Июль, 23е, 2010 в 17.21
ТАМЕРЛАН
КЕСАРЮ – КЕСАРЕВО, АКАДЕМИКУ -…
И я принялся искать.
Начал, разумеется, с полевой планшетки, которая лежала у Глеба в палатке. Она оказалась битком набита ксерокопиями спутниковых карт Гугла и Яндекса с детальным изображением Оглахтов и Коровьего лога, отчётами и статьями об исследованиях. Разбирая бумаги, я постарался не пропускать ни одной пометки, сделанной рукой Глеба. Пользовался он остро отточенным карандашом, так что отыскать их мне не составило бы особого труда.
(Читать дальше…)
Только в тот момент я осознал, насколько мало знаю о чаа-тасе в устье реки Ерба и о чаа-тасах вообще. Должно быть потому что классический курс лекций «Минусинские древности» все наши преподаватели предпочитали заканчивать таштыкской культурой. Мол, кому интересно, что было дальше - ищите сами. Я, в своё время поленился, поэтому пришлось навёрстывать упущенное сейчас.
Согласно записям Глеба, этот «чаа-тас» зафиксирован на карте экспедицией Московского госуниверситета пятьдесят лет назад и получил условное название «Ербинский». Хотя был известен ещё с девятнадцатого столетия.
«Инек-хол» - так именовали эти курганы местные жители.
Первые раскопки здесь провёл финн.
Это был подданный Российской империи Аксель Гейкель, который вместе с доктором Аспелином он искал в Сибири прародину народа Суоми. Деньги на экспедицию, организованную членами Общества Древностей в Гельсингфорсе, собирала вся «просвещённая Финляндия». Напечатанное в местной газете «Uusi Suometar», пронизанное духом патриотизма, обращение нашло горячий отклик в сердцах сограждан.
На эти-то самые общественные средства финский учёный корпус и прибыл в 1887 году в Минусинский округ. На тряском тарантасе Аспелин сотоварищи преодолели тысячи вёрст. Исколесили степные долины и взгорья, с остановкой у каждого кургана, отдельно стоящего камня или наскальной писаницы, из тех, что встречались им на пути.
Трудностей в пути хватало с избытком.
Чего стоит, хотя бы, памятное старожилам Минусинского округа нашествие мышей в 1887 году. Опустошив степи в долине Абакана, грызуны отправились в поход на пашни правобережья Енисея. Они отважно форсировали реку вплавь. Долго потом ещё местные рыбаки, бранясь, и кляня, на чём свет стоит, мышей, вытаскивали их трупики из сетей, расставленных средь речных заводей. Однако основная масса полчищ полёвок к заветной цели всё ж таки прорвалась. В то лето подчистую уничтожены были на корню хлеба и травы, стога сена и скирды соломы. И домашний скот, даже привыкший питаться подножным кормом, стал голодать. Последствия «мышиного нашествия» оказались пострашнее монголо-татарского. Начался массовый падеж. Весной следующего года трупы лошадей, коров и овец устилали степи по обеим сторонам Енисея.
Причем же здесь доктор Аспелин и его экспедиция, спросите вы? А дело вот в чём. Мыши – интервенты изрыли ходами и норами буквально всё вокруг. Земля проваливалась под ногами людей и лошадей. Наезженные дороги пришли в полную негодность. О чём с досадой и негодованием жаловался потом учёный муж в письмах своим коллегам. Но и это не остановило Финский корпус. Свою миссию он исполнил с честью.
Художником при Аспелине в то лето состоял Яльмар Аппельгрен - Кивало. Его альбомами, изданными в 1931 году в Гельсингфорсе, до сих пор пользуются наши современники. Если мне не изменяет память, «пиратскую» версию книги и по сию пору можно найти в «Хранилище забытых вещей» - Археологической Лаборатории при Хакасском госуниверситете, в бытность мою размещавшейся на задворках сельхозколледжа на улице Катанова. Именно там на полке отыскал я как-то копии рисунков, выполненных рукой мастера, на листах формата А2, и текст, набранный на обычной пишущей машинке. Это путевые заметки доктора Аспелина. В переводе с финского.
Итак, первый каменный курган на Ербинском чаа-тасе раскопал Гейкель. Его исследования продолжил Александр Васильевич Адрианов. В августе 1892 года, за десятилетие до открытия легендарной Оглахтинской усыпальницы. Ему же принадлежит первое научное описание «характеристических» особенностей могил этого типа.
Чтобы свершить погребение жители Хакасии в эпоху средневековья копали небольшую квадратную яму, выставляли вдоль её стен деревянный частокол. На дне Адрианов, по обыкновению, находил пережженные человеческие останки и кости домашних животных, оставленные там в качестве заупокойной тризны, конскую сбрую и узкогорлые глиняные кувшины с необычным орнаментом - их позднее стали называть «кыргызскими вазами».
Несколько курганов, раскопанных Адриановым, оказались пустыми.
Над могилой сооружалась кольцеобразная каменная насыпь, окружённая вертикальными высокими плитами. И наблюдательный Адрианов заметил, что многие покрыты рисунками и руническими надписями. А в отдельных случаях угадывались черты человеческих лиц, высеченные на поверхности гранита или песчаника. В двадцатом веке археологи объяснили сей факт: для архитектурных изысков строители чаа-тасов переиспользовали чужие, более древние каменные плиты - чаще всего окуневской эпохи. Находили для них новое предназначение и новую смысловую нагрузку.
Приблизительно в ту же пору - то ли в 1892 году, то ли в 1898, с Ербинского чаа-таса вывезли некоторые, особенно интересные, плиты - изваяния. Средства предоставлены Императорской Археологической Комиссией. Камни эти попали в Минусинский Музей. О чём Адрианов подробно пишет на страницах полевых дневников.
Дальше - пробел длиною в шестьдесят лет.
Нет, о чаа-тасе на реке Ерба не забыли. Он часто упоминается в литературе по археологии Хакасии как один из эталонных памятников для своего времени. А рисунки находок Адрианова регулярно переиздают. Но новых исследователей могильник не привлекал. Его нанесли на карту, вписали в реестр - и всё на этом. Некий негласный «крест».
Летом 1959 года на Коровьем перевале побывали москвичи. Они осмотрели каменные курганы на чаа-тасе, обнаружили пару древних городищ и могильник таштыкской эпохи. Напротив этого абзаца г-н Гейгер оставил жирную пометку, я мысленно сделал то же самое. Nota Bene. Так, значит, и гунно-сарматы здесь тоже есть? А вот это уже теплее, и ближе к теме Глебовского «прожекта»…
Тут мне пришлось сделать паузу в своих изысканиях.
Во-первых, настало время обедать. Во-вторых, нужно послать кого-нибудь из наших в город – навестить Глеба и докупить провизии.
Вызвались двое. Димка Брагин, который ещё на прошлой неделе собирался наведаться в министерский отдел по охране памятников истории и культуры. И старший «ангел-хранитель» по имени Гоча.
Заодно я поручил ему забрать из сервиса ноутбук.
Пообедав, Брагин и Гоча уехали.
Никита же удалился к себе в палатку с толстой книгой под мышкой. В этом сезоне, он был увлечен фортификациями Кавказа и читал всё, связанное с этим, из того, что попадалось ему под руку. А свободного времени у него в последние дни оказалось много.
Я же вернулся к записям Глеба.
Вот уж воистину, каждому своё…
Назначили «Академиком», будь добр, соответствуй.