Шельма
Восточная Сибирь по количеству солнечных дней существенно превосходит многие южные регионы России. В этот майский день установившаяся жара достигла своего апогея. На маленьком огороде возле бревенчатого старого дома Юрий с женой Ириной досаживали картошку, как это и происходит везде, он подкапывал, а она бросала дряблые пророщенные клубни в еще влажные от не так давно сошедшего снега лунки. Это была уже не молодая чета предпенсионного возраста. Сошлись они относительно недавно и общих детей у них не было. Ирина была уже дважды бабушкой, так как дочь уже десять лет как замужем, но все ждала, когда сын Никита прогуляется и обзаведется семьей. Юра же про своего единственного сына ничего не знал, так как много лет провел в местах не столь отдаленных, откуда его никто не ждал. Правда, если бы не его синие кисти рук, которые он всегда пытался спрятать при разговоре, трудно было бы поверить в криминальное прошлое этого статного интеллигентного человека. Разве что серо-голубые обесцветившиеся от горя, лишений и несправедливости глаза. Чтобы соленый едкий пот стекая со лба не разъедал их, он из своей рабочей рубахи изваял бандану и туго затянул ее на голове.
-А ну, пошла отсюда! – вдруг замахнулся он остроносой лопатой в сторону рыжей ушастой собаки.
-Ты погляди, уже пятый раз подходит, - удивленно заметила Ирина, - видно что-то не то, видать что-то ей нужно.
- Да дать ей по хребтине как следует и отучится попрошайничать!
-Да не, она не есть хочет, она что-то у нас на огороде забыла.
- Ты давай подкидывай, не отвлекайся! Эту пропустила! И эту!!!
-Ой, Юр, смотри, а у нее титьки набухшие! Она рожать хочет!
- И что?! Тебе то что?! – и он опять замахнулся в сторону жалобно смотрящей собаки, которая инстинктивно отбежала метров на пять.
Досадив поле, они собрали мешки в ведра и зашли в дом. Ирина поставила кипятиться старый китайский чайник, а Юра, сняв кирзовые сапоги, размотал портянки и стал растирать свои болезненные ноги.
-Смотри! Смотри! Она к нам в сарай забежала! – быстро заговорила жена.
Юра тут же соскочил, как на пожар, выбежал на веранду и схватил лопату.
-Постой! - в то же мгновение, схватившись за черенок, остановила его жена, - пойдем, посмотрим лучше, что она там забыла.
И она осторожно пошагала к сараю. Ворча и качая головой, но все же больше от уважения к жене, чем от любопытства, муж пошел вслед за ней. Когда они отворили сарайную дверь, послышалось жалобное пищание.
-Юра, да у нее щенки тут! Ой ты бедненькая! Ой ты моя маленькая!
Мужчина без слов тут же схватил первую попавшуюся тяпку и замахнулся на собаку, которую было едва освещали в ровные ряды света, пробивавшиеся сквозь щели старых досок постройки. Псина тотчас же оскалилась злобным волчьим оскалом.
-Стой! – закричала Ирина, мгновенно встав у него на пути, - у нее же дети!
Он тут же обмяк, как завороженный, поставил соху на место и вернулся в дом. Ирина имела на мужа какое-то магическое влияние: он ее безмерно ценил и почитал. Еще бы, ведь этот золотой человечек, как частенько говаривал он, так много хорошего сделала для него! В свое время она приняла его и почему-то поверила ему – зеку со справкой, от которого все «порядочные женщины» шарахались, как от прокаженного. Приняла и не ошиблась, и нашла в нем и опору, и верного мужа, и доброго друга, но вот только собак Юра не то чтобы не любил, на дух не переносил! И, в принципе было за что…
Юрий Федорович Блинов родился в конце пятидесятых в военной семье. Соответственно оттуда у военная выправка и волевой характер, чистоплотность и воспитанность. В семнадцать лет не поехал за вечно кочующими родителями, а остался учиться в Воронежском авиационно-техническом училище, как раз ставшее в те годы высшим учебным заведением. Не сказать, конечно, что он отбился от рук – учился хорошо, не пил, занимался спортом, но то ли глядя на преуспевающих модно одевавшихся ребят, то ли желая поскорее встать на ноги и доказать себе и окружению свою состоятельность, он втянулся в одну не очень хорошую кампанию, которая занималась грабежами проходящих железнодорожных товарняков. Банда была тесно связана с некими милицейскими и железнодорожными чинами и не имела контактов с местным криминалитетом, а потому просуществовала относительно долго, около трех лет. Но итог, как всегда, был один: в частности, Юра отправился на восемь лет валить лес в Пермском крае.
Сидел тихо, в актив не вступал, с блатными не заигрывал, работал и ждал окончания срока. Другие арестанты его уважали и серьезных конфликтов он ни с кем не имел. Больше всего его гложило, не то, что проходит жизнь, не то, что его оставила молодая гражданская жена с маленьким сыном (отец которой был крупным партийным чиновником и приложил старания к Юриному сроку), а то, что он опозорил, как он сам считал, своих родителей. Он мечтал поскорее освободиться и начать, как тогда модно было говорить, «новую жизнь». Но случилось так, что в преполовение срока, он, как человек принципиальный и правильный, был вынужден вступиться за своих приятелей, имевших серьезные распри с местными авторитетами. Вскоре начались нешуточные неприятности. Дошло до того, что им, пятерым бравым парням, двое из которых бывшие военные, приходилось все время держаться вместе и даже ночами дежурить, так как шестерки объявили им темную. За эти годы Юра многое узнал, научился разбираться в людях, ценить настоящую крепкую дружбу и презирать лицемерие и предательство. Когда накал страстей достиг точки кипения, ребята решили бежать. Юрий, может сам и не желал побега, но тогда отказаться, было для него равносильно предательству. Да и одному оставаться на зоне, после его заступничества, было смерти подобно.
Ввиду нехватки времени к побегу долго не готовились, но обдумали все досконально: дождливым воскресным августовским днем они совершили побег, как пел легендарный Высоцкий, «на рывок», прямо на деляне во время обеда на глазах у обескураженной охраны рассыпались, как горох, в разные стороны. В назначенное место добежали только четверо – на плотника Дмитрия кинулись две овчарки и почти сразу же повалили его. Юра этого не видел, но четко слышал его крик и свирепое рев собак. От страха и волнения он чуть не заблудился, но внезапно всплывшие в памяти четкие инструкции бывшего разведчика Василия, осужденного за убийство, в последний момент вывели его к месту встречи. Первым делом добежали до небольшой реки, и несколько раз переплывали ее в разных местах, чтобы запутать следы. Ночью уже на реке Колва обнаружили старую егерскую лодку и далее шли на ней вниз по течению. Эти первые сутки бывший военный Александр называл «золотым временем» - единственной возможностью оторваться от погони. На второй день, преодолев около семидесяти километров, во время отдыха в лесу услышали звуки пролетающей вдали вертушки.
-Восьмерка, - констатировал Юра, - низко летит, видно по нашу душу…
После этого решили придерживаться тактики ночных передвижений по реке с дневными остановками в тайге для отдыха. Лес был на удивление богат грибами и ягодами, что очень выручило, а кругом была такая глушь, что несмотря на страх преследования они понимали, что легче найти иглу в стоге сена, чем обнаружить столь маленьких людей в этом бескрайнем дремучем таежном царстве, где сыроватый елово-пихтовый аромат смешался с запахом свободы, и где, пожалуй, каждому хотелось остаться тут навсегда. Но чем ниже они сплавлялись по реке, тем больше появлялось следов, теперь уже ставшим чуждым, понятия – человека. От того и было решено затабориться на одном из крутых и заросших густым ельником берегов. Соорудили землянку, в которой так замаскировали вход, что, если не вглядеться, можно было пройти мимо и ничего не заметить, и стали запасаться дарами леса и дровами. Александр хорошо знал тактику работы поисковых групп, и убедил всех, что появляться близко к населенным пунктам нельзя. Да и бежать по большому счету было попросту некуда, все прекрасно понимали, что теперь любые связи со знакомыми и родственниками будут долгое время отслеживаться. Кто бежит ради бравады и азарта, ради глотка воли и раздолья, а потом вдруг оказывается в таких крайне экстремальных условиях, рано или поздно начинает скучать по теплу и сытному уюту человеческой цивилизации, пусть даже в тюрьме, где худо-бедно, но накормят и обогреют. Но эти люди бежали от неминуемой смерти, и потому они даже и не помышляли о связи с внешним миром, и стойко переносили нехватку еды и стеснение.
Так прожили около месяца, и казалось, что все уже позади, но не знали они, что в район прибыла специальная ВВшная часть, предназначенная для поиска сбежавших заключенных. Первоначально они практически не выходили из землянки, боясь оставить следы, но голод, а вернее даже страх голода, вынуждали их всё чаще выходить для поиска и сбора еды. Чем больше они собирали запасов, тем больше притуплялось чувство страха и тем дальше они отходили в следующий раз. Им еще повезло, что сразу пойманного Димку насмерть забили дубаки, не успев допросить его об их планах. Но сужавшийся квадрат поиска вывел солдат на старое кострище. Опять залетали вертолеты, нагоняя немой страх, и в один из дней дежуривший Витек увидал поисковую группу с лающими немецкими овчарками ровно на другом берегу.
Было два варианта: не высовываться и ждать, когда тебя как морковку вытащат из земли, и второй – бежать дальше пока не поздно, а там будь что будет… Но тут разведчик предложил выход: ночью они подняли со дна реки свою притопленную лодку, и Василий поплыл вниз по течению, чтобы отвлечь внимания поисковиков на себя. По пути, заметив охрану, он среди ночи развел костер на берегу и, подкараулив подкрадывающуюся охрану, совершил нападение на одного из солдат, завладев автоматом. Таким образом он повел всю поисковую машину за собой, спасая ребят. Это был большой специалист по выживанию в диких условиях, на удивление смелый человек невероятной выносливости и лишь благодаря его навыкам и знаниям они сумели уйти от погони и продержаться столь долгое время. Тяга к спасению ближних была в нем заложена генетически, и поэтому он, почуяв приближающуюся опасность, решился на столь отчаянный шаг.
-Главное, не «следите»! У собак нюх очень чуткий, поэтому, всегда думайте, что делаете, куда и зачем идете! – заботливо инструктировал он друзей, добавляя в конце свою коронную фразу, - И самое главное – не ссать!
С уходом Василия они стали как слепые щенки, потерявшие мать, вздрагивать при каждом шорохе. Наконец, когда вертушки пролетали настолько низко, что качали деревья, от корней которых осыпалась земля в укрытии, у них сдали нервы и они втроем побежали вглубь леса, чем и обрекли свой пробег на неминуемое поражение. Витька застрелил какой-то солдат, а Александра, точно так же как и Дмитрия, забили до смерти остервеневшие шакалы. Но участь Юрия была не менее трагичной. Когда собаки взяли его след и принялись звонко лаять, он инстинктивно побежал, но спущенные с повода овчарки его тот час нагнали. Первая вцепилась ему в икроножную мышцу. Он было пытался ее одернуть, но тот час на спину ему запрыгнула вторая, и через секунды третья вонзила клыки в его запястье, пережевывая сухожилия. Несмотря на то что он лег на живот и что было сил пытался закрыться, ошалелая стая поедала его живьем, невыносимая боль проникала со всех сторон, а изнутри заставлял сжиматься еще сильнее животный страх. Собаки загрызли его до такой степени, что он больше проходил на кусок мяса, чем на человека. Подоспевшие солдаты поначалу все думали, что он мертв, но услышав хрипы, командир группы скомандовал немедленно эвакуировать беглеца в медпункт. Так, потеряв невероятное количество крови, каким-то чудом он остался жив. Вид его был настолько ужасен, что даже у озверевшего начальника зоны, с матерной бранью залетевшего в лазарет, не поднялась рука ударить его.
-Вот! Вот! Так тебе! – восклицал он в присутствии бессознательного Юрия – А этих бросьте возле столовой, чтобы остальным неповадно было…
Невероятно, но Юрий выжил и вскоре пошел на поправку. Но вид его оставался ужасным, что вызывало у других осуждённых то непонятное смешанное чувство жалости и уважения, люди словно переживали за него тот немой страх, который довелось перенести ему…
Через какое-то время состоялся суд, Юрию добавили три года и так как начальство было вознаграждено сверху, о нем вскоре все забыли, включая блатных, которые старались не замечать его, так как во-первых, никакой опасности от него более не исходило, а во вторых, им приходилось держать «нос по ветру», так как народная молва негласно возвела его в ранг героя-мученика, да и к тому же начальство здорово обозлилось на них в свете последних событий.
Сам Юра после этого стал вообще нелюдимый, первое время у него были проблемы с речью. Он вроде и не заикался, но каждое слово произносил с жутко длинными паузами, а порою мог и совсем замолчать на половине своей речи. Друзей у него новых так и не появилось, и лишь некоторые из старых знакомых изредка навещали его на новом месте работы в цеху по ремонту бензопил, так как с его перекусанными сухожилиями другой работы предложить ему было нельзя. Но больше всего проблем Юра испытывал при виде собак. Ему внезапно становилось плохо, как только он вблизи слышал или выдел оскалившихся овчарок. Одно время на зоне служил кинологом солдат-срочник Виталий Ермолаев, который прочухал Юркин страх перед псами и ввиду своей гадкой натуры начал на него натаскивать своего пса. Тот период для Блинова был сущим адом. Находясь на работе в цеху, он даже начал чувствовать приближение времени прихода Виталия, который со смехом заходил в цех и спускал своего Черныша, который безошибочно набрасывался на Юрия под звонкий идиотский смех солдата. В такие моменты он не мог ничего сделать с собой, у него начинала кружиться голова, во рту появлялась сухость, ноги становились слабыми и непослушными, а порою он вообще терял сознание. Когда такие визиты стали ежедневными, Блинов, стал вынашивать план спрятаться на входе и убить Ермалаева, а дальше будь, что будет. Но в один апрельский день, во время очередного визита, у Юриного напарника Лукича, широченного вечно молчаливого деда, кончилось терпение. Он внезапно схватил кидающуюся на Блинова овчарку, за гривки поднял и со всей силы шмякнул об пол. Собака взвизгнула и тот час, поджав хвост, заскулила жалобным голоском.
-Ты че, мразь, - заорал он на Ермолаева – совсем ополоумел?!
-Я… Я… - пытался что-то проскулить осевший от такого поворота событий солдат.
-Еще раз сюда зайдешь, больше отсюда не выйдешь! – убедительно твердо произнес осужденный за тройное убийство Лукич, глядя на него своими холодными волчьими глазами – Кому хош теперь жалуйся, но я тебя предупредил, смотри, сука…
Ермалаев тотчас подцепил пса и выбежал прочь.
-Вставай, - обратился Лукич к трясущемуся сжавшемуся Юрке - вставай, пошли покурим…
Так или иначе, жаловался ли Ермолаев кому или нет, неизвестно, но больше он в цех не наведывался, а вскоре и вообще куда-то делся, толи перевели его на другую зону, толи уволился или еще что, но долгое время другие кинологи не могли понять, почему пес Черныш боится проходить мимо цеха по ремонту бензопил.
Так незаметно год за годом, меняя цилиндры на заклинивших «Уралах» под молчаливым руководством Лукича, подошел к концу и Юркин срок. Ехать по освобождении ему было некуда и не к кому, родители умерли, и его никто нигде не ждал. Одно время поработал на БАМе, потом еще в паре-тройке контор, но нигде не приживался, уж больно он нелюдимым всем казался. БАМовские студенты ночами по очереди дежурили, опасаясь, что этот страшный зек их ночью перерубит, на пилораме едва сросшиеся сухожилия не позволяли бревна ворочать, в литейке мужики плохо приняли, так как бухать с ними не хотел, а с автобазы сам ушел, так как там на вахте были злые собаки, которые на него в особенности кидались все время. Так и скитался он из конторы в контору, жил где придется, пока не встретил Ирину в городском трампарке, куда он устроился слесарем по ремонту. Изначально, она попросила его помочь в ремонте кровли на даче, потом, трубы в квартире, потом ключи от дачи ему отдала, чтобы жить ему было где, а потом и жить стали вместе: у нее уже взрослые дети, у него разбитая судьба…
-Юра, дай вот эту чашку, я ее покормлю сейчас – заголосила забежавшая в дом Ирина – Ну что ты так нахмурился?! Ну будь ты человеком, в конце-то концов! Ну с мелкими щенками она, ну не выкидывать же ее! Ну Юр!
-Да ладно, корми иди – еле произнес Юра.
Пока они были на даче, Ирина еще несколько раз бегала кормить незваную гостью, и все время та смотрела на нее своими жалобными собачьими глазками, как будто хотела спросить про Юрия: «А он меня не убъет?!»
-Так, Юра, я три дня на работе, ты завтра покорми ее пожалуйста. Ты не злись! Ну мы же люди! Вот выкормит щенков, раздадим их, а потом я ее куда-нибудь пристрою. Я понимаю, что ты собак не перевариваешь, но она не такая, ты только потерпи, она ненадолго у нас…
Эти слова звучали для него как приказ, он настолько уважал Ирину, что не смел перечить ей, да и ни о чем такм сверхъестественном она и не просила.
На следующий день, после обеда Ира позвонила Юре:
-Юра, ну что покормил?!
-Сейчас пойду – сухо ответил он.
-И там суп вчерашний завтра ей отдай…
Нехотя, Юрий Федорович взял кастрюльку и пошел е сараю. Умом он понимал, что сия псина безобидная, но его искалеченная психика сжималась при виде любой собаки. Когда он открыл дверь в сарай, то первое, что бросилось ему в глаза, это взгляд этой собаки. Они молча смотрели друг другу в глаза, и оба дико боялись друг друга. Юра молча вылил содержимое кастрюли в собачью чашку и отошел на пару метров. Оголодавшая собака отлипла от щенков и стала медленно подходить к миске.
-У! Шельма! – выдохнул свой страх Юрий, а собака чуть вздрогнула.
Как только собака добралась до чашки, то забыв страх стала быстро и жадно поглощать еду. Юра еще пару минут посмотрел на нее и опять с подсознательной ненавистью произнес: «Шельма!», и ушел в дом.
В конце августа, когда по утрам все вокруг окуривает туманная прохлада, Ирина вышла во двор покормить Шельму и оставшихся двух щенят. Остальных она уже умудрилась раздать по знакомым.
-Ну вот, и выходили мы собачек, сегодня еще вот этих забрать должны – сказала она, сидящему на крыльце Юрию.
-Кто? – неохотно спросил он.
-Да ребятишки с соседней улицы.
-Ребятишки… Так прямо и заберут они. Родители запретят, и не заберут…
-Ну не заберут, еще кто-нибудь заберет. Смотри, какие они у нас славные, аж отдавать не хочется…
Как только Шельма доела еду, она тотчас подошла к Ирине, и та, ласково потрепав ее за загривок, зашла в дом. Собаке, словно не хватило порции внимания, и она осторожно подошла к не заметившему ее Блинову, и молча лизнула ему руку.
-Ну все, все, иди давай! – резко одернув руку сказал Юрий.
-Видишь, как она к тебе тянется, - сказала вдруг выглянувшая в открытое окно Ирина. – Может, оставим её все-таки, а?! Как-то привыкла она к нам…
Блинов молча нахмурился и ничего не ответил.
За время пребывания Шельмы у них, Юрий, хоть и свыкся с присутствием собаки во дворе, но так и не преодолел барьер в общении с животным. Как бы сильно Шельма не стремилась угодить ему, он все время оставался неестественно равнодушен к ней. Может быть он и рад бы был приласкать собаку, но психологическая травма, нанесенная ему зоновскими овчарками, до сих пор сковывала его душу. Но тем не менее, у него не было ни грамма жестокости, по отношению к ней и ее щенкам. Даже когда один из них сгрыз его городской ботинок, он просто поворчал на Ирину, но ничего не сделал собакам.
Через пару дней, когда соседские ребятишки забрали оставшихся щенков, Ирина, понимая причину Юриной нелюбви к собакам, обратилась к нему:
-Юр! Ну все, как я и обещала… в общем… -она не могла найти слов. – В общем, я узнала, на рынке собак за деньги принимают… Ты платишь деньги, у тебя бабки забирают собаку, а потом сами пристраивают собаку кому-нибудь…
-Ну отвози – сухо ответил он.
-Юра, я сама не смогу… Совесть не позволит. Никак не смогу… Давай ты отвези, тебе же все равно… - и на ее глазах показались слезы…
-Ну ладно. Где это место на рынке?
-Возле трамвайной остановки. Вот поводок, ошейник я уже одела… Электричка через час…
Юрий не мог смотреть ее слезы, он быстро подцепил собаку и вскоре уже шел на станцию.
Пока они ожидали электропоезд, а также во время поездки, Шельма жалобно смотрела на Юрия, как бы пытаясь заглянуть ему в глаза, но он старался не замечать ее. До рынка добирались на трамвае, и собака, предчувствуя что-то неладное начала жалобно скулить.
-А ну, тихо! Тихо! Тихо, говорю тебе! - безуспешно пытался он успокоить собаку...
А Шельма не сводила с него глаз, будто пыталась что-то ему сказать или спросить...
-Здравствуйте! Вы тут собак принимаете?! - спросил он у загорелой прокуренной женщины с черными корнями обесцвеченных волос.
-Здрасьте! Вот эту хотите сдать?!
-Да.
-Ну вообще мы за щенят берем по триста, но за эту пятьсот.
-Пятьсот, так пятьсот, - и он полез в карман за бумажником, — вот, держите.
-Собачка то какая у вас славная, сразу видно, что ухоженная. А чего
Отдаете то?! Переезжаете?!
-Угу - неохотно соврал Юрий.
Барыга взяла собаку за поводок, а Юрий достал из наплечной сумки пакет.
— Вот еще, возьмите, это косточки жена положила ей с собой.
Он мельком глянул на собаку и было хотел что-то сказать, но тут же отпрянул, развернулся и пошел прочь.
-А как звать то ее?!- крикнула в след собачница.
-Шельма... - не оборачиваясь ответил Юрий, и ускорил свой шаг.
Собака, не переставая жалобно смотреть на уходящую фигуру Юрия, начала так громко скулить, что он невольно обернулся и замер на время. Ее карие глазки смотрели на него таким человечьим взглядом, что у Юры защемило в сердце. Он тяжело вздохнул, и глянул на часы. Через час электричка. Еще на какое-то мгновение он замялся, будто бы не знал, что делать, но потом резко забежал в остановившийся трамвай. Пока не закрылись двери, он слышал это невыносимое визжание Шельмы.
Полупустой вагон трамвая тронулся и начал отсчитывать остановки, и с каждой остановкой Юре становилось все совестнее и больнее на душе. По началу он сидел, но потом, не находя себе места встал. Что-то беспокоило его все сильнее. На шестой остановке он внезапно выбежал в самый последний момент, и тут же заскочил в подошедший встречный трамвай. Ему казалось, что трамвай еле ползет, от чего он непроизвольно нервничал. Наконец, едва дождавшись остановки, он пулей выскочил и побежал к рынку. Он увидел, как к собачницу подъехала четверка, куда она затаскивала коробки со зверьем. Возле машины была привязана собака.
-Шельма! - громко крикнул Юрий.
Собака вмиг соскочила и принялась звонко лаять и подпрыгивать.
-Шельма! - Юра обнял собаку, которая прыгала от счастья. - Извините, обстоятельства изменились, деньги не надо.
-Да бога ради, - заулыбалась собачница.
Юрий забрал Шельму и пошел на остановку. Посмотрев на часы, он понял, что не успеет на последнюю электричку.
-Ну что, Шельма, придется пешком добираться, - сказал он своей довольной собаке. - У-у, шельма...