Часть 1.
В комнате было темно. Сквозь лёгкие тонкие шторы пробивался свет зимних ночных фонарей. Я сидел на стуле, пристально глядя в кроватку, где спала трёхлетняя светловолосая девочка – моя крестница Александра.
Было тихо. Настолько тихо, что звенело в ушах. Я ловил каждый её вздох, каждый звук, каждый шорох. Тишина казалась вечной, и только какое-то ощущение напоминало о том, что происходило в этой комнате ещё несколько минут назад.
Напротив кровати стоял детский уголок со шкафчиком, столиком и кроваткой наверху. Его купил для старшей дочки - Ксюши - Сашкин отец и мой бывший друг.
Бывший друг... Как это больно, не правда ли? Ещё больнее было, когда Малая, как я ласково за глаза называл крестницу, папой звала меня, а не его; когда она бежала ко мне, снося всё на своём пути и раскрывая объятья, а он стоял в сторонке, не узнанный, не замеченный дочкой. Да и вообще, горько получать то, что должно принадлежать другому, тому, кто теперь был не достоин этого вдвойне.
С верхнего яруса детского уголка послышался тихий, едва различимый шорох.
Восьмилетняя Ксюша улыбнулась, глядя на меня.
- Почему ты ещё тут?
Я лишь пожал плечами, не зная, что ответить.
- Тише, Сашка только уснула…
- Знаю, - она беззвучно спустилась по лесенке вниз и подошла ко мне, - обними меня.
Не смог ей отказать. Её головка, ещё не растрёпанная, коснулась моего подбородка.
- Ты уйдёшь?
- Да.
- Почему ты не хочешь стать нашим папой?
Мне хотелось сказать ей «Доча…», но язык будто окаменел. Да, действительно, маму её я любил, но исключительно по-дружески. Мне нравились женщины иного круга, более разумные и спокойные, как говорят - интеллигентные. Но их-то не бросишь после всего пройденного. Всё-таки, быть крёстным – значит отвечать за человека. Значит, оставаться рядом с ним, что бы ни случилось.
- Просто так надо. Так лучше будет.
- Ты меня действительно любишь?
- Почему тебе так кажется?
- Не знаю. Но ты заступился за меня, когда бабушка начала ругать за прописи. Ты купил апельсины. А мама их не покупает никогда. Они е не нравятся.
Она уже лежала у меня на руках, уткнувшись горячим лбом в правую щеку. Страшное было чувство. С одной стороны, ощущать, что есть кто-то, кому ты нужен, кто ждёт и любит тебя, донельзя приятно. С другой - тяжко. Особенно зная, что ни матери, ни бабушке, ни тем более отцам эти девчонки были не нужны. Росли, как мята подзаборная: выглядят прилично, ухода не требуют...
И потом, меня нередко записывали в папы. И тогда, когда мы катались в парке на лыжах, и в магазине, когда мы вместе с упоением выбирали подарки Сашке на день рожденья, и даже в школе, когда я провожал её. Некоторые даже объяснили, почему. Сказали, что только папы так смотрят на дочек. Сначала меня это коробило, потом – привык.
Я что-то ответил, совершенно отвлечённое и ничего не значащее. Отговорился. И вот почему.
Часть 2.
Минут за двадцать до этого Ксюша, уставшая от празднования своего восьмилетия, лежала у меня на руках на диване за праздничным столом, а Сашка пыталась уснуть в кроватке. Вероника, их мама, уже изрядно пьяная, лёжа на том же диване, в очередной раз стала анализировать свою прошлую и настоящую жизнь.
- Вот и скажи, что он тут мне пишет, - читала она переписку в телефоне с очередным ухажёром, - Чушь какая-то. Зачем я ему, если у него другая? А я чем хуже?
- Ну и не надо, значит – отнекивался я.
- Ой, вот знаешь, Ксюшин папа, когда мы с ним встречались, был таким хорошим… И родители его были не против нас… Но я его не любила, вот и он меня бросил, как только узнал, что я беременна.
- Значит, не мужик и был, - сказал я просто для поддержания беседы, не имея к этому никакого интереса.
Ксюша это слышала уже не раз, и удивить её подобным высказываниями было трудно. Её глаза были пусты. Она сидела у меня на коленях, рассматривая подаренный ей бабушкой набор косметики. Мы оба были утомлены этими откровениями и ждали момента, чтобы закончить разговор.
- А ещё… Был у меня парень… Ну, Ксюша его не помнит – маленькая очень была, когда он с нами жил, вроде хороший… Но бросил нас из-за мамы моей. Наверно, и года не жил… Я потом думала, что это всё, жизнь кончена. Только ради Ксюши не упилась таблетками.
Об этом Ксюша раньше не слышала. Её взгляд, до того безразличный, сменился на неприязненный и презренный. Не знаю, что подумала она, но в глазах её было написано «Мама, ты шлюха». Конечно, это слово ей не было знакомо. Но наверно, малышка понимала его смысл, пусть и не до конца.
- Но я-то и сейчас ничего. Чем не симпатичная, - продолжила мать.
- Ну, ничего… Только вот что Ксюша чувствует, ты думала?
- Ну, ей папа нужен же.
Кто бы видел мимику Ксюши в этот момент… Казалось, что она чувствовала себя растоптанной и униженной. Ещё бы! Кто-то, пусть даже мама, говорит за неё, у неё самой не спросив! Но девочка молчала, призывно глядя на меня. Зачем ей нужен этот очередной "папа", которому только и нужно, что иногда провести с мамой пару ночей.
Я немного пощекотал её абсолютно босые пятки, отчего она засмеялась, но взгляд остался столь же напряжённым.
- Ксюша же его даже папой называла…
Девочка ещё больше напряглась.
- А потом… Знаешь, нет, это тоже не была любовь… Просто какая-то страсть… Мы тоже с год прожили. Мама так и лезла, изводя его и меня. Но когда мы оказались в больнице с Ксюшей, он даже не приехал. Ни разу за месяц. Нужен мне такой мужик, сам подумай?
- Ну, это твоё право…
Мне хотелось сказать, что надо не о мужиках думать, а о детях. Она ведь ни разу не спросила за день, как Ксюша себя чувствовала, понравился ли ей праздник. Праздник, когда ждали весь день очередного «папу».
Тем не менее, откровения продолжились.
- Наверно, я только Сашкиного отца любила по-настоящему. Серёга, всё-таки, много для меня сделал…
Она ещё много говорила о себе, о своих чувствах и о том, как её бросил муж. Точнее, как мама довела их до развода. И всё – только о себе, о том, насколько во всех бедах виноваты другие. История кончилась тем, что Сашка оказалась самым положительным, что осталось от прошлого. О Ксюше же не было сказано особенно ничего, кроме того, что бабушка настраивает её против мамы.
Закончив монолог, Вероника решила показать, насколько она красива и станцевать. Включила какую-то песню на телефоне и, пошатываясь, встала с дивана. Ей, конечно, хотелось отвлечь моё внимание от Ксюши. Повод для нашей встречи был давно забыт. Девочке это явно не нравилось, а моё внимание, наоборот, льстило.
Мы стали вынужденными зрителями нелепейшего танцевального шоу изрядно потрёпанного жизнью существа, к тому же еле разговаривавшего из-за алкоголя. Ксюша смотрела на мать с обидой и горечью от того, я - с презреньем и жалостью.
В сущности, Вероника не была плохим человеком. Если бы не некоторые недостатки, то цены бы не было ей. Добродушная, весёлая и готовая всегда помочь, она была слишком страстной и ленивой. В комнате редко было порядок, а чаще всё было вверх дном.
Внешне она старательно воспитывала Ксюшу, и можно полагать, что что-то бы получилось, коли не бабушка, ежедневно вливавшая в уши внучке, насколько плоха её мама, да и ещё некоторые проблемы. Впрочем, если Малая её ещё как-то воспринимала, то Ксюша слушалась только формально. Она всеми средствами старалась уйти из этой комнаты, покинуть дом и не возвращаться туда. Это раздражало абсолютно всех, почему бабушка грозилась написать и в полицию и ещё куда-то, сама не знала куда. Мне тоже доставалось нередко, но повода я не давал. Именно поэтому Ксюше хотелось, чтобы я оставался с ней, пока она не уснёт.
Наконец, танец был закончен, и изрядно пошатываясь, мать приказала девочкам спать, уходя. То, что магазин скоро закроется и нужно купить сигарет, было поводом попросить меня проследить, чтобы дочки уснули.
Странно, что как только я погасил люстру и включил ночник, Малая переоделась и легла. Ксюша последовала её примеру, и вот уже изрядно грязный обеденный зал превратился в спальню. Мы, конечно, немного прибрались, но хозяйка была против уборки. Время поджимало, курить надо было.
Часть 3.
Свет зимних фонарей падал на Ксюшино лицо, на её почти обнажённую спину, на Сашку, на неубранный стол. Ксюшина головка ещё была очень аккуратна, а майка чиста. От неё ещё пахло чистотой и детскими клубничными духами.
Я прислушался к Ксюшиному сердцебиению. Оно было неровным, прерывистым, как тиканье часов со сломанной шестернёй. Это называется аритмия.
- Чувствуешь моё сердце?
- Да. Ты волнуешься?
- Нет. Я ничего не чувствую. Если меня положат в больницу, ты приедешь?
- А тебе хочется?
- Да.
- Тогда постараюсь.
Многочисленные ссоры, мамины метания даром не прошли для Ксюшиного здоровья. Сердце работало плохо, как сказал врач, из-за нервных перегрузок. Но… У мамы с бабушкой каждый раз находились причины откладывать обследование. Мне же и хотелось им помочь, и каждый раз, когда заходила речь о доверенности на Ксюшу, дело заканчивалось скандалами и драками бабушки с Вероникой.
- И всё же, я хочу, чтобы ты был нашим папой. Одним единственным.
Я снова промолчал. Просто прижался подбородком к её лобику и тяжело вздохнул. Она прикрыла глаза и слегка задремала. Пусть дремлет так – всё равно скоро мама разбудит… А пока пусть немного побудет в тишине.
Спи спокойно, моя дорогая Ксю…