Пётр Николаевич Развязов с детства жил для себя. Не то чтобы эгоист, но имел он склонность подгонять этот мир под свои нужды. Из нужд он, казалось, только и состоял. Всё вокруг должно было кружиться подле него, говорить для него и даже если жить, то ради него.
Теперь Развязову было пятьдесят два, он проживал с двумя взрослыми дочерьми и работал начальником своего небольшого королевства - дома. Жена от него ушла.
- Папа, нельзя ли потише? - спросила Настя Петра Николаевича, когда тот вдруг сел смотреть фильм. Всё бы ничего, но звук из телевизора гремел так, что обе девушки были вынуждены тоже смотреть кино.
- Разве я мешаю?! - спрашивал в таких случаях Пётр Николаевич, а случаи эти возникали постоянно. - Шла бы тоже смотреть. А то сидит там у себя за столом, как сыч.
Вторая дочь, волоокая сомнамбула Нюра, редко перечила. Но иногда и такое случалось. Этой доставалось больше всех ввиду её обособленного характера.
Купила Нюра себе платье, понесла пакет в ванную и закрылась там. Надела втихаря, присматривается. Потом завернула покупку и вышла.
- Нюрок! - раздался голос отца. - Что там у тебя за вещица? Ну-ка покажись! Настька, иди, глянь - сестра твоя обновку купила!
Настя в это время пила на кухне чай со своей подругой.
Все вывалились в коридор и наткнулись на растерянную Нюру. Сжимая подмышкой свёрток, она злобно посмотрела на отца.
- А где платье твоё? - как ни в чём не бывало, спросил Пётр Николаевич.
- Нигде! - каркнула Нюра. - Я тебя просила лезть? Или я манекен на витрине?!
- Ты чего, не в себе? - опешил Развязов. - Тогда это к доктору.
По мнению Петра Николаевича, доктор требовался всем, кроме него самого.
Развязов любил утром поспать подольше. Мешать ему было нельзя. Если в это время он слышал осторожные шорохи, то ворчал и отчитывал дочерей так, словно они по утрам громыхали кастрюлями и играли марш. В редкие дни Пётр Николаевич вставал рано, часов в семь-восемь. И уж тут должны были просыпаться все. Развязов расхаживал из комнат в кухню, открывал воду, грел чайник и говорил по телефону, - в общем, хозяйничал вовсю, ничем себя не ограничивая.
Три человека вели вместе хозяйство, но казалось, что в доме жил только Развязов. Полгода назад он пригласил погостить свою тётушку на недельку. Дочерей он задорно поставил перед этим фактом, даже не догадываясь, что это может быть им неудобно.
Теплым августовским днём Пётр Николаевич заработал большую сумму. Он явился радостный и царственным взором окинул дочерей.
- Угадайте, что у меня есть? - спросил он, шествуя на кухню. - Ладно, не буду вас мучить. Доставайте лимоны, - я устриц купил! А скоро, возможно, возьмём домик где-нибудь под Москвой. И ведь никто не брался за этот адский проект, я один довел его до ума.
Девушки лениво полезли в холодильник, затем принялись мыть шершавые раковины.
- А "Спасибо"? - возмутился Пётр Николаевич, продолжая наслаждаться собой. - Не слышу восторгов.
Настя и Нюра переглянулись.
- Ну неужели прям-таки один ты заправлял проектом, пап? - саркастично спросила Настя.
Развязов напрягся, и все его выражения теперь излучали обиду.
- То есть, вы не верите мне что ли? Конечно, один! У них же там тупицы гроздьями сидят, кроме принтера, ничего не видели! Они без меня вообще никогда этого не сделали бы. А я сразу понял, в чём там проблема, и взял всё на себя.
Пётр Николаевич возмущался и ещё с полчаса перечислял свои заслуги. Отсутствие хвалебных од в таких ситуациях задевало его, и он вскипал. Лицо Развязова каменело, глаза полыхали гневом, но это продолжалось недолго.
- Настя, - начал как-то за чаем Пётр Николаевич, пока младшей дочери не было дома. - Меня беспокоит Нюра. Что у неё за проблемы?
- Да нет у неё проблем, - ответила Настя.
- Тогда почему она всё время где-то болтается? Домой приходит - и сидит у себя в наушниках.
- И что?
- Как "что"? Она в семье не живёт. Вроде мы чужие здесь. Или может, у неё есть кто? Тогда почему не скажет? Что-то варит там в своей голове. Я же не знаю ничего.
- Может и есть. А тебе-то что? Она же не обязана отчитываться.
- Не обязана. Но могла бы и сказать, коли здесь живёт, - негодовал Развязов.
- Да не лезь ты к ней, - скривилась на отца Настя. - Захочет - скажет сама. Будешь допекать её - только хуже сделаешь и себе и ей. Уйдёт вслед за матерью.
- Ну и пусть катится, коли дура! - заорал Пётр Николаевич. - А ты разве не согласна?! Может, тоже в общежитие переедешь? Ну, давайте, все валите тогда!
Да, Развязов жил, как хотел, и выражал себя, как хотел. Проблема его была в том, что он не видел разницы между тем, чтобы жить по себе и тем, чтобы другие жили по тебе.
А впрочем, может, устриц?