(Продолжение. Начало в "Первая любовь". Часть 1-я - 11-я.)
Весною в нашем посёлке отстроили новый детский комбинат в два этажа, с бассейном. В него набирали персонал. Мои подруги, которые тоже не поступили, пошли на собеседование. Принимали даже без специального образования, с условием, что к открытию детсада девчонки успеют закончить в Луганске курсы по подготовке воспитателей. Нас было три подруги. Лену взяли сразу, потому что ей уже исполнилось восемнадцать лет. А у нас с Валей дни рождения рядом в одном месяце, только у меня восьмого, а у неё тринадцатого числа. Я зашла следующей, и мне дали «добро», а Вале отказали, сославшись на то, что её возраст не позволяет вступить на эту должность. Так она и меня заложила с обиды. Остались мы вдвоём не у дел. Дождались ещё одну подружку Галю, которая заканчивала десятый класс, и поехали втроём в Луганск поступать «хоть куда-нибудь». Мне было всё равно, так как я не теряла надежду поступить в театральную студию в Киеве, а там набор был только через год. Решили мы пойти учиться на кулинара. Не все ли равно, где год коротать. Идём мы в Луганске по кварталу Пролетариата Донбасса, вижу табличку на пятиэтажном здании — «Культурно-просветительное училище». Говорю девчонкам:
— Я вас догоню. Забегу посмотреть.
Да только там я и осталась. Первое, что я увидела в объявлении, приглашающем абитуриентов, это — «хореографическое отделение». Сразу пошла и сдала документы. Выйдя из приёмной комиссии, дочитала полностью перечень специальностей. Следующим было — «режиссёрское отделение». Я, конечно, сначала пожалела, что поспешила, но впоследствии, годы учёбы в КПУ были самыми лучшими в моей жизни. Экзамены я сдавала, как белочка щёлкает орешки, ощущая радость и удовлетворение.
Саша, приехавший на несколько дней летних каникул, конечно, расстроился, что я поступила учиться в Луганск. Но я уверяла его, что это всего лишь на год, а потом я брошу КПУ и поступлю в Киеве. Тогда я не знала, что Саша был ближе к истине. Он уехал, а я была в предвкушении нового чуда.
Приехав к первому сентября на учёбу, в дверях училища я столкнулась с парнем, которого сразу узнала. Это был тот Евгений, который пел мне романс под гитару на пляже два года назад. Мы даже не поздоровались, потому что «гениальный певец» не сразу меня вспомнил. Он оглянулся мне в след, а я ушла в нашу аудиторию, где проходило ознакомительное занятие для студентов. Мы переписывали расписание, удивляясь разнообразию предметов. Мне было интересно всё. Зачитали список тех, кому предоставили общежитие. Меня в том списке не было. Девочка, с которой я познакомилась, тоже оказалась без жилья. Она предложила ехать с ней на 3-й километр по объявлению. По указанному телефону мы позвонили хозяйке, и та сказала, что возьмёт нас обеих. Мы с чемоданами вышли из училища, чтобы сесть в трамвай. И тут возник этот Женя, вырывая из рук чемодан:
— Я вас провожу, — сказал он, забирая чемодан и у моей спутницы.
Моя тёзка Людмила кивнула:
— Пусть несёт, раз ему хочется.
Всю дорогу говорил только Женя, а мы слушали, развесив уши. Оказывается, он в этом году уже окончил в этом училище отделение народных инструментов. И опять через край, лилось его самовлюблённое бахвальство — какой он талантливый и, какой он успешный. Хорошо, что не было с собой гитары, а то бы он нам ещё и спел. Доехали мы на самый край Луганска. Поселились. В доме, где нас приняли, было три комнаты: зал, спальня, где спали хозяева и малюсенькая спальня, которую выделили нам. В ней впритык помещались хозяйский шкаф (не для нас), большой письменный стол, одноместная железная кровать, (нам предстояло спать валетом), и единственное кресло, которое занимало последнее пространство в комнате. Но мы согласились.
Согласились мы и на экскурсию по городу, навязанную нам Женей, который ждал нас за воротами. Как же я пожалела потом, что не «отшила» его сразу. Приезжая почти каждую неделю домой, я видела Женю, ожидающим меня возле дома. Я стала действовать решительнее, объяснив ему, что моё сердце занято другим. Но этот «друг» оказался таким настырным, что однажды он познакомился с моей мамой, излив ей свою душу в отношении меня, объяснив серьёзность своих намерений. Как-то, приехав из Луганска, открыв дверь своей квартиры, я увидела Женю с мамой на кухне и она угощала его чаем. Дошло до того, что домой не хотелось приезжать, потому что и мама, и бабушка, в один голос, нахваливали Женю:
— Твой моряк уедет в плавание, и ищи его свищи! А этот будет всегда рядом. Ты будешь танцевать, а он будет тебе аккомпанировать.
Есть же такие люди — ты им хоть в глаза плюй, а им всё нипочём. Приезжала домой и сразу убегала к подружке, лишь бы не быть с нахальным кавалером наедине.
Учёба мне нравилась. Сначала нагрузка показалась непосильной. По четыре-шесть часов в день только хореографии: классический танец, народный, историко-бытовой. После обязательных пар, желающие посещали ансамбль, где занятия проводили ведущие приглашённые специалисты, руководители известных народных коллективов. Они приглядывались к нам и дарили свой бесценный опыт. Первые дни так болели мышцы ног, что когда мы спускались по лестнице, силы покидали нас, а потом, именно, ощущение своих мышц доставляло радость. Мне хотелось ещё бо'льшей нагрузки. Поэтому я записалась в ДК им. Ленина на пантомиму, куда ходила по вечерам. Помню, пошли с девчонками в цирк, но не на представление, а на пробы в воздушные гимнастки. Я не прошла, хоть и была очень гибкой, но боязнь высоты подвела меня. Потом, когда я проявила себя на общеучилищном капустнике и в литературном кружке, меня стали приглашать старшекурсники с режиссёрского отделения в свои постановочные спектакли на роль маленьких девочек. Они называли меня — «маленька лялька» (укр.), определив моё амплуа – «инженю травести». Спектакли и тематические вечера проходили не только в стенах училища, но и на сценах Дворцов Культуры Луганска. Мы стали частыми гостями драматического народного театра. Горжусь тем, что нашим другом был Михаил Голубович — артист театра, а в будущем его директор. Пока я была в Луганске, пела моя душа, а когда приезжала домой, и видела Женю, начинала злиться.
Полгода занятий в училище пролетели, как одно мгновение. Мои зимние каникулы уже закончились, а Сашины только начались. Я ждала его приезда с нетерпением. Столько нужно было ему рассказать. В первую рабочую пятницу я зашла в здание Луганского автовокзала, чтобы купить билет на автобус домой. Сильно переживала, что губа моя распухла с самого утра, а это значит, что к вечеру на ней будет «красоваться» герпес. И вдруг вижу, мимо меня идёт Саша к кассе тоже за билетом.
Мысленно, я окликнула его, бросилась к нему на шею. А наяву, спряталась за каменную колонну в зале ожидания и не сводила с него глаз. Вот, он купил билет и прошёл на платформу к автобусу. Вот, тронулся автобус, увозя Сашу с собой.
Проклятая «вавка»! Как же она меня подводит в самый ответственный момент! Пыталась лечить, даже к кожнику ездила, но врач сказал, что этот вирус передаётся по наследству:
— И у твоей мамы этот вирус живёт, и у твоей бабушки, и будет жить у твоих дочек, и у твоих внучек.
И надо же было ему выскочить! Мы бы с Сашей целых два часа сидели рядышком, разговаривали, смотрели бы друг другу в глаза. Как я с такой физиономией покажусь ему вечером? Купила на следующий рейс билет, и всю дорогу страдала. А к концу пути произошло чудо. Достав зеркальце из сумки, я обнаружила, что мой герпес пропал. Наверное, боги услышали меня.
Довольная, я выхожу вечером к Саше на свидание, а возле подъезда двое. На этот раз Саша и Женя. Я даже поздороваться с Сашей не успела, как вдруг Женя слёту схватил меня на руки и, почти бегом понёс за мой дом. Я вцепилась ему ногтями в лицо, пытаясь выскользнуть, но силёнок моих было недостаточно. За нашим домом натянутые бельевые верёвки. За одну из них я успела ухватиться обеими руками и прокричала:
— Саша!
Из-за угла выскочили двое: Саша и мой брат Руслан. Он приехал на побывку в отпуск и возвращался от своей девушки.
— А ну отпусти сестру! — услышала я спасительный голос брата. А мне он добавил:
- Брысь домой! Без тебя разберёмся!
Свидание было испорчено. Выскочив из дома после того, как вернулся Руслан, Саши я нигде не нашла, и вернулась, сердитая на брата:
— Что ты Саше сказал? Почему он ушёл?
— Пусть остынут, — успокоил меня братишка. А потом, пристально посмотрев на меня, будто сто лет не видел, и добавил:
— И что они в тебе нашли? Ну, если что глаза.
Где-то я уже слышала подобные слова. Только тогда вместо глаз, были волосы.
На следующий день Саша пришёл в полдень. У него был день рождения. И мы остаток дня провели вдвоём. И никакой Женя нам не мешал. Я была такой счастливой все эти три дня. Всё встало на свои места. К моей радости, страстный и непризнанный мною герой больше не появлялся, и это радовало меня.
А в весеннюю демобилизацию Женя появился на пороге родительского дома, пройдя мимо меня. Он стал уговаривать мою маму, чтобы она отпустила меня к нему на проводы. А мне назавтра ехать на учёбу, я сумку собираю. Женя, чуть не плачет, отказывается без меня уходить.
— Дома, — говорит он, — уже все за столом сидят. Хоть маму мою пожалейте и гостей.
Мама с бабушкой в один голос:
— Уважь человека. Иди!
— Может быть, ещё и замуж за него пойти? — при Жене, сержусь я.
— А хоть бы и пойти! — говорит бабушка.
— Вот сама за него и иди! — почти на крик срываюсь я, продолжая собирать сумку.
Мама выхватила у меня сумку, и в приказном порядке, вытолкнула меня вслед за Женей.
— Ну, раз вы этого хотите? Получите! — пригрозила я в закрывающуюся дверь.
Вышли на улицу, когда уже серело. До села, где жил Женя километров пять-восемь, точно не знаю, но шли мы очень долго: через две балки, шахту Вахрушева, через два ставка и посадки. Грунтовая дорога лежала через поля. После дождя лужи были довольно глубокими, а грязь налипала на обувь большими ошмётками. А я в своих «драгоценных» белых туфлях, (со школьного «выпускного»). Левый, который на два размера больше ступни, постоянно слетал и застревал в грязном месиве. Женя постоянно нагибался, вынимая из грязи мою туфлю, а я, нагло протягивала ему свою ногу, для того, чтобы он надел мне её. Потом мне всё это надоело, и на полпути я заявила, что возвращаюсь. Женя подхватил меня на руки и понёс. А я даже руки на груди скрестила, чтобы ему было тяжелее нести. Сижу себе, и, с издевательским тоном, песенку напеваю: «Битый небитого везёт…».
Он весь «в мыле», да и я не лучше, добрались на улицу, где были слышны застольные песни под баян. Проводы были в самом разгаре, не хватало только виновника этого события. Из дома выскочила Женина мама вся в слезах. Она обнимала сына и повторяла:
— Ну, как же так! Люди собрались, а тебя нет.
Я прониклась жалостью к этой женщине и сменила гнев на милость. Женина тётя принесла тазик с тёплой водой и даже пыталась мыть мне ноги. Она не дала мне постирать мои капроновые чулки и вымыть туфли от грязи, сказав, что всё сделает сама. А мне протянула свои туфли, в которых я «утонула», и усадила меня во главе стола рядом с Женей в качестве его невесты. Объясняться при гостях я не стала, было бы смешно и бесполезно. Ведь все-таки сама пришла. Говорили тосты за то, чтобы я Женю дождалась из Армии. Вино я, конечно, не пила, а под столом показывала Жене комбинацию из трёх пальцев. К полуночи шумная компания стала расходиться. Мама Жени никуда меня не отпустила, хоть я и рвалась домой.
— Завтра, — говорила она, — на машине отвезём Женю в Антрацит в военкомат, а потом довезём тебя домой. Она постелила мне постель в малюсенькой спальне, в которой даже двери не было, только ситцевая занавеска, и вышла, оставив меня одну. Я, посидев на допотопной железной кровати, сняла своё всесезонное платье и повесила на боковушку, где уже висели мои постиранные капроновые чулки. Отвернувшись к стене, я уже стала проваливаться в сон, как услышала шаги у кровати. Обернувшись, я увидела Женю по пояс голого, и он нахально лез ко мне под одеяло. Я вцепилась в его прыщавые плечи с такой силой, что почувствовала его содранную кожу у себя под ногтями. Боясь закричать, потому что было стыдно, я бросала ему в лицо оскорбительные слова гортанным шёпотом:
— Сейчас маму твою позову, — пригрозила я.
На что он мне ответил, что именно мама ему посоветовала взять меня силой, тогда, мол, я «смирюсь и буду его ждать».
— Ах, так! — теперь я уже не шептала. Мне наоборот, захотелось этой женщине посмотреть в глаза. Но никто из других комнат не вышел. Я молниеносно накинула платье. При Жене было стыдно надевать чулки, и я сунула их в карман пальто, висевшее в коридоре. На ходу нашмыгнула, стоявшие у печки, ещё мокрые мои белые туфли, и выскочила на улицу. Женя догнал меня, когда я уже сворачивала на грунтовую дорогу. Он шёл теперь сзади и светил мне под ноги фонариком. Проклиная всех, и себя в том числе, я наклонялась, вынимая слетавший туфель из грязи, не допуская приближения Жени. Больше всего я недоумевала, как его мама могла такое посоветовать сыну? Я её ненавидела! Мой гнев ярче фонаря освещал распутье дороги. Женя так и не приблизился ко мне ни на шаг, он, молча, даже не оправдываясь, довёл меня до самого дома и ушёл.
Зайдя домой, я не ходила на цыпочках, собирая свою сумку, а шумела нарочно. Вымыла себя и вещи от ГРЯЗИ, и поспешила на первый автобус, который шёл в Луганск.
Ни на одно из Жениных писем я не ответила. Зато, ему, почти всю его службу в Морфлоте, писала моя мама, отвечая на его письма адресованные ей. К концу своей службы он женился там же на местной девушке, родили сына, а потом он с ней развёлся. Но это была уже не моя история.
На фото: я и моя однокурсница Соня — (Из семейного архива).
Продолжение следует в "Первая любовь". Часть 13-я заключительная.