Женщина-монарх
«И вот таинственно-внезапно, как падение
звезды, задумчиво-беззвучно, как поле
цветочного пушка, одна, затем другая
тень малая скользит, белея и мигая –
рождаются во тьме седые мотыльки.
На ствол я навожу круг лампочки карманной
и вижу: пять ночниц вбирают сок дурманный,
блаженно выпустив витые хоботки
и крылья серые на розовой подкладке
подняв, оцепенев, и вдруг, взмахнув крылом,
скрываются во мрак – и вновь на запах сладкий
слетаются легко...»
(«Ночные бабочки», В. Набоков)
Название «монарх» в 1874 году впервые использовал американский энтомолог Сэмюэль Скуддер: «эта бабочка – одна из самых крупных и правит обширными угодьями». Согласно другим источникам, название могло быть дано в честь Вильгельма III Оранского, штатгальтера Нидерландов и короля Англии и Шотландии.
Название рода Danaus, вероятно, происходит от имён персонажей древнегреческой мифологии: Даная (сына египетского царя) или его праправнучки Данаи. Видовой эпитет plexippus связан с именем Плексиппа, одного из 50 сыновей Египта, брата-близнеца Даная.
Древние греки душу и бабочку называли одним словом – «психе». Русское название (созвучное с «бабушка») известно с начала XVIII века и, видимо, связано с представлением о том, что бабочка – символ и воплощение души предков.
Одна из самых удивительных бабочек Данаида монарх (Danaus plexippus) была описана в 1758 году Карлом Линнеем в «Системе природы». У неё яркие оранжевые крылья с чёрными прожилками и чёрными краями с белыми пятнами; размах их достигает 9-11 см. Обратная сторона крыльев бледнее, что позволяет ей быть менее заметной во время отдыха со сложенными крыльями. Самцы немного больше самок, их крылья светлее, и там есть участок, выделяющий феромоны для привлечения партнёрш.
Бабочка (ещё на стадии гусеницы) питается ядовитым растением – ваточником и потому для большинства позвоночных несъедобна. Причём из-за отравления ваточником умирают более 90 % гусениц!
После спаривания весной или летом бабочки откладывают от трёхсот до четырёхсот яиц. Через 4 дня вылупляется гусеница; она повисает вниз головой, обволакивает себя оболочками, и начинается 10-дневная стадия куколки – собственно, её превращение в бабочку.
Монарх живёт 24 дня; лето бабочки проводят в умеренном климате Канады и США, и за это время сменяется несколько поколений. Но с наступлением осени монарх покидает родные места. Куда же она улетает?
В 1935 году этим заинтересовался канадский учёный Фред Уркхарт. Для разгадки тайны ему потребовались десятилетия.
Бабочек метили, чтобы отследить путь их миграции. Ведь технически сложно найти необходимую метку – лёгкую, клейкую, водостойкую, несущую информацию и, конечно же, не мешающую полёту. Такую не могли изобрести 20 лет. И лишь в 1950-е годы Фред и его жена Нора предпочли всем другим способам самоклеящиеся ценники, используемые в магазинах. На них печатали имя и обратный адрес, по которому люди, нашедшие метку, могли бы отправить ценник обратно с информацией о том, где она обнаружилась.
Но это было только начало. Уркхартам понадобились добровольцы, и супруги опубликовали множество статей о своём исследовании – и нашлись сотни и сотни волонтёров. Одни метили бабочек, другие искали их вдали от исходного пункта. Этот пример объединения людей с целью разгадать загадку природы поистине удивителен: так, уже в 1964 году было помечено более 70 тысяч бабочек, а в 1975-м – 400 тысяч!
Всю зиму 1968 года Фред Уркхарт сам колесил по всей Мексике в поисках бабочек, пока один из его волонтёров не узнал от дровосеков о местечке Серро-Пилон, где, как было замечено, проводило зиму огромное количество бабочек монарх. Для энтомологов это открытие означало примерно то же, что для археологов найденная гробница Тутанхамона.
Плотность бабочек в Серро-Пилоне была ошеломляющей: на стометровом участке их насчитали 30 миллионов!
Оказалось, что последнее поколение бабочек монарх вступает в особую фазу диабаз, позволяющую жить до 7-9 месяцев и совершать удивительный перелёт на юг для зимовки. Осеннее похолодание – знак к миграции из Канады и США в Мексику. Кроме того, в начале XIX века было замечено, что бабочки монарх пересекают Атлантический океан и мигрируют в Австралию, Индонезию, Испанию. В 1840-х годах они были замечены на Гавайях, а затем и на многих островах Тихого океана.
Ночью бабочки не летают из-за низкой температуры. Летят монархи на высоте 1200 м по 6 часов и покрывают в день до 130 км. Они поднимаются вместе с тёплым потоком воздуха, затем планируют вниз, а потом опять взмывают вверх с новым тёплым потоком. За время перелёта монарх преодолевает до 5000 км, а всё путешествие длится около 33 дней.
К счастью, эти красивейшие бабочки защищены от вымирания. Во многих национальных заказниках и биосферных парках им предоставляют защиту, способствуя размножению целых поколений, а также специально выращивают растения и цветы, необходимые этим созданиям.
Бабочки монархи – короли в мире бабочек. Это единственные насекомые, способные преодолевать огромные расстояния.
Экспрессия – двигатель творчества, магнитом притягивает души созидателей, они охотятся за ней, как ловцы бабочек, мучаются, когда долго не могут её найти, готовы использовать идеи соратников по творчеству, не имея другой альтернативы. А если окружающая жизнь приносит очередные подарки судьбы, знакомое чувство не подводит, подсказывая своими флюидами, намёками направление движения, идею новой работы и очередного творческого броска. В этом – начало нового путешествия к осуществлению задуманного, открытию ворот во что-то новое, неизведанное.
Ашас проснулся среди ночи от видения летающих повсюду разноцветных бабочек. Они сидели на люстре, книжных полках, порхали повсюду, приземляясь на простыни, словно пытаясь общаться и поведать тайны своих путешествий, сбросить с него одеяло и заманить в мастерскую. Возможно, биография Набокова, лежащая на столике, с описанием охот на бабочек, оставилa след и преломилaсь в сновидение.
Ашас спустился в мастерскую в поисках недавно приобретённого календаря-ежегодника, посвящённого прекрасным созданиям природы. Он не часто спускался сюда в столь раннее время. В мастерской, как всегда, было прохладно, в любое время года температура была практически одинаковой, что позволяло плодотворно работать. На полках стояли книги и альбомы по искусству, журналы мод, накопившиеся за многие годы, многочисленные каталоги с художественных выставок. Поиски календаря не продлились долго, и на нужной странице открылась замечательная фотография, посвящённая королям в мире бабочек – бабочкам монархам. Экспрессия, экспрессия... Идея вырисовалась мгновенно, к ней присоединилось давнее впечатление от одной из картин Делакруа с обнажённой царицей, возлежащей на роскошном ложе, укрытой покрывалом, словно крыльями бабочек, с ниспадающей левой рукой, ловящей невидимое создание. Всё это вдруг слилось воедино, послужив рождению новой картины – «Женщина-монарх».
Утром Ашас работал над наброском обнажённой в позе по мотивам картины Делакруа, пересекающей полотно посередине, лишь отдалённо напоминая оригинал; затем два крыла, простирающиеся по обе стороны тела, сложенные из множества тел монархов, одно к одному, плотно сочленённые и соединённые в единое целое. Начало было положено, композиция получилась, подсказывая средства написания картины.
Яркий акрил коричневого цвета плавно вытекал из тюбика большого размера, мягко ложась на намеченные контуры бабочек выпуклыми цилиндриками материала, покрывая холст экзотической сеткой. Подобная техника всё больше нравилась Ашасу, отличаясь новизной и необычностью исполнения. По окончании этого этапа стал просматриваться замысел картины, вырисовавшись акриловой паутиной, заполнившей всё пространство полотна. Возникшие небольшие замкнутые пространства паутины предполагалось заполнить акрилом различных оттенков с помощью кисточек, создавая гармоничный колоритный ансамбль цветов. Выпуклая техника позволяла найти необходимые колориты, а в случае неудачи – перекрыть слои краски новыми цветами, что придавало необходимую степень свободы в работе.
Ашас всегда откладывал самые ответственные участки работы напоследок, так как при законченном фоне и второстепенных фрагментах полотна легче было найти колоритную гамму и технические средства целого.
Ашас отошёл от картины на несколько метров и неожиданно воскликнул:
– Витражи, витражи... Только не пронизывающий поверхность свет, а исходящий от поверхности, стоит примешивать золотые краски, закрашивать ими отдельные отсеки, используя идеи иконописи, что придаст эффект внутреннего свечения.
Очень кстати в мастерской появилась мама, отметив, прежде всего, хорошее настроение сына, а взглянув на лежащее практически горизонтально полотно, всё поняла. Она, не задумываясь, с радостью воскликнула:
– Дорогой мой! Я вижу рождение нового стиля, стиля необычного, заслуживающего внимания и анализа. Запасёмся терпением, хотелось бы увидеть будущие работы в подобной технике, что поможет нам рассуждать более конкретно. А пока мне искренне хочется тебя поздравить, ты нащупал что-то оригинальное и необычное, не встречающееся, если я не ошибаюсь, у других художников.
После продолжительной паузы прозвучало вступление к предстоящей беседе:
– Я хотела бы сегодня приступить к одной из самых главных для нас философских проблем, которой уделяли внимание лучшие умы прошлого, настоящего и, безусловно, она будет тревожить философов и мыслителей будущего. Мы не сможем проникнуть во все глубины обсуждаемых проблем, и мне кажется, не в этом наша главная задача. Нам нужно понять глубинные корни и силы, влияющие на наше подсознание, трансформирующееся в художественные произведения, которым мы отдаём всё наше время и которые являются одной из главных целей нашей жизни.
Прежде всего я хочу отметить тот удивительный факт, что из множества источников, касающихся творческой свободы, мне встретились три, которые разделены большим промежутком времени, и в то же время идентично отражающие философские мысли о творческой свободе личности. В первую очередь остановлюсь на идеях Николая Бердяева в работе «Смысл творчества». Книга эта начинает период дуализма (с которым так и остался до конца дней Бердяев, хотя формулировки дуализма несколько раз у него менялись): «Мир есть зло, – пишет он, – из него нужно уйти. Свобода от мира – пафос моей книги». Уже из этих слов ясно основополагающее значение моральной сферы во всём творчестве Бердяева (поскольку дуализм, вытекающий из моральной основы, остался, как ещё увидим, решающей предпосылкой всех его высказываний). С другой стороны, уже вся эта книга есть такой апофеоз человека, такое возвышение его, что ни к кому в русской философии не относится знакомый уже нам упрёк Леонтьева в антрополатрии (т. е. в возведении человека в предмет поклонения), как именно к Бердяеву. Я очень люблю работы этого философа, который умел излагать свои мысли доступно и просто, позволяя читателю проникнуться ими.
«Бесконечный дух человека, – читаем у Бердяева, – претендует на абсолютный, сверхприродный антропоцентризм, он сознает себя абсолютным центром не данной замкнутой планетной системы, а всего бытия, всех миров». При такой позиции (которая определяется вовсе не онтологией человека, а именно его моральным самовозвеличением) основной задачей (даже долгом) человека является творчество. «Цель человека не спасение, а творчество», – пишет Бердяев.
Мама сделала паузу, словно вновь переосмысливая прочитанное, и продолжала цитировать Николая Бердяева.
Творчество неотрывно от свободы. Лишь свободный творит. Из необходимости рождается лишь эволюция; творчество рождается из свободы. Когда мы говорим на нашем несовершенном человеческом языке о творчестве из ничего, то мы говорим о творчестве из свободы. С точки зрения детерминизма, свобода есть «ничто», она выходит из детерминированного ряда, она ничем не обусловлена, рождённое из неё не вытекает из предшествующих причин, из «чего-то». Человеческое творчество из «ничего» не означает отсутствия сопротивляющегося материала, а означает лишь ничем не детерминированную абсолютную прибыль. Детерминирована только эволюция; творчество не вытекает ни из чего предшествующего. Творчество – необъяснимо. Творчество – тайна. Тайна творчества есть тайна свободы. Тайна свободы – бездонна и неизъяснима, она – бездна. Так же бездонна и неизъяснима тайна творчества. Те, кто отрицают возможность творчества из ничего, те неизбежно должны поместить творчество в детерминированный ряд и тем отвергнуть свободу творчества. В творческой свободе есть неизъяснимая и таинственная мощь созидать из ничего, недетерминированно, прибавляя энергию к мировому круговороту энергии. Акт творческой свободы трансцендентен по отношению к мировой данности, к замкнутому кругу мировой энергии. Акт творческой свободы прорывает детерминированную цепь мировой энергии. И для точки зрения имманентной мировой данности акт этот всегда должен представляться творчеством из ничего. Боязливое отрицание творчества из ничего есть покорность детерминизму, послушание необходимости. Творчество есть то, что идёт изнутри, из бездонной и неизъяснимой глубины, а не извне, не из мировой необходимости. Само желание сделать понятным творческий акт, найти для него основание есть уже непонимание его. Понять творческий акт и значит признать его неизъяснимость и безосновность. Желание рационализировать творчество связано с желанием рационализировать свободу. Свободу пытаются рационализировать и те, которые её признают, которые не хотят детерминизма. Но рационализация свободы есть уже детерминизм, так как отрицает бездонную тайну свободы. Свобода предельна, её нельзя ни из чего выводить и ни к чему сводить. Свобода – безосновная основа бытия, и она глубже всякого бытия. Нельзя дойти до рационально ощутимого дна свободы. Свобода – колодезь бездонно глубокий, дно его – последняя тайна.
Но свобода не есть отрицательное предельное понятие, лишь указующее границу, которую нельзя рационально переступить. Свобода – положительна и содержательна. Свобода не есть только отрицание необходимости и детерминированности. Свобода не есть царство произвола и случая в отличие от царства закономерности и необходимости. Не понимают тайны свободы и те, которые видят в ней лишь особую форму духовной детерминированности, детерминированности не внешней, а внутренней, т.е. считают свободным все, что порождается причинами, лежащими внутри человеческого духа. Это наиболее рациональное и приемлемое объяснение свободы, в то время как свобода и нерациональна, и неприемлема. Поскольку дух человеческий входит в природный порядок, в нём всё также детерминировано, как и во всех явлениях природы. Духовное не менее детерминировано, чем материальное. Индусское учение о Карме есть форма духовного детерминизма. Кармическое перевоплощение не знает свободы. Свободен дух человеческий лишь настолько, насколько он сверхприроден, выходит из порядка природы, трансцендентен ему. Детерминизм есть неизбежная форма природного бытия, т.е. и бытия человека как природного существа, хотя бы причинность в человеке была духовной, а не физической. В детерминированном порядке природы творчество невозможно, возможна лишь эволюция. Свобода и творчество говорят о том, что человек не только природное существо, но и сверхприродное. А это значит, что человек не только физическое существо, но и не только психическое существо в природном смысле слова. Человек – свободный, сверхприродный дух, микрокосм. И спиритуализм, как и материализм, может видеть в человеке лишь природное, хотя и духовное существо, и тогда подчиняет его духовному детерминизму, как материализм подчиняет материальному. Свобода не есть только порождение духовных явлений из предшествующих духовных явлений в том же существе. Свобода есть положительная творческая мощь, ничем не обосновываемая и не обусловливаемая, льющаяся из бездонного источника. Свобода есть мощь творить из ничего, мощь духа творить не из природного мира, а из себя. Свобода в положительном своём выражении и утверждении и есть творчество. Человеку субстанциально присуща свободная энергия, т.е. творческая энергия. Но субстанциальность человека не есть замкнутый круг энергии, внутри которого всё духовное детерминировано. В самой субстанциальности человека есть бездонно глубокие родники. Творческая энергия есть энергия прирастающая, а не перераспределяющаяся. Тайна свободы отрицает всякую замкнутость и всякие границы. Старый спиритуализм понимал статически духовную субстанцию и этим обнаруживал свой нетворческий характер. Свобода была для него лишь оправданием моральной ответственности, а не оправданием творчества. Традиционный спиритуализм есть сознание дотворческой эпохи, он в законе и искуплении. К свободе прибегали для обоснования силы зла, а никогда не добра.
Безосновность, бездонность, таинственность свободы не значит произвол. Свобода не может быть рационализирована, она не поддаётся познанию рассудочными категориями, но в ней живёт божественный разум. Свобода – положительная творческая мощь, а не отрицательный произвол. Отрицательное сознание своей свободы как произвола и есть падение, грех. Отрицательная свобода, свобода как произвол есть свобода бессодержательная, пустая. Хотеть свободы для свободы, свободы без цели и содержания, значит хотеть пустоты, уклоняться к небытию. Свобода, осознанная исключительно формально, без цели и содержания, есть ничто, пустота, небытие. Свобода в грехопадении и была такой отрицательной, формальной свободой, пустотой, небытием, свободой для свободы, т.е. свободой «от», а не свободой «для»...
Не стоило продолжать цитировать, мама ставила перед собой другие цели, а именно заинтересовать, приоткрыть ворота к поиску и анализу. Прочитанного было вполне достаточно для этого. Ко всему она почувствовала, что Ашасу хочется вернуться к работе над картиной. Они лежали на уютных диванах, улыбались друг другу, и в этих улыбках светилось взаимопонимание, симпатия и любовь, ими всё было сказано, слова были не нужны. Мама поднялась, поцеловала сына и отправилась отдыхать.
Ашас продолжал лежать на диване, и мысли Бердяева все витали в воздухе мастерской, не отпуская, околдовав своей глубиной и мудрой чистотой: «Цель человека – не спасение, а творчество... Не творчество должны мы оправдывать, а наоборот, творчеством должны мы оправдывать жизнь... Тайна творчества есть тайна свободы. Тайна свободы есть мощь творить из ничего, мощь духа творить не из природного мира, а из себя...»
Ашас любил тишину мастерской, внешние звуки не проникали сюда – только он и картины, мольберты, столы, кисти, краски, холсты, полки с книгами. Всё слилось воедино, и наш герой растворился в этом, теряя физическое начало, лишь душевная гармония, нирвана, тайна, как в его стихотворении...
Когда слились все воедино –
День, ночь и брезжущий рассвет,
Когда лились, как по долинам,
Строка, и рифма, и сонет.
Когда сплелось в цветах и красках
В единый волнами поток,
И уж завязло время в стрелках,
И разлетелось, как песок.
Когда не слышен голос мира,
Не замечаются слова,
Неважно – где, когда всё было,
И не шумят так города.
Когда из тишины подвала
Ушла земная суета,
Свеча лениво догорала,
Покоя тлела красота.
Когда неважно, как всё всплыло
И засверкало из углов,
И то, что раньше тихо жило,
Здесь вырвалось из-под замков.
Когда из тёмных закоулков
Вдруг показались языки,
Как пламени, огня и бликов,
Ползущих словно пауки.
Тогда все стены озарились
Потоком яркого огня,
Раздвинулись, зашевелились…
И уж не помнил я себя.