В предыдущей главе. Принцесса Тиссария арестована и живёт в резиденции Аирана Блаженного. Но визит Морского дьявола и неожиданное избавление только усугубляют положение - принцессу обвиняют в колдовстве и заключают в темницу. Скорый суд вершат без неё и приговаривают к сожжению. Но на плахе объявлено о смягчении приговора: её отправляет Тиссарию в Риваж для нанесения регистра и последующего решения Трибунала.
Она помнила, что просыпалась, с помощью какой-то девчонки сходила по нужде, пила горьковато-медовый отвар и снова засыпала. Очнулась она с тяжёлой головой, вся в испарине и с наслаждением откинула несколько одеял. В комнате стыло, но принцесса с наслаждением, с кряхтением, потянулась. Есть хотелось ужасно, несмотря на то, что ещё вчера готовилась на плаху. Страшный морской дьявол, подземелья, кровавая схватка у стен города – всё осталось в прошлом. И только падающее тряпичной куклой тело мальчика Рона Рёвы порой застывало перед глазами и вынуждало думать об участи.
Тиссария, дрожа от холода, спрыгнула с кровати; прижалась к тёплой ещё печке и выглянула наружу. Едва ли это можно назвать тюрьмой – маленький, утопающий в комковатой грязи двор, подрывающий стену горбатый поросёнок, да бельё, развешанное на верёвке, отчего в каморке скупого дневного света ещё меньше. Принцесса оперлась на ногу, грея пальцы о тёплый камень, и вдруг у изголовья кровати увидела знакомые ножны. Не веря глазам, сделала шаг и выдохнула – её шпага. А наряд фехтовальщицы висел выстиранный и вычищенный, обёрнутый в кусок цельного холста на деревянной штанге близ печной трубы. Скинула исподнее, поморщившись, потёрла перевязь на запястьях, сделанную умелой рукой, наскоро оделась, приторочила ножны. Спохватившись, коснулась шеи пальцами – оберег на месте. Оставалось последнее – выйти вон и почувствовать – свободна. Иначе только злое шутовство: клинок отдали, а клетку не отперли.
Толкнула дверь, та с усилием, но поддалась. Оказалась в комнате, откуда ещё не утащили бадью для купания. Из полумрака к ней вышла знакомая, но удивительно бесстрастная девочка – служанка Мана.
– Тебе чего? – нелюбезно буркнула Тиссария.
– Я Мана Замарашка, Ваше высочество. Я приставлена к вам от имени Трибунала.
– И всего лишь? – зло ухмыльнулась принцесса. – А если мы пойдём за угол, да я насажу тебя на шпагу или отдам своим людям.
– Я приставлена к вам от имени Трибунала, – хладнокровно повторила Замарашка и едва заметно поклонилась.
– Ты… – запнулась от гнева на шпионку Тиссария. – Ты знаешь о судьбе моего дядьки Морана Колуна? Я хочу его видеть.
– Ваше высочество, – спокойно молвила служанка и лгунья, – вас ожидает кавалер. Он явился ещё вчера. Вы можете с ним говорить, но в моём присутствии.
Тиссария рассеяно кивнула – вчера? почему вчера?
Едва Мана вышла за порог, в комнату ворвался мальчишка: в потёртой синей куртке, без плаща и шляпы, растеряв весь свой бравый пыл «забияки». Он невидящими глазами шагнул к двери в каморку, где почивала принцесса, но столкнулся с ней самой. Тяжёлые ладони легли ей на плечи, готовые оттолкнуть прочь, но вдруг замерли, задрожали, и грубость сменилась нежнейшей лаской, на какую способен лишь художник, делающий последние осторожные штрихи на холсте, подчёркивающие предмет его обожания.
Девушка услышала тлен мокрого нечищеного сукна, речной воды и тяжёлый мужской дух, и главное – его дыхание на своей коже, от которого щемило в груди.
– Ваше… вы, – сглатывая ком в горле пытался выговорить Симон Змея, – я говорил… тогда…
– Ну, пОлно, пОлно, – ласково произнесла Тиссария, мягко отталкивая мальчика от себя.
И у обоих вырвался вздох сожаления. Конт-принц ослеплён жаждой свидания, принцесса не могла выкинуть из головы соглядатая.
– Ты можешь выйти вон! – обернувшись, грубо обратился Симон Змея к служанке.
– Я уже сказала Ваше высочество: я приставлена к принцессе от имени Трибунала.
Прошипев по-змеиному, мальчишка кинулся на Ману Замарашку, намереваясь задать ей трёпку и выкинуть из комнаты. И осел, закашлявшись. Уставившись от изумления на девчонку, нашёл в себе силы на повторный рывок и полетел в сторону подобно тяжелому тюку. Принцесса не заметила, двигалась ли служительница Трибунала, увидела лишь, как она разжимает кулак и натянутое струной тело обретает прежний расслабленный вид.
Тиссария, с опаской поглядывая на соглядатая, склонилась над поверженным конт-принцем. Откинула светло-русую, сальную от грязи, прядку волос, склонилась над любимым и этот короткий, едва видимый поцелуй, – всё, чем она могла одарить его.
– Я беспомощный дурак, – с дрожью в голосе произнёс Симон Змея. – Думал, что украду тебя, но они знали. Трибунал всё знал заранее. И этот человек, настоятель Аиран Блаженный, очень опасен.
– Ах, как много у меня сомнений: кто враг, а кто безобиден. Опасность мне, кажется, грозит со всех сторон.
– Они забрали мальчишку, Рема. Они в глаза его не видели, но настоятель Храма сам увёл его.
– Куда? – вскинулась было Тиссария на лже-служанку, но опомнившись, умерила гнев: – Куда повели того мальчика?
– Я не знаю, Ваше высочество. Но ему не причинят вреда, он отправится с вами в Риваж.
Принцесса помогла встать Симону. Пошатываясь, он, пусть и без прежней грубости, но нелюбезно спросил Ману:
– Ты из ордена Стражей? – Та чуть заметно кивнула. – Ты следишь и защищаешь? – Ещё кивок.
– Вы ведь не расскажете, что произошло в подземельях? – горячо заговорил он с принцессой, легонько сжав её руки в пригоршне ладоней. – Но мне это знать не нужно. Лишь бы вы… вы были… – Он запнулся и далее говорил с усилием: – Как ни трудно признать, но если меня не случится рядом, держитесь этой девочки. Стражи – лучшие воины этого света. – Он, не оробев, обнял её за плечи и одними губами добавил: – И лучшие убийцы.
Пищи не готовили и конт-принц предложил обед в ресторации. Может и не следовало выходить, но принцессе становилось совсем невмоготу, да ещё оказалось, что она проспала весь день и всю ночь, и молодой душе хотелось проветриться. Мана не возражала и следовала поодаль. У Тиссарии, едущей верхом, никогда не было личной служанки и время от времени она находила, что чувство тревоги перерастает в безмятежность. Будь с ней старый вояка Моран Колун, он пожурил бы: «Покой лишь у покойников». В ресторации выбрали угол потише и принцесса, едва утолив голод, осведомилась о подручных: старом горце и Шнурке.
– Милана я оставил в гостинице, – сообщил Симон Змея. – Бедняга, как сбежал из лечебницы Храма Сынов, всё порывался следовать за вами. Бредил, что предал вас: не выполнил приказ. Он слаб, но время от времени где-то пропадает. Я подумал, что у этого буянина, но сударь Эван приходил в гостиницу и справлялся о нём. А сударя Морана Колуна выхаживают всё в той же лечебнице.
– Я доложена что-то, – с видимым облегчением и язвой в голосе обратилась принцесса к стоящей невдалеке Мане, – любезному настоятелю Аирану Блаженному? Пусть мне выставят счёт.
– Вы всё оплатили, Ваше высочество, – подойдя ближе, донесла Мана Замарашка. – Пять полновесных гельдеров за старика и два – за мальчишку, – и так как принцесса недоуменно поморщилась, объяснила: – Хозяин подземелий Лоран Калина передал нам барыш со ставок боёв – триста гельдеров. За этими деньгами вы можете обратиться к казначею Храма Сынов или вам доставят его на корабль.
У Тиссарии слегка вскружило голову: триста гельдеров – сказочная сумма. Даже особняк горных королей в Горилесе стоит не более половины этих денег. На это золото можно выстроить и своё судно, богатое и быстроходное. Вот только зачем ей это богатство в неволе – здравая мысль спустила её с небес на землю.
– Я могла бы добраться до Риважа сама, – рассеяно попыталась властвовать ныне богатая принцесса. – Сударь Эван Расторгуй предлагал к моим услугам его корабль.
– Послезавтра, – холодно прервала её Мана, – вы явитесь на зафрахтованное судно. Вашими спутниками будут особы не подлого рода и не лишённые званий и титулов. Вы все будете под опекой Трибунала и Королевско-купеческой компании.
– Не беспокойтесь, Ваше высочество, – воскликнул Симон Змея. – Я выпросил отпуск у маршала и нанял судно, следующее в Риваж. Я буду рядом. И увы, Эван Расторгуй – мёртв.
С горечью она выслушала рассказ о том, как старика обнаружили накануне утром; воры ударили его ножом в спину и были таковы.
– Он был такой могучий, – поминая, промолвила Тиссария. – Десять раз подумаешь, прежде чем цепляться к нему. Он был лучшим мечником Буяна.
– А вор был лучшим убийцей – возразил Симон Змея и задумчиво поглядел на соглядатая.
После обеда наняли коляску, где расположились девушки, конт-принц верхом следовал по сторону принцессы. Всю дорогу Тиссарию подмывало колко поговорить с Маной, но решилась лишь на вопрос:
– Мне теперь не полагаются колодки и кляп – ведь я могу колдовать.
– Ваше высочество, – голосом умудрённой женщины промолвила Мана, – город Весёлый Пляс не входит в число городов, принявший «Закон о колдовстве». Даже местные служители Храма Сынов и Пятилика боятся колдовства как огня. Для них вы – исчадие Зверя. Но вас взял под опеку Трибунал и мэтр Аиран многое для этого сделал. Не мне вас учить, но денёк в темнице самое малое, что вас ожидало и вы должны простить настоятелю Аирану очень многое.
Наконец Тиссария добилась своего: на язвительную речь эта бесчувственная девчонка проявила хоть толику человеческого. Вот только тон её скорее поучающий, а ведь они с ней ровесники. Но увещевания Маны сделали свое дело: принцесса пришла в себя настолько, что обеспокоилась о предстоящем плавании и Морском дьяволе и реке – его родной стихии.
– Я слышала об этом от сестры Дуны, – нехотя признала Мана. – Но ныне это не ваше дело. Вы под опекой и защитой Трибунала.
Более добиться от неё не удалось.
Для лечебницы служители Храма Сынов отвели верхний полуэтаж. Стены, покрытые извёсткой, мытые полы, кровати, укрытые ситцевым пологом, – обстановка, достойная лучших заведений врачевателей. Самих врачей в чёрных камзолах заменяли козлобородые служители. У одного из них Тиссария допытывалась о болезни Морана Колуна, но добилась лишь того, что он слаб и постоянно бредит и что майтре лучше выйти вон. На схватившегося за эфес Симона Змею он даже не обратил внимание и скрылся за пологом, навещая одного из больных. Не пожелав спорить, Тиссария вышла из лечебницы и отправилась помолиться в Храм. Они втайне желала встретить настоятеля Аирана, но того не случилось и более того – священнослужители сказали ей, что занимаясь делами он отбыл на несколько дней из города. Ну и не надо, позволила себе надуться Тиссария, но лишь на мгновение – несколько трагических дней успели выветрить из головы прежнее ребячество.
Конт-принц, обминая шляпу, предлагал найти уединение в знаменитых на всю округу висячих садах, но принцесса потребовала коляску – ехать на тюремный двор и хлопотать за Ирин Полнорог. Мана не возражала, а значит, это в пределах допустимой свободы. Не надеясь более на слово и благородство, она без стеснения отыскала казначея Храма Сынов и потребовала своё состояние.
Увесистый мешок она едва могла поднять, а потому заполнила поясной кошелёк золотой и разменной серебряной монетой. Она не могла не заметить, как алчно сверкнули глаза казначея. И на веру есть управа, злорадно подумала она и поежилась: всё-таки грешно.
Тиссария с содрогание думала, что ей вновь придётся увидеть весь ужас положения заключённых, но опытный возница, когда конт-принц объяснил, что необходимо, остановил коляску близ невзрачного двухэтажного каменного домишки, всё отличие которого от остальных – стража у ворот. Оказалось, что сооружение не иначе как городская управа, в какой бесчисленный крючки-чиновники строчат и множат как прошения и письма на высоких лиц, так и смертные приговоры. И если в тюрьме истязают тело и душу, то здесь – иступляют разум и волю. Но громкий титул и золото раскрыли перед принцессой замки; и сердца бесчувственных служителей бумаги и закона.
Её принял помощник конта, полный с залысинами человек в парчовом кафтане. На лице здоровый румянец, но радушие начальника управы портили глаза – он ни разу не пересёкся с ней взглядом.
– О, всё что угодно Ваше высочество, – заискивающе пробормотал чиновник, мельком перечитывая бумаги, – но майтра эта проходит по делу Трибунала. О, если бы иное преступление, уверен, что судья принял бы во внимание юношескую горячность и женскую натуру.
Взволновавшись, принцесса попросила свидания и ей не было отказано. Их проводили в отбелённую комнатку, принесла кресла, напротив – поставили скамью. Помощник конта рассыпался в извинениях за долгое ожидание, но невозможно предстать перед благородной майтрой в непотребном виде, и сам помчался торопить тюремщиков.
А пока томились в ожидании, Тиссария осведомилась у конт-принца о его злоключениях в битвах с мятежниками.
– Войн у нас давно не было, но наш отряд не зря прозвали «забияками»: мы разоряли пиратские городки, выбивали кочевников с земель близ Морского предела, разбивали разбойничьи ватаги от Мёртвых королей до Стародуба. И хотя, к чести моей будет сказано, ваш покорный слуга не зря заслужил командирскую перевязь, но впервые увидел у противника ладный воинский строй. О, Ваше высочество, это были не вчерашние разбойники и нищие, но умелые наёмники. Я потерял более дюжины парней и только намедни оплакал их и рассеял прах над заповедной рощей. Я слышал о воительнице, что на поле боя молится за каждого павшего, – улыбнулся Симон и качнулся к принцессе. – На такое способны немногие благородные, лишь те, у кого благородное сердце и люди согласны были атаковать тюрьму или вызволять вас с плахи. Но этот человек, настоятель…
Тиссария погладила его руку, прильнула к его голове, уже не смущаясь присутствия соглядатая.
– Простите, Ваше высочество. Да, это были наёмники и их напор внёс сумятицу в полку мэтра Квинэля, а сам полководец бежал и напился от страха в деревне Ивовые Спальни – там была ставка маршала. И эти ужасные волки не давали проходу, и – клянусь, видел собственными глазами – как подчинялись приказам погонщика с дудкой. Я о таком слышал и позже выспросил у людей мэтра Лимиэля Серебряного. Они же полулюды и предки их пасли чудесных животных и, говорят, чаровали стада чудесной музыкой. По счастью твари, что резали людей в бою, были не так быстры, как обычные волки, но оружие брало их с трудом. Приходилось сбиваться в ватаги и валить их копьями и топорами, а ещё оставались лучники и ловкие вылазки наёмников. Лишь их малочисленность спасла нас от позора поражения: они отступили. А те, кого мы пленили, едва ли могли что-то рассказать. Большая часть – действительно наёмники с запада, да разбойники, но были среди них и имеющие яростный нрав безумцы. Король-Без-Имени – вот кто предводитель последних, но никто его не видел, только нарочных, прибывавших к их начальникам. И многие из них даже под пытками кричали, что он – спаситель. Так они говорили: спаситель грядёт, он спасёт нас.
– И более всего, – завершая рассказ, горячо заговорил Симон, – я боялся за вас. Если такие безумцы взялись за клинки, то что будет с вами. Ведь… я…
Тиссария отвернулась в смятении чувств: что-то не давало ей прервать отчуждающую черту и утонуть в его объятиях.
В это мгновение отворились двери напротив, и мужики ввели девушку в серой робе, скрючившуюся под тяжестью цепей. Принцесса встрепенулась: взгляд заключённой был затуманен.
– А, Ваше высочество. – Прищурившись, немного оживилась Ирин Полнорог. – Я вам говорила, что милосердный бог не оставит вас.
– Что вы сделали с ней?! – накинулась Тиссария на вошедшего помощника конта.
Симон Змея вовремя удержал её и чиновник, несколько опешив, недоумённо пожал плечами:
– Их били кнутом на площади, как и положено. «Определить полагающуюся участь каторжан» – таковы были слова судьи. А их участь – смирение, работа и кнут. Это закон, Ваше высочество. Но уверяю вас им дали не более пяти ударов, иначе мы не довезли бы и половины узников до Риважа.
– Пусть все её раны осмотрит врач, – твёрдо приказала принцесса, и от Симона Змеи в ладонь чиновника перекатился тяжёлый гельдер.
Помощник конта тут же расшаркался и каркнул мужикам, чтобы те привели врача.
– Ах, бедная моя Ирин, – едва не расплакалась Тиссария, и не зная как подойти к обесчещенной дворянке. – Я втянула тебя в эту историю. Но знай, что сделаю всё, чтобы сняли с тебя все обвинения.
– Вы Ваше высочество сделали немалое, – подняла на неё глаза девушка. И лицо её пусть обезображенное и измождённое, имело столь одухотворённый вид, что присутствующие опешили. – Отец мне твердил, что честь дворянина – пустой звук, что благородство можно купить, но мой дорогой брат говорил обратное, и теперь я ему верю как никогда. Честь нужно испытать, а истинное благородство можно только впитать в себе, но никак не променять за монету. Не согласитесь ли вы принять меня в кровники, и я буду знать, что во мне дворянская кровь, где бы не настигла меня тяжкая болезнь или гибель.
Тиссария беспомощно всплеснула руками: честь, какая честь? Но бессвязные, полные наивных, чистых помыслов тронули и её; стало совестно уговаривать девушку бросить высокие речи.
Между тем, Ирин Полнорог опустилась на колено, а принцесса бросилась помогать, но встретив сопротивление, всполошилась. Откуда-то из забытых сказок или картинок возникло видение, и Тиссария смутилась ещё больше.
– Честные слова, девушка! – всерьёз похвалил Симон Змея. – Если бы вы родились мужчиной, я почёл за честь видеть вас в моём отряде. А будь война, сражался бы плечом к плечу с вами как служительницей ордена Стражников. Ваше высочество, – склонился он к принцессе, – не откажите верному вам человеку.
Тиссария обнажила шпагу и с запинкой, припоминая слова, какие говорила лишь в глухих дворах Горилеса, играя со вшивцами; но теперь – не игра, не забава и от слов не смешно, лишь сладко под ложечкой.
– Маршон Ирин Полнорог. – Клинок плашмя коснулся правого плеча, затем левого. – Я Тиссария Горная, наследница северных предгорий и далёких гор, нарекаю вас своим… кровником и… обязую служить мне верой и правдой, буду вашим защитником и радетелем… Клянись.
– Клянусь, – с дрожью в голосе произнесла Ирин и подняла на принцессу глаза полные слёз.
– Ваше высочество, – вопросил опешивший на пороге чиновник, – что здесь?..
Тиссария решительным шагом направилась к нему, умышленно забыв вложить шпагу в ножны, и шёпотом потребовала:
– У меня зафрахтован корабль до Риважа. Я под опекой Трибунала и эта девушка тоже. Она должна быть на этом корабле. – А так как помощник конта не возражал, добавила: – И снимите кандалы.
Вечер и весь следующий день прошли беспорядочно: поминальный ужин, хмельная ночь, после которой лишь присутствие соглядатая не позволило влюблённым познать друг друга, утро стыда и раскаяния, разъезды то в лечебницу, то в гостиницу, чтобы навестить Милана Шнурка. Последний возглавил передовой отряд и уходил следом за Валери Янтарной. Маршал в день избавления принцессы от плахи, вышла с неполным войском к Стародубу. Может, боялась холодных дождей и распутицы, которые со дня на день должны были явиться с Полесья или иная нужда прогнала её. Но через нарочного она отослала ей весточку: мол, верила и по сию пору не оставить своего полковника и оставляет близ неё верного человека – Бреона Серого. Тиссария едва вспомнила неприятного мужчину со стальным голосом и тут же забыла. Не удалось лишь забрать с собой мальчишку Рема Ежа. По словам Маны юного волшебника и ещё несколько десятков детей, обвинённых в пособничестве мятежникам, отправят на одном из судов каторжного каравана.
Накануне разлуки, когда Ману поманила за собой служительница бога-Матери, принцесса осталась наедине с мальчишкой. Она ожидала слов и сама подбирала речи, но на горячие поцелую ответила со всей страстью. Жар вспыхнул в низу живота и закончился испариной и головокружением, когда им помешала невозмутимая Мана.
Умножающую тоску принцесса ощутила утром, когда в сопровождении служительницы Трибунала явилась в порт Весёлого Пляса. До того дня большой воды она не видела, если не считать озера близ города Чепца, где сновали рыбацкие шлюпки и однопарусные плоскодонные суда. Набережная была полна народу и нанятая коляска едва двигалась; в конце концов, возница ни за какие деньги не решился продолжить путь. Несмотря на напирающую толпу вооружённые дубинами стражники расчистили неширокий проход до нескольких пристаней, и Тиссария до мельчайших подробностей запомнила трагические мгновения. Мана бесцеремонно тянула принцессу за собой, но затрубил охотничий рожок, защёлкали кнуты, и тягучее дыхание многих сотен глоток заставлял невольно ёжиться. Каторжанам не давали роздыха и времени задуматься – тысячи людей в серых робах, закованные в кандалы, при умелых начальниках могли наброситься на стражу и внести новую смуту. Потому в порт прибыла сверкающая кирасами конная гвардия с пиками, на стене портовых доков выстроились стрельцы в алых камзолах – гранёные стволы ружей уже направили на мятежников. Последних стражники пиками умело развели в несколько кишок по пристаням и начали загрузку на грузовые суда. И людская безропотная масса эта напомнила кошмарные сны о безликой звериной волне, пожирающей всё живое. От гниющего рыбного и грязного человеческого духа её замутило, и Мане едва не на руках пришлось нести её до нужных сходен. Там её подхватил неожиданно выросший из толпы Милан Шнурок. Мана сделала несколько умелых движений, но лишь один достиг цели, уронив мальчишку навзничь.
– Это мой оруженосец! – воскликнула Тиссария, склонившись над Миланом, но тот, морщась от боли, встал сам.
Соглядатай смерила недоверчивым взглядом мальчишку и покачала головой: не положено.
– Ваше высочество, – скривился Милан, – простите ли вы меня? Знаете ли вы о провинности моей? Я… понимаете…
– Довольно, – поморщилась Тиссария, отстраняясь и от Маны и от мальчишки. – Я уже всё сказала: ты мой оруженосец. – И передала ему перевязь с ножнами.
– Ваше высочество. – Вмешался ещё один мальчишка, заставляя глупое сердце биться чаще. – Я распорядился подготовить для вас каюту.
Конт-принц Симон Змея покорно склонил перед ней голову. Был в новёхонькой синей куртке со шнурами, парусиновых штанах, поверх бриджей, с напуском, заправленных в сапоги; умыт и чисто выбрит – точь-в-точь как при первой встрече.
– При всём отрепье, что скопились в порту, это судно выглядит прилично. Впрочем, едва ли от щедрот Храмов, но ваш мешок опустел на десять золотых.
Тиссария пропустила иронию мимо ушей: у неё всё ещё приличное состояние. Кутаясь в полушубок, купленный вчера, она прошлась по дощатой пристани. Сделаешь шаг к сходням – ты в тюрьме, откуда один путь – в Риваж, а там как судьбе угодно. Регистр представлялся клеймом и общим презрением. А дальше – в служительницы бога-Матери, как сестра Дуна, тоже немного волшебница.
– Ваше высочество, – с горячностью зашептал Симон Змея, склоняясь к ней. – Мы будем следовать неподалёку. Двойные зелёные огни – наши. И я рядом, я буду рядом. – Он некрепко сжал её плечи и коснулся мочки уха.
Тиссария позволила себе не уклониться и почувствовать сквозь бычью кожу перчатки его крепкие руки. Оглянулась, прижалась к груди и быстро оттолкнула его от себя, словно нашкодившая девчонка.
– О, вы должно быть наша гостья! – по-уличному окликнули её.
По сходням к влюблённым спешил долговязый мэтр в видавшем виды камзоле из тёмно-синего сукна, в благоухающих дёгтем сапогах и новенькой, явно не по его голове, шляпе. Несмотря на резкие черты лица, кажущиеся подслеповатыми из-за морщин, глаза смотрели с лукавинкой.
– Имею честь представиться благородной майтре, капитан Ливан Куница.
– Не родственник ли вы мэтру Орланду Кунице? – с невольной улыбкой от лихого речника спросила Тиссария.
– И хотя с этим мэтром я незнаком, но просите кланяться от земляка и наверняка троюродного брата моего двоюродного дяди.
Отшутившись, капитан вытянулся перед принцессой в струнку.
– Прошу вас, Ваше высочество к моей «Морёне». Отличное судно, шестьдесят локтей в длину…
– Морёна? – недоумённо переспросила Тиссария. – Вы сказали – морёна? – Капитан согласно склонил голову. – Но разве это не речное чудище, нежить. Она обижена на род людской и предстаёт в виде косматой обезображенной девы-великанши; ночью она хватает с корабля зазевавшегося человека и утаскивает к себе под воду.
– А я знаю другую сказку, – мягко возразил Ливан Куница, – про дочь речного царя, которая пришла к людям и всё удивлялась, сколько хорошего и худого в людях; а когда в лес пришёл большой огонь, то она обратилась в воду, чтобы показать народу, ради чего стоит жертвовать собой. Так что моя посудина – добрая Морёна. Но вы правы, есть и другая. Много есть страшных сказок и у речников и у моряков. Будет охота – сойду за баеника.
Густо хохотнув, он извинялся и пригласил принцессу к сходням. Влюблённые вновь украдкой обнялись и расстались с тяжким сердцем. Но не угасшее желание укрыться на сильной груди она ощутила вновь, когда вступила на шаткие сходни – на палубе высилась фигура в балахоне, и лица не разглядеть, в отличие от некоторых дознавателей Трибунала. Это мог быть только человек маршала – Бреон Серый.
Он отвернулся, когда Тиссария коснулась тульи шляпы – поздоровалась. Грубиян, передёрнула плечами принцесса и ещё раз оглянулась на пристань. Симон Змея призывно всматривался в неё издалека; он как все влюблённые готов был на безумства, унижения и смешную наивность. Милан Шнурок приблизился к нему и что-то сказал.
– Этот оруженосец, откуда и кто он?
Тиссария вздрогнула: это был первый вопрос, заданный служительницей ордена Стражников. Вопрос бестактный и только это не позволило презрительно промолчать; опека Трибунала, по легкомыслию, была для неё пустым звуком.
– Милан Шнурок. Он сын гарда из города Буяна.
Ответ казалось не удовлетворил соглядатая, но она, пождав губы, кивнула.
– Ваше высочество, прошу. – Раскланялся перед ней капитан и жестом попросил на корму. Они спустились по короткой лестнице в тёмный, тесный коридор и Ливан Куница, слегка завозившись, отворил для неё дверцу. Каюта оказалась крохотной: перина в ящике с высокими бортами, над ней ещё один ящик – кровати да шкафчик – нехитрая утварь занимала почти всё свободное место. Темно, душно. Капитан ненадолго скрылся и пришёл с зажженной свечой.
– Моя «Морёна» выполняла переход по приказу Королевской и купеческой компании: проверяли карты и дополняли: течения, судовой ход, а также проверка створных знаков. Бывают у нас пассажиры и кое-какие перевозки. Я понимаю, вы ожидали большего.
– Этого достаточно, – бесцеремонно вмешалась Мана. – Благодарю вас, капитан.
– О, ещё одно деликатное дело. – Хлопнул себя по лбу Ливан Куница. – Мне сообщили, что помимо вас будут трое пассажиров и ещё одна девушка из маршонов. Ума не приложу, где приютить бедняжку. Не с мужчинами же.
У Маны дрогнула губа, а строгий взгляд задержался на принцессе; та смущённо отвела глаза, да заложила руки за спину: вот такая мы, да.
– Попросите плотника подвесить здесь гамак и откройте люк, вставьте рукав – не ровен час задохнёмся.
Едва Тиссария прошлась по небольшой палубе, глянула на банки гребцов, придерживая шляпу, полюбопытствовала парусным вооружением, как двое мужчин с лицами скопцов ввели, с разрешения капитана, на судно девушку в куцем пальтишке. Помощник конта не обманул – Ирин Полнорог была здесь, с перевязанной головой и, несмотря на обстоятельства, казалась посвежевшей.
– Принцесса Тиссария, – вполголоса выговорила ей Мана, – вы не в том положении, чтобы диктовать условия. Да, Трибунал пошёл вам навстречу, но ещё одна вольность и вы будете под арестом в каюте до конца плавания.
Пять золотых монет для раздачи членам Трибунала и управы – вот что значило «идти навстречу». А девчонка из Стражников просто брюзга, подумала Тиссария, но вслух решила согласиться. Подруженьки обнялись и даже всплакнули украдкой, мгновенно устыдившись слабости.
В порту трубили горны: корабли снимались с якоря. Многовёсельные лодки выводили грузовые суда с каторжанами, определяя судовой ход по буям. По словам капитана Ливана им выходила последняя очередь и «Морёна» несколько задержится у пристани. Пока команда готовила судно для отхода, девушки поднялись на бак и, облокотившись на планширь, глядели то на шумный, качающийся от скопления народа, порт, то на неспешный рейд, огибаемый карстовой косой, словно объятиями великана.
Ирин со слёзкой, осматривая руки в ссадинах, совсем заболтала принцессу о своих злоключениях; Тиссария же призадумалась. Глядя на тёмную водную рябь, она явственно представила щупальца – и вздрогнула. Оно пришло по суше, так почему ему не прийти в своей стихии и отчего не понимают это люди из Трибунала. А теперь у неё нет даже заклятого кольца, чтобы противиться колдовской воле. Может быть, среди служителей Трибунала есть волшебник? Ведь Дуна не отрицала о своей дурной силе.
Ирин вдруг ахнула и задёргала принцессу за рукав полушубка, указывая на их пристань. По дощатому настилу двигались люди; один из них принцессе показался ей знакомым. Пошатываясь на непослушных ногах, Ирин двинулась вдоль фальшборта. Поведение её объяснилось просто: этими людьми оказалась чета Полнорог. Уж каких усилий и средств хозяину подворья «Полный рог» стоили эти поиски, можно только гадать. Но Тиссария обоюдно с дворянской дочерью хотела найти для них укромный уголок. Мана как надзирательница, разрешила короткое свидание на палубе.
Матушка Ирин оказалась дородной, под стать супругу, женщиной, с нехорошей бледностью широкого лица. Она без смущения осыпала девушку поцелуями и не поскупилась на несколько оплеух. Ирин сама вся в слезах безропотно прижималась к матери. У Тиссарии защипало в глазах. Матери, должно быть, похожи друг на дружку; и её, принцессы, родительница и отлупила и приласкала бы прилюдно. Но того стоит, чтобы забыться на груди матери. Пока женщины ревели, отец скупо общался с Маной, передав тяжёлый тюк, очевидно с одеждой, и всё пытался вложить в её ладонь монету. Надзирательница отрывисто обругала его, но тюка взяла. И вызвала у Тиссарии что-то вроде уважения: бывают и неподкупные тюремщики. А значит, золото, оставленное в купленном конт-принцем ларце и доставленное в её каюту заранее, не поможет откупиться и бежать в Буян. О побеге она грезила всласть и не всерьёз, но нет-нет, но поглядывала на чернеющую полоску другого берега Великорины.
Наконец, Ниноэлю Полнорогу удалось оторвать пальцы матери от пальто Ирин; женщина зашаталась, теряя силу в обмороке. Ирин согнулась от душившей её душевной боли, и самой Тиссарии пришлось отвести её в каюту. Там они вдвоём и проплакали, пока переливистый звук рожка и крик «Поднять якорь!» не возвестил об отходе. Ирин вырвалась из объятий принцессы и как полоумная бросилась наверх. В страхе Тиссария помчалась следом, столкнулась с Маной, стоявшей у леера, и перехватила подругу уже на баке. Они стояли, сцепившись, и вдвоём смотрели на удаляющуюся пристань до тех пор, пока могли разглядеть фигурки родных Ирин. И оставшийся вечер дочь и мать будут бездумно ходить взад-вперёд в бесполезном ожидании: а может, она сейчас вернётся.
Принимать пищу предлагалось в каюте капитана и в вечер отхода искусству судового кашевара отдали должное. Ливан Куница и его помощник, мужчина в годах, но скуластый, жилистый, старались развлечь девушек. Эти двое отлично дополняли друг друга: один шумный, беспокойный, другой – выдержанный, тщательно подбирающий слова. От их небольших перепалок даже грустившая Ирин порой улыбалась. Лишь Мана сохраняла полное безразличие, взяв на себя ещё и роль воспитателя. Она неодобрительно качала головой, видя, как непринуждённо общается принцесса с мужчинами и не позволила задержаться за ужином. Ирин оказалась не в том состоянии, чтобы заступиться за честь повелительницы и безропотно последовала за девушками.
Ночь Тиссария провела худо, просыпаясь бессчетное количество раз. Скрип бимсов и перегородок подолгу не давал сомкнуть глаз; темень и духота принуждали метаться на перине. Она порывалась встать, но болезненная слабость и головокружение не позволяли напрячь мускулы. Сон казался дьявольским наваждением. Когда через люк в рукав просочился морозный утренний ветер, она всё-таки нашла в себе силы встать.
Качка не в пример вчерашней, внутренности тянуло с души. Приходилось всячески ухищряться, чтобы обуть башмаки. Наверху завозилась Мана, но ничего не сказала. В конце концов, она не собиралась следовать за ней по пятам. Пришлось, преодолевая стыд, воспользоваться ночным горшком и, накинув полушубок, вынести его на палубу и тишком опорожнить за борт, и ни на кого не глядя, вернуться в каюту. Сырая, пронизывающая погода не вызвала желание пройтись вдоль леера на нос судна и поглядеть на впередиидущую флотилию. Но внизу не лучше: качается пол под ногами, проникает холод, всё вкупе с духотой вызывает тошноту. Тиссария вышла в коридор, прислонилась к перегородке, прислушалась: где-то гремел утварью вставший засветло кашевар.
Вышла наружу и в нерешительности остановилась. Команда в двадцать человек была при деле: подметали голиками деревянный настил как в каком-нибудь доме, чистили мелом и кирпичом медные детали или просто плели снасти и переговаривались. Помощник капитана, увидев заспанную девушку, подошёл, осведомился о здоровье, предложил пройти на корму. Но послушавшись, девушка поморщилась: у фальшборта стоял человек в балахоне – Бреон Серый.
– Странное дело, – без околичностей заметил ей нарочный маршала почти шёпотом – вышло, словно по бочке катают камешки, – мы покорно идём на плаху, хотя шагни в сторону – и воля.
– Меня оправдали, – возразила Тиссария, изумлённая подобной участливостью.
– Это Трибунал. Они надели на вас цепочку и теперь не снимут.
– Вы говорите странные вещи, сударь. Зачем вы так говорите? Это послание от маршала?
Ответом был короткий смешок, словно в бочку бросили горсть камешков. Более добиться от странного мужчины ничего не удалось и Тиссария, косясь на него с опаской, всмотрелась на беспокойные воды Великорины в сторону Весёлого Пляса. Она надеялась разглядеть судно, на котором её преследует конт-принц, но горизонт терялся в серой хмари. За утро она пару раз они встретили рыбацкие шлюпки и более никого. Каторжная флотилия впереди – пузатые, как комоды, вёсельные грузовые суда едва ли заслуживали внимания. Она едва дождалась, когда подадут завтрак, но едва она сошла вниз и вновь почувствовала тошноту, еда не вызывала аппетита.
– Качка морская, Ваше высочество, – управляясь с салфеткой, заметил Ливан Куница, – много хуже. Съешьте хотя бы немного суфле, – и обратился к прислуживавшему за столом речнику: – Подайте принцессе лимонного отвара. Хорошее средство. Если вы поспите сейчас, к вечеру неприятности закончатся. А пока позвольте вас развлечь раз уж вам любы сказки.
Тиссария осторожно вкусила малую жилку нежного запечённого мяса и, отложив вилку, внимала словоохотливому капитану.
– Мои люди с ночи заметили судно, идущее в четверти мелье от нас. Сигнальные огни странные – зелёные.
– Двойной зелёный огонь? – оживилась принцесса.
– На суда помещают ходовые огни. Двойной фонарь по борту – пассажирская яхта. Но на корме должен быть сильный белый огонь – это судовой закон. Поначалу их приняли свечение гнилушек от плывущего поваленного дерева. Был туман и приближение такой колоды к борту опасно. Но мой помощник уверяет, что фонари то гасли, то вспыхивали с новой силой, а глубоко заполночь судно приблизилось настолько близко, что многие слышали крики команды корабля. Да вот странность: едва занялся рассвет, они отстали. А ныне их и в помине нет.
– И что же это? – робко спросила Ирин Полнорог и сразу уткнулась в еду.
– Мой помощник просил, чтобы опустошили пороховую камеру, – задорно хохотнул капитан Ливан. – Боится, что это речные пираты идут на помощь мятежникам. Но что эти безумцы могут сделать с целой флотилией? Скорее уж команда перепилась или это были контрабандисты из дворян, что везут грузы без маркировки. А может и корабль-призрак.
– Отчего же от дворян?! – огрызнулась Ирин Полнорог и просительно вгляделась в принцессу.
– Простите, майтра Ирин, – примирительно сказал капитан Ливан, – но молодые и старые купцы имеют договор о водной торговле, к чему им контрабанда. Дворяне всё ещё имеют деньги, но не входят в договор.
– Корабль-призрак, вы говорите. – Постаралась всеми силами прервать унизительные для маршона объяснения принцесса. – Но разве эта сказка не для моря?
– Ходят сказки, – вдруг стал серьёзнее капитан, – что в давние времена строили колдовские корабли. Им не было равных ни в быстроходности, ни в крепости обшивки; их паруса ловили лёгкое дуновение, а таран рвал вражеские суда что твою бумагу; и ураганы мог творить и сметный ветер. Часто бают про семерых братьев, богачей, каких свет не видывал. Владели они многими землями и захотели морем владеть. Пошли к колдунам: мол, нужен такой корабль что не чета остальным и отсыпали им золота немерено. Отдали им колдуны выстроенное ими судно, да такое, что и команда не нужна: ветер сам паруса надувает, а волна дочиста омывает. Да вот недолга: кому капитаном быть, кому властвовать. Так перессорились, что за клинки схватились. Слово за дело, полилась кровь, и остался лишь один из семерых, пораненный, едва-едва дух не испускает. Подумал, какое зло совершил, и умереть боится. Вот и воззвал он Зверю: просит бессмертие. И Зверь одарил его вечной жизнью в лоне корабля. Постепенно плоть его соединилась с деревом, а разум – с гнилью болотной. Уж он многие сотни лет плавает по морю, но не помнит почему.
– Бойся колдовского дара, – мрачно изрекла Мана стих из Писания, – ибо лишь колдуну с ним управиться, а человеческое умрёт.
А знает ли она, ехидно подумала Тиссария, что сестра Дуна – волшебница, а вслух спросила капитана:
– Так отчего говорить об этом корабле на реке? Заплутал он что ли?
– Такие сказки, Ваше высочество, – серьёзно упрекнул её Ливан Куница, – на воде не развлечения ради бают, а для ума. Колдуны, что корабль делали с Чернолесья. Это тот лес что под Весёлым Плясом сожжён, да под Горилесом. Видели небось замок в городе, что тюрьмой обласкали – вот там их и строили. Чернолесские колдуны славились тем, что приручали колдовское дерево и творили с ним, что пожелаешь: хоть броню, хоть корабль.
– Вы всерьёз говорите о сказках, – не унималась Ирин Полнорог. – Но со смешком – о дворянах.
– Ирин, прекратите! – рассердилась на подругу Тиссария.
– Я много плаваю, – оскорблено проговорил капитан Ливан, утратив обычное своё добродушие, – и добра от дворян не видел. Купец хоть с хитрецой, но ножа за пазухой не держит. Уж если говорят, что старые купцы с молодыми счёты сводят, то выгода прямая дворянам. Ох, хотели бы они свару на этих землях затеять, да силёнок нет.
Он сорвал салфетку, поднялся и торопливо сказал:
– Майтры, я погорячился. Но от рождения говорю, что думаю. Простите великодушно. Доброго дня.
И вышел вон в сопровождении своего человека. Девушки за столом молчали.
– Я до поры до времени не вмешивалась, – не предвещавшим ничего хорошего тоном проговорила Мана, – но как ваш надзиратель скажу: волю почувствовали. Ирин Полнорог, ты пойдёшь помощницей кашевара, и если понадобится, то прикую тебя там. А вы, принцесса, отправляйтесь в каюту и ложитесь спать. И если подобное повторится или я замечу, что вы что-то замышляете, то посажу вас в трюм до конца перехода.
В этот момент пунцовая от гнева Ирин обогнула стол и потянулась к служительнице ордена Стражей. Последняя нехотя перехватила запястье и казалось несильно вывернула. Ирин взвизгнула.
– Прекратите, пожалуйста! – жалобно взмолилась Тиссария, растеряв весь свой пыл ещё в Весёлом Плясе.
– Вы не умеете править людьми, Ваше высочество, – наставительно заметила принцессе Мана и обратилась к корчащейся от боли девушке: – Ты выполнишь приказание.
– Нет, – выдохнула маршон, с ненавистью глядя на служительницу. Та ещё чуть вывернула сустав – тело несчастно вытянулось дугой, но глаза по-прежнему метали молнии. – Нет, – невероятным усилием преодолевая боль, повторила Ирин. – Я кровник Её высочества и только она… может… приказать.
Маршон до крови закусила губу, но упорствовала; Мана с любопытством разглядывала её, потом отпустила. Тут только принцесса очнулась и склонилась над плачущей Ирин. Надзирательница сложила салфетку, поднялась, усмехнулась и вышла следом за капитаном.
В те несколько дней, что прошли с момента неприятного разговора, Тиссария вдоволь насмотрелась на самодурство служительницы ордена Стражей и успела порядком натерпеться. Шагу нельзя было ступить, чтобы не споткнуться на едком слове или выслушать скучную нотацию. И хотя надзирательница не повадилась драться, принцесса не раз видела, как Ирин скрывает синяки. Едва ли Мана получала удовольствие от чужой боли, но маршон попалась строптивой и нипочём не желала подчиняться. Ирин Полнорог не сломили подземелья, пытки и тюрьма, она всё ещё наивно верила в сказочные клятвы и благородных героев. Так где вера девчонки Тисы из Горилеса, нищей принцессы и главаря Вшивого братства? Где она оступилась?
Вспомнился урок от Валери Янтарной в красном дворце семейства Калин. Мана не первая, кто усомнился в её праве властвовать, но именно от худородной девчонки менее всего хотелось выслушивать оскорбления. Маршал говорила: «Испытав боль, научишься причинять её, побережёшь клинок в ножнах, понимая, что он бесполезен и научишься думать и доверять холодным мыслям». Если бы Мана была просто бесчувственным идолом – это одно, но девчонка Стражей ещё и актриса, и шпионка. Может быть, вся эта показная строгость – ещё одна личина. Какая Мана Замарашка настоящая? У неё должна быть слабость. Её нужно отыскать и потому, что принцесса просто изнывала от скуки и истомы. Любовь и нездоровая страсть душили её и страшно подумать, но сны оставляли влагу на белье.
Будучи едва ли не под домашним арестом, Тиссария, поборов таки морскую болезнь, прилежно занялась игрой на свирели, которую передал через Ману брат Антан. Принцесса не помышляла более овладеть игрой так, как это получалось у молодого священника, дабы защитить себя от сил зла; игра помогла собрать мысли в клубочек и отщипывать по ниточке.
Едва маг Илион Зануда появился в её жизни, события развивались стремительно. Он выспрашивал о сказках Звездочёта, но тщательно хранимые свитки оказались подделкой. Но подделкой очень хорошей, ведь фибула на её плаще – древний знак зверопоклонников. А сам Илион не только повязан с вероотступниками, но покрывает всякую нелюдь – Морского дьявола. А вот мысль, что в ней, принцессе, течёт нечеловеческая кровь, девушка гнала подальше.
Маршал Валери Янтарная скрывает тайную, противоестественную связь со зверолюдом. Ну да это дело хозяйское. От этого дети не родятся, хотя об одной мысли о скотоложстве её мутило. Личину шпиона она раскрыла и едва ли Бриэль теперь пригодятся её, принцессы, посылки.
Убийца Эгрен Ежихи, а затем злоумышленник на жизнь самой принцессы всё ещё в её войске. И по всему выходит, что это Лимиэль Серебряный. Он с самого начала ставил ей палки под ноги. И по росту, на глазок, подходит, хотя и видела его всего ничего на грязном постоялом дворе бражного дома в деревне Медвежьей Пади. Чей человек этот Лимиэль – маршала? Он из молодых купцов. Когда маршал узнала, что заговор под Весёлым Плясом дело рук молодых купцов, она могла отлучить от себя Лимиэля и более он не беспокоил её. Мрачная мысль тотчас поразила девушку. Лимиэль – человек маршала, убийца Эгрен Ежихи. А стало быть, убить её приказала маршал. Зачем? В деревне свободных людей поговаривали об оборотне. Уж не об Оране Медведе? Эгрен узнала тайну Валери Янтарной и поплатилась за это. Тиссарию пробрало от ненависти к маршалу. Она явственно представила их двоих, скрестивших клинки; Тиссария посуровевшая в битвах и Валери с удивлением отступая от опытной фехтовальщицы. Только так можно отомстить за Эгрен. А пока следует затаиться.
Оставался кукловод – наверняка человек маршала Ив Заморыш, которого называют не иначе как волшебник. Ох, как же много крутиться вокруг Валери Янтарной. Остаётся уличить… Нет, что я грешная думаю, ругала себя Тиссария, главное сейчас избежать сурового приговора Трибунала.
Находясь на палубе, она никак не могла сбросить с себя ощущение чужого взгляда: нет-нет да и заметишь служителей ордена Стражей. Но пусть уж они, а не странный Бреон. Человек маршала занимал даже не каюту, а трюмный закуток, провонявший рыбой; когда Бреон проходил мимо, от крепкого просоленного духа щипало в носу. О нём заговорили дурно, пошли шепотки. На берегу ты разошёлся и вовсе не замечаешь неприятного человека, но ввиду стеснённости пространства корабля и намозолишь глаза, и заполнишь голову странными мыслями. Нет, не зря моряки народ суеверный. И пуще других, полный страхов и предрассудков, оказался капитан «Морёны» Ливан Куница. Как впоследствии узнала Тиссария, вовсе не хладнокровный его помощник повелел отпереть пороховую камеру в первую ночь плавания. Ливан Куница, судя по пустяковой ссоре с Ирин, необычной для человека степенного, оказался натурой чувственной. Едва принцесса пересекалась с ним, он не стесняясь заговаривал о домыслах.
– Диковинные у вашего маршала люди, – чуть шепелявя из-за трубки во рту, говорил капитан. – Прямо скажу: жути наводит этот Бреон Серый. И скажите на милость: отчего он выбрал самое зловонное место в трюме? И ковылять начал так, словно однажды его бимсом ударило. Мои ребята поговаривают: как бы он беду не навлёк. Надо бы поглядеть что он за птица такая, да подходить охоты нет. А то ещё чуму принесёт или рыбью хворь. Видал я в Риваже эту чешуйчатую проказу – жуть.
– А правда, что на месте Риважа был древний город, – устав слушать пространный рассуждения, спрашивала охочая до сказок Тиссария, – и Морские дьяволы приплывали туда греться или водится с людьми?
Ливан Куница прикрыл пятернёй глаза – отпугивал злые силы.
– Не при божьих приказчиках будет сказано – ваша правда. Морские дьяволы они лишь для человека суши сказка, а уж я поплавал своё: не раз видел на камнях Птичьего острова, как они сигают в воду. Сами они небольшие, безухие, телом блестящие, морда тупая, лапы перепончатые. Любят играться – правда. Но увидеть их – к беде.
В книжке на картинке Тиссария такого зверя видела – морская куница. Но разубеждать капитана не стала, лишь допытывалась.
– А я слышала сказки про то, как они оборачивались людьми. И видом они наполовину люди, наполовину – змеи.
Капитан недовольно жевал чубук трубки и вполголоса ворчал:
– Про таких на островах говорят. Но даже там разговорцы эти – не к добру. Вот увидите такого, ноги прирастут к полу от страха. Волшба у них такая: оторопь наводить или морок напускать.
А вот это уже близко к истине, кивала про себя принцесса. Ах, бедный капитан Ливан, что бы он сказал, коли она могла доказать, что Морской дьявол к ней сватался. Приказал бы бросить за борт, горько рассуждала Тиссария и попыталась перевести беседу в иное русло:
– А правда, что в Риваже строят морскую армаду в сотню кораблей?
– Пожалуй, – степенно кивал капитан. – Видел я новые верфи. Может, войну какую купцы затеяли. Может, хотят воевать островную империю. Ну так это дело пустое: сотни огрудков – поди их удержи. Может, с пиратством хотят покончить. Они, пираты, эти тоже горазды сбиваться во флотилии и отчаянны в бою. Гораздо хуже, если островная империя на нас нападёт. Молодые-то купцы по кусочку степь берут, а старые – острова воюют. Вишь как, Ваше высочество: землицы то мало, вот и хотят новые владения островитяне, а то и Птичий остров. Туда, простите, вашу подругу-то на каторгу везут. Там земли плодородные, золотоносные. Но уж больно место моровое. Вот и хотят, наверное, бабочек туда, людей народить. Уж простите, грешного. А вот и ваша нянька идёт, злая бабёнка.
Тиссария с неудовольствием покосилась на подошедшую Ману. Она была любезна и с капитаном и с принцессой, но так, словно едва сдерживалась, чтобы не закатить скандал.
– Вы бы запахнулись, Ваше высочество, – наставляла служительница ордена Стражей. – Погода безликая, заболеть недолго. Лучше спуститесь в каюту.
Солнце и ветер, не жара и не холод, но от дуновения ветра пробирал пот. Верно сказано – безликая. До этого полдня шли на вёслах, и лишь недавно капитан отдал приказ развернуть косые паруса. Но и погода – предлог, чтобы затащить принцессу на неприятный разговор. В каюте, прислонившись к перегородке, стояла Ирин.
– Я снова услышала от неё о побеге, – донесла Мана. – Говорит – убегу.
– Ах, Ирин, Ирин, – упрекнула маршона Тиссария. – Ты теперь мой кровник, я сделаю всё, чтобы дать тебе защиту. Я добьюсь аудиенции у шуадье Риважа, он не откажет в просьбе.
– Да чего в сердцах не скажешь, – смущённо пошла на попятную Ирин, мрачно кивая на Ману. – А она всё про порку, да кандалы. А я… я дворянская дочь!
– Да за вами обеими нужен догляд, – усмехнулась Мана. – Благородные дочери. Матерей ваших здесь нет, так ныне я ваша родительница. Вставайте на колени и читайте Писание. – Она выудила из поясного кошеля затёртую, из некогда белой кожи переплёта, книгу и, кивнув на горящую лампу, едко добавила: – И вы тоже Ваше высочество.
И спустя время из каюты раздался нестройный хорал девичьих голосов. Хорошо ещё, что гороха под колени не насыпали, мелькало в голове Тиссарии, но тут же гасло, иначе собьешься. Мана отсчитала страницы и едва отвлечёшься, следовало начинать сначала. Таким образом в школе занимали умы наказанных учениц. И особенно обидно испытывать унижения сейчас: экзамены сданы, школа закончена. И не поспоришь с девчонкой, а не то возьмёт на себя роль секундатора и всё закончится синяками бунтовщиц.
Спустя несколько дней «Морёна» отдалилась от намеченного курса и отстала от каторжной флотилии. Оставалось выполнить последнюю работу экспедиции: проверить створный знак. За время, которое они провели в плавании, судно отдалилось от дождливой зимы и сменилось лишь пронизывающими ветрами. Берега тянулись пологие, похожие на степь. Но по словам капитана скоро начинается Чернолесье – древние леса, которые некогда не осилил даже колдовской огонь. Но люди по-прежнему не избегали этих мест. Сборщики податей здесь не появлялись, повинные бежали ближе к дебрям, богатыми дичью и чудесными сказками казалось была напоёна каждая роща. Вскоре зазвенели кедры, уходящие ввысь, зашумели дубравы – леса эти едва тронула человеческая рука, в отличие от больных порослей Полесья.
Здесь устье Великорины менялось, и знающие люди отсчитывали, как меняется течение; соответствует ли тому установленное сооружение. Когда на вёслах вошли в старицу день клонился к вечеру, спустили ялик, и помощник Ливана вместе с тремя матросами пристали к берегу. На косогоре вдалеке чернела сторожная деревня, жители которой кормились от маяка – крашеной киноварью деревянной башенки, на свет которой нередко заходили корабли и команды бражничали вечер-другой. Но дни шли к зиме – судоходство заканчивалось и деревня за частоколом вскоре, как медведь, замрёт в спячке.
Был тот редкий денёк, когда пекло закатное солнце и не было работы речникам; те устроили банный день и чтобы не смущать девушек ушли на нос судна. Потому-то Тиссария не побежала туда за помощью, когда кашевар, кривой дед, прибежал к ней и заголосил: Ирин де схватилась с другой девчонкой.
Побежала в указанном направлении, едва не скатилась с лестницы, и вбежала в пустую грузовую камеру. В пляшущем от чадящей лампы полусвете, Мана строго отсчитывала дворянскую дочь. Но последняя стояла с кухонным ножом в руке и как бы ни была смущена каторжанка, Тиссария не на шутку испугалась.
– Это не то, что вы подумали, – и для Маны, и для принцессы пробурчала маршон.
– Так почему бы тебе его не бросить, – язвительно усмехнулась Мана.
– Хватит! – не шутя, рявкнула Тиссария и сердито выговорила Мане. – Со мной вы говорите холодно, а с маршонами – с жёлчью. Так какая вы настоящая?
– Я просто училась! – испугавшись за принцессу, крикнула Ирин. – Брат, он служит в гвардии, учил меня ножевому бою. Я всего лишь хотела чем-то занять себя. Но если вы, Мана, сердитесь, я более не буду сюда ходить.
Тиссария глянула на кровника исподлобья с жалостью: она всё-таки смирилась. Не этого ли желала для неё принцесса, но отчего так гадко на душе? Кажется, раздор исчерпан, но Мана вдруг развернувшись, влепила дворянке здоровенную оплеуху. Та едва не повалилась на дощатый настил и изумлённо воззрилась на Ману.
– Всё. Хватит, – прошептала Тиссария. Шёпотом оттого, что ей хотелось и не хотелось, чтобы маршон ударила ненавистную девчонку ножом. Саму принцессу уже били все кому не лень: матушка, Бриэль, Валери и когда Мана отпустила пощёчину, чужая боль как своя, а вместе с ней и гнев пронзили её раскалённой иглой. Оставалось ждать, что сделает Ирин. А Мана того и ждала, вновь шагнув к ней. И Ирин неумело пихнула остриё перед собой. И получила новую оплеуху.
След от удара смешался с зардевшейся от ярости кожей, и Ирин умело принялась за дело. Во всяком случае, так показалось принцессе. Мана лениво уходила в сторону и беззлобно раздавала тумаки. Наконец, взвизгнув, Ирин метнула в неё нож и когда та уклонилась, сделала обычную подсечку. Оседлав ненавистную надсмотрщицу, по-бабьи вцепилась грязными ногтями в глаза, но лишь на мгновение, опав под ударом Маны. Тут уж Тиссария, заразившись горячкой боя, кинулась на помощь, но девчонка перехватила руки, вывернула сустав и принцесса оказалась вповалку рядом с маршоном.
– Почему ты издеваешься? – сопя от обиды, со слезами крикнула Тиссария. – Почему бы тебе не найти другой мешок для битья. Не думай, что тебе всё сойдёт с рук.
– Я учила вас смирению, – спокойно поведала надсмотрщица. – Но тщетно. С таким гонором, Ирин Полнорог, тебе не выжить на каторге. Да и надо было отвлечь вас. От безделья мысли в голову лезут дурные. Дождь.
Последнее слово она произнесла с тревогой. Тиссария невольно прислушалась: сверху сыпало горохом – и в правду дождь. Когда вышли на палубу следом за Маной, капитан Ливан торопил людей. Небо накрыло мглой, от солнца осталась масляная размазня, по воде от берега плыл клочковатая муть.
– Одно слово – Чернолесье, – раздражённо пояснил капитан девушкам, едва их завидев.
Зажгли бортовые огни и пуще всего фонарь на корме. Ялик с людьми всё не возвращался, и капитан встревожился не на шутку. Дождь прекратился и вместе с густыми от тумана сумерками подул ледяной, пробирающий до костей, ветер. Беспрестанно жгли факелы. От берега недалеко и едва ли невозможно разглядеть исходящий свет. Спустили второй ялик, отправив четырёх людей с пистолетами, наказав, если какая беда, запалить ракету и предупредить товарищей. Нечего и говорить, что бросили якорь и остались в тревожном ожидании. Капитан Ливан раздал ружья и заряды, у каждого за поясом – палаш.
– Может статься, что деревенские шалят, – сообщил капитан «Морёны». – Народец здесь ражий, а коли сезон неудачный на гостей, то и на отчаянность пойдут. Ну да ничего: залп другой – и эти негодяи побегут в рассыпную. Ваше высочество, для вашего же блага прошу всё-таки спуститься в каюту.
Его увещевания прервал окрик наблюдателя с реи. Капитан, придерживая шляпу, задрал голову и крикнул в ответ. Наблюдатель указывал на реку. Люди невольно подались вперёд, и на палубе на мгновение повисла нехорошая тишина. Сначала ничего не разглядеть, затем – из тумана всплыл далёкие огоньки. И хотя ночь была тёмной, все разглядели сплошную зелёную муть. К ним приближались наперерез. Двойной зелёный огонь был совсем рядом, но ни криков чужой команды, ни силуэта корабля никто не видел. Когда закричали о призраке, капитан засвистел в дудку – сигнал «к бою». Большая часть матросов встала у фальшборта и запалила фитили. С кормы пустили ракету, затем ещё одну – над мачтами с грохотом воссияла серебряная россыпь. Ирин потянула в каюту, но путь им преградила Мана.
– Надень. Живо, – отрывисто приказала она, протягивая что-то в дрожащей ладошке.
И света факелов было не нужно, принцесса одним касанием и бурей чувств узнала заклятое кольцо. Но зачем, зачем? Неестественная тяжесть сковала её, когда колечко оказалось в её пятерне. Мана сама помогла надеть проклятую сталь на палец – и призрачный червь скользнул со шканцев, где они стояли, на плечо Тиссарии. Сомнений не было – творилось колдовство.
– Магия, да?! – неистово вскричала надсмотрщица. – Это зелёные огни, да?
И вновь, как при мороке в Весёлом Плясе не она, принцесса, потянулась к кораблю, а что-то иное исподволь скользнуло по беспокойной воде. Как змеиные глаза сверкнули изумруды в темноте, и тьма обрела форму. Оно почувствовало тесную, но безопасную камеру и существо, заключённое в нём, гневно взвизгнуло. Остальные люди лишь поёжились от порыва холодного ветра, донесшие до их душ липкое чувство страха. Все они или стояли истуканами, или безвольно сидели, сложа руки; все они спали и сон им снился один и тот же.
Тиссария очнулась в полумраке душной каюты. Над головой ссорились и возились.
– Ты хочешь её погубить. Я тебя убью. Я служу принцессе, тварь.
– Спокойно, – спокойно и повелительно требовали над головой. – Смотри на огонь, смотри, он обволакивает тебя, – Голос становился проникновенным, холодным. – Смотри на огонь. Огонь это ты. Он спокоен. Хорошо.
– Кольцо, – суконным голосом произнесла Тиссария. – Откуда у вас кольцо?
– Настоятель Аиран дал мне его, – спустя время с напускным равнодушием ответила Мана. – Он знал, что дьявол напустил морок, но нам нужно было спрятать вас так, чтобы этому поверили. Вас научили управляться с волшебством и сил у вас более, чем у других.
– Ты… ты… – Бессильный гнев душил принцессу.
– И всё это я говорю сейчас, потому как для всякого наступает свой срок. Оно пришло за вами и сейчас многое поставлено на карту. Я буду с вами. Моя жизнь и жизнь кровника Ирин в ваших руках.
– Сестра Ирин, – быстро позвали из-за двери. – Дело плохо: они требуют, чтобы принцесса спустилась в ялик и отбыла на берег. Имя Трибунала более ничего не значит. Пробовали подступиться, но выстроились на шканцах цепью, запалили фитили.
Тиссария, порядком напуганная, потребовала объяснений. Оказалось, когда принцесса потеряла сознание, кольцо сняли. И едва это сделали, корабль-призрак исчез. Возню с кольцом видел капитан и сделал свои выводы: Его высочество несёт беду и знает волшбу. Теперь её требуют изгнать с «Морёны». Недолго думая, Мана набросила на замершую Ирин полушубок и шепнула на ухо пару слов.
– Нет! – Вскинулась принцесса, сообразив, что они собираются предпринять. Вспомнив зачарованных людей на палубе, она воскликнула: – Это морок. На самом деле этого нет.
– Верно, – кивнула Мана, приближая к себе Ирин. Та казалась заспанной, вид – отсутствующий. – Ваша подруга тоже была под мороком, теперь она в моей власти. – Поймав недоверчивый взгляд принцессы, раздражённо заметила. – Поверьте мне на слово, как и я вам. Вы с трудом поддаётесь неяви, а нас – обучали. Её выведут, посадят в лодку. А на вас – самое главное: надеть кольцо. Морок сильное волшебство и я доподлинно не знаю, происходит ли это сейчас на самом деле. Вы – дело другое. Волшебство кольца невозможно подделать. Когда Ирин опустят в ялик, вы поднимитесь на корму и запалите ракету. Это сигнал, к нам придут на помощь.
– Но почему? – в отчаянии недоумевала принцесса.
– Всему свой срок, – торопливо повторила Мана и протянула кольцо.
Сделали всё в точности. Служители ордена Стражей вывели Ирин. Девушка – принцесса вздрогнула – в точности подражала походке и лишь при ближайшем рассмотрении можно понять обман. Служители сами открыли дверку. Сначала один спустился вниз, другой помог с лестницей Ирин. Всё это принцесса видела с трудом. Призрачный червь вытягивал из неё нутро, и не поддаться потустороннему действию помогала Мана; как когда-то Бриэль, она остриём ножа колола под рёбра. Разум отказывался подчиняться, ватными пальцами она держала в одной руке раструб с ракетой, оставленной служителями, в другой – тлеющий трут. Вот только она не чувствовала приближение дьявола, но поделиться с мыслями была не в силах. В какой-то момент Мана вытолкнула её на палубу и та, спотыкаясь, поднялась на корму. Вслед ей кричали. Руки работали отдельно от рассудка: трутом зажгла фитиль и прислонила раструб к лееру. Раздались выстрелы, на корму взбежал было молодчик, да покатился по лестнице вниз. Со свистом взлетела ракета и рассыпалась алыми брызгами. Тиссария легла навзничь и решила, что сейчас умрёт. Душа отделилась от тела, похожего на бурдюк, и помчалась по водной глади подобно птице. Частичкой угасающего сознания она видела, что матросы катились от Маны в стороны; она схватилась за ножи, а в грудь ей целили гранёные стволы. Вдруг всё зашаталось, затрещало, тело её скособочило. И всё закончилось: она не погрузилась в темноту, наоборот, с надсадным криком проснулась.
Было ли это на самом деле? Палуба «Морёны» по-прежнему наклонена, Мана расправляется с оторопевшими мужиками, рядом хрипел капитан Ливан. Именно он, очевидно, сорвал с её пальца кольцо, считая его сосредоточием злой силы; теперь побережец мучился под действием дурного волшебства.
– Ушёл?! – надсадно прохрипела Мана, схватившись за планширь и пытаясь удержаться на палубе. – Я его не вижу! Ушёл! Вы его ощущали?
Вопрос адресовался Тиссарии вместе с поданной рукой. Девушки, помогая друг дружке и придерживаясь за гик, спустились с полуюта.
– Тогда в доме я была не готова, – в непривычном возбуждении говорила в ухо принцессы Мана. – А сейчас приняли эликсир. Простите, но у меня это ощущение магии впервые. Говорят, ты меняешься так, словно душу основательно перетрясли, и ты очень многое понимаешь и видишь по-другому. Я даже поняла, что хочу в Риваже.
Тиссария, не чувствуя ног, прижалась к жилистой девчонке; та, чтобы удержаться, схватилась за леер.
– Но если рядом не было корабля, – рассуждала вслух служительница ордена Стражей, не имея сил остановить словесный поток, – кто тогда напустил неяви?
Резкий толчок и недолгое падение, так что дух перехватило. Тиссария попыталась вырваться, когда вместо воды её протащили по каменистой глине. Вслед ей кричали, раздался глухой выстрел. Принцесса лежала навзничь и видела стремительно удаляющийся остов корабля, освещённый факелами и судовыми огнями. Но как бы она ни сучила ногами, упиралась каблуками, похититель был сильнее. Он тащил ее, словно пушинку и нипочём не уставал. Тиссария закричала от боли, когда острые сучья в перелеске растерзали ей лодыжки. Тогда похититель взвалил её на плечо и помчался сломя голову. От крепкого рыбного духа запершило в горле, а сквозь балахон чувствовалось не твёрдое плечо, но нечто податливое и упругое. Гонка завершилась столь же неожиданно как и началась: от резкого металлического кашля заволновалась в густой осоке птичья сволочь и похититель пал от мгновенной немочи. От ледяной воды принцесса пришла в себя настолько, что попыталась отползти к кочкарнику, но запуталась в болотнике.
За спиной раздался всплеск и жуткий утробный чавкающий звук. Затем ещё один, словно лопнул бычий пузырь в лапищах Морана Колуна. Страх хлестнул мурашками по спине и, изловчившись, девушка выбралась на мшистый берег. Утопая в мокрой бархатной зелени, она попыталась уползти, но за израненную щиколотку схватились холодными мягкими пальцами; принцессу передёрнуло от отвращения, как если бы её коснулись гигантские слизняки. В этот момент из-за рваных туч вышли ночные светила, погрузив заболоченную старицу и влажную поросль в тяжёлое свинцовое марево. Отсвета хватило, чтобы рассмотреть странное существо, откинувшее с головы балахон. Безволосая, до синевы бледная, с рваными пупырями вместо носа, с заплывшими жиром глазами и губами – отвратительная харя. И всё-таки это был человек. А когда он заговорил, на девушку напала оторопь:
– Ушли. Хозяин ушёл. Почему? – металлическими перекатами спрашивало себя существо.
Бреон Серый, промелькнула в голове мысль, это же Бреон, человек маршала. Но что он такое? Из какого тёмного народца он вышел?
– П-прошу, – заскулила Тиссария. – Отпусти-и. Я ведь колдунья. Такой же изгой. Отпустите, пожалуйста.
Покатились камешки – смех и неожиданно жёсткий ответ:
– Это вы, колдуны, сделали со мной. Будьте вы прокляты.
– Это чары, злое волшебство? Меня везут в Риваж, чтобы сделать регистр. Там знают о колдовстве и вам помогут, найдут, чем снять заклятие.
– Тебя везут на заклание, дура. Нет никаких заклятий, есть только мудрость хозяина. – Последнее слово он произнёс напряжённо, с придыханием. – Но он оставил меня, – плач похожий на вой метели. – Он больше не говорит со мной. И ты… ты ему… не нужна. Хозяин подарил тебя, он услышал… Я так хочу есть.
Вновь хлюпнуло – Бреон открыл и закрыл жабий рот, обнажив на мгновение невообразимый искорёженный чёрный оскал. Тиссария ещё не поняла, почему он склонился над ней, но, когда резкая боль сковала её тело, было уже поздно. Откуда только нашлись силы – руки, как при надетом заклятом кольце, сами колотили Бреона по башке. Но тот как огромная пиявка сосредоточился на точащейся струйке крови. Странный столбняк принудил пасть навзничь; в угасающем сознании – обрывки молитв.
Тиссария видела, как серебро ночи обрело янтарные блики, как взметнулись вверх мириады огненных искр; сам воздух сгустился до нестерпимого жара. Память услужливо подсказала миг волшебства, спасший её и юного Рема от зверолюда-оборотня. Кровосос вздрогнул: животный страх перед огнём победил в нём нестерпимый голод. Бреон отпрянул, но в это мгновение его отбросило в воду огненным вихрем. На груди Тиссарии затлела рубашка, её кожу лизнул язычок пламени, и оторопь вдруг сменилась обжигающими муками. Подчиняясь чувствам, Тиссария разорвала шнур и отбросила раскалённый оберег. Новые страдания вернули к жизни, а нахлынувший ужас подстегнул израненные ноги. Тело её жгло сотнями игл, которые не давали думать, иначе принцесса запуталась бы в сырых корневищах, утонула во мхах, застряла в костистых ветвях. А за спиной надсадно хлюпали, нагоняли. Неожиданно закончился лес и, лишившись опоры ветел, девушка без сил пала на траву. Она ещё пыталась ползти, но сзади её обхватили, сжали до треска ребер; от пасти Бреона несло таким смрадом, что на крик не хватило дыхания. Вместо неё взвизгнула другая девчонка – стало свободнее, она обернулась.
Бреон всё ещё был над ней, прижимая коленом к земле, но морда обращена в сторону. Синеватая дуга перед глазами – и монстр всхлипнул. Перед ним, подобрав подол платья на манер шаровар, кругами выхаживала Мана Замарашка. В обеих руках по кривому ножу. Тиссария так и не поняла, когда служительница ордена Стражей сделал выпад, затем другой и вернулась на исходную позицию. Бреон не уступал ей в ловкости и в отличие от первого удара отбил нападение. Он действовал подобно зверю, но человеческое просыпалось в нём время от времени и это прозрение усугубило положение. Скосив на мгновение осмысленный взгляд на принцессу, Бреон получил не только новую рану, но и преимущество. Обливаясь чёрной кровью, он прижал лапой голову принцессы и угрожающе сжал.
– Я убью её, – спокойно пообещал он.
– Убивай, – равнодушно пожала плечами Мана. – Ты мне нужен больше.
– Лжёшь. Она – один из сосудов и вы это уже поняли.
– Твой хозяин ушёл, оставив и её, и тебя.
При слове «хозяин» Бреон вздрогнул, но продолжил:
– Он ещё вернётся. Зачем ему жизнь раба и зачем ему нужен сосуд в неволе. А она очень ценный сосуд. Она человек, рождённая не человеком.
– Откуда знаешь?
– Я многое слышал.
Перепалку Тиссария слушала с замиранием сердца, но последние слова о происхождении поразили рассудок:
– Не-е-ет! – крик её сорвался на визг.
К ней метнулась надсмотрщица, в сознании Бреона победил зверь – он бросился навстречу. Едва Тиссария освободилась от давления конечности, некто с силой потянул её, пихнул. Бреон отмахнувшись от Маны, обернулся к новому противнику, но тот, захватив его шею в ключ, не хуже кровососа прижался к нему. Хлюпнув, Бреон попытался сбросить человека, беспорядочно бил кулаками, но усилия, очевидно, доставляли ему страдания. Из шеи толчками шла густая кровь, а от его скрежещущего визга не спасали даже прижатые к ушам ладони. В неверном ночном свете принцесса видела как за спину чудища забежала Мана и нанесла несколько уколов, совсем лёгких на первый взгляд. Но Бреон с шумом всосав воздух опал, забился в конвульсиях. Рядом с ним неживой куклой шлёпнулась девушка; Ирин Полнорог так и не разжала пальцы на рукояти мясницкого ножа.
Тиссария попыталась было потянуться к ней, но сжалась от боли и немочи. Члены налились свинцом, а рана – расплавленным оловом. Принцесса зарыдала, сжавшись клубочком. Зато к маршону подошла Мана, склонилась, сокрушённо покачала головой. Тиссария увидела это в янтарном отсвете: ночь растворилась в треске факелов. Мана грязно выругала людей в балахонах – таких же как она надсмотрщиков; те нехотя кляли ражую девчонку. К поверженному Бреону подошли люди в хламидах, умело обездвижили.
– Мастер, – Почтительно склонилась суровая Мана. – Эта девушка, маршон. Ей нужно помочь. Она очень сильна, настоящий воин.
– Старая для обучения. И что за времена пошли: дети решают за мудрецов. Тёмные времена. А что же это, сударыня наша?
Мэтр Аиран Блаженный с одышкой опустился на колено перед хнычущей принцессой. По-стариковски покряхтел, осматривая рану, подозвал человека.
– Спасите Ирин, – превозмогая боль, прошептала Тиссария.
Раздался скрежещущий визг, и едва всё стихло, нестерпимо запахло палёной кожей. От группы, удерживающей Бреона, встал служитель, протянул металлическую пластинку. «Как учат нас врачи: надо резать ногу, – сказал кто-то озабоченно. Мэтр Аиран велел ему замолчать. В рот Тиссарии влили пряную сладкую жидкость; она пролилась в желудок и вскоре сковала тело в сладостную истому. Потому, когда на рану лили спирт, боль была пусть неприятная, но чужая, на которую лишь вынуждали смотреть.
– Что же, – заглянул в глаза принцессы мэтр Аиран. И взгляд его голубых глаз не предвещал ничего хорошего. – Оберега, похоже, вы лишились. Он сгорел? Так. Ваш даритель очень не хотел, чтобы его нашли или просто кончилось защитное волшебство. Ну что же, Тиссария Горная, видать на роду вам написано быть шпионом. Теперь придётся служить нам.
– Трибуналу? – сонно вопросила Тиссария, с удивлением глядя на раскалённую пластинку, которую опускали к ране на ноге.
– Надзору, – участливо поправила мэтр Аиран, крепко схватив принцессу за плечи.
Тиссария закричала без крика. И вопль этот исходил и заканчивался на кромке рассудка. Зверолюд, Морской дьявол, монстр Бреон склонялись над ней и взирали странными горящими в темноте глазами; морвы – Заветные мастера – безликой процессией следовали перед ней. Воспалённый разум рисовал серо-зелёную жижу, из которой выбирался странный уродливый птенец. Его подхватывало обнажённое существо с лицом юной девушки и телом, лишённым каких бы то ни было женских и вообще человеческих черт. Прекрасная и безобразная одновременно, с невесомыми членами, она зябко куталась в подобие двустворчатого плаща, оказавшегося крыльями. Она смотрела из расщелины на распахнувшуюся долину; внизу шла кавалькада всадников в лазоревых камзолах. Существо прижала к себе птенчика – её маленького повторения с личиком Тиссарии. Принцесса проснулась от крика и долго не могла понять, откуда раздаются рыдания.
– Ваше высочество, успокойтесь, – терпеливо и холодно одновременно сказала ей Мана.
Тиссария сосредоточила блуждающий взгляд на девушке, облизнула пересохшие губы и выдавила из себя слово «Воды». Ей дали тёплое питьё, обтёрли холодной тряпкой.
– Врачи думали отнять у вас ногу, – между делом сообщила Мана. – Они очень удивились, когда рана заживала как на звере. Простите, Ваше высочество.
Тиссария мгновенно вспомнила речи Бреона о своём происхождении. Хотелось, чтобы это было не явью и чтобы Мана подтвердила эти подозрения, но вместо этого она суконным языком спросила об Ирин.
– У неё сломаны рёбра и рука, отбиты органы, но врачам и здесь пришлось кусать губы: она выживет. Та ещё бесовка.
Слова Маны прозвучали с неожиданной теплотой. Восхитила ли служительницу ордена Стражей упрямство дворянки, отвага и сила или невероятная воля, которая помогла противиться мороку и прийти в себя, едва напасть миновала – непонятно. Может, будучи воином, она встретила подобную себе. Зато с принцессой она не церемонилась; всю выдержку тела приписала происхождению. Но вопросы рождались в голове сами собой, и лишь немочь языка не давала засыпать ими Ману. Она постепенно восстановила в памяти картину минувших событий. И пленённый Бреон, и мэтр Аиран, сказавший странную вещь. Да, теперь она служит Трибуналу, а не мифическому Надзору. Так?
– Мана, а кому ты служишь, Трибуналу или…
– Тому, кто всё ведает. Также как и ты, мы служим богу и Надзору. Тебе всё объяснят. Отдыхай.
Легко сказать – отдыхай. Не каждый день перед тобой открывается одна из величайших тайн.