Музыка… Все мы её любим, вот только вкусы у всех разные. Есть люди, которые просто жить не могут без классической музыки, для них день без менуэта Боккерини или сонаты Бетховена уже и не день. А есть любители лёгких жанров – всю дорогу напевают какие-то мотивчики, ещё и ножкой пристукивают, хорошо ещё чечётку не отбивают. Кто-то, почувствовав себя чернокожим, рэп вдруг начинает читать, кто-то в шансоне находит глубокий смысл… Разные люди, разные любимые стили. А я вот люблю практически все жанры музыки, кроме плохих, конечно, только в разных ситуациях. По настроению, как говорится. В детстве у нас дома постоянно звучала классика, и я знал большинство опер, балетов, симфоний и хоралов наизусть. Потом было разное, рок, джаз, соул, регги, блюз, увлечения и интересы менялись, но без музыки никогда не обходился – она всегда звучит где-то в подкорке…
К чему я всё это? Да очень просто – вытащила меня моя берегинюшка в Филармонию, надо и ей периодически послушать нечто величественное, типа органа или клавесина. Фугу ей надо в себя впитать, а иногда и токкату… Поднимает это её ангельский дух в периоды не частых служебных неудач и проколов – с каждым может случиться, тем более при её ответственной работе. Прилетела недавно с вестью о том, что её любимую мессу си-минор Баха будут играть как раз завтра, и она очень хотела бы её послушать. Подзарядиться, так сказать… Ну а я и не против, Иоганна Иоганновича я уважаю, музыку он красивую и торжественную писал. Да и мессу эту я знаю с детства и отношусь к ней с должным пиэтетом. Даже пластинка в детстве была, записанная в Домском соборе – я слушал её при свечах. Красиво, поднимает и несёт…
Итак, возвращаемся мы из Филармонии, Шарлиз вся светится от счастья – подпиталась музыкой Высших сфер, даже в воздухе периодически зависает от наслаждения. А я, хоть и тоже получил заряд светлого позитива, но из чувства противоречия начинаю насвистывать мотивчик из Моцарта. Вот начал, почему-то, в голове вертеться именно Папагено с его «Известный всем я прицелов…», начинаю даже её насвистывать, несмотря на холодную погоду, ловя на себе насмешливые взгляды своей хранительницы. Так и свистел бы, но мы уже подошли к дому…
Открыв дверь, мы тут же услышали хохот нашего приятеля Алуки, прелестного парня и вавилонского инкуба по совместительству. Весело у них тут, однако! Проходим в гостиную и обнаруживаем, что Гизмо сидит на моём законном месте в кресле, Алука расположился напротив, за накрытым столиком, и они очень оживлённо что-то обсуждают. Заслышав наши шаги кот благоразумно перепрыгнул на диван и сделал вид, что всегда сидел именно тут. Алука же расплылся в широкой улыбке.
- Привет, ребята! Ну как встреча с прекрасным?
- Прекрасное, как оказалось, таковым и осталось. Да, надо иногда выбираться на нечто подобное… Одухотворяться, так сказать. Это Лиз спасибо, она меня вытащила.
Берегиня бросила на меня очередной смешливый взгляд, мельком посмотрела на столик, и убедившись, что её помощь не требуется, забралась на диван, приняв свою любимую позу. Гизмо, вот ведь предатель, тут же устроился у неё под боком. После этого она обратилась к Алуке.
- Алик, ты посмотри на этого любителя органной музыки! Ты представляешь, ему надо было обязательно перебить впечатления от мессы опереткой Моцарта!
- А что тут особенного? Ты впитываешь музыку, находя в ней энергию, необходимую для самого процесса твоей жизни, а наш милейший друг слушает красивое музыкальное творение, мелодию, набор правильно составленных нот! Наслаждается, конечно, но в жизни ему больше требуется лёгкость моцартовских опусов. Это нормально…
Я почувствовал какое-то неудобство от таких оправданий моего друга и сам кинулся в атаку.
- Нет, ну а что такого? Если у меня сегодня настроение именно на более лёгкую музыку? К тому же он гений, и отнюдь не меньший, чем ваш Бах!
- А кто-нибудь спорил?
- И вообще… Сколько бы он ещё всего написал гениального, если бы не зависть человека, который назывался его другом!
Алука, который в это время как раз наливал коньяк, чуть не выронил из рук бутылку.
- Это ты несчастного Сальери имеешь в виду, что ли?
- Ну ничего себе несчастного…
Я аж задохнулся от возмущения. Нет, ну вы только подумайте – считать убийцу мало того что гения, так ведь ещё и друга, обиженной стороной! Ну да что с него, беса, возьмёшь… Я посмотрел вопросительно на Шарлиз, но она только развела руками и указала на инкуба – мол, все вопросы к нему.
- Алик, объяснись! Почему ты назвал этого завидущего Сальери несчастным?
- Хммм… Ну как тебе сказать… Это довольно тёмная и запутанная история. И виноват, и не виноват одновременно. Поэтому он при нас и обитается, собственно, ведь чёткой вины за ним нет, но и помыслы не совсем чисты были. Хоть и устремления понятны и вполне объяснимы…
- Совсем ты меня запутал.
Алука встал, немного подумал, подмигнул Шарлизке и повернулся ко мне.
- Знаешь что, дружище, я тебе сейчас его приведу, а ты уже сам его и расспросишь!
С этими словами он растворился в воздухе, но буквально через несколько секунд уже входил опять в комнату, ведя за собой мужчину средних лет, одетого в длинный тёмный сюртук. На голове у него красовался белый парик, закрученный локонами и обильно посыпанный чем-то, похожим на муку. Довольно широкий белый воротник возлежал на плечах, и я понял всю его необходимость, как только мужчина церемонно поклонившись, гордо вскинул голову, вызвав вокруг себя небольшую ауру из белого облачка муки. Я подождал, когда мука осядет на воротник, и пожал протянутую руку.
- Антонио Сальери, главный капельмейстер императорского двора и директор Венской консерватории к Вашим услугам.
Голос у мужчины был густой и хорошо поставленный, он явно выдавал в нём человека, привыкшего руководить. Да и весь его облик был преисполнен достоинства. Он слегка улыбнулся и продолжил:
- Уважаемый Алука сообщил мне, что у его досточтимых друзей есть некоторые вопросы, касаемо судьбы моего друга Вольфганга. Готов ответствовать честно, ничего не скрывая…
Он опять слегка поклонился, к счастью не так резко – мука почти не шелохнулась. Я отвёл взгляд от его локонов и сосредоточился на самом композиторе, стараясь попасть в его витиеватый стиль общения.
- Господин Сальери, наш тёмный друг сообщил мне, что Вы одновременно и виноваты и не виноваты в безвременной кончине одного из гениальнейших творцов всех времён – Вольфганга Амадея Моцарта. Не соблаговолили бы Вы прояснить эту не совсем тривиальную ситуацию?
Кот посмотрел на меня, в порыве восхищения аж раскрыв рот, а Лиз хихикнула в диванные подушки, силясь не расхохотаться. Алик, за спиной нашего гостя, таки не выдержал – весёлый нрав взял верх над законами приличий, но, прыснув в кулак, он вышел из этой ситуации с честью, пригласив Сальери к столу и налив всем по рюмочке. Выпили за память гения, и я опять повернулся к придворному музыканту. Лицо его было печально, он явно ушёл в воспоминания. Вскоре наш гость поднял на нас взгляд и произнёс:
- Спрашивайте, милостивый государь, я готов ответить на Ваши вопросы.
Вопросов у меня скопилось множество, но я начал с главного.
- Скажите, Антонио, а почему Вы так истово завидовали своему другу? Ведь, насколько я понимаю, у Вас тоже была вполне успешная карьера.
Сальери улыбнулся, понимающе кивнул и грустно сказал:
- Вот и Вы находитесь в плену слухов, причём ни на чём не основанных. Поймите, я был любимым учеником Кристофа Глюка, законодателя музыкальной моды Европы того времени, к двадцати четырём годам у меня уже было написано десять вполне успешных опер, и я был придворным композитором и капельмейстером итальянской оперы австрийского двора, а это один из самых важных музыкальных постов в Европе. Мои произведения к тому же ставились ведущими театрами Лондона, Парижа, Мюнхена, а в Италии ни один крупный город не мог обойтись без моих творений! Например «Семирамида» была одновременно поставлена в Риме, Неаполе, Милане и Венеции. Моя опера «Данаиды» была в афише «Ла Скала» более сорока лет, и на ней воспитывалось новое поколение композиторов. Гектор Берлиоз считал меня своим учителем… Да что уж тут, были и официальные ученики. Фамилии Бетховена, Шуберта, Листа Вам что-нибудь говорят? Какая может быть зависть к хоть и талантливому, но намного менее успешному коллеге? Эх…
Наш гость, начав своё повествование довольно тихо, к концу своей речи уже говорил громко, чеканя фразы – чувствовался навык преподавания. Даже кот как-то подтянулся и жадно впитывал информацию. Но тут композитор опять чуть сник, и я пришёл ему на помощь.
- Очень интересно, маэстро! А когда вы познакомились с Моцартом? Наверное, он был ещё ребёнком, а Вы маститым и известным композитором?
Сальери горько рассмеялся.
- Ну что Вы, сударь! Я всего на шесть лет старше Вольфганга, да и музыкой стал заниматься лишь в десять лет, когда наш пострел уже начинал выступать во дворцах…
- Эээ…
Надо же, как-то об этом я не подумал. Что-то во всём этом ранее стройном построении начинает не сходиться…
- Так, хорошо, но ведь откуда-то все эти слухи взялись? Нечто недосказанное между вами было, на чём-то все эти слухи основывались!
- Ну конечно. Видите ли, мне не очень удобно об этом говорить… Хорошо, что уж теперь скрывать. Вольфганг завидовал моей карьере, он даже не раз просил меня пристроить его на какую-нибудь денежную должность. Он обратился к императору Леопольду с просьбой назначить его моим заместителем, вторым капельмейстером двора, но ему было отказано – по традиции эту должность занимали только итальянцы. Моё же положение при дворе было незыблемо, и Моцарт затаил обиду. Но я помогал ему в постановке опер, хоть и не любил немецкий зингштиль… Но что не сделаешь для талантливого парня!
- Так Вы признаёте, что он был гений?
- Естественно! Как ты, да я…
В голове у меня начинался полный сумбур. Такая красивая версия, осенённая несравненным свидетельством самого Пушкина, летела в тартарары… А наш гость меж тем продолжил свой рассказ.
- Понимаете, после отказа императора, Вольфганг довольно много потерял в деньгах. Ученики уходили, заказов становилось всё меньше, вот у него и портился характер. Жена пилила, причитала, что детям есть нечего, что давно не плачено за квартиру, указывала на меня, как на пример. Я уж и заказы ему втихаря начал передавать, а он гордый был, отказывался. Поначалу… Потом-то приходил за ними, но с таким видом, как будто делает мне одолжение. Ну что делать было, такой уж у него был характер… Как-то раз мне заказали реквием, но я, зная, что сейчас у Моцарта совсем худо со средствами, отослал заказчика к нему, дав самые лесные рекомендации…
- Реквием? Ага, чёрный человек… Мистика!
- Ну что Вы, право, никакой мистики, обычный заказ от похоронной конторы. А человек, конечно же был в чёрном! Не в розочках же хоронить…
- Хммм… ну да, понимаю. А что же приключилось во время вашего последнего ужина? Ну, когда Вы… или не Вы… Хорошо, но кто тогда отравил Вашего друга? Или и это всё придумано?
Сальери опустил голову, потом посмотрел на Алуку и тот, поняв без слов просьбу композитора, плеснул нам ещё коньячка. Выпили в тишине и наш гость продолжил.
- Да, был вечер, была трапеза, было и отравление. Точнее покушение, обернувшееся несчастным случаем со смертельным исходом, так сказать… Дело было так. Договорились мы встретиться в одном кабачке с роялем в кабинете – Вольфганг хотел мне показать кое-какие части реквиема, проконсультироваться. Послушали – хорошо всё у него получилось, вот только в паре мест и надо было подправить. Выпили за окончание большой работы, потом за новые заказы… ну, перебрали немного. Тут заходит слуга с каким-то новым блюдом, я поворачиваюсь к нему и вижу в зеркале, как мой друг что-то насыпает в мой бокал. Если честно, то я подумал, что это очередная его шуточка, и он подсыпал мне нечто вроде слабительного. Любил он такие немецкие розыгрыши… Ну и дождавшись пока он отвлёкся, я подменил бокалы. Выпили, вскоре начали собираться, но я заметил, что Моцарт стал каким-то задумчивым и глаза, при взгляде в мою сторону, горели странным огнём. Списал тогда это на его обычное нервное состояние, в котором он пребывал последнее время… Ну а наутро узнал, что Вольфганг Амадей Моцарт скоропостижно скончался. Понял всё, конечно, но ведь никому не расскажешь! Мог просто вылить этот бокал в ближайшую вазу с цветами, так нет же, решил продолжить его «шутку». Ну, Вы понимаете…
Мдаа… какой удар от классика! Ай да Пушкин, ай да сукин сын… И зачем он так исказил историю? Подставил уважаемого человека, вполне успешного и известного. Неужели так любил музыку Моцарта, что пошёл на заведомый подлог и перевернул историю с ног на голову? Нет, я очень люблю и ценю творчество гения Венской оперы… эээ… стоп, признанным гением и популярным композитором того времени был ведь наш сегодняшний гость, а не Моцарт! Совсем я запутался… как и «наше всё», видимо. Я встал и ещё раз протянул руку Сальери. Тот поднялся немного сконфуженно, пожал мою руку и опять уселся. По лицу его блуждала довольная и благодарная улыбка…
С дивана на меня смотрели две пары изумлённых глаз – Лиз и Гизмо всё не могли придти в себя от этого изумительного рассказа, вкорне меняющего всю картину мироздания. А Алука улыбался во весь рот, довольный произведённым на меня эффектом. Он налил нам ещё по бокалу, и взяв свой в руку поднялся.
- Друзья мои, у меня родился небольшой тост. Давайте выпьем за гениев! Много небылиц складывают о вас, но истина всегда восторжествует, ведь гений и злодейство – две вещи не совместные!
Коньяк обжёг разгорячённый мозг, Вселенная резко расширилась, горизонты исчезли… Творение Александра Сергеевича, многочисленные теории гибели гения музыки, даже недавно прошедший в Италии суд над отравителем Моцарта, кстати, оправдавший нашего сегодняшнего гостя – всё отошло на второй план. Передо мной был просто Антонио Сальери, главный капельмейстер австрийского двора… несчастный человек и преданный друг. Да, дела…
Ну что же, в одном классик был прав - «Все говорят: нет правды на Земле. Но правды нет - и выше!»…