Проблема культурологической лакунарности всегда актуальна относительно перевода поэзии С. Есенина на другие языки. Говорить о невозможности перевода его стихов без значительных переводческих потерь стало почти трюизмом.
Особый вызов переводчики видят в том, чтобы донести до иноязычного читателя «поэтическую русскость» Есенина, которую, порой, сами переводчики не могут понять до конца. В контексте настоящего исследования слово «русскость», которое является, в известной степени, неологизмом, не является уподоблением или калькой хорошо известному и давно бытующему «Englishness», сферой охвата которого являются базовые ценности языка, культуры, истории, быта, менталитета и даже характер англичан. Соответственно «поэтическая русскость» рассматривается здесь как преломлённое особым образом ощущение русского бытия в поэтическом творчестве отдельно взятого поэта. Ведь поэзия каждого автора включает в себя ассоциации, чувства, образы, духовную и историческую память, присущие данной национальной культуре, но синтезируется всё это через субьективно-авторское словесное самовыражение. В этом смысле можно говорить, например, о «поэтической русскости» Пушкина, Некрасова, Цветаевой – любого поэта, кто не просто писал по-русски, но смог обогатить русскую поэтическую картину мира; придать ей, образно выражаясь, форму драгоценного камня, сверкающего своими неповторимыми по красоте гранями, но пронизанного единым русским началом.
Важную роль в системе передачи национальных культурно-языковых особенностей средствами поэзии играет звукоизобразительная лексика. И если ещё совсем недавно в науке о переводе, выражаясь образным языком С.В. Воронина, фоносемантике была отведена роль «падчерицы» [Voronin S., 1992: 290], то теперь все чаще говорится о её уникальных возможностях для решения многих переводческих проблем, в частности, в области поэтического перевода [Разумовская, 2006: 344].
В творчестве Есенина метафорическая образность, в основе которой лежат звуковые переносы, встречается очень часто. Думается, что именно по причине заключенной в ней «поэтической русскости» Есенина она становится лакунарной при переводе на другие языки.
Одним из переводчиков, который, на наш взгляд, пытался «добраться до непереводимого» в поэзии Есенина и при этом бережно сохранить не только слово, но и дух подлинника, был Уолтер Мэй. Его переводы Пушкина, Есенина, Блока, Цветаевой и других поэтов по многим параметрам превосходят уже существующие. Это стало возможным благодаря удачному сочетанию культурологических знаний У. Мэйя как о стране переводимого, так и переводящего языков. Автору настоящей статьи довелось быть другом и частым собеседником английского поэта и переводчика.
Сравнительный анализ языковых единиц, репрезентирующих звуковые поэтические концепты из произведений Есенина и переводческих решений, проводился в настоящей работе на материале выборки из сборника избранных стихотворений Сергея Есенина [Есенин, 1997].
Для русского человека слово «звон» наполнено особым смыслом и ассоциациями, которые, так или иначе, соотносятся с родиной. Связано это, по-видимому, с колокольным звоном Православных церквей, звоном бубенцов русских троек, звоном «тревожных» колоколов и т.п. Именно поэтому в русском языке вторичное использование слов звон, звенеть, звенящий – создающих особый ряд национальных звукообразов, так велико. Не стала исключением и поэзия Есенина. Более того, выборка метафор, в основе которых лежат звуковые ассоциации, показала, что поэзия Есенина буквально «звенит!». Было обнаружено 32 метафоры подобного рода. Здесь мы рассмотрим часть из них, параллельно поместив для сравнения образцы перевода.
1. …мохнатый лес баюкает/стозвоном сосняка (с. 12) - the mossy forest is lulled anew / by hundred-chiming pines; 2….повенчаюсь в непогоду/ с перезвонною волной (c.14)- crowned, by such misfortune chancing, / by the ringing waves I’ll be!; 3…. я хотел бы затеряться/ в зеленях твоих стозвонных (с. 24) - I should like to go a-roaming/ in your hundred-belled green quarters; 4. и вызванивают в четки/ ивы – кроткие монашки(c. 24) - and a-ringing on their rosaries,/willows bow like nuns, so humble; 5….когда звенят родные степи/молитвословным ковылем (c. 32)-when native plains around are ringing/ with praying, swaying feather-grass; 6…. из кустов косматый ветер взбыстрил/и рассыпал золотистую дробь (с. 34) - from the bushes the shaggy blast went flying,/scattering singing, whizzing shot fan-wise; 7. …о чем звенит песок? (с.44) - what sings the sand and stone?; 8. …сказал под звон ветвей (с.44) - Neath booming boughs he said; 9…. скоро мне без листвы холодеть,/ звоном звёзд насыпая уши (c.52) - soon, without leaves, I must grow cold/ ringing of stars in my ears sounds plain; 10…. и в тишине ночной звенящий голос жаб - and in the quiet of (с.56) night, the croak of the toad; 11…. не прозвякнет кольцо у калитки (с.144) - nobody clanks the gate- ring tonight; 12…. у меня в душе звенит тальянка (с.128) - in my soul I hear an accordion played; 13….колокольчик хохочет до слез (c.156) - sleigh-bells are laughing, ha-ha, till tears; 14….отзвенела по траве сумерек зари коса(c.58) - ringing through grass goes the scythe in dusk’s dim light; 15…. чтоб и моё степное пенье/сумело бронзой прозвенеть (с.80) - may steppe-land songs of mine, in the end, /like yours, in bronze begin to ring; 16…. в чаще звонкой (с.38) - in the copse resounding.
Нетрудно заметить, что в основе каждого из представленных звукообразов лежит то или иное производное от слова «звон». Являясь звукоподражательными, все они обладают «звенящей» фоносемантикой. Этому способствует соседство звукосочетания [зв], создающего звукоантитезу, с сонорным [н], между которыми вкрапливаются либо мягкое, певучее [е], либо протяжное, гулкое [о]. Глубокие звуковые повторы, аллитерирующие согласные объединяют все ключевые слова, образующие поэтические образы. Наиболее часто представлена концентрация звуков ассоциативного ряда свистящих [с] и [з]: …в зеленях твоих стозвонных,… бронзой прозвенеть,… стозвоном сосняка,...звоном звёзд и др. Фоносемантическое содержание актуализируется с помощью разнообразных приставок, которые придают особые семантические оттенки «звенящему» образу: ВЫзванивают, ПЕРЕзвонной, ПРОзвякнет, ОТзвенела, ПРОзвенеть. Числительное СТО призвано усилить кратность эмоционального звуковосприятия образов: СТОзвоном сосняка, в зеленях твоих СТОзвонных. Эту же функцию выполняют слова с усиленным звукоподражательным потенциалом: …вызванивают в четки,… звенит тальянка, …колокольчик хохочет, …звон баюкает, рассыпая золотистую дробь.
Есенину удается использовать разнообразные языковые ресурсы и фонетические приемы для создания «звенящих» звукообразов, но ядром неизменно остается слово «звон» и его производные.
Для передачи этого ядра в арсенале переводчика У. Мэйя имеется синонимический ряд слов, выражающих звучание в английском языке, которые чаще всего представлены глагольной или отглагольной формами: booming, to clank, to whizz resounding, singing (to sing), chiming, belled. Чаще других повторяются: to ring, ringing, a-ringing. Это ряд наиболее эквивалентен есенинским: звон, звенеть, звенящий. Объяснить это можно высокой степенью сочетаемости английского «to ring» с другими словами, в том числе, в метафорическом дискурсе, а на фонетическом уровне удачным сочетанием вибрирующего [r], стоящего с инициальной позиции, с сонорным [n], соединенных певучим [i]. Это сближает его с фоносемантическим потенциалом русских слов ряда «звон», «звенеть».
В случаях замены «ring» другими не столь звонкими, но, как правило, звукоподражательными словами, переводчику удается сохранить необходимое фоносемантическое содержание с помощью аллитерации, ассонанса, и других фонетических приемов: booming boughs, the croak of the toad, what sings the sand and stone?
Несомненной находкой У. Мэйя являются переводческие решения при передаче есенинских «стозвон» и «стозвонный». Стараясь быть предельно точным в воссоздании этого типично русского способа гиперболизировать явления, он калькирует оба словосочетания: стозвоном сосняка – by handred-chiming pines, в зеленях твоих стозвонных – in your handred-belled green quarters. Однако в первом случае ему приходится компенсировать невозможность создания существительного в английском варианте по подобию есенинского использованием прилагательного. Гибкость переводческой мысли видится в подборе двух английских синонимов «chime» и «bell» для передачи одного и того же звукообраза в русском языке, где ключевым словом является «звон». Рассмотренный пример подтверждает тезис о том, что роль переводчика «…заключается в сохранении исходного изоморфизма текста-оригинала и в создании текста-продукта, выполняющего эстетическую функцию, сходную с функцией оригинального текста» [Разумовская, 2006: 345].
В этом смысле представляется интересным также проследить переводческую стратегию У. Мэйя при передаче на английский язык образного выражения «колокольчик хохочет до слез». Этот звукообраз выбивается из рассматриваемой выборки, поскольку в нем отсутствует слово «звон». Однако то, как переводчик старается не «сломать» этот яркий русский образ, достойно особого внимания. У. Мэй наверняка понимает, что замена звукоподражательного глагола «хохочет», который, вдобавок ко всему, ассонирует со словом «колокольчик», английским «laugh», будет неадекватной. Но в английском, как и в русском, существует слово «ha-ha» для воспроизведения звука смеха. К его добавлению и прибегает У. Мэй: sleigh-bells are laughing, ha-ha, till tears. При этом оно удачно ассонирует со словами are laughing; в структуре всего языкового образа наблюдается также повтор согласного [l], характерного для ключевого звукоподражательного слова «bell».
Попытка подобрать при переводе лексемы, содержащей конкретные фоносигналы, точный эквивалент или хотя бы аналог с сохранением звукоряда оригинала, может увенчаться успехом либо благодаря случайному совпадению, либо в случае интернационального происхождения слов. И если слово «Есенин» на фоносемантическом уровне вызывает у русского человека определенные положительные ассоциации, по причине схожести с такими словами как синь, сень, ясень, осень, весенний, то носитель английского языка этого не почувствует. Хорошо понимая это В. Набоков, например, в комментариях к переводу «Евгения Онегина», пытался объяснить английскому читателю природу данного рода фоносемантических явлений русского языка в стремлении донести национальный лингвокультурный потенциал художественного слова А. Пушкина [Eugene Onegin, 1990]
Принимая это как неизбежный фактор переводческих потерь при передаче «поэтической русскости» на фонетическом уровне, возможно, тем не менее, заключить, что она до конца понятна У. Мэйю в поэзии Сергея Есенина. Он адекватно доносит образность его стихов до англоязычного читателя, «заполняя» лакуны средствами, которые позволяют ему условия переводящего языка.
Список литературы
1. Есенин Сергей. Не жалею…Избранное стихотворения. -М.,1997.
2. Разумовская В.А. Поэтический перевод и фоносемантические универсалии // Шестые Федоровские чтения. Университетское переводоведение. Вып. 6. СПб.,2005.
3. Eugene Onegin. A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin. Translated from the Russian by Vladimir Nabokov. Vol.II. Commentary and Index. Princeton University Press. 1990.
4. Voronin S. Phonosemantics and Transletion // Transletion and Meaning. Part. 2. Maastricht, 1992.