«Сортир» - как много в этом слове…
В английском языке, точнее, в словаре, есть слово «сорте» (sorte), что означает «неожиданная атака»; во французском sortir – «выйти, выходить». В русском обиходном – определённое место, куда выходят в случае - порой неожиданной - атаки пищеварительного тракта. А вообще сортир играет в жизни человеческой роль более значительную и более душевную, чем просто приём выбросов этого самого пищеварительного тракта.
Моим первым сортиром был кусочек земли за хлевушкой. Для взрослых членов неказистой нашей семьи в сибирской деревне, возможно, служил сортиром кусочек земли за сараем, во всяком случае, я никогда их не видела за хлевушкой и вообще, за отправлением неизбежной функции по очищению организма, а только видела кучки за сараем. Могло бы быть иначе, например, в качестве нашего фамильного сортира могло быть деревянному или дощатому домику-бунгало, но дело в том, что наш дедушка как глава семьи был немножко ленив, а скорее, равнодушен к домашнему обустройству, и домика-бунгало не было. То, что я оставляла после себя за хлевушкой, и то, что виделось за сараем - было хорошим удобрением – для сорняков, точно.
…Потом, в Сибири же, помню овражек по пути в школу-семилетку – экологическое место нашего девичьего перевала и коллективного выброса отходов организмов.
На Дальнем Востоке, вспоминаются дощатые домики на задворках - дома ли, школы. Помню один такой одноэтажный домик во дворе Бикинской школы, где я училась в пятом классе, а у/в него два входа – один для девочек, другой для мальчиков. Внутри – стена-перегородка, к сожалению, не доходящая до потолка, что побуждало мальчишек, забравшись вверх (не знаю как) подсматривать за происходящим на женской половине. Вот так однажды я была, мягко выражаясь, неприятно удивлена, когда, услышав над моей головой гнусное «хи-хи-хи» и вскинув голову вверх, увидела смеющуюся толстую рожу одноклассника по имени Толька Рева. Через несколько лет – я уже была в поселке Бабанаково в Центральной Сибири - мой двоюродный дядя Витя представил меня своей молодой жене Кате Рева, привезённой с Дальнего Востока из города Бикин, которая сказала, что у неё есть младший брат по имени Толька (Рева), который, возможно, ходил со мной в одну школу и может быть, в один класс. Я поспешила с «нет, не помню такого», мысленно пожелав этому дяде Вите скорого развода… (Оно так и случилось, много позже, но я тут ни при чём.)
Воистину “sortir”: ещё раньше случилось мне быть зрителем странной дальневосточной короткометражки: деревня, где мы с мамой тогда жили, занималась разведением сои, её обработкой и сбытом. Я же любила играть в лесу, и в тот день занималась в зарослях обустройством игрушечного хозяйства из травы и веточек под звуки молотилки с колхозного тока неподалеку. Вдруг в заросли вбегает тётя Фрося Ахмеджанова, не добегая до меня и меня не замечая присаживается ко мне задом, вываливает кучу, вскакивает-одевает штаны и возвращается на ток, оставив в моей памяти сей кадр.
Москва, Москва После того как я оставила родные гнезда на Дальнем Востоке и в Сибири, мне встречались разные сортиры. Тут были и уличные «Эко», и домашние, и публичные, разные. В Москве, например, до 1980х, помню, был замечательный общественный туалет недалеко от ГУМа – просторное одноэтажное помещение с чистыми зеркалами и предприимчивыми грузинскими дамами, торгующими лифчиками и прочей галантереей. Одна такая дама учила меня (бесплатно наставляла!) жить, то есть убеждала в кооперации с ней закупать, и потом перепродавать предметы дамского обихода - в том туалете, разумеется. Я не сумела…
Те, что при вокзалах, были менее претенциозны, но более богаты характерами. В одном, помню, при Савёловском вокзале - состоялось короткое знакомство с цыганочкой, знакомство описано мною в сценке «Всё относительно!»:
...Общественный туалет. Входит молоденькая цыганка. Я перед зеркалом, подкрашиваю губы. Цыганка просит позволения подкрасить губы моей помадой, я даю ей... Спрашивает, сколько мне лет, я говорю: «Двадцать пять» - сильно приврав, то есть изрядно убавив. Выходит из кабинки девушка, на ходу закуривает. Цыганка просит сигаретку, девушка отказывает. Цыганка спрашивает её: «Сколько тебе лет?» Та отвечает, идя к выходу: «Восемнадцать». «Нет же, - говорит цыганка, - тебе не восемнадцать, а двадцать пять! Вот ей, - показывает она на меня, - ей восемнадцать! А тебе – двадцать пять!»
…Туалеты дачные: справа/слева, на гвоздике в углу кусочки газетных страниц, затянутые паутиной… солнечный луч через щели… Тишина.
А в коммуналках – туалет автономен от ванны, что «неплохо очень с одной стороны, но очень плохо с другой стороны», особенно когда первый находится в одном конце коридора коммуналки, а ванная с раковиной, где можно сполоснуть руки – в другом. И потом, эти непредсказуемые унитазы… Помнится, однажды в нашей коммуналке унитаз вышел из строя, и я вызвалась купить новый. Нашла магазин, торгующий хозяйственными товарами, и унитазы были в продаже, только когда я приблизилась к прилавку, услышала такой вопрос: «Вам с прямым выводом или с косым?» Подумав, на всякий случай ответила «с прямым», - и ошиблась, оказалось, нужно было «с косым», и пришлось потом снова ехать через всю Москву менять прямой вывод на косой.
Горшок …Как-то в Москве, зимой, возвращаясь из кино, поймала такси, и соседкой по сиденью оказалась тётя Вера, бежавшая из тюрьмы. Точнее, из тюремного госпиталя. Как бежала? - Перемахнула через каменную стенку в халате и в тапочках на босу ногу (это зимой-то), ситуация была чрезвычайная… Таксист спросил меня, не могла ли бы я что-нибудь «придумать» или сделать для моей соседки по сиденью – его нежданной пассажирки; и я тогда привезла её к себе домой в коммуналку с лютыми соседями, то есть соседками, и в течение всей той недели, что я ходила-вызванивала тёти Вериному мужу в Уфе, заказывала билет на поезд и пр. – тёте Вере служил сортиром ночной горшок от младенческих лет моей дочери, который я по заполнению относила в туалет, выбирая моменты затишья в коммунальном коридоре, соседки-то были лютые и на язык несдержанные. Помимо нас с тётей Верой в комнатке находились моя дочь и ещё две девчонки из Сибири, ищущие работу по лимиту в Москве (найдут на кондитерской фабрике «Красный Октябрь»), так что тётя Вера делила ложе с сибирячками на полу. Но всё обошлось, купила я ей билет и проводила в Уфу, то есть домой, где «стены помогают».
Эпилог: Месяц спустя - звонок в дверь. На пороге тётя Вера с охапкой подарков и гостинцев… Оправдали. В Уфе. Собственно, её преступление звключалось в том, что она покупала (закупала, вернее) в Москве каракулевые шубки, везла к себе в Уфу, где пере-продавала в два раза дороже: по тем временам, «спекуляция» (статья №… Уголовного Кодекса)
Туалеты-сортиры, по крайней мере, дают тебе понять, что ты женщина. Леди. И даже…
Матриархат Одесса, город маленьких двориков, двухэтажных домиков с лестницами ведущими на второй этаж, и туалетов во дворе… Захожу я однажды в такой , устраиваюсь поудобнее… Неожиданно входит мужчина с волчьим выражением лица… Что остаётся мне в этом случае, как не решительное, не сходя с места: «Вон отсюда!» Мужчина-волк, как ни странно, слушается, уходит… Однако через пару минут возвращается. Опять моё решительное: «ВОН ОТСЮДА!» Уходит… Встаю, мою руки (была раковина), ворчу «бывают же такие… такая… гадость…». Выхожу – никого поблизости. Похоже, ушёл. Закрываю за собой дверь, и вижу на двери табличку: «ДЛЯ МУЖЧИН». Жалко стало мужчину-волка.
Сортир-рентген. (Или проявитель?) Вступив в Горком Профсоюзов Художников-Графиков (Малая Грузинская, 28), я получила на руки мою трудовую книжку и теперь работала по трудовым соглашениям. Трудовая книжка на руках давала возможность подработать, - скажем, уборкой. И я нанялась уборщицей в столовую через дорогу. В мои обязанности входило мыть лестничную площадку и кладовки с мясом, что в северном крыле помещения. И был тут дядя Лёня – подсобный рабочий, милый человек, с которым мы перебрасывались парой приветственных слов… Вот как-то директор столовой сказал, чтобы я убирала ещё и южное крыло, а там в южном крыле по вечерам столовая превращалась в кафе-бар; перед входом в кафе, т.е. перед лестницей наверх в кафе, внизу справа – туалет. Вечером в столовую-кафе приходили нарядные посетители, чаще посетительницы – крашеные блондинки (реже, много реже – крашеные брюнетки) в мехах. Я думаю, эта реинкарнация столовой в кафе-бар и явление крашеных блондинок в мехах объяснялось строительством в этом районе каких-то конструкций, выполняемом иностранными рабочими – хорошо сложенными парнями говорящими на польском, венгерском и прочих нерусских языках. Перед и после дамы заходили в туалет… Нет слов, чтобы описать картины, которые они оставляли после себя на стенах туалета: американский абстракционист Джеймс Поллак мог отдыхать. С тех пор (давних!) при виде блондинки (реже брюнетки) в мехах, в памяти оживает ароматная абстракция на стенках… (Что они едят?) И потом, нужно было бегать через помещение кафе с половой тряпкой, ведром и в вечно спадающим на глаза головном платке… Не эффектно, несправедливо… Послабление пришло в один прекрасный день, когда во время мытия подошедший сзади дядя Лёня хлопнул меня по ниже спины и шепнул: «Эй, я хочу тебе что-то сказать…» Подумав, что это ещё одно испытание, и что если хлопнет ещё раз, получит по мор… Он хлопнул ещё раз, и с мыслью «Ну, держись, бедный дядя Лёня…» я разогнулась, приготовив правую ладонь для рукоприкладства к дяди Лёниной щеке, но он опередил меня фразой шёпотом: «Они не имели права заставлять тебя убирать южное крыло, да ещё и платить как за одно… Для этого должен быть другой человек…» Я, тоже шёпотом: «А что мне теперь делать?» «Перестань убирать здесь». «А как они… ничего?» «Поверь мне, ничего…» «Спасибо, дядя Лёня». Больше я этого крыла, с дамами в мехах и их настенными росписями не видела, хоть помню.
Нью-Йорк Ничего особенного, туалеты как туалеты, в кафе, Макдоналдсе, пиццерии, очереди, мексиканцы за прилавком: «Только для клиентов» - вынужденная покупка ненужного куска пиццы или кофе в бумажном стаканчике, чтобы войти и… Но запомнился туалет при автобусной станции на 181й улице, собственно, запомнился чистотой и туалетной работницей – красивой латиноамериканкой – на вид истинной леди, с книжкой в руках сидящей в комнатке справа от входа… Я даже один раз поздравила её с праздником (Женским Днем 8 Марта) и угостила шоколадкой, такое от неё исходило женское впечатление. А в другом туалете, что при Публичной библиотеке на 42й улице и 5й авеню, и славится на весь мир своей чистотой и комфортом, туалетная работница – тощая злобная африканка, без чаевых (доллар) готовая раздавить тебя презрением… О нет, туда я не ходок!
В квартирах нью-йоркских, туалет всегда совмещён с ванной, и это неплохо тем, что будучи в гостях, можно в случае соответствующей нужды обратиться к хозяину со словами «где тут у вас можно вымыть руки?»
…Нью-Йорк - Москва Впервые со времени поселения в Нью-Йорке навестила Моску в 1995м, и потом - 1996… 1997… Всё переменилось, не узнать. Не стало больше просторного одноэтажного здания с зеркалами и грузинками, и когда приспичило мне в центре – указан был комплекс сортиров в виде дощатых домиков на Красной Площади, буквально лицом-к лицу с Мавзолеем. Дощатых домиков было что-то в порядке дюжины, а в дальнем левом углу (если стать лицом к туалетам) сидел человек с рулоном туалетной бумаги и отмерял клиентам по кусочку за 8 рублей. Войдя же внутрь – домики оказывались «Эко», то есть с дыркой в дощатом полу - нужно было попасть в такую дырку, из которой исходил смрад, и самое интересное, не имелось в двери ни щеколды ни крючка, лишь имелась дырочка, в которую просовывался палец и так держал дверь закрытой, а также эти пальцы выглядывающие из дверец были живым сигналом «занято». Замечательное зрелище! Я сожалею, что не имела при себе фотокамеры, но рассчитываю на доверие читателя.
Не менее дорогим удовольствием был в те поры «Эко» в районе ВДНХ, куда я ездила по каким-то делам, и когда захотела …, отстояла в очереди – сначала за туалетной бумагой 8 рублей кусочек, потом – нутро с дыркой, в которую нужно было попасть… В 2000-х, этих «Эко» в центре почему-то больше не стало, но и прежнего здания, что при ГУМе нет тоже. В последнее моё пребывание в Москве, помню, я пользовалась услугами туалета на Тверском Бульваре с дырками в полу, но не дощатом, а кафельном, на возвышении, с шумным спуском и строгой туалетной работницей, которая однажды меня заподозрила в авторстве лужи* (*хорошо что не кучи) перед входом в кабинку: «Женщина!...» И т.д. Не знаю, поверила ли она, что это не моё… не моя… Есть ещё туалет в Макдоналдсе, где уборщица также с лицом детектива, но вполне комфортный (туалет).
Ретро: В Париже сортиры платные, частные, недешёвые, проход через металлическую вертушку, без дураков. Как в метро. В Ницце и Каннах, в Провансе вообще, где платят (если платят) вставляя жетон в дверное отверстие, можно хитрить: подождать когда кто-то выйдет, попросить: «Не захлопывайте дверь», войти, сделать дело, а выходя оглянуться, не закрывая за собой дверь: «Кому ещё нужно?» А в Париже – нет, хитрить нельзя…
Ещё про Париж: Я полюбила Люксембургский сад (Jardin Luxemburg) c первого взгляда/визита и прихожy туда рисовать всякий раз когда бываю в Париже. У меня даже есть строчки, о, даже страницы о этом благословенном месте в романе «Приземления».… Пыталась сочинить поэму – не получилось, не хватило таланта. Зато рисовать – могу, пусть слабо. Мне нравится одно место на скамеечке под липами напротив овального домика (я называю его «ротонда»), рисовала домик много раз (надо найти эти рисунки), тихий такой… заходят-выходят люди… почему-то все мужского пола... Через 6-7 лет знакомства с садом и рисованием с натуры подошла ближе, близко-близко, и прочитала что-то вроде следующего: «Мужской туалет», на французском. Надо же! Красивый, и не пахнет.
Нью-Йорк, Нью-Йорк… Любой МакДоналдс, благослови его Господь, примет вас в уютные объятья белого унитаза. Но это Макдоналдс. В Макдоналдсе люди временные, посторонние, друг другу чужие: встретились - разошлись. Но вот там, не в Макдоналдсе, а там, куда ты ходишь много лет, сортир – он же может быть средством проявления заботы, и может быть любви. Помню себя по пути в кабинку туалета Художественной Лиги, минуя Сильвию П. и от неё – вслед утешающее: «Всё что ты делаешь – красиво…» С тех пор стараюсь делать всё красиво. Да-да! В другой раз лишь присела в кабинке той же Художественной Лиги, как из-под перегородки, из соседней кабинки, снизу, протянулась рука с кусочком туалетной бумаги. Мягкий голос произнёс: «Возьмите, Нина, а то там у Вас нету бумаги…» Я так и не узнала чей то был голос – истинное добро не нуждается в гласности.
Драма …В Германии, на автобусной остановке по пути из Москвы в Ниццу. В туалете чисто, как и следовало ожидать от Германии, и так случилось, туалетная работница была ещё там, ещё не окончила свою смену, русскоговорящая, оказалось – из России, из интеллигентной еврейской семьи, с университетским образованием и кандидатской степенью, эмигрировала в Германию с радужными надеждами, а получила в результате долгих поисков в качестве рабочего оружия швабру и помойное ведро. Драма.
Фаворит А самым-самым памятным для меня, и даже незабываемым, стал туалет в Психиатрической лечебнице имени Кащенко, где я отбывала сроки за свои мирные убеждения и выступления. Вот кусочек-картинка из «Белой Лошади»: «…Один… два… три… тридцать шагов вперёд, тридцать – назад. Боль от уколов галопиредола. Стоны. Страх. Чей-то жалобный голос: «Ребята, не дадите чего-нибудь сладенького?..» Это художница Ира, арeстованная и доставленная сюда за сидение на ступеньках подъезда в ожидании друга... Птицы за окном, чёрные на чёрных ветках. Одна… две… три…»
…Узкий проход длиною в эти тридцать шагов, с одной стороны прохода – двери в палаты, их 4 (моя палата на 21 человек), с другой стороны обеденные столы и два окна. За углом – туалет. Двери нет – зачем? Есть вход. 4 толчка, между толчками невысокие каменные барьерчики, но всё так устроено, что всем друг друга видно. Пациенты не очень церемонны и совсем не аккуратны, в туалете убирает немолодая женщина Клава, я так поняла – девчонки в палате шёпотом сказали – у Клавы погиб сын в Афганистане, к тому же ей негде жить, вот она и убирает в туалете, а ночует в палате что напротив туалета. …На вторую неделю пребывания в стенах психушки я заметила, что моя соседка по койке – красавица блондинка, попавшая по заявлению мужа, заподозрившего её в шпионаже (застал в обществе иностранца) заметно поправилась от уколов галопиредола и вынужденной малоподвижности - наших прогулок в тридцать шагов для сохранения формы было недостаточно; и я стала думать, что бы такое сделать для избежания полноты. Придумала: подошла к Клаве, угостила яблоком, попросила дать мне швабру, разрешить мне делать за неё уборку. Клава разрешила. На следующий день я шла к Клаве с шоколадкой… Так продолжалось долгих 3 месяца, и даже после уколов-пыток, в состоянии овоща, тащилась я к Клаве за ведром и шваброй, убирать в туалете-сортире для сохранения внешней формы. Ведь для женщины хорошо выглядеть важнее чем хорошо чувствовать, не правда ли? Настал день, когда ко мне подошли с вещами и сказали, что могу уходить. Заглянула я в палату к Клаве – попрощаться: «Ухожу, Клава, всего тебе хорошего» - Клава заплакала:
«А кто же теперь за меня туалет будет мыть!»
«Ну, не горюй, Клава, кто-нибудь ещё…»
(Интересно, кто…)
Туалеты в транспорте – ж/д, авто, авиа, с педалями и кнопочками… Много ещё всяких сортиров, то есть воспоминаний о них, ассоциирующихся со значительными историческими фактами и фактами персонального прошлого, но я во-время остановлюсь чтобы не наскучить. (Уже, наверное, наскучи…)
Храни Господь сортиры.
Анна-Нина Коваленко