилась по-своему. С юношеских лет я сочинял стихи, сборник которых издан мною в самиздате. Прозу ж я начал писать в 1962 году, будучи на Кубе.
Во время работы в госпиталях я активно занимался научной работой и написал 14 научных работ, опубликованных в центральных медицинских журналах. Приказом министра здравоохранения я награждён значком "Отличнику здравоохранения СССР". Мне также присвоена квалификация врача-анестезиолога-реаниматолога высшей категории.
ОПЕРАЦИЯ
“КОТА В МЕШКЕ”
Кубинский дневник
Посвящается участникам Карибского кризиса
Честь страны хранят те, кто борется с ее недостатками, а не те, кто восхваляет ее достоинства.
Мадзини
ГЛАВА 1 1962 ГОД АВГУСТ
Из отпуска я был вызван телеграммой: «Немедленно прибыть в часть». В это время я находился в Гомеле, где планировал провести остаток своего отпуска, но где пришлось побыть всего три дня. На следующий день через Москву уехал на место службы в г. Камышин.
Ехал я туда с мыслью, что меня вызывают для разборки личных дрязг. Оказалось, что это не так, хотя дрязг тоже развелось не мало.
За время моего отсутствия моя жена Таня прошла медкомиссию и добилась того, что ее признали негодной к проживанию в районах Крайнего Севера. От поселка Гремиха на Кольском полуострове она меня спасла. Вместо этого меня срочно, без семьи, отправляют в Энгельский полк ПВО. Говорят, что некоторые наши офицеры с подобными же условиями уже уехали в различные части. Забрали многих солдат. Штаб Волгоградской дивизии ПВО уехал в полном составе, куда — никто не знает. Начмед дивизии, полковник Кротов, уехал с женой.
8 августа на теплоходе убыл в Энгельс. Ночь промучился на палубе и проклинал всех и вся. В Энгельсе я встретил своих будущих начальников: командира полка полковника Мамедова, азербайджанца по национальности, начальника политотдела подполковника Зверева, заместителя командира полка подполковника Даниленко, начальника штаба подполковника Пузырева, начальника тыла подполковника Алексеенко. Познакомился со своими будущими подчиненными: фельдшерами Сомовым Гришей и Ликаренко Витей, санинструктором Мирошниченко Колей. Но самым главным для меня было знакомство с моим будущим непосредственным начальником старшим врачом полка майором Дурневым Петром Ивановичем. Сразу же насторожила его фамилия — народ зря таких фамилий не давал. С самого начала он произвел на меня неприятное впечатление: ниже среднего роста, склонный к полноте, лысый, с красными прожилками на лице, с обложенными шелушащимися губами.
Конфиденциально, по секрету он мне сообщил, что мы едем в Индонезию месяцев на шесть, и что поездка обещает быть интересной. Очень советует взять Таню на должность зубного врача. Выясняем у командира — он не решается, так как она — врач- лечебник, а не стоматолог.
В части полная неразбериха, на новом месте я, как всегда, ориентируюсь очень медленно. Дурнев ничего не подготовил для обеспечения поездки. Даю опись начальнику аптеки Вороне Саше и прошу укомплектовать две походных амбулатории. Он обещает, хотя всё уже забил в ящики.
До нас в этой части с докторами — полная комедия. Прежние доктора — оба евреи, а их не берут. Прибывший на место старшего врача майор разругался с командиром, а прибывший на мое место, на должность начальника медпункта полка капитан - весь больной, с почечной коликой убыл в госпиталь.
Дурнев — врач авиационной базы с Разбойщины под Саратовым , прибыл в Энгельс недавно. Старается оттенить свои заслуги в подготовке к отъезду: оформил документацию на аптеку, достал ящики для упаковки имущества.
Получив кучу обмундирования, деньги за два месяца вперед, я уехал за остальным обмундированием в Камышин. Всем нам приказано взять с собой всё военное обмундирование, в том числе и зимнее. Сообщаю обо всем Тане — она согласна ехать даже санитаркой. Замыкаем свою комнату и уезжаем.
12 августа прибыли в Энгельс, оформили Таню вольнонаемной, остальные женщины едут военнослужащими, часть из них едет с мужьями. Поселились в лётной гостинице. Таня тут же уехала за своими личными вещами в Камышин, через два дня возвратилась. Всё вроде собрали и ждем. Начали двигаться наши эшелоны, по некоторым данным — в Феодосию.
22 августа грузимся мы. Погрузились, сутки стоим на станции. Дурнев и Таня едут следующим эшелоном. Начали, наконец, двигаться, доехали до Волги, остановились, чего-то ждем. Через несколько часов переехали Волгу и на ближайшем полустанке опять стоим несколько часов. Все нервничают, раздражаются из-за такого движения. Ночью замерзли, всем выдали поролоновые матрацы и одеяла.
Помаленьку всё же двигаемся дальше. Я осваиваюсь в новой обстановке. Люди вокруг все незнакомые.
Прибыли на Петров Вал, стоим здесь долго. Рядом Камышин, можно сказать, родной дом. Здесь я запасся яблоками и грушами, жить стало веселей. Проскакиваем Волгоград, никто не знает, куда будем двигаться дальше — на Тихорецкую или на Донбасс.
Повернули на Донбасс, проезжаем интересные, исторические места. Подъезжаем к Донбассу, видим копры шахт. Около одной из них резко тормозим, в хвост поезда вызывают врача: «Зарезало человека». Хватаю медицинскую сумку и бегу.
В конце эшелона на обочине железной дороги лежит весь в грязи и мазуте человек с окровавленной головой и отрезанными ногами и руками, ноги болтаются на лоскутках кожи. Накладываю жгуты на конечности, забинтовываю голову, делаю инъекции. Пульс у пострадавшего не прощупывается, дыхание слабое, редкое. На моих глазах человек умирает. Оказывается, сегодня — День шахтера, братва напилась, товарищ же плохо жил с женой и в пьяном угаре пообещал броситься под поезд. Его замкнули в квартире, но он выпрыгнул в окно и попытался повеситься. Из этого ничего не вышло. Тогда он побежал к железной дороге, приятели — за ним. На их глазах бросается под поезд и гибнет. От друзей сильно несет водкой. Человек погиб ни за что, оставив вдову и семилетнего сынишку.
Эта смерть наводит на грустные размышления. Некоторые солдаты отказались от еды. Это был первый в моей докторской практике случай смерти.
За всю нашу поездку только в Петровом Вале, Ясиноватой и Джанкое можно было купить что-то съестное: яблоки, груши, арбузы и виноград. На остальных участках пути с деньгами в кармане останешься голодным.
При нашем путешествии у меня дважды сильно забилось сердце. Первый раз это случилось при подъезде к Донецку, точнее к станции Рутченковой. С ней в моем сознании еще с детства ассоциируется очень многое, хотя я здесь никогда не был. На Рутченковой в 30-е годы работал мой отец и дядя Алексей, живет дядя Елисей, жила мать, здесь живет и работает много наших деревенских. Как хотелось мне, чтобы поезд там стоял долго-долго, хотя у меня и не было адреса дяди. Но на Рутченковой мы даже не остановились.
Второй раз сильно забилось мое сердце, как при возвращении на родину, при въезде в Крым.
Прослужив два года в Крыму, я впервые ехал через Гнилой Сиваш. Как к родной, подъезжал я к Феодосии, где мне пришлось побывать в 1959 году во время учений. Прибыли мы туда на шестой день пути. В Феодосии и Айвазовской все пути забиты товарняками с военным или, как здесь говорят, специальным грузом. Рядом с нами стоит товарняк с зенитками и танками. Повсюду видна охрана, по станции снует много больших чинов. Начинаем выгружаться.
К нам прибывают представители от разных служб, ответственные за отправку кораблей. Прибыл и наш представитель — подполковник Антипов от Главного военно-медицинского управления. Он интересуется заболеваемостью дизентерией, говорит, что с
предыдущего нашего эшелона снял двух больных дизентерией.
Разгрузившись, едем в Феодосийский полк ПВО, размещаем там технику, устраиваемся сами. На следующий день делаем открытие, что нас кормят усиленным пайком: печеньем, кофе, сыром, сливочным маслом, компотом. Говорят, что это тропический паек. Тогда же начинается первый акт нашего маскарада — мы переодеваемся в полевую форму для жарких районов Союза. Рассматриваем друг друга и потешаемся, позднее обнаруживаем, что эта форма от пота быстро превращается в жесткий брезент. Через два дня нам выдают гражданскую одежду: костюм, туфли, шляпу, две рубашки, галстук, ремень, носки, а также морскую робу, тельняшку и колпак. Несмотря ни на что, все стараются приодеться получше: меняют, перешивают, спорят, сравнивают. Такова уж природа человека! Я, как всегда, сначала получаю, а потом меняю. Тамошние вещевики, как звери, стараются всучить костюм подешевле и не того размера.
Через два дня прибывает третий и последний наш эшелон с Дурневым, Таней и другими нашими сотрудниками. Дурнев тут же передает мне приказ прибыть на станцию и установить у имущества постоянное дежурство.
Таня подробно рассказала мне, как они ехали. Сначала Петя (так все дружно нарекли Петра Ивановича Дурнева), единственный из мужчин, поселился в вагоне у женщин. Там у них произошел такой казус: защелкнулась (или кто-то специально защелкнул) дверь вагона снаружи, некоторые захотели по естественной надобности, начали мотаться по вагону. Петя высказал мысль: «А что если начнется пожар, а мы будем здесь замкнуты?!» В общем, «успокоил» женщин. Всю дорогу он порол ужасную горячку, с аптечным имуществом, а тем более со своим, носился, как с писаной торбой. Девчатам поручил свои вещи, заставлял постоянно сидеть возле имущества. На первых порах не выдавал матрацы и одеяла и очень злился, что начальство не давало ему возможности применить его майорские права в отношении женщин.
К ним в вагон часто наведывались мужчины всех возрастов — от 20 до 50 лет. С ними ехала Зайцева Галя, оформившаяся официанткой, к ней всё время наведывался ее ревнивый муж Василий. Таня была у них старшей и с ним на почве бдительности поссорилась. Он пообещал по приезде в Феодосию выложить мне, как к ним там наведывались ухажеры.
По прибытии в Феодосию всем женщинам, в том числе и Тане, хотя она и вольнонаемная, выдали гражданскую одежду: платье, мужской плащ на пять размеров больше и туфли на микропорке.