Где найдешь, где потеряешь... часть первая

Часть первая.
               

I
    
     Родион, взволнованный происшедшим, взял недопитую бутылку водки, наполнил граненый стакан чуть больше половины, резко выдохнул и залпом опрокинул содержимое. Словно жальцами ос жгучая жидкость пронзила, полость. Отставив стакан, он подошел к подоконнику, примостил обломок зеркала между рамой и откосом, вывернув губу, стал всматриваться.
     – Так и есть... – едва управляясь с непослушным языком и всё еще держа оттопыренную губу, с горечью выдавил он: – Ети его мать, этого Пономарева, припечатал, постарался, – бормотал Родион, ощупывая языком четыре кровоточащие ранки – хорошо хоть зубы не выбил, скотина. От «абреков» житья нет, а тут этот. Все хватит, завтра выбиваю расчет  и домой...
     Выпив остатки водки, и запив водой из баклажки, он прошел в угол, взял топор и положил его в изголовье кровати. Сняв башмаки, не раздеваясь, лег в постель. Панцирная сетка с хрустом провалилась, приняв форму гамака, создав максимальное неудобство для находящегося в ней тела. 
     Родион закурил и уставился  в потолок, с которого сиротливо свисала кое-как закрепленная на жеванном алюминиевом проводе электрическая лампочка, тускло высвечивающая серую невзрачную комнату, вот уже несколько месяцев служившую ему пристанищем.
     Ведро вместо водопровода, таз – и прачечная и умывальник. Цементный пол с куском линолеума. Стены в ракушках от незаполненных бетоном пустот. Дверь на деревянном каркасе, обшитая строительным картоном, обшарпанная, местами пробитая насквозь, от частого вмонтирования в нее импровизированных крючков. Окна, наполовину прикрытые бумагой, упирались в подножие Бытхи. В комнатах с видом на море большей частью были расквартированы старожилы стройки – граждане солнечной Армении. Коих Родион и окрестил абреками.
     Сон не шел. Взбудораженный, Родион перебирал в памяти всю  эпопею  добровольной ссылки в поисках рубля. А может деньги и не самая главная причина, забросившая его на побережье Черного моря? Может, главная причина в отчаяние, одиночества, заставившим его бежать... Как, оказалось, бежать от самого себя?..
   
      Поздней июльской ночью самолет Ташкент – Минводы приземлился в аэропорту города Адлер. Угрюмой и недоброжелательной показалась земля, на которую ступил Родион. Таможенники долго осматривали его багаж, состоявший из чемоданчика с нехитрым столярным инструментом и сумки со сменой белья. Чиновники задавали вопросы о цели приезда, скептически вглядываясь в его азиатскую физиономию. Пройдя, наконец, весь процесс, связанный с пересечением границы, и облегченно вздохнув, Родион вышел из здания аэропорта. Основная часть пассажиров, прибывших этим  рейсом, уже разъехалась, на стоянке такси маячили два – три человека.    
     – Тебе куда? – раздался над ухом Родиона голос, – автобуса не жди, до шести утра не будут. Или ночевать в порту, или такси, я тоже сейчас уезжаю, так как на сегодня это был последний рейс. Давай решай, мне все равно ехать порожняком, возьму недорого. Куда, в Адлер, в Кудепсту?
     – Из Ташкента долго не выпускали, с часа на час откладывали время вылета, ссылаясь на метеоусловия, вот и припозднились. Мне вообще-то в Сочи... – неуверенно, размышляя о своем положении, ответил Родион.
     – Хм, Сочи – город большой. Куда именно?
     – Я здесь впервые, меня пригласили на работу. Так что в местных названиях я не ориентируюсь, но вот у меня есть сочинский адрес,  – Родион протянул таксисту исписанный лист бумаги.
     – На работу, говоришь?.. А что же никто не встретил?  – изучая листок, заметил таксист.
     – Значит, так ждали, – сокрушенно отозвался Родион. – Хотя телеграмму я отправил.
     – Ладно, садись. За деньги не переживай, лишнего не возьму.
Положив чемоданчик в багажник, Родион устроился на переднем сидении рядом с водителем.
     – Дорога предстоит неблизкая. Меня зовут Петр.
     – Родион, – пожимая  протянутую руку, отозвался пассажир.
     Машина выехала из аэропорта в бархатную, темную ночь черноморского побережья. Огромные светлячки пронизывали кромешную тьму, попадая в лучи фар, вспыхивали фосфорно-серебристыми искрами и глухо шлепали о лобовое стекло автомобиля. Родион был заворожен разлившейся мглой, жадно ловил врывающиеся в открытое окно сладковато приторные, дурманящие запахи субтропиков.
     – Значит, говоришь, на работу к нам? – нарушил молчание Петр, – а чем намерен заниматься, по какой части будешь?
     – Я  столяр, занимаюсь изготовлением мебели, делаю на заказ «эксклюзив», но не гнушаюсь и плотницких работ: настилки паркета и прочего, связанного с древесиной. Инструмент с собой, вон у тебя в багажнике. А здесь собираемся реконструировать адлерский узел связи.
     – Интересно. Ты, конечно, извини,  не в обиду... а что – у нас нет таких специалистов, что приходится приглашать людей за тысячи километров? – ухмыльнулся Петр.
     – Да я не думаю, чтобы таких не нашлось, все гораздо проще, – Родион состроил иронично-печальную гримасу. – Наш труд как минимум на половину дешевле, а что поделаешь – нужда заставляет, у нас и этого не заработаешь. Развалилась огромная страна на какое-то непонятное СНГ – «Г» на палочке. Вот и вынуждены люди рыскать по бывшему союзу в поисках лучшей доли. Кто успел, у кого деньжата водились – как-то застолбились, свое дело налаживают. Вот и наши «фирмачи» из Ташкента, – Родион ехидно улыбнулся, – зацепились в Сочах, и теперь подтягивают дешевую рабсилу из бывших братских республик. Создают, так сказать, интернациональные бригады. Сам видел, даже не удосужились встретить. У них, очевидно, заботы важнее...
     – Д-а-а... дела, – пристально вглядываясь в дорогу, протянул Петр.
     Какое-то время мужчины ехали молча. 
     – Я вот смотрю на тебя и думаю, – возобновил разговор водитель, – по-русски ты говоришь чисто, имя русское,  а лицо, извини, конечно, не то татарина, не то узбека. Я, когда служил в армии, сталкивался с представителями многих национальностей нашей необъятной родины. Так узбеки почти не говорили по-русски и терлись всегда ближе к кухне. А ты, извини еще раз за нескромность, татарин, узбек?..
     Родион, оторвавшись от окна, вполоборота взглянул на таксиста и пальцами обеих ладоней несколько раз интенсивно ткнул себя в область ключиц, восклицая при этом:
     – Да русский я, русский! Мало того, еще и крещеный.
     – Да брось ты?..
     – Ей-богу! Шучу, – мама русская, отец узбек, значит и я узбек. А что крещеный – это точно, вот и крест на груди,  – расстегнув пуговицу на рубашке, Родион продемонстрировал свидетельство принадлежности к христианскому миру – простенький крестик на мельхиоровой цепочке. – Веру принял сам, уже в зрелом возрасте, когда почувствовал потребность в Боге. А что, вы, россияне, все такие подозрительные? В порту таможня всё шмотьё перетрясла. Паспортный контроль скрупулезно разглядывал документы, всё задавая вопросы: «Куда, c какой целью? Непременно зарегистрируйтесь...» И всё с холодной казенностью и откровенной недоброжелательностью. А вы будьте проще, душевнее, ведь не я же развалил этот союз, и не я намежевал, эти чертовы границы. А раз оказался здесь, значит, ищу лучшей доли, и не смотрите вы на меня как на врага, а будьте внимательнее, проявите хотя бы маломальское участие. Ведь это когда-то был наш общий дом. За семьдесят три года вся страна переплелась нитями родственных связей, а тут по ним топором, как в мясной лавке. Я же простой работяга, я не занимаюсь политикой. Так будьте же ко мне снисходительнее...
     – Ну, разошелся, начал за здравие, а кончил за упокой, – перебил Петр не в меру распалившегося Родиона. – Не все русские одинаковые. Как и в каждой нации – есть порядочные, есть сволочи. А что в порту не расцеловали, так это, видать, у них служба такая – блюсти интересы государства. У тебя  на лбу не написано кто ты, а что касается меня, так извини, это я ради праздного любопытства. Дурная водительская привычка поболтать, так сказать, расположить клиента, а с тобой что-то не получилось, вон как ты осерчал, любезный, – шутливо смягчил разговор Петр.
     – Да ты уж, тоже прости, что-то меня разобрало... И в самом деле, пирогами, что ли должны были меня здесь встречать, – приняв шутливый тон, Родион хлопнул протянутую Петром ладошку, как знак примирения. – Послушай, Петр, а у тебя в машине можно вмазать? Не возбраняется?
     – Ради бога, если есть что.
     Родион «нырнул» в свою дорожную сумку, извлек оттуда на две трети опорожненную бутылку водки, отвинтил пробку, налил грамм сто в пластмассовый стакан и выпил.
     – Самолетом боюсь летать, – прокомментировал Родион появление бутылки, – а так, малость накатишь и глядишь – все страхи побоку. А сейчас для снятия стресса...
     Убрав бутылку и стакан, Родион стал всматриваться в чернеющую водную гладь за окном. Горизонта не было видно, гладь упиралась в черный бархат небосвода, сливаясь где-то вдали в единое целое, не позволяющее определить, где заканчивается море и где начинается небо. Автомобиль скользил по новой трассе. Справа теснились горы, упираясь основанием в стену из рваного камня, а слева чернел крутой обрыв, внизу которого шумом волны напоминало о своем присутствии море. Мысы, громадными клиньями вонзившиеся в море, светились огнями пансионатов, свет которых, отражаясь, плясал на поверхности воды. Далеко в море вырисовывались контуры нескольких  стоящих на рейде кораблей.
     – Стрессы часто снимаешь? – Петр недвусмысленно кивнул на сумку, в недрах которой исчезла недопитая бутылка.
     – Да так... – уклончиво ответил разомлевший Родион, – все зависит от обстоятельств, а они, сам понимаешь, всегда разные: то радость, то печаль, то безысходность...
     – Да я тебя не порицаю, я и сам не прочь, забросив руль, нет-нет расслабиться. Парень ты, я вижу хороший, я тебя, будет время, непременно отыщу, посидим, «погутарим», как говорят наши казачки. Угощение, безусловно, с меня.
     – Спасибо, Петр, спасибо. Я, кажется, начинаю менять мнение о россиянах.
     – Э-э... не кажи гоп, люду всякого в нашем мире хватает.
     – Сам я тоже далеко не святой. – На Родиона нахлынули воспоминания, как частенько бывает, когда вдруг захочется излить душу совершенно не знакомому человеку, зная, что вот они встретились и разойдутся, и никто никому ничем не обязан, а на душе от этого становится легче.
     – Двенадцать лет я прожил со своей супругой Ядвигой. Она у меня из Эстонии, родители ее переселились в Ташкент вскоре после землетрясения. Ребенка мы завели поздно. Поначалу надо было определиться с жильем, встать на ноги, обеспечить себя как-то материально, поэтому дети отходили на второй план. За три года купил кооперативную квартиру, затем приобрел кое-какую мебелишку, что-то смастерил сам и неплохо. Отцовские гены. Он был столяр-краснодеревщик, стало быть, и мне перепало. Откровенно скажу: я и сам во многом разбираюсь, как говорится, не пальцем деланный. В то время я еще шоферил, сначала на «ЗИЛке», потом пересел на такси, «поливал» день и ночь. На пятом году супружества родился сын. Ну, на радостях я стал попивать, все вроде хорошо ладилось, появились лишние деньжата, прикупил подержанный «Москвичек». После работы обычно друзья, застолья, нет-нет – девочки, в общем, не скучно было. Жене, конечно, все мои разгулы не очень нравились, стала коситься, часто возникали ссоры. Но как бы там ни было – все шло своим чередом. Сын Алешка пошел в школу. Я по мере возможности старался остепениться. Но вот, как-то, буквально, перед самой сдачей смены, видать притомился за день, а может, сказалось вчерашнее застолье, только не заметил я «Жигуленка» на  светофоре, ну и впечатался ему в задок. Слава богу, с водителем ничего, а вот машину помял капитально. Себе раскроил череп. Видишь вмятина, – Родион приподнял волосы и провел пальцами по лбу, показав рваный кривой шрам.
     Петр, оторвавшись от дороги, мельком взглянул на Родиона, затем вновь сосредоточился на подминаемой колесами серой полосе. Миновав тускло освещенное здание сочинской галереи, машина забрала влево, Петр со скрежетом передернул рычаг скорости, дорога пошла на подъем.
Родион продолжал: 
     – Конечно же, в аварии признали виновным меня, да я и не отрицал этого, кто «влетел в зад» – тот и виноват.
     – Это однозначно, – отозвался Петр.
     – Так вот... продал я, значит, свой «Москвичек», деньги  все пошли на ремонт железяки. В общем, со всеми рассчитался, и со мною тоже рассчитались – профессию водителя пришлось оставить, как говорится, по состоянию здоровья. Вот тогда я крепко запил, напивался до омерзения, стал продавать из дому. Жена закатывала грандиозные скандалы, грозилась забрать ребенка и уйти к родителям. Угрозы подействовали, я с выпивкой завязал, занялся столярным ремеслом, мастерил прилавки для магазинов, конструировал торговое оборудование, вроде бы, все наладилось.
     Тут, как на пакость, случился горбачевский развал. Стремительная инфляция, перебои с работой, какое-то время старался, выкручивался, а потом безысходность опять загнала в рюмку. Жена угрозу сдержала, забрала мальчишку и ушла. Я несколько раз пытался ее вернуть, но клятвенные заверения на нее уже не действовали, она оставалась непреклонной. Я, разумеется, не мог смириться с бездомным положением своей семьи, оставил жене ключи и площадь, а сам перебрался к своей  матушке. Стиснув зубы, стал выкарабкиваться  из топи, в которую влип.
     В эти годы жизнь столкнула меня с одним ловким человеком, Юрием Ягодой, – Родион сделал ударение на букву «я», – а может Ягода, – теперь Родион акцентировал на букве «о».
    Петр вопросительно взглянул на собеседника, живо представив связанные с этой фамилией мрачные картины.
     – Не знаю, не знаю... – рассмеялся  Родион, видя, что шутка произвела впечатление. Затем продолжил:
     – В Ташкенте он подкидывал мне кое-какую работенку, конечно не без своего интереса, а вот недавно предложил работу в России. Выбирать мне было нечего, к тому же семейные узы уже не держали,  вот так я и оказался здесь...
     – Невеселая, конечно, история, могу только посочувствовать, время нам досталось такое, как говорится «селяви», – Петр потянулся вперед, разглядывая за окном сквозь листву веток неясно виднеющиеся номера домов, – вот, кажется, и прибыли.  Машина остановилась у калитки с номером 12. – Идем, я должен удостовериться, туда ли тебя завез. Как зовут твоего работодателя?
     – Да, Юра! Тот самый Ягода, – подхватив вещи, отозвался Родион. – Кстати, что там с меня?
     – Пять тысяч. Не пугайся, это символическая сумма. У нас бутылка пива стоит девятьсот рублей, это тебе так, – информация для ориентации в ценах.
    Петр отыскал звонок, скрытый густыми ветками лавра, надавил на кнопку. Через некоторое время калитка отворилась, явив заспанное лицо Юры. Убедившись, что свою миссию он выполнил, Петр пожал Родиону руку, не забыв при этом напомнить, что договор остается в силе, и, пожелав удачи, скрылся за дверцей автомобиля. 


II
   
     Время тянулось на удивление медленно и бесполезно. Минула пара недель с тех пор, как Андрей Пономарев находился в Адлере, а реализация проекта реконструкции переговорного центра так и не начиналась. Небольшие имеющиеся деньги, катастрофически быстро таяли. Нужно было платить за квартиру, тратить на поддержание своей биологической массы, которая при возрасте сорока двух лет и росте в один метр восемьдесят пять сантиметров составляла порядка ста пяти килограммов. Обреченного на вынужденное безделье Андрея очень удручала сложившаяся ситуация. С тревогой он думал о том, что вскоре должна была приехать Диана с ребенком, а значит, возникала необходимость подыскать квартиру в Сочи и обеспечить более-менее сносное проживание. Правда, после того, как он ушел от жены и переехал жить к Диане, их отношения сильно разладились. Прежних чувств у Дианы к нему уже не было, в отношениях ощущался холод и отчуждение.  Складывалось впечатление, что она его терпит лишь потому, что их совместной дочери нужен был отец и хоть какая-то материальная поддержка. Андрей терялся в догадках, ища причину ее перемены. Предлагал расторгнуть брак с женой и юридически скрепить их союз. Но ей эта жертва уже была ни к чему. Андрей больно переживал ее безразличие. Вечерами старался как можно реже бывать дома, допоздна пропадал на работе, нередко оставался на ночь у друзей. Но, казалось, ее это абсолютно не трогало. Когда поступило предложение поехать поработать в Россию, он с удовольствием согласился. Это, пожалуй, был лучший выход из сложившейся ситуации. Андрей сообщил Диане о принятом решении. Она его не удерживала и, в общем-то, была рада этому сообщению. Более того, обласкав Андрея, попросила, чтобы,  устроившись, он обязательно ей позвонил. Обещала с дочерью приехать к нему. Андрей, счастливый в надежде на грядущие перемены, покинул Ташкент.
     ...Нужны были деньги. На звонки в Сочи с вопросом, когда же, наконец, приступим к работе, Юра Ягода отвечал шаблонно: – «Потерпи, скоро все разрешится, утверждаем смету, определяем материалы, потерпи...»
     Андрею время ожидания приходилось коротать на пляже или частенько в вездесущих питейных заведениях. Вот и сейчас, устроившись за столиком в одной из адлерских забегаловок, с размалеванной вывеской, изображавшей два желтых выпученных глаза с надписью: «Стой, утоли свою жажду!», – Андрей терпеливо ждал, цедя сквозь зубы дрянное пойло. Там и сям кучьковались «ковбои» с побитыми и отекшими мордами, очевидно занятые рассказами о своих недавних «подвигах», или просто решали проблему приобретения очередного «фонфурика», с сосредоточенным видом обследуя свои карманы, и внимательно вглядываясь в извлеченные на свет мятые купюры своих собутыльников.
     Что он, Гекубе? И что ему Гекуба?  Какое дело ему до этих «ковбоев», прозванных так Андреем за вечно побитый и потрепанный вид. И какое дело им до него? Каждый занят сам своими проблемами: кто мелкими, кто крупными... «Эти забулдыги наверняка у себя дома, а что буду делать я, оставшись без копейки, не имея возможности даже приобрести билет назад? Что буду делать я? – c тревогой размышлял Андрей,  – и не постигнет ли меня участь этих лихих парней?» 
     В постепенно хмелеющей голове мысли уносились в прошлое, заставляя вновь и вновь проходить витиеватый путь, называющийся жизнью, забросившей его в этот экзотический край.
     ... – «Андрюша! Не пожалей ребенку на хлеб, позолоти ручку, а я тебе за это судьбу погадаю», – пришла почему-то на память давняя, еще в ранней юности встреча с цыганкой. Очень тогда удивился Андрей, как цыганка могла угадать его имя? По этой причине остановился, «позолотил ручку», присовокупив к мелочи  сначала синюю, а потом и красную купюры, быстро исчезнувшие в проворных руках цыганки. Последняя категорично заверила, что деньги она вернет, просто купюры необходимы для ее магического ритуала. Попавший под чары Андрей уже плохо соображал, он был готов отдать больше, но, к счастью, в карманах  ничего не оставалось. Убедившись, что клиент хлопает себя по пустым карманам, цыганка выпалила: – «Андрюша, бабы тебя любить крепко будут! Целовать, обнимать крепко будут! О деньгах не жалей... Что нагадала – правда будет!»
     Вот и нагадала... Вскоре Андрей женился. По любви, как положено, с жаркими поцелуями, со страстными объятиями, и не было ему дела ни до каких прочих баб... Но, впрочем, как говорится, без «но» редко где что-либо обходится. В том же году Пономарев Андрей сдал экзамены и поступил в художественное училище, наконец, осуществив мечту, к которой стремился все свои сознательные годы. А там... Дневное отделение... Красивые, раскрепощенные студентки... богема... И понесло Андрюшу от одной гавани к другой, от одного причала к другому: «Эх, цыганка, цыганка...» Прокуролесил Андрей все четыре студенческих года, влюблялся, расставался в силу определенных обстоятельств, снова влюблялся и снова расставался, пока не зацепила его «нелегкая», как оказалось, аж на целых двенадцать лет.
     Когда они встретились, Диане было восемнадцать, а ему  тридцать один. Она была студенткой, а он, теперь уже, Андреем Николаевичем, преподавателем того самого училища, принятым на работу по окончании художественного вуза. Дирекция неоднократно «прорабатывала» его, указывая на недопустимые отношения педагога и студентки. В итоге, предложили уволиться по собственному желанию от греха подальше. По поводу работы Понамарев не переживал, на тот момент имя его уже имело вес в художественной среде. Как он и предполагал, работа сама нашла его. Получив приглашение на работу в рекламное агентство, он стал заниматься рекламой, витринами наружным оформлением, разработкой брендов. Не оставлял и сотрудничество с издательствами. В общем, деньги зарабатывал приличные. Хватало на все: и на семью, и на личные нужды. Свободное время проводили весело, устраивали вечеринки с девочками, с водочкой, а то и просто просиживали за игрой в карты. Как не крути, Андрей не был однолюбом – всегда параллельно жене, любовнице, находился еще кто-нибудь... Это придавало остроту жизни. Как только ему не приходилось  изворачиваться, чтобы не быть изобличенным женой и любовницей в возникавших то и дело мелких интрижках. Приходилось врать беспросветно, и каждый раз все более изощренно, порой ложь сводилась к абсурду. В итоге, объяснения, какими бы они нелепыми не были, всех устраивали. Кто верил, кто делал вид, что верил, и все шло своим чередом. Пономарева бросало по этим жизненным ухабам то вправо,  то влево, то вверх, то вниз, а случалось и по диагонали – юзом... Но Андрей держался лихо на взнузданной однажды «кобылице», уверовав, что это его судьба, и лишь сильнее врастал в нее плотью и мчался, мчался, помня напутственные слова цыганки...
     – ...Братуха! Дай штуку денег, на бухло, понимаешь, с приятелями не хватает... – раздался голос, сопровождаемый постукиванием по плечу, прервавший экскурс Андрея  в прошлое.
     – Каждому будешь давать, штаны не успеешь снимать, – глядя в оплывшую физиономию просителя, яростно отрезал Андрей. Отвернулся и отхлебнул из своей кружки, давая понять, что разговор окончен.
     От одного из столиков отделились две фигуры. Одна – невысокая, в ковбойке, со сморщенным лицом, напоминавшим сухофрукт, другая – высокая и широкая, с распустившим крылья кондором на черной майке. Вид второго не производил впечатления алкоголика, скорее  находящегося в запое человека, пившего несколько дней кряду. Крупные габариты, толстая шея с круглой физиономией, словом, типаж, именуемый в народе шайбой. Подойдя к столику Андрея, оба устроились напротив, проситель на всякий случай переместился под крыло верзилы.
     – Че за базар, братэлла? – разнузданно начал верзила.
     – Не уважает... с гонором! Я ему, мол, одолжи, а он того, оскорблять... – с ехидностью Табаки взвизгивал проситель в ухо верзилы.
     – Пацанов моих обижаешь, падла, да я... тя... ща... здесь  урою!
     – Мужики, валили бы вы своей дорогой, – подтянув кружку ближе к себе, Андрей стиснул ее ручку.
     – Ты че... нервный или слишком крутой? – осекся детина, следя за рукой Андрея. – Откуда ты такой борзый?
     – Я из Ташкента, слыхал, поди? – не столько отвечая на вопрос, сколько выражая решимость постоять за себя до конца, отчеканил Андрей, акцентируя на слове Ташкент. – Есть претензии?
     – А там, что у вас, все такие крутые? – явно невпопад, растерявшись, спросил верзила.
     Пацанва перекидывала взгляд с одного на другого, недоумевая, почему их заступник вдался в какие-то ненужные дебаты: «В лоб без всяких разговоров, а если что, так они подсобят...»
     – Через одного! – видя, что противник в смятении, Андрей, тем временем, быстро закреплялся на отвоеванных рубежах. Его натиск все-таки произвел впечатление на троицу. Лицо верзилы преобразилось, в его взгляде исчезла решительность. От нахальства и надменности не осталось и следа.  Он не знал, как выйти из сложившегося положения.
     – Ладно, братэлла, – с напускной серьезностью, дабы не допустить и зернышка мысли в голове окружающих, что он струсил, продолжал:
     – Ладно, не горячись, вишь, мы здесь отдыхаем. Ну, иногда колем залетных лохов, а ты смотрю, парень ничего, можешь за себя постоять. Держи краба...
     Андрей понимал, что в чужом городе, а теперь уже и в чужом государстве ему не вполне улыбалась подобная ситуация. И ее исхода не мог предположить никто. Балансируя между опасностью и чувством  чести, не видя для себя в предложенном компромиссе ничего унизительного, он пожал протянутую верзилой руку. Инцидент был исчерпан. Андрей взглянул на часы, близилось время связи с Сочи, надо было спешить...      


III

     Утром следующего дня, за завтраком, Юра Ягода познакомил Родиона еще с двумя квартирантами – членами команды. Это были молодые ребята. Один, коренастый блондин с круглым лицом лет двадцати двух, именовался Василём, второй, лет двадцати, высокий сухощавый юноша с «ежиком» темно русых волос, представился Алексеем. Юра вкратце объяснил Родиону настоящее положение вещей – работа, ради которой его вызывали, находилась в стадии организации. Да они и сами мол, временно вынуждены бездельничать, перебиваясь мелкими сторонними халтурками. Также  он сообщил, что в Адлере изнывает в ожидании работы еще один их коллега – художник-дизайнер из Ташкента.
     – На днях наклевывается кое-какая работенка, он должен сегодня звонить в офис. Скажу, чтобы тоже перебирался сюда...
     – Понятно. А нам-то что сейчас делать!? – возмущенно, воскликнул Родион.
     – Ничего, – умиротворенно пропел Ягода, демонстрируя тем самым, что он не господь бог и сам пока находится во власти обстоятельств. –  Вот ребята знают, как пройти через зону пансионата к морю, там у нас уже свои завязки. Отдыхайте, загорайте, пейте пиво, кому позволяет карман. В общем, проводите время по своему усмотрению. Вы же в курортном городе, редко кому предоставляется такая удача. Так наслаждайтесь! – не без иронии молвил Юра. – Я проясню ситуацию и часикам к двум буду.
     Весь день Родион прожарился на пляже под лучами жаркого июльского солнца в обществе своих новых знакомых. Как водится, на правах хозяев, парни угощали его пивом, заблаговременно по дороге наполнив небольшую пластмассовую канистру из бочки у Натана. Рассказывали о себе, о том, как очутились здесь. Василий из Донецкой области, а Алексей из Узбекистана, – провинциального городишки Чиназ. Познакомились друг с другом в Харькове, когда поступали в политехнический – не поступили. Вот Алексей и уговорил Василя рвануть к родственнику в Сочи. Алексей сообщил, что учредителем фирмы, через посредничество которой они будут работать,  является его дядя, как и он, Алексей Волков.
     – Да-а-а, только он настоящий «волчара», хитрый, жадный, при разговоре в глаза не смотрит, всё косит в сторону, сволочь, хоть и родственник. В Чиназе рыбный бизнес держал. Полгода назад перебрался в Сочи. Теперь подтягивает таких как мы, чтобы греть свои «волосатые лапы» на чужой нужде. И платит жалкие крохи от своих барышей, – Алексей все более распалялся. – Он и меня вызвал сюда по «родственному», чтобы на паях запустить чипсовую линию, обещал хороший процент от дохода. Ну, а когда линия заработала, затянул свою волчью песню – где и как мы «попали», сколько должны. Так что доходы от реализации в обозримом будущем не светят. Я тогда долго не думая... – Алексей на мгновение запнулся, потом добавил, – в общем сгорела, она, эта линия. Не веришь? Спроси Василя...
   Василий утвердительно кивнул головой.
     – А Юра, – продолжал Алексей, – Юра – ничтожный мелкий жулик, который от своих же напарников любыми способами норовит оттяпать себе кусок пожирнее.
     – Уж, я-то знаю, – вставил Родион, – насмотрелся еще в Ташкенте... Ведая за ним такой грешок, я заранее обговаривал объем работы и сумму, и если  меня устраивало, приступал к делу.  В случае нарушения договора при расчете, – Родион скосил глаза в сторону Алексея, улыбнулся и продолжал, – конечно, не таким радикальным способом как ты, но киянкой по голове, – отвечаю.
     – Ух-ты, расстроили мы, наверное, тебя? Ты, приехав, надеялся заработать, а здесь такая задница, – Алексей громко рассмеялся. – Ладно, не переживай, скоро запустят переговорный центр. Правда, мы с Василем, как только заработаем на билеты, сразу свалим. А пока давай Родион, будем держаться вместе, – прорвемся!
     – Спасибо, ребята! – Родион с чувством протянул ладонь.
     ...Юра за весь день так и не показался. Утомленные солнцем и разморившиеся от пива компания возвратилась к месту дислокации. По дороге снова у Натана наполнили канистру. Теперь не принимая никаких возражений, за пиво платил Родион. На квартире их уже ожидали Юра с Андреем.
     – Вы простите меня, бога ради, ребята, – быстро, по-крольчачьи двигая губами, начал Юра, – нужно было встретить Андрея, а потом уже было поздно, так что не обессудьте. – Он познакомил Родиона с Андреем.
     При рукопожатии, глядя в глаза Родиона и отмечая на лице печать пережитого, выстраданного, Андрей ощутил пробежавший по нервам импульс. Он вдруг подумал, что не случайно судьба свела его с этим человеком.
     – О - о! Родион, так вы с пивом! – вновь смешно зашевелил губами Юра, видя, как тот переложил из руки в руку увесистый бочонок, – а я собрался было идти... Так что ж ты стоишь, наливай!
     На следующий день команда уже из пяти человек «вялилась» под лучами черноморского солнца, не зная, куда себя деть от вынужденного безделья. Обжигаясь о раскаленные булыжники пляжа, глядя на до чертиков надоевшую лазурную гладь, каждый раз надеясь на следующий день, они с покорностью обреченных коротали день текущий...
     Наконец Ягода объявил о начале работы в детском саду. 
     – В общем,  работа предстоит разная: покраска полов, шпаклевка, побелка стен, плотницкие  работы – двери, шпингалеты и прочее. Распределяйтесь по своему усмотрению, – Юра выдержал небольшую паузу, надменно окинув взором приободрившуюся команду. – На время ремонта сад детей не принимает, заведующая предоставляет нам полный пансион: проживание и питание! Так что, сейчас же перебираемся, размещаемся и приступаем к работе.
     Родион занялся плотницкими работами, Андрей попросился к нему в напарники. Василий с Алексеем принялись за стены. Ну, а Юра, пользуясь привилегией шефа, красил валиком пол, где плинтуса уже были покрашены ребятами, демонстрируя виртуозность малярного ремесла. Несмотря на плутовство патрона, каждый был доволен. Наконец-то, закончилась пытка бездельем.
     Угадав среди работников начальника, как-то к Юре подошел хозяин соседнего кафе. Попросил, разумеется, за вознаграждение, изготовить вывеску. Ягода быстро сориентировался: Василя с Алексеем отправил погулять, а Родиону подсунул лист фанеры, чтобы тот вырезал эллипс – основу будущей рекламы. Задачей Пономарева было расписать вывеску красками. Ну, а за собой Ягода оставил авторский надзор. За несколько часов работа была завершена. Пока Родион с Пономаревым возились с монтажом, Ягода разыскал хозяина и уже нахваливал только что изготовленную вывеску. Хозяин одобрительно кивал головой. Затем они вместе скрылись в помещении кафе. Выйдя, Юра вручил Нишанову несколько купюр. Отсекая всякие вопросы по поводу суммы вознаграждения, бросил скороговоркой:
     – Это за твою часть работы. Я считаю вполне достаточно. Что? Можешь даже пойти выпить сегодня. Только к нам не вяжись, у нас с Андреем дела.
     – Как скажешь, шеф, – не скрывал иронии, Родион.
     Ягода отмахнулся от Родиона, мотнул головой Пономареву  и повлек его за собой.
     – Идем, здесь неподалеку есть довольно уютный погребок. Зайдем, посидим, попьем пивка с рыбкой. Я угощаю – не переживай. Я же знаю, как тебе сейчас нужны деньги. К тебе, как я слышал, кто-то там приезжает. Дама! Романтика... Вот двадцать тысяч за вывеску, твоя доля, – он сунул Андрею деньги.
     – И не хрена им обижаться, – выговаривал слегка захмелевший Ягода. – Никакой уравниловки не будет, это как пить дать. Вот Нишанов сейчас меня наверняка порицает. Мол, исключил часть людей из работы. А скажи на милость, какого черта сгрудились бы мы все над этим куском фанеры? Только бы мешали друг другу. А денежки, будь любезен – поровну. Что, я не прав? Да каждый, кто при деле, рад такому раскладу, только молчит, строит из себя благородного. Ты-то как считаешь? Что, тебе лишняя копейка не нужна?
     Пономарев неторопливо потянул из кружки, переваривая слова Ягоды. Изрядно отпив, отставил кружку:
     – Разумеется, денег хочется всем, и чем больше, тем лучше. Я тоже не исключение.  Мы же сейчас одна команда, и всем хочется жить. В любом случае можно распределить работу так, чтобы каждый принял в ней участие. Если на то пошло, я один в состоянии от начала до конца исполнить эту вывеску. Значит, подойди первым заказчик ко мне, я мог бы вгрызться в эту «кость» и никого не подпускать. Рви на себя каждый! – Нет, ты не прав, Юра. Помимо жажды наживы, мы еще должны быть человечны друг к другу. Негоже на чужих костях в рай въезжать.
     – Спасибо, Пономарев, умыл. Сегодня по-любому – была бы вывеска, или нет, я собирался с тобой посидеть.
     – Чем обязан? – Спросил Пономарев, не замечавший ранее, чтобы Ягода стремился к его обществу.
     – Во-первых, мы с тобой оба художники, – продолжал он, – и нам как-то нужно плотнее держаться друг друга.
     «Затянул... в одиночестве боится остаться, плечо ищет», – пронеслось в голове Андрея. – «Наслышан я о твоем «творчестве», наслышан, благо ребята прояснили».
      – Во-вторых, – хитровато подмигнул Ягода, – сегодня я имел беседу с одной из поварих детсада. На амурную тему, исподволь, намеками, а она мне сразу, в лоб: «Бабу, что ли хочешь? Так у меня две чувырлы из Брянска пристройку снимают. Пузырь, и вперед. А я, коль застану их, так упрежу».
     – Я решил, что ты мог бы составить мне компанию, кому я еще предложу? Те двое – салаги, а Нишанов сам понимаешь, совсем не та фактура... Не думаю я, чтобы ты был затворник или дал кому-то обет верности.
     Андрей потеребил кончик носа, взглянул исподлобья в блестевшие глаза Ягоды: «А что? Сколько уже без женщины. Ягода, конечно, мне как друг не нужен. А в этом коктейле никто не перемешивается, каждый сам по себе. Так почему бы этому пройдохе, жаждущему страсти, не составить компанию?»
     – Они хоть не страшные?
     – Повариха сказала, «узюм», – отозвался Юрий, приложив сложенную пятерню к вытянутым губам.
     Пономарев вручил Ягоде деньги.
     – Я привык платить за себя сам. Не люблю быть кому-то чем-то обязанным.
     – Как знаешь, – приняв купюры, пожал плечами Ягода. – У меня тоже свой принцип: «Дают – бери, бьют –  беги».
     Вечером, прихватив пару бутылок вина, блудники устроились на лавочке во дворе поварихи. Вооружившись, кроме вина, терпением, принялись поджидать таинственных постоялок. Около полуночи калитка распахнулась настежь, явив две женские фигуры, нетвердо держащиеся на ногах.  Прибегая к изгороди, как к дополнительной точке опоры, они стали пробираться к своей «стайке». Джентльмены сорвались с места, устремившись на помощь дамам. Те поначалу опешили, видя незнакомых мужчин у себя во дворе в такое неурочное время. Эта встряска  привела их в чувства. Просветлевши, вспомнили, что накануне хозяйка их предупреждала о визитерах. Поняв кто, девушки обмякли и, опершись на кавалеров, позволили проводить себя до обиталища. Убранство коморки состояло из двух стоящих вдоль стен кроватей, между которыми находился небольшой столик. Девушки, ссылаясь на непомерную усталость, не конфузясь присутствия мужчин, сняли верхнюю одежду, и, сверкнув своими прелестями из-под ажурного белья, расположились в постелях. Обменявшись именами, выпили за знакомство. Принимая во внимание, что «леди» сегодня не в форме, условились встретиться на следующий день, на пляже. Оставив початую бутылку девочкам, полную мужчины прихватили с собой и, отпивая дорогой из горлышка, определились с избранницами, возлежании излишних накладок.
     Утром Ягода, поблескивая на шее змейкой золотой цепочки, обхаживал приметную Ларису. Пономарев, как было ранее  условлено, составил компанию простенькой, но отнюдь не лишенной привлекательности Ольге. После пляжа обе пары посидели в прибрежном кафе. Затем расстались до вечера, чтобы встретиться  в их съемном жилье.
     – А че вы куда-то свалили? – недружелюбно встретил Родион гуляк. – Мы поковырялись, поковырялись и тоже всё бросили, – возмущался Нишанов за кинутый на произвол народ. – Ребята ушли купаться.
     – Бросили, – и  правильно сделали. Сегодняшний день объявляется не рабочим. Каждый может пользоваться, по своему усмотрению.
     – А что, утром нельзя было об этом сказать?
     Ягода,  не уверенный, придут ли девицы,  не мог так сразу отменить рабочий день. «А как теперь это объяснишь им. Будут считать, что под себя проминает время. Хотя, будут правы – так оно и есть...», не врал себе Ягода.
     – Значит, нельзя! Значит, были причины! – Не найдя более вразумительного ответа, гаркнул он. – А ты, когда пьянствуешь, вообще «забиваешь» на работу. Что, не так?..
     Нишанов ничего не ответил. Только с упреком взглянул на Пономарева «И ты, значит, туда...»
     Поняв укоризненный взгляд Родиона, Андрей потупил взор.
     Вечером Юра подошел к Андрею в приподнято-деловом расположении духа.
     – Ты, что, не идешь на рандеву?
     – Пожалуй,  нет...
     Конечно, причиной отказа от предстоящей интрижки не послужили настроения Родиона и возможные пересуды ребят, мол, скурвившись, притирается к бригадиру. «Нет, эта грязь к нему не пристанет». Он знал, что никогда не предаст друзей, за какие бы то ни было материальные посулы. Никогда он не ставил меркантильность превыше чести. И даже не потому, что вдруг фанатично решил хранить преданность Диане. Нет, он элементарно струхнул. Испугавшись прочий грязи, не ведая, что получит в обмен за миг удовольствия. Ему отнюдь не улыбалась перспектива бегать по клиникам, тряся своим «прибором».
     – Ну, как знаешь, – бросил Ягода, и пошагал с гордо поднятой головой.
   

IV

     Проснувшись, Диана еще некоторое время понежилась в постели. Сквозь жалюзи на окнах в комнату спальни пробивалось утреннее летнее солнце. Тело было преисполнено истомы и неги, разливающаяся по всей плоти умиротворенность оказывала какое-то благотворное влияние на мысли, которые лениво, находясь еще в состоянии полудремы, пытались  проникнуть в причину этой удивительной эйфории. А все объяснялось более чем прозаично. Диана поймала себя на ощущении полной свободы. Теперь не нужно было принуждать себя, отвечая на домогательства нелюбимого мужчины, вставать по утрам, готовить ему завтрак, а потом молить бога, чтобы он как можно позднее возвращался домой. Идти на всякого рода ухищрения, чтобы, как можно реже, делить с ним ложе и выслушивать бесконечные притязания. Отъезд Андрея освободил ее от неприятных обязанностей. Теперь ей не нужно было притворяться, она вновь могла быть сама собой и не отдавать никому отчета в своих действиях.
     День начинался замечательно. Покормив дочь – шестилетнюю Лолиту, – и позавтракав сама, Диана наказала ей слушаться бабулю, нанесла легкий макияж и, поцеловав ребенка, скрылась за входной дверью. Чуть вздернув бровь, придав лицу выражение таинственности, она с достоинством, слегка покачивая бедрами, как лодочка при мелкой волне, гордо дефилировала по улице. Под легкой облегающей майкой рельефно обозначалась упругая грудь. В свои тридцать два года она была еще очень привлекательной. Прохожие мужчины нередко оборачивались, провожая ее похотливым взглядом.
     Помесь кровей армянки и гуцула из западной Украины, она являла собой прекрасный образец красоты и истинно женского начала. Русые волосы, гладко убранные назад, высокий, правильной формы лоб с дугообразными бровями, большие глубокие, искрящиеся лазурным свечением глаза, прямой нос... Над верхней, чуть вздернутой губой – едва-едва приметный шелковистый пушок, свидетельствующий о ее темпераментной натуре.
     Диана позвонила в дверь своей подруги. На пороге появилась жгучая армянка с крупным типичным армянам носом, с черными на выкате глазами, что придавало ей сходство с самой популярной домашней птицей. Марина впустила подругу, проводила в зал, усадила ее в кресло за столик для десерта.
     – Извини, конечно, что к кофе ничего нет, – смущенно сказала хозяйка, ставя чашки на столик, – ты же сама знаешь, я здесь практически не живу. Наведываюсь в субботу или воскресенье смахнуть пыль, вымыть полы. Ну и сама понимаешь, встретиться с кем, я ведь девушка свободная, не замужняя... – лукаво блеснула глазами Марина. – Вот и с тобой можем поболтать, никто не помешает. Кстати, как твой, отпустил спокойно? Вопросов не задавал, куда в выходной?
     – О-о-о! – нарочито театрально протянула Диана. – Так я его и спросила, кто он мне? Да к тому же, укатил он вчера вечером.
     – Как, укатил... Куда?
     – На заработки в Сочи. Пускай потрудится. Чтобы обладать такой дамой как я, нужно очень и очень стараться. А я... я посмотрю... – не без сарказма заметила Диана.
     – Не понимаю, – закудахтала Марина, – ведь ты же его так любила. Куда все это делось?
     – А ты будто не знаешь? Живя с женой и со мной, он гулял напропалую. Ни одной юбки не пропускал. Я с ребенком в больнице, а он спутался с этой страшной сисястой коровой. Как узнала меня будто водой холодной обдали. Оборвалось у меня всё, увидела я его истинную личину. А он, поняв, что все кончено, прихватил свои пожитки и ко мне: «У нас, – говорит, – с тобой ребе-е-нок». Только поздно. Не люблю я его больше. Он, как побитая собачонка, все чего-то выжидает. Пусть ждет, как ждала я... – отольются кошке мышкины слезки... – с какой-то недоброй таинственностью в голосе закончила Диана.
      – Так что ж, все время, пока Андрей живет у тебя, он терпит к себе такое отношение? Я, как поняла, и секс там для него по большим праздникам? Не могу поверить,  он такая своенравная натура, странно...
     – Судя по тому, что иногда он не приходит ночевать, я полагаю, что он как-то заполняет эти пробелы.
     – Ну, а как же ты?
     – Я? А что я? – Диана поднялась с кресла, слегка потянулась, и, томно прикрыв глаза, вскользь провела  ладонями по своей груди, – я тоже стараюсь не упустить отпущенный мне срок.
     – И давно ты так? А  кто он? Интересно, я знаю? – глядя снизу вверх на подругу, округлив свои птичьи глаза, зачастила Марина.
     – Да, знаешь, знаешь, господи! – Снова усевшись в кресло, и жеманно жестикулируя рукой, отвечала Диана. – Ризо! Вот только не знаю точно, осетин он или абхазец? Да кабак у них тут рядом с нашим рекламным агентством...
     – «Дигория»! Что борцовская мафия крышует?
     – Да! Ризо из их команды.
     – А-а, такой красивый, высокий? Только у него что-то с ушами...
     – У них у всех хрящи на ушах переломаны – издержки профессии. Зато где нужно, все в порядке, да еще как! М-м-м... –  закатив глаза, замычала Диана.
     – Ф-у-у! Ну, тебя, – сгримасничала хозяйка.
     – Познакомилась я с ним еще до того, как Андрей перебрался ко мне. Поначалу  мы встречались у него на квартире, потом, когда приехала его жена, – на квартирах его друзей, а то и вовсе в подсобке того же самого кабака.
     – Ужас! И как ты умудрялась все это скрывать? А что, Андрей ни о чем не догадывался?
     – Не знаю. Даже если бы и знал, это его проблемы. Угрызений совести и страха  перед ним я не испытываю. Тем более Ризо заверил, если что – бока они ему намнут, мало не покажется. – После небольшой паузы, устремив бесстыжий взгляд своих красивых глаз на подругу,  Диана продолжила:
      – Ты же знаешь, дома у меня мама, дочка... У меня к тебе огромная просьба – одолжи на время ключи от своей квартиры...
     – Ты что? – мгновенно отреагировала Марина, – ты хочешь мой дом превратить в бордель? Ну, тебя! – махнула она рукой. Затем, помолчав,  добавила: – Ох, и везет же тебе, подруга, на «женатиков»! Ладно, дам я тебе ключи. Только смотри, чтобы после вас был полный порядок и чистота. И чтоб не вошло в привычку.
     – Да что ты, я днями уезжаю в Сочи. Это так, напоследок. Спасибо, я знала, что ты не откажешь, – Диана поцеловала Марину.
     – Тебе сегодня?
     – Конечно!
    Хозяйка встала, подошла к шкафу, извлекла из секретера ключи и вручила Диане:
     – Вот тебе дубликат. Пользуйся пока. Дверь я закрою своим ключом, к вашему приходу меня здесь не будет.
     Через некоторое время Диана уже поднималась по ступенькам «Дигории». Войдя в кабинет, она увидела Ризо, сидящего за своим рабочим столом с телефонной трубкой в руке. Подойдя к столу с уверенностью хозяйки, Диана облокотилась о край, вожделенно улыбаясь, и не отводя взгляда, вперилась в него бесстыжей синевой. В ее изящной ручке, со сложенными в виде американского OK пальчиками, покачивались ключи...


V

     Завершение ремонта в детсаду автоматически переходило в начало работ по адлерскому переговорному центру. Юра Ягода, не оставив своих идей, рассчитал бригаду, применив  формулировку – «от каждого по способности – каждому по труду». Вывел коэффициент вклада труда каждого в общий котел, учел при этом начеты на штраф за всякого рода нарушения, не преминув поставить в пример свое безупречное отношение к делу... Чем, разумеется, заслуживал более высокого материального вознаграждения. Но эти мелочи особо никого не огорчили. Василий с Алексеем уже привыкли к тому, что при расчете их Гобсек не выпускал копейку из рук, не будучи уверенным, что она полностью отработана. Поэтому просто отмахивались. Что касается Андрея и Родиона, для них в тот момент более важным было осознавать, что вот они – первые российские денежки, заработанные своим трудом вдали от дома, – приятно похрустывали в кармане и вселяли надежду на лучшие времена. А Ягода, – это временный, незначительный «изъян» на их  нелегком пути. 
     По издавна заведенным традициям первые деньги требовалось обмыть. Так что предложение Родиона и Андрея выпить по этому поводу, коллективом было принято единогласно. Вскоре в кафе «У Акиса» компания  закусывала чебуреками, сдобряя их пенным бочковым пивом. На душе было спокойно. Несколько выпитых кружек притупили состояние тревоги и неопределенности. Представлялись иллюзорные картины грядущего... Как же  мало порой надо человеку, перенесшему недавние лишения! Всего небольшой лучик, сверкнувший в темноте тоннеля, чтобы снова почувствовать себя удачливым и счастливым.
     На следующий день команда перебазировалась в Адлер. Заместитель начальника узла связи – поджарый, сухощавый хохол, с седыми прядями волос в сивой шевелюре – представился четко, по-военному:
     – Казаченко Николай Петрович! Ну-с, с вашим бригадиром мы уже знакомы, – он дружески похлопал Юру по плечу. Затем, крепко пожав всем руки, продолжил:
     – Я к вам приставлен руководством, вроде как интендантом. Так что все вопросы по материалам, инструменту, быту – ко мне. Питаться можете в нашей столовой, правда, сразу скажу – не бесплатно, и никакого кредита. Ну, я полагаю, вы сюда не на курорт приехали, а подзаработать, поэтому понятно: должны быть экономными. На этот случай рядом рынок, берите продукты и готовьте сами, а посуду и электроплитку я вам найду. Конечно же, главное это жилье! Не далее как вчера мы посоветовались «наверху», – Казаченко ткнул пальцем в потолок, – и приняли решение, что жилье мы предоставим вам здесь – на переговорном. Правда, невесть какие хоромы,  зато бесплатно. С вас лишь устное клятвенное заверение: «Не пить, не курить, баб не водить»!
    Затем Николай Петрович ознакомил народ с объектом: огромный зал, в центре которого находился узел расчета, выполненный из стеклоблока – модерн шестидесятых. Остальные стены по периметру занимали обшарпанные переговорные кабины. С потолка свисали старомодные светильники, серый пол в стиле «а-ля мозаика» зиял щербинами на стыках плит.
     – Сам вижу, что мрачно, – промолвил Николай Петрович, глянув на постные физиономии своих спутников. –  Так вас за тем и пригласили, чтобы, так сказать, создали интерьер, соответствующий времени. Выполненный вашим коллегой, проект у нас имеется, – Казаченко взглянул на Ягоду, – Но он ни в коем случае не должен служить безоговорочным руководством к действию. Проект – картинка, а мы с вами поставлены в реальные условия, и надо действовать, исходя из материалов на рынке. Так что поле для воплощения ваших творческих замыслов огромное, творите, так сказать. Предложения, разумеется, будем разбирать коллегиально, и если они приемлемы, будем воплощать.    
     Все утвердительно закивали головами.
     – Благодарим за доверие! – отозвался Пономарев, явно желая привлечь внимание представителя местного руководства. – Так получается, что в России это  мой второй объект, в котором я принимаю участие, – Казаченко взглянул на Андрея.
     – Первый был в Москве, где я участвовал в международном конкурсе витринного творчества.
     – Ну и как? – Николай Петрович лукаво блеснул глазами.
     – Хм, получил поощрительный диплом, дающий право на участие в международном конкурсе. заслужить такой среди пятидесяти групп конкурсантов – не  простое дело, – Андрей не без гордости взглянул на замдиректора.
     – Поздравляю, поздравляю, – Николай Петрович с улыбкой потряс руку Пономарева, – поздравляю, а значит, выражаю уверенность, что и здесь будет всё в ажуре...   
     Все поднялись на второй этаж, где размещалась администрация узла. Тут же находился кабинет Казаченко. Когорту приветствовал со стены портрет Бориса Николаевича. Ниже, на расставленных в ряд стульях, размещался эскизный проект.
     – Вот, так сказать, наша основная концепция – канва, которой  необходимо придерживаться, ну, а остальное, как я вам уже говорил, – импровизация на ваш вкус. Кое-какие материалы, – замдиректора кивнул в сторону Ягоды, – мы приобрели с одобрения вашего шефа, ну а дальше – по ходу дела. Как говорится, с «божьей помощью».
     Ознакомив присутствующих с проектом, Николай Петрович показал комнату для проживания – помещение, некогда служившее душевой. Теперь перегородки были убраны, а о душевой напоминали только кафельный пол и стены, да небольшие окошечки под потолком. Пожелав всего наилучшего, Казаченко распрощался. Весь остаток дня мужики занимались обустройством своего жилища. Аккуратно складировали завезенные материалы, максимально высвобождая пространство для проживания, поскольку тут же должны были разместиться  спальня, кухня, и столовая...
     – «Баб не водить»! – передразнил Родион Казаченко. – А куда их тут водить-то? В этот гадюшник, что ли? Вон они тут, какие ходят, –  движением рук Родион повторил форму гитары, – пойдут они сюда, как же, жди...
     Уже смеркалось, когда последняя раскладушка заняла свое место. Юра Ягода объявил личное время. Алексей с Василем двинулись в сторону моря. Родион и Андрей, сблизившись на схожих  проблемах, направились в питейное заведение пропустить по кружечке пива.      
     Вернувшись на узел связи, попросили операторшу связать их с Ташкентом. Поскольку в квартире Нишановых телефона не было, Родиону волей-неволей пришлось звонить родителям жены. Мембрана пропищала: «Она здесь почти не бывает, и неизвестно когда появится... Ту-ту-ту...» 
     Андрей оказался более удачливым, Диана была дома. Он сообщил ей, что у него всё нормально, – она может вылетать. Через пару дней сказал, перезвонит.   
     ...Утром следующего дня, поделив огромный зал переговорными кабинами на две половины, бригада с грохотом приступила к демонтажу старого оборудования. Работа не требовал особого умственного напряжения, скорее наоборот – полностью высвобождал голову, создавая благоприятные условия для сторонних мыслей. Думы Андрея, вне всякой логической последовательности,  перескакивая с одного на другое, – то устремлялись вперед, то возвращались назад... Нужно было до приезда Дианы определиться с жильем, снять в Сочи недорогую, но сносную квартиру. Мысленно он уже представлял, как после трудового дня будет возвращаться, пусть во временный, но дом, где его будут ждать дочь и любимая женщина... Очень хотелось надеяться, что здесь, в России, оставив далеко-далеко прошлую жизнь, он наладятся их взаимоотношения. Вновь, без фальши, зазвучит инструмент любви, настроенный их обоюдными усилиями. Сама обстановка должна способствовать этому. Теперь они одни. Одни в этом безбрежном людском океане. Одни? А как же те, которые остались там?.. Ведь они тоже одни... Сердце Андрея пронизало остриё. А как же они?
     Художник очень живо представил: комната, приглушенный свет лампы, детская кроватка-качалка, в которой маленькая кроха тянет к матери ручонки, путаясь в ее свисающих волосах. Чему-то улыбается, дрыгает ножками, пытаясь что-то сказать маме, очевидно, что-то очень важное: «Угу... угу... угу...» Улыбается маленький человечек, улыбается... – не ведая пока, на что обрек его родной отец... Мать нежно поглаживает головку сына, утопая пальцами в пуху шелковистых волос, губы, беспрерывно касаются лица малютки. Всё перемешалось в этих поцелуях: и радость, и отчаяние, невыносимая боль разлуки и страшная неведомость грядущего. Поцелуи, улыбки и слезы слились в чувствах любящей и покинутой женщины. ...И на всё это лишь безответные вопросы: – «За что? Как? Почему?..»
     Мысленно предстала кроткая, с грустинкой в глазах, старшая  дочь – студентки первого курса художественного колледжа. Как она там? Одна в круговерти раскрепощенной, бесшабашной жизни именитых отпрысков. Как выстоять, не поддаться соблазнам кажущейся беззаботной и красивой жизни? Не привил отец иммунитет стойкости, не научил изворотливости на перипетиях взрослой самостоятельной жизни, а подло бросил, оставил, в момент, когда она больше всего нуждается в нем. – «Чего ради? – Ради большой и страстной любви? Чего ради?» – Бичевал себя Андрей. – «Ради женщины, помыкающей его чувствами? Ради совместной дочери? Так, чего же ради? Он запутался, не видя выхода. – «Что же важнее? Любящая жена, дочь, маленький сын... Или же желание склонить к любви утратившую к нему интерес женщину, у которой тоже от него ребенок?»
     – Пономарев! Эй!
     Андрей обернулся. Его окликнул подошедший Родион Нишанов. Широко лыбаясь, в одной руке он держал пару сигарет рожками, в другой зажигалку.
     – Андрюха! Бросай все на хрен! Идем, покурим...


VI

     Воскресенье каждый использовал по своему усмотрению. Алексей с Василем махнули в Сочи прошвырнуться по торговой галерее, заглянуть на Ривьеру, а если повезет – познакомиться с девочками.
     Наскоро позавтракав, Юра Ягода нырнул под подушку своей постели, вытащил потертый бумажник, пересчитав купюры, что-то прикинул в мозгу. Затем наклонил головку, сверкнув  золотой цепочкой, прищурил глаза и бросил коллегам:
     – Так, ребята, я в обменник. Прикину где выше курс, может, проеду в Сочи. Вам ничего менять не нужно?
     – Ха-ха! – отозвался Родион, потягиваясь в постели. – Нам и менять-то нечего. Спасибо Юра, буду богаче, непременно воспользуюсь твоей любезностью... 
     Ягода скосил прищуренный взгляд на Родиона. Что-то шевельнулось в его голове, рот, было, приоткрылся, но он промолчал, лишь тряхнул головой и вышел.
   Парни переглянулись.
     – Тоже мне, орел. Знаю я его обмены... жулик мерзкий, – напутствовал Родион скрывшегося за дверью Ягоду.
     – Родя, кипяток на плитке, сливочное масло в кастрюльке с водой. Я пойду, свяжусь с Ташкентом.
     – Спасибо, братка. Удачи тебе!
     Ташкент долго не соединялся. Когда, связь, наконец, установилась, Андрей узнал приторно-слащавый голос своей армянской тещи:
     – Алё, алё!  Это ты, Андрюшенька?    
     – Да. Здравствуйте, – глухо отозвался он. – Диану можно?
     – Ой, Андрюшечка, а Дианочка ушла, ушла по работе...
     – В воскресенье? Странно... – больше отвечая себе, размышлял Андрей.
     Далее теща засыпала вопросами с присущей ей навязчивостью: о здоровье, о положении дел, и уж, конечно, о питании. Пономарев на все вопросы отвечал «Нормально». Затем, сославшись на лимит заказанного времени, – спросил о дне вылета Дианы и, получив ответ, повесил трубку.
     Этот звонок оставил неприятный осадок. Захотелось позвонить домой, но он раздумал, не зная, о чем будет говорить. Он вышел на улицу, закурил сигарету и, не отдавая себе отчета, направился в сторону моря. Побродив бесцельно некоторое время, Андрей вновь вернулся в свое обиталище.
     Родион был не один, с ним за столом сидел неизвестный Андрею мужчина. Они, перекидываясь фразами, вынимали из свертков продукты, нарезали их и раскладывали на большую эмалированную тарелку. В воздухе стоял дурманящий аромат копченостей, сельдерея и свежих овощей.
     – О-о! Андрюха, братка! – воскликнул Родион, повернув голову на звук отворяемой двери. – Рули сюда! Мы как раз всё приготовили. Родион, рекомендовал гостя: –  Петр,  таксист. Я тебе о нем говорил, тот, что привез меня из Адлера в Сочи. Смотри, обещался найти и нашел! – есть еще на свете люди, не разбрасывающиеся словами!
     Мужчины, обменялись рукопожатием.
     – А мы с Петрухой, – сияя, продолжал Родион, – слетали на базарчик. (Родион никак не мог привыкнуть к слову рынок, и всегда называл его на восточный манер). Видишь, – Родион кивнул на стол, – Петруха накупил всякой-всячины, – как обещал! По дороге выпили по бутылочке «Балтики», – это как водится, сам знаешь...    
     – Обещал – приехал. Ничего здесь особенного нет, мужик всегда должен отвечать за свои слова. – Петр извлек из пакета литровую бутылку водки, наполнил стаканы и, подняв свой произнес: –  Парни вы замечательные, хочу выпить за наше знакомство.
     Три емкости с клацаньем столкнулись над столом. Закусили. Снова выпили. Хозяева, покачивая головами прямо руками, по-восточному, отправляли вслед за выпитым то великолепие, которым красовался стол. Петр больше балагурил и сыпал анекдотами. После нескольких чарок, создавшаяся атмосфера расположения потянуло мужчин на откровения. Каждый стремился, чтобы выслушали именно его, потому что именно его история представлялась наиболее важной, именно в ней нужно было разобраться, помочь, посоветовать... Так, повествование начиналось одним, затем перебивалось другим, потом третьим, и эти зигзаги повторялись бесконечное множество раз. Но это никого не обескураживало. Каждый знал, что, хоть и наперебой, но он был услышан и отмечен вниманием своих товарищей.
     После шумных дебатов, как водится, наступила пауза. Вынув сигарету из уголка губ, дым которой едко, до слез, впивался в глаза, первым нарушил молчание Родион:
     – Андрюха, кстати, что там на родине? Дозвонился?..
     – Дозвонился... Только толку-то? Дианы дома не было. А с тещей, – о чем мне говорить?
     –  Вот, шалавы... – в сердцах отозвался Родион.
     – Но, но!
     – Да, ты прости, братка, не обижайся, – Родион по-дружески похлопал Андрея по плечу. – Это я свою подругу вспомнил. Ее родители тоже не ведают, когда и где она бывает...  Случайно вырвалось, прости. Что, теперь, – снова будешь звонить?
     – Нет, теща сообщила, в следующий понедельник вылетают, вместе с дочкой. Нужно справиться в расписании о времени прилета. Встретить то я встречу... Беда только в том, что хату я не нашел. Придется на неделе отпроситься у Юры и поискать.
      – Стоп, ребята! – В разговор вклинился Петр. – Не забывайте, что у вас есть я? Андрей, ведь у меня машина, встретим в лучшем виде. Отвечаю! А в Сочи, на Бытхе, тетка квартиру сдает. Возьмет недорого, я завтра же с ней перетру. Тебе тоже будет удобно добираться, спустился с горки, а там экспресс, и прямехонько до междугородки. Двадцать минут и ты на месте. Ну, а если захочешь сэкономить, – Петр улыбался, – тогда выходи пораньше, на простом автобусе – по горам... А что тоже романтично. Не переживай, Петр Мочильский разведет твою проблему. Кстати, пока не забыли, запиши мой телефончик. Как выяснишь время, звони.
     Пока довольный Андрей приходил в себя, Родион черным маркером по белому кафелю стены, на самом видном месте, вывел продиктованный Петром номер телефона.
     – Петр, благодарю, я твой должник, – больше Андрей не нашелся, что сказать, и протянул ему руку.
     – Э-э-й, перестань, – шлепнув по ладони, отозвался Петр, – даст бог, сочтемся, а  нет – так и суда нет. Давай лучше по грамульке, у нас здесь, кажется, еще осталось.
     – А если бы и не осталось, – сходим, без проблем, – блестя маслянистыми глазками, по-кошачьи на распев, присовокупил Родион.
     – Нет уж, вы как знаете, а мне завтра за руль. Давайте на посошок.
     Не успела компания поднять стаканы, как дверь отворилась, и на пороге появился Ягода.
     – У-у-у, – загудел он, проходя в комнату, как скорый поезд, проскакивающий полустанок. – Пьем господа, закусываем, дым коромыслом...  А как же слово, данное администрации?
     – Ты что, мерин!? Мы, что тебе, пацаны? Че, ты начальника из себя корчишь. Видишь, к нам человек приехал. Ты поздоровайся сначала. И не ...
     Юра в раз осекся. Протянул Петру руку, даже извинился, «Пошутил, мол...»
     – Выпьете?
     – Нет, благодарю, – шелковистым голосом лепетал Ягода. – А вот от закусочки не отказался бы... И тут же засновал по столу руками. С ловкостью цапли закидывал в рот кусочки и быстро, по-крольчачьи задвигал губами, мыча направо и налево. Ребята выпили и прибрали стол.      
     Распрощавшись с Мочильским, по дороге обратно Родион вопросительно посмотрел на Пономарева.
     – Андрюха, выпить хочешь? – Видя, как сморщилось лицо Пономарева, продолжил, – да, малость, возьмем бутылочку вина. Раздавим у нас во дворике на скамеечке, поговорим, а?.. Что-то душу защемило, сил нет. Тебе что, охота забиться в конуру и глядеть на эту рожу?
     – Нет, дело не в этом, завтра работать. А эта, как ты верно выразился, рожа, и так вечно косит на меня. Ты же сам видишь, как он постоянно шпыняет, указывая на отсутствие практических навыков. Ну и верно! Я художник. Композитор! Я не исполнитель! Проект – вот мое поле деятельности. Понятно, что на всех сейчас общая задача – вырвать объект. Но ведь я же стараюсь. Ну, не сподобил меня господь махать топором, сверлить, забивать эти гребаные чапики. Послушай, я же не отлыниваю, – пищу, но лезу! А этот сучара, когда-нибудь у меня намотается, о-о-х, как намотается...
     – Да плюнь ты на него! Главное – у тебя голова на плечах, и руки растут, откуда надо, а остальное – дело практики. Не переживай. Ну, что, надумал? А то я сбегаю, тут совсем рядом, через дорогу. 
     – Сказал же, не-бу-ду! А с тобой, прогуляюсь и посижу.
     Устроившись в укромном уголке дворика, Родион откупорил бутылку «Анапы» и сделал несколько смачных глотков. Перевел дух, и как бы, продолжая только что прерванный разговор, начал:
     – ...Понимаешь,  только после того, когда она ушла, я понял, как сильно я ее люблю. Теперь, находясь здесь, за тысячи километров от нее, я ощущаю такую невыносимую боль... Как будто тиски сжимают сердце, и чем больше проходит время, тем сильнее затягивается винт этого адского станка. Я тебе об этом не говорил, боялся показаться  малодушным, думал, посмеешься... Однажды, чтобы вернуть ее, я притащил огромную охапку роз, которыми устлал пол ее комнаты. Но все мои усилия,  были напрасными, ее уже захватила другая жизнь, – Родион снова припал к бутылке. – Говорил недавно со своей мамой, по телефону... Ничего утешительного в адрес Ядвиги, скорее наоборот: – «Алешку, – говорит, забросила, а саму видят в обществе разных мужчин...» Вот и прикинь, друг мой ситный, – Родион кисло ухмыльнулся, – я здесь, а они там, и нет возможности, повлияешь на ситуацию, – булькнул новый глоток.
     Пономарев сочувствующе вздохнул, эмоции друга западали в душу, вызывая свои собственные ассоциации. Он как никто понимал  состояние Родиона.
       – Да скажи она: «Приди!» Я бы всё бросил и на пузе пополз к ней! Сам бы просил, вымаливал у нее прощение! Ведь это я довел ее до такой жизни! – непроизвольно тыкая пальцем в грудь Андрея, восклицал захмелевший Родион. 
        – Время позднее, идем спать, – убедившись в том, что бутылка пуста, предложил Андрей.
     – ?...
     Пономарев поднялся и ушел. Родион, еще немного посидев, направился за следующей бутылкой...


VII

     – Это что? – не без иронии хихикнул Алексей, показывая головой на раскладушку, где, раскинув руки как обвисшие крылья Икара, лицом в подушку, распластался Родион Нишанов. Рядом с постелью, на полу, стояла наполовину опустошенная бутылка вина. Родион зашевелился, издавая при этом невообразимый треск каждой пружиной раскладушки. Подперев голову рукой, обвел комнату мутными, с красными прожилками белков, глазами. Уставился на прибывших.
     – А... это вы, салаги... а че так поздно? – плохо владея языком, выдавил Родион. Затем пошарил под кроватью, нащупал бутылку, поднес к губам, громко булькая влагой, проглотил остаток содержимого. Снова, со скрипом, повернулся на живот и затих.
     – Запой это. Вот что это, – глядя на Алексея, констатировал Ягода.
     Тяжело после выходного дня, будто переваливая жернова, рабочий день входил в свое русло. Монотонный металлический голос оператора раздавался под сводами переговорного центра: –  «Третья кабина – Москва, пройдите в третью кабину», «Нижневартовск – пятая кабина...» Один Ягода как всегда неутомимо метался по залу. Его можно было увидеть наверху под потолком с чашкой шпатлевки или внизу, прилаживающим декоративную планку, то вдруг с линейкой на полу, производившим какие-то замеры и сосредоточенно записывавшим цифры. Он успевал отреагировать на всякий посторонний, звук: дзырканет ли дрель, получившая свободу, сорвав головку ненавистному шурупу, цокнет ли стекло, отклонившееся от заданного стеклорезом направления... Юра тут как тут:  «Что, сорвал?», «Что, запорол?»... Вот и теперь, глядя через плечо Пономарева на медленно погружающийся в бетонную стену бур победитового сверла, он не скупился на замечания и наставления:
     – Андрей, очень медленно работаешь, пока ты сверлишь одно отверстие, я уже бы пять насверлил. Керни чаще, разбивай камушки, смачивай сверло, а то запорешь насадку.
     Незадолго до обеда появился Родион, со следами ночного возлияния на физиономии. Нацепив на лицо идиотскую улыбку, он подошел к Алексею, поздоровался. Василий в это время кашеварил на кухне. Затем, все с той же улыбкой подошел к Андрею.
     – По-но-ма-рев! Андрюха! Брось ты эту гребаную дрель, – обесточив инструмент, продолжил, –  пойдем лучше, покурим...
     Андрея всегда раздражало присутствие рядом с ним человека, пребывающего в неадекватном состоянии, бестолковая болтовня, нелепость поведения, мнимая вседозволенность, так сказать, кураж. О себя он судить не мог, в силу известных причин... а россказни свидетелей, и возможно даже пострадавшие от его «улетов» Андрея мало волновали. Это был не он, – это был совершенно сторонний человек – не имеющий к нему ни малейшего отношения. – «Ну и вешайте на него своих собак,  я-то тут при чем?..»
     Выдернув шнур из рук Нишанова, он шикнул.
     – Родя, иди, скройся куда-нибудь, не маячь перед глазами, – и с удвоенной энергией навалился на дрель.
   С высоты козел за ними наблюдал зоркий глаз Юры.
     – Нишанов! Слушай, не мешай людям работать, – раздраженно выкрикнул он. – Не шарахайся, иди, угомонись уже...
     Родион медленно повернул голову вверх. Встретившись взглядом с Ягодой, деланно низко раскланялся.
      – Есть, босс! – взяв руку под козырек, ответил он. – Затем желчно прошипел: – Да пошли вы все...  – развернулся, слегка качнувшись при этом, и направился к выходу.
       Вскоре в зал заглянул Казаченко, громко поздоровавшись, пожелал работникам «Бог в помощь». Остановившись посереди зала, принялся критически осматривать проделанную работу.
     Как пожарник по шесту, Юра лихо соскочил с козел и подлетел к замначальника.
     – Ну, как идут дела? Стойку для ресепшена, я смотрю, еще не начинали?
     – Так ведь, до нее еще очередь не дошла, подиум закончим, тогда и начнем. Николай Петрович, необходим рейсмусовый станок. Он уже сейчас понадобится для стойки, я уж не говорю о мебели, которая встанет на поток. Там все детали должны быть одна к одной, каждая по своему шаблону.
     – Да, знаю я, знаю! Завтра-послезавтра будет тебе рейсмус. А где ваш Родион? Он обещал накидать эскизик для моих домашних антресолей. Сделал – нет? Где он? – Николай Петрович, неспешно передвигаясь, стал пристальнее вглядываться в зал.
      Тут показался Нишанов с плеером на груди и в наушниках, с высоко поднятым ободком. Свет падал на контражур, и создавалось полное впечатление, что вместо головы, на плечах его был  чайник. Юра заметив его, сделал несколько коротких отмашек рукой, давая понять, что ему необходимо немедленно смыться. Однако, чайник, не замечая сигналов, растопырив руки, продолжал сосредоточенное движение к какой-то своей определенной цели. Казаченко, заметив Родиона, как завороженный, не пророняя ни звука, наблюдал за его перемещением. Нишанов, дойдя до штабеля с фанерой, жестко на нее приземлился. Николай Петрович подошел к Родиону, наклонившись, похлопал по плечу:
     – Ты что, отец родной... – к удивлению окружающих, тепло по-отечески спросил он. – Что случилось?
     Родион поднял затуманенные глаза. Как из бездонного колодца, взирала на Казаченко его глубокая тоска.
     – Да оставьте вы меня в покое... Пошли вы все куда... 
     – Эй! Ты что разошелся? Ты хоть фильтруй, с кем говоришь, – зачастил подоспевший Юра, тряхнув Родиона так, что наушники слетели с его головы и брякнулись на фанеру. Из наушников с надрывом хрипя рвался наружу голос Шевчука: – «…Осень, осень в небе, жгут корабли, осень, осень мне  бы,  прочь от земли...»
     – Оставь его, – без намека на обиду, спокойно сказал Николай Петрович. –  Оставь, он сам выйдет из этого состояния, когда переболеет. Сейчас он все равно никого не слышит, хоть и без наушников. Оставьте,... но приглядывайте, чтобы чего не наломал, – затем окинув всех взглядом, многозначительно погрозил...
     На два дня Родион выпал из обоймы трудовых будней. Пришел он в себя лишь в ночь со вторника на среду, когда совсем доконала бессонница, а алкоголь не приносил забвения. Промучившись в тщетной попытке уснуть, он высвободился из гнетущего плена постели. Умылся, оделся в рабочую одежду и отправился в зал, чтобы, затянувшись натощак сигаретой, восстановить в памяти путь от начала до настоящего момента. Не торопясь, без напряга, дав возможность отупевшим за время пьянки мозгам проникнуться в суть и продолжить заброшенную работу.    
     В девять утра бригада в полном составе мазала, сверлила, пилила, как шахтеры в забое,  с ожесточением вгрызаясь в интерьер. Августовская жара мокрыми пятнами выступала на спинах. Родион, все еще немного поникший, чаще других прикладывался к баклажке с водой – обливаясь потом, заливал похмельное пламя, бушующее в недрах. Нахохлившись, работал, продолжая корить себя  за допущенный срыв. Ведь никакие нотации, нравоучения, от кого бы они ни исходили, не идут  ни в какое сравнение с бичеванием, когда человек сдирает струпы с только ему ведомых ран и лупишь по ним кровоточащим, опуская себя на дно слабоволия. Чувство боли придает уверенность, надежду, что ты, пока еще не совсем пропащий, можешь выкарабкаться и устоять. 
     К концу недели  Казаченко доставил рейсмус. Чуть приподняв слегка изогнутую бровь, исподлобья, с улыбкой взглянул на Родиона.  При этом ни словом не обмолвился о его недавнем загуле. Родион оценил великодушие Николая Петровича, заметив про себя:  «Молодец мужик, знает, что наставлять бесполезно... Наверняка знает, что большую порцию я получил от себя. Молодец! Уважаю...» 
     – Давай, давай, Родя, родимый, шевелись сюда! – видя смущение Нишанова, Казаченко нарочито громко взывал к Нишанову, круша бастионы неопределенности. – Принимай оборудование и вперед! Мебель буду спрашивать лично с тебя, и никакой Ягода, – усмехнувшись в сторону бригадира, добавил – тебя ни прикроет...
     – Да уже прикрыл, на пару минусов, – обнажив козырек желтоватых зубов, поглаживая станину рейсмуса, отозвался Родион.
     Юра молниеносно зыркнул.
     – Н-у-у, это уже ваши внутренние дела. А мне главное качественно, и в срок! Вот так-то, мил человек.
             

VIII

     Договорившись накануне по телефону с таксистом Петром Мочильским, что в понедельник к шести вечера он подъедет на машине в аэропорт, Андрей за час до прибытия самолета уже слонялся там. Бесцельно обходя многочисленные коммерческие лотки, замирал, внимательно прислушиваясь к флегматичному голосу, периодически информирующему о ситуации на адлерских воздушных линиях. С самого утра он не мог на чем-либо сосредоточиться, все мысли крутились вокруг предстоящей встречи. Зная, что Ягода все равно не зачтет ему полный рабочий день, Андрей еле доработал до обеда. Махнул на все рукой и пошел приводить себя в порядок, чтобы во всем блеске предстать перед своей любимой.
     На исходе шестого часа сообщили, что самолет произвел посадку, и Андрей  с трепетом направился в зал прилета.
     –  Волнуешься? – Раздался голос Петра, опустившего руку на плечо Андрея.  – Еще с полчасика придется подождать, пока не пройдут все формальности. Да ты не волнуйся, главное, что самолет приземлился.
     – Спасибо, что приехал.
     – Обижаешь, я же обещал...
     Первой, с восторгом поглядывая по сторонам, появилась Лолита. За ней, исполненная достоинства и напускной строгости, вышагивала Диана, изящно придерживая рукой катившийся следом чемоданчик. Лолита, заметив отца, раскинула руки и стремглав бросилась в его объятия. Андрей подхватил на руки дочь и поспешил к Диане. Взяв чемодан Дианы, он потянулся, чтобы поцеловать ее, Диана принужденно улыбнулась и подставила щеку. «Все то же самое...» – подумал Андрей, вскользь коснувшись губами ее щеки.
     Представив Петра, Андрей заметил, как преобразилось лицо Дианы. Глаза ее загорелись, в них появились внимание и подчеркнуто выраженный интерес. Андрей уже давно постиг этот ее прием – в последнее время она довольно часто прибегала к нему. Выражая повышенное внимание кому-то, указывала на место, отведенное в ее жизни Андрею.
     В такси Диана расположилась на переднем сидении, Андрей с Лолитой сели сзади. По дороге Лолита, тыча пальчиком в стекло автомобиля, сыпала бесконечными вопросами. Таксист с удовольствием объяснял ребенку интересовавшие его вещи, наверняка зная при этом, что его спутники  исподволь внимают его повествованию. Поэтому словоохотливый хозяин не умолкал ни на минуту. Пономарев, осторожно касаясь плеча сидящей впереди Дианы, заискивающе обращал ее внимание на проплывающий мимо ландшафт, давая тем самым понять, какой экзотический рай так небрежно, между прочим (разумеется, благодаря исключительно своим деловым качествам), он презентовал любимой женщине. Диана понимала, что за это подношение придется платить, поэтому сдерживала восторг, и не позволяла эмоций, хранила молчание, лишь иногда снисходительно вздергивала уголки губ.
     Свернув с шоссе, машина стремительно направилась в гору по крутой извилистой  дороге.
     – Здесь по-другому нельзя... Пока не поднимешься наверх – скорость не переключишь, а уж если встал, то придется весь подъем тащиться на первой, – пояснил Петр, видя беспокойство на лицах гостей.
     Вскоре автомобиль подрулил к подъезду пятиэтажного дома.
     – Ну, вот господа, и прибыли. Вот и Бытха... Выходим. Не забываем вещички, и вперед, вернее, вверх на третий этаж! Хозяйка уже ждет. Я, разумеется, с вами. Разве я могу на полпути оставить такое голубоглазое очарование, – Петр,  широко улыбаясь, коснулся пальцем носика Лолиты, – вот так-то, перелетная пташка. 
     Петр наскоро представил всех друг другу и, распрощавшись, уехал.
     Хозяйке Анне Ивановне на вид было чуть больше сорока. Лицо ее все еще  хранило былую привлекательность, но печать времени и жизненных перипетий уже накладывали свою  неотвратимую вуаль. Она приняла своих постояльцев запросто, как давних знакомых: провела в небольшую, чисто прибранную комнату, вся мебель которой состояла из диван-кровати, платяного шкафа, стола и пары венских стульев.
     – Я думаю, вам здесь будет удобно. Единственно... – Анна Ивановна вскинула не двусмысленный кокетливый взгляд на Диану, – но я полагаю, с этим вы разберетесь сами. Я вам ссужу матрац. На ночь будете стелить его на пол, а кому где устраиваться – уж определитесь... – она вновь с улыбкой повела глазами. – Андрюша, если захочется покурить, – в твоем распоряжении лоджия или  кухня – все равно, – женщина доверительно подмигнула, тронув Андрея за локоть, добавила шепотом:
     – Я сама там курю. В общем, – разберетесь... Если дамам вечерами будет скучно, милости прошу ко мне в комнату, будем смотреть телек, слушать музыку. Ну, а теперь умываться, переодеваться и – к столу! Никаких возражений не принимаю. Вы устали с дороги и сегодня мои гости.
     Андрей с Дианой по отнекивались приличия ради, но согласились.     
     Анна Ивановна потчевала борщом из свежей капусты со свининкой, заправленным сметаной, фаршированными мясом блинчиками, салатом из помидор и угощала рубинового цвета наливкой, разливая содержимое из прозрачного рифленого графинчика в хрустальные рюмки без ножек. Восторженно, ласково, на распев говоря при этом:
     – Не побрезгуйте, отведайте. Домашний ликерчик собственного приготовления...
     Хозяйка предложила выпить за знакомство. Диана, пригубив немного, поставила рюмку на место. Она вообще была равнодушна к алкоголю и лишь из уважения к хозяйке позволила себе самую малость.  Пономарев без тени брезгливости залпом отправил содержимое в рот. Выпив, довольный, помотав головой из стороны в сторону, заключил:
     – Ве-е-щь...!
     Польщенная похвалой и узрев в Андрее истинного ценителя горячительного, Анна Ивановна, глоточками опорожнила свою рюмку, не преминув при этом смачно крякнуть. Диана, как бы не замечая Андрея, пыталась расположить к себе хозяйку. Пономареву в принципе не было до этого никакого дела, бабья болтовня с эпизодами из их личной жизни его не интересовала. Перешептываясь с дочерью, он помогал ей за столом. Анна Ивановна, увлеченная болтовней с Дианой, периодически подливала в рюмки себе и Андрею. Каждый раз при этом Пономарев ощущал на себе быстрый испепеляющий взгляд Дианы. Словоохотливая хозяйка поведала о том, что с первым мужем развелась, что от него у нее мальчик, который сейчас гостит у бабушки в Кудепсте, что вот уже второй год она живет с другим мужчиной, как это принято теперь называть, гражданским браком. Диана внимательно слушала хозяйку, иногда вставляя реплики – где нужно сочувствующие, а где и не лишенные сарказма. Хозяйка млела, найдя в лице Дианы  понимающую, внимательную и сочувствующую собеседницу. Особенно ей импонировала схожесть взглядов по отношению к мужчинам. Какую никчемную роль они отводят последним в своей абсолютно эмансипированной жизни! Давно оставившие позади рубеж феминизации, обе считали, что использовать противоположный пол нужно лишь во благо себе, ну-у-у... ну и  позволять им, может быть, иногда любить себя, но не более того. А расходовать на них свои душевные силы –  это уж просто верх безумства...
     После чая, любезно поблагодарив хозяйку, Диана встала, намереваясь убрать со стола и помыть посуду. Но та резко остановила ее, растянув губы в хмельной улыбке:
     – Никаких судомоек! Я сама все уберу. Мне все равно ждать своего. Правда, заявится – нет, кто его знает? Мужики – народ вольный. Вы с дороги, отдыхайте.
     Пока Анна Ивановна и Диана хлопотали с постелью, Андрей вышел на лоджию перекурить. В воздухе ощущалось дыхание гигантских легких невидимого моря. Шуршащие о берег накаты волн и вечерний бриз сливались в неповторимую симфонию. Жаль, что вид моря закрывали близко расположенные друг к другу дома, уходившие куда-то вниз вечернего марева. 
      Авансцена светилась мягким светом, притягивающих к себе внимание окон, – там за портьерой уют и блаженство.
     В какой-то щемящей тоске сжималось сердце Андрея. Он явно скучал по дому, по его умиротворенности, ему хотелось шагнуть туда, где было что-то родное, к чему его всегда нестерпимо тянет...
     Но реалии берут свое, Андрей думает о женщине, находящейся здесь рядом и готовой подарить ему то блаженство, ради которого он пошел на подлость и предательство. Не в силах совладать с собой, он нервно, отрывисто докуривает сигарету и переступает порог. Крадучись, входит в комнату, чтобы не потревожить сон спящей дочери. В полумраке видит свою постель на полу, довольно просторную, но пустую. Диана, обняв ребенка, с прикрытыми глазами лежала на диван-кровати. Он коснулся её плеча, вожделенно поблескивающего из-под сползшей  бретели ночной рубашки. Диана мгновенно открыла глаза и прошептала:
     – Подожди, сейчас приду.
     Андрей расположился на полу. Вскоре скрипнул диван. Диана, неслышно ступая, подошла к постели, и, принятая трепетными руками Андрея, легла рядом. Пономарев, снедаемый страстью, метался руками по её пьянящему телу, высвобождая из плена тонкого эфирного покрова. Диана хранила полное безразличие, безучастная к ласкам, она ничего не запрещала, отдав себя в полное распоряжение Андрея. Лишь почувствовав его в своем лоне, холодно попросила:
     – Не растягивай удовольствие, я устала и хочу спать, – и с видом обреченности замерла в ожидании конца экзекуции... Андрея обескуражили её слова, но он уже находился в такой стадии возбуждения, когда не до чего... – да хоть всемирный потоп! Физиология требовала своего. Проглотив обиду с сосредоточенностью горняка, врубающегося в породу, Андрей, молча, вершил начатое...               

               
IX
   
     Завидев Андрея, Родион растянулся недвусмысленной игривой улыбкой. Отложил молоток в сторону, и поспешил пожать протянутую Пономаревым руку, не удержавшись, лукаво заметил:
     – Ну, як? Накохавси, братка? Зараз яка година? – Родион, все так же скоморошничая, взглянул на часы: – Тю, тильки  без четвирты  дванадцать, ранэнько, ранэнько, хлопчик, ох и сладка, чую ничка була... – покачивая головой, напевал Родион, демонстрируя на практике познания украинского языка,  приобретенные в общении с Василем.
     – Ладно, не ерничай. Твою способность к языкам я давно отметил, – принимая шутливый тон Родиона, отвечал Андрей. – А что опоздал, так сам понимаешь, пока пробежались по магазинам, купили кое-какие продукты, – тыл необходимо обеспечить. Вот так-то, господин Нишанов, а ты «сладка ничка...» Всё проза жизни, и нет больше никакой романтики... – припомнив ночную жертву, принесенную Дианой, серьезно произнес Пономарев. – А где народ-то, никого не видать!?
     – Хм... Юра как обычно на мостике, то бишь, на своих капитанских козлах, во-о-н видишь шкрябает шпателем под потолком, – Родион  указал вверх.
     Пономарев, встретился взглядом с Ягодой, тот оставив шпатель, коршуном взирал вниз.
     – Пономарев! – раздалось под сводами. Губы Ягоды комично задвигались. – Хватит трепаться, мало того, что сам опоздал, еще Нишанова развращаешь. Он и так уже ночами раскладушку таранит, только пружины трещат. Давай переодевайся и вперед, все байки – внерабочее время.
     Родион состроил вопросительную гримасу, взглянул под потолок, но промолчал.
     – Тебе что, завидно? – отреагировал Пономарев на грубый выпад Ягоды.
     Нападки бригадира, нарастающие последнее время, приближались к роковой грани и грозились вот-вот переполнить чашу терпения. Андрей вызывающе сощурился, мгновенно в голове пронеслись и штрафные начеты, и понижающий коэффициент... Теперь все эти неурядицы, включая минувшую ночь, слились воедино. Переполнившие душу эмоции искали выхода, натянутые струной нервы взметнулись к потолку. «Вот, вот она!  Причина всех его злоключений, его настоящего положения, вот она – маячила наверху, указуя как ему жить. Чего ради я должен сносить нападки и наставления этого идиота?..»
     Юра в миг, с присущей ему прозорливостью, оценил ситуацию. Понял, что зацепил где-то за живое Пономарева, и конфликт может зайти, черт знает куда.
     – Ладно, чего ты взбычился? – намереваясь разрядить атмосферу, Ягода криво улыбнулся, – что, и пошутить нельзя? – оставив гонор, заюлил он,  принимая фальшивый кроткий вид.       
     Андрей, накрученный самим собой, уже шпарил по инерции:
     – Я, что тебе, «сынок»? Ты меня вздумал воспитывать!? Или я твой кусок хлеба сожрал? Если у тебя есть ко мне претензии по работе, применяй свои гребаные штрафы и только! Вот твоя вилка – от и до. – Андрей показал жест, каким обычно пользуются, при определении жидкости в стакане. – Всё остальное – моя частная жизнь, как я ею  распоряжусь – мое личное дело! А понукать меня и воспитывать – это не твое собачье дело!
     – Эй! Ты говори да не заговаривайся...
   Андрей не слушал его.
      – ...Или ты, путая мою деликатность с безропотностью, возомнил, что меня можно набивать как тюфяк соломой? Решил, что я лошара, на которого можно грузить до бесконечности?.. Ты глубоко заблуждаешься! Ты же, погань, облапошиваешь народ, с которым ешь из одной посуды... Норовишь любыми путями обмануть ближнего, чтобы положить лишнюю копейку в свой гнусный карман. И если ты, сученок, в чем-то не согласен со сказанным мною, можешь спускаться со своих козел, и поговорим как мужики.
     – Да пошли вы все, в таком случае. Что мне, больше всех надо, что ли? Разбирайтесь вы сами и с Волковыми, и с Казаченками... лично я умываю руки... Мне через неделю – полторы тоже валить отсюда. Так что гори оно все ясным пламенем.
     Андрей не придал значения брошенным вскользь словам Ягоды – «валить отсюда». И лишь немного позже, в разговоре с Родионом, он вспомнил о брошенной фразе.
     – Мы с тобой, Пономарев, как-нибудь поговорим, сейчас не до этого, нужно работать, – стараясь держаться, спокойно, парировал Ягода шквал Андреевой брани. – Даст бог, поговорим... – прошипев, бригадир взялся за шпатель.
     – Ты че мужик, отвязался? Словечко не дашь вставить, – показал ряд проникатиненных зубов Родион. Ты что завелся? Нервы надо беречь. Откровенно говоря, от тебя я не ожидал такого выпада.
     – Достал, Родя. Ух, как достал... Мне кажется, он никого с такой «любовью» не опекает, как меня, и за что мне такая честь?
     – Наверное, видит в тебе конкурента, вот и пытается своими нападками тень на тебя напустить. Ты же помнишь историю с макетом побережья Адлер – Сочи? Казаченко тогда почти и не взглянул на предложенный Юрой вариант, а твой принял в работу. А Юра-то всё подмечает, а тщеславия в нем хоть отбавляй...
     – И хитрости, и жадности... – продолжил Андрей начатый Родионом перечень достоинств Ягоды.
     – По большому счету мы здесь все не без греха... А Юра – наше кривое зеркало.
     – Это точно.
      Андрей до такой степени прозрачно намекнул, что Родион сразу понял, что друг имеет в виду.
     – Как видишь, проголосовав за снижение тебе денежного вознаграждения, ребятки узрели в этом свою маленькую выгоду.
     –  Ты ведь тоже промолчал...
     – И я... Правда, неизвестно еще кто кого должен судить вперед. Все мы подвержены соблазну. И за тобой  грешок водится.
     – Я тебя чем-то обделил!?
     – Не ты лично, но не без твоего молчаливого согласия. Где генератором проходил опять-таки наш глубокоуважаемый вагоноуважатый. Родион, кивнул под потолок.
     – Ну-ну, напомни,  соломонистый ты наш.
     – Помнишь, когда детсад в Сочи мантулили, Юра подвязался на вывеску для кафе?
     – Ну?
      –Так Ваську с Лехой вообще не подключили, а мне с барского плеча десять косых, за то, что вам маэстрам фанеру выкроил. А ведь могли бы поделиться поровну. А?.. – Родион состроил гримасу. – Сколько вся работа «весила»?
     Андрей громко расхохотался. Юра беспокойно глянул вниз.
     – Так ведь это же Ягода договаривался с армянином! 
     – Ну и что?
     – Что, ну и что?! Так кто же может знать ее истинную цену? Он так же отстегнул мне доляну, как ты говоришь, – двадцать косых, а сколько он за все оторвал, мы с тобой вряд ли когда узнаем. Так ты, значит, с того времени камешек на меня за пазухой держишь?
     – Был грешок. Правда, лишь до того времени, когда  сам промолчал... Да-а-а, разводит нас бугор, как... – Родион не закончил фразу, улыбнувшись, хлопнув Андрея по протянутой ладони.
      Переодевшись, Пономарев пристроился рядом с Родионом и принялся норовисто забивать гвозди в древесину, старательно подгоняя лаги. Настроение его заметно улучшилось, он весело глянул на товарища:
     – Родя! А где Алексей с Василем?
     – Хм, они еще вчера вечером уехали в Сочи. Вскоре после как ты свалил, нагрянул Волков со свитой, и руководство узла. Всё здесь внимательно осмотрели, высказали замечания, прогнали по срокам. Мне, кося глаза в сторону, «волчара» выразил благодарность, руку пожал... Мебель шибко приглянулась. Э-э, я к чему, – короче, привезли они вчера бабки. Твою долю я получил, всё согласно ведомости. Так что, в любое время, будьте любезны...
     – Ну, спасибо! Деньги сейчас более чем кстати. 
     – ... Леха, и Васька объединили полученные деньги с имеющимися, и сделать ноги.
     – Все-таки решились? Ж-а-а-ль, – не попрощались, славные ребята.
      – Да не убивайся ты так, братка, – не без иронии успокаивал друга Родион: – Обещались быть. Приедут, как определятся с билетами. Они решили податься к Василю на батьковщину и на следующий год снова попытаться поступить в институт.
     – А этот? Что он там вякнул про «тоже...»? – Андрей повел головой в сторону Ягоды, вспомнив его выкрик.
     – Как, что? – Родион, перестал молотить по гвоздю, взглянул на Андрея. – Ты разве не слыхал, что его баба, то бишь жена, ждала назначения в Россию по каналам какой-то фирмы, с предоставлением гражданства, жилплощади и работы. Так вот, она вчера позвонила в офис Волкову, уже не из Ташкента, а из Одинцова. Перебралась, значит, туда, поближе к златоглавой. Как всё устроится, и нашего гуся подтянет. Волков при мне адресок передал, ну и прокомментировал ситуацию. Так что, со дня на день вспорхнет наш сизокрылый.
     – Ишь, ты? Не знал! – не удержался Андрей от восклицания. – То-то он такой, я бы сказал, на редкость покладистый сегодня.
     – Что поделаешь, дуракам везет, – сокрушенно вздохнул Родион. Затем добавил, цитируя бессмертные слова классиков: «...Мы чужие на этом празднике жизни...», – потом перехватил удобнее молоток и сосредоточенно затюкал по шляпке гвоздя.
     В конце рабочего дня, когда Родион и Андрей уже собирали инструменты, подъехали Алексей с Василием. Алексей, как обычно веселый и жизнерадостный, сходу приколол Родиона банальными шуточками, проведя при этом несколько бесконтактных выпадов, типа каратэ, провоцируя Нишанова принять участие в его мужеутверждающей игре. Василий, полный антипод своего друга – серьезный и всегда сосредоточенный, как бы постоянно решающий какую-то вечную задачу, подошел к Андрею, деликатно пожал руку и справился о делах. Выслушав, поздравил Андрея с приездом семьи. Затем, также флегматично сообщил, что свои дела они закончили и  поутру отбывают поездом на Москву.
     – Потолчемся в Москве, может там, сыщем какую-нибудь работенку. Нет, так двинем дальше на Харьков.
   Вскоре, раскрасневшиеся, подпихивая друг друга, подоспели супермены. Осклабившись безупречной белизной зубов, Алексей произнес:
     – Поздравляю тебя, дядя Андрей, с воссоединением! Ну, а мы, – переведя дух, добавил, – завтра тю-тю...
     – Слышал, слышал, племянничек. Ну-у, и... Что скажешь, говорю? – вопросительно вскинул голову Андрей.
     – Как, что? Пивка и на море. Как в недавнем прошлом в Сочи. Поди, не забыли? Я полагаю так: конец должен венчать дело, таким же образом, как и начало! «Финис коронат опус». Оваций не надо.  – Алексей театрально поднял руку над головой, подражая римским патрициям. – Знаю, окинув взором ваши высокоинтеллектуальные лица,  и считаю излишним утруждать себя переводом.
   Андрей повел бровью:
     – Однако, могёшь...
     – Д-а-а... Представьте себе, господа гастарбайтеры, что когда-то ваш покорный слуга собирался посвятить свою жизнь юриспруденции и праву, но, к сожалению, судьба-злодейка распорядилась иначе. Залепила начисто глаза повязкой Фемиды, обула в сандалии Гермеса и запустила фанерой в... – «Не знаю куда». Ладно. Довольно о грустном, – Алексей, обхватив голову стоявшего рядом Родиона, плотно прижал к своей груди, мимикой выражая глубокую печаль, в вперемешку с откровенным сарказмом, вымолвил:   – Эх, Родя,  надейся на лучшее,  – не бери в голову...    
     – Да пошел ты, салабон.
     – О! Золотые слова! Давай умываться, переодеваться и вперед, устремимся навстречу судьбе. Кстати, – Алексей осекся, – а где предводитель вашей малочисленной, но славной гвардии? – не обращаясь, ни к кому  вопрошал он.
     – Как неисповедимы пути Господни, так и неведомы дела земные Ю.. юродивого нашего. – Отозвался Пономарев, приняв ироничную манеру Алексея. – К шефам в Сочи укатил, какие-то у него там дела, не касающиеся наших плебейских рыл.
     – Ну и славно, – перешел Алексей на серьезный лад, – а то мы с Васькой гадали, как бы деликатнее избежать его присутствия за столом, а тут всё само собой получилось. Ну и ладненько.
     – Да он бы, вряд ли с нами пошел. Мы тут с ним маленько побазарили...
     – Кто? Этот гнус не пойдет? – отозвался Родион, наматывая на локоть переносный кабель. – Жди, для таких как он, – и уксус на халяву сладок.

X

     В черном как смоль море покачивались бесчисленные отражения электрической иллюминации. Плотным ультрамарином бархатного пледа побережье обволакивала опускавшаяся ночь. Несмотря на относительно поздний час, пляж и прилегающие к нему кафе были еще многолюдны. В одном из них сведенные волей судеб отмечали расставание сотоварищи. Теперь уже с иронией они вспоминали, как мытарствовали первое время, изнуряя тело под жаркими лучами солнца. Как редко, словно небесную благодать, могли себе позволить пиво из бочки у Натана, а теперь они как «белые люди» могут позволить себе приличное застолье...   
     – Пора, пора... Как ни приятно господа, ваше общество, и как бы больно не было расставаться с этим милым заведением, но всему, к сожалению, приходит конец. Вот и нам пора, – положив руку на плечо Василия, провозгласил Алексей. Затем пару раз легонько хлопнул, и со свойственным ему словоблудием добавил: – «Вставайте, Сен-Симон, нас ждут великие дела!»
     Выпив, как водится на посошок, «квартет» поклялся, что когда-нибудь они непременно встретятся. На том и решили. Простившись с друзьями, Алексей и Василий сели в автобус и умчались в Сочи. Пономарев, посчитав, что для поездки «домой» он не вполне трезв, решил заночевать на переговорном пункте, тем более что на следующий день нужно было быть без опозданий на работе... Аргументация была одобрена Родионом. Проходя мимо белых столиков под зонтами выбежавшего на тротуар кафе, Пономарев остановился. Родион, догадавшийся о причине заминки, взглянул на друга и, опережая его предложение, пропел:
     – Может, возьмем в комке «Анапу» и присядем во дворике?
     – Нет, Родя, присядем здесь. Атмосфера переговорного пункта и всюду распространяющиеся флюиды Ягоды у меня уже вот где, – он сжал пальцами гортань.
     Андрей заказал бутылку водки, пару бутылок пива, закуску из помидор и огурцов. Налил Родиону и себе по полной рюмке водки, и, чокнувшись, со словами «Давай...», опрокинул ее в недра своего чрева. Родион отхлебнул глоточек, поставил рюмку на стол, остерегаясь преступить грань, за которой наступает то безрассудство, последствия которого еще не успели изгладиться из памяти. Андрей наполнил себе вторую рюмку, тут же отправил ее вслед за первой. Родион, не проронив ни слова, исподлобья поглядывал на друга, зная, что всякое вмешательство будет бесполезным. Придет момент – выплеснется сам.
     – Не любит она меня, понимаешь, не л-ю-бит, – безо всякого вступления,  наконец, выдавил тот.  Дополнил рюмку Родиона, наполнил свою.
     – Понимаешь, ничто: – ни расставания, ни встречи, ни груды золота, никакие другие блага не могут реанимировать утраченные чувства... Можно притвориться, но полюбить вновь  – никогда.
     Сложившиеся между ними доверительные отношения позволяли Андрею поведать Родиону без утайки всё, начиная от момента встречи с Дианой в порту, вплоть до ночного жертвоприношения.
     На немое предложение Андрея выпить, Родион так же молча отказался, пригубив пиво. Андрей вылил остатки водки в свою рюмку, обреченно взмахнул рукой и, демонстрируя тем самым безнадежность своего положения, выпил. Глаза Андрея заволокла пелена, он терял ощущение реальности. В моменты проблеска сознания громко стал требовать такси. Родион пытался его урезонить, убеждая в том, что они находятся рядом с их пристанища.
     – Машину мне! – не унимался Пономарев, игнорируя доводы приятеля. – Машину, не желаю делать и шага...
     Взвизгнув тормозами, на тротуаре, почти у самых столиков лихо припарковалась желтая «канарейка».
     – Кто заказывал, а? – на фоне двух рядовых с «калашами» за плечами, постукивая резиновой дубинкой по ладони со злорадной усмешкой, вопрошал подошедший к столу сержант  федеральной милиции. – Прошу, машина подана! Документы...  Что, татарин уставился, ксиву покажь, а?
      На Андрея снизошло некоторое просветление, он силился просунуть непослушную руку в карман, пытаясь извлечь оттуда регистрационное удостоверение. Родион тем временем развернул свои корочки и стал объяснять сержанту их status quo, акцентируя на том, что они являются работниками узла связи, вызванными из Узбекистана специально для его реконструкции. На всякий случай, упомянул фамилию замначальника. Доверительно добавил, призывая войти в положение, мол, они в двух шагах от своего жилища...
     Сержанту, видимо, ни один из аргументов не показался убедительным. Ловким движением руки он конфисковал документ Нишанова, присовокупив к нему второй, к тому времени, наконец, извлеченный Пономаревым. Объединил их в нагрудном кармане своей униформы и дал знак своим гвардейцам. Пассивное сопротивление обескураженных выпивох нисколько не усложнило выполнения поставленной задачи. Отработанными приемами они «упаковали» собутыльников в металлический кузов, сами уселись рядом с дверьми, убив у пленников  всякую надежду на побег. По дороге Андрей возмущался по поводу попирания прав человека, будил совесть своих сатрапов, памятуя о приличиях гостеприимства и братстве великого русского народа... Увесистая зуботычина прервала цепь его умозаключений.
     Понамарева, пришел в себя только в вытрезвителе. Родиона рядом не было. Ему приказали раздеться до трусов. Пожилая тучная женщина в очках и белом халате, попросила его выполнить несколько не хитрых упражнений: пройти по половице, сделать приседания... Затем Андрея провели по коридору и впустили в обшитую металлом дверь с врезанным в углублении смотровым глазком. Там уже находилось несколько обитателей. Кто-то спал, кто-то сидел, буробя себе под нос только ему понятные доводы, как замкнутая в кольцо пленка на магнитофоне, повторяя одно и то же. Андрей добрался до свободной кушетки и распластался на холодной клеенке. Лишь где-то в глубине сознания спичкой чиркнула мысль о Родионе, чиркнула и погасла. Погасла вместе с погрузившейся в сон, бесчувственным телом...
     Очнулся он от того, что кто-то усиленно трепал его за плечо. Не осознавая всего происходящего, Андрей машинально ударил по назойливой руке.
     – Ты что, падло, брыкаешься? – прогремело над ухом Андрея. Он тут же ощутил сильный удар по щеке, окончательно приведший его в сознание. Над ним нависла перекошенная злобой физиономия мента в погонах старшего лейтенанта:
     – Ты что, курва эмигрантская! А ну, поднялся, я тебе покажу, как руками махать, – лейтенант снова замахнулся, но по какой-то, лишь ему ведомой причине не осуществил угрозу, завернул руку Андрея назад и повлек к выходу. В «приемнике», переминаясь с ноги на ногу, стоял Родион. – «Ну, слава богу, нашелся...», – мимоходом отметил Андрей. Ему вынесли одежду и он молча оделся.
     – Благодари своего нерусского, не сдержи он своего слова, ох не позавидовал бы я тебе тогда... – сощурясь, погрозил старлей  Андрею. – Давайте, ноги в руки и... отсюда, чтобы духу вашего...
     – Что это он? – оказавшись на улице, в зябкой черноте ночи, спросил Андрей. – Сначала навешал, потом отпустил. Что за дела, Родя?
     – А ты что, ни хрена, ни помнишь? Тебя-то  наши «ловчие» как бревно втащили, доложили летехе всё как положено – где, при каких обстоятельствах, и наши документы, значит, ему. Сдали и уехали. Тебя  стали приводить в чувства.
     – Хм... так я помню, раздевать стали... Только тебя-то я не усек.
     – Правильно. Этот старлей из вытрезвителя видит, что я не пьяный, ну и в сторонку. «Что, говорит, будем делать...  и на тебя пальцем. Дело будем заводить». Ну, я соображаю, на понт берет. Я ему подыгрываю, свою крайнюю растерянность выказываю, говорю больше по-узбекски, мол, с русским совсем хреново. Давай, говорит, протокол я заводить не стану, а ты, ежели в течение двух-трех часов обернешься, полтинник привезешь зеленью – я его отпущу. Ну, а если сбежишь, так твоему дружку лучше бы на свет не родиться...»  Конечно, я сделал вид, что очень испугался, хорошо, говорю начальник, только денег таких у нас нет, не сердись, начальник,  двадцать тысяч точно найду, а больше нет... На этом и сошлись. Этот, – Родион пару раз ткнул себя  пальцами в плечо, где у старшего лейтенанта располагались звезды, – повеселел, взял деньги и пошел  поднимать тебя лично.
     – Да лучше бы он кого другого послал... влепил оплеуху  за здорово живешь, будильник хренов. – Пономарев по-собачьи широко зевнул, передернулся туловищем и протянул товарищу руку.
     – А ты, накатался в такси... надеюсь вдоволь? Готовь «чирик», – не удержался от сарказма  Родион, пожимая протянутую ладонь. – Накатался, давай теперь топать, дорога чай не близкая, эко, куда они нас завезли...

XI

     Диана отсутствие Андрея перенесла более чем спокойно. С дочерью прогулялись по привокзальной площади, прошлись по торговым рядам, заваленным всякой-всячиной, прошли к Ривьере, полюбовались на море, вдыхая неповторимый аромат, исходящий от причудливой растительности. У Дианы даже голова слегка кружилась. В эти минуты она была почти  благодарна Андрею за возможность окунуться в самый настоящий экзотический рай. Лолита, забегая вперед по разноцветным плиткам тротуара, разворачивалась, и, раскинув ручонки, устремлялась назад  к маме, утопая в складках ее сарафана, струящегося по широким бедрам. Диана в это время бесстыже и похотливо думала о Ризо, материализуя мысли до реального осязания. В объятиях ребенка она ощущала его руки, в ласкающем ветерке – его страстные поцелуи, покрывающие каждую клеточку её кожи...
     Текущий день она решила посвятить более подробному исследованию Бытхи и заняться кое-какими домашними делами. Позавтракав, поделилась с Анной Ивановной о планах на день.
     – А твой-то, что же, на ночь не приходил? –  не удержалась от вопроса хозяйка. – Столько не виделись и на тебе...
     – Видать, заработался, – не скрывая равнодушия, отозвалась Диана.
     – Мой, вон, ночью перескребся, спит...  –  Хозяин! – Ивановна прыснула в кулак. – Да я к чему тебе, девка... Ты уж в такой ночнушке, как сейчас на тебе, по утрам-то не расхаживай. Вон как сиськи-то наружу... Он у меня мужик блудливый, ты уж прости, как бы конфуза какого не вышло. 
     Заверив хозяйку, что будет осмотрительнее, Диана мысленно посочувствовала женщине, пребывающей в преддверии надвигающейся старости, и пытающейся мыслимыми и немыслимыми средствами  удержать подле себя мужчину, который, по всей видимости, чихал на нее с высокой колокольни. А она все суетится, пытаясь, насколько возможно дольше удержать своё сокровище. «Я-то уж точно до такого не опущусь».
     Не спеша, отыскав  междугородний телеграф, Диана связалась с Ташкентом. Сообщила маме, что долетели и устроились нормально. На минутку подставила трубку Лолите, затем снова взяла ее, и, перебивая охи-ахи и доносившиеся с того конца провода нескончаемые вопросы, холодно распрощалась и повесила трубку. Сдержанность в эмоциях с родственниками была её характерной чертой.
     Еще немного побродили, дивясь разномастной архитектуре: где-то сталинский ампир, где-то хрущевские коробки, там-сям ютились павильончики и небольшие торговые палатки... Складывалось впечатление, что все эти строения, устремившись вниз, как бы случайно задержались на крутом склоне; на мгновение приостановившись, выбирали место, куда сделать следующий шаг. Мама и дочь, где-то беря приступом подъем, где-то самоотверженно преодолевая спуски, вышли, наконец, к относительно крупному магазину. Маркет встретил их большим торговым залом с прилавками по периметру, делящими павильон на несколько отделов. Посетителей почти не было: группка у «вино-водочного», два-три человека в «кондитерском» и один в «бакалее». На него Диана почему-то сразу обратила внимание. Рядом с ним на прилавке располагалась пара объемных пакетов, из которых хворостом торчали макароны, и тут же было несколько решеток с куриными яйцами. Сам он держал за края холщевый мешочек, в который продавщица совком засыпала какую-то крупу. «Хозяйственный», – подумала Диана. – «Наверное, семья большущая, раз столько запасает...». Покупатель почувствовал на себе взгляд и обернулся. Диане предстало смугловатое, как бы за что-то извиняющееся приветливое лицо с кавказскими чертами. Безграничную доброту излучали его темно-карие глаза, обрамленные черными бархатными ресницами, которые зачаровывали, и в которые хотелось смотреть, не отрываясь. Глаза, сразу внушающие доверие и расположение. Он оставил мешок, подался в их сторонку, улыбаясь и кивая головой в знак приветствия, рассыпался в комплиментах:
     – Ва-ий... какие прекрасные неземные создания! Я не верю своим глазам... – говорил он мягким бархатистым голосом, чисто без акцента, немного нараспев.
     – Кто же вы такие, спустившиеся с небес? Я раньше никогда вас здесь не встречал. – Он, как-то особенно, не переходя грани приличия, присел на корточки возле Лолиты, взяв за подбородочек, и протянул ей чудом оказавшуюся в руке небольшую плитку шоколада. Затем перевел взгляд на Диану и уже более серьезно, с неподдельным интересом спросил:
     – А, в самом деле, откуда? Отдыхать приехали, с мужем или одни?
      Диана, не находя ничего предосудительного в его вопросах, избалованная вниманием мужчин к собственной персоне, ни капельки не смутилась:
     – Да, с мужем. Только не отдыхать, а работать.   
     – Э-эй! Джива-а-н! А ну, забирай свой мешок, не мешай торговать, – перебивая Диану, раздался тягучий голос продавщицы.
     – Я извиняюсь, это меня, подождите секунду... – он без излишней суеты рассчитался с продавщицей, взял покупки с прилавка и аккуратно разместил в стороне, через мгновение вновь устремившись к прекрасным незнакомкам.
     – А вы, судя по количеству купленных продуктов, наверное, живете высоко в горах, в малодоступном ауле... В сакле предков с красавицей женой и кучей ребятишек. И, значит, периодически совершаете набеги на продовольственные магазины, – нарочито таинственным голосом,  улыбаясь, шутила Диана.
     – Нет, что вы! Все гораздо проще... Ах, простите, забыл представиться, меня зовут Дживан, – Дживан Налбадян, – он протянул Диане руку.
     – Да я уж поняла по оклику продавщицы, что это было не прозвище, – все так же улыбаясь, представилась Диана, а это моя доченька, Лолиточка, – она нежно погладила головку ребенка.
     – Ва...ий, на вид вы такие европейские, а имена, простите за смелость предположения, чисто армянские – Дживан искренне удивился.
     – Да мы и есть армяшечки-замарашечки, – добавила Диана, вытирая платочком губы ребенка, перепачканные шоколадом. – У нас и бабуля чистокровная армянка. А о дедульке и не вспоминаем... он нас бросил, не дождавшись рождения такой красавицы, – правда, доченька?
     – А еще у нас есть  Артем, мой брат... – присовокупила  Лолита.
     – Это она о племяннике, – поспешила пояснить Диана.
     – Я безмерно рад нашему знакомству. Я тоже не из здешнего аула, а из Армении. Слышали, землетрясение у нас страшное было?
     – Конечно, слышала и очень сочувствую.
     – Здесь подряжаемся на разные работы, чтобы кормить оставленные на родине семьи.  Нас тут постоянных – человек двадцать – двадцать пять. Почему количество меняется? – Дживан, как бы  отвечая на самим же заданный вопрос, продолжал, – потому что люди иногда уезжают домой на побывку. Иногда кого-то привозят с собой, а кто-то уезжает насовсем. Подходя к магазину, вы, наверное, обратили внимание на два больших недостроенных серых здания?
     – Нет, а что?
     – Они, правда, немного в стороне, за холмиком, поэтому вы просто могли их не заметить. Так вот – это наш объект. Я там прорабом, ну и по совместительству, как сами видите, завхоз: закупаю продукты на всю многочисленную, как вы выразились, семью. Готовим по очереди, а там уж у кого как выйдет, трудновато без повара. У нас, правда, была одна повариха, так она готовила, прости господи, – Дживан перекрестился, – собаки бы кушать не стали. Да к тому же воровала несусветно, каналья. А указать ей на это как-то совесть не позволяла, ну мы ее и спровадили, – Дживан до смешного печально склонил набок голову и хлопнул ресницами.
     – Так вам чертовски повезло! – купая собеседника брызгами синих глаз, с некоторой надменностью в голосе воскликнула Диана. Так, машинально, не предавая особого значения своим словам и уж тем более не думая о серьезности их последствий. – Я неплохо готовлю... к тому же мне нужна работа на время моего пребывания здесь, – Диана без тени заискивающей просьбы, а наоборот, вызывающе буравила Дживана глазами, проверяя его мужское ухарство и кураж, готовность принять участие в судьбе явно понравившейся дамы.
     – Я сам хотел предложить вам эту работу, да не знал, как это сделать, чтобы ненароком не обидеть, – Дживан обезоруживающе, широко раскрытыми глазами глядел на Диану. – Не говорите «нет». Пройдемте со мной на стройку. Здесь близко. Я вам покажу, что и как, и если понравится – договоримся...
     Диана приняла предложение Дживана, но, сославшись на занятость, согласилась встретиться позже.
     Выйдя из магазина, Налбадян указал на расположение своей «епархии», назначил время и место встречи, выразив при этом  глубокую надежду на то, что Диана не смеется над ним, и в назначенный час они обязательно встретятся. Поцеловал руку Диане, помахал Лолите, подхватил свои пакеты и, оглядываясь, направился к стройке.
     В начале шестого часа Диана подходила к условленному месту. Она была одна, Лолита осталась на квартире под присмотром Анны Ивановны.
      Дживан уже ждал, топтался на месте, склонив голову вниз, и легким движением ноги сбивал шероховатости каменистой почвы. Завидев Диану, поспешил ей на встречу и, выразив  крайнюю признательность, он повел ее в свои  владения, торопясь все показать на месте. Они подошли к настежь распахнутым воротам, за ними открывалась отвоеванная у сопки строительная площадка, на краю которой стояла одинокая сосна, как бы раздумывая в нерешительности, остаться здесь на краю или, сломя голову, устремиться вниз, к подножию кручи, где далеко, зелеными кущами толпились ее соплеменники. За сосною до самого горизонта простиралась лазурь безбрежного моря, чуть тронутая мелкими с белыми гребешками бурунами. Легкий бриз, лаская кожу прохладой и заигрывая, путался в волосах.
     – Какая красота! – невольно воскликнула Диана.
      Поощренный восторгом дамы Дживан осмелился взять её под локоток. На миг приостановился, давая ей возможность налюбоваться открывшейся красотой. Насладившись видом, они повернули к плотно стоящим друг к другу домам, словно два атланта, сдерживающие теснение грудой нависших над ними строений. На территории была немноголюдно. Каждый был занят своим делом. Попадались лишь те, кто шел в подсобку за  инструментом  или материалом. Носы случайных встречных молча сопровождали гостью и своего патрона, оборачиваясь вслед.
     Войдя в комнату на первом этаже, их взору предстали трое – мужчина, женщина и ребенок. Они сидели в так называемой столовой, за одним из дощатых столов, в виде топчана. Взрослые о чем-то разговаривали. Девочка лет восьми маневрировала стаканом, с чаем. Наподобие локомотива на станции, взад и вперед, издавая характерные звуки, перемещала его по щербатой столешнице. Диана поздоровалась. Мужчина и женщина приветливо ответили. Дживан, легонько коснувшись талии гостьи, повлек ее  в следующую комнату.
     – Не обращайте внимания, это хозяева одной из квартир, они из Нижневартовска, – доверительно сообщил Налбадян. – Эти дома закуплены их предприятием, так что хозяева периодически сюда наезжают, привозят вещи, дают ценные указания... А эта чета следующим летом переезжают. Сейчас контролируют работу по отделке квартиры.
     – Так... а это, так сказать, ваше поле деятельности...  – Дживан указал рукой на небольшую комнатку с электроплитой, холодильником, раковиной, небольшим кухонным столиком и ванной комнатой, приспособленной под кладовую.
     – Воды все равно в системе нет, – поспешил ответить Дживан, видя в глазах девушки немой вопрос по поводу странного места хранения продуктов. – Вода на улице в кране, да вы за это не переживайте, ведра у вас всегда будут полные, ребята обеспечат. Правда, как говорится, «удобства» тоже на улице, но зато и душ и туалет – все как положено, – робко закончил он, глядя, на Диану.
     –  Переживем.
     – Вот и славно... Ну, рацион у нас, разумеется, не ресторанный: утром чай со сливочным маслом и непременно по паре яиц. На обед: первое блюдо – суп или борщ, на второе какой-нибудь гарнир с мясом, ну а на ужин сосиски или колбаса – на ваше усмотрение. Возможна импровизация. В субботу о завтраке не беспокойтесь, в этот день, а вернее с ночи, мы варим хаш – армянское блюдо, типа холодца, только едят его горячим.
     – Да знаю, знаю я это блюдо, его запивают водкой...
     – Только по сто грамм и на работу. Среди армян алкоголиков нет. Воскресенье – выходной день. Я тут переговорил с народом, все согласны на первых порах определить вам зарплату в сто пятьдесят тысяч. И это еще не все, – языком рекламных зазывал вещал Налбадян. Вы можете всей семьей проживать здесь. Комнату мы вам выделим. За жилье, разумеется, платить не нужно, плюс бесплатное питание. Ну, как? – Дживан соколом взглянул на Диану.
     Она, не выказывая особых эмоций, согласилась, при этом, откровенно кривя душой, сообщила, что последнее слово за супругом. Налбадян, обладавший не меньшей проницательностью в вопросах женской натуры, реально оценил, что являла собой Диана. И прекрасно понимал, что все зависит от решения этой своевольной женщины, а всё остальное –  напускной фарс... Успешное завершение переговоров, Дживан предложил скрепить ужином в одном из близлежащих ресторанов. Диана, немного  жеманясь, приняла предложение нового знакомого.
      Ресторан у подножия Бытхи, в стиле сталинского ампира, встретил их высокими потолками и торжественными сводами арок, разделяющих залы. Дживану здесь приветливо, улыбаясь, как завсегдатаю. Официант – стройный брюнет, проводил парочку к столику и предложил меню. Диана, упредив любезный жест своего кавалера, отстранила протянутую ей папку, положившись на его вкус. Дживан, поборник национальной кухни, заказал салат ассорти, обильно сдобренный всевозможной зеленью, кавказский шашлык из свинины на ребрышках и бутылочку “Amoretti”. Диана чисто символически пригубила ликер, а вот салат и шашлык ела с удовольствием. Льющаяся откуда-то из-под потолка негромкая музыка создавала уют и располагала к  беседе. Диана поведала историю того, как она оказалась здесь. Вскользь коснулась Андрея и его работы в Адлере, из чего собеседник произвёл свои выводы.   
    



XII

     В дверь позвонил Андрей. Немного смущаясь, он объяснил свое отсутствие, сославшись на уйму работы, которую именно вчера необходимо было закончить. Излишне упоминать, что Диану удовлетворяло любое объяснение. Ужин она подала в комнату, сама от еды отказалась, сославшись на то, что недавно ела, умолчав при этом, где и с кем. Пока Пономарев уписывал сосиски с гарниром из картофельного пюре, она, как бы, между прочим, сообщила, что нашла для себя работу: поварихой на стройке, с возможным проживанием. Работодатель ждет ее решения. Так что, теперь от нее зависит, как долго они будут оставаться на этой квартире.
     – А как же я? Ты что же, меня списываешь?
     – Ой, да успокойся. Ты как работал, так и будешь работать, и зачем тебе выматывать себя каждодневными поездками в Сочи, тем более, сам говоришь, что много работы, – нарочито плохо скрывая недоверие к неуклюжей отмазке Андрея, Диана. – Будешь приезжать несколько раз в неделю, когда работа позволит, – она не двузначно почесала себе пальчиком по горлу. – Ну, и само собой – в воскресенье, когда у вас выходной, хоть сходишь с ребенком на море. Главное, что за жилье платить не надо, ну и питание, сам понимаешь, недешево обходится. Хоть из одежды что-нибудь купим, все пообносились, ходим как оборвыши, ты на себя-то посмотри!
     Пономарев знал, что его возражения не в счет, и к тому же, зачем возражать – всё логично, и складывается как нельзя более кстати.
     Рано утром Диана проводила Андрея, и, еще не успев переодеть ночную рубашку, расположилась  у раковины – домыть посуду после завтрака. В кухне осторожно скрипнула дверь. Она не обратила на это внимания, решив, что это хозяйка, собирается готовить завтрак. Вдруг она ощутила ладонь на ягодице, вторая рука, сдавила грудь. Диана резко обернулась, круша страстные оковы. Высвободившись, увидела перед собой жалкое тщедушное существо – мужа Анны Ивановны, который, как рыба разевал рот, прерывисто нашептывал:
     – Ты же хочешь, ты же хочешь...
   Он снова подался вперед, но Диана пружинами стремительно выкинула руки, прикрывавшие грудь. Тело мужчины отлетело в угол и, скользя по стенке, осело на пол.
     – Мразь...  Благодари свою жену, что носится с тобой, а то раскроила бы я тебе череп, чем попадя, –  прошипела она... Приподняла с плиты чугунную сковороду, демонстрируя твердость своего намерения, затем снова поставила ее на место, и злобно сверкая глазами, вышла из кухни.
      Данный инцидент подхлестнул ее к срочному принятию решения. Не желая травмировать хозяйку и помня ее предупреждение, Диана словом не обмолвилась с Анной Ивановной об утреннем происшествии, доверительно сообщила ей о предстоящей работе, взяла ребенка и устремилась устраивать свои дела.
       Весь день Андрея не покидало какое-то странное состояние. Он мысленно кружился вокруг безапелляционного заявления Дианы, взвешивая его как положительные, так и отрицательные стороны. Работа, жилье... – все это, конечно, замечательно... Но чашу весов с явным перевесом тянуло вниз осознание круглосуточного пребывания любимой женщины в окружении «голодных» диких горцев. Кто знает, что у них в голове? Кто встанет препятствием на пути обуреваемой страстью, пошедшей вразнос биологической машины?.. Повлиять на выбор Дианы он тоже не мог, не имея возможности предоставить какую-либо альтернативу. 
      Вернувшись вечером на квартиру, Андрей не очень удивился отсутствию семьи. Часик пролежал на диване, ожидая, что вот-вот появятся его девчата, не дождавшись, прошел на кухню. Хозяйка в обществе сожителя отмечали какое-то торжество. На столе, занимая почетное место, искрился графин с рубиновым напитком, в руках сотрапезников – наполненные хрустальные рюмочки,  готовые ринуться на встречу друг другу.
   Андрей извинился.
     – Да не конфузься ты, – поставив рюмку на стол и повернув голову в сторону вошедшего, игриво провозгласила Анна Ивановна, – здесь все свои, это мой блудный муж. – Она махнула рукой в сторону  мужчины. – Давеча приблудил... – Затем, представила их друг другу.
     Мужчины пожали руки. «Хмырь», – подумал Андрей, заметив, как из-под ширмы принужденной улыбки сожителя проступали истинные чувства. В глазах, глядящих исподлобья, сквозила неприязнь. Неприязнь к человеку, непрошено вторгнувшемуся на его территорию. Андрея, конечно же, не интересовало, какие чувства питает к нему хахаль хозяйки. Он всегда умел воздвигнуть завесу безразличия, абсолютно игнорируя субъекта, пока тот не заявит о себе выпадом, ущемляющим его достоинство. Тогда уж, берегись...
     – Присаживайся, Андрюшенька, я мигом, – Анна Ивановна поставила прибор и наполнила рюмку.
     – Да я собственно... хотел только справиться о своих... если вы в курсе...
     – Да, Диана мне утром сказала, что, дескать, пошла устраиваться на работу... Наверное, кашеварит, скоро уж, должно, будут. Давай... все будет нормально... – и призывно подняла свою рюмку.
     Пономарев долго засиживаться не стал, выпил три рюмки, закусил, чем бог послал, и, к великому удовольствию хмыря, утянулся в свою комнату. Не раздеваясь, завалился на диван в ожидании своих... Проснувшись от жажды, он огляделся, понял, что в комнате всё еще один. Глянул на наручные часы – стрелки показывали начало седьмого: «Значит, не явилась, так, так...» Далее размышлять было некогда, нужно было спешить на работу. Он поднялся, выпил воды из-под крана, умылся, подобрал со стола какой-то ломоть и, отправив его в рот, вышел на улицу.
   

XIII

     Дживан встретил Диану как давнишнюю приятельницу. Разведя руки в стороны, расплылся радушной улыбкой, коснувшись губами ее щеки, весело взглянул на Лолиту и протянул ладонь. Затем, легонько охватив руками обеих, повлек внутрь здания. В подъезде Лолита с опаской поглядела на силовой электрощит, который, словно огромный паук  в паутине нависших прямо над головой проводов, затаился, будто ожидая свою жертву, издавая при этом неприятный электрический гул. Лолита на всякий случай с опаской отстранилась. Дживан что-то пошутил в адрес «паука». Девочка рассмеялась. Так, балагуря на ходу всякую чепуху, они поднялись на второй этаж.
     – А вот ваше жилье, – толкнув входную дверь, восторженно воскликнул Дживан, пропуская гостей вперед.
     Это была небольшая торцевая квартира, в боковое окно комнаты просматривались угол стоящего рядом здания и въезд на стройку. Много правее виднелась та самая одинокая сосна, застывшая на краю площадки, за которой дыбилась до самого горизонта синь Черного моря. Менее радужное впечатление производили не оштукатуренные серые стены помещения и пол, прикрытый островками побитого линолеума. Правда, впечатляла полутораспальняя деревянная кровать с широким, выгнувшим упругую спину, полосатым пружинным матрацем. В углу между балконом и окном место занимал сваренный из металлического прута столик со столешницей, покрытой куском древесностружечной плиты. Довершала убранство комнаты приставленная к стене табуретка.
   Дживан, внимательно вглядывавшийся в лицо Дианы, пытаясь уловить ее настроение, не замечал на нем следов явного восторга, который низвергал сам: то увлекая ее видами из окон, то пробуя на упругость матрац, старался заполнить восклицаниями убогость обиталища. Диана, вопреки худшим предположениям Дживана, скупо улыбнувшись, сказала:
     – Конечно, это не «Гранд отель»..., но для стройки вполне сносно. Немного навести порядок, занавесить окна, чтобы ваша горная братия не пялилась на меня из соседнего дома – и, вполне можно жить.
      – Занавесок нет, но есть обои, ими можно прикрыть стекла,  я скажу Сурену, он сейчас все устроит...
     – В таком случае, договорились, – Диана протянула руку.
       На кухне Дживан отстранил Сурена от обязанностей стряпухи, поручив ему обустройство жилья Дианы. Сам с увязавшейся за ним Лолитой отправился на обход.
     Обследовав кухню с ее закромами, Диана вступила в нежданно-негаданно выпавшую должность. Наличие продуктов подсказало идею приготовления узбекского лагмана. Нужно было проявить свой кулинарный талант и покорить горных орлов, возможно, доселе невиданным блюдом.
       Слава о новой поварихе быстро облетела немноголюдную стройку. Каждый, услышавший эту весть, торопился наведаться на кухню и всякий по-своему свидетельствовал свое почтение. Кто-то лишь скосит глаз сквозь стекло в двери и робко пройдет мимо, кто-то приоткроет дверь и на гортанном наречии выразит приветствие. А кто-то, преимущественно из молодых и более ретивых, входил на кухню и рекомендовался, надеясь неизгладимо запечатлеть себя в памяти обаятельной женщины. Диана одинаково ровно относилась ко всем. Стараясь не конфликтовать в первый день трудовой деятельности и не омрачать радушие паломников, Диана позволяла им некоторую вольность, встречала всех дежурной улыбкой, кивала головой, отвечая на приветствие, но глядела  будто сквозь стекло.
     – Я Ми-р-р-о-он...! – отворяя дверь, с  полным воды ведром, пропел вошедший.
     Диана прыснула, увидев перед собой улыбающееся лицо с замашками оперного певца. Вошедший мужчина, водрузил ведро на табурет, подал небольшую руку, и представился:
     – Мирон. Я тоже, как и мой древний тезка, очень люблю петь! Знаете, был такой римский император Нерон? Я, Ми-рр-оон... все-г-д-аа...  к услуга-м... да-амм... – пожав кончики пальцев Дианы, Мирон поцеловал ее руку.
     – Всегда к услугам дам... – еще раз напомнил он и вышел, распевая какую-то арию, звуки которой долго отдавались эхом под сводами пустого здания.
      Вскоре, широко распахнув дверь, вбежала Лолита, увлекая за собой русоволосую девочку.
     – Мама! Мама! Это Настенька! Она живет здесь на стройке, а приехала из другого города... Меня с ней сейчас познакомил дядя Дживан, – захлебывалась Лолита, подталкивая вперед новоиспеченную подругу.
   Диана, взглянув, узнала в ней девочку, которую видела накануне за столом с родителями.
     – Вот и славно, вот и будет теперь у тебя подруга, – с улыбкой глядя на детей, приговаривала Диана. – Давайте, ребятишки, мойте ручки. У меня как раз поспел чай, сейчас сделаю бутерброды с маслицем и вместе почаевничаем... 
     – В-о-т вы где, кумушки. Я так и думала... – растягивая слова, в дверном проеме появилась женщина. – Набесились, значит,  на койках напрыгались. Все вверх дном, и сюда...
     – Софья Марковна, вернее  просто Софья. Не многим, уж я думаю, старше вас. Я мама этой сорвиголовы, – протягивая руку, представилась женщина.
     – Я догадалась, присаживайтесь, угощу чайком, – приветливо ответила Диана.
     – Да, ваша голубоглазая стрекоза уже все доложила – как зовут маму, папу, откуда прибыли, про бабулю, брата... целый ворох настрекотала. За чаек благодарствую,  а то тут и словечком не с кем перекинуться – одно мужичье. Им что, с бабами рассусоливать? Им подавай одно...  Мой тоже, эвон, как эти, в холостяки записался. Как вечер, так и утянется с армянами. Им бы водочки да закусочки, больше ничего и не надо. А мы с Настюхой – сиди вечерами, кукуй, благо, что ей в школу, так что скоро домой – работать, учиться. Наотдыхались  уж, прости господи ... Здесь бегайте! У дома! За ворота ни-ни, да по кроватям не скачите, не то обеим всыплю, – напутствовала Софья устремившихся на улицу из-за стола детей. – Скучно ей одной  здесь было, теперь повеселятся. Мы ведь первое время, бывало, и в город выходили, и купались цельными днями, а теперь, уж все надоело, домой хочется. А ты, какими же калачами сюда заманена? Ты уж прости, я по-свойски на «ты»... Ничего?
       – Да, ради бога! Я сама не люблю излишние церемонии.
     До того как в кастрюле забулькало, женщины о многом успели поведать друг другу. Диана откровенно рассказала о взаимоотношениях с Андреем. О том, что сама не ведает, куда выведет кривая этой непонятно для чего предпринятой поездки.  Софья, слушая, ее историю, сочувствующе покачивала головой, отхлебывая из стакана, непроизвольно разглаживая ладонью складки непослушной клеенки.    
     – Де-ла-а... – протянула Софья, выслушав исповедь Дианы. – Значит, он к тебе, а ты,  ни в какую...? Дела-а-а-а. А может, образуется? Он, видишь, как. И жинку свою оставил, видать прикипел. Мужики, сама знаешь – все кобели. Подумаешь, с бабой спутался. Пришел же, повинился. Эка невидаль. Ежели за это мужика гнать, так мы все бы так и сидели у разбитого корыта, в одиночку, с выводком круг юбки. Думаешь, мой Михалыч святой? Жди, еще тот хлюст. До меня и при мне сколько их перещупал – только держись. Нехай, набегаются остепеняться... Всё слаще ищут черти...
     – Нет, Марковна. Не-мо-гу! Отгорело всё. А потом, я сама стала смотреть на эти вещи проще, мол, им позволено, а нам нельзя. Жди! Что это я, думаю, заперлась в скорлупе однолюбства, пусть и они пострадают, помучаются. Я свободная, независимая дама. Хочу – милую, хочу – выдворяю...  – Диана,  исполненная самодовольства, игриво рассмеялась.
      ...Комната Налбадянов располагалась рядом, на первом этаже, недалеко от столовой. Здесь они жили с братом Арменом, который бал старше на шестнадцать лет. Тем не менее, делами строительства занимался Дживан, тесно связанный с представителем местной диаспоры армян – Сергеем  Тер-Аакопяном.
     Старший Налбадян обеспечивал стройку электроэнергией, помимо основной работы он  размещал и обустраивал земляков, а также организовывал досуг...
      Разбирая какие-то бухты электропровода, Армен нет-нет скашивал глаза в сторону Дживана, сосредоточенно изучавшего бумаги за столом. Степенный Армен терпеливо дождался, когда брат закрыл свой «гроссбух», и, откинувшись на спинку стула, облегченно вздохнул.
     – А, Дживан... ара, – тут же, тягуче, словно вынимая ложку из банки с медом, пропел он: – Время двенадцать – пора бы попробовать блюдо твоей ахчи...
     – Да, да, идем, ты прав, уже время.
     – Кенац ахчи! Как успехи, Дианочка? – войдя в кухню и широко улыбаясь, приветствовал Дживан хозяйку, представляя своего старшего брата. – О, это важная персона заведует у нас всей хозяйственной частью и первый решил отведать твоей стряпни, возражений нет?  –  подмигнул он Диане, многозначительно подняв вверх указательный палец.
     – Я поняла, что моя судьба теперь в руках этого господина, – подыгрывая братьям, отвечала Диана, выкладывая в тарелку длинные лагманные макароны и заливая их ароматным соусом с кусочками мяса. Приправив горку укропом, поставила перед Арменом, пристроившимся за кухонным столиком.
     Армен втянул носом исходящее от блюда облако аромата и вожделенно замычал. Затем, управившись со строптивой макарониной, норовившей соскользнуть с ложки, ловко зачерпнул подливу и отправил в рот. Диана молча взирала на дегустатора. Дживан, ожидая результата пробы, похрустывал салатом, выхватывая ломтики овощей рукой прямо из общей чашки. Армен, явно не рассчитавший температуру содержимого ложки, принялся интенсивно орудовать языком, всасывая воздух, наконец, не опасаясь за слизистую, проглотил. Взглянув на повариху, ничего ни сказал. Зачерпнул следующую ложку, теперь уже предварительно подув в нее. После, третей сурово окинул взглядом присутствующих, увидев их встревоженные, замершие в ожидании вердикта лица, чего он, в общем-то, и добивался, Армен широко осклабился, исторгая при этом неописуемую бурю восторга:
     – Ай, ма-ла-дес, ахчи! Ай, ма-ла-дес... С самого Еревана ничего подобного не ел! Вот спасибо...
     Диана, немного смутилась, но тут же оправилась и предложила попробовать приправленную обнаруженной в холодильнике сметаной тертую морковь с чесноком, над которой она колдовала перед их приходом. «Отголосок родины, так сказать экспромт», – пошутила она. Так состоялось ее первое кулинарное крещение.
      После ужина на стройке наступало личное время. Каждый распоряжался им по своему усмотрению: кто на море, кто в город, а кто под зонтики расположенной у ворот стройки кафешки. Вся колония, за небольшим исключением, регистрации не имела. По этой причине довольствовались кафешкой или просто отдыхали в пределах стройки. Благо, что выпить и покушать было рядом – только высуни нос. Что ни шаг, то коммерческий ларек или забегаловка. Поэтому на стройке допоздна происходили какие-то хождения, суета, хлопанье дверей, невнятная речь, смех и взвизгивание женщин. Женскую когорту обычно составляли сотрудницы местных торговых точек или же попросту проститутки...
     Дядя Армен мог угодить своим соплеменникам, выполняя свою самую приятную из возложенных на него обязанностей. Имеющие приличный заработок, да к тому же, хоть и неблагоустроенную, но все же отдельную жилую площадь, армяне стройки являли собой вполне импозантных мужчин для времяпровождения дамочек определенного сорта. Поэтому стройка, преображалась вечерами, окутываясь особой аурой...
     Софья Марковна, буквально насильно утянула Диану с Лолитой после ужина в свою квартиру, где было тепло и по-домашнему уютно. В комнатах был настлан паркет, правда еще не отциклеванный. Работал маленький телевизор, Лолита и Настя что-то шумно обсуждали у экрана. Женщины, устроившись на койке возле стола, вели непринужденную беседу, как бывает в таких случаях, перескакивая с одного на другое, затем, вновь возвращаясь к начатому, торопились поведать нечто важное и не упустить главного.
     На столе в целлофановом пакете и круг него, переливаясь радугой этикеток, грудой лежали карамельные и шоколадные конфеты. Диана вспоминала, как некогда сама, возвращаясь из поездки в Москву, привозила домой подобную вкуснятину. Поощряемая радушием хозяйки, она по-детски умилялась каждой новой находке, то есть шоколадной конфете с белой начинкой. Виновато отправляла конфету в рот, показывая своим видом, что эта уж точно последняя.
– Да будет тебе, эвон их куча целая. Нет, так Михалыча командируем, – хлебосольно балагурила хозяйка, подливая гостье чай. – Мой-то опять с армянами утянулся...
– О-о-о! Да и нам уж пора, – засуетилась Диана.
– Но уж, куды это ты, милая, в ночь с ребенком. Э-э-э, лешак... – выругалась Софья на своем диалекте. – Михалыча отправим в твою квартиру. Нечего ему... там трезвее будет. Толку все одно от него сейчас никакого, – Марковна хмыкнула, сыграв как на балалайке у себя ниже пояса. – Ты ляжешь со своей, а я с Настькой. Здесь и переночуем. Эко, удумала...
Девчонки тут же запрыгали и захлопали в ладошки.
Вскоре, навеселе, подошел Михалыч. Уговаривать его не пришлось, сориентировавшись по ситуации, козырнул, пожелав дамам спокойной ночи, направился к месту новой дислокации. «Хм», – думая про себя, – «Ох, и дуры бабы, а у Хачика-то еще наливают...»
Размещенные по постелям, набегавшиеся за день дети мгновенно уснули. Мамы же нет-нет, перешептывались, вспоминая каждая  свое.
– А, этот Дживан, он как человек, нормальный? – вдруг шепотом спросила Диана. – И тут же, чтобы скрыть истинное значение вопроса, лукавя, добавила: – я в смысле верить его обещаниям можно?
– Ой, милая, душевный человек, – также тихонько отозвалась Марковна. – А что посулит –  всё исполнит, как есть. Так что, не переживай, милая. О!  Глупая я баба, а может, ты чего другое имела в виду? Так у него дома семья, дети... Это здесь они холостые, а так большей частью все семейные. А здесь разгуляй... Бывает, в субботу или  воскресенье Армен – старший брат Дживана – знаешь, поди?
 – Знаю, завхоз, – отозвалась Диана.
 – Да. Соберет их всех, значит, этот самый Армен, ну и справляется: «Кому, мол, баба потребна»? Потом, едет в Сочи – куда уж он там едет – не ведаю, только глянь, привозит каждому, кто заказывал по бабе, и значит – женихайся армянская братва...
– Да ты что? – с нескрываемым удивлением воскликнула Диана.
– Истина, милая. Вот те крест, – давясь в ночи смехом, заверила Марковна.   
– Цветы-ы роняют лепестки на песок... – раздалась где-то у ворот стройки ария из «Мистера Икс».
– О, это наш «Нерон» возвращается из похода, значит все в сборе, на месте. Он всегда является последним. И неизменно с песней. Слышала о таком?
– Мирон? Да, он заходил на кухню, представился.
– Последний «петух», пора спать. Спокойной ночи...
– Спокойной ночи.
А на улице, то затихая, то набирая силу, звучало признание в тяжкой участи, обреченного всегда быть в маске.


XIV
 
     – Ой, господи! Подумаешь, не пришла ночевать, какая трагедия! У меня есть своя личная жизнь, которую за меня никто не устроит. Подумаешь, он переживал... А когда сам пропадал, не ведомо куда, а-а-а? Тебе можно было? Я-то хоть хозяйку предупредила, и к тому же  не гулять пошла, а по работе, – выпалила Диана на следующий день вечером с нотками раздражительной агрессии на вопрос Андрея о ночном времяпровождении. – Нет, чтобы спасибо сказать, что лишняя обуза с плеч, так у него вопросы...
      – Это естественно, ведь ты же с ребенком, мало ли что может случиться... – смягчая острые  углы,  примирительно прогундосил Андрей.
     – Ладно, – видя эффект, произведенный речью, мягче продолжила Диана: – Завтра утром поможешь перенести вещи, посмотришь, где мы обустроились, и на выходной уже приедешь туда. Пока армяне будут заниматься строительством, будем жить там. Или до времени, – Диана зыркнула на Андрея, – пока мы еще выносим друг друга. И не смотри ты так, я тебя к себе ни в мужья, ни в сожители не звала. Твоим было решение попытаться наладить отношения, так терпи, если хочешь.      
     Андрей промолчал.
     К решению съехать Анна Ивановна отнеслась с пониманием.
     – Как там сложится, только Бог знает. Чуть что возвращайтесь, безо всякого стеснения, буду вам всегда рада.
     С рассветом все трое направились в новую жизнь...
      Андрею в принципе «угол» понравился, тем более что Диана, ссылаясь на слова Дживана, засвидетельствовала, что с постелью для Андрея вопрос решится, как только он надумает вселиться. Спустившись вниз на кухню, Диана сунула Пономареву пачку макарон, и без лишних эмоций распрощалась до субботы. Андрей с головой, полной противоречивых мыслей, дошагал до ворот и непроизвольно оглянулся. Но кроме вышедшего из нужника какого-то армянина, провожающего его пакет хмурым взглядом, он никого не увидел. Отвернулся, втянув шею в плечи и вглядываясь в дорогу, чтобы не повредить ноги на оставленных ливнями глубоких рытвинах, Андрей устремился вниз к шоссе.
      В субботу, ближе к обеду, на переговорный нагрянули шефы. Проверили, как продвигается работа. Кислые физиономии красноречиво свидетельствовали не в пользу подрядчиков.
     – Не можешь ты, Юра, организовать народ, – делал внушения Волков спустившемуся со своих козел Ягоде:
     – Как ни приедешь, ты всё под потолком, всё что-то шкрябаешь, а толку нет. Я работы-то не вижу, – и, глядя, как обычно, исподлобья в сторону, патрон продолжал, – твое дело организовать народ, поставить каждому задачу и требовать выполнение конкретного объема в определенный срок. А ты все на козлах..., и пьют они у тебя. Что за хрень, Юра, а?
     Ягода, патентовано, махнул обеими руками, иллюстрируя безнадежность каких бы то ни было действий относительно своих подчиненных.
     – У нас здесь демократия, – быстро зашевелил губами Юра. – Каждый сам знает, что ему делать. А скажи что, артачатся. Вон, Пономарев, так тот вообще грозит физической расправой.
      Волков взглянул на Андрея, вернее, сквозь него, на мгновение задержался и вновь перешел к Ягоде.
     – В общем, так, я понял, что ты бздишь их, и толку от тебя никакого не будет.  Вот, – Волков похлопал по плечу стоявшего рядом здоровенного парня. – Он теперь будет у вас командиром, так что Юра – в строй! Прошу любить и жаловать – Дмитрий Григорьевич Канарейкин, – все так же похлопывая по плечу своего протеже, рекомендовал Волков. – Племянник моего близкого друга из Ташкента, открывшего в Сочи свой бизнес, но это так – общий экскурс, остальное Дима объяснит сам.
     Нишанов и Пономарев переглянулись.
     Во время представления Канарейкин хранил молчание, нацепив на лицо непроницаемую маску. Юноша атлетического телосложения, на руках проступали узловатые вены, на вид ему было лет двадцать восемь – тридцать. Скуластое лицо с развитой нижней челюстью, украшенной раздвоенным подбородком, довольно крупные голубые глаза под дугами густых бровей скорее вызывали симпатию, чем неприязнь. Весь его облик ассоциировался с образом голливудского Ван-Дама, разве только чуть крупнее.
      После отъезда шефов Дмитрий вкратце поведал о себе, и сам задал вопросы по организации нормальной работы. О пьянке не говорил, чем заслужил особое расположение Андрея и Родиона. Они вновь переглянулись, свидетельствуя, что мужик вроде бы ничего – нормальный, хоть и ставленник. После обеда, досконально войдя в курс работы и выяснив, кто, чем занимается, Дмитрий определил каждому фронт работы, заверив при этом, что спрашивать будет строго. Сам, как говорится, засучил рукава, и уперся наравне с коллегами. Кстати, Ягоду спустил на землю, а Пономареву отменил понижающий коэффициент.
     Радостное улюлюканье раздалось под сводами переговорного пункта. Петр Мочильский, раскинув руки, устремился навстречу своим зарубежным друзьям. На ходу кивнув головой Юрию и Дмитрию, принялся тискать Родиона и Андрея.
     – А я-то боялся, что не застану вас. Думаю, разбежитесь по кабакам после трудового дня. Ан – нет, седьмой час, а вы всё трудитесь. Странно?
     – Да уж, заработались, – иронично отозвался Родион и, поднеся руку к губам, добавил полушепотом:
     – Метла у нас новая, вот и стараемся, мотнул головой в сторону Канарейкина. И громко произнес:
     – Да и то верно, Андрюх! Бросай все к ... Сечешь, Петруха примчался! Ну, а ты сам-то как? – срочно принимаясь убирать инструменты, щерился Родин.
     – Вот видишь, заскочил по ваши души с тем, чтобы увезти в свои родные пенаты. Поедем ко мне домой в Хосту, жену, понимаешь, к родителям сегодня отвез, так что до понедельника холостой как патрон без пули... Посидим, попьем водочки, шашлычок организуем. Чего вам, неприкаянным, в воскресенье болтаться невесть где. А так посмотрите, где я живу, ну и объективно оцените, наш курортный рай. В море поплещемся. Может на катерочке с ветерочком, а-а?
     – Ой, сладко поешь, черт красноречивый, – с нотками сожаления отозвался Пономарев. – Только, видишь ли, у меня, обремененного супружеским долгом, выпадает иная стезя...
     – Слушай! Я же совершенно забыл, что вы моншер теперь у нас семейный! И значит, ни, ни? И значит шаг влево, шаг вправо... – Мочильский выставил указательный палец наподобие пистолета, состроив вопросительную гримасу.
      Андрей в ответ лишь развел руками. А на вопрос, как устроились, вкратце прояснил ситуацию, не затрагивая, однако, темы личных отношений с Дианой. Поведал, что от тетки его они съехали и гнездятся теперь на стройке, в обществе горцев из Армении.
     Петр не стал брать грех на душу, искушать друга прелестями предстоящего отдыха. Забрал Родиона, с великой охотой принявшего его предложение. Андрею же категорично заявил, что до Бытхи он его непременно доставит. Разместившись в машине, друзья каждый, предвкушая свое,  рванули навстречу фатуме.   
               

XV

     Покончив с хлопотами по кухне, Диана, как обычно, заглянула к Софье Марковне, чтобы, перекинувшись несколькими словечками и забрать Лолиту. Уложив дочь, принялась за дела по хозяйству. Стройка все еще жила обрывками голосов, женским визгом, топотом ног по лестничным маршам. На фоне этой всеобщей возни вдруг раздался негромкий, но отчетливый стук в дверь. Диана  была абсолютно уверена, кто мог явится в столь неурочный час. Она ждала этого...
     Диана знала, что таят в себе эти, как бы, случайно встретившиеся взгляды, шепот на ушко с прикосновением щеками, готовность во всем предупреждать желания... Так бывает – людей вдруг пронзает какой-то электрический разряд, они перестают замечать окружающих, существуют лишь два полюса: он и она, постоянно ощущающие при встрече эти необъяснимые, сладостно тревожащие душу импульсы.
     Не спрашивая, Диана отворила дверь. На пороге, как она и предполагала, стоял Дживан. Не ожидая приглашения, он шагнул внутрь комнаты, бросил взгляд на постель со спящим ребенком, обнял ладонями голову Дианы и, утопая в волосах, притянул ее к своей груди. Она не противилась, положила руки на его плечи и растворилась в пылких объятиях. Заворочавшаяся во сне девочка отрезвила обеих.
     – Господи, она же может проснуться...
     Дживан, вкусивший пьянящий плод, не желал выпускать трепещущую в руках добычу, не испив до дна чашу сладострастия. Не разжимая объятий, он  прерывисто зашептал:
     – Идем, идем в мою конторку, она здесь рядом. На входе у ворот...
     Диана вопросительно вскинула глаза.
     Через некоторое время они оказались у неприметного вагончика, в каких обычно строители хранят свое имущество. Колеса с вагончика были демонтированы, так что «пузом» он покоился на «подушке» из насыпной земли. Дживан прикрыл обитую с наружи кровельным железом дверь и щелкнул выключателем. Помещение было обставлено строго: письменный стол тридцатых годов с грудой каких-то бумаг и телефоном, зашарпанное кресло, у зарешеченного окна раскладывающийся диван с побитыми углами и потертой обивкой.
     «Да, подруга... никуда, видать, от подсобок тебе не деться», – печально пронеслось в голове Дианы. Но страстные объятия тел, стремившиеся друг к другу, напрочь, в клочья разорвали весь этот невзрачный антураж. Теперь только он и она. Жаркое, учащенное  дыхание мужчины и неудержимые стоны женщины – сладость, зародившаяся где-то глубоко в чреве, неистово рвалась наружу...
      Диана, вскользь коснулась предназначения данной обители, игриво пожурив партнера. Закрыв глаза на прошлое, дала понять, что в будущем, прочих женщин она не потерпит.
     – Я всё знаю про ваши Арменские штучки.
     Дживан  понял, что имела в виду Диана под «Арменскими штучками», но промолчал.
   С той поры вагончик стал их прибежищем, – объятые страстью, скрываясь от посторонних глаз они частенько находили приют под его кровлей...


XVI

      Мигом преодолев бытхинский подъем, Андрей вошел в распахнутые ворота стройки, молча косясь на него, по территории расхаживали люди – кто в спецовке, кто по пояс раздетый, а кто одетый во все чистое и отглаженное. Андрей, не говоря ни слова, едва кивая для приличия головой, пересек двор и скрылся в подъезде. Войдя, он прошел в сторону кухни. За дверным стеклом маячила фигура Дианы, снуя между столом и плитою. На душе Андрея сделалось тепло. Он толкнул дверь. Диана, повернувшись, улыбнулась. Андрей подался, было, вперед, чтобы поцеловать ее в губы, но она с выражением на лице, мол: «Что ты, совсем не место и не время для подобных выражений чувств», – отвернулась, подставив щеку. То, как она это проделала, нисколько не омрачило настроения Андрея, наоборот, вселяло надежду, будя пылкое воображение. Приоткрыв дверь, держась за ручку, в проеме появился мужчина:
     – Дианочка, дорогая,  как с ужи... – он осекся, увидев Андрея, вошел и протянул для приветствия руку. Вежливо поздоровался, вскидывая брови на Диану.
     – Это Андрей – мой муж. А это – Дживан, начальник строителей, – лаконично, без лишних эмоций, представила Диана мужчин.
      Те, в свою очередь, вновь схватились за руки и, потрясая их, выражали симпатию  знакомству друг с другом. Дживан тут же пригласил своего нового друга к ужину по случаю отъезда хозяев квартиры из Нижневартовска. Диана же, пользуясь моментом, не преминула напомнить Дживану об обещании кровати для Андрея.
     – Сейчас все устроим, Дианочка, – Дживан засуетился, жестикулируя руками, – Андрей-джан, будь у себя на верху, а мои орлы сейчас все доставят. До ужина, дорогой!
     Диана, объяснив Андрею, где находится дочь, вручила ему ключ и отправила обустраиваться.
     Ложе Пономареву подтащили ну в точности такое же, как то, что недавно покоило его бесчувственное тело  в медвытрезвителе города Адлер – медицинская кушетка с деревянным изголовьем, обитая клеенкой: «Планида», – отметил про себя Андрей.
      Диана несколько раз вбегала в комнату, указывая, где взять ту или иную вещь. Наконец она зашла переодеться и уведомить Андрея, что все уже готово, столы накрыты, и что Дживан просил поторопиться. Андрей попытался протестовать, но Диана так сдвинула свои брови, что он мгновенно оставил все доводы. Переодеваясь, обнаженная до трусиков Диана стояла к Андрею спиной. Когда она, наклонялась, беря нужную ей вещь, грудь ее колыхалась налитой виноградной гроздью, лихорадя Андрея приливом желания.
    …За столом оживленно галдели. Лолиточка с подружкой в обществе Софьи Марковны что-то вылавливали в тарелках. Пономарев, обменявшись с дочерью поцелуями, кивнул головой женщине и в сопровождении Дианы проследовал к концу стола, где для них были оставлены места.
     – Мне придется часто бегать, поэтому сядем с краю, я сама попросила, – предупреждая возможный вопрос Андрея,  скороговоркой отрапортовала Диана.
   За столом Андрей оказался почти напротив Дживана, чему отчасти был рад: – «Хоть один знакомый...»  Дживан в свою очередь улыбнулся ему, и представил Андрея как супруга Дианы. Рядом слева оказался пожилой армянин, который понурым взглядом провожал его в первое утро на стройке. Теперь лицо его светилось радостью, он протянул Пономареву сложенную лодочкой правую руку, левой со стопочкой коснулся рюмки Андрея и, глядя в глаза, произнес:
     – За знакомство, ара!
     В тот вечер Диана абсолютно не контролировала Андрея в плане спиртного. Но Пономарев сам дал себе установку – выйти с честью из застолья, так безбожно искушающего обилием закусок и алкоголя. Благо, пример был рядом, наискосок. Дживан методично после каждого тоста отпивал глоток и ставил рюмку на место. На фоне всеобщего веселья уловки Андрея также оставались без внимания. Чем больше пили, тем больше возрастала симпатия Андрея к Дживану. Сквозь занавес общей болтовни Пономарев отмечал, что  оказываемые Налбадяном Диане знаки внимания несколько выходят за рамки служебных. Андрей, считая, что это плод его не совсем трезвого воображения и чрезмерной ревности, гнал от себя худые мысли. Тем более, что Дживан, как ему казалось, такой задушевный человек. Нет, вероломство исключается. Но, как бы там ни было, червь сомнения все-таки царапнул душу.
     По окончании ужина Андрей намеревался помочь Диане с посудой, но та отказалась, уверив, что  управится сама. Вверила ему ребенка и отослала наверх.
    Дживан молча, с упреком и ревностью во взгляде, встретил Диану, когда та, закончив дела по хозяйству, заглянула в комнату братьев Налбадян. Армена не было. Диана подошла к кровати, лежавший одетым Дживан приподнялся и сел. Она присела перед ним на корточки, положила голову на колени, обняла и негромко сказала, будто продолжая недавно прерванный разговор:
     –...В понедельник он уедет, потерпи немного. Знаешь, кроме жалости у меня к нему ничего не осталось...
     – Поэтому ты сейчас залезешь к нему в постель, кстати, которую я сам же ему и вручил.
     – Не хами, – Диана вскинула голову и отрывисто, с нотками раздражения, продолжила:  – Во-первых, ты сам предложил ему здесь жить, во-вторых, у него ребенок. А в-третьих, я сама решаю, к кому мне «лезть» в постель, и позволения ни у кого не прошу. 
    Она выпрямилась и пошла к выходу. Дживан пытался ее удержать, но Диана отстранила его руки. Это была их первая размолвка.
     Бархатная ночь и веселые голоса, слышавшиеся там и тут, не способствовали затворничеству. Убедившись, что ребенок безмятежно посапывает, Андрей, прихватив сигареты, спустился на первый этаж. Не обнаружив Диану на кухне, он щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету, затянулся, и вышел наружу. Небольшая группа людей – несколько мужчин и три девушки – расположились недалеко от подъезда, вокруг озаряющего лица всполохами пламени костерка.
    «Будто закрытие сезона в пионерском лагере», – отметил Андрей, как бы ненароком вглядываясь в лица сидящих у костра девиц. Дианы среди них не было. Светя глазом сигареты, он направился к одинокой сосне. Как завороженный, стоял Андрей очарованный блеском огней расстилающегося под обрывом внизу побережья.
     Пономарев обернулся, шурша песком, к нему приближался человек. В бейсболке с высокой тульей, седыми ровно постриженными усами. Подойдя к Андрею, он протянул руку и с сильным армянским акцентом произнес:
     – А, ара, привет! Что скучаешь, а-а-а? Не спится? – затем с едва уловимой иронией добавил: –  Жена там, наверное, ждет, а ты здесь скучаешь. Не смотри на меня так, ара, я Армен –  старший брат Дживана. Будем знакомы.
      Словоохотливый Армен расспросил, чем занимается Андрей, как жизнь в Ташкенте, и какие планы в Сочи. Пономарев с некоторой сдержанностью отвечал на вопросы, пытаясь поскорее избавиться от назойливого собеседника. Складывалось ощущение, что его специально удерживают этой болтовней. Промелькнувшая мысль побудили его к решительным действиям. Он распрощался и устремился к себе.
   Диана перед зеркальцем наносила на лицо  крем.
     – А где ты была? –  Взвинченный своими подозрениями спросил он. – Ни на улице, ни в кухне я тебя не нашел...
     – Я же тебя не спрашиваю, откуда явился ты? К Софье забегала, она же завтра уезжает, –  раздраженно парировала Диана.
    Андрей, не рискнувший вступать в перепалку, опасаясь последствий опрометчивых полемик, молча ретировался. Желание брало верх над личными амбициями, воображение, обгоняя события, рисовало радужные картины предстоящей ночи. Диана же, с еле скрываемым чувством обременяемого долга, всё так же, холодно и безучастно, позволила ему ублажить свою плоть, и мгновенно покинула ложе.
     На следующее утро, позавтракав, Диана, сославшись и на долг вежливости перед новой подругой, извинилась и попросила Андрея провести день с дочерью.
     – Сходите на пляж, пройдетесь по городу, Лолита уже ориентируется в Сочи, – положила ребенку ладонь на голову и добавила, – устрой ребенку праздник, она так редко с тобой общается.
     Собрав дочь для пляжа, и вооружив всякого рода напутствиями, выпроводила их.
    Попрощавшись с Настей, Лолита потянула отца к одинокой сосне, за которой, тянулся крутой спуск.
     – А мы с мамой всегда здесь спускаемся и поднимаемся, – заявила девочка  в ответ на опасения отца.
     – Ладно, спускаться – куда ни шло, а вот подниматься... было бы любопытно взглянуть, как твоя мама штурмует эти кручи, – поддерживая дочь, балагурил Пономарев.
     – Да, папочка, ты прав, это действительно любопытно. Недавно мы с мамой и дядей Дживаном ходили на пляж, потом пошли в ресторан, так наша мама так наелась, что дяде Дживану пришлось в гору толкать ее перед собой, упираясь в попу. Смешно? – с детской непосредственностью Лолита взирала на отца и от души хохотала.
     Пономарев мгновенно сник. Он представил и раскрасил картины, нарисованные детской наивностью. Тем не менее, ему не хотелось портить праздник девочке.
     Отдав должное солнцу и морю, слегка подрумянившись, гуляки устремились навстречу вечерним объятиям города. Прошвырнувшись по галерее и купив кое-какие безделушки, отец и дочь нырнули под сень зонтов одного из кафе, заказали шашлык, Лолите апельсиновый сок, а отцу пива. 
     Утолив голод с жадностью неандертальцев, только что забивших мамонта, дуэт перевел дух и, потягивая с наслаждением каждый свое, принялись изучать окружающих. «Ба, Сергей!», – удивился Андрей, увидев мужчину, непроизвольно скрывающего голову с глубокими залысинами за дородным торсом своей супруги. Пономарев направился к столику, за которым сидела чета. Подойдя, встряхнул Сергея за плечи и, не давая опомниться, воскликнул: 
     – Серега! Какими судьбами?! – Друзья обнялись.
      – Я, Андрюха, вроде, как отдыхаю здесь, – пытался ответить на шквал вопросов друга, Сергей. – У меня теща в Адлере, и каждый год, при наличии возможности, я со своей благоверной стараюсь отметиться в этом привольном крае.
     Естественно, тут же было выпито за встречу. Обменявшись координатами, друзья расстались, полагаясь на скорую встречу.
   Вернувшись на Бытху, возбужденный алкоголем, Андрей, с глубокой иронией обманутого человека, не преминул задать Диане терзавший его вопрос:
     – Как проходит вольтижировка?
     – Не поняла...
     – Как, говорю, джигиты управляются с лошадкой, какие выделывают сальто-мортале, коих я, славянская колода, видать, постичь не в силах? Чем он лучше меня, твой черножопый? Что, слаще или…? – Андрея понесло. В запале не отдавая себе отчета, Андрей выплеснул всё накипевшее, мешая очевидное с воображением.
     – Да ты пьян, – выслушав его до конца, спокойно заключила Диана. – Считаю, ниже своего достоинства оправдываться перед кем бы то ни было, особенно перед тобой. Но я отвечу. Только после того, что ты наплел, ко мне... ни на шаг.
     В уме Диана интенсивно выстраивала стратегию, сохранения своего морального обличия, защита принимала характер нападения.
     – Подумаешь, в компании работяг сходили к морю, тем более с нами была и Софья с дочерью. Посидели в кафе. Ну и что? Что здесь такого? – Диана, опустившая поход в ресторан в обществе Дживана, закамуфлировав его посиделками в кафе, теперь являла собой воплощение самой невинности. Уверенно блефуя, она перешла в эндшпиль. – Мало ли что могло показаться ребенку? Ну, помог «кто-то» из мужчин забраться в гору, ну и что?..   


XVII
   
     Утром, пока Диана занималась на кухне хозяйственными делами, Пономарев достал походную сумку, побросал в нее свои вещички, и, не прощаясь, покинул пределы стройки с твердым намерением больше сюда не возвращаться. Долго ехал окружной старой дорогой, мысленно переваривая свое настоящее положение. В Адлер прибыл около одиннадцати часов, что в понедельник вполне допускалось. Войдя в комнату, увидел спящего Родиона. Решив подшутить, просунул холодные руки под его живот. Реакция была мгновенной – сначала многоэтажный мат, затем, узнав своего друга, Родион растянулся в улыбке, пошарил рукой под раскладушкой и протянул Андрею откупоренную бутылку «Анапы». Пономарев скривился в гримасе, заслоняясь ладонью от бутылки.
     – Да не морщись ты, Андрюха,  смотри – какая цаца,  – отозвался Родион. – Я, вчера прибыл как огурчик. Петруха, откуда взял, туда и доставил. Хо-ро-ший мужик, отдохнули на славу! Сегодня с утречка перетерли с начальниками, – новым и старым – на счет материалов, как положено, всё по уму.
     – А где они, что ты такой раскрепощенный?
     – Оба погнали в Сочи, а нам приказано смиренно ждать, набираться сил и готовиться к разгрузке. Раз такое дело, – я юркнул через дорогу. Полагаю, небольшая «загрузка» ни в коей мере не повлияет на качество разгрузки, – осклабившись, скаламбурил Родион. – Так штэ-э-э, «мочи…», Андрюха.    
     Пономарев принял протянутую емкость. Сделав несколько глотков и расслабившись, Андрей с невеселым сарказмом поведал другу о своих худших подозрениях относительно Дианы, заверил товарища, что на Бытху он больше ни ногой. В подтверждение хлопнул ладонью свою багажную сумку и, обращаясь невесть к кому, добавил:
     – А эти пусть гуляют – пляжи, рестораны...
     Затем, как бы сбросив пелену мешающую ощущению реальности, бросил:
     – Поднимайся братэлла, чисти перышки, двинем сейчас к моему старому другу. Стрелять – так стрелять, гулять – так гулять...
     – Вот это по-нашему! – воскликнул Родион, соскакивая с постели.
     Дачу тещи Сергея найти не представляло особого труда. Центральная трасса вдоль побережья – и вот она тут. Прихватив по дороге литровую бутылку «Российской короны» и прибывая в самом наиприятнейшем расположении духа, друзья постучали в дощатую калитку под сенью склоненной пальмы. Седовласый мужчина лет семидесяти отворил калитку, поздоровался. Узнав о цели визитеров, проводил их в беседку, с трех сторон увитую плющом.  Облокотившись богатырскими руками о столешницу, прямо у входа за столом восседал Сергей, скребя вилкой по дну сковороды, он доедал остатки яичницы с колбасой. Рядом со сковородой стояли пивные бутылки – одна пустая, другая початая. За плечами колосса в глубине беседки – газовая плита с огромной кастрюлей, в которой что-то булькало и вырывалось паром из-под слегка приоткрытой крышки.
     – О-о-о! – басом затрубил Сергей, узнав своего приятеля. Обнялся через стол с Андреем, похлопывая его по плечам, затем пожал руку Родиона. Оттопырил пальцем принесенный гостями пакет, расплылся в улыбке и снова загудел:
    – Вот это я понимаю, –  вытянув на свет бутылку, продолжил,  – а то я здесь, понимаешь, пивком балуюсь.
     Тут же была наскоро приготовлена закуска из тех же самых яиц с картошечкой, салатик из свежих помидорчиков, ну и солененькие огурчики. Мария Дмитриевна, – теща Сергея, со знанием дела всё организовала в лучшем виде. Хозяева с удовольствием выпили за знакомство: жена Сергея Танюша, седовласый Степан Ильич, тесть Сергея, не погнушалась рюмочки и Мария Дмитриевна. За столом расспрашивали друг у друга, где и как живется, сравнивая и сопоставляя цены и заработки. Сокрушались, удивлялись и, как обычно, снова и снова пили «за все хорошее», не изменяя традициям русского люда, надеющегося на то, что  именно эта рюмка непременно даст им желаемые блага. Оставшись за столом втроем, приятели перешли к сокровенным разговорам, делясь личными проблемами.
     – Не в моих правилах копаться в чужом грязном белье, – выговаривал Сергей,  – но совет дельный я тебе дам, и никаких вопросов. Брось ты ее к ... матери и возвращайся в семью, вот тебе весь мой сказ. А теперь, за удачу!
      Покончив с застольем, троица направилась через дорогу в сторону моря, к пляжу. Больше к теме об отношениях мужчины и женщины не возвращались.
     Растянувшись на песке, и поглядывая в сторону кафе с праздно расположившимся людом за столиками, Родион философски с некоторой завистью заметил:
     – Почему-то одни люди созданы для того, чтобы отдыхать, а другие, чтобы пахать. Главное, как не старайся – честным путем никогда не преодолеешь этой границы...
     – Прости за банальность, но, как говорится – каждому свое. Может сейчас кто-то так же завидует тебе, глядя, как ты вялишься под солнцем, считая твою жизнь сплошным удовольствием.
    Родион заржал. Относительно себя, такие мысли его не посещали. Затем, обращаясь к новому другу, доверительно заявил:
     – Да, обидно, Серега! Пашешь, пашешь, а толку – во... – он сложил перед носом Сергея комбинацию из трех пальцев. – Наши «волкодавы», тоже на нас хорошо наживаются, а нам хрен на постном масле.
     – Хватит скулить, с волками жить – по-волчьи выть. Идем, пройдемся по этим самым кафешкам, наверняка им нужно где-то что-то намалевать, – хотя бы ту же самую вывеску с выпученными глазами. Что, не могем? Могем! Если что, и Серега, думаю подключиться, копейка лишняя не помешает. А Волковы подождут, какая плата – такая и работа, – распалившийся от солнца и выпитого, возмущенно чеканил Андрей.
     Сказано – сделано. Или Бог действительно покровительствует пьяным, или им просто улыбнулась удача, но их услуги оказались востребованными в первом же кафе, куда они забрели. Хозяин заведения «Огонек», – армянин, поверил им на слово. Не требуя лишних заверений, ознакомил с объемом работ, обговорили гонорар, и сроки выполнения. Немного помявшись, Пономарев, под прицелом красноречивых и недвусмысленных взглядов друзей, в качестве аванса попросил хозяина накрыть стол. Предложение было принято.
     – Вот и нас осчастливила фортуна, – слышались пьяные речи бражников, – сидим чин-чинарем!.. Всё в наших силах...
     Водка лилась рекой в прямом и переносном смысле. Родион, погрузившись в небытие, локтем зацепил бутылку, которая глухим шлепком разлетелась у подножия стола. Андрей еще о чем-то говорил с откуда-то появившейся Татьяной, – что-то доказывал Сергею, затем и сам погрузился в темноту.
     Вместе с супругой Сергею удалось выволочь два никаких тела из кафе, и оставить на побережье до протрезвления.
     Смеркалось. Очнувшись, Родион ничего, не видя перед собой, и не в состоянии встать на ноги, пополз по песку на четвереньках. То и дело, натыкаясь на водное препятствие, он панически не мог сообразить, на какой из островов и когда забросило его провидение.  Он сел в песок, обхватил голову руками и начал медленно пробиваться в темень своего рассудка. Вспомнил кабак, застолье, друзей... «А, Пономарев? Где Пономарев? Неужели бросил?..» Собрав силы, он вскочил на ноги и принялся метаться по побережью, как Бальтазар в поисках Ихтиандра.
     – Андрюха-а-а! Андрей! Где ты?
     Но лишь накатывающиеся на берег, волны, нежно ласкающие прибрежный песок, отвечали ему  своим плеском. То тут, то там раздавались смешки, адресованные снующему по берегу, взъерошенному чудищу. Родион сел на песок, сокрушенный мрачными мыслями. Вдруг, в свете вспыхнувших фонарей, выхвативших добрый кусок пляжа, он заметил знакомый профиль. Острый нос с торчащей вверх бородой свидетельствовали тому, что тело без сомнения принадлежит его другу.
     – Андрюха, ты? Ну, слава богу, не бросил-таки скотина, – с какой-то теплой радостью обретения утраченного, Родион устремился к  приятелю.
    Пономарев, как не странно, быстро пришел в себя. Мгновенно сориентировавшись, подавляя зевоту выдавил: 
     – На недельке необходимо сдать «аре» работу...
     Расположившись на корточках у водной кромки, подставив лица прохладе, горемыки закурили. Глыбой надвинувшаяся тень раскатисто издала нечто, подобное восторгу. Сергей потрепал вновь обретенных товарищей и присоединился сам.
     – Так, возражений не принимаю, идем ко мне. Куда вы ночью поплететесь? До первого «лунохода»? Они здесь частенько шастают, а вы для них сейчас такой лакомый кусок, – Сергей сощурился, намекая на недавнюю историю с вытрезвителем. – У меня перекусим, у тещи самогончик отольем, перекинемся в картишки, может малость, прикорнете, а там, утречком с божьей помощью двинете до своего переговорного... Окей?
     –  Семь бед – один ответ. Завтра разберемся, – вперед Родя!
    Хозяева уже почивали. Сергей, тихо отворив калитку, провел гостей в беседку. Наполнил рюмочки самогоном, взяв миску, нырнул в кастрюлю, что-то там поковырял ножом, затем водрузил на стол груду мяса. Закусывали по-восточному – руками из общей чашки. Играли в карты, пили мало, больше ели, так что Сергею периодически приходилось тревожить крышку кастрюли. Спать не хотелось, с первой зарей гости, поблагодарив хозяина, встали из-за стола.
     – Серега, а чем ты нас потчевал? – не удержался Андрей от вопроса.
     – А ты взгляни, – он поднял крышку кастрюли.
     На Андрея скалилась огромная бесформенная свиная голова, – ни ушей, ни носа.
     – Что это?
     – Несостоявшийся тещин холодец. Так что сегодня все отгребем по полной программе. – Сергей, рассмеялся приглушенным баском, и, пожелав друзьям удачи, проводил за ворота.
         

XVIII

     Дмитрий, поздоровавшись с гулёнами, лишь поиграл желваками, но наставлений читать не стал. Ягода все так же безнадежно взмахнул руками, выражая: «А, в общем, это уже не мое дело, так что, как знаете...». 
     Разобрались с привезенными материалами, каждый приступил к работе, почти не общаясь между собой. Подвязавшись под оформление кафе, Андрей и Родион ещё вечерами малевали рекламу для кафе. В субботу все было готово. Окрыленные предвкушением побочного гонорара, в воскресенье, прихватив все необходимое, друзья отправились поставить последний штрих в своей работе. Ликующих подрядчиков хозяин встретил никак. Объяснил, что куда разместить, где что подкрасить, и, как ни в чем небывало, занялся своими делами.
     Покончив с работой, они отправились за расчетом. 
     – Подождите, скоро будет, – на вопрос недоумевающих  друзей по поводу исчезновения главы заведения, ответила заведующая залом – жена патрона.
     – Так всегда, как работа закончена – так хозяин куда-то исчезает,  падлюка, – сетовал Родион на закономерность этого несправедливого мира. – А вот, хрен тебе, будем ждать, да, Андрюх?
     Андрей, молча, кивнул головой.
     – Нэ поньял, а ви что ждьёте? – вопросом, как кистеню, оглоушил друзей появившийся хозяин кафе. Теперь он был очень эмоционален.
     – Рассчитаться бы надо, братан, – невозмутимо ответил Андрей.
     – Ви что, ахринэли, да-а? – брюзжал армянин, едва управляя перекосившимся в судороге ртом. Он выпятил ладонь и конвульсивно принялся загибать свои пухлые пальцы:
     – А корейка, а индюшка, а четыре бутилка водка, адин разбили, а-а-а? А салаты, а шашлик, и шампанское для дами! Это что, нычего не стоит, а-а-а? Я нэ гандон, чтоби вешать на пьяных, а-а-а... ара?!
     Друзья переглянулись, почесывая наморщенные лбы: «Да, на правду очень похоже...»
     – Ладно, брат, все может быть. Мы не совсем всё помним, но у нас и в мыслях не было усомниться в твоей порядочности, спасибо за все, – Андрей примирительно протянул армянину руку. Тот ответил на пожатие.
     – Ну а теперь, как говорят у нас на родине, чтобы все было «тинчлик», то есть мирно, ссуди нам бутылочку водочки, и, поблагодарив друг друга, без злобы мирно расстанемся.
     Хозяин, сменив гнев на милость, исполнил просьбу Андрея.
     Вскоре друзья стучались в калитку под пальмой. За столом в беседке, как в театральной сцене, собрались все те же, не считая кастрюли. Ребята, выставив бутылку, пояснили, чему приурочен визит. Теща Сергея лукаво взглянула на гостей, но ничего не сказала. Видать, зять отгреб свое за изуверство над хавроньей. Сидели недолго, Андрею и Родиону нужно было готовиться к предстоящему трудовому дню.         
     Три недели рвал сердце Андрей в добровольном изгнании, мысленно уносясь на бытхинскую стройку, прокручивая самые невероятные предположения касаемо Дианы. То один, то другой абреки примерялись на роль ее хахалей. Он припоминал мельчайшие детали в отношениях Дианы с предполагаемым типом. В этот ряд встраивались и Дживан и Мирон, и даже молодежь, врезавшаяся в сознание Пономарева своей статью... Что поделаешь, так уж устроен человек, снедаемый ревностью – барахтается в хаосе мирка своей пассии. Как известно, – в подобном случае даже пень становится предметом ревности. Как не тасовал Андрей колоду претендентов в любовники Дианы – на первое место всегда выпадал Дживан...   
     Незаметно кончилось лето. Осень ткала свой багрово-золотистый ковер, устилая цветные плиты адлерских тротуаров причудливым узором. Андрей стал чрезмерно замкнутым, почти ни с кем не общался. После работы долгими вечерами бесцельно бродил по улицам Адлера. Иногда выруливал на побережье, поеживаясь от холодного ветра с моря, с наслаждением подставлял лицо брызгам, срывающимся с белоснежных гребней волн. Жалобное курлыканье чаек навевало мысли о доме – гнезде, оставленном в далеком Ташкенте, под крышей которого, как теперь казалось, было тепло и безмятежно. Хотелось ринуться туда, раскинуть руки, сгрести в кучу брошенное семейство, согреть их теплом своих чувств, и самому отогреться в их бесконечной всепрощающей любви. Как-то поддавшись эйфории, позвонил домой, сам не ведая, для чего: то ли излить свою душу, то ли попросить прощения или сказать, как сильно он их любит...  А может, просто напомнить о себе, что он еще жив и очень нуждается в них. Трубку подняла дочь. Он слышал ее теплый участливый голос, выражающий неподдельный интерес к его теперешней жизни, но сам лишь лаконично спросил: Как дела? Как мать? Все ли здоровы?
     Несколько раз забредал к Сергею, иногда оставался у него на ночлег. Ему стелили постель во дворе на кровати, подле окон комнаты четы. Видя, как Андрей страдает, Татьяна сочувствовала ему, –  одинокому, кутающемуся от холода...
     Сергей же благодушно подтрунивал над его смятением, воздерживаясь от каких-либо советов: «Ты, дяденька взрослый, определяйся сам...».
 

XIX
    
     В воскресенье выдалась прекрасная погода, по-осеннему ласково светило солнце, незаметно скользя по лазурному своду. Пономарев до обеда мысленно боролся с собой: «Нет, не поеду, всё – отрезал, так отрезал! А может, я не прав? Не разобравшись толком, опрокинул ушат с помоями на бедную женщину. А она, может, ни сном, ни духом... Нет, нет! Между ней и Дживаном явно существует какая-то связь. А может, я все-таки заблуждаюсь?». Вконец измучившись, устав строить предположения и опровергать их, Андрей сел в автобус и помчался в Сочи.
     Бытха, как обычно в выходной, была немноголюдна. Многие армяне, принарядившись, ушли в город. На стройке оставалось несколько человек – те, кому уже не хотелось никуда идти, и те, кто не хотел рисковать, быть задержанным без регистрации.
     Диана, приготовив обед и покушав вместе с дочерью, отпустила ее к дяде Армену смотреть телевизор, а сама, помыв посуду, принялась хлопотать по кухне.
     Нарочито крадучись, Дживан приоткрыл дверь и проскользнул в кухню, обнял Диану сзади, привлек к себе и, прильнув лицом к ее шее, принялся нежно целовать ее. Диана, привыкшая к любовным играм Дживана, слегка откинула голову с прибранными вверх  волосами и, принимая ласки,  кокетливо шептала:
     – А вдруг сейчас заявится Андрей?
     – Слушай, ахчи! – Нарочно по-кавказски, игриво возмущался Дживан. – Твой Андрей уже месяц не появляется на Бытхе, тем более – сегодня воскресенье, а он, если и приезжает, то, как мне помнится, только по субботним вечерам, а ты... Андрей, Андрей. Договоришься ты у меня... зарежу твоего Андрея, и будешь всецело принадлежать только мне!
    Диана рассмеялась и, подыгрывая Налбадяну, с акцентом отвечала:
     – Это еще вопрос, кто кого зарежет?! – Затем серьезно добавила: – Ты не думай, он с вида такой спокойный, это тигр в клетке. Если что узнает о наших отношениях, разнесет эту вашу армянскую богадельню в пух и прах.
     – Да-а-а... напугала, так напугала! Идем, пока я весь трепещу от страха, поваляемся в твоей кровати, говорят, страх придает особую остроту в страсти...
     Насладившись друг другом, прибывая в легкой истоме, любовники, не стыдясь своих обнаженных тел, распластались на постели. Вдруг на лестнице раздался детский восторженный говорок и грузные шаги поднимающегося вверх человека. Диана встрепенулась, прижала палец к губам и сделала знак Дживану подобрать свои вещи и укрыться на балконе. Оконный проем двери был наглухо зашторен обоями. Так что, Налбадян мог чувствовать себя там в полной безопасности. Не успела Диана щелкнуть шпингалетом, как в дверь постучали.
     – Кто там? – сонным голосом спросила Диана.
     – Я...
      Диана откинула крючок и стремглав юркнула в постель, укрывшись покрывалом.
      Андрей вошел в комнату, Лолита проскочила к маме, чмокнула ее в лоб, и убежала восвояси к дяде Армену. Андрей присел на краешек постели, Диана, как показалось Андрею, с каким-то вожделением взирала на него. Андрей, поощряемый ее взглядом,  медленно стал высвобождать тело Дианы из-под покрывала. Обнажив белую мраморную грудь с едва заметными голубыми прожилками, Андрей потянулся губами... Она натянула покрывало и, взяв его руку в свою, прошептала:
       – Иди, ополоснись с дороги, вода в баке за день прогрелась, а я тебя подожду...
     Пономарев, крайне удивленный таким приемом, взял белье и стремглав помчался во двор.  Душа ликовала. От предыдущей размолвки не осталось и тени следа: «Она меня простила, мы снова вместе, как прежде...».
      Через некоторое время дверь в душевую отворилась, и на пороге появился Дживан.
     – А, Андрей, привет! Что дорогой, так давно тебя не видно, а-а-а? Загулял, наверное...
      Устроился в соседней кабинке и, как ни в чем не бывало, гнусавя армянскую мелодию, наслаждался теплыми ласкающими струями.
     Пономареву было не до него, – его снедало покоящееся под покрывалом тело Дианы. Гикнув Дживану «До встречи», Андрей устремился, перепрыгивая ступени лестницы, к заветной двери. Вбежав, осекся. Диана уже убрала постель и приводила себя в порядок. На его немой вопрос, игриво посулила: «Все будет вечером...»
       «Ну, стерва, опять облом»...
      Вечером, как не странно, Диана сдержала свое обещание.
     – Я уж сама собиралась ехать в Адлер…
     – Соскучилась, милая, а я, знаешь, как я скучал? Все! Никогда больше не буду оставлять тебя так надолго... – Андрей впился в щеку Дианы.
     – Да, я к тому, – окатив, будто ведром холодной воды, не разделяя эмоций Андрея, продолжала Диана, – в среду я улетаю в Ташкент, билет уже на руках. Так что тебе придется пару недель побыть с Лолитой в Адлере, на твоей, как ее, Господи... телефонной станции, – не утруждая себя объяснениями, заключила Диана.
      Во вторник вечером, не отступая от принятых традиций, в честь отъезда на стройке Диане были устроены проводы. Стол, накрытый виновницей торжества, был великолепен – среди всевозможных салатов и напитков как и подобает на востоке, красовался плов. Горцы с восхищением отправляли в рот ложки дымящегося золотистого риса, перемеженного кусочками тающего мяса, сдобренного зирой и другими восточными приправами, в изумлении покачивали головами и поднимали нескончаемые тосты за здоровье поварихи. Сокрушаясь при этом, как они, переживут такое длительное ее отсутствие.
     Андрей пил мало, отпивал немного из рюмки и ставил на место. Знал – утром чуть свет нужно будет отвезти в аэропорт чемодан, сдать в багаж, и поспеть на работу. Диана с дочерью намеревалась прибыть в порт к началу регистрации билетов на рейс.
     После застолья, Дживан, не принимая никаких возражений со стороны Дианы, дал указание своим джигитам прибрать со стола и вымыть посуду. Однако, как показалось Андрею, не без иронии добавил, мол, перед дальней дорогой мужу с женой необходимо попрощаться. Диана лишь зыркнула на него, не сказав ни слова, поднялась из-за стола и гордо удалилась в свои «апартаменты». А утром чуть свет всучила Андрею чемодан и отправила с богом.
     На улице сплошной стеной лил дождь. Андрей взгромоздил чемодан на плечи, прикрыв им голову, и широко расставляя ноги, чтобы не поскользнуться, пошагал через колдобины строительного двора. Выйдя к дороге, а точнее, к руслу стремительно несущегося потока, вступил в ледяную воду, сгорбившись под тяжестью ноши и стараясь выбирать место для опоры ног, стал спускаться вниз. Ему было больно смотреть на себя со стороны. «Почему всегда связанный какими-то чертовыми обязательствами, он попадает во всякие переделки? Вот и сейчас, с чемоданом на горбу, под проливным дождем, куда-то бредет, да еще в такую рань. Даже собак не видно. В самом деле, почему в такую рань? Самолет-то вылетает в шестом часу вечера», – Андрей снова мысленно возвращался в только что покинутую комнату, видит как Дживан, убедившийся в отсутствии соперника, входит к Диане, вползает к ней в постель, ведь ему тоже нужно «попрощаться»...
     От разыгравшегося воображения кровь стучит в висках. Хочется зашвырнуть, этот чертов чемодан, ворваться в обитель порока, вцепиться в горла счастливых любовников... нет, не из ревности, измену он переживет, а во имя поруганного самолюбия. «Они там, в пылких объятиях, наверняка потешаются над ним, восхищаясь своим хитроумием и изобретательностью...». Борясь с навязчивым воображением, Андрей пытался успокоить себя.  «Так можно додуматься черт знает до чего»,  – он стиснул зубы и продолжил путь.
      – О, Андрюха! Пришел всё-таки проводить друга! – Раздался зычный голос Сергея, выплывающего из автобуса, как самовар, блестя лоснящимся лицом и курясь испарениями тещиного самогона. – А ты, что, тоже летишь? – Указывая на чемодан, восторженно воскликнул он.  – Вот угодил, так угодил!
     – Нет, Серега, что ты, мне, как медному котелку, еще звенеть и звенеть, а это чемодан Дианы. Она летит, а я вот стою, дожидаюсь, вскоре должна подъехать.
     – Жаль, но ничего, всё равно своя компания, и Танюхе будет с кем поболтать, – Сергей сощурился и подтянув супругу к себе, многозначительно добавил: «Они же давние подруги...»
     Вскоре подъехала Диана с ребенком. Взрослые театрально расцеловались, выражая несказанный восторг.
     У стойки регистрации Сергей намекнул Андрею на буфет, украдкой показывая на горло. Пономарев, криво улыбнувшись, покачал головой, указывая на Лолиту:
     – Теперь на моем попечении ребенок, так что, прости брат, ни-ни.
     Распрощавшись с дочерью и отдав последние указания, Диана мельком подставила Андрею щеку для поцелуя, затем быстро зашагала в сторону таможенного поста. Сергей, пожав другу руку и пожелав на прощанье успехов, подхватил свою женушку и устремился вслед за Дианой.
     Было еще не поздно. Отец с дочерью побродили немного по городу, затем присели за столик в небольшом кафе, чтобы выпить кока-колы и полакомиться мороженым. Пономарев, как-то исподволь, чтобы не насторожить ребенка относительно добропорядочности матери, подбирался к  волнующему его вопросу:
     – А кто вас провожал? Наверное, опять всей гурьбой армянские дядьки?
     – Нет, что ты папочка, они же все работают. Нас провожал только дядя Дживан. Он поцеловал меня вот сюда, – пухленький пальчик Лолиты коснулся ямочки на щечке, – а мамочку поцеловал в губки и попросил, чтобы она скорее возвращалась. Ну и правильно. Что они сами-то наварят? 
               

XX

       В самолете Сергей усадил Диану рядом со своей женой, сам устроился в кресле позади. Приняв на себя обязательства предусмотрительного кавалера, Сергей, ловко извлек из бокового кармана пиджака плоскую бутылочку французского коньяка и разлил  прозрачную, чайного цвета жидкость по пластмассовым стаканчикам. Прикрыв глаза, и поворачивая носом из стороны в сторону, он наслаждался ароматом, исходящим от заморского фетиша, воздавая хвалу себе за неусыпную сообразительность и фирме “Duty Free” за неисчерпаемо богатый ассортимент. Кротко поклонившись, он предложил дамам вкусить, те охотно приняли предложение и, оставив свою трескотню, выпили «За счастливую дорогу». Даже Диана, поступившись своими, правилами осушила посуду до дна.
     «Теперь всё в ажуре, их двое, и нас двое, весьма импонирующих друг другу...», – резюмировал Сергей, подмигнул бутылке, чокнувшись с ней, принялся не торопясь потягивать содержимое.
     Возбужденная алкоголем Диана, не замечая, что говорит достаточно громко, изливала душу своей давней приятельнице. Та внимательно слушала, иногда покачивала головой, округляла глаза, поражаясь ее нецензурной лексике. Сергей, вальяжно расположившийся в кресле, волей-неволей стал свидетелем откровений Дианы. Честно говоря, он не был обескуражен проникновением в чужие секреты, наоборот, ему было интересно знать, какими чувствами руководствуются, и по каким причинам эти очаровательные создания венчают головы своих спутников столь изумительной прелестью, которую в народе величают лаконичным, но емким словом «рога».
      В череде ее любовных интриг Сергея поразила молниеносная сообразительность и умение хладнокровно владеть ситуацией. С ухмылкой он отнесся к эпизоду, когда Диана разрулила обстановку, отправив одного на балкон, другого в душ.
     Диана распалялась, рассказывала Татьяне об обуревающих ее желаниях. Сейчас она, кажется, любит Дживана, но не может забыть и Ризо. Теперь вот мчится в Ташкент, чтобы разобраться в своих чувствах...
     – А как же Андрей? – заметила Татьяна, –  он страдает.
     – Андрей? Андрей  уже давно отрезанный ломоть. Хочется ему пресмыкаться ну и ... с ним.
     ...Неожиданный приезд дочери вызвал испуг у матери Дианы, поскольку та заявилась одна. Диана, как обычно, немногословно развеяла шквал материнских страхов. Пояснив, что ребенок находится под присмотром отца, а сама она, мол, приехала за зимними вещами, к тому же будет не лишним сравнить цены сочинского и местного рынков, и, если овчинка стоит выделки – прикупить кое-какое шмотье китайского ширпотреба для продажи в Сочи. Так сказать, помимо основной работы организовать небольшой бизнес. А первые клиенты уже есть, дескать, «хачики» со стройки, и сфера обслуживания близ лежащих торговых точек.
     Напрочь отбросив бытхинский распорядок, Диана почти до обеда нежилась в постели. Как было приятно, не обременяя себя никакими обязанностями, подняться с постели, зная, что заботливая мама уже приготовила что-то вкусненькое для своего чадушки, как некогда в детстве.
     Ближе к вечеру Диана сообщила матери, что созвонилась с Мариной, и, сославшись на то, что они обе  соскучились,  отправилась к подруге, бросив у дверей, что, возможно, останется на ночь...
     Сама же, снедаемая предвкушением встречи с давней пассией, устремилась в «Дигорию», Ризо в кабинете не оказалось. Случайно подвернувшаяся официантка, смерив Диану взглядом с головы до ног, криво ухмыльнулась и посоветовала поискать шефа в красном зале. «Не прошло и полгода моего отсутствия, как эти стервы распустили хвосты, смотри-ка-ся, уже рожи кривят. Подождите, хоть на пару недель, но я наведу здесь порядок», – прошипела Диана, отправляясь в клетушку, так называемый красный зал.
     В зале царил полумрак. Окна прикрывали розовые портьеры, на стенах небольшие бра струили мягкий свет вдоль драпировки из красного велюра, на покрытых красной скатертью столиках мерцали электрические свечи. Войдя, она огляделась, в зале не было почти никого, исключая трех, оживленно беседовавших между собой мужчин. В углу, у портьеры за столиком Диана различила знакомую фигуру Ризо, сидевшего спиной к выходу. Напротив него восседала блондинка с прямыми ниспадающими чуть ниже плеч волосами. Из-под прикрывающей брови челки хлопали густо накрашенные ресницы. Не без жеманства она что-то ковыряла вилкой в тарелке, пригубляя фужер с красным вином. Диана сразу ринулась в бой. Подойдя к столику, положила руку  на плечо Ризо и пролепетала в ушко:
     – Как дела, дорогой? Вижу, не скучаешь без меня, – бросив при этом испепеляющий взгляд на девушку.
     – А, Дианочка, дорогая, – привстав со стула, Ризо чмокнул ее в щечку. – Как отдохнула? – Затем, взглянув на сконфузившуюся девицу, неожиданно для Дианы, выпалил:
     – Это наша официантка, Диана. Прибыла из отпуска, а это Мила – наша почетная гостя.
     Обернувшись при этом к Диане, полосонул ее колючим взглядом, давая понять, что дальнейшее пребывание ее у стола неуместно, потом мягко произнес:
     – Подожди меня в кабинете, я скоро освобожусь, там и решим все твои проблемы.
     Диана, обескураженная таким поведением, вопреки своему взрывному характеру, возмущаться не стала. Проглотив горький ком, вышла с твердым намерением дождаться объяснений Ризо: «Так вот, почему эта стерва официантка так нагло осклабилась. Пойди, мол, взгляни, все мы через это прошли, не ты первая, не ты последняя».
     В скором времени  в кабинет вошел  Ризо. Диана  исподлобья, молча взирала на него.
     – Ну что ты, Дианочка так смотришь? Прости, что пришлось назвать тебя официанткой. У меня не было другого выхода. Это дочь одного высокопоставленного лица, от которого не в малой мере зависит наше заведение. Тем более, она хорошо знает мою жену, а ты тут с ласками... и как бы я объяснил ей наши с тобой отношения? Я и так сомневаюсь, поверила ли она, ведь ты такая красавица, – Ризо нежно обнял Диану и привлек к себе.
     – Ох, и врать же ты мастер!
     Диана сделала вид, что поверила ему.
     – Смотри, если что узнаю, больше меня не увидишь!
    Жены при данных взаимоотношениях в учет не брались.
     – Я просто уйду, – продолжила Диана. – Предпочитаю, чтобы врали только где-то  в одном месте.
     – На тебя посмотреть,  так ты просто святая. Неужели там, – Ризо потянул вверх подбородок, –  ты всё это время хранила мне верность. Не поверю.
     – Ой, думай, как знаешь, я перед тобой исповедоваться не собираюсь. Но тебя предупредила...
     Несмотря на резкость обличений, каждый из любовников все-таки боялся преступить грань, ведущую к разрыву. В итоге – в чем и заключался истинный смысл их встречи – плотские чувства взяли верх, напрочь размывая возможные грешки каждого в прошлом. Реальным было настоящее. Если бы кто-то в это время оказался в кабинете Ризо, стал бы свидетелем всхлипов сладострастия, доносившихся из-за тонкой перегородки подсобки, где тела с особым усердием доказывали друг другу о взаимной приязни...
     От ужина, предложенного Ризо, Диана отказалась – еще не успела померкнуть картина застолья, только что представшая ее взору. Ризо отвез Диану домой. Прощаясь, он выразил желание встречаться где-нибудь на нейтральной территории.
     – Понимаешь, неудобно...  суета... да и тебе зачем там лишний раз светиться? Может, опять у Марины?
     «Раньше тебя ничего не смущало, кобель. Ну, ну...»
     Вслух же сказала:
     – Ладно,  чао, если  что определится, я тебе позвоню.
     Марина с охотой вызвалась в добровольные помощники по бизнесу. Целыми днями они мотались по вещевым рынкам. Домой возвращались никакие, с высунутыми до плеч языками. Диана как бы между делом намекнула подруге по поводу ключей. Та уверила:
     – Ради бога, надо  – так надо. Ты же теперь у нас гостья. В общем, как только – так сразу.
     В ежедневной суете пролетали дни: то рынок, то покупка билетов в обратный путь... 
     Регулярно через день звонил Андрей, давал трубку Лолите, поболтать с мамой и бабулей. Диана с Андреем говорила сухо, интересуясь только дочерью. Сообщила номер рейса и день прилета.
      Все бытовые дела, казалось, были решены. Два объемных баула в виде клетчатых синтетических сумок стояли в углу, ожидая своего часа. Ризо все эти дни о себе не заявлял. Диана тоже ему не звонила, откладывая встречу со дня на день.
      Как-то вечерком Диана, несмотря на настоятельные увещания Ризо не встречаться на работе, отправилась в «Дигорию». На стоянке она не обнаружила его машины. «Значит, нечего переться в этот гадюшник, раз его там нет, можно подождать у соседей». Устроилась в кафе, через дорогу, за столиком под широкой полосатой маркизой, заказала чашечку кофе и погрузилась в бархатистые объятия осеннего ташкентского вечера. Мысли тягучей патокой медленно проплывали в ее голове, то унося ее куда-то вдаль, к холмисто-скалистому побережью Черного моря, то вновь возвращая в окружающую реальность.
     Автомобиль Ризо не появлялся. Мысли, теперь обратившись гадами, стали жалить душу. Одна длинная черная, извиваясь, норовила впиться в сердце. «Ладно, дорогой, я намерена испить эту чашу до дна, какой бы горькой она не была. Бог терпением не обидел. Подождем...».
     Стало смеркаться, когда Диана заметила, как «девятка» цвета мокрого асфальта лихо подкатила к порталу «Дигории». Это был автомобиль Ризо. Хозяин вышел из машины и, обойдя ее со стороны капота, открыл переднюю дверцу, и, наклонившись, помог даме выйти. Та, крепко обвила его шею и, притянув голову Ризо к своему лицу, впилась в его губы. Диана узнала в женщине блондинку, ранее встреченную в ресторане Ризо. «Я в этом не сомневалась, почетная гостья. Так, так... сегодня как раз четверг», – саркастически усмехнулась Диана, рассчиталась с официанткой и, вскинув голову, зашагала прочь, считая ниже своего достоинства вступать в  разборки с недостойным ее чувств мужчиной.               
               

XXI

       – Кушай, кушай свое пирожное, станешь еще слаще. Вот приедем в Ташкент, познакомлю тебя со своим Лешкой, а там глядишь, и сосватаю, – голубком ворковал Родион, подливая в стакан Лолиты апельсиновый сок.
       – Нет, не получится, – откровенно сокрушалась девочка, – мне еще надо в школу...
       – Да перестань ты  морочить голову ребенку своими глупыми разговорами.
       – Глупыми? Какие есть. Сам-то и таких слов не скажешь, а с ребенком нужно общаться.
       – Ладно уж, без внимания, мама примчится, наверстает. Верно, доченька?
     Девочка утвердительно кивнула кудряшками.
     – И когда она прилетает? – спросил Дмитрий.
     – Послезавтра вечером, а что?
     – Халтурка наклевывается. Армяне недалеко магазин открывают. Подвесить потолок нужно и пол выстлать гранитом. Материалы у них есть, с нас только работа. – Два-три дня  – решат с авансом. Беремся?
     – Мы от работы никогда не бегаем, – ухмыльнулся Родион, вывернув ладони натруженных рук.
     – Значит, договорились? 
    
     Пономарев встретил Диану в аэропорту и со всеми ее сумками доставил к воротам бытхинской стройки. Армяне, как говорится, «шумною толпою» встретили свою долгожданную кухарку. Каждый встречный выказать ей восхищенные знаки внимание. Дживан шагнув на встречу, пожал Андрею руку. Диана вскользь коснулась своей щекой щеки Дживана. Это был верный психологический ход, адресованный Андрею на случай, если он обращался с расспросами к дочери. «Какие поцелуи? Просто дружеские отношения...». Дживан, зардевшись, переключил внимание на Лолиту, уйдя из-под прицельного взгляда Андрея. Мирон из оконного проема, замахнувшись на арию, дон Гуана – заменив донну Анну на Диану, пропел несколько строф. Армен, гортанным акцентом, также выразил свою радость. Даже «новенький», с ведрами в руках, временно замещавший кашевара, просиял счастливой улыбкой, угадав в лице Дианы свою избавительницу.
     Сославшись на дорожную усталость, уговорам Андрея, Диана отказала. Он нервно ёрзал всю ночь, скрипя своим аскетическим ложем, часто поднимался курить. Утром он оделся, разбудил Диану, сообщив, что помимо основной работы намечается «халтура», поэтому неизвестно, когда он объявится. Диана, было, засуетилась на счет завтрака, но он ее остановил, заверив, что перекусит в Адлере.
     Пожелав друг другу удачи, они расстались.
     Бригада ощущала свою монолитность, это проявлялось в работе, в обсуждении общих задач...  Дмитрий старался распределить работу так, чтобы каждый мог максимально применить свои способности.         
     Декабрь сек дождями, переходящими в мокрый липкий снег, чаще объявляли о штормовых угрозах.
      В магазине была уложена последняя гранитная плитка. Окрыленные полученной зарплатой орлы строили ближайшие планы. Чуть раньше на переговорном узле связи тоже был завершен первый этап работы. Наступил предновогодний штиль.
     Родион решил смотаться в Ташкент.
     – По сынишке соскучился, маму давно не видел, –  вуалировал он истинную причину.
     Дмитрий сообщил, что пока затишье – он двинет в Сочи, налаживать бизнес. К тому же, вскоре должна приехать подруга...    
     – Ну, а я на Бытху, – сказал Понамарев, –  там, наверное, и Новый Год встречу, как говорится, в кругу семьи.
     – На том и решили. В Адлере встретимся во второй половине января нового года. Кстати, чуть не забыл, – спохватился Дмитрий, – армяне дальнейший проект утвердили. Говорят поедут в Москву прояснить на счет бабла. Так что есть надежда быть при деле, пока связисты будут чухаться.
      Со дня приезда Дианы из Ташкента Пономарев лишь раз поздним воскресным вечером, удосужился навестить свое семейство. Умышленно проехал экспрессом до сочинского вокзала, оттуда, не торопясь, шурша опавшей листвой, пешком через весь город пошел к стройке. Ему хотелось как можно позже оказаться на месте, чтобы застать врасплох жизнь «бургундского двора», лично проникнуть в тайну, которая ни днем, ни ночью не давал ему покоя.
      Спланированная Пономаревым операция оказалась безрезультатной. Диана, как и подобает заботливой матери, укладывала ребенка спать. Правда, всё было относительно:  вернись он позже, мог бы застать совсем другую картину. Вопрос оставался...         
     В этот раз Андрей отказался от образа печального рыцаря. Повода для грусти вроде не было. Как-никак предстояли каникулы, хоть и вынужденные. Карман позволял пережить временное безделье.
      Накупив по дороге сладостей и не забыв бутылочку ликера, он в самом лучшем расположении духа предстал перед своими девочками. Диана на его каникулы никак не отреагировала, лишь слегка вздернула бровь. Лолита же была безмерно рада, наконец-то ей выпало счастье побыть с папой.
      От предложения посидеть в кафе Диана отказалась. Она сетовала, что часть привезенных из Ташкента вещей как сумела «втюхала» строителям, а остальную  предлагает продавщицам местных магазинов почти по закупочной цене или ниже, здесь своего китайского барахла валом. Так что, бизнес, мол, накрылся.
     – Не обижайся, – видя, кислую мину Андрея, пояснила Диана, –  мне действительно некогда. А ты  на неделе займись билетами. Пока деньги есть – нужно Лолиту отвезти в Ташкент, нечего ей здесь зиму куковать в холоде да грязи.
     – Ташкент, так Ташкент, – понимая безысходность своего положения, отмахнулся Андрей. «Вот тебе и денежки, вылетевшие в трубу, и способ устранения навязчивого третьего лица. Ловко, ох ловко заворачиваешь, подруга. Гуляй армянская братва, – потешайся над русским пентюхом...»
               

XXII
   
     До вылета оставалось немногим более двух недель. Пономарев съездил в Адлер, но Родиона уже не застал, тот поездом отбыл в Ташкент.
     – Обещался в январе быть. – заверил Казаченко. – Сам-то как?
     – Лечу в Ташкент, билет уже на руках. Дочь отвезу бабуле. В январе тоже назад.
     – Вернешься – заезжай. Помню, ты говорил о декоративной композиции для нашего узла.
     – Я думал, вы давно забыли. Неплохо было бы установить трехмерную штукенцию посреди зала...
     – Эскиз желательно выполнить в объеме, а то нашим тупоголовым всё надо пощупать. Глядишь, и Церетели заткнем за пояс, – Николай Петрович раскатисто рассмеялся. – Видел, какой он тут нам бассейн отгрохал с рыбами? Я то время при нем руководил строительством.
    
     В редкие погожие дни Андрей бродил с ребенком по окрестностям Бытхи. Иногда спускался к подножию, посидеть в ресторане. Там его уже узнавали. Иногда к нему присаживались армяне со стройки, иногда приглашали его.
     Как-то заглянул Дживан, у Пономарева мелькнула мысль, что следом появится Диана, однако тот провел вечер в обществе Сергея Тер-Акопяна. Чаще пересекались с Мироном, тот тоже болтался неприкаянным как щепка в море. Назюзюкавшись, он всё порывался что-то сообщить Андрею, но с губ слетало лишь: «Андрей! Эх, Андрей...»
     В непогоду Андрей забивался в угол своего топчана и читал книги. Писатели как на подбор – все хрестоматийные: Толстой, Куприн, Бунин... Правда, каждая книга была попорчена – где-то недоставало нескольких страниц, где-то целого блока. Содержание отсутствующих страниц приходилось домысливать или  просто припоминать ранее прочитанное. Андрей поражался множеству валяющихся буквально по всей стройке книг, теряясь в догадках об их происхождении, также пытался уразуметь, зачем людям, с трудом говорящим на русском, такое количество русской литературы. Как книги попали на стройку, он так и не узнал, зато доподлинно определил их назначение. Увидев однажды, как дядя Ануш, тот самый, кто первым из армянской братии предложил Пономареву тост за здоровье, раскрыв «Войну и Мир», подмигнул Андрею, хрястнул по страницам, вырвав добрую жмень, скомкал и направился в сторону отхожего места.
   Дживан, видя, как Андрей бесцельно слонялся, предложил поработать:
     – Не в обиду, дорогой, я же знаю, деньги вам нужны, зачем зря время терять.
     – Да совестно как-то самому набиваться, может, вам самим не хватает работы.
     – Ва...й, послушай, работы на всех хватит, а-а-а, – пропел прораб. – Мы же все люди, должны помогать друг другу. У меня там, на пятом этаже,  русский старик стяжку делает, хороший мастер. Но песок, цемент ему поднести...  Стакан мимо рта не пронесет, а вот ведра таскать тяжело, возраст, понимаешь... Ведро восемьсот рублей, сколько натаскаешь – все твое, расчет сразу.  Договорились?
     Работодатель и подрядчик поднялись на пятый этаж. В глубине комнаты у окна, пристроившись на вязанке паркета с сигаретой, густо окутывая себя сизым дымом, сидел мужик в стеганой ватной телогрейке и шляпе с обвисшими полями. Падавший из окна свет выхватывал его изборожденное глубокими морщинами лицо. Он принадлежал к категории людей, обладающих широким возрастным диапазоном: от пятидесяти пяти до семидесяти лет – все зависело от времени суток, принятой на грудь дозы и ракурса, в коем он представал. Глубоко посаженные глаза, выдвинутая вперед нижняя челюсть, под углом скошенная  полость рта характеризовали его как  нередкого визитера «казенного дома». «Ковбой», – мысленно отметил Андрей.
     – Вот, привел тебе помощника, зовут Андреем, – представил Дживан.
     Ковбой поднялся, осторожно перешагивая через балки, чтобы не порушить конструкцию, выставленную под стяжку, и прошел навстречу Андрею.
     – Степан, – просипел он, протянув свою заскорузлую руку. – Ну и ладно, обниматься и рассусоливать не будем. Вон, паря, ведра и...  с богом.
     Андрею, откровенно говоря, тоже особого удовольствия не доставляло разводить антимонии с сипатым стариканом,  он подхватил ведра  и начал свой отсчет.
     Время пошло быстрее. День отмахав по лестницам, вечером поужинав, Андрей принимался за чтение книг, угадывая содержание недостающих фрагментов, столь старательно «отредактированных» местными «цензорами».
     Подошло время отъезда. Андрей, не солоно хлебавши, в назначенный день подхватил ребенка и отбыл автобусом в Краснодар. Из Адлера самолеты в Ташкент не летали в связи с началом боевых действий между Чечней и Россией. Да и из Краснодара самолеты летали не регулярно. Рейс, которым должен был лететь Пономарев с дочерью, задержали почти на сутки. После многочасовых мытарств в аэропорту Андрею были предъявлены претензии паспортным контролем, обвинившим его в похищении и попытке вывоза за рубеж ребенка, так как в метриках Лолиты стаяла фамилия ее матери, а не отца. Благо, что совпадало отчество. В долгих объяснениях ситуации самым веским аргументом оказалось признание девочкой своего отца. Наконец, их отпустили.
     В Ташкенте почти всё время Андрей был у матери Дианы, исключая несколько вылазок к бывшим подружкам. Многие друзья давно разъехались. Ташкентский адрес Родиона он не знал. Было, правда, огромное желание позвонить и наведаться  домой, но он так и не отважился. Он, словно  потерявший управление корабль, положился на волю стихий, и сам не ведал, как в дальнейшем сложится его судьба...