Всего лишь за двадцать с небольшим дней в санатории «Приморье» для отдыхающих организовывалось множество выездов на экскурсии на автобусах, даже с «сухими пайками» с собой, если на весь день. Иногда можно было съездить на экскурсии с группами из соседнего, дружественного санатория «Пограничник». Всевозможные объявления, в том числе и об экскурсиях можно было прочитать заранее на стенде информации, записаться. А уж о выездах на сегодня-завтра объявлялось во время обедов или ужинов. Многое можно было посетить, посмотреть как в самом Владивостоке, так и в окрестностях самостоятельно. Была зима – холодная, снежная, с ветрами со всех сторон; лечение шло не гладко, нужно было ходить на множество процедур; не забывать вовремя, по расписанию, принимать пищу. Посещение столовой никак нельзя было пропускать, не только для поддержания сил и здоровья. Там проходили временами прямо-таки театральные действа - женщины осуществляли выходы на обеды и ужины во всей своей красе. Как в театры. А главное – нужно было успевать много читать, поработать в библиотеке санатория, несколько раз пришлось съездить во Владивосток в старейшую городскую библиотеку им. Горького.
На несколько экскурсий все-таки удалось мне съездить. На обзорную экскурсию по всему Владивостоку, из которой мне запомнилось посещение причала с подводными лодками, которые были частично всплывшими, почти вплотную друг к другу и выглядели с берега как поросята сверху со спины. Словно прильнувшие сосать матку, только перископы при этом выглядели как-то воинственно, как инородные тела в их спинках. Видимо у меня сложилось такое впечатление по ассоциации с воспоминаниями о прочитанном: о старинной флотской традиции подавать морякам на обед жаренных поросят за победы на стрельбах, а в годы войны – за потопленные суда противника. Посетили памятники погибшим морякам и экипажам целых кораблей. Поразило - там были совершенно свежие даты, недавние по времени их гибели.
Ездила в первый на Дальнем Востоке историко-краеведческий музей им. В.К. Арсеньева. Там нужно было бы дневать и ночевать немало дней, чтобы тщательно ознакомиться со всеми его интереснейшими экспонатами. А в запасниках музея, наверное, и того больше хранится, чем выставляется. Ведь он был открыт еще в девяностых годах века еще позапрошлого, первоначально как музей Общества изучения Амурского края, входил в состав Русского географического общества. В этом Музее на каждом шагу, почти каждый экспонат, также как в Музеях Иркутска, связан с именами, известными сибирякам, всей стране СССР, всему миру. Там так много имен, связанных с историей моего родного Забайкалья, Иркутска, Бурятии. Кто может сказать, что никогда не слышал об ученом, путешественнике Н.М. Пржевальском? О губернаторе Восточной Сибири Н.Н. Муравьеве-Амурском, о А. Д. Старцеве – сыне декабриста Н. Бестужева. Экскурсовод вскользь упоминала о каком-то Янковском, бывшем польском дворянине, участнике польского восстания, сибирском каторжнике, восстановленному в дворянстве. Что в Приморье он вел изыскания, исследования как ученый по многим направлениям, занимался добычей золота, пантовым оленеводством, коневодством - скаковыми лошадями, имел плантацию жень-шеня. Так много, кратко и все – об одном человеке. В те времена я слышала только об одном человеке с такой фамилией – об артисте, промелькнула мысль, что они, возможно, родственники.
В дальнейшем эта фамилия как-то по жизни мне нигде не попадалась. Только много позже, лет через тридцать с лишним (!), работая по отбору воспоминаний бывших узников ГУЛАГа для направления на хранение и использование исследователями в Библиотеку-Фонд «Русское Зарубежье» им. А.И. Солженицына, наткнулась на фамилию «Янковский». Оказалось, что прислал свои воспоминания о судьбах членов своей большой семьи, полных всевозможных трагических и приятных событий, приключений, путешествий Валерий Янковский, переселившийся из Приморья во Владимирскую область. Он оказался внуком того самого, приморского Янковского, человеком с не менее интересной судьбой. Он сам - участник Великой Отечественной войны, бывший узник ГУЛАГа, писатель, летописец не только своей семьи. Одно то, что он, эмигрант, проживая в Маньчжурии, вступил в Советскую армию, когда началась война СССР с Японией, говорит о том, что он был необыкновенно сильный человек, патриот своей Родины - России.
Побывала вместе со всеми на настоящей боевой подводной лодке С-56 - музее на Корабельной набережной. Эта лодка была построена в Ленинграде, разобрана, вновь собрана во Владивостоке еще до войны. Ее героический экипаж прошел через всю войну, снова и снова выходя в море после повреждений-ремонтов, нанося урон врагу, потопив немало фрицевских кораблей. Полазила через узкие люки между отсеками, застревая в них в своей зимней одежде, несмотря на свой маленький рост, посмотрела в перископ. Представляя, что лодка со своим ограниченном пространством - единственная твердь в безбрежном океане, под толщей воды, прониклась огромным уважением к людям, которые мечтают, становятся моряками-подводниками. Подводники в таких условиях еще и воевать умудряются во все времена!
Поездка в местный цирк, в недавно построенное типовое здание, мало запомнилась. Запомнился больше вечерний, ночной Владивосток при возвращении в санаторий. Просто уникальное зрелище со стороны набережной: темные разновысокие сопки на фоне светлого неба, расцвеченные огнями уличного освещения и светом в окнах зданий, по которым угадываются силуэты многоэтажек. Многоэтажные здания, из-за того, что не во всех их окнах горел свет, на фоне неба выглядели так, словно они не прямоугольной формы, а с какими-то границами ломаной линией. Казалось, что они вот-вот упадут, стоит только сопкам качнуться. А если цунами?
Отдельная «песня» про рынок-барахолку Владивостока во вполне определенный период – в конце января - начале февраля. В какой мне удачно удалось побывать во Владивостоке, ничего не зная, не ведая заранее. Я действительно ходила там с отвисшей челюстью, с вытаращенными глазами и беспрестанно вертела шеей, разглядывая выставленные на продажу товары.
Еще более удивительным оказалось то, чего я не ожидала услышать по отношению к себе в своей собственной стране и от своих сограждан. Люди на барахолке умудрялись глазеть еще и на меня, некоторые удивленно выражались: «Во, глянь! Корейка! Их что, уже обратно запустили?». С трудом до моего сознания дошло, что эти слова относятся именно ко мне, когда услышала, что некоторые рьяные…, которые мне вовсе не товарищи, всерьез обсуждают, самим меня задерживать или вызвать милицию. Как я поняла, так говорили только некоторые или просто глазастые, или патриотичные местные женщины, намного старше меня по возрасту. Они принимали меня за одну из выселенных из Приморья корейцев. Которая могла оказаться не просто нарушительницей режима проживания и передвижения иностранцев в СССР, но даже шпионкой!
Такое проявление интереса к моей персоне от местных сограждан было очень странным, непривычным для меня, родившейся, выросшей, учившейся и работавшей всегда в интернациональной среде. К тому же, коренное население этой местности было монголоидной расы, но я их там почему-то вовсе не встречала. Только в Музее о них говорили, а жили они,если еще остались живые, видимо, в тайге. Так что пришлось мне стараться не отставать от своих новоприобретенных тетушек, даже вынуждена была сказать им, что если я потеряюсь - искать меня надо будет в числе задержанных и доставленных в милицию. Нина, сотрудник столичной милиции, быстро поняла причины моих слов и стала стараться быть рядом со мной, как тогда же на рынке, так и во все выходы в город.
Представляться, объясняться с бдительными гражданами мне самой было бессмысленно, мало ли что у них на уме и какая будет реакция. Конечно, сограждане молодцы, бдительные люди, патриоты, граница рядом, но лучше уж мне попасть в руки коллег. Позже, вечером я объяснила Вере и Наде причину моих опасений на рынке, причины такого поведения некоторых местных, а на самом деле "понаехавших" из западных регионов страны, бдительных жителей и они сильно задумались. И над своим поведением тоже по отношению ко мне. Просили не обижаться, простить их, что они теперь знают, кто такие буряты, уважают меня. Как можно обижаться на своих коллег, тем более, что не только я познаю мир и все вокруг, но и они тоже!
Я им рассказала то, что знала по роду своей работы: что Постановлением Совета Министров СССР еще с 1952 года во Владивостоке был введён особый режим - город был закрыт для посещения иностранцами. Но я-то гражданка СССР! Лиц азиатской внешности во Владивостоке, а именно женщин и детей, я не видела вообще во все дни пребывания во Владивостоке. На улицах города, в транспорте встречались выходцы из Средней Азии, с Кавказа, но все в военно-морской форме и, естественно, мужчины.
Кроме того, мне было известно, что корейцы переселялись в Приморье еще во времена Российской империи, потом бежали из Кореи от японских оккупантов, воевали в гражданскую войну на стороне красных, составляли в 20х годах большую часть населения Приморья. На Сахалин были ввезены японцами в качестве рабочей силы. Они по возможности оформляли советское гражданство, но большинство имели корейское гражданство, а их потомки были лицами без гражданства или апатридами. Сначало было организовано их добровольное переселение в республики Средней Азии - по просьбам Узбекистана и Казахстана, чтобы внедрить рисоводство. Но затем все были выселены по постановлению СНК СССР и ЦК ВКП (б)от 21 августа 1937 года «О выселении корейского населения из пограничных районов Дальневосточного края» - в отдаленные районы Хабаровского, Амурского округов, в ту же Среднюю Азию. По инициативе людей, боявшихся японской угрозы, и вероятно, не различавших корейцев, японцев и китайцев, да и вообще лиц с азиатской внешностью. Что действительно очень сложно для европейцев и играло роль как для безопасности приграничного Приморского края, так и СССР.
Через много лет, только в 1993 году Верховный Совет России особым постановлением признал незаконной депортацию корейцев, и они, также как и другие репрессированные народы СССР, были реабилитированы.
Так что причины того, что меня иногда, кое-где принимали не за ту, кто я есть, даже с обзыванием то "корейкой", то "китайкой" (на Севере Ленинградской области) мне были вполне понятны, но тем не менее шокировали.
На барахолке было столько удивительного, просто музеи, выставки и магазины в одном флаконе. Такое множество ранее не виданных мной товаров да в таком ассортименте и изобилии, что к концу похода у меня заболели шея и глаза от попыток все обозрИть. Впервые увидела в продаже, пусть и на рынке, барахолке:
- удивительные техасские ковбойские джинсы (с этикетками!), которые сами могли стоять вертикально на снегу, слегка придерживаемые продавцом;
- морские ракушки и куски кораллов всевозможных форм, размеров и цветов-оттенков с комментариями продавцов, что они реально найдены и доставлены с таких-то, таких-то островов, морей и океанов, известных мне только по географической карте;
- индийские платки, палантины, отрезы на сари; украшения из граната, агата и множества других разноцветных сверкающих полудрагоценных камней
- японские рыболовные принадлежности – крючки, лески разного диаметра и много чего, предназначение которых мне до сих пор неизвестно;
- японские ткани - яркие шелка, модные в те времена отрезы кримплена, купоны трикотина с необыкновенными яркими цветами;
- блузки-рубашки-батники, платья, брюки, плащи, пальто, куртки всевозможных расцветов и размеров; пряжа мохеровая и т.д. Все из Японии, Америки, Канады, Индии и т.д.
- много аудио-, видео техники японского производства – там толпились мужчины;
- всевозможная посуда – даже полными столовыми, чайными и кофейными сервизами, стоявшими прямо на снегу или на картонках и т.д.
- продавались там и ковры, но я к ним не подходила, видела издали. Обратила внимание только из-за тгго, что один из соседей по столу говорил, что хочет прикупить ковры.
Причем цены на все были вполне приемлемы с моей точки зрения, что было не виданным, не слыханным во времена всеобщего дефицита, тем более на импортные товары.
Я только нашла и купила подходящий мне женский белый батник из хлопка, произволдства Чехословакии, почему-то с изображением верблюдов. Который потом носила много лет и вспоминала Владивосток. Еще прикупила японские лески и блесны с определенными номерами для рыбалки на Ангаре по просьбе мужа одной из своих коллег.
Больше ничего самостоятельно не покупала - тетушки отстранили меня от этого, как неумеху и растратчицу денег впустую. А они «отрывались по полной", присмотрев что-то нужное им или подходящее мне по размерам, по заранее составленному списку. Это было что-то увлекательное, когда они азартно торговались с продавцами и умудрялись купить за гораздо меньшую сумму, даже менее чем за полцены от первоначально названной продавцом! Честно, я такое тоже увидела впервые в жизни и смотрела, слушала, как на спортивных состязаниях. Но сама так и не научилась торговаться. Зато получила интересные уроки жизни не только там, на рынке, но и вообще во весь период общения с обеими Ивановнами.
Еще я там застряла у прилавка с орехами. Во Владивостоке впервые увидела кедровые орехи и орешки огромного размера по сравнению с теми, что добываются в Забайкалье и Прибайкалье. Узнала, что кедры разные бывают, что кедровые шишки и орешки – хоть и разного размера, но все полезные и вкусные. У кедра сибирского, который я знала с детства – шишки длиной 6-10-12 см. А у кедра маньчжурского (оказывается, этот кедр еще называется корейской сосной), увиденного мной впервые в Приморье - самые крупные шишки - до 17 см длиной, и самые крупные орешки - длиной до полутора сантиметров. А самые маленькие шишки и семена – у кустарникового кедра - кедрового стланика. До Ботанического сада Владивостока, где растут всевозможные растения и деревья, в т.ч. и маньчжурские кедры, я так и не добралась. Хотя он расположен всего в нескольких километрах от нашего санатория, полагала, что когда-нибудь в будущем, летом поеду во Владивосток и посмотрю все и там.
Прикупили для меня в первый же выход «кое-что, так себе», на взгляд тетушек. А на мой непросвещенный – очень много-о! Это были удобные красивые двусторонний темно-синий плащ и костюм, все японской фирмы «Чори»; какое-то платье (которое я в мыслях сразу же задарила одной из младших сестер, так и сделала потом); штук пять или больше блузок и батников разных цветов и производителей из разных стран. По возвращении в санаторий я уже сама села за составление списка покупок – на подарки родителям, братьям и сестрам, к которым собиралась заехать после санатория. Потому что поняла, что моих денег, да еще при умении тетушек сторговаться, с лихвой хватит прикупить нужные, качественные подарки всем членам своей огромной семьи. Во вторую поездку мы посетили несколько комиссионных магазинов, в которых в те дни прилавки, стенды и вешала ломились от изобилия и тяжести разной одежды. В комиссионках было удобно выбирать, можно было примерять. Там мне купили туфли, что-то еще. После чего я на некоторое время стала «невыездной», да решила закончить с покупками для себя. То ли от пробы грязевых ванн началось обострение, то ли простыла. Зато получила наконец-то возможность выполнять свою главную задачу, поработать над своей дипломной работой «О правовом положении иностранцев и лиц без гражданства в СССР».
Потом вообще больше не ездила ни на рынок, ни в комиссионки – зачем время зря терять, толку от меня никакого, как от покупателя. Правда, буквально недели полторы спустя узнала, что товаров на рынке и в комиссионках так убавилось, что народ стал ездить на барахолку в город-порт Находку. А мои тетушки, уже ранее побывавшие на всех экскурсиях, да в разные времена года, продолжали ездить везде и делать покупки себе и мне заодно, из интереса. Только однажды попросили съездить с ними в ювелирный магазин за «брюликами». Снова посмеялись все от души от того, что я не знала, что обозначает это слово. Оказалось, что одна из тетушек готовилась к свадьбе дочери и специально собиралась купить во Владивостоке ей украшения с бриллиантами. Действительно, выбор ювелирных изделий во Владивостоке был гораздо интереснее и обширнее, чем в Иркутске, Чите, где я изредка заходила в ювелирные отделы магазинов с подружками, собиравшимися замуж. Был большой выбор золотых украшения с бриллиантами. А в других городах, где я бывала до этого – в Москве, Ленинграде я просто не заходила в ювелирные отделы, магазины, не интересовалась. Обратила внимание, что во Владивостоке ювелирные изделия, в основном обручальные кольца выбирало множество пар - девушки и морские офицеры в форме.
К числу экскурсий отнесу и посещение мной чисто из любопытства нескольких рыбных магазинов и рыбных же отделов в гастрономах, где были огромные перечни-ценники рыб, названий-то которых раньше я не слышала, не то, чтобы пробовать их на вкус.
Так как я родилась и воспитывалась в степной бурятской семье, у нас не принято было ловить, питаться рыбой. Мои прабабушка и бабушка объясняли, что Рыба у бурят считается священной. Что они были первыми живыми существами на Земле, появились намного раньше людей и живут много лет. Хотя воды нашей коварной и могущественной реки Онон (реки Онон и Ингода образуют реку Шилку, при слиянии рек Шилка и Аргунь получается Амур, который впадает в Амурский Лиман- Тихий океан)просто кишели разной рыбой – ни монголы, ни буряты, проживающие на ее берегах рыбу не ловили. Только русские односельчане и военные из соседствующих с нашим селом городков много рыбачили – удочками, сетями, «мордами», с острогой ночью с лодок. В Ононе исстари водится даже редкая пресноводная осетровая рыба - калуга. Говорят, длина ее достигает даже более шести метров в длину. Мне не удалось видеть эту рыбу вживую, целиком. Но слышала много рассказов,легенд о ней. Некоторые семьи сельчан круглый год питались рыбой, иногда, в летнее время делились уловом, не только рыбешками, но и частями туш, с соседями, друзьями. Во времена, когда не у всех были ледники в подвале или холодильники. Да к тому же в нашем селе почему-то не было принято рыбу солить впрок. Ржавая соленая селедка только продавалась или выдавалась в пайках во времена конезаводские. А зимой выдавали замороженные туши огромной рыбы по названию «кета», которых я много лет считала детьми китов. Вместе с пацанами рыбачил и мой Ахэ (брат), но домой улов не приносил. Так как я часто увязывалась за ними, то не раз пробовала дома у друзей Ахэ вареную, жареную рыбу, но всегда умудрялась подавиться косточками. Поэтому всегда отказывалась ее употреблять в интернатские годы. Но в студенческие годы в столовых было целых два рыбных дня. Голод не тетка в общежитские времена, и я стала учиться употреблять в пищу рыбу, поняла и оценила вкус некоторых видов. Особенно долго я не могла научиться есть и только через несколько лет оценила по достоинству знаменитого байкальского омуля. Правда, не в столовых, где омуль в те годы отсутствовал напрочь, а проживая в комнате с девочками с острова Ольхон. Прибайкальские буряты повсеместно ловили и питались рыбой. Каждую неделю девчонкам родственники привозили-присылали с оказией ведро малосольного омуля. На завтрак и часто на ужин они ограничивались куском черного хлеба с одним «хвостиком», запивая стаканом воды, и были сыты. В столовых и кафе Иркутска в семидесятые годы прошлого века повсеместно подавали с гарниром маленькие кусочки рыб с названием пристипома, палтус или по целой, но ма-а-ленькой плоской рыбке камбале, зато с крупными, легко отделяемыми костями.
Поэтому мне любопытно было впервые рассматривать рыб целиком, не в музеях, а разделываемых рубщиками прямо на обитых металлическими листами огромных прилавках, огромным же топором, похожим на секиру, только с коротким топорищем. Первый раз увидела случайно в рыбном отделе ближайшего магазина, поразилась размерам части туши неизвестного животного с белым мясом – без головы и хвоста, сопоставимой размерами с четвертью туши коровы. Подошла, спросила у продавца, что это за мясо, что за животное, так что рассмешила его. Оказалось, что это всего лишь небольшая часть туши палтуса, шириной метра в полтора, с огромными костями. А в столовых подавали малюсенький кусочек с мелкими костями! Так тот любезный продавец, оказавшийся бывшим рыбаком, целую лекцию мне прочитал, много интересного поведал и показал. Впервые там же увидела тушу камбалы, длиной чуть не с метр, сантиметров восемьдесят точно. Тогда как у нас в магазинах продавалась и подавалась в столовых камбала размером только с мою ладошку, т.е. длиной сантиметров пятнадцать, или и того меньше. Странно, но до Иркутска, видать, довозили только тех рыбок, которые помельче размерами. Еще более странно, что в Иркутске не продавали те времена никакой рыбы, водившейся в Ангаре. Соленого сига, подкопченного тайменя и других рыб, водящихся и выловленных в Ангаре, Байкале я пробовала только при выездах в командировки по области – в Братске, Усть-Илимске, на Ольхоне. К моему сожалению, мясо акул и китов не видела, не пробовала - не продавалось и во Владивостоке.
В очередной раз от любопытства «зависла» около рыбного отдела гастронома, где разделывали какую-то рыбищу чуть ли не тигровой окраски. Оказалась при этом рядом с очередью мужчин, толпившихся за пивом в соседний отдел, и снова попалась на глаза очень бдительным гражданам города с «особым режимом». Подвыпивший пожилой мужчина подошел вплотную и стал спрашивать, что «корейка» здесь делает, «кто такая, откуда, кто пустил, давай документы». В очереди возникло волнение, большинство мужчин повернулись в нашу сторону. Судя по его вопросам, это был бывший военнослужащий, да еще с явным украинским выговором. Я ему объяснила, что вовсе не «кореянка», а отдыхающая в санатории МВД «Приморье». И подумала, может мне уже пора маску приобретать и рядиться под лицо «славянской внешности»? Как же это странно – быть как все, как обыкновенный человек и в Забайкалье, и в Прибайкалье, в Москве-Ленинграде, а на Востоке страны, в местности, где коренное население мои сородичи, восприниматься как чужеродный элемент! Да еще сразу записывают в преступницы. Да, дела… Прямо в тему моей дипломной работы и повседневной службы. Опять уроки жизни или чтобы это значило?
Пока я пыталась сообразить, как избавиться от подвыпившего типа, которому бессмысленно было что-то доказывать, пришло совершенно неожиданное спасение. Проходившая по залу женщина в белых халате и колпаке резко осадила мужчин, заявив, что не допустит бардака в своем магазине. Вдруг она воскликнула: «А ты-то как сюда попала? Дарима, ты ли это? Давно из Иркутска?» И стала меня обнимать, тискать. Как тесен мир! Мужчины из очереди интерес не потеряли и продолжали глазеть, прислушиваться, пока мы не ушли вдвоем. Это оказалась Людмила Васильевна, много лет работавшая в гастрономе на углу улиц Литвинова и Дзержинского в Иркутске, куда я часто заходила за продуктами. А познакомились давно, случайно, через ее сыновей, старший уже работал в нашем управлении, а младший учился курсом старше меня у нас же на факультете, только на дневном отделении. Оказалось, что их семья уже второй год живет во Владивостоке. Переехали в родительский дом мужа, по месту его призыва в армию, как только он, армейский полковник, ушел в отставку. А сейчас получили квартиру, она заведующая этим магазином. Заявив, что не отпустит меня просто так, попросила подождать ее в кабинете. Затем мы пошли к ней домой – рядышком на этой же улице. Так что я весь вечер гостила у них дома в разговорах об общих знакомых, об Иркутске, дождалась прибытия с рыбалки и встретилась с ее мужем и сыном Гришкой. Впервые в жизни попробовала только что добытую и поджаренную на сковородке селедку. Она просто таяла во рту.
Остаться ночевать я не могла – реально в розыск бы подали мои «тетушки», а сотовых телефонов еще не было в те времена. Иркутяне подвезли меня на своей машине не только до санатория, но проводили прямо в номер. Где действительно женщины уже обсуждали, не пора ли обращаться в местную милицию, искать меня, т.к. ужин уже прошел, обежали уже и спортзал, и библиотеку, которая уже закрылась, а меня все нет. «Мы» - наш маленький коллектив, реально существовал.
(Фотография 1977г.- за спиной Тихий океан).