Люсе-Тиань
Я набрёл на него случайно. Буквально на днях. Проводил Полинку и закрывал окна после неё. Не те, что евро – зима ведь. А в компьютере. Нашёл ей игры про Дашу, а сам – в кресло-качалку, олимпиаду смотреть. Девочка взрослеет – неделю отсутствовала, и теперь окна умеет сама открывать. Пять лет с половинкой. Три окошка с играми и вдруг – сайт Голоса, Нина Шацкая, “Колдунья” .
Я помнил её романс “Очаровательные глазки” на слепых прослушиваниях последнего Голоса. Глубокий бархатный голос немного не соответствовал стареющей певице, невесть зачем забредшей на конкурс. Хотя это был не первый случай такого рода – в каждый сезон одну-две звёзды (в основном возрастных) заносило и тут же уносило. Попиарились, напомнили о себе, пожеманничали (да нет, что вы – я просто так заглянула, как вы могли подумать, что я и конкурс…). Но я потому запомнил её, что она кое-что рассказала тогда. Мол, слышала на одном из Голосов свой романс – Дима Билан дал его одной конкурсантке. И её (Нину) поразила реакция в интернете – стольким понравился романс, что она захотела явиться широкой публике и продемонстрировать в оригинале, что же такое настоящий романс. “Я хочу быть голосом романса”, - тогда заявила она.
- Впереди много поворотов, - провожал её со сцены Билан, единственно нажавший кнопку, да ещё на последней ноте. “Отлично, я готова!” – воскликнула она тогда. И глаза её заблестели . Молодо, задорно, и я подумал – буду за ней следить. И уже в следующем этапе она должна была вылететь. Билан дал ей и одной молодой певице спеть дуэтом танго. Нина басила, явно занижала, а напарница была тоньше, точнее. А Билан спас Нину.
И случилась “Колдунья”. Только я её не помнил. Включил послушать. Так это и началось. Как же я мог такое не помнить?! “Нет, царевич, я не та – кем меня ты видеть хочешь. И давно мои уста не целуют, а пророчат…” - её первые же слова сжали горло, я поплыл – вслед за голосом, за её руками. “Не побоялась обнажить руки, - думал я, атакуемый мурашками. – Ничего не боится”. Это были последние мысли, потом – магия, волшебство. Я не очень понимал, о чём так страстно признавалась колдунья своему царевичу, но чувствовал, чувствовал… Что я чувствовал? Изливалась душа, так горестно, так нежно, так… О любви, не сложившейся, горькой и не отпускающей, наедине с собой тосковала Женщина. И казалось – моя голова на её коленях, лицо в её распущенных волосах, и она…
Ошеломлённый, я включил по новой, потом ещё раз, повторяя уже за ней: “Нет, царевич, я не та…” – не верилось, что можно столько чувств выплеснуть всего в нескольких словах. “Только это западня, в ней ни радости, ни света”, - голос набрал мощь, поддержанный взмахом рук, но продолжал таить безнадёжную грусть и нёс загадку. И эта загадка проникала прямо в сердце, порождая в нём трепет и сладость. От этого голоса и чувств колдуньи Нины невозможно было оторваться. Хотелось пропускать их через себя и плыть в них блаженно… А умело притенённые полуприкрытые огромные глаза затягивали в свои бездонные омуты...
Примешивалось что-то ещё, что-то неуловимо знакомое. И я вспомнил – “Рыцарь мой” – так назывался тот потрясший меня своей безнадёжностью рассказ на одном из фантастических конкурсов. Тогда хотелось умереть. А теперь – слушать и слушать этот её так невероятно прожитый выдох: “Нет, царевич, я не та!” И, зная, что стихи Анны Ахматовой ещё пятнадцатого года, и надо бы посмотреть – кому посвящены («Семь дней любви и вечная разлука» - художнику-красавцу Борису Анрепу, как оказалось), я чувствовал призыв – ну взгляни же на меня настоящую. Сумасшествие какое-то. Я смотрел на Нину, и видел её – прекрасную, гордую, таинственно-демоническую, зовущую. И всё во мне откликалось на зов.
Десять минут чая сбили мой накал, но я помнил – под клипом размещались фотки и других участников. “Наверное, не победители, но запомнившиеся”, - подумал я и несколько раз нажал на значок “прокрутка вправо”, пока глаз не зафиксировал лицо и имя – Анастасия Зорина. А вот эта запомнилась, только мне мешали тогда слушать. И я кликнул на её "Полароид".
Никаких мурашек, странный голос, извлекающий странные звуки, поначалу раздражающие высотой и английскими шипящими. А потом – погружение. В инореальность – сначала океан, наполненный пением китов. Или сирен? Нет, это голос самого океана – из невероятных глубин. Нежный, зовущий. И сразу – что-то космическое, будто рядом пролетает корабль, и я слышу странно ритмичные голоса изнутри. Открываю в любопытстве глаза – ну да, ряды цифр, стремительный речитатив странно выглядящего существа. И вновь перенос – льды, ветер в торосах и пение белой медведицы своему засыпающему Умке. Любовь, нежность, вечность.
Затерявшийся – так бы я назвал эту композицию и себя. Как жалко, что так краток был отрыв от реальности, погружение во что-то неведомое, прекрасное.
По шкале неликвидности – высший балл. Эту девочку не поняли судьи (“не понимаю эту музыку” – Пелагея, “мне хотелось спрятаться за плинтус” - Агутин, “я не знаю – зачем вы это сделали” – Градский) хотя бурно приняли зрители. Сама написала, сама исполнила. И опять Билан – самый чуткий к необычному, непонятному, тонкому. Только не самый смелый. Послушал коллег и дал больший процент мальчику, хотя зрители проголосовали за Анастасию.
В фотках под клипом мелькнуло название “Панамки”. И что-то внутри отозвалось. Нажал на Лору Горбунову.
Она стояла на сцене как Фрося Бурлакова, в мамином платье, с руками, прижатыми к бокам. Пафосное начало, чёткий голос диктора и вдруг – нежная протяжка. И всё – я там, на берегу, где детский сад и “до войны одна неделя”. И словно – то слышу голос Левитана, то нежный ангельский… “На войне, как на войне” и страшное “лишь панамки по воде”. Ком у горла, нос засопел, и невыносимо-нежное: “и несутся облака, словно белые панамки”.
Вот это исполнила! Ни одного движения, только глаза и голос, и сразу ты там. Вот как работает машина времени. Ничего не надо придумывать.
Конечно, чай. Отдышаться.
И уже изрядно выложившийся, словно смену отпахал, подсел к компьютеру ещё раз. Несколько раз слышал это имя, но почему-то в памяти – сплошной ноль. Ну давай, послушаю тебя, крошка.
Она действительно оказалась крошкою – босая, в рубище китаяночка Ян Гэ. Смоляные волосы, китайской панамой накрывшие голову – необычное дополнение картины. Решительный выпрыг на сцену, и плачущее начало (“Без тебя” Страсти нарастали - “без тебя моя душа…” – она начала метаться по сцене. Удивительно, но это не раздражало, а скорее вводило в транс – и её и меня. И когда она свалилась на сцену, впала там в экстаз, то я ощущал другое – стремительно проживал всю жизнь, впадая то в истерику, то в беспамятство, то умирая… Уфф, уффф – спаси меня боже. Вот это да!
Я с опаской включил сие минут через десять ещё раз – и опять всё повторилось. Похоже, это тоже совершенно неликвидное – надо включаться полностью, да ещё быть на одной волне. Но мне повезло.
Вот как бы и вся история с моим неожиданным кладом. Хотя, если захочешь – он станет нашим.