Присев на некрашеную скамейку, Фёдор задумался.
А ведь в его далёком детстве она была выкрашена в яркий красный цвет. Надо бы возвратить ей былую красоту, ошкурить, покрыть лаком для надёжности, и покрасить яркой красной краской!
Ностальгия укутала его в мягкое, тёплое одеяло, мир поплыл как круги на воде и он очутился в далёком детстве.
Федя, Феденька – горе то какое у вас, сиротинушка ты моя… Соседка прижимал к себе его недавно остриженную головку, и он явно чувствовал на темечке, капли слёз соседки Валентины.
- Тёть Валь, а что за горе? Почему ты плачешь?
Валентина промокнула полотенцем глаза, припухший от слёз нос и щёки.
- Сирота ты теперь Федь, нет у тебя больше папы и мамы.
- Да они ещё с работы не пришли, не обманывайте меня! – возмутился малец.
- И уже никогда не придут Федя – это правда, я же тебя никогда не обманывала?
- Обманывала, сказала, что дала карамельку, а там была шоколадная конфета! – парировал Фёдор.
- Так я же знала, что ты любишь шоколадные, вот и пошутила, это не обман Федя, это добрая шутка.
- А что же мне, а как же я теперь, если мама с папой не придут? Я тогда тоже умру, зачем мне без них жить… Уголки его губ опустились вниз, лоб наморщился, и тихо всхлипывая, он заплакал.
- Ты не расстраивайся Федь, у тебя же бабушка есть, поедешь к ней в деревню, будешь там на воздухе и тёплом молочке жить да поживать, вырастешь большим и сильным. - Валентина гладила его чуть пробившийся ёршик, сдерживая слёзы - чтобы не усилить боль мальчика.
Похороны прошли тихо, без рыданий плакальщиц. Баба Настя старалась не отпускать Федю из виду. Гробы не открывали по причине того, что тела были сильно изуродованы - случившимся обвалом в штольне. Фёдор уже не плакал, его детское сердце осознало произошедшее и медленно превращалось в камень.
- Ну что внучок, поедем уже? – баба Настя ещё раз оглянула уютную квартиру, накрыла простынею, оставшийся не укрытым телевизор, взяла чемодан с вещичками внука и пошла в коридор. За ней грустной, механической походкой поплёлся Фёдор. У подъезда его уже поджидала ватага мальчишек, в сторонке стояла стайка девочек.
- Ты приедешь Федь? – с дрожью в голосе спросил его лучший друг Серёжка.
- Не знаю Серый, мне ещё не сказали, ты посматривай в почтовый ящик, когда хорошо научусь писать, письмо тебе напишу, и пришлю в настоящем конверте с маркой.
Девчушки провожали его только глазками, на ресничках у них -были явно видны прозрачные бусинки. Фёдор был из тех мальчишек, который запросто находил общий язык, как с мальчишками, так и девочками. Его можно было часто видеть с девчонками – прыгающим в классики, или через скакалку, игре в смешной телефон или прятки. Мальчишки как-то возмутились этому, на что он им ответил, что они просто завидуют. Они правда завидовали, для них мир девчонок был чем-то необычным, разность полов уже поселился в их мировоззрении, и они стеснялись с ними даже разговаривать. В школе понравившимся девочкам развязывали бантики, или прятали ручки и книжки с парты – так они оказывали знаки внимания, не понимая того, что делают девочкам больно.
Дойдя до угла дома, он обернулся. Мальчишки уже гоняли в футбол, а стайка так и не расходилась. «До свидания, я приеду!» - крикнул он махая ладошкой, и скрылся за углом.
Как с чистого листа от этого угла, началась его новая жизнь. В деревне он проводил каждое лето, все мальчишки и девчонки были с ним в дружбе, и ждали его приезда на летние каникулы. Увидев его осенью, все задавали один и тот же вопрос, почему он приехал. Объяснять у него не хватало сил, он знал, что может при объяснении заплакать, поэтому он себе придумал ответ, что - так надо.
- Федька, ты чаго не на работе? – вывела его из оцепенения баба Нюра с бабой Дусей.
- А… да так выходной жеж, вот сижу, отдыхаю.
- Дак пошёл бы себе бабу нашёл, сидишь как бобыль, да в постель холодную ложишься.
- Да рано ещё баб Нюр, чую не созрел я ещё… Да и могилка бабушки Насти ещё не остыла…
- Аа, ну да, ну да, ты чти каноны-то, в церкву ходи, свечки ставь.
- Да баб Нюр, сейчас и соберусь.
Свечи к своим двадцати двум годам, он почитай уже пятнадцать лет ставил. Церковь стояла на холме, прямо на околице деревни, набожным он не был, но ему настолько нравилось внутреннее убранство храма, что он был там частым прихожанином. Беседы с отцом Александром действовали на него успокоительно и он, часто задерживаясь после службы – дожидался, когда он его заметит и выйдет. Даст добрый совет, или научит - как поступить в том или другом жизненном случае. Когда покинула мир бабушка, заменившая ему и папу и маму, он стал не просто сиротой, он стал круглым сиротой. Осознавать, что на этом свете у тебя больше никого, никого нет – было настолько больно, что к отцу Александру, он стал ходить не только на воскресные службы, но даже на ежедневную вечернюю трапезу. У него была квартира в городе, куда он ездил - чтобы смахнуть пыль. Дом в деревне – тёплый и уютный, но сейчас ему и там, и там - было зябко.
- Отец Александр, нет места мне в этом мире, не нахожу я его. Ищу и не нахожу.
- Ты сын мой сам закрылся от мира в своих мыслях. Сними замки с них, открой дверь, и ты увидишь мир, увидишь, как цветут цветы, какого цвета небо, увидишь звёзды и поймёшь, что в этом мире есть для чего жить.
- Да отец Александр, мир для меня серый, а в душе томно так, и даже больно порой.
- Ты подумай Фёдор над тем, что я тебе сказал. Вот у тебя девушка есть?
- Нет, отец Александр, я боюсь, что могу сделать её несчастной, а если будут дети, то и они станут несчастными. Знаете, как тяжело расти без родителей?
- Знаю Фёдор, знаю. Отец и его брат погибли в Отечественную, мама накрыла меня, когда был авианалёт на эшелон, который вёз нас подальше от грохота пушек. Когда самолёты улетели, оказалось, что мама уже ушла к Богу – подарив мне жизнь своей смертью. Смертью смерть поправ… Определили меня в детский дом в Ташкенте, записали данные какие были известны. Мне четыре годика тогда было, память стёрла всё. Искал я родственников, как вырос, а после Армии остался в России. Тоже мучился душою, в храм ходил как к таблетке успокоительной, а потом решил поступить в семинарию. По окончании взял вот этот приход, так и не покидаю его.
- Сложная у вас судьба святой отец…
- Не сложнее твоей, сын мой, ступай. Ступай и реши для себя, как открыть ту дверь, за которой Божественный свет.
В этих безрадостных мыслях, не видя ничего вокруг, он даже не заметил, что уже сгущались сумерки и яркие звёздочки, то тут, то там проклёвывали потемневшее небо.
- Федя! Ну что ты право ходишь чернее тучи. Бабушку уже не вернуть, а тебе жить, жить надо. – окликнула его одноклассница Светлана.
- Да, пойду повечерю да спать лягу.
- Да, видела я - как ты спишь, то и дело с папиросой на крыльцо выскакиваешь.
- Ты за мной следила что ли?
Светлана немного смутилась, а потом ожила и пустилась в пространственный рассказ, как у неё резался зуб мудрости и в бессоннице она видела его на крыльце…
Фёдор слушал эту тараторку и на душе у него почему-то становилось теплее. А ведь он её в школе, почти ненавидел. Когда их вместе посадили за одну парту, он багровел при виде того, что у неё приоткрывается рот, для очередной тирады.
- Слушай тараторка, айда чай пить, ты же после ухода бабы Насти у нас и не была более.
- Так я к ней приходила, а теперь подумают ещё что. В деревне же даже у забора есть глаза и уши.
- Да мы занавесочку повесим, и кому какая разница, ты мне соседка – окна напротив. Айда, я с города индийский привёз – три слона! Друг Серёга подогнал, он сейчас крутой, на продуктовой базе грузчиком работает…
- А… была, не была, пойдём чаёвничать, я только за вареньем клубничным сбегаю.
- Давай…
Светлана была миловидная девушка, но за её язык, с ней даже девчонки не часто общались, а мальчишки так просто игнорировали. Фёдор наверное единственный, кто её хоть как-то терпел, но когда она приходила к бабе Насте, он уходил чем-нибудь заниматься во дворе. Уходя, она обязательно уделяла ему десять пятнадцать минут, за которые успевала пересказать трёхтомник Дюма. На похоронах бабы Насти она не голосила, но слёзы безостановочно катились из глаз, веки припухли, и она выглядела такой потерянной, что из жалости он обнял её по -соседски и шёпотом успокаивал, хотя у самого сердце разрывалось напополам.
- А вот и я, Светлана поставила на стол баночку варения, и достала из кулька сдобу.
- Ты небось одни бутерброды ешь, давай я тебе завтра борща принесу…
- Да брось ты Свет, я же не безрукий, я и сам могу.
- А ну покажи, что ты вчера или сегодня варил!
Пришла очередь смущаться Фёдору, он иногда жарил себе яичницу с салом, быстро и сытно, но до первых блюд руки как-то не доходили. Это было долго и муторно, когда мысли чернее тучи, не до изысков в кулинарии…
- А да принеси, или вечером вместе сварим…
- Я подумаю, - Светлана улыбнулась и заговорщически прищурилась.
Пока пили чай, она опять ему пересказала трёхтомник Дюма, а он, молча смотрел на неё - и на его лице как будто резвились солнечные зайчики. Возможно, их просто пускали её зелёные миндалевидные глаза.
- Слушай, время первый час, сейчас твои родичи бить меня придут за то, что я тебя так задержал.
- Да что ты, мне уже давно не пятнадцать лет, вот тогда бы влетело и тебе и мне. Да и уехали они к сестре отца на юбилей. Меня звали, а я не люблю шумные компании, да и не пью я.
- Ты прямо как я, я тоже не пью, не вижу смысла в том, что всё вокруг плывёт, перестаёшь соображать, где ты и кто ты.
- Ещё пол часика посидим? Ой, а тебе завтра не на работу?
- На работу…
- Тогда я побежала, ты отдыхай, прямо сразу засыпай, чтобы выспаться.
Впервые он улыбнулся по настоящему и показывая на часы, пояснил, что после полуночи наступило воскресение, а значит завтра понедельник, а она живёт ещё субботой, в которой они начали чаёвничать. Светлана взвизгнула и похлопала в ладоши, как будто он открыл для неё Америку.
С утра Фёдор занялся скамейкой. Ошкурил её и покрыл лаком, пока тот сох – сгонял в сельпо и урвал красной краски, что привезли для пожарной машины. К вечеру скамейка сияла так, что проходившие мимо селяне, невольно останавливались, а баб Нюра с бабой Дусей даже подошли, и минут десять о чём-то судачили. Фёдор приводил в порядок палисадник и невольно заметил их краем глаза. Говорили они тихо, и о чём - для него осталось тайной. Стало смеркаться, выйдя за оградку, он потрогал скамейку… высохла. Присев на неё как в детстве, он посетовал на то, что поболтать ногами ему уже не суждено. А ведь тогда, он так хотел побыстрее стать взрослым, чтобы, не прыгая доставать до выключателя, и без разрешения рубить топором дрова, и пилить пилой.
- Привет! – Светлана с кастрюлькой и лучезарной улыбкой стояла всего в метре от него.
- Ты даже не заметил как я подошла, где был? И скамейка как в детстве теперь.
- Вот там мысленно я и был. Помнишь, мы сидели и болтали ногами, а сейчас уже не сможем.
- Не беда, зато мы теперь можем сидеть и обниматься… От того, что она только, что сказала, кастрюлька в её руках заходила ходуном. Увидев это, Фёдор решил её поддержать, но прикоснувшись ко дну - его глаза округлились от боли. Кастрюлька была только что снята с плиты. Поняв, что произошло, Светлана поставила кастрюльку на скамейку, взяла его руки за запястья и встав на колени стала интенсивно на них дуть. Если бы кто-то в это время увидел эту сцену, деревня бы неделю гудела как переполненный улей.
- Пошли быстрее домой, я тебе маслом руки помажу, а то к утру волдырями пойдут.
Дома оказав Фёдору посильную медицинскую помощь, Светлана предложила вызвать скорую помощь, на что получила категорический отказ. Решили утром сходить в амбулаторию, и раздобыть мазь от ожогов. Ладони жгло неимоверно, и Фёдор решил держать их в ведре с холодной водой. Так как он теперь стал инвалидом, Светлана кормила его с ложечки как когда-то мама в детстве. Память у него была исключительная, и он помнил много таких моментов из детства. После чаепития его стало клонить в сон, и он решил отправить Светлану домой. Она было засобиралась, как вдруг подскочила и положила ему руку на лоб.
- Ты весь горишь, где у тебя градусник? – Фёдор кивком головы указал на аптечку.
- Тридцать девять и два, это ужас, я побежала звонить в скорую.
- Да зачем в скорую, в аптечке аспирин есть, сейчас выпью и лягу.
- Всё, сегодня я буду твоей сиделкой, - твёрдым голосом заявила Светлана, я виновата и буду заглаживать свою вину, тебя знобит, наверное?
- Да есть немного, странное ощущение, тело знобит, а руки горят, - Фёдор слабо улыбнулся и встав, медленно побрёл в спальню.
- Ты тогда родителей предупреди, а то будут искать с собаками.
- Да я же сказала, что пошла к тебе, собаки не понадобятся.
Поставив подле изголовья табурет, она присела, и то и дело дотрагивалась его лба - чтобы убедиться, спадает жар или нет.
Непроизвольно стала от жалости гладить его голову и от этого - ему стало теплее, озноб прошёл, и даже жар в ладонях приглушался. Последнее о чём он подумал, что так в детстве его гладила мама… после этих мыслей - он заснул крепким сном.
Через время и у Светланы веки стали свинцовыми, и против её воли закрывались сами по себе. Светлана в полудрёме прилегла подле, чтобы быть начеку, и тоже отдалась во власть Морфея.
Фёдор проснулся первым и от увиденного впал в оцепенение. Это что же получается? Он спал с женщиной в одной постели? Если об этом узнают в деревне, от них отвернутся все вплоть до детей. Несмотря на то, что на дворе шёл двадцатый век, деревни жили ещё в прошлых, когда честь и мораль - вставлялась в твёрдые рамки соблюдения оных. Срочно к отцу Александру на исповедь и совет. Светлана проснётся и сразу побегу. Почти не дыша, он рассматривал её черты лица. Они были утончённо великолепные, ему вспомнился вечер и он отметил про себя, а она ведь не тараторила вчера, вздыхала, жалела. Так вот значит когда она бывает молчаливой, когда ей хорошо и радостно – она тараторка. От этой мысли улыбка осветила его лицо. Светлана внезапно открыла глаза, и на её лице отобразилось недоумение.
- Чему ты улыбаешься, я такая смешная?
- Нет, просто мне вчера не хватало тараторки, и вот я просыпаюсь, а она лежит рядом. А ещё во сне меня мама как в детстве гладила по голове.
- Это была я дурачок, просто ты был в полусне… полубреду, и мне тебя стало так жалко, что убаюкивая тебя, я гладила голову, - созналась Светлана.
- И это вылечило меня, спасибо! – он приподнялся на локоть и чмокнул её в щёчку.
- А сейчас ты идёшь домой, а я к отцу Александру, обещался - слукавил Фёдор.
- Хорошо, только от него сразу ко мне, пойдём за мазью.
- Непременно, возможно я долго не задержусь, - Светлана с загадочной полуулыбкой притворила за собой калитку, лёгкой летящей поступью пошла к дому напротив, а Фёдор в ту же минуту рванул в церковь.
- Отец Александр, мне надо исповедаться.
- Ты совершил грех сын мой?
- Да святой отец, и очень большой грех.
- Тогда рассказывай, да только не утаи чего, иначе совершишь ещё больший грех.
Фёдор рассказал как на духу весь вчерашний вечер, сегодняшнее утро и закончив, склонил голову.
- Ну что же сын мой, я вижу твоя душа в смятении и это неспроста.
Близости у вас не было, хоть вы и были близко. Отмечу то, что она легла с тобой больным рядом, а не ты. Её сморил сон и сердечная мука за тебя, ты как мужчина если бы и лёг рядом, то на полу, не так ли?
- Так святой отец, но скорее всего, я бы глаз не сомкнул - видя её в болезни.
- Грех я тебе отпускаю, и через две недели жду вас на венчание, - при этих словах у Фёдора отнялся дар речи, несколько минут он сидел в оцепенении и когда пришёл в себя, то смог только кивнуть головой.
- Ты же сам этого хочешь, я же видел твои глаза, когда ты называл её имя, они начинали искриться, а это Фёдор говорит о том, что время начинать новую жизнь – пришло. Сегодня же сделай ей предложение, объявите помолвку, и как я уже говорил, через две недели веди суженную под венец. А теперь ступай сын мой…
С холма Фёдор летел словно на крыльях, но подходя к дому собрался, и как не чём не бывало, твёрдой поступью подошёл к дому, где жила Светлана. Она ждала его подле окна, и через мгновение выскочила из двери веранды. Амбулатория была чуть далее деревни из соображения того, чтобы больным - никто не мешал болеть. В деревне ведь как, в каком дворе бы праздник не праздновался, собиралась вся деревня. В каком бы дворе не случалось горе, опять же собирались все… Это может быть тоже из прошлых веков, но живёт и по сей день. Выйдя за околицу, Фёдор искал глазами цветы и заприметив колокольчик, ринулся к нему с такой прытью, вроде его кто-то мог опередить. Светлана остановилась в недоумении, что же это с Фёдором происходит? Ручеёк рассказа второго тома Дюма, медленно пересыхал. Подбежав к Светлане, Фёдор заглянул в глаза - ставшие ему уже такими родными, потом встал на одно колено, и твёрдо, но явно с волнением в голосе произнёс: «Светлана, выходи за меня…» - и протянул ей колокольчик. Взяв цветок, она в сомнении напомнила, что она тараторка и наверное маньяк, ведь вон как покалечила его.
- Я не встану с колен, пока ты не согласишься, и никакой ты не маньяк, и умеешь быть немногословной… - посомневавшись для приличия ещё пару секунд, она дала своё согласие.
За околицей сияя от счастья - парень кружил девушку в своих объятиях, и глядя на их счастье, закружилось небо, закружился лес и вспаханное поле, кружилась деревня и длинная дорога в новую жизнь… с чистого листа…
06.03.18г.