В редакции 2018 года
Вот и сейчас, когда я начал писать эту главу, я вижу те далёкие от этого времени вётлы на берегу Авилова пруда, со стороны, противоположной от нашей деревни, со стороны деревеньки Свободный Труд, в несколько домов. Часть этой деревеньки в то время, о котором я сейчас пишу в этой главе, тогда ещё существовала. Смотрю на них от своего дома, от стога сухого навоза или от омшаника. Смотрю и вспоминаю с большой радостью тот незабываемый и счастливый для меня до восторга вечер.
Мест летом для купания у нас было несколько. Каскад наших прудов, друг за дружкой, давал такую возможность. Наше местечко было составлено из нескольких деревень. Моя родная деревня – Красный Куст. Потом, через небольшую лощинку, по которой летом уже не текла вода – Верблюдовка (в несколько порядков). Один, первый, мы так и называли Верблюдовкой, а второй, за прудом – Путь Правды. Верблюдовка состояла всего из нескольких домов: Искеевы, Кожевниковы, Михайловы, Никулины, ещё один дом не знаю чей (помню, что называли хозяйку Нюшкой, что в переводе означает, скорее всего, Нюру или Анну), а последний – Воробьёвы.
Кстати, Михайловы и Никулины после нас тоже переехали в Яковлевское, что недалеко от Узуново, Серебряно-Прудского района Московской области, где мы сначала появились в конце 1965 г. (в начале года – отец, а потом, в конце года, уж и мы). В Яковлевском они, Михайловы и Никулины, построились, также два дома рядом, как и было у них в Верблюдовке. Эти дома и сейчас стоят в Яковлевском. Только все взрослые (по времени их переезда) уже умерли, а домами по наследству владеют их дети и внуки. Сами в них не живут, а приезжают на лето, во время отпуска.
Воробьёвский пруд (или Путьправдовский, как часто мы его именовали) находился совсем рядом с яблоневым садом Воробьёвых, здесь же, за этим садом, и была земляная плотина пруда.
Вообще все пруды у нас назывались по фамилии хозяев дома, который находился примерно над плотиной пруда, или чей огород подходил к основному зеркалу поверхности воды (Воробьёвский, Сурков, Панюшкин, Авилов – если идти с верхнего по течению воды пруда). Чаще всего мы ездили купаться на Воробьёвский пруд, никогда – на Сурков, иногда – на Авилов, редко – на Панюшкин. И также редко ездили на Пичаевский пруд, который находился от Красного Куста примерно в полутора километрах на юг. В Пичаево (ближнее от нас Пичаево, всего в несколько домов) было два пруда: один непосредственно в деревне, а другой, поменьше, – почти в полукилометре от неё, если идти по дороге, и несколько поменьше, если по прямой линии. Но на Пичаевском пруду, который в деревне, всегда было стойло. Сначала колхозного, а потом и совхозного стада коров. Так что особого интереса купаться в нём не было. А второй пруд, совсем маленький, был очень заросший. Он использовался для стойла в обеденное время для нашего личного стада коров и овец с козами (для деревень Красный Куст, Пичаево и какое-то время, до конца своего существования, – Свободного Труда).
В Пичаево в то время жили Шемонаевы Яков Сергеевич и его жена тётя Клава (Гаврилова Клавдия Григорьевна). Яков Сергеевич был моим крёстным и крёстным моего брата Миши. Крёстной Миши была сестра мамы, Мария Сергеевна, а моей крёстной – другая её сестра – Александра Сергеевна. Потом Шемонаевы переехали в Ногинск. Когда я учился в институте, то иногда навещал их, а, кажется, в 1967 или 1968 году, мы с мамой ездили к ним на свадьбу их сына, Миши, ровесника моего брата. В начале ноября 1975 года, на День Великой Октябрьской Социалистической Революции, оба они, крёстный и крёстная, тётя Клава (я называл её тоже крёстной), были у нас на нашей с Мариной свадьбе.
Яков Сергеевич с 1919 года рождения. Воевал, был сильно контужен. Во время войны наград не получил, но в 1985 году, к сорокалетию Победы, был награждён Орденом Отечественной войны I степени. К этому юбилею дали Ордена Отечественной войны разных степеней всем участникам войны. При тяжёлых ранениях – I степени, при лёгких – II-й, остальным – III-й. У нас в Красном Кусте жил его брат, Василий Сергеевич. Он старше Якова Сергеевича на пять лет, с 1914 года рождения. Во время войны он был в звании лейтенанта, с войны возвратился хромым, ходил с костылём. В Красном Кусте он работал продавцом в магазине. Его-то и сменила мама, когда после очередной ревизии Василия Сергеевича попросили уволиться.
Панюшкин пруд по его расположению правильно было бы называть Кудиновым, по фамилии моей бабушки Маши. Но он был назван так ещё до того, как бабушка Маша переехала в Красный Куст из Свободного Труда (из полуземлянки) в дом Панюшкиных (купила у Панюшкиных их дом). Случилось это уже после войны, примерно в 1948 г. Это я восстанавливаю по рассказу тёти Шуры, моей крёстной. Она сказала, что меня ездили крестить (осенью, в октябре 1949 г.) уже из купленного в Красном Кусте дома. Поэтому, независимо от того, кто позже стал хозяином дома, название пруда так и осталось прежним. Тем более, что соседями бабушки Маши тоже были Панюшкины, родственники владельцев купленного ею дома. Ко времени моего детства, о котором я пишу, плотины Панюшкиного пруда уже не было, он наполнялся от плотины Авилова пруда, которую несколько подняли. Когда-то, в одно из половодий, плотину Панюшкиного пруда размыло, и её не стали больше восстанавливать. Удовольствие дорогое, а особого смысла в её восстановлении не было.
Сам пруд приходился по расположению под огородом Мамонтовых, соседей бабушки Маши с восточной стороны. Но вот назывался, почему-то, Панюшкиным.
В наших краях находятся истоки реки Токай, которая таковой называется уже в Полетаево, даже и от Масловки, от деревни РККА. Токай впадает в реку Хопёр, а Хопёр, в свою очередь – в Дон. Воды Хопра в древности, да и в наше время, считались самыми чистыми и полезными для здоровья из всех других речек той местности.
Истоков Токая несколько. Их или его, этот исток, образуют безымянные небольшие ручейки-лощинки. Две лощинки проходят от Калужникова Куста в стороне от нашей деревни. Так называются посадки-заграждения. Не называются, на карте они никак не называются и не назывались, это название дало им население прилежащих мест. Ещё две лощинки проходят мимо деревни Пичаево. Одна, поменьше, на которой как раз и находился старый заросший пруд (стойло для личного крестьянского скота), а вторая, побольше, перегорожена плотиной, образующей соответственно и пруд побольше (стойло для колхозного, а потом и совхозного стада). Второй пруд был тогда сравнительно молодой, ещё не успел зарасти камышом и осокой.
Совсем большая лощина (вероятно, что её и разумно назвать основным истоком Токая) проходила по ряду деревень: Красный Пахарь (совсем небольшая деревенька), Путь Правды, Верблюдовка, Слава, Свободный Труд, Красный Куст. Дальше, перед деревней Масловка, лощины от Калужникового Куста, Пичаево и наша, нашего каскада прудов, соединялись и шли в сторону села Полетаево.
Если в названных мной выше деревенских прудах жил только золотистый карась, то в месте соединения лощин перед Масловкой уже образовались два небольших, но сравнительно глубоких, озерца, в которые из основной речки (системы Дон-Хопёр) заходила и другая, уже речная рыба: щука, голавль, линь, серебристая плотва, которую мы называли серебристым карасём, краснопёрка. Эти два небольших озера находились на западе от нашего дома, через поле, которое использовалось в разное время для посадки и посева различных культур. Была арбузная бахча, в одно время даже яблоневый сад посадили, но не нашлось специалистов, чтобы его обиходить и сохранить. Во времена Н.С.Хрущёва, понятно, это поле пошло под кукурузу, для чего сад пришлось вырубить.
Непонятно происхождение слова Токай. Это, конечно, может быть и простым совпадением, скорее, что так оно и есть, но в Венгрии есть населённый пункт Токай, где делают сравнительно хорошее вино с таким же названием. Либо Токай – от слова ток, поток. А в Венгрии у этого слова, вероятно, другое значение. Да и в названии населённого пункта Токарёвки всё та же основа-корень «ток». А она появилась уже в 1805 г. Кстати, на старых картах конца XVIII в., так называемых картах Менде, эта река в Тамбовской губернии записана как Такай, вероятно, со слов местных жителей (по их произношению) в те времена, когда землемеры производили съёмку местности. Но кто жил в XVIII веке в то время, во время съёмки карты – это покрыто мраком, потому что из названий, существовавших во время моего детства населённых пунктов, почти ни одного нет на карте. На карте Менде Тамбовской губернии (1862 г. издания) уже появляются населённые пункты Полетаево, Масловка, Калиновка, Девятка и другие, существовавшие и во время, которое я описываю.
Генерал-лейтенант Александр Иванович Менде (1798-1868), руководитель Межевого Корпуса, известный военный топограф, под началом которого были составлены довольно подробные карты многих российских губерний.
Освоение данных земель русскими поселенцами началось на рубеже XVII-XVIII вв. и продолжалось до середины XIX в. В наших местах деревни часто образовывались на новых местах. Кстати, на карте Менде 1862 г. ещё не существует деревеньки Красный Куст, хотя есть Масловка. Имеется отдельный хутор через лощину от нашего порядка домов на стороне Масловки, но этот хутор образовался, вероятно, от кого-то из жителей Масловки.
Я думаю, что после отмены крепостного права много деревень образовывалось почкованием от значительных по размерам населённых пунктов. Так, названная мной деревня Пичаево, с двумя её прудами, как раз и была одной из таких, как, впрочем, и сам Красный Куст. Её жители, жители Пичаево, привезли с собой и своеобразный говор, которого в нашей деревне не было. Они говорили без буквы «ё»: вяревка, кошелка и т.п. Именно вЯревка, а не вЕревка, не говоря уж о букве «ё».
Масловская лощина, от Масловки до села Полетаево, была нашей выручалочкой в осеннее и весеннее время, когда мы на велосипедах ездили в школу в Полетаево, а то и ходили пешком. В дождливое время по грунтовой дороге невозможно было проехать, да и пройти пешком – тоже затруднительно. Так вот мы на велосипедах кое-как, по обочине дороги, поросшей травой, добирались до Масловского сада, а потом через Масловку, по её лощине, мимо РККА (оно находилось по другую сторону лощины-выручалочки) – в Полетаево, в огороды одного из порядков домов. Там проходила как раз грунтовая дорога, но не совсем разъезженная, между огородами был проезд для телеги, а то и для грузовой машины. Но и от моста, что был как раз за нашим домом (Чекалинский, естественно, мост), хоть и можно было двигаться по обочине, колёса велосипедов забивались грязью и не вращались. Приходилось очищать их специально взятой для этого палочкой. А расстояние от нашего моста до Масловской лощины было примерно с километр. В сухую погоду, понятно, этот отрезок проскакивали быстро.
В жаркие летние дни, мы, краснокустовские ребятишки, собирались на купание в какие-то другие места, потому что своего приличного пруда в нашей деревне не было. Раньше, при барине, когда это поместье было его дачей, непосредственно за Сурковым прудом был барский (Шанинский) пруд, дно которого, по словам старожилов, было выложено кирпичом. Но это всё благополучно увели в небытие. Чтобы пользоваться таким объектом, за ним надо хорошо ухаживать. Это, вероятно, посложнее, чем ухаживать за яблоневым садом.
Как, впрочем, и в Узуново, куда переехали родители. Раньше, до Революции 1917 г., в Узуново были фруктовые и ягодные сады, было налажено производство по выпуску вин и наливок, действовали три пруда (каскадом), в которых разводили рыбу. В 1963 г., буквально перед нашим переездом в эти места из Тамбовской области, наши советские умельцы решили заняться тем же. Стали чистить пруды, потом работы, как и следовало ожидать, остановились. Думали, что не надолго, а оказалось – навсегда.
В Авиловом пруду чаще купались девчонки, но только со стороны деревни, где по берегу не было зарослей кустарника и меньше было камышей и осоки. Сюда же, заодно, приходили поплавать деревенские по ближайшему положению от пруда утки и гуси. Наши гуси, например, неожиданно взгогочут, раскричатся, разбегутся и низким лётом летят до самого пруда, благо – он в низине. Причём и в полёте орут (гогочут) неимоверно громко, как будто за ними кто-то гонится с преступными целями. А, может быть, и подбадривали себя при таком ушедшем для них в небытие передвижении. А вверх от пруда домой они уже возвращались пешком.
Ездили мы и на большой Пичаевский пруд, но вода там после стойла была не совсем подходящая для купания, особенно к середине и концу лета. Иногда купались и в Панюшкином пруду, когда плотину Авилова пруда подняли повыше, настолько повыше, что зеркало воды доходило даже до Суркова пруда, заливая и бывший барский пруд с кирпичным дном. Но чаще всего мы отправлялись на Воробьёвский пруд. Там же собирались и ребятишки всех окрестных по сравнительной досягаемости деревень, в том числе и из Пичаево.
На берегу часто разжигали костёр, погреться особо отличившимся в долгом нахождении в воде, до «гусиной кожи». Вообще костёр – благая вещь для обогрева. Иногда до того досидишься в воде, что при выходе из неё зуб на зуб не попадает, в самом что ни на есть прямом смысле прозвучавших слов. Челюсть трясётся так, что, если не согреешься, то она и отвалится.
Часто вместе с нами находился сравнительно взрослый по отношению к нам человек, Кожевников Валентин (Степанович). Он был инвалид детства: ноги были сведены так, что он еле-еле ходил, переставляя их с трудом одну за другой. Но это не мешало ему ездить на велосипеде, боком, вращая только одну педаль. Потом он приобрёл мотоцикл, на нём тоже боком ездил, переделал механизмы управления им для себя.
Вообще Валентин был очень рукастый на технику. Ремонтировал велосипеды, и нам, ребятишкам, конечно, но безвозмездно. Да и мы понемножку обучались этому хитрому делу, глядя на его работу. Ремонтировал мотоциклы, а подошло время – и с легковыми машинами стал управляться. Я учился уже в институте, когда, в 1970 г., приехал к Незнановым, навестить Красный Куст. В это же время и Саша Незнанов, мой друг, приехал, да и тётя Сима (Незнанова Серафима Васильевна) с ребятишками (Юрой и Володей) тоже была там. Вот в это время меня и попросил Валентин прислать ему из Москвы какие-то запчасти для велосипедов. Не дефицитные, конечно, а какую-то сравнительную мелочь, хотя в наших краях и мелочь – вещь дефицитная. А у нас в Лефортово, как раз недалеко от общежития, был магазин, в котором продавались и запчасти к велосипедам. Я собрал посылку этой мелочи, отправил. В 1991 г. мы с Сашей Незнановым снова оказались в Красном Кусте, приезжали на 25 годовщину окончания школы. Заехали и к Валентину, он в это время жил уже в Троицком Росляе, что от нас, от Красного Куста, примерно на север в сторону Токарёвки. Он показал свой дом, что он в нём сделал, в частности, непосредственно в доме скважину с мотором для воды. Включил – и пожалуйста! Валентин с благодарностью вспомнил и ту посылку с запчастями для велосипедов.
Мы приехали на поезде в Токарёвку рано утром, дождались автобуса на Полетаево. Пока ожидали, навестили Сашину двоюродную сестру, Незнанову Анну Александровну. Она была примерно лет на двадцать пять старше Саши.
Это отдельный рассказ про поездку на автобусе. К его отходу набралось столько желающих уехать, что, казалось, не все войдут. Но вошли. Как в анекдоте: «Граждане, выдохните!» Граждане выдохнули, вошёл ещё один человек. А у нас с Сашей был ещё и чемодан (он вёз гостинцы к себе домой, к матери, в Красный Куст). Пошевелиться было просто невозможно, тем более, что автобус был не «скотовоз», а совсем маленькая машина. Вероятно, меньше и не делали. Но народ к таким поездкам привычный, говорит, что как поедем, так и утрясёмся. Сон в руку. Дорога была грунтовая улучшенная. А «улучшили» её крупными камнями, примерно, как после ухода ледника в давние времена. Автобус так трясло, да и привычный к таким поездкам водитель старался ехать быстро. Примерно через километр я уже смог освободить одну ногу (раньше я не мог ничего поделать, поскольку на обеих моих ногах стояли чьи-то ноги). А ещё через километр уже и обе ноги были свободны. Так мы и приехали до первой остановки в Троицкий Росляй.
Из Троицких Росляев Валентин подвёз нас с Сашей на своём «Москвича» поближе к Красному Кусту, насколько это позволяло состояние дороги (только что прошли дожди, поэтому легковой машине не очень можно было пробираться по грунтовой дороге).
В этот же день к дому Валентина подошла знакомая нашей семьи, Чумичёва тётя Шура. Она ехала вместе с нами из Токарёвки, на автобусной остановке мы и увиделись. Знакомая нашей семье ещё по Красному Кусту, где они тоже немного жили в доме управляющего нашим отделением совхоза П.К.Костина. Она прямо увела нас с Сашей к себе домой. Как же, говорит, что Зина-то скажет, если вы ко мне не зайдёте. Мы зашли, поговорили, она нас угостила деревенской окрошкой, а от спиртного мы отказались. С ней вместе жил и её сын, Олег, который уже подходил к призывному возрасту. Но его в это время не было дома. Дом их стоял на берегу большого пруда. Карасей было много, Олег часто ловил. Муж тёти Шуры, дядя Вася, уже умер. А старший ребёнок, Лида, жила в Токарёвке с мужем и ребёнком. Тётя Шура и Лида переписывались с мамой, до самого последнего времени. Кажется, что и тётя Шура и Лида умерли ещё при жизни мамы.
Так вот, этот Валентин, про которого выше я начал рассказ, был среди нас самый взрослый, на пруду за нами присматривал. Если кто закупается по посинения, то он непременно выгонял из воды, заставлял по берегу побегать, чтобы согреться. У костра так не согреешься, как при беге.
Эти воспоминания могут быть бесконечными. Но, когда я возвращаюсь в то время, я всегда начинаю с одной и той же картины, с того берега Авилова пруда, где кустарник и большие деревья, вётлы, со стороны деревеньки Свободный Труд. Вижу нас, отца, маму и себя. Отец тогда работал кузнецом в нашей колхозной кузнице, а мама была дояркой. От отца всегда так специфически пахло калёным железом и чем-то другим, тоже связанным с огнём. Как специфически, всякими горюче-смазочными материалами, пахнет одежда механизатора, ни с чем не перепутаешь. Так же, как ни с чем не перепутаешь запах от дедушкиной рабочей одежды, когда он работал в свинарнике.
Было это точно до 1956 г., скорее всего – летом 1954 или 1955 г. Почему так? Потому что летом 1956 г., в начале июля, родилась сестра Валя. А то, что было, скорее всего, не могло быть в это время. Дело в том, что и по моему возрасту я ещё не ходил купаться на Воробьёвский пруд, маленький был.
Тёплым июльским вечером папа с мамой собрались на Авилов пруд, «а то», как сказал отец, «скоро Ильин день». А это значит, что был, скорее всего, конец июля, поскольку Ильин день приходится на 2 августа. Взяли с собой и меня. Было уже сравнительно темно, сумерки. Вижу отца, в купальном костюме, в чёрных сатиновых трусах, маму, тоже в купальном костюме, в обычных женских трусах и бюстгальтере. Какие там купальные костюмы, в то время-то, в деревне! Оба не загорелые, светятся. Вот и я, вероятно, впервые в своей жизни зашёл, вернее – меня завёл за руку отец, в воду. Помню, как он меня учил плавать, поддерживал, чтобы я бултыхал ногами. Когда я вспоминаю это, то и по прошествии такого большого с тех пор времени ощущаю его прикосновения и поддержку. Счастье было такое, что я захлёбывался водой. Потом мы вышли из воды, вытерлись полотенцами (полотенца мы называли «утирками»). А тут, по плотине две женщины-доярки проходили с работы домой, в Свободный Труд. Подошли. Говорят:
– Зин, это ты, что ля? О, и Иван тоже тута! Искупаться решили? Правильно! Вечер-то тёплый какой!
– Да, мы это. А вы что-то запозднились.
– Ты-то, вон, отдоилась, да и домой пошла. А мы нынче молоко отправляли, очередь-то наша. Да вот, машина за молоком запоздала, Иван Тимофев сказал, что сломалось в ней чтой-то. А кто это за ребятёнок с вами? Сын, что ля?
– Серёжка.
– Ну, Серёжка, ты тоже купалси?
А я от восторга онемел, ничего не могу сказать им в ответ.
И вот я вспоминаю Красный Куст, а начинаю его вспоминать обязательно с картинки тех вётел Авилова пруда, где я впервые в жизни с родителями зашёл в воду, тот самый единственный июльский вечер (как «Зимний вечер в Гаграх»). Впрочем, такого, чтобы купаться в пруду вместе с родителями, больше никогда и не было. Один-единственный раз, поэтому, может быть, так и помнится, это ощущение небывалого счастья. Сначала посмотрю в памяти эту счастливую картинку, а потом уж и всё остальное, что помнится.