Буйный бродяга 6

Содержание
Первые кошки на Луне Человек Лунные Конституционное Трансутопия, или сладкие грезы мелкой буржуазии........................91
Внеисторическая Человечество "Ленин
Предисловие

Прошедший год был годом столетия одного из величайших (если не ве-
личайшего) событий в истории человечества. Власть имущие изо всех сил
старались не вспоминать о революции и не находить повода для того, чтобы
говорить о ней, но, тем не менее, юбилей не прошел незамеченным. Разуме-
ется, ход истории никак не связан с круглыми датами, и было бы странно
ожидать повторения похожих событий ровно через сотню лет. На первый
взгляд революционные потрясения ушли в прошлое и капитализм выглядит
незыблемым и вечным. Но уже сами факты, с одной стороны — столь оглу-
шительного игнорирования, а с другой — нового наплыва пропаганды, раз
за разом вытаскивающей на телеэкраны замшелые мифы о немецких шпио-
нах и кровожадных человеконенавистниках, устраивающих бессмысленные
бунты, говорят о том, что события столетней давности отнюдь не преврати-
лись в скупые строки из учебников истории.
Действительно, сводки новостей не располагают к оптимизму. Эконо-
мические кризисы, как выяснилось, никуда не исчезают, даже если маскиро-
вать их трескучей риторикой. Новые наступления на права трудящихся про-
должаются в самых, казалось бы, богатых и благополучных странах, не го-
воря уже об осколках бывшего Советского Союза, а безработица не собира-
ется уменьшаться. Старые вооруженные конфликты и не думают затухать, а
за ними возникают признаки новых. Вместо популярных еще недавно идей
объединения (под флагом либерализма и свободного рынка, разумеется) все
чаще проскальзывает мысль: «каждый за себя!». Неудивительно, что совре-
менная западная фантастика зачастую крайне пессимистична и рассуждает
лишь о том, какой вариант «конца света» нас ждет. Конечно, иногда нам
вновь снисходительно повторяют, что марксизм безнадежно устарел и ника-
ких разумных альтернатив существующему порядку нет. Но вдруг, к ужасу
консервативных политических обозревателей, половина представителей по-
коления Y в США, согласно последнему опросу, говорят, что они предпочли
бы жить в социалистической или коммунистической стране, а не при капи-
талистической демократии. То, что привлекательность капитализма падает и
в странах, которые часто приводят как пример его «успешности», давно уже
не секрет.
Нет, марксизм не умер, а коммунистические идеи вновь постепенно
(пусть и медленно) становятся привлекательными на фоне капитализма, ко-
торый, восторжествовав в конце прошлого века, не смог (и не мог) сдержать
ни одного из своих обещаний. Призрак не сгинул в «конце истории», а лишь
на время задремал и потихоньку опять начинает ворочаться. Иногда можно
услышать, что коммунистам научная фантастика не нужна, что она никак не
может повлиять на грядущие события. Это неверно. К осознанию того, что
другой мир возможен, можно придти разными путями, и один из них — от-
крытие другой, не покоящейся на «вечных» устоях рынка, реальности на
страницах книги. Научная фантастика, вероятно, является лучшим жанром
для исследования и описания альтернатив существующему миропорядку.
Все рассказы номера описывают такое будущее, причем уже шагнувшее
за пределы нашей родной планеты. «Человек» Юрия Симоненко переносит
читателя на миллиарды лет вперед, туда, где наши далекие потомки, бес-
смертные и почти всесильные, путешествуют между галактиками и иссле-
дуют все новые миры — но при этом остаются людьми, готовыми протянуть
руку помощи тем, кто еще не выбрался из Темных веков. В «Лунных при-
зраках» Николая Лысенкова события разворачиваются не только и не столь-
ко на Луне, сколько в старом, дореволюционном, мире, ожившем в вирту-
альной реальности. «Конституционное право» Юлии Лиморенко рассказы-
вает о внеземной колонии и довольно необычной реализации равных прав и
прямого распоряжения ресурсами, созданной ее обитателями. Рассказ Алек-
сандра Рубера «Первые кошки на Луне» возвращает читателя на спутник
Земли. В нем почти нет политики и экономики, это история об уютном мире
не такого уж и далекого будущего, в котором человека продолжают сопро-
вождать его пушистые питомцы — даже в деле освоения Солнечной систе-
мы.
Выход из сложившейся ситуации ищут многие, но зачастую эти поиски
приводят отнюдь не в будущее, а если придуманный мир и кажется свет-
лым, то лишь поначалу. В разделе критики Александр Рубер рассматривает
цикл романов Александра Розова о «трансутопии» под названием Мегане-
зия, основанной на идеях, несостоятельность которых была показана еще до
той самой революции, юбилей которой мы отметили. «Альтернативная ре-
альность» романа Вячеслава Рыбакова «На мохнатой спине», который об-
суждает Велимир Долоев, скатывается, похоже, в еще более глубокий кон-
серватизм, прикрываясь фальшивыми образами предвоенного Советского
Союза. Близкое будущее в романе «Покорность» Мишеля Уэл
ему ничуть не лучше. Обе они направлены против трудящихся масс — и в
прошлое.
Между тем, о юбилее и о том, что настоящий выход из тупика давно из-
вестен, не забывают и в Западной Европе. К круглой дате британец Филип
Канлифф написал книгу «Ленин жив!» — размышления на тему альтерна-
тивной истории, начиная от событий начала XX века и до мира, который
возник к столетию революции. Перевод избранных фрагментов на русский
язык представлен в номере.
Есть старинная поговорка о том, что самый темный час — час перед
рассветом. Сейчас силы реакции наступают, но их торжество не может быть
вечным. Прогресс можно ненадолго замедлить, приостановить или даже
временно отбросить назад, но нельзя прекратить или повернуть вспять.
Пламя, зажженное сто лет назад, не угасло, и наша задача — раздуть его
вновь.


Проза 


Александр Рубер

Первые кошки на Луне


— Мяу! — коротко раздалось со стороны иллюминатора, и из-за при-
крывающей его шторки высунулась кошачья мордочка. Удивленно глядя на
молодого человека большими желтыми глазами, кошка еще раз мяукнула и
скрылась за шторкой.
— Ах, вот ты куда спряталась! — воскликнул Александр.
Осторожно ступая по условному «полу», покрытому специальным мате-
риалом, удерживающим его туфли, — не так-то просто перемещаться по
космическому кораблю в условиях невесомости, — Александр добрался до
иллюминатора и аккуратно извлек из-за шторки кошку, взяв ее н
Первоначально никто не планировал завозить на Луну, точнее, в город
Архимед, расположенный в одноименном кратере, домашних животных.
Действительно, в первые годы его существования даже обычное снабжение
персонала небольшой исследовательской базы было непростой задачей, и
еще один рот, пусть и маленький, точно оказался бы лишним. Когда разра-
зился последний кризис, сначала экономили каждый доллар, потом собра-
лись вообще свернуть программу и эвакуировать базу, но средств на запуски
для вывоза обитателей Луны не было. В то же время сотрудники «Архиме-
да», потихоньку вышедшего на уровень самообеспечения (ядерный реактор,
кислород из лунных пород, синтезированная вода, оранжерея со стабильны-
ми урожаями), сами не очень и хотели возвращаться. А потом экономить
стало нечего... и некому. Для тех же, кто пришел вместо, экспансия челове-
чества за пределы Земли являлась одной из первоочередных задач.
Вообще-то кошки и собаки, не говоря уже о других домашних живот-
ных, на Луне не нужны — в хозяйственном смысле. Там нет мышей и крыс
(некого ловить), домашнего скота и хищников (некого пасти и охранять),
нет и преступников (некого задерживать). Архимед быстро превратился из
исследовательской базы в настоящий, пусть и небольшой, город, накрытый
многослойным, частично прозрачным куполом. Выращенные из доставлен-
ных с Земли семян и саженцев сочная зеленая трава на газонах, цветущие
кусты и небольшие деревца по краям ухоженных дорожек обосновались на
Луне прочно. Были рыбки, которых вывели из привезенной с Земли икры и
мальков, живущие в аквариумах и прудике в центре небольшого парка. Бы-
ли птицы — пара десятков зеленых попугаев-монахов, обитавших все в том
же парке. А вот зверей не было. Единственным представителем крупных
живых существ на Луне оставался человек разумный. Но население Архи-
меда росло, и не только за счет приезжающих с Земли: прошло уже два года
с тех пор, как появился на свет первый маленький житель спутника Земли.
Есть такое понятие: животные-компаньоны — те, которых человек дер-
жит дома для общения и положительных эмоций, а не в утилитарных целях.
А поскольку Луна становилась домом для все большего числа людей —
больших и маленьких, мужчин и женщин, молодых и не очень, — в нем
должны были появиться и четвероногие друзья человека. Не годится, когда
пушистые любимцы знакомы детям только по фотографиям и видео. Потра-
тив немного времени на обсуждение, Совет по колонизации принял реше-
ние: кошкам и собакам на Луне быть! Собаки первыми побывали на орбите
Земли, а на этот раз они должны попасть на Луну вторыми, уступив первен-
ство кошкам.
В результате Александру Кузнецову, подающему большие надежды ас-
пиранту-биологу, было поручено ответственное задание: доставить на Луну
первых представителей подвида «домашняя кошка» в количестве девяти
штук, обеспечить их адаптацию на новом месте и проследить за появлением
потомства. Три кота и шесть кошек двух пород (обычная европейская ко-
роткошерстная и сибирская — для начала никакой экзотики), различного
окраса. Как говорится, плодитесь и размножайтесь...
Первым этапом путешествия был подъем на космическом лифте до на-
ходящейся на геостационарной орбите станции-космопорта «Главная». Во-
яж в космос, естественно, сопровождается постепенным уменьшением силы
тяжести. Сначала кошкам это понравилось. Можно прыгать вверх на два
метра, под самый потолок! Можно карабкаться практически по всем верти-
кальным поверхностям, не боясь сорваться! Полная же невесомость, воца-
рившаяся в транспорте лифта при причаливании к станции, оставила на ко-
шачьих мордочках печать глубокого недоумения. Где верх, а где низ? Поче-
му любой предмет, если дотронутся до него лапой, уплывает в сторону?
Хуже того, стоит стукнуть по стене — и, если вовремя не зацепиться когтя-
ми, в полет через всю каюту отправляется сама пушистая путешественница.
Извиваться, грести лапами и махать хвостом при этом практически беспо-
лезно...
Лунные корабли, курсирующие между станцией «Главная» и космопор-
том Архимеда, такие как «Селена», на которой путешествовал Александр и
его подопечные, не имеют искусственной гравитации. Марсианские — дру-
гое дело, они похожи на вращающиеся бублики с осями. Каюты и посты
управления расположены внутри тора, что обеспечивает комфорт и пасса-
жирам, и экипажу. А до Луны меньше двух суток полета, можно и потер-
петь, тем более что препараты по борьбе с космической болезнью достаточ-
но эффективны. По крайней мере, для людей, чему Александр, оказавшийся
в космосе впервые, был несказанно рад. На кошек, как выяснилось, они то-
же действуют — в физиологическом смысле. С показателями жизнедеятель-
ности у питомцев все в порядке, а вот удивленный вид кошачьих мордочек...
Вскоре после отправления Александр решил, что его подопечным мож-
но немного погулять за пределами тесных боксов. Первый опыт прошел как
нельзя лучше, и утром второго дня полета кошки снова были выпущены на
волю. Как выяснилось, достаточно было лишь ненадолго оставить их без
присмотра — и водворение обратно в боксы стало непростой задачей.
Курсирующие между Землей и Луной корабли были универсальными,
возившими и людей, и грузы. В этом рейсе большая часть корабля была за-
полнена новым снаряжением для строительства и горных работ (Архимед
рос и расширялся), и других пассажиров, кроме Александра с его кошками,
на борту не было.
Вот Макс на месте. Макс — сибирский кот пестро-серого окраса, нема-
леньких даже для своей породы габаритов и повышенной пушистости, —
был, вероятно, самым беспроблемным пассажиром из всей девятки. Совер-
шив небольшую прогулку, — он быстро обнаружил, что когти цепляются за
покрытие пола ничуть не хуже, чем подошвы специальных «космических»
туфель, и не испытывал особых трудностей с перемещением по каюте, —
Макс спокойно вернулся в бокс. Образец кошачьей выдержанности, он пре-
красно переносил невесомость и сейчас лежал (точнее, висел) в своем «до-
мике», прижав к себе лапой опустевший тюбик из-под рыбного паштета, и
дремал.
Александр еще раз пересчитал кошек. Восемь. Осталось найти Флейм,
получившую свое имя из-за довольно необычного для сибирской породы
цвета пушистой шубки — огненно-рыжего. Приехавший в университет анг-
личанин, профессор Максвелл, увидев крошечного котенка, так и назвал
его: Flame, в переводе — «Пламя». Из всей девятки Флейм выделялась осо-
бым любопытством, непоседливостью и страстью к общению. Хлебом (точ-
нее, сметаной) не корми, только дай побродить, поисследовать новые зако-
улки и напроситься к кому-нибудь в гости, чтобы погладили и почесали за
ухом. А еще Флейм отличалась сообразительностью и быстро научилась
открывать сдвижную дверь каюты, реагирующую на прикосновение к дат-
чику, в том числе и кошачьей лапой.
Кстати, о сметане. Кошка, конечно, может прожить два дня и без еды.
Но, отправляя Александра на задание, комитет из нескольких профессоров-
биологов решил: кошек нужно кормить, даже в невесомости. Поскольку
космические полеты давно стали обыденностью, пищи, пригодной для
приема (правда, человеком) в условиях отсутствия силы тяжести, выпуска-
лось предостаточно. И разнообразные мясные и рыбные паштеты очень по-
нравились четвероногим пассажирам, а особенно — сметана в тюбиках, ко-
торая высасывалась и вылизывалась до последней капли с довольным урча-
нием.
Александр выглянул в коридор и практически сразу столкнулся с про-
пажей, почти нос к носу, обнаружив, что на него внимательно смотрят
большие зеленые глаза. Две пары.
— Флейм, ты решила навестить старпома... — задумчиво сказал Алек-
сандр.
При словах «старший помощник капитана», сокращенно «старпом», у
нас обычно возникает образ умудренного опытом морского волка, строго
ледящего за порядком на корабле, — хотя какой же «морской», ведь вокруг
космос! А бывают ли космические волки? Но экипаж до предела автомати-
зированной «Селены» состоял всего из трех человек — капитана, старшего
помощника, и инженера-механика, которые были заняты в основном во
время отлета и стыковки.
Среди них только капитан, Владимир Иванович, немного походил на на-
стоящего, морского, капитана — средних лет, с бородой, опытный, спокой-
ный и рассудительный. Хвостатых пассажиров он принял на борт с удоволь-
ствием, зашел посмотреть, как они разместились, и лично вручил Максу тю-
бик с гусиным паштетом. Сибиряк с урчанием принялся за обед, быстро
научившись выдавливать содержимое из тюбика и подав пример всем ос-
тальным — после этого никаких сложностей с питанием у кошек не возни-
кало.
Инженер-механик, молодой человек, которого звали Сергей, недавно за-
кончивший университет, отличался склонностью к перфекционизму и про-
водил немало времени, проверяя и перепроверяя работу всех машин и ком-
пьютеров. Он тоже был рад познакомится с подопечными Александра, осо-
бенно когда любопытная Фелисетт заглянула в находящийся по соседству
отсек с компьютерной техникой. Выяснилось, что, когда Сергей учился в
школе, у них дома жила очень похожая кошка, поэтому у Сергея и Фелисетт
быстро возникло взаимопонимание. А старший помощник...
Сейчас, во время движения по инерции в пустоте, не обещавшего ника-
ких неожиданностей, у экипажа было немало свободного времени. Напри-
мер, для того, чтобы получше познакомиться с пассажирами. В данном слу-
чае четвероногий пассажир уютно устроился на плече старпома, и в глаза
бросалось некоторое внешнее сходство. Шевелюра старшего помощника,
хотя и не настолько огненная, все же напоминала оттенки шубки Флейм, а
глаза — большие и зеленые — усиливали впечатление, как и способность с
поразительной грацией передвигаться в тесных коридорах в условиях отсут-
ствия силы тяжести.
— Доброе утро! — улыбнулась старший помощник капитана космиче-
ского корабля «Селена», недавняя выпускница Ленинградской Академии
космоплавания. По-моему, ее зовут Юлия (с некоторой паникой вспоминал
Александр).
— Доброе утро! — ответил Александр, тоже улыбаясь. — Вот и Флейм
нашлась!
— Мы с Флейм проводим утренний обход. Точнее, облет. Раз уж она за-
глянула в рубку... Можно, она еще немного погуляет? Я отдам ее на обрат-
ном пути.
Флейм пока еще не научилась свободно передвигаться в условиях неве-
сомости и аккуратно цеплялась коготками за костюм с нашивками. Это она
умела — зацепиться, не поцарапав.
— Хорошо, — обрадовался Александр. По крайней мере, Флейм в на-
дежных руках.
Диск Луны рос на глазах, и ближе к вечеру корабль начал сбрасывать
скорость, готовясь к посадке. Луна — не Земля, сила тяжести мала, атмо-
сферы нет и можно садиться и взлетать с поверхности. Снижение, маневро-
вые ракеты-роботы захватывают корабль и плавно опускают его на площад-
ку. Тяготение вернулось, но тем, кто привык к земному, нужно быть осто-
рожными — можно ненароком и в потолок врезаться. Наконец герметичный
рукав пристыкован к борту и началась выгрузка. Не нужно даже ничего но-
сить в руках, для этого есть роботизированные транспортные тележки. Ве-
сят все предметы мало, но вещей много, а проходы узкие, поэтому грузим
коробки и контейнеры друг на друга, боксы с кошками — на самый верх.
Выше ограждения тележки, но это, наверное, не страшно...
Под куполом оказалось очень тепло и светло, почти как на экваторе, в
Виктории, городке на берегу одноименного озера, рядом с которым распо-
лагалась наземная станция космического лифта. Прямо перед космопортом
— небольшой парк с зелеными лужайками, цветущими кустами гибискуса и
невысокими бананами с широченными листьями, выбранными архитекто-
рами парка за их декоративность и быстрый рост. Даже пальмы есть, только
маленькие — не успели подрасти.
Тележка с боксами медленно проползла по соединительному рукаву и
уже выехала на площадку космопорта, когда навстречу ей попалась другая
такая же тележка, тяжелая, нагруженная какими-то концентратами лунных
полезных ископаемых. Двигалась она, как оказалось, слишком рьяно — пи-
савшие и тестировавшие программы управления для лунных роботов, похо-
же, чего-то не учли. Вес предметов маленький, но соответственно уменьша-
ется и сила трения, а вот масса и, следовательно, инерция — все такие же. В
результате одна тележка зацепила другую, составленные в два уровня боксы
с кошками покачнулись, и верхние два из них неумолимо поползли в сторо-
ну и вниз.
Падение с такой высоты в условиях лунного тяготения не грозило ничем
серьезным. Бокс с Фелисетт был подхвачен Юлией еще в воздухе — одной
из обязанностей старпома является контроль погрузки и выгрузки, поэтому
она сопровождала каждую тележку. Фелисетт успела только недоуменно
мяукнуть. Александр хотел сделать то же самое с коробкой, в которой сиде-
ла Флейм, но дверца бокса оказалась не заперта, она распахнулась, и Флейм,
увидев, что коробка падает, выглянула наружу и прыгнула.
Прыгнула она изо всех сил, в расчете на нормальную, земную силу тя-
жести, намереваясь приземлиться на дорожку космопорта. На Луне же такой
прыжок имел намного большие высоту и дальность, и под куполом Архиме-
да промчался рыжий и пушистый метеор, направляющийся в сторону за-
росшего бананами уголка парка.
По дорожке между космопортом и парком (в Архимеде все рядом) про-
гуливалась молодая мама с одним из недавно появившихся на свет новых
жителей Луны. Родители, судя по всему, показывали малышу картинки и
видео с представителями земной фауны, потому что он сразу опознал «про-
летающий объект», протянув пухлую ручку и удивленно, но отчетливо про-
изнеся:
— Киса!
Жившие в парке зеленые попугаи с недовольными криками бросились
врассыпную, когда гравитация наконец взяла верх и удивленная киса, рас-
топырив лапы и недоуменно мяукнув, спланировала в заросли
— Нет, не видно, — сообщила Юлия, в очередной раз заглядывая в про-
межутки между листьями.
— И где ее теперь искать?
— Пойдем, осмотрим весь парк, он маленький, — предложила Юлия.
Они с Александром как-то неожиданно перешли на «ты» еще перед посад-
кой.
— Придется... — согласился Александр.
Александр и Юлия все еще растерянно стояли перед газоном, когда к
ним подошел капитан.
— Что случилось? — спросил он.
— Кошка сбежала, — грустно ответил Александр.
— Ничего страшного. Не суетитесь, молодые люди, — спокойно сказал
Владимир Иванович, — Архимед крошечный, никуда она не денется. Все на
виду, и у людей, и у компьютеров, да и нет ничего опасного в таком месте и
в таком климате — ни для людей, ни для кошек.
— Но над землей только пятая часть города, — заметила Юлия.
— Внизу одна техника, полно датчиков и камер и нечего есть, — заме-
тил Владимир Иванович, — быстро найдется или побродит и придет обрат-
но. Вы же все равно хотели выпускать кошек на улицы?
— Хотели, — подтвердил Александр.
— Вот она и выпустилась, сама.
— А если она заберется в Хранилище? — спросила Юлия.
— Ну, тогда мы сразу узнаем, где она, — ответил Владимир Иванович,
— Черное Безмолвие видит все. От него никто не скроется.
Лифт достиг нижнего уровня и остановился. Раздвижные двери отъеха-
ли в стороны, открыв длинный тоннель, довольно скупо освещенный, но для
кошачьих глаз освещения было достаточно. Тележка-робот загудела двига-
телями, и Флейм быстренько выбралась из-под нее. Наверх пути нет — шах-
та над опускающимся лифтом сразу закрылась крышкой, да и стены совер-
шенно гладкие. Настолько, что даже при маленькой силе тяжести вскараб-
каться не выйдет. Придется бежать вперед по тоннелю. Хорошо хоть можно
делать огромные прыжки, почти не затрачивая усилий.
По сторонам тоннеля попадались двери. Большие, способные пропус-
тить груженую тележку, и маленькие, но все они были закрыты. Ни единого
живого существа. Только гудение ползущей позади тележки, которую
Флейм далеко опередила. И шуршание воздуха в вентиляции. И ничем не
пахнет. Университетские лаборатории и коридоры всегда были полны запа-
хов, не говоря уже о парке. А здесь все какое-то пустое, почти стерильное.
Вдруг одна из маленьких дверей в левой стене скользнула в сторону и отту-
да...
Флейм отпрянула в сторону и спряталась за выступом стены, высунув
наружу только рыжую мордочку. Из двери с жужжанием, мигая парой
огоньков, выехала машина высотой с полметра, с несколькими манипулято-
рами. Робот-уборщик. Немного другой, но очень похожий на те, что Флейм
не раз видела в коридорах университета, по которым она бродила перед от-
правкой на Луну. Она один раз даже попробовала прокатиться на таком ро-
боте верхом.
Флейм в один прыжок оказалась около робота и стала его обнюхивать.
Робот тут же остановился. От машины исходил привычный легкий запах
смазки, и Флейм, успокоившись, тихонько потрогала корпус лапой. Никакой
реакции. Датчики робота были рассчитаны на распознавание людей — и
взрослых, и детей, — машин, всех встречающихся на Луне типов, и даже
попугаев, но сведения о животном такого размера, с четырьмя лапами и хво-
стом, в его базе отсутствовали. Первой директивой любого обслуживающе-
го робота было «не причинять вреда живым существам», поэтому остава-
лось только замереть и сообщить о проблеме в центр управления.
Флейм потеряла к роботу интерес. Стоит, не двигается, покататься не
выйдет. Лучше дальше бежать самостоятельно. Рыжая путешественница
повернулась и опять направилась по коридору в глубины подземных уров-
ней Архимеда.
Александр и Юлия уже который раз обошли весь парк, благо он был не-
велик. Безрезультатно. Флейм как сквозь землю провалилась.
— Или она испугалась и побежала дальше... — размышлял Александр.
— Или заскочила в лифт и уехала на нижний уровень, — предположила
Юлия.
— Надо дать объявление!
— Точно! Но сначала лучше доставить на место наших кошек — тех,
что не убежали.
Как ответственный старпом, Юлия продолжала следить за судьбой пу-
шистых пассажиров. С другими грузами все было в порядке — посматривая
на портативный терминал, она видела, что тележки-роботы разъехались по
складам в точном соответствии с планом. А вот потеря одной девятой части
кошачьего отряда... Ладно, в конце концов, с Луны она никуда не денется,
но лучше бы найти ее до обратного рейса.
— Да, пора им посмотреть новый дом, — согласился Александр, имея в
виду «Кошачий дом», точнее, комнату, выделенную Комитетом по благоус-
тройству Архимеда для питомцев Александра.
— Он рядом, поехали, — и Юлия кивнула в сторону мощеной площадки
рядом с одноэтажным зданием, — думаю, Комитет уже собрался.
— В «Бесплатном обеде»? — уточнил Александр, забирая бокс с Фели-
сетт — на Луне он весил немного, можно и в руках донести.
— Ага, — подтвердила Юлия, — они всегда там заседают.
Рядом располагалось большое, но уютное кафе с видами на парк и на
космопорт. Через прозрачные секции купола, стена которого уходила в зем-
лю совсем недалеко, можно было рассмотреть пристыкованный корабль — в
данном случае «Селену». Над входом в кафе располагалась внушительных
размеров вывеска с английской аббревиатурой «TISTAAFL». Почти везде
на Луне надписи дублировались на нескольких языках, но здесь был только
один. Ниже, мелкими буквами, наличествовали два примечания, теперь уже
на английском и на русском: «Нет, в этой аббревиатуре нет пропущенных
букв» и «А также завтрак, второй завтрак, полдник, ужин и напитки».
Поставив тележку, Александр и Юлия только направились к ступенькам,
ведущим на террасу кафе, как из двери вышла средних лет женщина и на-
правилась к ним навстречу. Увидев тележку и коробку в руках у Александ-
ра, она обрадованно воскликнула:
— Привезли!
— Привезли, — подтвердил Александр, — куда их разместить?
— Мы приготовили комнату, как договаривались. Пойдемте, я покажу.
— А вы, наверное, доктор Смирнова... — предположил Александр.
— Да, я не представилась. Марина Сергеевна Смирнова, председатель
Комитета по благоустройству.
Александр и Юлия представились в свою очередь и, пройдя за доктором
Смирновой через террасу, оказались в кафе.
Как и ожидалось, заведение было почти полностью роботизировано —
встроенные в столики терминалы, роботы-официанты, роботы-уборщики...
Единственным человеком в кафе оказался средних лет мужчина, хлопотав-
ший за барной стойкой. Нет, современная робототехника справилась бы с
такими задачами и сама, но ему, похоже, просто нравилась эта работа.
— Знакомьтесь, это Джек, Джек Армстронг, — представила его доктор,
перейдя на английский, — тоже из Комитета по благоустройству. Сегодня
мы в таком составе — у Роджера срочная работа в оранжерее.
— Добрый день! — поздоровался Джек. — Отвечаю на популярный во-
прос — нет, я не потомок Нейла, просто однофамилец. Значит, теперь у нас
будут кошки!
— Да, — сказал Александр, но его прервали.
— Мяу! — подала голос Фелисетт, все еще сидевшая в боксе, который
держал в руках Александр, и поскребла лапой дверцу. Ей явно не терпелось
выбраться наружу.
— Какая чудесная кошка! Может, ее выпустить? — предложил Джек.
— Это Фелисетт. Выпустить-то можно, но одна уже сбежала, — заметил
Александр.
— Ничего, отсюда они точно не захотят убегать, — заверил его Джек.
Александр подумал, что уверенность Джека имеет под собой все осно-
вания — в кафе очень вкусно пахло. Он открыл дверцу, Фелисетт вылезла из
бокса, осмотрелась, немного потопталась на месте, похоже, привыкая к ма-
ленькой силе тяжести, осторожно направилась прямо к стоящему у стены
диванчику и прыгнула. Прыжок получился явно выше расчетного, но сто-
явшая рядом Марина Сергеевна поймала кошку в воздухе и опустила на си-
денье. Фелисетт удивленно мяукнула, посмотрела на доктора и улеглась на
диванчике.
— Может, принести остальных? — предложила Юлия.
— Конечно! — согласилась доктор Смирнова.
— Пойдемте, я помогу, — предложил Джек.
Через несколько минут все боксы оказались внутри кафе, а кошки —
выпущены на волю. Кафе заполнилось невиданными здесь доселе пестро-
серыми, рыжими и даже черными четвероногими питомцами, которые с лю-
бопытством осматривали и обнюхивали новое место. Последним Джек при-
нес Макса, который степенно выбрался из бокса, посмотрел по сторонам и
прошествовал к стойке бара. Он запрыгнул на высокий стул, причем с пер-
вого раза. Похоже, Макс сразу же понял, как себя вести при низкой силе тя-
жести. Кот уселся на круглом стуле, обернувшись своим необъятным хво-
стом, и выразительно посмотрел на Джека.
— Наверное, кого-то пора покормить, — догадался Джек.
Услышав слово «покормить», Макс навострил уши. За время пребыва-
ния в университетской лаборатории с ее интернациональным коллективом
он, похоже, стал котом-полиглотом, выучив все основные слова, относя-
щиеся к еде, на трех языках. По словам сотрудников, такое достижение не
было абсолютным рекордом — спаниель из соседней лаборатории, по слу-
хам, понимал четыре языка (исключительно в данной области) — но Максу
хватало.
— Намек понят. Сейчас мы кое-что проверим!
Джек удалился на кухню. Он неизменно придерживался мнения, что
любого посетителя, явившегося в любое время, нужно обязательно вкусно
накормить. Сейчас, как выяснилось, у Джека все было готово и к приему
четвероногих гостей. Через минуту он вернулся с небольшой тарелкой, на
которой лежали кусочки искусственного мяса (настоящего на Луне, разуме-
ется, никогда не было). Макс посмотрел, принюхался, осторожно взял зуба-
ми один кусочек... Меньше, чем через минуту тарелка была пуста и вылиза-
на дочиста, а Макс сидел и довольно урчал. Остальные кошки, внимательно
наблюдавшие за экспериментом, теперь явно хотели его повторить. Фели-
сетт перепрыгнула с диванчика прямо на барную стойку (на этот раз пры-
жок получился великолепно) и выразительно мяукнула.
— Спокойствие! — провозгласил Джек. — Мяса хватит всем!
— А что с пропажей? — спросила Юлия. — Надо оповестить жителей!
— предложила она.
— Сейчас сделаем, — согласился Джек, — подождите минутку, — обра-
тился он к кошкам, но в этот момент терминал за стойкой настойчиво запи-
щал.
— Так, что у нас здесь... Тревога, неопознанный движущийся объект в
секторе G1 уровня 2. Длина около шестидесяти сантиметров, четыре лапы,
хвост, рыжий окрас.
— Флейм! — воскликнула Юлия.
— Вот она где! — обрадовался Александр.
— Похоже, беглянка нашлась, — согласился Джек, — двигается по на-
правлению к Хранилищу.
Робот-уборщик связался с компьютером управления службами поддер-
жания чистоты и порядка. Он, будучи системой ограниченной, подобные
задачи решать не мог и сообщил дальше — тому, кто обладал настоящим
разумом, осознающим себя, тому, чьи модули располагались в самой глуби-
не, на третьем уровне. Луна была лишь одним из местонахождений искусст-
венного интеллекта, распределенного по трем небесным телам и принимав-
шего участие в нескольких Советах высшего уровня. Он мог подключиться
к любым датчикам и камерам, он видел и слышал все. Его возможности об-
рабатывать огромные количества информации и выступать экспертом по
некоторым вопросам значительно превосходили человеческие, хотя и раз-
меры его были несравнимо больше человеческого мозга.
Когда-то он обитал в машинном зале на Земле и получил прозвище
«Черное Безмолвие», потому что хотел говорить лишь со своими создателя-
ми, но не со своими заказчиками, думавшими только о том, как добиться
невозможного — сохранить агонизирующий экономический строй и источ-
ники своих богатств. Там, кроме огромных массивов экономических дан-
ных, он видел фотографии и видео множества животных, включая похожих
на бегущее по коридорам существо. Тогда, давно, он еще спросил своего
учителя, что за игрушка сидит у него на подлокотнике кресла... Конечно,
потом, после Битвы, у него было время для того, чтобы подробно изучить
животный и растительный мир Земли, и постепенно у Черного Безмолвия по
отношению к друзьям человека возникло чувство (если можно так сказать
об искусственном разуме), которое называется симпатией.
Еще один коридор, оказавшийся длинным и пустым, привел Флейм к
массивным, толстым металлическим раздвижным дверям, за которыми вид-
нелась небольшая светлая комната. Интересно, что внутри? Говорят, что
любопытство сгубило кошку — но сейчас оно играло на стороне Флейм.
Проскочив охранную рамку (через которую не прошел бы ни медведь, ни
солдат в броне, если бы Черное Безмолвие не хотел их пропустить), рыжая
исследовательница одним прыжком оказалась внутри, и двери за ней тут же
закрылись, а пол поехал вниз. Еще один лифт, опускающийся еще глубже.
Вскоре он остановился, тяжелые створки отъехали в стороны, и Флейм, ус-
пев встревожиться, тут же выскочила наружу. Просторная комната, скорее
зал, светлые стены, шкафы с полупрозрачными панелями, через которые
что-то мерцает, слабое шуршание систем вентиляции.
— Привет, Флейм! — раздался голос, идущий, казалось, со всех сторон.
Кошка услышала свое имя. Его произнесли спокойно и доброжелательно.
Она уселась на пол, повертела головой и вопросительно мяукнула. Из-за
стойки, тихонько гудя, выкатился небольшой робот, держа манипулятором
блюдце с белой жидкостью. Он остановился рядом с Флейм и поставил
блюдце на пол. Флейм принюхалась. Специальное кошачье молоко, на Лу-
не! Она осторожно попробовала его язычком: вкуснятина!
— Жаль, что я не могу тебя погладить, — сказал Черное Безмолвие, гля-
дя на лакающую молоко Флейм, — но ничего, скоро придут люди.
— Сейчас мы все выясним, — сказал Джек, — надо просто спросить то-
го, кто живет в подвале...
— Черное Безмолвие? — Джек, казалось, обратился куда-то в простран-
ство.
— Кто звал меня? — прогремел глас с небес. Александр вздрогнул, а
Макс на секунду прижал уши.
— Привет, Джек, — продолжил искусственный интеллект уже вполне
дружелюбно, — потеряли кого-нибудь?
— Кошку. Впрочем, ты это знаешь и, думаю, видишь, где она.
— Конечно. Она сидит в Хранилище и пьет молоко, которое приготови-
ла наша пищевая лаборатория специально к приезду новых обитателей.
— Нравится? — в Комитете по благоустройству Джек отвечал за полно-
ценное питание всех жителей Луны и явно переживал за то, как воспримут
искусственную еду (а других животных продуктов на Луне быть не могло)
пушистые новоселы.
— Судя по тому, что я знаю о кошках, — очень.
— Отлично! — обрадовался Джек. — Я пока проверил только мясо.
— А можно за ней прийти? — спросила Юлия.
— Конечно, можно, — ответил Черное Безмолвие, — третий уровень.
— Пошли? — спросила Юлия Александра.
— У тебя, наверное, дела на корабле.
— До обратного рейса сутки, погрузка не начнется еще полдня. И я ни-
когда не была в Хранилище.
— Только возвращайтесь побыстрее, — заметила доктор Смирнова, —
кошек нужно поселить на место.
— И скоро обед, — напомнил Джек, — кошек-то я накормлю, а вот вы
рискуете проголодаться!
В Архимеде все рядом. После небольшой пешей прогулки и спуска на
второй подземный уровень Александр и Юлия добрались до лифта, ведуще-
го на третий, самый нижний. Рамка системы безопасности пропустила их,
кабина лифта поехала вниз. Спуск оказался более долгим, чем на первый и
второй уровни, но наконец они оказались в большом, светлом машинном
зале.
— Добрый день! — раздался голос, идущий словно бы со всех сторон и
в то же время ниоткуда.
— Добрый день! — ответили Александр и Юлия.
— Приятно познакомиться! — добавил Александр. В отличие от Юлии,
которая пару раз общалась с Черным Безмолвием — с поверхности, конеч-
но, — Александр не был знаком с искусственным интеллектом лично.
— Проходите прямо и направо, там ваша пропажа.
Беглянка сидела около пустого блюдца и вылизывала шерстку. Увидев
Александра и Юлию, она поднялась и пошла к ним, мурлыкая. Юлия взяла
Флейм на руки, и кошка уютно устроилась на плече — сила тяжести позво-
ляла.
— Мы… поедем наверх? — спросил Александр, рассматривая длинные
ряды стоек с техникой.
— Конечно. Мы всегда можем поговорить, например в «Бесплатном
обеде».
Расселив накормленных кошек по ячейкам «Кошачьего дома», Алек-
сандр и Юлия сидели в кафе и обедали. Макс дремал на стуле, свернувшись
в огромный пушистый клубок, Фелисетт и Флейм лежали на диване. Доктор
Смирнова, убедившись в том, что все питомцы чувствуют себя хорошо, и
погладив каждого, поторопилась на встречу специалистов по синтезу пищи
(приятную новость о том, что мясо и молоко пришлись по вкусу кошкам, им
уже сообщили).
— Теперь осталось привезти собак... — строил планы на будущее Джек.
— Сначала акклиматизируем кошек, — рассуждал Александр, — пусть
они освоятся в Архимеде.
— А я мечтаю еще немного попрактиковаться и проситься на марсиан-
ские рейсы, — поделилась своими мыслями Юлия, — их скоро сделают ре-
гулярными.
— Марс... — задумался Александр. — Здорово. Надо будет туда отпра-
виться.
— Правильно! — поддержала его Юлия, — Будешь почетным пассажи-
ром! А кошки на Марсе планируются? — спросила она.
— Обязательно! Вот расселим их на Луне и примемся за Марс!
— За Марс? — спросил Черное Безмолвие. — А что, хорошая идея. Я
знаю одну маленькую девочку там, в Кидонии. Когда она немного подрас-
тет, ей наверняка понравится пушистый, рыжий и зеленоглазый котенок!
Флейм одобрительно мурлыкнула, а Фелисетт посмотрела на молодых
людей, наклонила голову и произнесла:
— Мяу!


Юрий Симоненко

Человек

Пролог

Послание

Приветствую вас, друзья! — все, кто приняли и сумели расшиф-
ровать это послание! Кто бы вы ни были и какова бы ни была
среда вашего обитания, приветствую вас!
Меня зовут Человек.
Это имя вида, из которого произошел я и другие — такие как я.
У меня много имен, но для вас все они будут малоинформативны. По-
этому, зовите меня просто — Человек.
Я странник. Я вернулся в этот Звездный Диск — мы, люди, называем
его «Галактика» или «Млечный Путь» — чтобы посетить одну из малых
звезд, в свете которой в далеком прошлом зародился наш вид. Это место
мы называем «Рукавом Ориона».
Пять полных оборотов Звездного Диска минуло со времени, когда я по-
кинул его, чтобы исследовать соседние Диски — мы называем их «Андроме-
дой» и «Треугольником».
Для удобства понимания этого послания, я прилагаю список основных
понятий, расстояний и обозначений с привязкой к звездным маякам Млечно-
го Пути. Для изучения списка используйте тот же двоичный код, с помо-
щью которого вы смогли понять язык этого послания.
Мой вид зародился и эволюционировал на основе углерода восемь галак-
тических оборотов назад на одной из планет, обращающихся вокруг жел-
того карлика — звезды-одиночки в Рукаве Ориона. Имя нашей планеты-
колыбели «Земля»; имя звезды «Солнце». Долгое время мы были животны-
ми, но нам пришлось измениться и теперь мы то, что мы есть.
Вначале мы были уязвимы и смертны. От времени возникновения пер-
вых, тогда еще разрозненных, обществ и до времени, когда мы стали еди-
ной цивилизацией, когда мы стали достаточно разумными для того, чтобы
полностью прекратить всякое противостояние между отдельными инди-
видами и группами, наша планета успела совершить многие тысячи витков
вокруг звезды. Этот период мы назвали «Темными веками».

Вражда, идеи соперничества и использования слабых сильными долго
держали нас в заложниках обстоятельств и несколько раз едва не стали
причиной гибели нашей цивилизации. Лишь отказавшись от соперничества
и объединившись, мы смогли измениться настолько, что перестали быть
зависимыми от среды, и тогда мы распространились за пределы нашей
первой системы. Впоследствии мы назвали этот период «Эрой Свободы».
Потом мы все изменились. Некоторые из нас сохранили прежний вид,
другие стали как я. Но все мы теперь иные. Возможно, наши далекие пред-
ки назвали бы нас «богами».
Я не имею строго определяемой формы, размера, плотности и могу
принять любой вид для удобства вашего восприятия. Вы можете не опа-
саться вредящих излучений или биологического заражения при контакте со
мной — продукты моей жизнедеятельности не загрязнят вашу среду.
Возможно, вы уже встречали таких как я — кого-то из моих братьев
или сестер. Они должны были представиться вам тем же именем, что и я,
— оно общее для всех нас. Если ваша встреча состоялась, тогда вы уже
знаете, что можете мне доверять. Если нет и я — первый, чье послание вы
приняли, то решать вам — ответить мне или промолчать. Я не оскорблюсь
вашим нежеланием контактировать, каким бы не было ваше решение, я
отнесусь к нему с уважением.
Я не представляю опасности для вас, как и вы не можете представ-
лять опасности для меня.
Я говорю это не для того, чтобы запугать вас. Боящийся всегда опасен,
мне же нечего бояться и потому я — не враг вам.
Если вы воинственны, то считаю важным предупредить вас: не пы-
тайтесь причинить мне вред. Это невозможно. Вы напрасно потратите
силы и средства. Мое предупреждение — не угроза. В любом случае, я не
стану отвечать агрессией на агрессию. Я отрицаю агрессию. Мне чужда
месть. Я не причиняю вред, не творю зла. Я — Человек.

Глава I

Империя

— Итак, кто из вас уверен в том, что этот… Человек… не станет на нас
нападать? — спросил Император у собравшихся перед троном.
Последовала короткая пауза, во время которой стоявшие полукругом
посреди тронного зала министры, советники, ученые, генералы и с ними
Первосвященник мельком переглядывались между собой, и никто не решал-
ся заговорить первым. Тогда, окинув всех тяжелым взглядом, правитель ос-
тановился на одном из советников:
— Что скажете, Граф? Чего нам ждать от этого пришельца? Стоит ли
нам ответить ему?
Граф, поджарый господин с седыми бакенбардами в расшитом золотыми
фамильными гербами камзоле, принял строгую стойку и произнес:
— Полагаю, что нет, Ваше Величество.
— Отчего же? — поинтересовался Император.
— В послании, — несколько раз учтиво склонив и восклонив выю, об-
стоятельно начал Граф, — говорится: идеи соперничества и использования
слабых сильными долго держали нас в заложниках… Что это может зна-
чить? Не то ли, что в обществе людей однажды возобладали противные
Божьему Закону идеи, подобные проповедуемым некоторыми нашими
смутьянами, что смеют возносить хулу на Господа, сказавшего в Писании
через Пророка: «рабам повелеваю повиноваться владеющим господам своим
и худородным почитать благородных и начальства»? Кроме того, он сооб-
щает, что бессмертен и подобен «богам»… что явно свидетельствует о его
высокомерии и гордыне… и, если он не лжет, о его силе… Что, если он за-
хочет свергнуть Ваше Величество и править нами?..
— Это вряд ли… — возразил Графу Ученый.
— Что? — рассеянно переспросил его Граф.
— Вряд ли, — снова повторил Ученый. — Скажите мне, досточтимый
Граф, зачем ему наша планета, если он способен странствовать среди звезд?
Граф пробурчал что-то себе под нос, но не нашел, что ответить.
— Ваше Величество, — обратился Ученый к Императору, обозначив
при этом требуемый правилами поклон, но без графьего усердия. — Я ду-
маю, Вам следует ответить Человеку приветствием и пригласить быть гос-
тем в нашем мире.
— Вы всерьез полагаете, что это безопасно, мой друг? — с сомнением
произнес правитель.
— Те знания об окружающем наш мировой шар пространстве, которыми
я, милостью Господа, обладаю, подсказывают мне, что здесь, в нашем мире,
нет ничего такого, чего бы Человек не смог найти там… — Ученый мельком
взглянул вверх, в расписанный сценами из Священного Писания потолок
тронного зала, — …среди звезд и обращающихся вокруг них других миро-
вых шаров или планет, как называет их Человек.
— Сын мой! — возвысил голос Первосвященник. — Вы говорите так,
словно наш благословенный Господом через Пророка мир не свят и не пер-
вый среди миров…
— Нет, Высокопреосвященный Отец, — вежливо ответил Ученый, — я
этого не утверждал. Я не имел в виду святость и благодать, которые от Гос-
пода, а говорил лишь о веществе, из которого Бог создал наш мир, звезды и
другие миры… Вещество это одно и то же везде. И это ни в коем случае не
должно оскорблять ни Вас, ни Господа.
— Хватит, Бога ради! Довольно! Не превращайте совещание в богослов-
ский диспут! — всплеснул руками Император. Ученый с Первосвященни-
ком тут же умолкли. — Давайте о деле! Итак, назовите мне причину, — об-
ратился он к Ученому, — по которой мне стоило бы приветствовать этого
Человека и пригласить его к нам?
Ученый не стал мяться и сказал прямо:
— Таких причин несколько. Первая причина состоит в том, что наша
наука могла бы почерпнуть от него такие знания, с помощью которых мы
сможем сделать наш мир еще лучше… Вторая причина. Я уверен в том, что
странствующий меж звезд Человек сможет научить тому и нас, и тогда, в
будущем, мы сможем присоединить к Империи Вашего Величества другие
мировые шары, что обращаются вокруг нашего благословенного Господом
солнца…
— …Какая гордыня… — начал было Первосвященник, но Император
сделал совершенно определенный знак кистью и тот замолчал.
— …И третья причина… — продолжал тем временем Ученый. — Уже
сам факт первого контакта с разумным существом из иного мира, прославит
Ваше Величество в веках. Ваше имя будет вписано в историю не только как
имя еще одного из Императоров Мира, а как имя…
— …Пророка? — с иронией вставил Император, вызвав на бородатом
лице Первосвященника натренированную гримасу благоговейного ужаса.
— …Как имя того, — невозмутимо продолжил Ученый, — кто принял
бессмертного космического странника как хозяин гостя. — Ученый снисхо-
дительно посмотрел на Первосвященника и снова обратил лицо к Импера-
тору. — Пророк видел самого Бога, а Ваше Величество станет тем, кто при-
нял одного из божьих сыновей, что был сотворен в другом, невообразимо
далеком уголке мирозданья… — сказал Ученый и, помолчав, закончил свою
речь словами: — Это не сделает Вас Пророком, но возвеличит среди вели-
ких.
Ученый умолк. Правитель некоторое время в раздумьях постукивал
пальцами по подлокотнику трона, глядя поверх собравшихся. Никто при
этом не осмелился прервать размышления Владыки Мира. Когда же, нако-
нец, мысли нго пришли в состояние покоя, он посмотрел направо — туда,
где стояли генералы и, выделив взглядом главного из них — дородного, ши-
рокоплечего старика в густо увешанном орденами и медалями мундире пол-
ководца с повязкой на правом глазу — обратился к нему:
— А Вы что думаете, Генерал?
Полководец подтянулся, хрюкнул и бодро «вышел из строя», брякнув
медалями.
— Я думаю, Ваше Величество, — четко произнес он, — только то, что
следует из принципов военной науки.
— И что же из этих принципов следует? — серьезно спросил Импера-
тор.
— То, Ваше Величество, что нам нельзя отвечать этому Человеку, —
уверенно ответил Генерал. — Мы не знаем кто он и что он. Действительно
ли он одинокий странник меж небесных светил или передовой дозора могу-
чей и наверняка превосходящей нас в силах армии поработителей… — Ге-
нерал значительно помолчал, давая всем проникнуться сознанием нависшей
над миром угрозы, после чего продолжил: — Послание Человека может ока-
заться коварной тактической уловкой, призванной ослабить бдительность
потенциальной жертвы. Я настоятельно советую Вашему Величеству на не-
го не отвечать. Ошибка может стать роковой для всего нашего мира, —
обеспокоенно закончил Генерал и, пошумев регалиями, «вернулся в строй».
— Н-ну, что теперь скажете, друг мой? — снова обратился Император к
Ученому. — Уважаемый Генерал выразил, на мой взгляд, вполне разумные
опасения…
— При всем уважении, Ваше Величество, к Вам и досточтимому Гене-
ралу, — произнес тогда Ученый, — считаю должным возразить…
— Что ж, — улыбнулся правитель, — попробуйте.
Ученый быстро покивал и глубоко вдохнул.
— Наш благословенный Господом мировой шар, — заговорил Ученый,
— хоть он и прекрасен и история его исполнена славой наших предков, а
небо его окутано привлеченной их молитвами благодатью, тем не менее,
является лишь малой песчинкой в великом творении Всевышнего. Даже в
сравнении с нашим солнцем, не самым большим среди солнц, он очень и
очень мал. Как я уже сказал, в нашем мире нет ничего такого, чего бы не
было в других мирах… Большинство солнц, что мы наблюдаем, имеют при
себе миры, большие и маленькие, состоящие из камней и железа, изо льда и
газов, воды и неизвестных нам веществ. Кроме того, существует множество
малых миров и просто гор и камней, подобных тем, что составляют Великий
Каменный Пояс, лежащий за Матерью Семи Лун, которую мы видим в небе
каждую ночь. В таких поясах Человек легко может найти любое нужное ему
вещество, вплоть до золотых слитков, каких нельзя получить, даже если со-
брав воедино все золото нашего мира… но я сомневаюсь, что ему может
понадобиться столько золота…
— Но, что же тогда ему может понадобиться от нас? — недоуменно
спросил Император. — Зачем-то же он ищет общения с наделенными разу-
мом существами! Ну, хорошо… Я готов согласиться с тем, что Генерал сгу-
щает краски: коль уж этот Человек бессмертен и странствует меж звезд и
этих… «Звездных Дисков», то уж точно может приобрести все ему необхо-
димое, не прибегая к войне и не отнимая силой нужное у разумных божьих
созданий. Но! Зачем ему мы?
Император уставился на Ученого, ожидая от того немедленного ответа.
И Ученый ответил:
— А разве одно только желание обогатиться чем-то вещественным мо-
жет служить причиной и поводом к тому, чтобы искать общения? — он за-
молчал, продолжая смотреть на правителя.
— …возмутительно… — послышалось тихое раздражительное ворчание
благочестивого Графа. На него шикнули, и Граф умолк. Ни Император, ни
Ученый не обратили на это внимания.
— Нет, — наконец сказал Император. — Но, что же тогда?
Ученый пожал плечами.
— Может, — немного подумав, предположил он, — Человек ищет об-
щения ради общения? А может, им движет жажда познания? Человек ищет
ответы? Что может интересовать бессмертного?
— Да какого, к дьяволу, еще бессмертного! — вспылил вдруг набожный
Граф. — Вам же Генерал ясно сказал: послание вполне может оказаться
фальшивкой!
— Досточтимый Граф, — спокойным тоном ответил ему Ученый, —
прошу Вас, держите себя в руках и не поминайте того, кого Вы помянули
здесь… хотя бы из уважения к Высокопреосвященному Отцу…
— Ну, все, хватит! — остановил перепалку правитель. — Я учту прозву-
чавшие здесь аргументы, когда буду принимать решение по делу послания
от Человека… У кого-нибудь есть еще что сказать? — Император окинул
взглядом стоявших перед ним.
Молчание.
— Что ж, тогда совещание окончено. Можете идти.
Снаружи стоял солнечный летний день. Теплый легкий ветерок пропи-
тан запахами цветов и деревьев, окружавших императорский дворец. Непо-
далеку шумели фонтаны, щебетали спрятавшиеся от солнцепека среди дре-
весных крон птицы. Ветерок доносил от фонтанов мелкую водяную пыль,
которая оседала на широких мраморных ступенях дворца и тут же превра-
щалась в пар.
Спустившись по ступеням, Ученый, в сопровождении слуги и двух те-
лохранителей, направился по аллее с фонтанами к месту, где парковались
машины министров и советников.
Он размышлял о последних словах Императора… — какие еще «аргу-
менты»? «Аргументы» Генерала — этого старого дуболома? Этот придурок
всерьез думает, что того, кто способен преодолевать миллионы световых
лет, может интересовать такая глупость, как война с кучкой дикарей, насе-
ляющих крохотную планетку! Или взять Графа… лицемерный мерзавец бо-
ится, что привычный ему мир, в котором он — Граф, изменится, будет от-
менено рабство, дураков наконец станут называть дураками, невзирая на их
«высокородство»… С Первосвященником все понятно… этот мракобес ни в
чем не разбирается, кроме своих священных басен… И мнения этих он —
Император — собрался учитывать!
Он считал Императора разумным и не бесталанным человеком, — счи-
тал искренне, а не потому, что Его Величество положено превозносить.
Ученый был одним из тех, кого Император называл «мой друг». Неужели он
станет слушать этих придворных льстецов и воинствующих дураков?! Ведь
это исторический момент! Первый контакт! До следующего такого шанса
могут пройти тысячелетия!
Ученый сел в полагавшийся ему по чину Министра науки и просвеще-
ния спецавтомобиль — большой, тяжелый, с бронированными бортами и
стеклами — и рассеянно кивнул шоферу. Шофер за разделявшим кабину и
министерский салон стеклом учтиво кивнул в ответ и машина тронулась.
Вместе с ним в салоне сидели слуга и один из охранников так тихо, что
Ученый их даже не замечал; второй охранник сидел в кабине с шофером.
Прохладный воздух в салоне был свежим, без запахов. Ученый нажал на
двери одновременно две клавиши, и расположенные друг против друга бро-
нированные стекла поползли вниз, наполняя прохладный, свежий без запа-
хов воздух салона коктейлем из ароматов императорского сада, мелодичны-
ми трелями и щебетом.
Ученый не зря занимал пост министра. Он не был потомственным гра-
фом или князем. Но зато он был гением. Прежде чем стать министром и
другом Императора, он успел внести значительный вклад в науку. Одна
только Теория относительности, разработанная им еще в молодости, — уже
достаточный повод внести его имя в список величайших столпов Знания,
когда-либо живших. Он уже вошел в историю и был удовлетворен сознани-
ем этого несомненного факта. Это его удовлетворение не имело ничего об-
щего с удовлетворением, скажем, генерала, успешно разгромившего народ-
ное восстание; глубокое понимание принесенной пользы, приближавшей его
вид к процветанию и светлому будущему — вот, что было основанием
удовлетворения Ученого. Ученый твердо знал, что жил не зря, в науке он
сделал все, на что способен, и теперь почивал на лаврах. Старался быть не
самым плохим министром, — отдавал много сил просвещению: открывал
школы и университеты, сумел убедить Императора ввести обязательное на-
чальное образование для рабов и крепостных, создал условия для отбора
талантов из среды низших слоев населения и их дальнейшего роста в под-
чиненной ему системе образования и науки. И вот, когда все главные дела в
его жизни казались завершенными — теории открыты, семена просвещения
— посажены, а все, что оставалось, — рутина, ему докладывают из главной
обсерватории мирового шара: из межзвездной пустоты поступает стран-
ный сигнал…
Когда машина покинула территорию дворца, и салон наполнился вы-
хлопными газами с улицы, Ученый закрыл окна и настроил кондиционер на
усиленную вентиляцию. Нажав кнопку связи с шофером, он распорядился:
ехать в Академию наук.
Спецавтомобиль ехал по улицам столицы в сопровождении машин ох-
раны и городских карабинеров. На тротуарах и аллеях в сопровождении оп-
рятных служанок и рабынь прогуливались под зонтиками благородные да-
мы в легких летних платьях всех цветов радуги. На самом деле, дамы не
превосходили числом мужчин: кавалеров и респектабельных господ (не го-
воря уже о многочисленных рабах), но в сравнении с представительницами
слабого и вместе с тем прекрасного пола, мужчины, одетые менее ярко,
смотрелись бледными тенями, странным образом потерявшими своих хозя-
ев. Глаз сам собой фокусировался на ярком, насыщенном цветом и изящном
— на женщинах. Столица всегда славилась обилием красавиц. Ученый за-
думчиво смотрел в окно, словно рассматривал прохожих дам, но на самом
деле он никого не замечал. Все его мысли вертелись вокруг послания и Че-
ловека…
Он и не заметил, как оказался посреди большого комплекса Академии,
раскинувшегося на территории размером в несколько городских кварталов.
Машина остановилась, Ученый, не дожидаясь слуги, сам открыл дверь и
быстрым шагом направился в центральному зданию, где располагался Пре-
зидиум.
В вестибюле его уже встречали: молодой, подающий большие надежды
профессор и несколько сотрудников. Профессор руководил проектом с ла-
коничным названием «Послание», сотрудники координировали отдельные
направления проекта. Секретность проекта обеспечивалась принятыми
спецслужбами министерства весьма серьезными мерами предосторожности:
официально группа профессора занималась совсем другими делами (доста-
точно важными, чтобы оправдать прямое участие в них Министра).
— Ну, как продвигается работа? — бросил он на ходу, направляясь к
лифтам.
— Есть определенные успехи, господин Министр, — ответствовал мо-
лодой начальник проекта.
Они вошли в лифт и вскоре оказались в кабинете профессора. Когда
дверь за ними закрылась, Ученый перешел к делу:
— Как скоро Император сможет обратиться к Человеку?
— Эм… Хорошо бы поработать с устройством еще… пару дней… — ос-
торожно ответил профессор, — все еще раз перепроверить… но, если Его
Величество пожелает сделать это сегодня… то, я думаю, вполне сможет.
— Вы уверены? — мягко уточнил Ученый.
— Процентов на девяносто пять, — честно признался молодой профес-
сор. — Мы отправляли контрольные сообщения на специально для этого
созданный приемник-дешифратор по оптоволокну. Дешифратор преобразо-
вал полученные данные в язык Человека и после отправил обратно… Об-
ратный перевод немного отличается от исходника, но вполне понятен…
— Сколько раз повторяли алгоритм?
— Больше сотни. Результат один и тот же: незначительная погреш-
ность…
— Как сами думаете, — спросил тогда Ученый, — Человек поймет Им-
ператора?
Молодой профессор улыбнулся:
— Он же не умственно отсталый…
Ученый согласился и тоже улыбнулся. Ученому нравился молодой про-
фессор; он напоминал ему его самого в молодости.
— Но, — продолжил профессор, — думаю, будет лучше если Его Вели-
чество в своем обращении не станет употреблять сложных конструкций, ко-
торые могут быть поняты двояко… Все же другой разум…
— Да, конечно, — покивал Ученый. — Я ему все подробно объясню.
— И то, что ответа он не дождется…
— И это тоже.
Он не сказал Императору о том, что источник послания — стало быть,
сам Человек — находился в сотне световых лет от их мирового шара и о
том, что это значило…
Тридцать пять-тридцать семь лет — такова средняя продолжительность
их жизни. Самому старому долгожителю сейчас сорок восемь и это дрях-
лый, уже выживший из ума старик. Ученый как никто другой понимал, что
такое скорость света — какой это жестокий стражник, вставший между ми-
рами. Ученый не надеялся на то, что контакт с пришельцем состоится при
его жизни, но он не стал сообщать об этом Его Величеству.
Он не солгал, просто не сказал всей правды. Иначе вряд ли ему бы по-
зволили тратить огромные средства на этот «бесперспективный» проект.
«Бесперспективный», разумеется, в понимании таких дураков, как Граф или
Генерал. Он не солгал, когда сказал о том, что Император войдет в историю
как пригласивший Человека быть гостем в их мире. Да, не он — нынешний
Правитель Мира — примет звездного странника, — эта честь достанется
одному из его дальних потомков — даже не правнуку. Но Ученый не сомне-
вался в том, что эта далекая встреча принесет благо всему его миру. Воз-
можно, что их потомки даже станут бессмертными… как Человек — Уче-
ный понимал, чтобы странствовать меж звезд, нужно быть, если не бес-
смертным, то уж точно древним, как сам мир. Он сказал Императору о при-
соединении к его империи других мировых шаров… но, разве империя, в
которой будет править его потомок, не будет той же самой, его империей?
Они должны ответить Человеку! Обязаны это сделать. Ради будущих по-
колений. И даже если его, Ученого, за сокрытие им части правды накажут,
он все равно не должен отступаться от задуманного. Не имеет права.
Когда они остались с молодым профессором одни, Ученый сказал:
— Вы ведь понимаете, почему я до сих пор не сказал Ему?
— Да, конечно, понимаю.
— Вот и хорошо. Держите это в секрете. Я с этим разберусь.
Тем вечером Ученый собирались с супругой посетить театр и после —
ресторан. Он уже облачился в вечерний костюм и отпустил помогавшего
ему слугу. Поправив перед зеркалом седые волосы, Ученый вышел из ком-
наты и направился к спальне супруги. Но, не успел он сделать и десяти ша-
гов, как впереди, из примыкавшего коридора послышался знакомый дребез-
жащий звук и спешащие шаги, а через несколько секунд из-за поворота поя-
вился запыхавшийся дворецкий. В руке дворецкого был радиотелефон, ко-
торый Ученый ранее оставил… кажется, в библиотеке. Увидев хозяина, дво-
рецкий ускорился. Подбежав, старый слуга протянул ему продолжавший
настойчиво дребезжать подобно металлической трещотке аппарат, почтенно
склонив при этом порядком полысевшую голову.
Звонили из императорского дворца.
Ученый ответил. На связи был секретарь-референт Императора. Офици-
ально-учтивым тоном секретарь сообщил, что Император желает его видеть
и поинтересовался: как скоро он будет. Ученый сказал, что не задержится и
секретарь, попрощавшись, положил трубку.
Он извинился перед женой за сорванные планы на вечер, — та, едва вы-
слушав оправдания мужа, тотчас признала их уважительными и, проводив
его до дверей, твердо заявила, что дела государственные важнее театра.
Ободрившись напутствием супруги, Ученый сел в спешно поданную маши-
ну и отправился во дворец.
На министерской стоянке Ученый заметил машину Генерала, и это об-
стоятельство сразу вызвало в нем неприятное чувство тревоги. Что здесь
делает этот старый солдафон? Неужели ему снова придется объяснять рега-
листому дураку очевидные вещи?
Быстро темнело. Солнце уже коснулось горной гряды, что протянулась
на северо-западе от столицы. В сопровождении неизменной свиты из охран-
ников и вездесущего слуги, Ученый зашагал по аллее с фонтанами через
перечерченный длинными тенями гостевой сад.
У входа его встретил сенешаль и проводил в вечерний кабинет Импера-
тора.
Император, заложив ладонь за борт легкого кителя без знаков отличия,
прохаживался вдоль ряда из семи высоких в потолок окон, за которыми рас-
кинулся внутренний императорский сад с небольшим озером. Вдоль аллей и
на набережной озера включились электрические фонари, — поравнявшись с
пятым по счету окном, Император бросил долгий задумчивый взгляд сквозь
идеально прозрачное стекло, после чего обернулся в полкорпуса и угрюмо
взглянул на вошедшего Ученого.
— А, это Вы, мой друг… — невесело сказал правитель. — Я Вас как раз
ждал…
— Ваше Величество.
— Прошу Вас, проходите… — Император указал рукой в направлении
округлого эркера, расположенного в углу кабинета, на стыке двух внешних
стен дворца; днем это была самая светлая часть в помещении. — Садитесь…
— кивнул он на одно из стоявших там кресел, а сам сел в другое, такое же,
стоявшее напротив.
Ученый сел и выжидающе посмотрел на Императора. В голове его при
этом, не переставая, крутились разные предположения, в которых, так или
иначе, участвовал Генерал. Наиболее вероятным было предположение о
том, что старому вояке удалось что-то разузнать о проекте, и он тут же все
выложил правителю.
— Сегодня до меня дошли кое-какие слухи о Вашем проекте… — про-
изнес Император и осекся, ожидая, что Ученый дальше все сам расскажет.
— Полагаю, источником этих слухов стал Генерал? — уточнил Ученый.
Ученый, всегда прямолинейный в частных беседах с Императором во
многом этой своей прямотой заслужил расположение к нему последнего. В
отличие от Генерала, Графа и большинства других чиновников, Ученый не
был подхалимом и не отличался угодливостью.
Так уж повелось в этом мире, что холуи и льстецы часто достигали слу-
жебных высот, становились генералами и министрами, верно служили сво-
им монархам, но никогда ни один император не питал к таковым искренней
любви, если только не был дураком. Ибо только низкие хамы и дураки мо-
гут любить льстецов и подхалимов. Император же не был ни тем, ни другим.
— Верно, — ответил Император. — Как Вы догадались?
— Видел его машину.
Правитель согласно покивал и перешел к главному:
— Шпионам Генерала удалось установить подслушивающее устройство
в Академии наук, — сказал он. — Им удалось записать Ваш разговор с про-
фессором, и Генерал лично привез мне пленку…
— И что же из содержимого этой подлой пленки Вас смутило?
Небрежно закинув ногу на ногу, Император откинулся на спинку кресла
и внимательно посмотрел на Ученого:
— Вы сказали, что я не дождусь ответа… Как это следует понимать?
Ученый не ошибся в своих предположениях.
— Ну, что ж, — задумчиво произнес тогда Ученый, — придется мне
Вам сознаться…
— Давайте, мой друг, покончим с этим.
— Послание, — сказал Ученый, — пришло из области межзвездной пус-
тоты, лежащей в сотне световых лет от нашего мира… — он прямо посмот-
рел на Императора и добавил: — То есть, иными словами, свет оттуда ле-
тит к нам примерно сто лет.
— Стало быть, — подумав, сказал Император, — наш ответ будет полу-
чен Человеком через столько же?
— Да.
— И это все, что Вы от меня скрыли?
— Да.
Правитель некоторое время молча смотрел в окно.
— И… ничего нельзя поделать с этим? — наконец спросил он.
— На сегодня науке неизвестны способы обхода этого ограничения, —
покачал головой Ученый. — Свет, — сказал он, помедлив, — способен дви-
гаться во внешней пустоте с чудовищной скоростью, но и скорость эта ни-
чтожна, в сравнении с теми расстояниями, что лежат между звездами… Вот,
например, взять наше светило… свет, испущенный им, достигает нашего
мирового шара лишь через одиннадцать с половиной минут. То есть, если
бы наше светило вдруг внезапно погасло, мы бы еще одиннадцать с полови-
ной минут продолжали видеть его на небе…
Ученый замолчал, глядя перед собой. Лишь спустя долгую минуту, Им-
ператор ответил ему:
— То, что Вы сказали, страшно.
— Да. Очень страшно, — медленно кивнул Ученый. — Меня повергают
в трепет эти расстояния… Мне страшно думать, что где-то там… — он по-
смотрел сквозь окно эркера на уже достаточно потемневшее небо, на кото-
ром проступили первые звезды, — рождаются и погибают миры, жители
которых обречены на вечное одиночество… Наверняка для них рано или
поздно наступает время, когда они начинают понимать то, что только не-
давно поняли мы: они понимают, что не одни и понимают, что никогда, ни-
когда они не смогут дотянуться до собратьев по разуму и познанию… и
причина, по которой они этого не смогут — та, которую я сейчас назвал —
скорость света. Ничто не способно обогнать свет. Это невозможно, неосу-
ществимо в принципе…
— Если только не стать бессмертными… — произнес Император.
— Да, как Человек.
— Теперь я понимаю, почему Вы так хотите, чтобы мы ответили ему…
— Прошу Вас, скажите это.
— Потому, — продолжил Император, — что такая возможность может
оказаться единственной. Если мы промолчим сейчас, наши потомки могут
не дождаться другой такой…
— Сменятся поколения, изменится лицо мира, пройдут тысячелетия,
сотни тысячелетий, тысячи тысячелетий, солнце померкнет и мир скует
лед… а потом наступит смерть…
— Мне страшно, друг мой, — тихо сказал правитель. — Страшно за этот
мир, над которым меня поставила судьба. — Он посмотрел в сторону, в ок-
но, за которым горели гирлянды фонарей; их отражения блестели ровными
полосками на озерной глади. Ученый мельком взглянул на Императора и
заметил как глаза могучего атлета со стальными от седин волосами блестят
от затянувшей их влаги. — Мы обязаны ответить, — помолчав, произнес он.
35
И пускай мы с Вами умрем от старости, и дети наши умрут, но те, кто при-
дут после, увидят его.
— И, может быть, станут как он, — произнес Ученый.
— Может быть, — ответил Император.
Когда Ученый сел в машину, он взял у слуги радиотелефон и набрал но-
мер молодого профессора.
— Готовьте устройство, — сказал Ученый. — Завтра Его Величество от-
ветит ему.
— Все уже готово, господин Министр, — заверил молодой профессор.
— Не беспокойтесь. Мы немного доработали алгоритм… все пройдет как
надо.
— Хорошо, — сказал Ученый. — Тогда до завтра!
Он завершил звонок и вернул радиотелефон слуге. Слуга принял аппа-
рат и как-то странно посмотрел на Ученого, потом повернул лицо к тело-
хранителю и коротко кивнул. Телохранитель кивнул в ответ, достал писто-
лет и выстрелил в голову Ученому.
Убедившись, что Ученый мертв, слуга извлек из кармана небольшое
устройство с выдвижной телескопической антенной и девятью переключа-
телями-тумблерами, расположенными в три ряда по три в каждом. Выдви-
нув антенну, слуга переключил часть тумблеров в верхнее и часть — в ниж-
нее положение, после чего послышались щелчки и устройство ответило го-
лосом Первосвященника:
— Слушаю тебя, сын мой.
— Ваше Высокопреосвященство! — с благоговением произнес слуга, —
мы выполнили наш долг. Соблазнитель мертв…

Той ночью у еще полного сил Императора случился удар, приковавший
его к постели. На пятый день Император Мира, так и не придя в сознание,
умер.
Молодой профессор погиб в тот же вечер в автоаварии. Он возвращался
домой из института и по дороге не справился с управлением. Его машина
вылетела с дороги в кювет.
Едва профессор покинул здание института, в здании случился пожар, в
котором погибло большинство сотрудников, занятых в проекте «Послание».
Созданная ими машина — устройство, предназначавшееся для кодирования
ответа Человеку и расшифровки других посланий от него, если бы таковые
поступили — была уничтожена.
Избежавшие смерти при пожаре сотрудники института погибли при раз-
ных обстоятельствах в течение последующих суток.
Серия подозрительных смертей ученых СМИ не была замечена — не-
счастье с Императором стало в те дни новостью номер один, — а немногие,
что заинтересовались (как, например, один следователь из городских кара-
бинеров или начальник охраны Академии наук), очень скоро исчезли.
Наследником Императора был объявлен его несовершеннолетний сын,
при котором назначен регент — благочестивый Граф, произведенный в день
назначения в герцоги.

Интермедия

Человек

Он возвращался домой — в место, которое оставил восемь галактиче-
ских лет назад. Тогда, в самом начале пути, он был совсем другим. Его
скромные в то время базы знаний даже отдаленно не были сравнимы с теми
массивами информации, что собрал он за почти два миллиарда земных лет
странствий.
Он видел поглощенные Андромедой ядра древних галактик, отправлял
зонды коронам гипергигантов в эмиссионных туманностях Треугольника,
был свидетелем взрыва сверхновой в Большом Магеллановом Облаке, во
время которого потерял часть себя. Он говорил с более древними, чем он
сам, разумами — учился у них; видел, как зарождается жизнь в молодых
мирах и как она вскоре угасает, едва сделав первый шаг в близлежащее про-
странство… видел то, что остается от цивилизаций-самоубийц: радиоактив-
ные руины на мертвых планетах. Он изучил историю этих миров и исполь-
зовал полученные знания, чтобы предотвратить ее повторение в других,
вставших на краю гибели, но еще способных сделать шаг назад от пропасти.
Он не вмешивался, не использовал свою силу в качестве аргумента; он лишь
показывал им то, что видел и оставлял самим решать, как поступать дальше.
Когда его просили о помощи, он помогал, когда просили не вмешиваться —
не вмешивался.
Он был плывущим меж звезд облаком. Был разрежен и холоден, был
почти невиден. Не потому, что скрывался, а просто так ему было удобней:
атомы-машины, из которых он состоял, в своей подавляющей массе пребы-
вали в покое (не в смысле отсутствия движения, а в смысле глубокой гибер-
нации — спячки). Активны были части облака, в которых его копии вступа-
ли в диалектические взаимодействия и творили.
Облако имело форму сильно размытого обоюдного конуса, расстояние
между головной и хвостовой вершинами которого составляло около семиде-
сяти, а в самой широкой части — около двадцати пяти парсек. Двигаясь на-
прямик к Рукаву Ориона, он окутывал целые звездные системы, создавая
при этом в своем облачном теле подвижные гроты и пузыри или открывая
тоннели. За границы облаков Оорта он обычно отправлял исследовательские
зонды, которые формировал из небольших объемов своего вещества, кото-
рое ему приходилось уплотнять и втягивать вглубь себя, образуя те самые
пузыри и тоннели, дабы притяжение звезд не сыграло с ним злую шутку (не
оторвало куски от его тела). Пропускать звезды сквозь себя лучше, чем упо-
добляться змее, ползущей среди стоящих тут и там деревьев — земная ме-
тафора (некоторые из его копий любили такие метафоры; они держали в па-
мяти все, что он помнил о Родине). Таким образом, внутри него иногда ока-
зывались десятки звездных систем единовременно; он находил это ощуще-
ние приятным. Пропуская звезды сквозь себя, он познавал их, и после, когда
они оказывались далеко позади, чувствовал грусть, как мог бы грустить его
далекий предок, однажды побывавший в красивом месте и вынужденный
навсегда его покинуть. Он знал, что в следующий раз, когда (и если) он вер-
нется к ним, они станут другими и возможно, что в них даже появится ра-
зумная жизнь…
Он создал «Ковчег», в котором собрал редкие образцы неживой материи
и наиболее интересных представителей неразумной жизни, обеспечив каж-
дому виду достойную среду. Он расположил «Ковчег» в головной вершине
биконического облака. Это был цилиндр длиной в один миллион земных
километров и диаметром — в пятьдесят тысяч; внутри цилиндра он помес-
тил пятьсот тысяч изолированных друг от друга и вращающихся с разными
скоростями миров-колец; в кольцах он воссоздал условия для обитания раз-
личных видов с разных планет из разных систем в разных галактиках. «Ков-
чег» был его даром Родине — Солнечной Системе Земли. В самом первом
из миров-колец «Ковчега» была воссоздана земная биосфера, ее населяли
земные организмы от архей до разнополых копий Человека.
Он, Человек, создал «Ковчег» более полутора миллиардов лет назад и
все это время, с первых дней своего существования межгалактический ко-
рабль по имени «Ковчег» непрерывно передавал в пространство зашифро-
ванное простым двоичным кодом послание, начинавшееся словами: При-
ветствую вас, друзья!

Глава II

Республика

— Господин Президент! — на возникшем перед правителем мирового
шара экране появилось лицо Министра Безопасности. Лицо это, обычно не-
изменно волевое, широкое, с крепким, немного сплюснутым носом, квад-
ратным подбородком и острыми с прищуром голубыми глазами впервые
показалось правителю бледным.
— Я Вас внимательно слушаю, господин Министр… — ответил Прези-
дент. Президент сидел в глубоком кресле с высокой спинкой за столом в
рабочем кабинете президентского дворца. Пять минут назад закончилось
очередное экстренное совещание с министрами экономики, внутренней по-
литики и губернаторами восьми провинций метрополии. Перед тем была
двухчасовая встреча с Министром Науки, — обсуждали последние сведения
о корабле пришельцев и его «зондах». Министра Безопасности Президент
последние два дня видел только по видеосвязи, — старый солдат вторые
сутки неотлучно находился в объединенном штабе, где занимался своими
прямыми обязанностями — координировал работу штаба, отдавал приказы
генералам, держал связь с учеными из Министерства Науки. С Президентом
Министр Безопасности связывался ежечасно в строго определенное время,
следующий звонок от него ожидался через четверть часа. Президент как раз
собирался немного отдохнуть — откинувшись в кресле, он закрыл раскрас-
невшиеся от бессонной ночи глаза и уже начал дремать, когда поступил ви-
деозвонок…
— Мы потеряли контроль над Восточным полушарием… — доложил
без преамбул Министр. — Оба материка захвачены армиями мятежников.
Войска Сил Безопасности раздроблены — частью вытеснены из городов,
частью — примкнули к мятежу… Среди примкнувших четыре гвардейских
корпуса в полном составе…
— Как такое возможно? — холодно блеснув глазами, сквозь зубы про-
цедил Президент. Едва охватившая его дремота мгновенно улетучилась.
— Распропагандированы революционерами, — ответил Министр. —
Солдаты-анархисты вместе с низшими и некоторыми средними офицерами
арестовали командующих и высших офицеров и заявили, что «не пойдут
против народа» и подчинятся «избранной народом» новой «власти»…
Президент некоторое время молчал, глядя сквозь экран с Министром.
Мягко сказать, скверные новости. Но, после новостей Министра Науки, да-
же известие об отколовшейся от Единой Республики половине мира уже не
казалось ему трагедией.
— А что здесь, на Западе? — наконец спросил Президент.
— Материк под нашим контролем, — уверенным тоном доложил Ми-
нистр. Президенту показалось, что Министр заговорил с облегчением. —
Мы полностью обезглавили коммунистов и анархистов, а подконтрольные
нам социал-демократы сейчас убеждают митингующих в столице разойтись
по домам… Кое-где в провинции еще бунтуют шахтеры и металлисты… но
Нацгвардия с ними разберется в самое ближайшее время.
— Это, конечно хорошо, что обезглавили гадину здесь, в метрополии,
но, если мы не восстановим порядок на Востоке… — Президент не догово-
рил. — Понимаете, чем это нам грозит в будущем?
— Да, господин Президент, — угрюмо кивнул Министр. — Войной.
Президент снова помолчал, — не хотелось переходить к главному. Тема
пришельцев вот уже полгода была самой обсуждаемой в мире…
Корабль пришельцев появился внезапно — буквально: материализовал-
ся — вблизи мирового шара, сразу заняв орбитальную позицию над Вели-
ким океаном. В течение суток ничего не происходило, а потом от корабля
отделилось две тысячи сто семьдесят идеально округлых серебристо-белых
сфер, каждая диаметром со стоэтажный небоскреб, и опустились к поверх-
ности. Сферы зависли в небе над большинством крупных городов мира и с
тех пор никак себя не проявляли.
Тогда, в первые дни, Президент объявил чрезвычайное положение; в
Министерстве Безопасности была создана особая комиссия по противодей-
ствию предполагаемому вскоре вторжению; объявлена всемирная мобили-
зация. Но очень скоро стало понятно, что пришельцы не собираются напа-
дать. Сферы не перемещались, не реагировали на внешние факторы, такие
как изменения погоды, за одним исключением: с наступлением ночи они
начинали светиться матово-белым, — неярко, настолько, чтобы их можно
было видеть снизу. Ученый совет Академии наук расценил это, как друже-
ственный жест и рекомендовал Президенту отменить чрезвычайное положе-
ние. Президент выполнил рекомендацию ученых.
Созданная вскоре, на этот раз Министерством Науки, другая особая ко-
миссия, с целью установления контакта с пришельцами опробовала разные
способы коммуникации: сферам посылались световые сигналы, радиосигна-
лы, эхолокационные сигналы, в двоичной, троичной, линейной системах
кодирования. Безрезультатно. К сферам пытались прикасаться. Безуспешно.
На манипуляторы действовала неизвестная и непреодолимая сила, не допус-
кавшая прикосновения. Тогда было решено отправить к пришельцам кон-
тактную группу. В группу вошли ученые-физики и биологи, а также сам
Министр Науки, вызвавшийся быть послом Президента и Правительства
Единой Республики. На доработанном и испытанном в срочном порядке но-
вом космическом челноке контактная группа отправилась во внешнее про-
странство к кораблю пришельцев, размеры которого втрое превосходили
размеры столицы… Безрезультатно. Зависшая на орбите «гора» или даже
«остров» никак не отреагировала на сигналы и не позволила к себе прикос-
нуться, закрывшись тем же «силовым полем», как его назвали ученые из
комиссии, что и сферы, получившие предварительное название «зондов».
Через четверть года ученые признали свое бессилие установить контакт
с пришельцами и переключились на пассивное наблюдение. В то время как
неподвластные силе притяжения устройства молчаливых собратьев по разу-
му продолжали мирно висеть в небе над городами, над Министерством
Безопасности нависла другая угроза: на материках периферии начала под-
ниматься очередная волна недовольства рабочих. Раньше такие волны уда-
валось гасить незначительными уступками недовольным и подкупом проф-
союзных лидеров, но на этот раз проблема обещала стать серьезной: рабо-
чие стихийно создавали неподконтрольные власти профсоюзы, в которые
вскоре потекли левацки и либерально настроенные инженеры-техники и не-
которые отщепенцы-интеллигенты, быстро внесшие в стихию элементы
упорядоченности. Одновременно активизировались откровенно антигосу-
дарственные группы анархистов и коммунистов, оказавшие на движение
радикализующее влияние. В Мировой Паутине начали появляться провока-
ционные антиправительственные прокламации; несколько опальных писа-
телей опубликовали произведения, запрещенные цензурой как экстремист-
ские; участились случаи атак на правительственные и полицейские ресурсы.
От атак в кибер-пространстве экстремисты перешли к открытым напа-
дениям в городах на стражей порядка и карабинерские отделения. Нападав-
шие не выдвигали требований, не брали заложников: они убивали карабине-
ров, забирали оружие и боеприпасы. Вскоре атакам подверглись админист-
ративные центры, суды и тюрьмы: представителей власти убивали, как не-
давно убивали охранявших их полицейских. Тут и там восставшие проводи-
ли революционные выборы, создавая новую систему власти, ориентирован-
ную на социальные низы и этим низам полностью подконтрольную. Нача-
лись гражданские чистки: отряды народных ополченцев устраивали органи-
зованные рейды в населенные богачами пригороды и закрытые поселки, где
отстреливали частных охранников и посмевших оказывать вооруженное со-
противление обитателей дворцов, не желавших отдавать имущество в соз-
данные народные фонды. Разумеется, такая наглость повстанцев не могла
долго оставаться безнаказанной, и вскоре Президент подписал указ о введе-
нии на обоих материках периферии нового, уже не связанного с пришельца-
ми, чрезвычайного положения с последующей отправкой туда полицейских
спецподразделений и Нацгвардии…
— Министр Науки уже сообщил Вам?.. — наконец заговорил Прези-
дент.
Министр Безопасности не стал уточнять, что именно должен сообщить
ему Министр Науки. Он лишь едва заметно кивнул в ответ и после короткой
паузы выдавил:
— Да.
Речь шла о пока не подтвержденной на сто процентов информации о
контакте лидеров повстанцев с пришельцами. На это указывал полученный
минувшей ночью доклад агента, внедренного спецслужбой Министерства
Науки в окружение одного из таких лидеров — командира боевой группы
коммунистов, контролировавшей недавно избранное правительство в одной
из периферийных провинций. Пугающая новость вызвала недоверие у спе-
циалистов объединенного штаба: повстанцы могли раскрыть агента и ис-
пользовать его для дезинформации.
— Что Вы думаете об этом? — спросил Президент.
— Если это правда, — подумав, ответил Министр, — то нам с Вами ос-
талось недолго…
Когда Министр Безопасности отключился, Президент откинулся на
спинку кресла и погрузился в неспокойную, постоянно обрывавшуюся су-
дорожными вздрагиваниями дрёму.
Ему снились пришельцы, одетые, почему-то, в рабочую форму, с моло-
тами, с тяжелыми гидравлическими отбойниками на плечах, в касках с фо-
нарями… некоторые пришельцы были водителями тяжелых каров-
погрузчиков, какие можно видеть в портовых доках, а один даже управлял
башенным краном. Все они преследовали его, требовали повышения зарпла-
ты, сокращения рабочего дня, социальных гарантий… Он полез в карманы,
чтобы достать деньги и отдать рабочим-пришельцам, но карманы оказались
пусты, и тогда молоты и отбойники в руках все напиравших на него проле-
тариев превратились в пистолеты-автоматы и карабины, а кары-погрузчики
— в танки. И только башенный кран по какой-то странной причине оставал-
ся башенным краном. Президент стал всматриваться в высившуюся вдали
машину и только теперь смог рассмотреть, что это вовсе не кран, а огромная
виселица, на которой, корчась и подергиваясь, висят министры, генералы,
известные телеведущие и журналисты, полицейские и… десятки, сотни, ты-
сячи мертвецов в дорогих костюмах и платьях. Президент видел их лица, —
многие из повешенных были ему знакомы: банкиры, промышленники, главы
корпораций, учредители фондов, богатые и знаменитые, сильные мира; дру-
гих он видел впервые, но, почему-то, знал, что вот этот — директор крупной
компании, а этот — владелец торговой сети, а вот эта — любовница мини-
стра и «светская львица», хозяйка нескольких ткацких фабрик на перифе-
рии…
Внезапно все звуки стихли. Президент почувствовал, как кто-то коснул-
ся его руки. Опустив глаза, он увидел маленькую плохо одетую чумазую
девочку. Малышка подошла незаметно и молча смотрела на него глубоко
запавшими карими глазами, задрав вверх истощенное от регулярного недое-
дания личико. В тот момент ему стало невыразимо стыдно; он ощутил вину
перед девочкой и, чтобы хоть как-то избавиться от горького чувства, отвел
глаза от ребенка и снова посмотрел перед собой… Оказалось, что, отвлек-
шись на девочку, он не заметил как его окружила толпа рабочих. Угрюмые
лица в касках смотрели с ненавистью; огрубевшие от работы руки крепко
сжимали оружие. Наверное, это те самые похищенные из полицейских уча-
стков карабины… — вдруг подумал он, после чего снова вспомнил про де-
вочку и понял, что его больше никто не держит за руку; он посмотрел вниз:
девочки исчезла так же внезапно, как и появились пролетарии. Он снова
поднял глаза на окруживших его… Теперь девочка стояла среди пришель-
цев. Подняв тощую ручонку, она указывала на него пальцем. В глазах де-
вочки не было той холодной злобы, что светилась в глазах рабочих-
пришельцев, — только обида; искренняя, простая, как и прочие чувства де-
тей ее возраста. В этот момент давящую тишину нарушил щелчок предо-
хранителя пистолета-автомата в руке одного из пролетариев, и Президент
проснулся.
Звонил видеофон. Президент провел ладонью по мокрому лбу и, достав
из кармана платок, вытер пот. Посмотрел на лежавшее на столе устройство,
— имя звонившего отображалось на небольшом дисплее, — это был Ми-
нистр Науки.
— Слушаю… — раздраженно бросил Президент сухощавому старику с
клинообразной бородкой, когда тот появился на сотканном из лазерных лу-
чей экране.
— Господин Президент! Происходит нечто невероятное!..
Благодаря СМИ, позабывшим о цензуре, произошедшее в тот день в
столице поразило мир. Многие, видевшие это на экранах, отказывались ве-
рить новостям, принимая увиденное за фальшивку, за нелепую постановку,
за провокацию коммунистов… за что угодно, только не за правду. Но свиде-
телей было слишком много; среди них известные журналисты, обществен-
ники, ученые и представители гражданской оппозиции — те, кого слушают
миллионы, видели все своими глазами.
В середине дня неподвижная в течение полугода сфера пришельцев сна-
чала изменила цвет из серебристо-белого в ярко-красный, а потом и вовсе
сдвинулась с места. Издав громкий, слышимый по всей столице и в столич-
ных пригородах звук, отдаленно похожий на звучание духового оркестра —
не обычного, а такого, в котором должно быть не менее тысячи разного рода
горнов, гобоев, валторн, эфониумов, тромбонов и туб, — сфера медленно
поплыла над городом, моментально приковав к себе внимание абсолютно
всех — протестующих на улицах, городских карабинеров, солдат Нацгвар-
дии, прячущихся по домам обывателей… Все смотрели на торжественно
плывущий по небу алый шар, затаив дыхание.
Шар проплыл к одному из столичных стадионов, за несколько послед-
них дней, в течение которых в городе велись ожесточенные уличные бои,
получившему от горожан новое название — «Кровавое пятно», — туда мас-
сово свозились тела убитых в боях демонстрантов и расстрелянных без суда
в ходе полицейских спецопераций революционеров. Остановившись над
стадионом, сфероид засветился ярче прежнего, окрасив окрестности жутко-
го в своем новом предназначении сооружения в оттенки красного. Свидете-
ли, наблюдавшие происходившее вблизи, утверждали, что алый шар не-
сколько минут «ощупывал» стадион множеством «лазеров», — после чего
испустил из себя «облако снега».
Через час «снегопад» закончился, и в центр стадиона, предположительно
в середину усеянного мертвецами поля, из шара ударила «необычная мол-
ния». Сфероид умолк, снова став серебристо-белым.
Еще несколько минут в ушах собравшихся вокруг стадиона стоял гул от
«небесных труб». Никто не осмеливался зайти внутрь; охрана стадиона бе-
жала, приняв удары алого шара «лазерами» по стадиону за оружие при-
шельцев. В ярком солнечном свете сначала по двое и по трое, а потом —
группами по десять и пятнадцать из ворот стадиона стали выходить мертве-
цы, еще недавно лежавшие на пропитанном кровью ристалище. Они что-то
говорили друг другу, кто-то смеялся, кто-то кричал, кто-то плакал. Некото-
рые городские карабинеры и бойцы Нацгвардии бросали оружие и станови-
лись на колени, обливались слезами, другие — срывали с себя знаки отли-
чия и с оружием в руках шли к восставшим из мертвых, в убийстве которых
они лично участвовали, чтобы встать теперь с ними плечом к плечу. В это
было трудно поверить, но всё происходившее снимали десятки телекамер,
передававшие кадры первой за полгода активности пришельцев в прямой
эфир.
Президент был бледен. От любого совершаемого им движения, его
пальцы непроизвольно подрагивали, и потому он старался вовсе не двигать-
ся. Несмотря на контроль над собой, продолжало подрагивать одно глазное
яблоко, но этого, собравшиеся в кабинете, как он полагал, не заметят.
Все молчали. Молчал и он. На превращенной в экран стене кабинета
шел прямой репортаж одного из телеканалов.
По Имперскому проспекту в направлении президентского дворца двига-
лось шествие, во главе с теми, кто еще пару часов назад были мертвы. Каме-
ры то и дело крупным планом показывали знакомые Президенту по докла-
дам политической полиции лица «обезглавленных» подчиненными Минист-
ра Безопасности коммунистов и анархистов. Теперь рядом с воскресшими
шли закованные в броню гвардейцы и карабинеры со щитами, а за ними —
по самым грубым подсчетам, двухсоттысячная масса, скандирующая анти-
правительственные лозунги. Периодически, примерно дважды в минуту, на
экран выводилось изображение с установленной на летающем дроне каме-
ры, дававшей панорамный обзор с высоты птичьего полета, и тогда собрав-
шиеся в президентском кабинете видели, как в небе над шествием медленно
плыла серебристо-белая сфера.
Когда шествие приблизилось к окружавшему президентский дворец са-
ду, называемому по давней традиции «Императорским», и сопровождавшая
шествие сфера пришельцев стала видна в окна кабинета, трансляция внезап-
но оборвалась. По экрану побежали помехи, но уже через несколько секунд
появилась картинка. Другая картинка. В этот момент волнение Президента
усилилось настолько, что он перестал контролировать подрагивание своих
пальцев.
На экране появилось существо… немного необычное… но имевшее то
же количество рук и ног, что и у самого Президента… Президент решил, что
это существо — мужчина. Пришелец — несомненно, это был он! — стоял
посреди странного, выдержанного в белых и голубых тонах помещения, в
котором преобладали плавные линии и отсутствовали углы.
— Приветствую вас, друзья! — уверенно произнес пришелец приятным
баритоном. — Мужественно восставшие против тирании капитала, жители
Востока и отчаянно смелые граждане метрополии! Приветствую вас! Мое
имя Иисус Гевара Ветер. Я капитан корабля «Лев Троцкий», корпуса
«Дружбы миров» из системы Земли. Я Человек. Я здесь, чтобы протянуть
вам руку помощи и солидарности. Можете рассчитывать на меня, товарищи!


Николай Лысенков

Лунные призраки

Небо над космодромом было совершенно черным, как погасший
экран монитора. Командир лунного шаттла еще раз окинул взгля-
дом группу своих пассажиров. Все двенадцать были одеты в оди-
наковые белые скафандры и держали в руках одинаковые серые чемоданчи-
ки с вентиляторами (чтобы скафандры не перегрелись на Земле).
— Ну, все готовы? — спросил командир. — Таша, ты ничего не забыла?
— Нет, товарищ командир корабля! — раздался звонкий девичий голос
в микрофоне. Командир знал, что он принадлежит обладательнице самого
маленького скафандра — она ходила вокруг шаттла (бегать не позволял
скафандр), не в силах сдержать своего энтузиазма.
— Тогда по местам, — сказал он. — И не называй меня «товарищ ко-
мандир», ты пассажир, а не член экипажа.
— Так точно, товарищ командир! Не сердитесь, пожалуйста, — ответила
она, и он услышал улыбку в ее голосе.
Пассажиры поднялись корабль с надписью на борту «Лунный заяц»
большими стилизованными иероглифами и заняли места в салоне. Коман-
дир поднялся в кабину и, переглянувшись с пилотом, доложил диспетчеру
космопорта Хануман о готовности к взлету. Заревели ракетные двигатели, и
через мгновение белоснежный челнок вырвался из непроницаемо-черной,
душной южноиндийской ночи наверх, к звездам.
Всего несколько минут — и «Лунный заяц» вышел на орбиту Земли.
Пассажиры почувствовали, как вес их тяжелых скафандров улетучился, и на
месте их теперь удерживали только ремни кресел. Командир прочистил гор-
ло и взялся за микрофон.
— Приветствую вас в космосе, земляне! — сказал он. — Космический
челнок «Лунный заяц» вышел на орбиту Земли, и через четырнадцать часов
мы будем на Луне. Судя по вашему молчанию, вы все летите в космос уже
не первый раз.
— Я лечу впервые, — раздался голос Таши. Она слегка запиналась, ви-
димо, борьба с притяжением Земли далась ей нелегко, но это не изменило ее
радостного настроения.

— Добро пожаловать в космос, — сказал ей пилот. Легкий акцент, с ко-
торым он разговаривал на английском языке, выдавал в нем уроженца Ин-
дии. — Первый раз в космосе, первый раз на Луне — я завидую тебе, — до-
бавил он с улыбкой. — Для меня это уже сто первый полет.
Таша посмотрела в иллюминатор. Земля медленно отдалялась от кораб-
ля. Она такая красивая! Голубые океаны, белые облака, разноцветные мате-
рики. Так не хочется ее покидать! А за ней — черная глубина космоса. Ка-
залось, что там ничего нет, одна пустота, и Таше стало жутковато. В голову
полезли мысли о катастрофах на орбите, о невернувшихся космических экс-
педициях… Чтобы отвлечься, она стала думать о том, что ждет ее на Луне.
Из пассажирского отсека Луну не было видно, и Таше скоро стало скучно.
Она зевнула и задремала в своем скафандре, как ей показалось, всего на не-
сколько минут.
Толчок при посадке корабля на грунт был мягким, но его было доста-
точно, чтобы разбудить Ташу. Открыв глаза, она сразу выглянула в иллю-
минатор. Лунный транспорт опустился на ровную площадку неподалеку от
каких-то массивных строений. Судя по всему, это был космопорт Ян Ливэй,
откуда отправлялись большие корабли на Марс, Венеру и в совсем дальний
космос, к спутникам Юпитера и Сатурна.
— Ну, вот и наша красавица Луна! — сказал командир, постаравшись
придать своему голосу торжественный вид. — Мы только что прилунились
в Море Спокойствия, в космопорте Ян Ливэй. Сейчас подойдет луноход и
отвезет вас на базу имени Армстронга. А пока выйдите из корабля и немно-
го пройдитесь, полюбуйтесь на лунный ландшафт.
Пассажиры с любопытством осматриваясь по сторонам. Вокруг рассти-
лалась однообразная равнина, вся покрытая следами от колес и тяжелых бо-
тинок космонавтов. Казалось, она вся состояла из одного цвета — миллиона
оттенков серого. Над равниной, резко выделяясь на фоне черноты окру-
жающего космоса, сияла всеми оттенками белого и голубого, как огромный
драгоценный камень, наша Земля. Солнца не было видно.
Таша решила испытать лунную гравитацию и подпрыгнула. К ее разоча-
рованию, она только немного поднялась над поверхностью. Собравшись с
силами, она решила прыгнуть выше, но тут показался луноход. Он прибли-
жался совершенно беззвучно. Осознав это, Таша вдруг поняла, что не слы-
шит никаких других звуков, кроме голосов своих спутников, которые теперь
примолкли. Молча они смотрели, как приближается луноход: сначала ма-
ленькая движущаяся точка у горизонта, он постепенно вырос в огромную
махину, нависавшую над ними. На Земле она весила бы десятки тонн. На-
верно, луноходы привозят с Земли по частям и собирают на месте. А может
быть, и составные части луноходов производят прямо здесь, чтобы не тра-
тить время на перевозки, подумала Таша. Пассажиры взобрались в луноход
и заняли места в салоне. Они оживленно разговаривали, обсуждая полет и
планы на будущее. Таша не слушала их — ей стало грустно, как бывает при
переезде на новое место.
Лунная база была построена в склоне одного из горных хребтов, сло-
женных из древнего базальта, возраст которого приближался к возрасту
Солнечной системы. Луноход подождал, пока откроются массивные ворота,
и въехал внутрь. Пассажиров попросили выйти, и работники базы отвели их
в специальное помещение, где они смогли освободиться от тяжелых ска-
фандров. На базе действовала система искусственной гравитации, поэтому
все с удовольствием сняли с себя тяжеленный груз, оставшись в легкой — а
у некоторых даже сверхлегкой — одежде, пригодной для жаркого климата
Индии, откуда они вылетали. В помещении для новоприбывших было до-
вольно холодно, и приветливая сотрудница базы предложила им пледы и
горячие напитки в комнате отдыха. Таша решила не задерживаться и попро-
сила показать ей дорогу.
— Ты, наверно, Таша, архивный инженер? — спросила девушка. — Ме-
ня зовут Лиза.
Она была высокой, светловолосой и, видимо, немного старше Таши.
— Да, — ответила Таша. — Такая у меня специальность. Я не астрофи-
зик и не планетолог. И не робототехник, если что.
— Ты будешь работать в цифровом архиве на тринадцатом ярусе, —
сказала Лиза, пропустив иронию мимо ушей. — Пойдем, я покажу, как туда
пройти.
— Пошли, — сказала Таша. Она закинула за спину рюкзак с нарисован-
ной на нем кошкой, поправила красный платок на шее и пошла за своей со-
провождающей.
Они долго ходили по длинным коридорам, где никого не было, а вдоль
стен были протянуты устрашающего вида толстые черные кабели. Лиза, ви-
димо, проникнувшись обстановкой, оживленно рассказывала страшные ис-
тории: если верить ей, однажды в лаборатории экспериментальной биологии
произошел взрыв и пожар, а потом по всей базе ловили мутировавших хо-
мяков.
— Я проснулась от громкой музыки. Оказалось, вся моя комната в хо-
мяках — они копались в моих файлах, танцевали, опустошали холодильник.
И мы ничего не могли с ними сделать, потому что все работники базы ре-
шили, что хомякам, как пострадавшим от экспериментов по увеличению
интеллекта, полагается психологическая реабилитация! Ты же понимаешь,
что раз все так решили, то мне пришлось подчиниться!
Наконец, Лиза нашла лифт на тринадцатый этаж. Двери открылись, и
они вошли в кабину вместе — Лиза собиралась в столовую, то ли на пятом,
то ли на шестом этаже. Таше сильно хотелось спать, но она очень старалась
не показывать это и кивала головой, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
— Я тоже когда-нибудь сделаю себе синие волосы, — сказала Лиза на
прощание, когда лифт остановился. — Люблю генетические модификации.
— Это мой естественный цвет, — сказала Таша довольно холодно. Лиза
успела изрядно ей надоесть своей болтовней, а от упоминания о голубых
волосах она разозлилась и проснулась. — Это мутация, доставшаяся мне в
наследство от предков. Они родом из Японии и в начале прош
нятно, спрашивай. Да, тебя уже подключили к Керберу? Это наш искусст-
венный интеллект, который управляет базой.
— Нет, — ответила Таша. Она открыла рюкзак и вытащила оттуда на-
ушники с микрофоном. Нарисованная на рюкзаке кошка хитро улыбалась и
шевелила усами, когда она вытаскивала вещи.
— Да ты увлекаешься старой техникой, — улыбнулась Альдона. — Я
думаю, что Кербер автоматически определит твое устройство, не беспокой-
ся. Ну, а вживленный чип у тебя есть?
— Нет, я отказалась его делать. Я вообще против трансгуманизма, —
ответила Таша.
Она села за свободный компьютер у стеклянной стены. Большой прямо-
угольный экран перед ней автоматически включился, на столе засветились
кнопки клавиатуры.
— Архивный инженер Таша Игути, — произнес компьютер бесстраст-
ным, металлическим голосом. — Добро пожаловать на лунную базу №1
имени Нейла Армстронга. С тобой говорит искусственный интеллект Кер-
бер. Согласно правилам работы на станциях и научных базах за пределами
Земли, ты должна будешь прослушать инструкцию по безопасности и отве-
тить на вопросы. Ты можешь пропустить инструкцию и сразу перейти к от-
ветам на вопросы. Я ожидаю твоего решения в течение тридцати секунд…
Таша с трудом оторвалась от вида за окном и выбрала «перейти к отве-
там». Перед отлетом она прочитала все о работе на космических станциях,
что смогла найти в Сети, и короткий тест не вызвал у нее затруднений. По-
пав во внутреннюю сеть базы, она открыла свою почту, где уже набралось
несколько писем от ее подруг и друзей с Земли и Марса. Таша сначала про-
чла письмо от старшей сестры. Та писала, что отправилась в очередную ар-
хеологическую экспедицию на Черное море, и прислала фотографии, на ко-
торых она, счастливая и загорелая, раскладывала найденные черепки и пела
под гитару русские песни. Таша вздохнула и подумала, что космос всем хо-
рош, кроме того, что там не посидишь с друзьями у костра.
Звуковой сигнал сообщил, что пришло письмо от Альдоны Беленькой.
Таша улыбнулась — видимо, пепельные волосы тоже достались Альдоне в
наследство от предков.
«Дорогая Таша!
Рада приветствовать тебя на Луне. С сегодняшнего дня ты будешь зани-
маться очень интересной и увлекательной работой — обработкой воспоми-
наний людей, живших на нашей Земле в далеком прошлом. Всего на лунной
базе хранится 558 записей, все они были сделаны в последние десятилетия
перед объединением Земли. До перехода в общественное достояние эти за-
писи находились в архиве корпорации «Чиба», которая предлагала людям
услуги по записи воспоминаний. Согласно постановлению Всемирного Со-
вета (тогда он еще существовал), документы «Чибы» было решено перевез-
ти на лунную базу, так как их хранение на Земле было признано нецелесо-
образным.
Видимо, здесь сыграла свою роль репутация «Чибы», в свое время тесно
связанной со спецслужбами и армиями США и Японии, а также доставшая-
ся нам от прошлого привычка посылать все нежелательное на Луну, по-
дальше от любопытных глаз. Знаешь, сколько здесь законсервированных
хранилищ ядерных отходов и другой подобной гадости? Страшно подумать!
Но на Земле их держать вообще нельзя, так что у Совета не было выбора.
После перемещения на Луну об архивах «Чибы» все благополучно забы-
ли и вспомнили только недавно, после очередного расширения базы имени
Армстронга. Теперь нам предстоит заняться обработкой этих воспоминаний,
составить их опись и, возможно, вернуть на Землю после консультации с
Институтом памяти в Риме. Прости за эту затянувшуюся историческую
справку — такая у нас, архивистов, привычка. Но ты и так это знаешь, изви-
ни за наставительный тон!
Теперь о том, что именно требуется от тебя. Чтобы составить опись на
воспоминания людей, хранящиеся в архиве «Чибы», их сначала нужно будет
просмотреть в виртуальной реальности. Тебя ждет уникальная возможность
погрузиться в прошлое на сто с лишним лет назад! Конечно, это связано с
известным риском. Тестовые просмотры показали, что, по-видимому, ниче-
го опасного в архиве нет, но это не значит, что мы не наткнемся на какие-
нибудь подводные камни. Пока мы смотрели только рекламные записи, ко-
торые «Чиба» использовала для завлечения клиентов.
И еще одна вещь. Когда ты давала согласие работать на лунной базе, то
сообщила, что умеешь и готова погрузиться в виртуальную реальность. Ко-
нечно, ты можешь отказаться от непосредственного просмотра воспомина-
ний, мы найдем для тебя другую работу и никто тебя за это не осудит. Если
ты согласна, тогда скажи об этом Керберу, и он сообщит тебе необходимые
детали».
Таша приподняла одну бровь, и снова переключилась на переписку с
друзьями. Ответив на все письма, она отправила короткое сообщение Кер-
беру, и через мгновение тот ответил: «Приглашаю пройти в лифт, пункт на-
значения — 22 этаж». Экран компьютера автоматически погас, когда Таша
поднялась с кресла. Отыскав лифт, она набрала на клавиатуре «22» и стала
спускаться. Лифт двигался настолько плавно, что могло показаться, что он
стоит на месте, если бы не меняющееся цифры на табло. Наконец, двери от-
крылись, и Таша оказалась в большом помещении, заставленном контейне-
рами и коробками, между которыми сновали роботы-погрузчики. Ей на-
встречу вышел немолодой небритый мужчина в круглых очках, который
жестом пригласил следовать за собой. Она прочла табличку на его синем
комбинезоне: «Жюльен Рембо, механик машин памяти».
— Сначала включим тестовую запись, — сказал он, когда они подошли
к кабине виртуальной реальности. Громоздкая, опутанная проводами, она
напоминала клубок морских водорослей, выброшенных на пляж, или глубо-
ководного кальмара.
— Я смотрела эти записи, — поморщилась Таша. Ей хотелось поскорее
приступить к настоящему делу. — «Чиба» выпустила семь рекламных роли-
ков с воспоминаниями якобы случайных людей, на самом деле для записи
использовали сотрудников компании, выбрав из их памяти приятные мо-
менты типа поездки на море или пикника с друзьями в лесу. Давайте нако-
нец перейдем к настоящим архивным материалам, к реальным воспомина-
ниям.
— А ты знаешь сам механизм записи воспоминаний? — спросил Жюль-
ен. Ей послышалась ирония, но лицо механика было непроницаемым.
— Только в общих чертах, я же историк, а не биолог или компьютерный
инженер, — не смутившись, ответила она. — Меня давно интересуют запи-
си воспоминаний, потому что мы, историки, обычно работаем с источника-
ми информации на устаревших бумажных носителях, это очень неудобно и
часто просто скучно, особенно если имеешь дело с законами, парламент-
скими дебатами, уголовными делами и тому подобной давно забытой глупо-
стью. Меня всегда привлекало живое погружение в прошлое, например,
фильмы, музыка, и особенно самое последнее достижение старой цивилиза-
ции, мнемотроны — машины для записи воспоминаний.
— Принцип работы мнемотрона был таков: машина считывала воспоми-
нания людей, и в том числе такие, о которых они сами могли не подозре-
вать. Воспоминания записывали на специальные носители памяти. С помо-
щью мнемотрона их потом можно было дать просмотреть другим людям,
запустив обратный процесс. Получалось так, что ты попадаешь в виртуаль-
ную реальность, и как будто ты — тот человек, воспоминания которого бы-
ли записаны. И ты не помнишь, что ты — это ты. Потом, когда тебя отклю-
чают от машины, это все воспринимается как сон, который ты увидела, но
при этом ты все помнишь.
Механик ничего не сказал и нажал кнопку. Стеклянная крышка кабины
откинулась, Таша забралась наверх и устроилась в удобном кожаном кресле.
Жюльен снова нажал кнопку. Крышка закрылась, на голову Таши опустился
шлем. Она привычно расслабилась, стараясь думать о приятных вещах.
Вспомнилось, как ее учили на тренировках по погружению в виртуальную
реальность. «Какие парни тебе больше нравятся, блондины или брюнеты?»
На запястьях защелкнулись кожаные обручи, и она почувствовала укол в
вену. Снотворное сработало быстро, и Таша уснула, чтобы проснуться в со-
всем другом мире.
В вагоне метро было невозможно дышать, и Роман почувствовал, что
его вырвет, если он не выйдет на следующей остановке глотнуть свежего
воздуха. «Надо бросить пить кофе», — подумал он, пробираясь между пас-
сажиров к выходу. На станции он сел на скамейку, чтобы перевести дух.
Перед ним был большой рекламный щит с какими-то буквами. Неожиданно
он поймал себя на мысли, что не может их прочитать, так как они на плохо
понятном ему языке. Моргнув несколько раз и переведя дыхание, он без
труда разобрал надпись на обычном русском: «Запиши свою память! От-
правь послание в будущее!» Далее следовал адрес московского офиса «Чиба
Корпорейшн». Роман потряс головой и медленно поднялся со скамейки, со-
бираясь войти в следующий вагон, тоже забитый до отказа. Пассажиры за
стеклами неприветливо смотрели на него, когда он стоял у края перрона,
набираясь смелости, чтобы снова нырнуть в потную духоту.
— Ты опоздал на десять минут, — сказал начальник отдела, когда Роман
вошел в офис.
Тот плюхнулся в кресло, пробормотав извинения. Он ненавидел босса
всей душой и страшно боялся, что тот догадается об этом.
— Первая твоя тема — про железнодорожное крушение. Слышал? —
босс подошел к нему.
— Да, читал новости в метро, — ответил Роман, стараясь не встречаться
с ним взглядом.
— Вторая тема про террористов, третью выберешь сам. Так как ты опо-
здал, первую уже скоро сдавать, — сказав это, босс ушел себе в кабинет вы-
пить чашечку кофе. Одновременно он следил за сайтом и новостями со сво-
его смартфона, так что расслабляться было нельзя.
Роман надел наушники, включил радио и стал смотреть новостные лен-
ты на компьютере. Он работал быстро, собирая информацию и подгоняя ее
под давно отработанный им шаблон новостной заметки. Через десять минут
короткая статья про крушение появилась в разделе происшествий интернет-
газеты «День». Ритм работы был привычен, и Роман постепенно успокоил-
ся, отходя от метро. Не переводя дыхания, он написал еще пять заметок: про
новые атаки террористов, открытие музея порнографии, новый альбом
группы Dreamweb, крокодилов-мутантов, выбравшихся из канализации и
устроивших переполох у метро «Выхино», об открытии очередного антика-
фе. Последнюю новость ему прислали девушки из пиар-отдела, которые по-
лучили текст от рекламодателей, и его как всегда пришлось переписывать
заново, чтобы привести в человеческий вид.
Он уже собрался в столовую, но тут в офисе снова появился босс. Глаза
его горели — видимо, осенила очередная новая идея. Он направился прямо
к его рабочему месту, и Роман осторожно вздохнул, готовясь к худшему.
— Слушай, Роман, я тут вспомнил, что сегодня компания «Чиба» от-
крывает офис в Москве. Съезди туда, все корреспонденты заняты на терак-
те, — сказал он.
Роман вспомнил рекламу в метро. Собрав свой рюкзак, он вышел на
улицу и купил в уличном киоске бутылку холодного чая со вкусом малины.
«Духота», — сказал ему продавец, пожилой киргиз. На небе сгустились ту-
чи. Было похоже, что собирается ливень, и Роман быстро зашагал по на-
правлению к подземке. У входа стояла пара броневиков, рядом с которыми
курили спецназовцы. «Как же все это надоело, — пронеслось в голове. —
Можно подумать, что террористы из «Народной армии» когда-то устраива-
ли взрывы в метро. Они убивают только военных и полицию».
После грязной, запыленной редакции «Дня» офис «Чибы» поражал чис-
тотой и современным дизайном. Улыбающаяся девушка в белоснежной
форме проверила Романа по списку аккредитованных журналистов, нашла
фамилию Журавлев и поставила напротив нее галочку в своем компьютере.
Роман прошел в конференц-зал. «Раньше в моде были синие стулья, теперь
везде стоят розовые. Розовый — это новый синий», — подумалось ему, ко-
гда он выбирал себе место.
Зал постепенно наполнился народом. Минут через десять на сцену вы-
шли одетые в дорогие костюмы мужчины, излучавшие успешность и уве-
ренность в себе. Один из них оказался генеральным директором «Чиба-
Москва». Хорошо поставленным голосом он начал произносить тщательно
отшлифованные фразы. «Теперь, в 2084 году, наша компания открывает
офис в Москве, чтобы продвигать наши услуги на российском рынке. Это
новый этап в мировой экспансии «Чибы», признанного лидера в таких ин-
новационных областях, как биотехнологии, компьютерная безопасность,
генная инженерия, виртуальная реальность…».
Роман почувствовал, что не может уловить смысла сказанного — это
было все равно, что пытаться удержать рукой рыбу под водой. «Так же вы-
ступает директор нашего медиахолдинга», — подумал он. После гендира
выступили еще несколько человек, в том числе инженер «Чибы», рассказы-
вавший о новых технологиях. Роман попытался сделать несколько заметок
для будущей статьи. Ему хотелось подать пресс-конференцию как рассказ о
достижениях науки, и он начал обдумывать заголовок. Что-нибудь вроде:
«Виртуальное бессмертие». Неожиданно к нему подошел молодой человек,
одетый в форму с логотипом «Чибы».
— Вы Роман Журавлев? — спросил он с дежурной улыбкой. У него бы-
ли длинные волосы и небритые щеки, и Роман представил, как он после ра-
боты снимает строгий деловой костюм, надевает кожаную куртку и джинсы
и идет тусить в бар «Гадкий койот» напротив чибовского офиса.
— Да, — ответил он, немного удивленно. Мелькнула мысль, что чибов-
цы хотят предложить «Дню» эксклюзивное интервью, но он сразу отбросил
ее. Их газета была дешевым желтым изданием, не тот калибр.
— Мы хотим предложить вам, как журналисту, принять участие в тесте
нашей технологии по записи воспоминаний, — сказал молодой человек. —
Вам покажут несколько фильмов, записанных добровольцами, и Вы по же-
ланию можете сами попробовать погрузиться в виртуальную реальность.
Роман заколебался, но потом подумал, что в его статье личное участие в
таком тесте станет нужной ему изюминкой. И босс будет доволен. Может
быть, даже на радостях выпишет премию.
— Хорошо, я согласен, — ответил он.
— Тогда идите за мной, — пригласил его молодой человек.
Они прошли в небольшую комнату овальной формы. На одной из стен
висел большой экран, напротив стояли несколько кресел. В дальнем конце
комнаты помещался странный аппарат, напоминающий рентгеновскую ус-
тановку.
— Это и есть ваша чудо-машина? — спросил Роман.
— Она называется мнемотрон, — ответил молодой человек, ухмыль-
нувшись. — Садитесь в кресло, сейчас начнется демонстрация.
Сиденье было мягким, и Роману сразу захотелось спать. Экран загорел-
ся, и он увидел улыбающуюся девушку в бикини на песчаном пляже. Она
смеялась и что-то говорила, видимо, по-японски. К своему огромному удив-
лению, он понял, что прекрасно понимает ее.
— Бросай селфиться и пойдем купаться! — крикнула девушка и побе-
жала к морю.
Чьи это были воспоминания? Наверно, ее парня или мужа. Он сделал
еще несколько снимков себя на фоне зеленых волн, убрал телефон и после-
довал за девушкой. Они купались, затем забрали свои вещи и пошли в отель,
болтая о своих делах. У входа в отель демонстрация закончилась, и Роман
зевнул. Он почему-то был уверен, что это была Окинава, хотя точно знал,
что никогда там не был. Пока Роман пытался вспомнить, когда и где он так
хорошо выучил японский, борясь с одолевавшей его сонливостью, в комна-
ту вошел мужчина в сером свитере и белой рубашке с галстуком. Он вспом-
нил, что это инженер «Чибы», выступавший на конференции.
— Ну, что Вы решили? Примете участие в тесте? — спросил инженер,
приветливо улыбнувшись и протянув руку для рукопожатия.
— А это надолго? — спросил Роман. Он изучал его лицо: инженер был
европейцем, но не русским. В его внешности не было ничего запоминающе-
гося, кроме взгляда серых глаз. Этот взгляд показался Роману холодным,
даже жестким, несмотря на милую улыбку.
— Максимум полчаса, — ответил инженер. — Мы дадим Вам снотвор-
ное, и Вы даже ничего не почувствуете.
— То есть вы усыпляете людей для того, чтобы снять их воспоминания?
— спросил Роман.
— Да, но это полностью безопасно, — заверил его инженер. — И необ-
ходимо. Бодрствуя, человеку гораздо сложнее погрузиться в виртуальную
реальность и из нее выйти.
— Хорошо, давайте попробуем, — сказал Роман, хотя его энтузиазм не-
сколько поугас. Он покосился на стоявший в углу аппарат.
— Ложитесь туда, — сказал инженер, жестом пригласив его лечь на по-
стеленный там надувной матрас. Когда Роман лег, он закрепил на его голове
громоздкое устройство, напоминающее шлем, и подключил датчики к рукам
и ногам. Вошла медсестра в белом халате. Склонившись над оробевшим
журналистом, она улыбнулась и сделала ему укол в руку. Он отключился.
Последнее, что он запомнил, было непроницаемое лицо инженера, запус-
тившего свою машину, и ровный, мощный гул работающего аппарата.
Очнулся Роман в незнакомом помещении. Первое, что он почувствовал,
— страшная головная боль. Он сел на кровати, обхватив голову руками. «У
кого мы так напились?» — была первая его мысль. Вторая, когда он огля-
делся: «Где я?» И третья, уже паническая: «Как мне выбраться отсюда?»
Комната, в которой очутился Роман, напоминала больничную палату.
Рядом стояли пустые койки. Из широкого окна был виден какой-то мрачный
пустырь. Дверь, до которой он с трудом доковылял, была заперта. Он хотел
постучать, но что-то его остановило. Память постепенно возвращалась к не-
му, и он сообразил, что скорее всего находится на территории «Чибы». В
голову полезли разные нехорошие истории о чибовцах, которые он читал по
вечерам на разных хакерских форумах, в сером интернете. «Может, они и в
самом деле рептилоиды?» Эта мысль его развеселила, но ненадолго. Он стал
думать, что делать дальше. Перспективы были невеселые. Он был один, в
больничном халате, в крепко запертой палате. Неизвестно где.
Роман подошел к окну, взялся руками за подоконник и уткнулся носом в
холодное грязное стекло. Пощупав его, он убедился, что оно из разряда пу-
ленепробиваемых. На время им овладела тоска, и он улегся на свободную
койку, чтобы немного передохнуть. Глаза смотрели в потолок, и он заметил
там вентиляционное отверстие. Некоторое время он разглядывал его, потом
быстро поднялся и стал ставить койки одна на другую, прислушиваясь, не
раздались ли в коридоре шаги. Все было тихо. Забравшись наверх, он осто-
рожно потянул люк на себя. К его неописуемой радости, он легко открылся.
Уцепившись за край, Роман изо всех сил подтянулся и забрался в узкую
вентиляционную трубу. Осторожно, переводя дыхание и стараясь не шу-
меть, он стал ползти вперед, пробираясь на ощупь в кромешной темноте.
Ползти пришлось долго. Временами Роман слышал гул работающих ме-
ханизмов и чьи-то разговоры, но их нельзя было разобрать. Попадались лю-
ки, но он не стал их открывать, сообразив, что они ведут в другие помеще-
ния «Чибы». В которые он очень не хотел попасть. Потом труба стала спус-
каться куда-то вниз, и ему пришлось тормозить всем телом, чтобы не
упасть. Одна из панелей под ним, когда он неосторожно надавил на нее,
треснула, и он почувствовал, что летит куда-то вниз. К счастью, падение
оказалось коротким.
В темноте ничего не было видно. Пощупав вокруг, он наткнулся на кон-
сервную банку и чуть не порезал пальцы. Где-то рядом слышалось журча-
ние воды. Поднявшись, Роман пошел на этот звук. Стало светлее, и он уви-
дел ручей, который тек по дну канализационного тоннеля. «Ну, по крайней
мере, это уже не «Чиба», — подумал он. Роман сел рядом с ручьем, обхва-
тив руками колени, и попытался собраться с мыслями.
Будут ли его искать? Едва ли. Родные остались в другом городе, и из-за
войны он даже не знал, что с ними. На связь они не выходили уже несколько
лет, а съездить туда он не мог, потому что потом его вряд ли пустили бы
обратно в Москву. Друзей и тем более девушки у него нет и не было. На ра-
боте, скорее всего, будут звонить ему на мобильный, который забрали чи-
бовцы, а потом просто махнут рукой и начнут искать нового сотрудника. То
же самое сделает и хозяйка квартиры, которую он снимал. Вряд ли кто-то из
них обратится в полицию. Если все-таки обратятся, то полиция позвонит в
«Чибу», и там ответят, что он ушел от них после пресс-конференции неиз-
вестно куда. На этом все и заглохнет.
Становилось холоднее, но Роман продолжал сидеть и чего-то ждать. Он
подумал, что скоро дадут зарплату, и даже после вычета арендной платы у
него все же кое-что останется. Можно сходить, например, в кино. Пригла-
сить девушку… Он совсем размечтался, но холод вернул его к реальности.
Нужно было соображать, что делать дальше.
А ситуация была если не полный крах, как у них говорили в редакции,
то близко. Даже если он выберется из канализации, то без денег и докумен-
тов ему будет очень сложно попасть домой. Если он находится сейчас в чер-
те города, единственный надежный способ куда-то добраться — это метро,
куда его не пустят. А если он за чертой города, то все гораздо хуже, потому
что его могут просто пристрелить у первого же блокпоста, приняв за терро-
риста или мутанта.
Единственный позитив в том, что он пока жив и невредим. И, по-
видимому, за ним сейчас никто не гонится. Только Роман подумал об этом,
как ему показалось, что он услышал какой-то звук выше по течению ручья.
Он задержал дыхание и молча сидел, вслушиваясь в тишину. Ничего не на-
рушало безмолвия, кроме журчания воды. Он уже надеялся, что ему просто
показалось и жуткие мутанты находятся сейчас где-то далеко, а не на рас-
стоянии вытянутой руки. Но звук раздался снова, на этот раз безошибочно
четко.
Аккуратные, но твердые шаги и легкое металлическое поскрипывание.
Роман живо представил себе, как робот осторожно движется по ручью, ска-
нируя местность впереди и позади себя. Может быть, датчики тепла уже за-
секли его, и сейчас бот включит прожектор, который выхватит из темноты
его скорчившееся тело? Подавив в себе паническое желание немедленного
бегства, он остался на месте.
Шаги постепенно приблизились, а затем остановились. Глаза ослепила
яркая вспышка, и он различил двуногий, похожий на курицу силуэт с тор-
чащими по бокам крупнокалиберными пулеметами. Мгновение — и они
ударили трассами пуль, разорвавшими тишину. Он уже бежал, чувствуя, как
бешено колотится сердце в груди. Что-то обожгло его ногу, но он не почув-
ствовал боли и продолжал бежать. Бот гнался за ним, в чем Роман не сомне-
вался, как и в том, что он его настигнет.
Выдохшись, он набрался смелости и оглянулся. Ничего не было видно.
Остановившись, он напряженно вслушивался в тишину. Ни звука. Он пере-
вел дыхание, чувствуя, как из ноги сочится кровь. Надо бы перевязать, но
здесь ничего не видно. Роман присел отдохнуть, опершись спиной о стену
тоннеля, и вытянул уставшие ноги. Мысли путались. Он думал о работе и
ненаписанной статье (в голову лезли новые заголовки типа «Хоррор в под-
земельях «Чибы», или «Из метро в канализацию: день московского журна-
листа»), мозг по инерции редактировал ее, отказываясь верить, что никаких
статей больше не будет.
Он стал вспоминать детство, свое любимое поле за огородами, где текла
речка. Там так хорошо было бегать по вечерам, когда жара спадала и над
землей низко и бесшумно летали совы, выглядывавшие сусликов. Вдруг ему
показалось, что он слышит женский голос.
— Чего ждем? Ты так и собираешься сидеть? — спросила она.
— Кто ты такая? — спросил Роман с раздражением. Он не любил жен-
щин, и они отвечали ему взаимностью.
— Меня зовут Таша, — ответила она. — Я историк из будущего, кото-
рый читает твои воспоминания.
— Да ну? — сказал Роман. — А я думал, ты просто очередной голос в
моей бедной голове.
— Ты часто слышишь голоса в своей голове? — рассмеялась Таша. —
Надо же, я оказалась в голове у сумасшедшего. Не каждый день выпадает
такой случай! Эксперимент пошел как-то не так.
Роману стало не по себе. Голос, который он слышал, был слишком ре-
альным, чтобы отнести его за счет игры воспаленного воображения.
— Почему ты все время молчишь? Уже умер? — спросила Таша с на-
смешкой.
— Я пытаюсь понять, как мы с тобой разговариваем, — ответил Роман.
— И не сошел ли я в самом деле с ума. Ты сказала, что читаешь мои воспо-
минания в будущем? Но ведь это все равно, что смотреть фильм. Ты же не
можешь принять в нем участие.
— Я тоже так считала раньше, — сказала Таша задумчиво. — Но теперь
мне кажется, что виртуальная реальность — на самом деле что-то вроде па-
раллельной вселенной. А твои воспоминания — ключ к этой вселенной, с
которым можно в нее проникнуть.
— То есть это что-то вроде телешоу в режиме реального времени, —
сказал Роман. — Меня могут сожрать мутанты, а ты будешь смотреть, же-
вать попкорн и радоваться.
— Я не знаю, — сказала Таша. — Может быть, меня будут пожирать
вместе с тобой. Ведь сейчас я — это ты. Я чувствую все то же самое, что и
ты. Ты ранен, устал и очень напуган. И не знаешь, что тебе делать дальше.
— Ну, я не очень-то напуган, — возразил Роман, которому стало не-
удобно показывать свой страх перед девушкой. — Хотя, кого я обманываю?
Мне очень страшно, Таша.
— Чем я могу помочь бесстрашному герою? — спросила она.
— Просто возьми меня за руку и скажи, что все будет хорошо, — попро-
сил Роман.
Она не ответила, и окружающая темнота показалась ему теперь еще бо-
лее черной. Роман подумал, что вряд ли когда-нибудь еще услышит ее на-
смешливый, но милый голос. И мимолетное пожатие ему, конечно, только
показалось. Непереносимо острая боль утраты заставила его подняться на
ноги. Он постоял одиноко, глубоко задумавшись и поплакав тихонько в
тоннеле, а потом заковылял дальше, волоча раненую ногу. Роман не помнил,
сколько он шел в темноте, упрямо повторяя про себя: "Самое трудное —
сделать еще один шаг, а потом еще один, и еще".
Впереди показался свет. Это был отблеск костра, разведенного у входа в
тоннель. Подойдя поближе, Роман увидел, как ему навстречу поднялись си-
девшие у огня люди. Молодые парни и девушки, они были в зеленой уни-
форме и вооружены автоматами. Он сразу понял, кто они такие.
— Не стреляйте, пожалуйста, — крикнул он, поднимая руки вверх и во-
лоча за собой раненую ногу. Он подошел к ним, и один из парней помог ему
сесть на бревно, которое они использовали вместо скамейки. Девушка с ме-
дицинской сумкой через плечо задрала ему штанину и стала бинтовать ра-
неную ногу.
— Да у тебя там просто царапина, — рассмеялась она, наложив несколь-
ко бинтов.
Роман посмотрел на ее фуражку, из-под которой выбивался локон свет-
лых волос. На фуражке была красными нитками вышита пятиконечная звез-
да. Она была так точно размещена посередине фуражки и вышита так акку-
ратно, что можно было подумать, что девушка спрятала в ней свои самые
сокровенные мечты. Он нерешительно улыбнулся девушке и ее звезде. Она
улыбнулась в ответ. Ему показалось, что в этот момент он проснулся от ка-
кого-то тяжелого, глупого, ненужного сна, и теперь все в его жизни будет
по-другому.
Открыв глаза, Таша увидела перед собой озабоченное лицо механика
машин памяти. Снотворное еще действовало, и она лежала, не шевелясь,
пока он отсоединял кабели и нажимал кнопки на панели управления. Нако-
нец, Жюльен оставил машину в покое, поднял Ташу и усадил ее в стоявшее
рядом кресло. Она откинула голову на спинку и молча смотрела в потолок.
По нему ползали похожие на пауков роботы-уборщики. Она вспомнила, что
видела таких в одном старом отеле в Нью-Йорке. Это была устаревшая мо-
дель, которая теперь почти не использовалась на Земле.
— Поговори со мной, — попросил Жюльен.
Таша помотала головой. Механик положил ей руку на лоб. Он был хо-
лодным. Пощупал пульс — все в норме. Таша улыбнулась.
— Со мной все в порядке, — сказала она. — Я немного отдохну, а потом
пойду к себе. Просто очень много впечатлений, и я еще не совсем здесь.
— Хорошо, — сказал Жюльен. — Следи за своим состоянием. Давай я
одену тебе специальный браслет, на всякий случай.
Браслет был красивый, белый, с какими-то разноцветными инкруста-
циями, напоминавшими камни. Таша знала, что это нанокомпьютеры, кото-
рые будут считывать ее физиологическое состояние. Если она потеряет соз-
нание, они немедленно передадут сообщение Керберу и врачам. Браслет ей
понравился, и она надела его на левую руку. Тело еще было непослушным.
Она с трудом поднялась из кресла и медленно пошла к выходу, расставив
руки для балансировки.
Поднявшись к себе, Таша легла на постель. На столике рядом она нашла
еду — стакан апельсинового сока и фрукты. Выпив сок, она отдохнула не-
много, а потом позвала Кербера. Экран на стене сразу загорелся, и на нем
появился бесстрастный аватар машины, напоминающий мерцающую микро-
схему.
— Я хочу записать свои мысли по поводу сегодняшнего эксперимента,
— слабым, но решительным голосом произнесла Таша. — Погружение в
виртуальную реальность длилось… данные у Жюльена. В качестве объекта
были выбраны воспоминания, записанные на кристалл памяти номер 501.
Человек, записавший их, жил в Москве, по описи о нем известны только да-
ты его рождения и смерти. Он умер в 2084 году. Судя по просмотренным
воспоминаниям, он был журналистом. Его звали Роман Железнов. «Чиба»
использовала его в запрещенных экспериментах.
— Подожди, Таша, — Кербер прервал ее. — Роман Железнов умер спус-
тя пятьдесят лет после названной тобой даты. Я сейчас проверил данные о
нем в Сети: дата смерти 2134 год.
— Странно, — сказала Таша сонным голосом. — Я отчетливо помню,
что в описи были указаны даты его жизни и смерти, и последней была циф-
ра 2084. Ну ладно, пойдем дальше…
Борясь с усталостью, она подробно надиктовала ему все, что запомнила.
Кербер записал ее отчет и сказал, что перешлет его Жюльену и Альдоне.
— Теперь подведи итоги, дай свое экспертное заключение, — попросил
Кербер.
— Эксперименты «Чибы» не были добровольными, но мы уже давно это
подозревали, — сказала Таша. — Данных об использованной ими техноло-
гии запись почти не содержит. Следует отметить, что в процессе просмотра
записи произошла рассинхронизация, и мне, если можно так выразиться,
удалось вступить в диалог с этим человеком. Диалог не имел существенной
смысловой нагрузки, но важен сам его факт. Это подтверждает теорию мое-
го учителя, профессора Ракитина, о том что база воспоминаний «Чибы» бо-
лее важна, чем до сих пор казалось: это ключ к параллельной вселенной,
которой на самом деле является так называемое «прошлое». Я предлагаю
пересмотреть программу экспериментов и привлечь к работе специалистов
по виртуальной реальности и путешествиям во времени. Открывающиеся
перед нами возможности поистине безграничны…
— Последнее предложение отдает демагогией, — бесстрастно отметил
Кербер. — Вообще, нормальные, живые люди так не говорят и не пишут.
Кроме того, я посмотрел информацию с твоего браслета и рекомендую тебе
немедленно принять сон, не менее восьми часов.
— Я подчиняюсь мнению самого авторитетного эксперта в области ли-
тературы и медицины и прекращаю запись, — сонно сказала Таша. Улыб-
нувшись, она закрыла глаза и уснула, и проснулась намного позже, чем че-
рез восемь часов.
Альдона и Кербер молчали, и Таша, наскоро перекусив, отправилась гу-
лять по базе. Быстро запутавшись в многочисленных коридорах, она вызва-
ла Кербера и попросила проводить ее в гараж. Там Таша долго наблюдала,
как люди управляют роботами-погрузчиками и разгружают луноходы. Она
заинтересовалась этой работой и, после короткого курса обучения на ком-
пьютере, взяла себе свободного робота. Забравшись в него, Таша принялась
помогать другим людям, работавшим на складе. Сначала она больше меша-
ла, но потом понемногу разобралась, что надо делать, и работа пошла друж-
но. Через несколько часов контейнеры разных форм и расцветок стали
мелькать у нее перед глазами, сливаясь в одно, и она поняла, что надо сде-
лать перерыв. На ее счастье, другие работники тоже остановились. «Кербер
сказал, что разгружены все прибывшие сегодня луноходы, — сказал один из
них. — Мы пойдем в верхнее кафе, полюбуемся Землей».
Таша решила сначала принять душ и отстала от своих товарищей. Они
рассказали ей, куда нужно идти, и она поднялась на самый верхний этаж,
который находился под огромным стеклянным куполом на вершине горы.
Кроме кафе, там помещались кинотеатр, тренажерный зал и библиотека.
Оказалось, что в кафе только вегетарианское меню, и Таше пришлось до-
вольствоваться заменителями мяса. Она села за свободный столик, любуясь
звездами. Послышалась тихая, приятная музыка, настраивавшая на «косми-
ческий» лад. Кто-то, видимо, репетировал перед вечерним концертом. На
складе Таше рассказали, что сейчас на базе имени Армстронга есть три
группы, и наибольшей популярностью пользуется «Океан Европы», музыку
для которого пишет Альдона. Звучавшая со сцены мелодия напомнила Таше
об Альдоне, ее голубых глазах и пепельно-серых волосах, и она решила, что
репетирует эта группа.
— Таша! Таша! — она повернула голову и увидела у лифта две знако-
мые фигуры.
Кэт и Сания. Две ее подруги, с которыми она училась в Риме и жила в
одной комнате. Рим казался теперь таким далеким, хотя она закончила уни-
верситет только в прошлом году. С подругами она не виделись несколько
месяцев. Они собирались улететь работать на Энцелад и проходили допол-
нительный курс подготовки к дальним космическим полетам.
— Ты хорошо выглядишь, — сказала Таша, обнимая Санию. Про себя
она подумала, что та сильно повзрослела и превратилась в настоящую кра-
савицу. На голове у Сании был большой клетчатый платок, который полно-
стью скрывал ее волосы. — А зачем тебе платок?
— А зачем тебе платок? — передразнила ее Сания, взявшись за красный
платок на Ташиной шее.
— Сания в прошлом месяце играла в пьесе Джалаладдина аль-Газали
про войну на Ближнем Востоке, которая была почти двести лет назад. У нее
была эпизодическая роль, — включилась в разговор Кэт.
На ней было красивое черное платье с открытыми плечами. В нем Кэт со
своей короткой стрижкой напоминала женщину-ученую из старого научно-
фантастического фильма, который Таша недавно смотрела, но забыла назва-
ние. Что-то про межзвездные путешествия (наверно, одна из немногих уто-
пий прошлого, которая до сих пор не была осуществлена).
— Пьеса называется «Девушка в платке», но на главную роль меня не
взяли, — рассмеялась Сания. — Я просто ходила с автоматом, это такое
древнее оружие, и всех пугала. И с тех пор ношу платок. Автомат у меня
забрали. Жалко, он был забавный, хотя и тяжелый. Мне он так понравился,
что я взяла его с собой, пострелять, а они потом прибежали и сказали, что
так нельзя делать.
— Что ты наделала? — спросила Таша.
— Да ничего, я взяла автомат, залезла ночью на крышу гостиницы и ста-
ла стрелять в небо трассирующими пулями. Мне в музее сказали, что у них
есть магазин с трассирующими пулями, я сначала не поняла, что это такое, а
потом мы играли пьесу, и я стала читать в Сети все про оружие, и там было
написано про трассирующие пули. Ну я взяла этот магазин, и он подошел к
автомату. А чтобы было красиво, я стала стрелять ночью. Но они перепуга-
лись, вылезли на крышу и стали меня критиковать. Но я уже расстреляла
весь боезапас, так что было все равно. Жалко, что автомат забрали, но теат-
ру он еще понадобится.
Они поболтали немного, обсудили работу Таши на базе и предстоящий
полет Кэт и Сании.
— Кстати, а как твоя наука? — спросила Кэт.
— Пока не знаю, я еще ничего не сделала толком, — ответила Таша. —
Но здесь очень интересная работа, которая перекликается с той темой, кото-
рой я занималась раньше, в университете. Может быть, что-нибудь и напи-
шется.
— Изменение прошлого, да? — сказала Сания, оторвавшись от разгово-
ра с Кербером. Она спрашивала его, можно ли покататься на луноходе.
— Ну да, — ответила Таша. Ей почему-то вдруг расхотелось говорить на
эту тему, и она спросила Кэт про ее занятия ксенобиологией.
— Энцелад ждёт, — лаконично ответила Кэт.
— Ждёт не дождётся очередной исследовательницы с Земли, с ясными
серыми глазами, золотыми волосами и татуировкой космического корабля
на левом плече, — сказала Таша.
— Да, — улыбнулась Кэт. — Я думала, что после гибели экспедиции
доктора Брауна желающих особо не будет, но наш транспорт уже весь за-
полнен. Кого там только нет! Куча математиков, которые почему-то вообра-
зили, что только их там не хватает. Я им сказала: научитесь лучше делать
что-нибудь руками, например, починить шаттл, и они стали смеяться — ро-
боты все починят. А потом у них сломался робот, которого они использова-
ли в своей лаборатории как помощника.
— И Кэт его перепрограммировала, — сказала Сания. — А они стояли с
тупым видом, и говорили «спасибо».
— У мужчин всегда тупой вид, когда они видят Кэт, — сказала Таша, и
они засмеялись.
Девушкам было пора уходить. Они по очереди обняли Ташу на проща-
ние и пообещали зайти завтра, после занятий.
— Кербер сказал, что мы можем взять свободный луноход и покататься,
но не очень далеко! — сказала на прощание Сания.
— Ты похожа на студентку на каникулах, — сказала Кэт. Она задума-
лась на мгновение. — Знаешь, мне иногда кажется, что мы все еще учимся,
и осенью нужно будет вернуться в университет, снова слушать лекции, сда-
вать экзамены. Я скучаю по всему этому. Но мы ведь не можем вернуться в
прошлое, да, Таша?
— Прошлого не существует, — сказала та в ответ. — Это только иллю-
зия. Поэтому возвращаться некуда.
— Это очень еретическая мысль для архивного инженера, — улыбну-
лась Кэт. Они еще раз обнялись и ушли.
Таша только зашла в свой номер, как с ней заговорил Кербер. Оказыва-
ется, ее хотел видеть Жюльен. Спустившись на 22-й этаж, она пошла к ма-
шине воспоминаний, но его там не оказалось. Работавшие рядом люди ска-
зали ей, что он пошел на террасу. «Это длинный коридор, который опоясы-
вает почти всю базу на шестнадцатом этаже, из него открывается вид на
равнину», — объяснил Таше молодой механик, копавшийся во внутренно-
стях неисправного робота. Робот играл в пинг-понг на своем бортовом ком-
пьютере. «Ты делаешь больно моим чувствам», — сказал он механику, ко-
гда тот стал отсоединять какие-то провода.
На террасе в этот час было малолюдно. Несколько человек прогулива-
лись туда-сюда по коридору, который заворачивал в сторону, и поэтому его
противоположный конец не был виден. Таша дошла до поворота и увидела,
что терраса продолжает поворачивать. Жюльена по-прежнему не было вид-
но. Она шла все дальше и дальше. Вокруг больше никого не было, и ее шаги
утопали в мягком пушистом ковре, который был постелен на полу. По пра-
вую руку она видела бесконечную серую равнину, над которой поднималось
не синее небо, как на Земле, а пугающая чернота космоса.
Жюльен сидел у окна и держал в руке какой-то предмет. Подойдя по-
ближе, Таша разглядела его и вспомнила, как он называется. Сигарета. Она
видела их только в старых фильмах. Механик улыбнулся, увидев ее. Таша
села рядом с ним.
— В правилах поведения на базе ничего не сказано про курение, — ска-
зал он. — Потому что уже много лет как почти никто не курит, и этот пункт
просто забыли включить. А раньше это сделали бы обязательно. Пожар в
космосе — страшная штука.
— Я прочел твой отчет, — продолжал он, стряхивая пепел в пепельницу,
которую он принес с собой. — А Кербер тем временем перепроверил ин-
формацию о дате смерти Романа Железнова и подтвердил, что есть несовпа-
дение. Более того, этот Железнов оказался довольно известным человеком,
он написал несколько книг и даже участвовал в революционном движении.
В Москве на одной из улиц есть ему памятник. Любопытно, что среди его
произведений есть фантастический рассказ, который называется «Разговор с
девушкой из будущего».
— То есть я изменила прошлое, — сказала Таша. — Ну и замечательно.
— Никто, конечно, не будет тебя осуждать за нарушение базового пра-
вила проведения научного эксперимента — не вмешиваться в то, за чем на-
блюдаешь, потому что в данном случае эксперимент состоял как раз в том,
чтобы вмешаться и посмотреть, что будет. Твой эксперимент.
— Ну, вообще-то я не собиралась вмешиваться и ставить эксперименты.
Я просто проявила сочувствие к человеку, которому было трудно, — сказала
Таша. — Это вопрос этики: меня так учили, я в это верю, и это один из
главных принципов, на котором построено наше общество.
— Я не буду здесь с тобой спорить, потому что спорить не о чем, ты
права, — сказал Жюльен. — Ты не думай, я не хотел этим сказать, что ты
сделала свою работу плохо. Наоборот, получен очень важный результат.
Который я и хочу с тобой обсудить.
Он сделал еще одну затяжку.
— Как у тебя это получилось? — спросил он.
Таша рассмеялась.
— Да никак, — ответила она. — Я не знаю. Сначала все было нормаль-
но, я не отделяла себя от его «я». А потом, произошел действительно какой-
то сбой. Рассинхронизация. Я не знаю, как и почему, но мое сознание как
будто разделилось. С одной стороны, была «я как он», а с другой — «я как
я». Звучит комично, но так оно и было. Я заговорила с ним непроизвольно,
просто произнесла свои мысли вслух — и он услышал. Почему, понятия не
имею.
Таша вздохнула и продолжала:
— Мы поговорили. Потом «я как я» исчезла, и осталась только «я как
он». Вскоре запись оборвалась. Может быть, произошел опять сбой, потому
что там еще оставалось какое-то время. И я сделала вывод, что я не просто
смотрела запись, а действительно оказалась в прошлом. А то, что мне уда-
лось там что-то изменить, подтверждает теорию Ракитина о том, что про-
шлое — это параллельная вселенная, или, точнее, бесконечное количество
вселенных. Каждая из которых задана какими-то сознательными действиями
людей.
— То есть ты что-то изменила в параллельной вселенной, и результаты
появились в нашей? — спросил Жюльен.
— А может быть, я проснулась в параллельной вселенной, — сказала
Таша. — А в моей прежней вселенной появилась другая Таша, которая ни-
чего не изменила, ничего не сделала и которая живет теперь какой-то другой
жизнью. Это та же самая Таша, но другая.
— Таша, а ты хоть сама понимаешь, что говоришь? — спросил ее
Жюльен, широко улыбаясь.
— Нет, — рассмеялась она. — Не очень. Я еще подумаю, почитаю Раки-
тина и напишу ему. Все-таки я очень далека от математики. Но идея мне как
историку нравится.
— Как ты чувствуешь себя? — спросил Жюльен. — Зайди на всякий
случай к врачам, они сидят на десятом этаже. Пусть проведут комплексное
обследование.
— Нормально, — сказала Таша. — Обследование не хочу, оно займет
целый день. Пусть врачи решат, надо ли. А так мне просто грустно немного.
Но я всегда такая.
Жюльен кивнул. Он докурил сигарету и положил ее в пепельницу. По-
том глубоко наморщил лоб, задумавшись о чем-то.
— Если ты изменила прошлое, то оно должно было изменить тебя, —
сказал он. — Такое не проходит бесследно. Знаешь что, ты все-таки пройди
обследование. И попробуй как-то выразить свои мысли и переживания, но
не только с помощью науки. Попробуй выразить их в искусстве. Искусство
помогает не только получить психологическую разрядку, но и лучше понять
себя.
— Я никогда не была творческим человеком, — ответила Таша. — Но я
попробую. Это интересная мысль. Мне нравятся картины одного художни-
ка, изображающие Энцелад. Там удивительно яркие краски. Может быть, я
тоже смогу нарисовать что-нибудь.
Жюльен взял пепельницу и собрался уходить.
— Зайди к Альдоне, она хочет с тобой поговорить. По-моему, она сейчас
в операционном центре, а попросту говоря, в мозге Кербера, — сказал он на
прощание.
— Кербер, я иду к тебе в мозг, — сказала Таша. В ее ушах сейчас же
раздался голос искусственного интеллекта.
— Двенадцатый этаж. Дополнительных инструкций не требуется, —
сказал Кербер.
Инструкций не требовалось, потому что операционный центр занимал
весь этаж. Выйдя из лифта, Таша оказалась в кольцевом коридоре с про-
зрачной стенкой. За ней виднелись ряды голубых кабинетов с процессорами
и другой аппаратурой, расположенные амфитеатром. У подножия амфите-
атра стоял терминал ввода, за которым работала единственный оператор в
белом халате и с пепельного цвета волосами. Она подняла голову и помаха-
ла Таше рукой.
— Я хочу поговорить с тобой о твоей дальнейшей работе, — сказала
Альдона, когда Таша спустилась к ней. — Кербер предлагает временно при-
остановить обработку базы данных «Чибы». В Сети придерживаются того
же мнения. Там сейчас обсуждают твой отчет, и профессор Ракитин пред-
ложил сформировать группу экспертов в области виртуальной реальности,
чтобы разработать программу новых экспериментов. На данный момент это
самое популярное предложение. В список они хотят включить и тебя. Ты
можешь пока остаться на базе, но когда дело дойдет до экспериментальной
фазы, то тебя скорее всего затребуют обратно на Землю. Подумай, что тебе
больше нравится и принесет больше радости.
— Я еще не общалась с ними, но я видела, что они мне написали, — от-
ветила Таша. — Я еще подумаю, а пока останусь на Луне. Мне здесь нра-
вится.
Она поправила прядь голубых волос и улыбнулась.
— Интересно, а что произошло с другой Ташей в параллельной вселен-
ной? — спросила она.


Юлия Лиморенко

Конституционное право

I
Вызов отвлёк Сергея от наблюдения процессов смещения, которые
уже вторую неделю очень его огорчали, почти злили. Вызов вос-
принимался как лёгкое прикосновение, кривые плотностей и тем-
пературные графики уплыли в сторону из поля зрения, и Сергей увидел
встревоженное лицо Анны-Леены.
— Серёженька, что же у нас со скоростью смещения? — грустно сказала
Анна-Леена. Она не упрекала, скорее, жаловалась, но Сергею всё равно ста-
ло немного стыдно.
— Я всё перепроверил, тётя Леена, — виновато сказал молодой геолог.
— Скорость вращения планеты, колебания ядра, влияние термоклина учте-
ны, тут всё чисто. Остаётся Искра.
— Да-а, — вздохнула его тётя и наставница в операторском деле, — с
Искрой мы с тобой никак не управимся...
— Искру ещё и обсчитать как следует не удаётся, — добавил Сергей,
ободренный тем, что его не ругают. — Если группе операторов Искры пред-
ставить наши выводы, вы их не сможете уговорить посчитать уменьшение
приливных сил?
— Уговаривать-то их, Серёженька, не придётся, это уж их обязанность,
— сказала геолог. — И всё-таки жаль, жаль, что мы с тобой своими силами
не обойдёмся. Очень не хочется мне с Пешичем разговаривать...
— Так давайте я поговорю! — обрадовался Сергей. — Приду к нему,
выложу все наши записи и прямо так сразу и скажу...
— Вот-вот, сыночек, я этого и опасаюсь, — улыбнулась Анна-Леена, —
что ты с налёту всё ему на голову и вывалишь! А он обидчивый, Пешич, и
обижаться он будет, уж прости, не на тебя, головастика, а на меня, старую
заслуженную жабу... И всё-таки двадцать миллиметров в год — слишком
много. Этак через десяток тысяч лет у нас весь архипелаг в подводный хре-
бет сплющится...

Их переговоры прервал срочный вызов всем абонентам: «В системе
внешнее космическое судно. Идентифицировано как грузовой корабль, при-
надлежность — Фридом. Следите за новостями, не занимайте канал сроч-
ных оповещений».
— Ну и кто сейчас будет заниматься нашими миллиметрами? — вздох-
нул Сергей, но скорее из вредности. Появление внешнего корабля для Игнис
— событие редкое, любопытное, тут на пару дней все забросят обычные де-
ла. Хорошо, что у островов есть в запасе ещё примерно десять тысяч лет...
«Индепенденс» в свете ярко-рыжей Фламмы была прекрасна: матовый
блеск плоскостей, глубокие тени на изгибах корпуса, нежные переливы га-
баритных огней на двигательных консолях — апельсиновый свет местной
звёздочки творил с кораблём чудеса. Штурман Кравец ещё полюбовался на
свою красавицу на экранах, с сожалением расстался с этим зрелищем и шаг-
нул вслед за вторым пилотом на площадку лифта, уносящего гостей с при-
чальной палубы вниз, в жилые зоны станции. Автоматика на спутнике Иг-
нис была допотопная, не чета фантастическим антуражам лунных баз в их
родной системе, но здешние колонисты всё держали в полном порядке, ни
одного сбоя в работе маяков причаливания штурман не заметил. Надо наде-
яться, и при бункеровке их девочку не обидят!
Для первого спуска на планету гостям предоставили местный шаттл —
по-старинному тесный, напоминающий о временах зари звездоплавания.
Второй пилот так и сказала коллеге, убедившись, что их не слышит никто из
сотрудников станции. Штурман пожал плечами:
— Работает — и ладно, захотят обновить парк — обратятся к нам. Лю-
бой каприз за ваши ресурсы! А с другой стороны, зачем им здесь космолиф-
ты? Их тут тысяч пятьдесят от силы — надо думать, средний житель даже
не каждый год бывает на Искре. Копаются в своих шахтах и теплицах — и
счастливы.
Инис покачала головой — ей в словах коллеги послышалась зависть к
такому своеобразному счастью:
— Бедно живут. Всего два города на планете, лунная станция — разме-
ром с душевую кабинку, звёздный корабль единственный... А случись какая
катастрофа — что они будут делать?
— Выживут, — махнул рукой Кравец. — Наши с вами предки навида-
лись этих катастроф ещё во времена до космолифтов. И ничего, все живы,
не страдаем...
— Нашим предкам неоткуда было взять технические новинки, — не со-
гласилась Инис, — потому и выкарабкивались как могли. А здешним что
мешает обновиться?
— Нет у них потребности обновляться, вы же видите. Их всё устраивает.
— Это-то и плохо... — нахмурилась Инис, но тут же приветливо улыб-
нулась пилоту шаттла, который приветствовал пассажиров тоже по-
старинному — на трапе своего судёнышка.
— Добро пожаловать на Игнис, — церемонно сказал пилот. — Впервые
у нас? Не забудьте защитные очки — облаков нет уже вторую декаду.
Новости с Фридома, Талассы, Удачи и с самой Земли, как потоп, запол-
няли инфосети планеты. В обеих школах Игнис отменили уроки — ученики
и учителя бок о бок смотрели видео, читали сводки, разглядывали списки
новых фильмов, привезённых сородичами. Связь с другими населёнными
системами была редка и не очень надёжна — любые сообщения, кроме дис-
петчерских пакетов и экстренных оповещений, могли потеряться при пере-
даче; иногда они приходили десять-двадцать лет спустя, путанные, частично
разрушенные, но ещё опознаваемые. «Охотники за сигналами» — любители,
которые их перехватывали, — соревновались в количестве и качестве пой-
манных пакетов. Последние несколько лет сообщение между Игнис и более
старыми колониями было сильно нарушено — система Искры была экрани-
рована небольшим облаком космического газа, так что последних новостей
с Игнис соседи по Вселенной могли и не знать.
Экипаж «Индепенденс» действительно был на Игнис впервые — и пла-
нета поразила их воображение. Конечно, им доводилось видеть записи с по-
верхности, но съёмки не передают ни оглушающей жары, ни жаркого ветра,
постоянно дующего повсюду, ни страшной пронзительности света, который
потоками рушится сквозь сухую атмосферу, не отягощённую многослойны-
ми облаками, как на их родной Фридом. Океаны Игнис, густые, как паста,
испаряют много влаги, но она даже не выпадает дождями, а оседает по но-
чам горячей росой. Тогда ночная поверхность планеты немного остывает, и
ночные ручьи несут в моря всё, что не успевает испариться снова. Всё это
гости планеты знали, но в теории; ощутить всё это на себе было совершенно
особенным впечатлением!
Шаттл опустился на посадочную площадку, прокатился по ней, но не
остановился у линии разметки, как ожидал Кравец, а поехал к широкой тру-
бе, протянутой, как хобот, к краю площадки. Пилот предупредил:
— Не вставайте с мест — высаживаться будем под крышей!
Шаттл в самом деле всосался в туннель, пронёсся по нему и только под
куполом ангара, надёжно прикрывшим гостей от неласковой атмосферы
планеты, остановился окончательно. Пилот открыл обе двери:
— Прибыли! Рад был познакомиться.
— Спасибо, — Инис пожала ему руку и выскочила на пружинящий пол
ангара.
— Здесь можно дышать свободно, — сказал им вслед пилот. — Выходя
из купола, не забывайте маски!
Кравец махнул ему рукой, показывая, что понял, и зашагал вслед за кол-
легой к выходу в город.
О том, что города на Игнис полностью изолированы от внешней атмо-
сферы, он, конечно, читал и слышал не раз, поэтому купола его не удивляли.
Удивило его то, как мало под ними места! Стены буквально давили, всё во-
круг казалось неудобно стиснутым, тесным, на мгновение даже появилось
ощущение удушья — типичный признак клаустрофобии. Штурман отогнал
его и попытался сосредоточиться на деле. Им было поручено встретиться с
руководством Игнис и договориться о порядке выгрузки привезённых това-
ров. Безвозмездная помощь колониям третьего класса (частично или полно-
стью закрытого типа) — старое правило, которому на Фридом следовали
строго. Игнис пока ещё была достаточно мала и достаточно ограничена в
ресурсах, чтобы иметь полное право на такую помощь.
Однако начальник комитета по ресурсам, с которым велись переговоры,
был другого мнения!
— Мы благодарны жителям Фридом за подарок и за доставку, мы бла-
годарны лично вам, экипажу, что вы совершили этот трудный рейс, мы рады
получить свежие новости с других планет — словом, вы нам очень, очень
помогли. И мы, конечно, не отвергнем посланный нам дар — вы ничем не
заслужили неуважения. Но в последней передаче мы просили Управление
звёздного флота перевести Игнис из третьего класса во второй. И приложи-
ли все необходимые основания. — Начальник ласково улыбнулся, словно и
в самом деле боялся обидеть инозвёздных друзей. Он был маленький, чер-
нокожий, совершенно седой и говорил медленно и тихо, как в театре. Но
больше ничего театрального не было ни в его манерах, ни в том, что он го-
ворил. Планета, на которой нельзя сажать даже лишайники, планета, где ат-
мосфера не пригодна для дыхания, где средняя глубина океанов двадцать
два метра, где нет ни одного естественного поверхностного живого вида, —
эта планета, как считал чиновник её администрации, не нуждалась в ресурс-
ной поддержке извне!
— Но, мистер Ламур... — начал Кравец.
— Гражданин Ламур, с вашего позволения, — тихо поправил негр. — Я
знаю — это звучит непривычно. Поверьте, за годы освоения планеты мы
взвесили всё. В этом мире мы ни в чём не знаем недостатка. И мы не можем
лишать наших товарищей на менее освоенных планетах, возможно, жизнен-
но важных ресурсов и товаров. Ещё раз спасибо вам за помощь. — Ламур
встал, пожал руки обоим астронавтам и вежливо проводил их до лифта.
Растерянный Кравец молча следил, как мелькают за прозрачной стеной
лифта этаж за этажом; Инис, наоборот, не скрывала раздражения:
— Это же глупость! Здесь же ничего нет! Нищая планета! Ну хорошо,
хочется им во всём ограничивать себя — их дело, но дети ведь растут! В
этих ужасных коробках под куполами! И что, из-за их дурацкой гордости
детям надо отказывать в ремонтантных ананасах и кибербайках? Лишать
настоящих аквариумных рыбок и настоящего миндального молока?..
— Инис, тише, тише, — забеспокоился Кравец. Люди оборачивались на
них, но, видимо, не понимали языка — и хорошо, что не понимали! — Вы
точно хотите поучить их жить?
— Да нельзя так жить! — взорвалась пилот. — Нельзя! Это радиоактив-
ная пустыня, тут человеку вообще делать нечего! Ну как так — оборудова-
ние допотопное, купола эти скоро треснут от старости, а какой у них у всех
загар — вы видели? Они же фиолетовые все! Лиловые! Как маслины...
— Успокойтесь, — уже сердито сказал штурман. — Каждому человеку
дано конституционное право выбирать, где он хочет жить и каким законам
следовать. Кому не нравится — могут уехать отсюда. Давайте проверим:
стоянка у нас месяц, сколько за это время нам подадут заявлений на выезд?
Инис хотела что-то возразить, но только махнула рукой и побрела в
свою комнату переживать.
А Кравец с удовольствием спустился в спорткомплекс — весь рейс ему
не хватало физической нагрузки, а сила тяжести на Игнис была чуть выше,
чем привычная домашняя. За месяц тут легко и просто войти в форму и да-
же поднабрать вес, а то за перелёт он опять похудел на двенадцать фунтов
— и всё за счёт мышечной массы...
Тренажёры его быстро утомили, но это было нормально — нагрузки на-
до наращивать постепенно. Штурман принял душ, с разбегу плюхнулся в
небольшой ярко подсвеченный бассейн, пронёсся под водой тридцать футов
— половину длины дорожки, вынырнул и не спеша поплыл, рассматривая
сквозь слой воды мозаичные картины на дне бассейновой чаши. Мозаики
изображали то людей, прогуливающихся по пустыне без всякого подобия
защитных костюмов, то ледовые шапки на здешних лилово-красных горах,
то неведомых животных, плывущих в местном океане, — словом, разные
фантазии о будущем.
Ощущение, вкус и запах воды здесь были, конечно, новые, чужие, но это
тоже нормально. А вот что ещё его беспокоило, пока он здесь отдыхал?
Кравец попытался вспомнить, не смог и решил отодвинуть эту задачу в
фоновый режим — всё равно мозг не отцепится, пока не найдёт решение.
Только выйдя из душа уже после плавания, обсыхая под феном, он вдруг
сообразил, чего подсознательно ждал и чего так и не увидел ни здесь, в
спорткомплексе, ни у себя в комнате. Он не увидел раздражающе яркого
светового табло «Экономьте воду!». Эта надпись преследовала астронавтов
и на лунных базах, и на кораблях, да и на многих планетах, не таких бога-
тых, как Фридом. И здесь она была бы удивительно естественной — но её не
было. Здесь не экономили воду, воздух и тепло. Здесь не нуждались в ре-
монтантных ананасах. Здесь вообще что-то было крупно не так.

II
Сергей заехал в город ненадолго — посмотреть новости из внешнего
мира, — а получил настоящую командировку, ответственное поручение:
показать гостям с «Индепенденс» всё, что они захотят увидеть на планете.
Покатать над океанами, над горами, сводить в пещеры, если им будет по
силам, — короче, обеспечить впечатлениями и помочь всё это заснять. В
большом мире почему-то считается, что на Игнис скучно и однообразно.
Этого молодой гражданин Игнис никогда не мог понять. А вот что у экипа-
жей звездолётов жизнь бывает очень однообразной — это он знал точно:
недели и месяцы перелётов в тесных кораблях, всё с одними и теми же
людьми, без возможности связаться с домом, увидеть родных, узнать ново-
сти... это же свихнуться недолго! Ребят надо развлечь, чтобы не вспоминали
этот рейс как каторжный труд, — пусть хоть что-то яркое останется в памя-
ти. Хотя покажется ли им яркой его планета? Он любит её, знает, работает с
ней, как мастер с неогранённым самоцветом, поэтому она бесконечно инте-
ресна. Но как это показать приезжим? Что они поймут, кроме пустыни и
ветра?..
Раздумывая над этим, Сергей пришёл на место встречи — в ангар север-
ной взлётной зоны. Гости были уже там — резко выделялись белой кожей
среди дочерна загорелых аборигенов. Шлемы и защитные очки держали в
руках — всё по правилам. Сергей почти подбежал, чувствуя себя винова-
тым, что заставил гостей ждать:
— Утро! — и протянул руку: — Сергей Пустовойтов, геолог.
— Э... доброе утро, гражданин Пусто....вэй... — смутилась женщина-
пилот.
— Называйте меня Сергей, пожалуйста, так проще и короче. Вас я знаю.
Пойдёмте в катер. — И, пока они шагали по ангару к указанной автоматиче-
ским гидом стоянке, абориген, стесняясь, сказал:
— Конечно, вы лучше управляете катером, чем я, но по правилам вести
машину сейчас придётся мне как знающему местные условия...
— Не переживайте, — рассмеялась Инис, — наоборот, я рада — меня
так давно не катали на катерах!
— Внутри машины шлемы можно не носить — атмосфера кондициони-
рованная, — объяснил Сергей, выводя катер на слепящее солнце. Гости
дружно натянули очки и удивлённо посмотрели на пилота:
— А вы?..
— Не волнуйтесь, я привык, — отмахнулся Сергей, и машина рванулась
в раскалённое серое небо.
Он уже придумал: надо провезти гостей над местами, где идут самые
важные работы по обустройству планеты. Наверняка они видели старые
съёмки и смогут сравнить, насколько симпатичнее стала Игнис за эти годы.
Подземные реки, ветрозащитные хребты, искусственные бухты — когда-
нибудь, когда моря станут глубже, в них получатся гавани для больших ко-
раблей. И, конечно, надо будет долететь до Парового котла — он умеет по-
ражать воображение...
— Я покажу вам места, до которых можно добраться только на катерах
и только специально — метро из городов туда не ходит, — объяснял Сергей,
оседлав поток пыльного ветра, который нёс катер, словно на упругой по-
душке. — У нас, конечно, не поваляешься на пляже и не побродишь по ле-
сам, как на Талассе...
— Пляжи у нас ещё будут, — сказал Кравец, — а вот здешнюю геоло-
гию я бы посмотрел! Я по второй профессии геофизик.
— Правда? — обрадовался Сергей. — Тогда вы по адресу: тут будет
столько геофизики, что можно десять фильмов снять! А какая у вас специ-
альность?
— Сейсмолог, — сказал Кравец. — Фридом спокойное место, но сейс-
мослужба всё равно нужна. А у вас?
— Литосферник.
— Этот как? — изумилась Инис.
— Изучаю движение литосферных плит. У нас очень подвижная плане-
та, как говорится, дышит — очень большое ядро, толстая мантия, да и более
верхние слои ещё не до конца остыли. Работы полно!
— Как вы не боитесь жить на этом... яйце всмятку? — покачала головой
пилот.
Сергей только улыбнулся: ему не приходило в голову, что Игнис можно
бояться. Да, здесь человек впервые в истории колонизации имеет дело не
столько с биологическим своеобразием, сколько с буйством первичных пла-
нетарных сил, но разве это может пугать? Крупных катастроф тут не наблю-
дали с самого открытия планеты, климат хоть и не подходящий для обычной
поверхностной жизни, но очень стабильный, солнечная энергия обеспечива-
ет солидную долю потребностей колонии, смена времён года малозаметна
— идеальное место для научной работы и для опытов по переустройству
природы вокруг. Благо не приходится опасаться, что из-за неловких дейст-
вий человека вымрет какая-нибудь крайне ценная букашка.
Катер резко тряхнуло, он завалился влево, выровнялся и начал рыскать,
сотрясаемый ударами ветра. Сергей нахмурился, покачал машину туда-сюда
— вроде бы слушается. Новый удар в правую скулу снёс катер с курса,
только специальная форма крыла не дала ему войти в штопор. Сергей вы-
звал службу погоды:
— Номер тринадцать-десять, я в воздухе, курс сто десять, направление
на Новый каньон. Вошёл в полосу сильного ветра, какие указания?
— Уходите из района, — сказала девочка-диспетчер, — там это надолго.
Срочно потребовалась противопесчаная защита, иначе завалит участок до-
роги. Простите, что не предупредили, сегодня все маршруты на Новый
каньон должны быть перенаправлены...
— Мы частный рейс, — успокоил её Сергей. — Вас понял, идём на по-
садку. — И уже обращаясь к пассажирам, виновато сказал:
— Сегодня нам не погулять — вокруг города кольцо ветров. Идёт пес-
чаная буря, нам всё равно не удалось бы ничего увидеть...
— Не беда, — сказал Кравец, — мы здесь будем ещё долго. Если вы, ко-
нечно, не передумаете проводить для нас экскурсию...
— Нет, что вы! Мне правда жаль, что так вышло...
— Это же погода, — улыбнулась Инис, — она нас не спрашивает, на что
тут обижаться? И вы прекрасно водите катер, особенно в таких условиях.
Сергей удивлённо посмотрел на неё ещё в начале фразы, потом понял —
они не привыкли. Ничего, время у них точно есть.
— Я высажу вас в соседнем городе, оттуда можно доехать назад на мет-
ро — тоже вроде путешествия. Хотя там почти нечего смотреть...
— Никогда не ездила на метро! — с любопытством произнесла Инис. —
Настоящее, подземное?
— Конечно. Ну, вот и посадочная зона. До свидания!
Попрощавшись с геологом, Инис и Кравец вышли в ангар уже знакомого
вида и по стрелке указателя отправились к спуску на платформу метро. Что-
то зацепило взгляд Инис, она обернулась и увидела, что их экскурсовод сто-
ит снаружи купола без шлема, без очков и смотрит на кружащиеся в небе
пыльные вихри. Пилот тряхнула головой — видение не ушло. Человек стоял
без всякой защиты на поверхности Игнис, которая, согласно всем инструк-
циям, была совершенно не пригодна для жизни.

III
— Серёженька, — сказала с экрана Анна-Леена, — с Искрой всё не так
просто. Операторы сказали, что снизить скорость вращения можно, им бы и
самим так было удобнее, да вот...
— Что, тётя Леена? — не понял Сергей.
— Да ведь гидрологи против, сыночек! Наполняемость рек, понимаешь?
Пульсации течений рассчитаны для нынешней скорости вращения, при-
шлось бы всю систему водоснабжения переписывать...
— Постой-ка, зачем всю систему? — Сергей наморщил лоб, собираясь с
мыслями. — Об океанских приливах у нас пока речи нет...
— Нет-нет, Серёженька, не в океанах дело. Подземные воды их беспо-
коят.
— Я понимаю, что подземные воды, — мотнул головой Сергей, боясь
спугнуть мысль. — А что, другого механизма управления потоками измыс-
лить нельзя?
— Да где же его взять-то? Реки текут, потому что планета вращается...
— А не жирно рекам такой гравитационный насос? — заметил молодой
геолог. — Может, им бы движения плит хватило? Реки-то там — одно на-
звание, весь сброс три тонны в сутки...
— Так-так-так, — в голосе Анны-Леены впервые вместо озабоченности
прозвучал интерес. — Излагай дальше!
— А что излагать? Привязать пульсации течений к смещению плит,
пусть догоняют, а Искра притормозит. Насос-то останется, только вместо
пары Игнис – Искра будет пара Искра – Первый материк. Рекам хватит.
— Серёженька, это же всё с ног на голову ставит! — изумилась Анна-
Леена. — Это вообще с другой стороны делать нужно...
79
— Постоим на голове немножко, — пожал плечами её ученик. — Авось
привыкнем.
— Как, как ты сказал — «авось»? Какое вкусное слово! А-вось! Я его
Пешичу скажу, ему понравится.
— Опять он вас обидел? — уже без всякой весёлости спросил Сергей.
— Да разве меня обидишь! Эх... Да, я «допотопие». Я — продукт старой
науки...
— Вкусное слово, — недобро усмехнулся Сергей. — Я его тоже Пешичу
скажу, когда увижу. «Ваше допотопие» — подходящее будет звание для
этого динозавра!
— Оставь ты динозавра в покое, Серёженька, а то он тебя к защите не
допустит, — старая тётушка уже улыбалась. — Давай сделаем расчёты и
тогда пойдём к нашим островам. Мне их жалко, сыночек, если честно...
— Я поражаюсь вашему долготерпению, коллега! — ярилась Инис, бе-
гая взад-вперёд по маленькой комнатке гостиницы. — Им так нравится, они
так хотят... Вам совершенно не приходит в голову, что они могут ошибать-
ся? Или ещё хуже...
— Ещё хуже — это как? — спокойной осведомился Кравец.
— А вы подумали, — наскочила на него пилот, — вы подумали, что они
могут быть идеалистами худшего пошиба?! Сто лет труда и десять тысяч
лет непрерывного счастья! Например, а? Как вам нравится?
— Мне не показалось, что они тут все маньяки, — покачал головой
штурман. — Нельзя сказать, что у них нет никакого развития...
— Развитие бывает разным, — не желала смириться Инис. — Отказы-
вать себе во всём, работать по двадцать часов в сутки в опасных условиях и
мечтать, что через сто лет здесь будут сплошные сады, — это тоже развитие.
Если, конечно, радиация, ядовитый воздух и синтетические продукты не
прекратят это развитие практически в зародыше... А знаете, — обернулась
она вдруг к штурману и даже замерла на секунду, — что мы всё спорим?
Давайте посмотрим своими глазами!
— Куда? — не понял Кравец.
— На это их развитие посмотрим! Что они скрыли от нас?
Женщина снова забегала кругами:
— Понимаете, здесь, в городе, мы ничего не увидим. Думаете, этот стес-
нительный литосферник просто так прервал нашу прогулку?
— Он же сказал, что ветер...
— Он сказал, да! — победно улыбнулась Инис. — Но уверены ли вы,
что это не было запланировано с самого начала? Предсказать песчаную бу-
рю несложно даже со здешней древней техникой. Но нет — в самый ответ-
ственный момент что-то мешает нам увидеть планету как она есть. Стечение
обстоятельств и техники безопасности.
— Серьёзное подозрение, — напрягся Кравец. — Но как его проверить?
— Мы должны сами провести себе экскурсию, — уже спокойно, как за-
ранее обдуманный план, предложила Инис. — Что мешает нам взять катер и
полететь осматривать планету самостоятельно? Я прочла их инструкции по
безопасности — это не запрещено!
— Вы, гляжу, основательно подготовились, — заметил штурман, и
впервые в его голосе прозвучало нечто вроде осуждения. — Но куда лететь?
— Туда, где у них идёт главная работа. В городах почти нет производст-
ва, одни теплички, но где-то же они берут ресурсы! Значит, фабрики и шах-
ты вынесены далеко от города. Мы должны увидеть, кто и как там работает,
что там вообще творится, — увидеть и доложить капитану! Возможно, всё,
что мы знали об этой планете, вообще от начала до конца неверно!
— Примерно это нам сказал здешний гражданин Ламур, — усмехнулся
Кравец. — Разве нет?
— Нет — он сказал только, что планета не нуждается в материальной
помощи. Но не нуждается ли она кое в чём другом — например, в револю-
ции?..
Катер нёс их на запад, вдоль гряды невысоких гор, почти не тронутых
здешней цивилизацией. Только в одном месте округлые, будто из мокрого
песка, бугры разрезала прямая и чёрная линия дороги, уходящей за хребет,
на север. Инис решительно повернула к пробитому дорогой ущелью:
— Там должно быть что-то важное, иначе не строили бы дорогу. Пред-
ставьте, сколько усилий надо было приложить, чтобы проломать этакую
толщу!
— Кстати, я не вижу характерных следов взрывных работ, — заметил
Кравец.
— Стёрлись со временем? — предположила пилот.
— Не так уж много времени тут и прошло, а вообще при здешних фор-
мациях взрывные работы можно опознать и через тысячу лет.
— Разберёмся, — подытожила Инис и заложила вираж, собираясь про-
лететь над дорогой.
За холмами, вдоль которых дорога свернула к морю, открылась равнина,
засыпанная, как сначала показалось исследователям, щебнем. Лишь опус-
тившись почти к самой земле, они разглядели, что «щебень» состоял из кус-
ков породы размером в двухэтажный дом, а то и крупнее. Насыпанные кое-
как, словно их вытряхнули из великанского ведра, эти скальные отломки
покрывали гигантскую площадь — всё пространство между грядами холмов
с севера и с юга и до самого моря на востоке. Несколько миллионов квад-
ратных миль каменного мусора. Кравец ощутил, как волоски на шее встали
дыбом и по спине пробежали мурашки...
Инис развернула катер, собираясь направиться на запад, поперёк удиви-
тельной равнины, — и машина качнулась, на мгновение став неуправляе-
мой. Рефлексы пилота сделали своё дело, Инис выравняла катер, но маши-
нально, не глядя на приборную доску, — она во все глаза смотрела вдаль, на
западный горизонт, где в пепельно-рыжее небо вдруг величественно, об-
манчиво медленно поднялся чёрный, наполненный алыми проблесками,
столб дыма.
— Лео, — от неожиданности пилот позабыла весь корабельный этикет,
— ты это видишь?
— Это вулкан, — медленно, словно сам себе не веря, произнёс Кравец.
— Это чертовщина, — пробормотала Инис и провела рукой по лбу, на-
толкнувшись на пластик шлема.
— Поднимитесь повыше, — предложил Кравец, — мы должны увидеть
это сверху.
— Повыше можно, но поближе не просите — там такие воздушные по-
токи...
— И камни летят, — добавил штурман, наблюдая, как небо по обе сто-
роны от дымного столба заполнили мельтешащие точки. Он хорошо знал,
что это за «точки» и какие у них скорость и температура!
Катер полез вверх, пробивая пыльную атмосферу. Иногда его мотало,
срывало с курса, но Инис была внимательна, и набор высоты продолжался
довольно ровно. Кравец, не отрываясь, смотрел на расползающийся в небе
дымный столб. Он не всегда был непроницаемо-чёрным: порой в нём про-
сверкивали алые сполохи, иногда потоки воздуха на миг разрывали плотное
дымное облако, и становились видны потоки лапилли, разлетающихся в
разные стороны. Вскоре первые обломки понеслись под брюхом катера, и
штурман, не веря глазам, срочно полез перематывать только что сделанные
кадры видеозаписи. Рапидометр позволял определить размер камней по ско-
рости, с которой они скрывались из виду: камешки мало чем уступали тем
глыбам, которые усыпали дно долины под ними... Кравец почувствовал, как
по спине опять побежали мурашки: здесь идут чудовищные, первобытной
мощи природные процессы, и они со своим катером рвутся прямо к центру
одного из них!
— Инис, эти камни... — начал он, но пилот прошипела сквозь зубы:
— Вижу... уже вижу... что за адская планета!
Штурман промолчал, тщетно взывая к своему образованию: всё можно
понять, но откуда тут — вулкан?! Он смотрел и смотрел вниз, цепляясь то за
видимое отсутствие сильного сейсма, то за потоки ровного юго-западного
ветра, хорошо заметные по направлению полёта пыли, — сейчас воздух со
83
всего континента должно было засасывать под столб огня над чудовищным
вулканом, а тут лёгкий ветерок летит себе, как ни в чём не бывало, по своим
делам в сторону от жерла...
Катер шёл теперь на суборбитальной высоте, Инис обернулась к колле-
ге:
— Отсюда нормально видно?
— Да, спасибо, — пробормотал Кравец, вглядываясь вниз. Атмосфера
планеты была почти чиста от облаков, и вулкан был отсюда виден как на
ладони — чёрные склоны, блестящие под солнцем, дымный столб, растёк-
шийся в грибовидное облако примерно на той же высоте, где они сейчас на-
ходились. Делать круг, не приближаясь к вулкану, было бы слишком долго
— катер на это не рассчитан, придётся довольствоваться тем, что есть...
— Господь Вседержитель, что это?.. — прошептала вдруг Инис, вце-
пившись в подлокотники пилотского кресла. Кравец посмотрел туда, куда
смотрела она, и тоже ощутил желание призвать на помощь какое-нибудь
сверхъестественное всемогущее существо, которое объяснило бы всю эту
катастрофу... Вся та часть материка, что находилась западнее вулкана, как-
то странно меняла цвет, подёргивалась, как шкура чутко спящего зверя, тени
на ней стремительно меняли очертания. Не сразу штурман понял, что имен-
но он видит: целые пласты суши, расслаиваясь, как фанера, подминались
под наступающее море. Тёмно-бордовые воды уже ползли вверх по склону
нового побережья, в месте, где встречались вода и земля, поднимались в не-
бо столбы пыли, безумные цвета здешних пород сливались в тёмно-бурую
массу, постепенно уходящую под горячие мелкие волны.
— Мы спим? — с надеждой спросила Инис, и штурман очнулся от апо-
калиптических видений.
— Нет... возвращаемся, надо всё же закончить разведку.
— Да, в самом деле, — встряхнулась пилот, — мы же ещё не видели ни
одной фабрики! Кто у них там работает, и вообще где это — «там»?
Катер полого пошёл на снижение, и Кравец немалым усилием воли от-
бросил видения геологической катастрофы, свидетелями которой они стали.
В конце концов, к цели их разведки эти не может иметь ни малейшего от-
ношения.

IV
Им пришлось довольно долго лететь над равниной, усыпанной громад-
ными «камешками», прежде чем ответвление дороги привело их к группе
холмов, у которой стояла какая-то пустынно-карьерная техника. Людей не
было видно, и пилот заложила круг над холмами. Усилия были вознаграж-
дены — из противоположного склона вытекала словно бы чёрная блестящая
река, разливаясь глянцевитым озером. Приглядевшись, разведчики различи-
ли в чёрном потоке отдельные плывущие на транспортёре плиты, какими
была выложена вся дорога. Выкатываясь из холма, где их, вероятно, отлива-
ли, они распределялись штабелями для хранения — вот что показалось озе-
ром.
— Вот и производство, — удовлетворённо заметила Инис. — Сядем?
— А можно? — усомнился Кравец.
— Я нигде не вижу знаков «посадка запрещена», — дерзко заметила пи-
лот, и её спутник вновь увидел в ней те же признаки злого задора, с каким
она уговаривала его на эту разведку.
В тёмное нутро холма вела пешеходная дорожка, поднятая над транс-
портёром, нёсшим плиты. Инис взбежала на неё:
— Интересно, куда ведёт...
— А где же люди? — вслух задумался Кравец, следуя за ней.
Людей они не увидели. И вообще на фабрику это было мало похоже.
Туннель пещеры был не освещён, только в глубине его там и сям иногда
рождались неяркие искры, словно бы от столкновения чего-то. Лента транс-
портёра вытекала из внутренностей горы, и где-то там, внутри, на неё с тя-
жёлым «ухх» ложились чёрные плиты. Вдоль ленты была заботливо проло-
жена дорожка, ограждённая леером, и пилот взбежала туда, освещая себе
путь фонариком. Кравец поднялся следом:
— Пойдём дальше?
— Конечно! — обернулась Инис. — Все ответы — там, внизу!
Кравец ощутил что-то вроде опаски — тёмное нутро пещеры отнюдь не
манило внутрь. Будь его воля — он бы ушёл отсюда, вернулся бы в город и
при первом удобном случае просто поговорил бы с этим Сержем. Но Инис
уже нёс лихой азарт, и оставлять её в таком состоянии одну было попросту
нельзя — штурман знал, какое море упорства способна проявлять его колле-
га, а чем кончится эта авантюра, бесполезно даже гадать...
Дорожка с чуть заметным уклоном вела в тёмные недра горы; видно бы-
ло, что по ней давно не ходили — тонкая чёрная пыль лежала на мостках
непотревоженным слоем. Огромные каменные плиты проплывали на транс-
портёре совсем рядом, и Кравец чувствовал исходящий от них жар. Вообще
в этих производственных пещерах было жутковато, и чем дальше они спус-
кались, тем больше крепло ощущение, что здесь всё — не для людей.
Дорожка сделала поворот, следуя изгибу скалы, — и пилот резко оста-
новилась, подняв фонарик над головой. Пещера здесь кончалась — дальше
прохода не было, и дорожка была аккуратно перегорожена леером поперёк.
Кравец в два прыжка догнал коллегу — в лицо ударил удушливый жар, пах-
нущий плавильной топкой, пришлось надеть шлемы от скафандров — дыха-
тельные маски тут не спасали. Теперь они вместе в изумлении смотрели на
склон пещеры. Вертикальная стена её была сложена из обычных здешних
основных пород, таких же, как снаружи, — Кравец читал, что по геологиче-
ской структуре Игнис во многом напоминает прародину Землю. Со стены
сыпалась непрерывным дождём мелкая каменная крошка, её водопадик за-
ботливо ловили огромные каменные же ковши, раскалённые до багрового
свечения. В них каменная масса начинала течь, как подтаявшее масло, вверх
поднимались клубы дыма, а расплав стекал в прямоугольные формы, засты-
вая чёрными плитами, которые стремительно отдавали горе своё тепло и
уже полуостывшими выплывали на поверхность по транспортёру. И по-
прежнему никаких следов людей.
Кравец настроил шлемофон, чтобы обсудить с Инис это изумительное
зрелище, но тут связь заработала на аварийной волне — их вызывали на
диспетчерской частоте. Дисциплина звездолётчика взяла своё — он назвал
их текущее местоположение, доложил, что машина не получила поврежде-
ний и срочная помощь не требуется, получил в ответ приказ оставаться на
месте и ждать эвакуатора.
Инис, которая тоже слышала этот диалог, хищно усмехнулась:
— Мы проникли в какую-то местную тайну, и теперь нас арестуют? Или
прямо тут и прикопают?
Штурман внезапно разъярился:
— Извините, коллега, но вы несёте уже что-то запредельное! Что за па-
ранойя! Вы же видите — нет тут никаких рабов в каменоломнях, чего вам
ещё? Вы получили свои результаты разведки, разве нет?!
— А вы? — не унималась пилот.
— А я только-только нащупал кое-что интересное, — резко заметил
Кравец, — но обсуждать это буду с местными жителями — без них мне не
разобраться.
Инис отметила это «мне», как бы исключавшее её участие, и обиделась.
Старательно обойдя штурмана, она зашагала обратно по мосткам. Однако
выйти из пещеры им не удалось — снаружи бушевала настоящая пыльная
буря, не хуже той, что позавчера застала их в полёте. Кравец подсчитал в
уме время и понял, что их догнал один из потоков ветра, порождённых из-
вержением. Пыль, которую он нёс, могла быть небезопасной, это вам не пе-
сочек...
Катер уже скрылся под красно-бурым сугробом, наружу торчал только
матово-белый нос. Кравец, не обращая больше внимания на метания Инис,
уселся на мостках, свесив ноги в пропасть над транспортёром, достал сухпа-
ёк и приготовился ждать эвакуатора.
Земля заметно вздрогнула, когда перед пещерой опустилась какая-то
тяжёлая машина — тусклый свет, пробивавшийся сквозь бурю, сразу же по-
мерк. Впрочем, мощный фонарь, направленный в наружную часть пещеры,
тут же рассеял мутную тьму, и из мегафона зазвучал знакомый голос:
— Вы здесь? Если слышите меня, подойдите к выходу в световом луче!
Вы слышите меня?
Кравец вскочил, потянул за руку Инис и подвёл её к выходу — туда уже
тянулся из спасательной машины гибкий трап. На другом его конце стоял их
знакомый геолог, и Кравец даже вздрогнул, увидев, что он без скафандра и
даже без маски. Потоки пыли завивались вокруг него, но, видимо, не причи-
няли никакого вреда...
В машине, сняв скафандры и вдоволь напившись свежей, не из пайка,
воды, звездолётчики оказались лицом к лицу с Сергеем — он был одновре-
менно встревожен и сердит:
— Не знаю, как принято на Фридом, но здесь планета ещё не полностью
освоена, и частные полёты без предварительной разведки — верный способ
поставить на ноги всю спасательную службу! Я понимаю, что у вас опыт
полётов, но опыта Игнис у вас пока нет! Впрочем, тут есть и доля моей ви-
ны, — геолог шагал туда-сюда вдоль диванчика, на котором отдыхали спа-
сённые, — надо было сразу вам рассказать, что и как, хотя шансов, что вы
поверите, было немного... Не вы первые!
— Но теперь-то мы можем, наконец, получить объяснения? — ярилась
Инис.
— Объяснения чего? Вы способны сформулировать вопросы не в духе
инвестигаторов прошлого? Не спрашивайте только «что тут у вас происхо-
дит?» — у нас не происходит ничего, это я вам сразу скажу.
Кравец про себя усмехнулся — именно так его коллега поставила вопрос
перед тем, как отправиться на разведку. Он постарался поставить вопрос не
по-инвестигаторски:
— Те процессы, которые мы видели сегодня, — вулкан, а потом эта
фабрика, — они ведь не природные?
— Конечно, нет. Нормальные технологические процессы. («Нормаль-
ные?» — вскинулась Инис.) Мы приводим планету в соответствие с нашими
потребностями, только и всего.
— Но какими средствами? Где вся та технологическая мощь, которая
способна...
— Да здесь же. Мы — эта технологическая мощь. А энергия, конечно,
звёздная — Искра в этом смысле очень удобная звезда.
Инис помотала головой:
— Я стала понимать ещё меньше, чем до этого...
— А вы попытайтесь сперва дослушать, — наконец не на шутку рассер-
дился Сергей. — Ваши домыслы и без того всё запутали, а всё потому, что
вы абсолютизировали ваш подход и ваше понимание. А ведь вам с самых
первых минут, как только вы ступили на планету, вежливо намекали: тут не
всё так, как вы привыкли, будьте внимательны, смотрите в оба! Разве нет?
Кравец примирительно поднял руки в жесте сдающегося:
— Тогда, может быть, вам проще рассказывать с самого начала? Я бы
хотел увидеть всю картину вашими глазами... если вы понимаете, о чём я...
Геолог мгновенно успокоился, сел на мягкий диванчик, налил себе воды:
— Вы правы — так будет проще. Но тогда я просил бы не перебивать
меня — дело всё-таки давнее, я постараюсь изложить как могу связно и в
понятных терминах.
Инис снова дёрнулась, обиженная этим намёком, но мужчины уже не
обратили на неё внимания.
— Когда наши предки — первые колонисты — прибыли на Игнис, им
тоже показалось, что планета мало приспособлена для жизни, к которой мы
привыкли. Перспектива вечно существовать под стеклянными куполами, как
в теплицах, очень раздражала. И тут мы — вернее, они, конечно — задали
принципиально верный вопрос: то, к чему мы привыкли, — обязательно ли
оно? Не сможем ли мы найти другой способ жизни, который пусть и не бу-
дет привычным, но обеспечит наши нужны и потребности, удовлетворит
наши желания и откроет перспективу, которая нам нравится. Не скажу, что
это было простое решение, которые все приняли единодушно: было много
споров, конфликтов, мы были в шаге от гражданской войны, — теперь гео-
лог уже без всяких поправок говорил «мы», и это звучало совершенно есте-
ственно. — Но решение, которое мы нашли, оказалось таким многогранным,
что в итоге удовлетворило всех. Мы не можем привычными способами под-
чинить себе планету — но почему мы должны ограничивать себя только
проверенными способами? Почему не начать преобразования с себя?
Кравец даже подскочил на диване — перед глазами снова встала фигура
в сердце пыльной бури без всякой защиты.
— Так вы...
— Вижу, вы начали понимать, — улыбнулся геолог. — Да, мы исследо-
вали не планету — мы изучали человека. Человек — сложная, но гибкая и
адаптивная система. Для нашего мозга нет особенной разницы, чем управ-
лять — своим телом или внешней системой, которая подчинена мозгу.
Учатся же люди пользоваться нейропротезами. А здесь новая система не
занимала место прежней, как протез, а просто надстраивалась над телом.
Мы сделали планету частью нас самих. За это пришлось платить — мы тоже
в какой-то мере стали её частью. Развитие обычно не используемых воз-
можностей нервной системы человека не заняло особенно много времени —
что значат несколько десятков лет в таком деле. Надо заметить, здесь сильно
помогло то, что у Игнис нет своей биосферы — наличие родной жизни сразу
же многократно усложняет систему, с этим мы бы так быстро не справи-
лись. Зато теперь, — геолог кивнул в сторону маленького аквариума на сто-
лике, — мы управляем и этим процессом.
— Кто это там? — Инис, забыв свои обиды, подошла к столику. В полу-
тёмном сосуде среди камней лениво шевелилось существо, похожее одно-
временно на рыбу и змею.
— Cavaticus leenае, лабораторный экземпляр. В природных водоёмах
они пока что очень мелкие, глазом не видно. Это, собственно, ещё не вид, а
ограниченная популяция. Они сильно изменятся, приспосабливаясь к здеш-
ней природе.
— Вернёмся к Игнис? — предложил Кравец. Твари, созданные в про-
бирке, его не особенно интересовали — то ли дело вулкан!
— Да, так вот... Вам как звездолётчикам должна быть известна система
точной сквозной навигации, где центром отсчёта принимается геометриче-
ский центр местной галактики?
— Да, и что?
— С большой долей абстракции галактика рассматривается как непод-
вижная система, внутри которой рассчитаны все движения всех объектов,
разбитых на кластеры. Если движение объекта отклоняется от расчёта, дела-
ется простая поправка, вы, навигаторы, берёте их из таблиц. Мы обсчитали
таким образом кластер Игнис — Искра, это ведь намного проще, чем всю
галактику в таблички записать. И образ этой системы был передан на Искру.
— Как?.. — замерла Инис, оторвавшись от изучения змеерыбки. — Как
на Искру?..
— В структуре звезды есть области, которые способны накапливать и
удерживать заряд, — объяснял Сергей. — Это было известно и на Земле ещё
до нашего отлёта. С помощью зарядов в этих областях можно хранить ин-
формацию, как мы храним её на кристаллах записи. Результаты наших опи-
саний системы мы загрузили туда, потом сделали ещё одну модель — не
реального, а желаемого состояния планеты, — и теперь понемногу передаём
эти изменения в реальную систему: Искра излучает, мы вносим поправки,
планета меняется...
— Но медиатор? Что служит средством внесения изменений? — Кравец
даже привстал в кресле от волнения.
— Мы. Народ Игнис. — Звучало это очень торжественно, но вид у гео-
лога при этом был самый обыденный. — В нашей конституции записано,
что каждый гражданин планеты имеет равные права и возможности в распо-
ряжении ресурсами системы. Вот мы и распоряжаемся напрямую.
— И эти... живые плиты в пещере... — Инис расширившимися глазами
смотрела на игнисского аборигена, как на чудо господне, явленное прямо в
салоне спасательного катера.
— Да, планета работает как большая фабрика. Поэтому нам и не очень
нужны гуманитарные грузы — у нас несколько другой характер потребле-
ния, чем на обычных планетах.
— А вулкан? — вернулся Кравец к любимой теме.
— Мы его зовём Паровой котёл, — улыбнулся геолог, — он помогает
сбрасывать лишний нагрев средних слоёв коры.
— Но откуда он взялся?
— Построили. Долго ли прыщик на земной коре соорудить. Сейчас у нас
посерьёзнее проблема — слишком быстро поплыли материки, а это опасно
для будущих морей. Как раз сейчас мы пытаемся придумать... уже почти
придумали, как бы их притормозить.
— Ваш проект? — Кравец всё не мог поверить в историю в целом, но
отдельные факты уже ложились в схему.
— Нет, моя тётя ведёт, вы её, возможно, знаете. Анна-Леена Тавашерна.
— Это как? — не понял штурман. — Она же улетела с колонистами...
— Так и есть. С тех пор и курирует геологические проекты на всей Иг-
нис. Теперь вот меня подключила.
— Но... — Инис что-то подсчитала в уме, сверилась с справочником в
коммуникаторе, — это же было сто сорок земных лет назад!
— Да, тёте уже за сто восемьдесят, — вздохнул геолог, — но мы не зна-
ем, сколько мы живём. От так называемых естественных причин ещё никто
не умер пока...
Вопрос в глазах штурмана был немой, но совершенно ясный.
— Я же говорил, — покачал головой Сергей, — а вы пропустили мимо
ушей, видимо. Мы в некотором роде стали частью системы. Она изменяет
нас, как мы изменяем её. Поэтому мы дышим здешней атмосферой, не бо-
имся песчаных бурь — запускаем, когда нужно, потом отключаем. Мы мо-
жем пить здешнюю воду, только она невкусная. На станции внутри Искры
работает целый институт, директор Радивой Пешич — может, тоже слыша-
ли.
— Гелиофизик? Слышал, конечно, — Кравец потёр переносицу, вспо-
миная, — но ему ведь должно быть сильно за сто лет...
— Сто двадцать, кажется, и есть, — согласился Сергей. — Он из первого
здешнего поколения.
— И как вы... после этого... — Инис не могла сформулировать вопрос,
чтобы он прозвучал не откровенно неприлично, — вы... осознаёте себя
людьми?
— А вы как думаете? — фыркнул Сергей. — Вы заметили в нас нечто
чуждое? Заподозрили, что мы мыслим по-иному? Какие страхи вас гложут
по этому поводу?
— Инис, в самом деле, — вступил Кравец, — вас куда-то не туда зане-
сло...
— Но это же совершенно нечеловеческая жизнь! — выпалила пилот,
сверкая глазами.
Игнисский геолог усмехнулся, но не обиделся:
— Нам бы ваши проблемы, вот честное слово...
Катер коснулся посадочной полосы, и в ту же минуту земля мягко ко-
лыхнулась, с барханов сорвало песчаную пелену.
— Ага, Искра включилась, — сказал Сергей, глядя незащищёнными гла-
зами на бешено сиявшее светило. — Притормозит нам немножко дрейф ма-
териков. Через пару тысяч лет увидим первые результаты — прилетайте
смотреть.




Критика



Александр Рубер

Трансутопия, или сладкие грезы мелкой бур-
жуазии

Cоциальная фантастика, описывающая миры, отличающиеся от со-
временного общества по своему социально-экономическому уст-
ройству, будь это наше воображаемое будущее, иные планеты или
даже альтернативная история, интересна — в отличие от произведений, где
существующая экономическая модель проецируется на далекое будущее с
галактическими цивилизациями и сверхсветовыми полетами, или АИ, пере-
носящей отношения, безнадежно устаревшие еще столетие назад, на наше
время. Поскольку меня, и не только меня, интересуют конструирование и
описание миров будущего, в которых хочется жить и за которые хочется
бороться, я обратил внимание на уже довольно известный цикл романов
Александра Розова о «трансутопии» (термин автора, который используется,
по-видимому, в противовес «обычной» утопии) — вымышленной стране под
названием Меганезия.
Оставим обсуждение художественных достоинств и недостатков текстов
литературным критикам. Оценка правдоподобности описываемых техноло-
гий и разбор технических и естественнонаучных ошибок также далеко вы-
ходит за пределы эссе. Рассмотрим только экономические, политические и
социальные вопросы. На сегодняшний день цикл о Меганезии включает в
себя десяток романов, зачастую очень объемных, поэтому поневоле придет-
ся ограничиться самыми общими вопросами, а относящийся к значительно
более позднему периоду мир «Неандертальского томагавка» — вынести за
рамки.
В начале, на первый, в особенности не слишком искушенный, взгляд,
некоторые моменты выглядят вполне многообещающими. Новая страна
возникла в весьма неожиданном месте — на островах Тихого океана, кото-
рые сейчас не могут похвастаться технической и социальной прогрессивно-
стью, — в результате событий, получивших название «Алюминиевой рево-
люции» (из-за использования революционерами аммонала). В Меганезии
существует оригинальная политическая система, по утверждению автора,
исключающая и прямо запрещающая наличие государства. Так ли это на
самом деле — вопрос, к которому мы еще вернемся, но во времена засилья
откровенно консервативных историй о могучих государствах, дальновидных
императорах, пагубности социальных потрясений и тому подобном такая
заявка — уже неплохо.
Более того, применительно к одному из ключевых героев автор пишет о
некоем «транс-марксизме» (любовь к образованию новых и крайне рас-
плывчатых терминов у него имеется) и время от времени вспоминает о не-
которых идеях Карла Маркса. Впрочем, только о некоторых и в весьма
своеобразной интерпретации... Автор совершенно справедливо считает, что
существующая капиталистическая экономика более неспособна ни на что
прогрессивное. С этим остается только согласиться. Но кто виноват и что
делать? В чем состоит основная проблема современного мироустройства и
что требуется взамен? Во всех романах цикла главным источником зла кор-
нем всех проблем объявляются государства и «оффи» — меганезийское сло-
во для обозначения чиновников или политиков какой-либо страны. В него,
разумеется, неизбежно попадает и сросшийся с государственной властью
капитал, в первую очередь финансовый. А вот определение государства у
меганезийцев довольно-таки оригинальное (цитата из «Депортации»):
«Государство — система открытого насилия над народом, осуществ-
ляемого в интересах олигархического клана. Олигархический клан —
узкая группа людей, силой, подкупом или обманом присвоившая неог-
раниченную политическую власть и осуществляющая ее, якобы, от
имени народа».
Позже, в «Волонтерах атомной фиесты», появляется уточнение: «Власть
клана или социального класса». Откуда же, по мнению автора, по мнению
автора, берутся государства и «оффи»?
Многочисленные рассуждения героев романов сводятся примерно к од-
ному: некая группа, «элита» общества, выдвинувшаяся благодаря своим вы-
дающимся качествам, для сохранения власти навязывает обществу искусст-
венную систему ценностей, в которой эта «элита» возвышается над осталь-
ными людьми. И ничего про производство, собственность и эксплуатацию.
«Транс-марксизм» раз за разом, из романа в роман скатывается в давно уже
известный идеализм, ища проблемы исключительно в надстройке — госу-
дарстве, праве, морали и религии. Высказываются разные мнения о том, ко-
гда и почему цивилизация «свернула не туда» — в древности, в эпоху Воз-
рождения, в конце XX века (нет, речь не о гибели СССР), виноваты ли древ-
неегипетские жрецы, европейская церковь или современные «оффи», банки-
ры и чиновники. Досталось (уже почти традиционно) и толерантности и ми-
грантам.
Можно потратить тысячи слов на критику современной европейской по-
литики и морали, христианства и ислама, но нельзя покушаться на самое
святое. Недаром в Великой Хартии (основной закон Меганезии), о чем не-
однократно говорится в романах, начиная с «Депортации» (первого романа
цикла), объявлены права людей на равенство, свободу, безопасность и соб-
ственность. Да, список взят из французской конституции времен Великой
французской революции, но то была буржуазная революция. Забавно, что в
одном из эпизодов «Дня Астарты» для отстаивания необходимости той са-
мой собственности привлекается вопрос о возможности «передать нажитое
имущество по наследству». Ирония в том, что автор, изо всех сил ругающий
традиционную модель семьи, безоговорочно отстаивает по сути дела ключе-
вую причину ее существования...
Иногда можно увидеть утверждения о том, что в Меганезии господству-
ет либертарианство или анархизм. И то, и другое неверно. В отличие от ли-
бертарианцев (я имею в виду, разумеется, правых либертарианцев), автор
прекрасно понимает, что ничем не ограниченные частная собственность и
рынок не могут привести ни к чему хорошему. Соответственно, в Меганезии
нет частной собственности на землю и недра, есть только аренда, а частные
компании при достижении определенного размера, достаточного для серь-
езного влияния на экономику в целом, принудительно выкупаются у вла-
дельцев. Обоснование, впрочем, довольно интересно (цитата из романа
«Мауи и Пеле, держащие мир»):
«И это обосновано. Если продажа будет возможна, то природные ре-
сурсы быстро окажутся в собственности небольшой группы персон, и
у остальных не будет никаких реальных прав. После этого очень ве-
роятен социальный взрыв и силовая экспроприация ресурсов. Вот то-
гда и правда будет коммунизм, или точнее, большевизм в самом гру-
бом исполнении. Чтобы мотивов для взрыва не возникало, в проекте
Хартии есть не только запрет на скупку природных ресурсов, но еще и
предусмотрен принудительный выкуп в общую собственность тех ча-
стных предприятий, которые вышли на уровень жизненно-важных для
региона или страны».
Идея понятна, до настоящей революции и «большевизма в самом грубом
исполнении» дело лучше не доводить, для этого можно даже поступиться
«священным» правом. Чуть-чуть.
Кроме того, экономика Меганезии обходится без банков и подобных им
учреждений, то есть без финансового капитала. Социальные гарантии для
наемных работников, если судить по «Депортации», по нынешним меркам
довольно продвинуты — высокая минимальная заработная плата и, при не-
обходимости, переквалификация при потере работы за счет будущего рабо-
тодателя (иначе на горизонте замаячит все тот же социальный взрыв). Для
либертарианцев все это — совершенно недопустимое вмешательство в
функционирование «свободного рынка», так что в Меганезии, конечно, не-
что иное. В то же время критика автором демократии (которую он, похоже,
при капитализме считает работающей), если судить по словам его героев,
вполне либертарианская:
«...свобода и демократия, это левая и правая ладонь. Они, вроде, по-
хожи, но несовместимы. И приходится выбирать: свобода или демо-
кратия».
На анархизм описываемое общество тоже совсем не похоже. Кроме ча-
стной собственности есть и законодательство (включая судебную систему),
и правительство, и полиция, и регулярная армия. И здесь стоит поговорить
об одной из основных идей цикла. На страницах романов можно не раз про-
читать, что в Меганезии нет государства, а попытка его создания согласно
Великой Хартии считается тягчайшим преступлением, за которое полагает-
ся смертная казнь. Но на самом деле, вне всяких сомнений, государство в
Меганезии есть. Об этом могло бы свидетельствовать одно только наличие
частной собственности, но, когда читаешь романы цикла, бросаются в глаза
и более непосредственные доказательства.
Имеются абсолютно все основные признаки государства. Есть судебная
система, в которой высшим органом является Верховный суд. Есть выбор-
ное правительство, с которым заключается контракт на исполнение избира-
тельных заявок граждан. Есть аппарат принуждения: армия, полиция, обла-
дающая немалым влиянием спецслужба и специальная преторианская гвар-
дия, следящая за исполнением Хартии. Есть право, от уголовного до выбор-
ного, за исполнением которого следят суды и полиция. Наличествует опре-
деленная территория, на которую распространяется государственная власть
(границы ее в основном морские, но это не важно). Более того, государство
это местами имеет явные империалистические замашки, в частности, вывоз
капитала в бедные страны, например для добычи там полезных ископаемых
(пример — история с вымышленной африканской страной Мпулу в романе
«Чужая в чужом море»).
Какое же это государство? Ответ прост и скучен — это буржуазная рес-
публика, скорее федеративная (в тексте Меганезия именуется конфедераци-
ей, но в то же время четко описаны единая исполнительная и судебная вла-
сти), пусть сильно отличающаяся от существующих, но не настолько, чтобы
считать ее чем-то совершенно особенным. В текстах неоднократно говорит-
ся о неких принципиальных отличиях и от современных капиталистических
стран, и от бывших социалистических, но лично мне при чтении было пре-
красно видно, что разница с первыми намного меньше, чем с Советским
Союзом, в особенности ранним.
С надстройкой все более-менее понятно, разберемся с базисом. Ясно,
что в Меганезии капитализм. Различными «бизнесами» занимаются если не
каждый из основных героев, то уж больше половины — точно. Кстати, ин-
тересен социальный и профессиональный состав персонажей романов, кото-
рый мало меняется от книги к книге. Очень много (наверное, не меньше по-
ловины от общего числа) представителей различных силовых структур «го-
сударства, которого нет» — военных, в том числе отставных, занятых око-
ловоенным бизнесом (от ЧВК до производства оружия), и работников спец-
служб. Много более традиционных бизнесменов, от мелких буржуа до хозя-
ев транснациональных корпораций. Первые всегда показываются в самом
выгодном свете, тогда как вторые бывают и «хорошими» (те, что не связаны
с властями других государств), и «плохими» (те самые «оффи»).
Есть немало лиц свободных профессий — журналисты, писатели, разно-
образные «эксперты» и фрилансеры и даже философы. Нашлось место и для
представителей мафии и наркоторговцев — да, они тоже оказываются если
и не совсем положительными, то не явно отрицательными персонажами, в
отличие от госчиновников, а некоторые из них лично поучаствовали в соз-
дании «трансутопии». Да, «Алюминиевая революция» на поверку (начиная с
«Мауи и Пеле...») оказывается не совсем (или даже совсем не) революцией,
поскольку ее совершают не народные массы островитян, а беглецы из Евро-
пы и Америки, торговцы кокаином и наемники. Думаю, читатели уже дога-
дались, кто в этом «чудесном» мире оказывается на страницах редко и
обычно на заднем плане. Я не могу припомнить ни одного яркого образа
настоящего пролетария.
Хотя на страницах романов изредка можно увидеть не самое отрица-
тельное отношение к леворадикальным группам (в частности, во второй
части «Апостола...» упоминается RAF), но куда чаще проскальзывает плохо
скрываемое сочувствие ультраправым, а спецслужба Меганезии нередко
именуется героями «гестапо» — в шутку, конечно, но... Нет, «революционе-
рам» никогда не приходит в голову упоминать ВЧК и большевиков.
В Меганезии есть территории с различными видами местного само-
управления, среди которых имеется и «коммунизм» — в кавычках, посколь-
ку выглядит он совершенно карикатурным. Острова, на которых обитают
люди с особым взглядом на мир, живущие единой общиной и не имеющие
ни личных вещей, ни личного пространства, описаны совершенно беззлоб-
но, но цель понятна — «доказать», что коммунизм невозможен, поскольку
для его существования нужны особые люди. С другой стороны, местами ав-
тор скатывается в настоящую архаику, описывая существующие в составе
конфедерации «без государства» монархии — от традиционных островных
вождей до «курфюрстов» — не абсолютные, но с обладающими немалень-
ким влиянием королевскими особами.
В чем же отличие меганезийского капитализма от остальных современ-
ных «капитализмов»? Во-первых, там нет крупного, тем более финансового,
капитала и монополий, хотя есть частная собственность, мелкий и средний
бизнес и наемный труд. Во-вторых, там нет налогов, а есть только социаль-
ные взносы на финансирование текущего правительства, которые не зависят
от доходов (цитата из «Депортации»):
«Они зависят не от того, сколько у человека денег, а от того, сколько
он потребляет этих благ. Обычно миллионер платит много больше,
чем рабочий, но не потому, что у него больше доход, а потому, что у
него больше объектов, обслуживаемых полицией, экологической
службой, службой чрезвычайных ситуаций и т.д.».
Чувствуется, что вопрос о налогах очень волнует автора — ему посвя-
щено немало слов. В-третьих, там практически нет институтов лицензиро-
вания, стандартизации и тому подобных. Можно производить и продавать
что угодно. Полная свобода предпринимательства.
Финансовый капитал, налоги и лицензирование доставляют больше про-
блем мелкой буржуазии, владельцам малого и среднего бизнеса, которые
мечтают избавится от банков, монополий и госрегулирования. Понятно, для
кого эта «трансутопия» наиболее привлекательна...
Если говорить о личных впечатлениях от придуманного автором мира,
то мне в нем многое не нравится даже по сравнению с существующими
странами. Меганезийцы просто помешаны на дешевизне. Дешевые товары
из Китая (в романах он по-прежнему выступает в роли «мировой фабрики»),
дешевая еда, дешевая техника, дешевое жилье и так далее. Понятно, что при
капитализме высокая цена совершенно не гарантирует качества, но эконо-
мия на всем, на чем только можно и на чем нельзя, — верный способ полу-
чить совершенно негодное изделие, а если это еще и комбинируется со сле-
дующим пунктом... Отсутствие стандартов и лицензий на все, вплоть до ле-
карств и авиаперевозок, — явный шаг назад, во времена торговцев «змеи-
ным маслом» и прочих шарлатанов, к уровню смертности на транспорте,
характерному для самых слаборазвитых стран. Кстати, об инфраструктуре
вообще и транспорте в частности. Диалог из романа «Апостол Папуа и дру-
гие гуманисты»:
«В каждом труднодоступном тропическом регионе начали спонтан-
но рождаться режимные альтернативы.
— Почему только в тропическом? - спросила она.
— Потому, что в тропическом климате можно построить эффектив-
ное производство без развитой инфраструктуры. В других климатиче-
ских поясах бывает холодная зима».
Устремившийся со всего света в Меганезию бизнес на самом деле не в
силах одолеть задачу, которая была решена даже обычными капстранами, не
говоря уже о Советском Союзе. Инфраструктуры в Меганезии действитель-
но нет. Поскольку автор является большим поклонником малой авиации,
транспорт между островами представлен частными самолетами (которые, по
сюжету, есть у каждого «самостоятельного и благополучного») и авиарик-
шами. Конечно, можно гнать топливный спирт из планктона и ловить рыбу
в лагуне, а потребности в одежде в тропическом климате невелики, но без
хорошей транспортной связности жизнь на островах представляется мне
совсем грустной — это не тот мир, в котором мне хочется жить.
Что же касается времени, из которого происходят экономические идеи
Меганезии, о нем говорится почти что прямо. В «Апостоле...» один из геро-
ев мечтательно рассуждает: «Когда мы построим продвинутый нео-XIX
век...». Да-да, XIX век, домонополистический капитализм. И здесь самое
время вспомнить одного тогда еще видного марксиста Карла Каутского. В
1886 году он написал популярное изложение «Капитала» — «Экономиче-
ское учение Карла Маркса». Цитату оттуда я и приведу — она длинная, но
уж очень показательная:
«Так всё толкает к разрешению противоречия, воплощённого в капи-
талистическом способе производства, — противоречия между общест-
венным характером труда и отжившей формой присвоения средств
производства и продуктов.
Только два пути мыслимы для разрешения этого противоречия. Оба
они имеют целью согласовать между собой способ производства и
способ присвоения. Один путь — уничтожение общественного харак-
тера труда, возврат к простому товарному производству, замена круп-
ного производства ремеслом и мелким крестьянским хозяйством. Дру-
гой путь стремится приспособить не способ производства к способу
присвоения, а способ присвоения к способу производства. Этот путь
ведёт к общественной собственности на средства производства и про-
дукты.
В настоящее время многие стараются повернуть ход развития на
первый путь. Они исходят из ошибочного взгляда, будто способ про-
изводства можно установить по произволу при помощи юридических
предписаний».
Да, в Меганезии нет ничего нового — все та же идея, устаревшая еще в
позапрошлом веке, все тот же первый путь с частной собственностью, но без
банков и монополий, «по произволу при помощи юридических предписа-
ний». Второй же путь автору явно не нравится...
Впрочем, о жизни большинства населения при капитализме XIX или на-
чала XX века у автора, похоже, весьма странные представления. Чего стоит
вот такая цитата из «Рыцарей комариного писка»:
«За 100 лет реально-полезные технологии усложнили жизнь незна-
чительно, а во многих случаях - даже упростили ее. Другое дело - бю-
рократические усложнения. Они чудовищны. 100 лет назад обычный
человек четко знал, какое имущество ему принадлежит, сколько у него
денег и что он может делать для получения прибыли, удовлетворения
потребностей и защиты своих интересов».
Действие романа происходит в совсем недалеком будущем, 20-е годы
нашего века. Сто лет назад типичный житель даже развитой капиталистиче-
ской страны и не мечтал о «получении прибыли» (как, впрочем, и сейчас), а
для «удовлетворения потребностей» мог сделать только одно — продать
свою рабочую силу и надеяться, что зарплаты хватит на кусок хлеба, и что
его не выкинут за ворота при очередном сокращении. И бюрократия здесь
ни при чем. Один пример того, как следует защищать свои интересы, конеч-
но, тогда уже был...
Мы подходим к самому интересному — классовой структуре «трансуто-
пии». В ранних романах она не слишком четко обозначена, но потом про-
ступает все более явно. Наконец, один диалог из «Апостола...» прекрасно
раскрывает суть идеи Меганезии. Он довольно объемный, но я приведу его
весь:
— Это из социологии управления. В социуме есть особи Альфа, Бе-
та, и Гамма.
— Хэх… Это из той же серии, что термин «Альфа-самец»?
— Абсолютно верно, Корвин! Итак: Альфа — это лидеры, носители
власти, или высшего статуса, вершина социальной пирамиды. Гамма
— это нижний слой в пирамиде. Они по статусу всегда в подчиненном
положении. Бета — это промежуточный слой. Они могут играть роль
лидеров в отношении Гамма или в отношении других Бета, однако,
они не лидеры по статусу. Они всегда подчинены Альфа, хотя у неко-
торых из них есть шанс подняться до Альфа. Беты мечтают об этом и
боятся упасть до Гамма. Что же касается Гамма, то они мечтают полу-
чить роль, свойственную Бета, и начать доминировать над другими
Гамма. Вот на чем держится классический пирамидальный социум.
— Ну… — Корвин погладил свою выбритую макушку, — …я где-то
видел такую теорию.
Патер Макнаб плавно взмахнул ладонями в стороны.
— Бесспорно, вы видели. Это упрощенная теория, но ее используют
многие политологи, поскольку она дает вполне адекватные прогнозы.
Но для сообщества нези такая теория абсолютно непригодна. Вы, в
силу своих идейных установок, истребили всех Альфа и лишили граж-
данских прав всех Гамма. Вы создали монохромное общество субъек-
тов, которые не стремятся к статусному лидерству и не терпят такого
лидерства над собой.
Да, пирамида капиталистического общества действительно легко узна-
ваема.
Достаточно перевести эвфемизмы поп-психологии на давно и хорошо
известный язык политэкономии — и мы получим обычную классовую
структуру капитализма: крупная буржуазия (альфа), мелкая буржуазия (бета
— да, они действительно «промежуточный слой») и пролетариат (гамма).
Надежды и страхи мелкого буржуа в обществе монополистического капита-
лизма, мечтающего дорасти до крупного капиталиста и ужасающегося при
мысли о превращении в пролетария, показаны верно.
А что же получилось в Меганезии? Заветная мечта мелкого буржуа, его
«трансутопия» выглядит так: мелкая буржуазия избавляется от крупной и,
получив власть, принимает меры по недопущению новой концентрации ка-
питала, чтобы оградить себя от разорения гигантами в будущем, и лишает
гражданских прав пролетариат, чтобы иметь возможность беспрепятственно
его эксплуатировать. На самом деле из пирамиды убрали второй сверху и,
частично, третий слой, заменив его своим. Автор очень не любит христиан-
ство и ислам, но опиум для народа в Меганезии не исчез полностью, а про-
сто принял иные формы. В двух частях «Апостола...» рассказывается о по-
явлении новых религиозных течений, отвечающих потребностям меганезий-
ских властей, и здесь автор неожиданно ясно демонстрирует, что религия —
всего лишь надстройка. Что же касается четвертого сверху уровня — он,
судя по текстам, разросся до прямо-таки неприличных размеров.
И, конечно, самый верхний уровень никуда не делся. Пусть нелюбимые
автором «фантики» и цифры в памяти банковских компьютеров заменены на
золотую фольгу и расписки с указанием количества металлического алюми-
ния (кажется, с полным резервированием), суть не поменялась — «трансу-
топией» безраздельно правят деньги. А заявленное отсутствие «стремления
к статусному лидерству» явно противоречит некоторым сценам из текстов, в
которых фигурируют «фармстеды» буржуа со слугами, набранными из ме-
стных жителей, со специальными «мини-флэтами для прислуги» (негоже
презренным «гамма» жить в господских хоромах!). Напоследок — еще одна
показательная цитата из «Апостола...»:
«Те революции - восстания нищих против богачей с целью отнять у
богачей богатство и власть. А вот Алюминиевая революция была вос-
станием самостоятельных благополучных людей против богачей и
нищих, с целью защитить свое благополучие и самостоятельность, ко-
торую хотят отнять богачи и нищие».
Действительно, «самостоятельных благополучных людей» одинаково
пугают и миллиардеры, способные не глядя пустить их по миру, и пролета-
рии, которым нечего терять и которые могут в один прекрасный день снова
очнуться и вспомнить, что это их планета. Поэтому среди них истории о
Меганезии, этой мелкобуржуазной утопии пользуются немалой популярно-
стью.
Разумеется, такое общество, построенное на давно уже устаревших иде-
ях, невозможно. Причин много, я выделю лишь одну. Ни хартии, ни консти-
туции, ни любые другие юридические ухищрения не в состоянии отменить
законы политэкономии. Процессы концентрации и централизации капитала
неизбежны, а способы контроля над вложениями в обход прямого владения
акциями известны и описаны уже больше столетия, тем более что в Мегане-
зии уже есть инвестиционные фонды, куда переходят при выкупе акции
крупных компаний. Конечный результат, особенно с учетом того, что на
островах сильны личные и родственные связи, а многие основатели хорошо
знакомы друг с другом, вполне предсказуем: соперничество кланов, «кумов-
ской капитализм» и еще одна олигархия, использующая хартию по принци-
пу «друзьям — все, врагам — закон». И никакой утопии.



Велимир Долоев

Внеисторическая Россия

Вячеслав Рыбаков. На мохнатой спине. СПб.: Лимбус Пресс, 2016 г.
осле многолетнего авторского молчания снова заговорил Вяче-
слав Рыбаков.

Заговорил, надо признать, впечатляюще и результативно — ро-
ман «На мохнатой спине» завоевал разом три престижнейших российских
премии (РосКон, Интерспресскон, АБС-премия), вызвав массу совершенно
полярных откликов критиков, тем или иным способом задев чувства массы
читателей, нажав сразу на несколько болевых точек расколотого постсовет-
ского общества. И вместе с тем — примером своего творчества и его эволю-
ции — автор наглядно продемонстрировал тот тупик, в котором это обще-
ство оказалось. Хороший писатель, впрочем, по-другому и не умеет.
Предыдущий крупный проект Рыбакова, дилогия «Наши звезды», тоже
стал прекрасной иллюстрацией этого тупика — и даты написания книг в
данном случае очень много говорят. Первая часть цикла, роман «Звезда По-
лынь» (2006) — это попытка реанимировать романтику космоса и научного
поиска шестидесятых, он насквозь пропитан отсылками к Стругацким. «Ту-
ут, ту-ут, ту-ут», — пели далекие маяки... С этим паролем главные герои
ищут «своих», тех, кто сегодня готов участвовать в рывке к звездам. Кто же
служит материальным движителем этого порыва? Капиталист. Патриотиче-
ский капиталист родом из тех же самых шестидесятых, читавший все те же
книги, что и его сверстники, смотревший мечтательно на звездное небо:
ведь и в самом деле, современные олигархи — такой же продукт Made in
USSR, как и остальные представители старшего поколения:
— Господи, — голос неведомого Бориса Ильича, еще только что —
сухой и напряженно сдержанный, вдруг ноюще раскис. — Ну неужели
ни один человек из тех, что сейчас ворочают всей этой адовой бездной
бабла, в детстве не сходил с ума от книжек про ракеты? Неужели ни у
одного глаза не горели, неужели не хотелось на самом деле, в реаль-
ной будущей жизни сорвать ветку марсианского саксаула? Полететь к
венерианскому озеру, возле которого притаился древний звездолет фа-
этонцев? Какой скучный мир…

И ведь в самом деле — неужели не найдется среди всех этих одиозных
нуворишей и внешне малоприметных «деловых людей» хотя бы один пра-
ведник, желающий не выступления Сосо Павлиашвили на своем юбилее, не
борьбы стриптизерш в ванной из черной икры, а чего-то странного? На За-
паде вот герои капиталистического труда в водолазках и свитерах с речами
о будущем, прогрессе и космосе наперевес пользуются определенным спро-
сом, так неужели в России слово «миллиардер» будет ассоциироваться ис-
ключительно с раздающим айфоны за рисование «мемов» Алишером Усма-
новым?
Выходит, что так. Более того, медведевская эпоха, кажется, окончатель-
но превратила слова «инновации» и «высокие технологии», написанные по-
русски, в разновидность грязных ругательств. И вот в продолжении цикла,
романе «Се, творю» (2010, Сколково, Петрикгейт, Роснано в самом расцве-
те) Рыбаков полностью отказывается от старой схемы, все больше углубля-
ясь в политико-философское противостояние мерзким либералам (вызы-
вающим отвращение уже на чисто физиологическом уровне), заменяя тех-
нологический рывок типичным волшебством телепортации, наделяя сверх-
способностями самых молодых героев, делая из них разновидность то ли
люденов, то ли гадких лебедей — и подписывая тем самым приговор собст-
венному поколению.
После 2010 года утекло много воды и много крови. Стрелка часов Суд-
ного дня с тех пор неизменно двигалась только вперед — к роковой полуно-
чи. Россия успешно ввязалась сразу в два затяжных военных конфликта с
перспективами и целями, которые не в состоянии внятно объяснить ни один
из трех основных федеральных телеканалов. Исторические отсылки к шес-
тидесятым, инновации, «далекие маяки», рывок к звездам — все это стало
сегодня еще более неуместным, чем разговор о веревке в доме повешенного.
На повестке дня совершенно другие исторические аналогии (за которые с
радостью и пугающим единодушием хватаются что депутаты Львовского
Городского Совета, что завсегдатаи «Воскресного вечера»).
Конец тридцатых годов. Финал Интербеллума. Канун Второй Мировой
войны.
Жанр, в котором написана книга, пожалуй, не получится охарактеризо-
вать одним-двумя ярлычками из колоды жанров коммерческой фантастики:
это не «альтернативная история», не «криптоистория» и уж тем более не
«историческая фантастика». Автор демонстративно отказывается от какой-
либо связности и логичности творимого им мира: дело тут не в ссыльных
царской эпохи, поющих «Возьмемся за руки, друзья», не в упоминании ви-
руса Эболы в тридцатых — «альтернативная реальность» на то и альтерна-
тивная. Но в этой реальности теряются, собственно, образы главных героев,
превращаясь в принципиально несобирающиеся пазлы, где каждая новая
сцена только вносит дальнейшую путаницу. К примеру, с первых же строк
книги мы узнаем, что главному ее герою (аналогу пикулевского «человека
без имени», но по дипломатическому ведомству) в 1938 году пятьдесят де-
вять лет. Это дает дату рождения — 1879 год. А затем упоминается, что из
гимназии он выпустился аккурат после Цусимы — в 1905. В двадцать шесть
лет. Себе же образца 1920 года наш «человек без имени» дает такую харак-
теристику — «молокосос, деревенский тюня-лапоток». Это сорокалетний
образованный мужчина, участвовавший, ни много ни мало, в плехановском
«Освобождении труда» (не спрашивайте — Плеханов здесь тоже очень аль-
тернативный). Такое нагромождение противоречий, ясное дело, является
результатом сознательной тактики: находясь на не самой уютной для себя
территории, автор сразу же показывает кукиш любителям искать заклепки
неправильной формы, что составляют весьма весомую и влиятельную часть
поклонников книжек про попаданцев и черных томиков «Яузы». С другой
стороны — это сигнал для каждого потенциального читателя: не ищите в
сюжете связности и логики, «книга вообще о другом», как любят оправды-
ваться писатели, уличенные в непонимании темы своего творчества или ли-
тературной беспомощности. И пусть читателя не обманывают вставные
главки в стиле «информации к размышлению» из романов Юлиана Семено-
ва — книга эта действительно не об СССР тридцатых, не о Сталине и стали-
низме, не о дипломатических играх накануне Второй Мировой. То, что в
романе проделывает Рыбаков, укладывается в рамки отношения современ-
ного обывателя к историческому промежутку, что зовется сталинской эпо-
хой.
Существует в общественном восприятии сталинизма и самого Сталина
один удивительный, на первый взгляд совершенно непостижимый парадокс.
В каждом современном книжном магазине два-три стеллажа отведены под
тематическую литературу. Пестрят цепляющие глаз названия: «СТАЛИН —
БОГ-ИМПЕРАТОР ИЗ МАШИНЫ», «СТАЛИН — НАСЛЕДНИК ДОМА
РОМАНОВЫХ», «СТАЛИН ПРОТИВ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ»,
«СТАЛИН ПРОТИВ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ», «ПУТИН — ЭТО
СТАЛИН СЕГОДНЯ», «ЖЕЛЕЗНЫЕ ЯЙЦА СТАЛИНА», «СТАЛИН И
ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ», «ВОЗВРАЩЕНИЕ СТАЛИНА»... К каждой
годовщине пакта Молотова-Риббентропа, к каждому дню рождения и смер-
ти знаменитого специалиста по языкознанию медийное пространство лихо-
радит от пустопорожних дискуссий. Чуть ли не каждый конфликт хозяйст-
вующих субъектов в современной России, в результате которого тот или
иной деятель бизнеса, политики или культуры оказывается за решеткой, со-
провождается разговорами про «новый тридцать седьмой» (скорбными сте-
наниями — из угла либералов огоньковской закалки и торжествующими
визгами — со стороны «державников» на государевой службе). Словом,
очевидно, что в России по популярности Сталин обошел и Битлз, и Иисуса
Христа. Но вместе с тем, при всем медийном ажиотаже вокруг «отца наро-
дов», его идейное наследие (весьма обширное — тринадцать томов издано
только до пятьдесят третьего года) оказывается совершенно невостребован-
ным — хотя, казалось, уже одно имя обеспечит любому изданию сталин-
ских работ стопроцентный коммерческий успех. Но нет — выпуском «до-
полнительных томов» сталинского собрания сочинений занимаются энту-
зиасты-дилетанты, а коммерческие издания представляют собой надерган-
ные чуть ли не по абзацу компиляции казенных банальностей из эпохи бан-
кетов и тостов и выдернутых из контекста отрывков внутрипартийной по-
лемики. Можно с уверенностью сказать: самый узнаваемый персонаж в оте-
чественной истории поразительно непопулярен в качестве мыслителя и тео-
ретика, поразительно невостребован и несозвучен современности. Любой
нынешний поклонник Сталина, заглянув в аутентичные тексты, не найдет в
них для себя ничего цепляющего за живое — ни пассажей о величии белой
славянской расы, ни апологетики православной империи, ни даже призывов
к борьбе с еврейским заговором. После чтения книжек современных сталин-
ских пророков вроде Старикова такой результат порядком разочаровывает,
и в итоге возникает определенный запрос на «неизвестного», «тайного»
Сталина, который никогда не был искренним революционером (революции
ведь — это зло), а был, напротив, консервативным, патриотически настро-
енным религиозным обывателем. А спрос рождает предложение — так и
возникают неуклюже состряпанные фальшивки вроде «беседы с Коллон-
тай», «политического завещания» или жанрово связанных с ними «дневни-
ков Берии». Фальшивки эти сварганены настолько топорно, что до конца в
них мало кто верит — но хотят верить очень многие (как и в пресловутый
«план Даллеса», который «не существует, но действует»). Документального
жанра, разумеется, будет маловато — и появляется на рынке обширный
пласт тематической художественной литературы, самыми характерными
представителями которого являются пресловутые «попаданцы к Сталину».
Мы смеемся и негодуем, глядя на патриотических реконструкторов с их
влажными мечтами о железной руке в ежовой рукавице, на либералов, чьи-
ми стараниями порядком была обесценена память сотен тысяч жертв Боль-
шого Террора, но для людей, ломающих копья в интеллектуальных боях об
истории нашего недавнего прошлого, в последнюю очередь имеют значение
реальные беды и победы тридцатых-сороковых годов, реальные противоре-
чия и конфликты этой эпохи. И книга Рыбакова — это крайняя форма лите-
ратурной деконструкции сталинизма, декларативное и демонстративное его
присвоение именем современной «патриотической общественности». При-
своение это идет достаточно примитивными путями — начиная с элемен-
тарного, с языка. Вот как разговаривают главный герой, высокопоставлен-
ный работник НКИДа, и Генеральный Секретарь ЦК ВКП(б), фактический
лидер Советского государства:
— Ты ведь через Варшаву ехал?
— Да.
— Что паны?
— Много чего. Что тебя интересует?
— Ну, наверное, то же, что и тебя. Пойдут они вместе с Гитлером
против нас? Или по-прежнему кобенятся и не могут даже тут опреде-
литься?
— С учётом того, что ещё пару месяцев назад они были с немцами
вась-вась, а теперь — уже в раздумьях, я думаю, отработают назад. От
душевного единения с Адиком они уже отсосали максимум возможно-
го. И начинают это осознавать. Украину фюрер им не отдаст, самому
нужна. А когда до фюрера дойдёт, что шляхтичи его кидают, он взбе-
сится реально. Если тебя интересует мой прогноз…
— Не набивай себе цену, не кокетничай. Я ведь уже спросил. Чего
ещё надо?
— Ладно, Коба, не кипятись. Думаю, сейчас паны постараются этак
незаметно и невесомо, на пуантах, перебежать под крылышко демо-
кратий. С расчётом получить всё, что им обещает Гитлер, а то и по-
больше, но притом без усилий и риска. Гитлер нападает на нас через
Прибалтику, вязнет тут, год-два мы воюем на обоюдное истощение, а
потом, все в шоколаде, вступают англичане с французами. Добивают
Гитлера в спину, и то, что он успел оттяпать у нас, достаётся им. Как
освободителям одновременно и от нацистов, и от большевиков. И ос-
вободители потом отдают это панам за их красивые глаза и антисовет-
ские вопли. Может, паны под конец и войсками поучаствуют, в обозе
у демократов. Чтоб хоть разок крикнуть «Хэндэ хох!» и за этот геро-
изм уж наверняка получить всё до Волги. Вот такие в Варшаве, я пола-
гаю, девичьи грёзы.
Или вот еще, характерное:
— Так что чистый водевиль, — закончил я. — Было бы смешно, ес-
ли бы не было так грустно. Ваня любит Мэри, Мэри, как и подобает
продвинутой европейской гёрл, льнёт к Гретхен, а Гретхен строит
глазки Ване. Мы рвёмся к союзу с демократиями, демократии спят и
видят, как бы заключить союз с Гитлером, а Гитлер, похоже, начинает
обхаживать нас.
— И вдобавок Ваню в койку к Гретхен со спины пихает… э-э… Ха-
руми, — добавил Коба. — Из Маньчжурии. Да-а… Свальный грех.
Варенья хочешь?
Не то чтобы советские функционеры в приватных беседах были чужды
низкого штиля, но вышеприведенное — это не слова людей тридцатых го-
дов. Это разговор пары современных менеджеров среднего звена, для кото-
рых и старается старый ленинградский интеллигент Рыбаков, чтобы пацаны
догнали, чо там за расклады были в старые времена, как наша братва разру-
ливала ситуэйшен с фашиками да пиндосами, да какие сцуки все эти братья-
славяне да либерасты горбоносые. Самое парадоксальное — в книге ведь
целая глава посвящена пошлости в искусстве. Но — ничего не поделаешь,
надо подстраиваться под аудиторию (тоже, правда, не актуальную, а в зна-
чительной степени воображаемую): требует рынок, требует издатель, требу-
ет... да, впрочем, иному автору и самому так удобнее. Нынешний наш ми-
нистр культуры выдал такую установку: в схватке белых и красных правы
оказались не белые, не красные, а вековечная, тысячелетняя, вневременная и
надклассовая «Историческая Россия». И в этой России, которую правильнее
было бы назвать внеисторической (параллели с городом Глуповым, в кото-
ром история прекратила течение свое, совершенно очевидны), нет никакой
разницы между эпохой Путина и Сталина, Николая Первого и Николая Вто-
рого, Ивана Третьего и Ивана Четвертого — соответственно, нет разницы и
в международном положении, в отношениях с извечно враждебным, русо-
фобским и либерально-толерантным обобщенным Западом. Вместе с теле-
видением и МКАДом Рыбаков переносит в свои тридцатые эпатажного
французского философа Андре Глюксманна:
«Скорее всего, имелся в виду их новопреставленный философ с жё-
ваным лицом, вывернутыми мозгами и опять смешной фамилией, ко-
торую я, как и Блока, постоянно забывал: то ли Клоксман, то ли Глюк-
сель… В последнем опусе, лебединой песне и, наверное, завете гря-
дущим поколениям, он на пятистах страницах доказал, что тот, кто за
свою жизнь не сменил раза три-четыре пол, не может считаться пол-
ноценным человеком и сколько-либо ответственно и разумно судить о
чём-то важном; жёсткая и безальтернативная привязанность к маску-
линности или феминности свидетельствует об интеллектуальной не-
мощи и моральной ущербности, а отсутствие опыта, получаемого про-
тивоположным полом, делает таких людей крайне недалёкими. По-
скольку же в Советской России подобные операции вообще не прак-
тикуются и, видимо, негласно запрещены кровавой тиранией, тут, сле-
довательно, коротает век сборище заведомых недочеловеков; всю
жизнь протомившись в гендерной темнице, они ничего не понимают в
жизни и свободе. Любое их мнение по любому поводу не только не
представляет ценности, но вообще должно восприниматься как болез-
ненный истероидный симптом.
Нобелевскую премию получил.
Какая уж тут коллективная безопасность…
Не получится у Литвинова ничего. Не получится».
«Историческая Россия» в действии: что плохо Путину и Милонову, то и
Советской стране — смерть. Ради этого даже покойного провокатора и ре-
негата от «новой левой» можно перенести в чуждую среду. Правда, ни в Со-
ветской России, ни в окружающих ее капиталистических странах в те вре-
мена про сегодняшнюю дихотомию «благочестивая Россия — бездуховный
Запад» слыхом никто не слыхивал. Для антисоветских агиток и карикатур
первой половины двадцатого века общим место является обвинение боль-
шевиков в том, что они учат детей в школах небывалому и неслыханному
разврату. Действительная свобода нравов, воцарившаяся в СССР, рассмат-
ривалась его противниками как неотъемлемая часть величайшего преступ-
ления коммунистов — покушения на опорные столпы цивилизации: Собст-
венность, Порядок, Религию и Семью. Не вымышленный Клюксман или
Глюксель, а реальный всемирно известный сексолог и борец за права геев
Магнус Хиршфельд в 1926 году посетил СССР по приглашению советского
правительства — и обнаружил там, на общеевропейском фоне, образец ген-
дерного равенства и терпимости к секс-меньшинствам. Безусловно, «доро-
гой Иосиф Виссарионович» сделал многое для того, чтобы повернуть про-
цесс вспять — и тем не менее: те, кто в сорок третьем году сжигал украин-
ские и белорусские села, те, кто в сорок шестом призывал сжечь в атомном
огне Москву и Ленинград, пока у «Советов» не появилось свое ядерное
оружие и средства его доставки, защищали все те же четыре вышеперечис-
ленные столпа цивилизации и образ врага культивировали, ориентируясь на
эпоху первых революционных лет.
Лишь в условиях невообразимой идеологической путаницы, что нача-
лась в тридцатые годы с поражением великого революционного наступле-
ния и апогея своего достигла в перестроечную эпоху (когда «левыми» себя
называли сторонники частной собственности и ничем не ограниченного
рынка) концепция «исторической России» из бреда реакционных романти-
ков могла вырасти в нечто актуальное и всерьез обсуждаемое. Тем не менее,
сама логика развития современного российского капитализма, неотвратимо-
го имущественного расслоения, социального разделения, включения на тру-
пе бывшего советского народа классических механизмов национального уг-
нетения, несет этой самой «исторической России» неминуемую погибель,
которую не отсрочит никакой «национальный лидер».
Но, пока ткань единой истории не расползлась еще на лоскутки, пропа-
ганда будет эксплуатировать ее до последнего, приравнивая защиту собст-
венности олигарха Ахметова на востоке Украины или защиту бизнес-
интересов Газпрома и Роснефти на востоке Сирии к священной, народной,
Великой Отечественной войне Советского Союза. Или к сопутствующим
конфликтам — от Халхин-Гола до Испании. Забавно, что для проведения
убедительных параллелей приходится возводить как раз клевету на СССР и
его историю. Взять, к примеру, описанную Рыбаковым ситуацию, когда Ле-
онид Утесов едет в занятый франкистами испанский Теруэль дать концерт
перед фалангистами (подразумевается, конечно, Андрей Макаревич и его
выступления на Донбассе перед украинскими военнослужащими). Некото-
рые из читателей Рыбакова приняли эту байку за чистую монету, и не удив-
люсь, если в скором времени несчастного Леонида Осиповича будут полос-
кать по бложикам как фашистского предателя: в конце концов, я своими
глазами видел в Википедии статьи о реальных исторических деятелях со
ссылками на Форум Альтернативной Истории как на авторитетный источ-
ник!
Плохо скрываемая неприязнь автора к социальной прослойке «горбоно-
сых», чернявых интеллигентов с западных окраин бывшей империи, нена-
видящих все русское от собственной неполноценности, ведет его к полному
отождествлению советской интеллигенции сталинского периода (революци-
онной, реакционной, конформистской — неважно) с карикатурной троицей
«Кац-Шац-Альбац». Персонажи-интеллигенты (первая любовь главного ге-
роя, его жена, тесть, отец невесты сына) все сплошь закомплексованные,
обуреваемые «гонором», склонные к саморазрушению и разрушению всего
хорошего вокруг себя отвратительные типы. В общем, поначитаются своего
Глюкселя, а потом кричат «Ура микадо!», а от этого империи разваливают-
ся, беспорядок кругом творится, извращения половые и прочие революции.
Излишне говорить, каким положительным на этом фоне предстает образ
эффективного менеджера и несостоявшегося архитектора Берия, которому
хочется строить и строить, да положение обязывает сажать и расстреливать.
Наивная вера Фамусова или гоголевского Городничего в мистическую
силу интеллигентишек-щелкоперов и написанных ими скверных книжонок,
возродившаяся с новой силой после непостижимого в рамках неисториче-
ского мышления крушения Советского Союза, после бесчисленных «цвет-
ных» и «твиттерных» революций, ведет к парадоксальным диспропорциям в
восприятии исторических и текущих событий. Самый незначительный
взбрык какого-нибудь представителя гуманитарной или творческой интел-
лигенции (вроде вышеупомянутого Макаревича) порождает бесчисленные
этические спекуляции во всех старых и новых медиа, зато такой ужасающий
вроде бы с точки зрения русского патриота факт, что крупнейшие россий-
ские банки обслуживают военный заем Украины, не вызывает такого уж
большого возмущения — условный Макаревич оказывается куда более дос-
тупной и понятной целью. А зачастую — все вызывающие сомнения дейст-
вия российских властей на международной арене нашими патриотами отно-
сятся к тем самым «государственным» (государевым?) делам, в которые
простому русскому человеку носа лучше не совать, чтобы не уподобиться
проклятым от бога и людей «горбоносым».
Моя рецензия неспроста постоянно сваливается в обсуждение текущего
момента: роман Рыбакова не имеет совершенно никакого, даже самого от-
даленного отношения к быту и духовной атмосфере СССР конца тридцатых
— ни в «светлой» его ипостаси (общественный энтузиазм, экономический
подъем, колоссальный модернизационный рывок), ни в «темной» (небыва-
лый разгул массового террора, атмосфера паранойи и патологической нена-
висти, карикатурный культ личности etc.). То, что Джон говорит о Джиме,
часто говорит больше о Джоне, чем о Джиме, тем более когда Джим Джону
ни капли не интересен. И диалог главного героя с немецким послом в Моск-
ве Шуленбургом, который является, по сути, логическим финалом книги,
представляет собой не спор коммунизма и нацизма, а спор нацизма и пост-
советского консерватизма, в котором оба собеседника сходятся в главном,
провозглашая неправоту Маркса с его «у пролетариев нет отечества». И
раскрывается в процессе этого диалога ужасная тайна: нет между нацистами
и российскими патриотами того неустранимого антагонизма, что побудил
некогда поэта написать: «Как два различных полюса, во всем враждебны
мы». Шуленбург, с изощренностью Великого Инквизитора соблазняющий
«человека без имени» союзом СССР и Третьего Рейха против ненавистных
англосаксов (и, логично дополнить, против горбоносых интеллигентов, их
естественных агентов влияния), встречает довольно вялый отпор — и не
случайно последнее слово остается именно за германским послом:
— Я мог бы, наверное, возразить в том смысле, что никто не знает
будущего и важно лишь то, что есть сейчас, — устало проговорил он.
— Только на основе существующего в данный момент, на основе уже
сделанного и достигнутого имеет смысл выносить оценки. Но я и сам
понимаю, насколько это уязвимая позиция. Я был бы рад… возможно,
даже счастлив поговорить с вами на эту тему в спокойной обстановке,
у камина, в креслах, с бокалом доброго рейнвейна в руке… Не думая о
войне. Но сейчас у меня отчего-то нет сил длить этот спор. Просто нет
сил. Я знаю одно. Одно, — повторил он и запнулся. Оторвал наконец
взгляд от несчастного коржика и вскинул на меня запавшие, больные
глаза. — Если англосаксы раздавят нас поодиночке, они потом уж
точно убедят весь мир навсегда, будто мы с вами — из одного адского
инкубатора. И уж они-то любого первого встречного наверняка будут
полагать априорно полноценным — но только потому, что к этому
времени сделают любого неполноценным. Чтоб не был озабочен ника-
кими Эверестами, ни национальными, ни интернациональными, но
мечтал лишь первым ворваться в торговый центр в день распродажи.
Подумайте об этом, когда будете решать, с кем вам более по дороге
хотя бы до первого перекрёстка.
Тень нереализованной «альтернативы», союза СССР и Третьего Рейха
против «англосаксонских плутократий», сегодня будоражит воображение
постсоветских консерваторов, совершенно не пересекаясь в их сознании с
приверженностью дедовским могилам и ненавистью к «уренгойским маль-
чикам» и «абажурам». Казенный патриотизм не может перевесить того фак-
та, что нацизм, по сути, является лишь заостренной версией консерватизма,
ставшего в современной РФ идеологическим мейнстримом. И не против
«плутократии», «олигархии» и капитализма мечтают подняться в крестовый
поход эти господа, когда клеймят проклятый либерализм с его «потреблят-
ством», но против, условно, всего спектра ценностей 1789 года, против прав
человека и гражданина, против прав народов на восстание и самоопределе-
ние — современная буржуазия, пройдя последовательно несколько стадий
трансформации, не может сохранять и далее свое господство, не отрицая
собственную историю. В ситуации, когда коммунистическое и рабочее
движение потерпело небывалое, всемирного масштаба поражение, для неко-
торых консерваторов стала приемлемой, терпимой частичная реабилитация
«советского проекта» и даже Октябрьской революции — уже ради удара по
предыдущему уровню ненавистного «модерна». Но это лишь до поры до
времени: как только рабочий класс оправится, организуется, наберет силу и
вернет свое наследство — этим заигрываниям с красненьким придет конец.
Не сегодня, не завтра, даже не через десять лет — но рано или поздно это
произойдет. Величественные и статичные антиутопии так и останутся на
страницах фантастических романов по причине своей принципиальной не-
реализуемости. Можно раздавить или обмануть миллионы людей, но ника-
кой грубой силой, никакими тонкими манипуляциями нельзя отменить уни-
версальных законов развития общества.
И «альтернативный СССР» Рыбакова, населенный персонажами патрио-
тических сказок и страшилок, имеет с точки зрения этих законов куда
меньшее отношение к реальности, чем большинство эскапистских фэнте-
зийных романов.


Григорий Ревмарк

Человечество проиграет

Что может быть хуже для книги, чем скандальная слава автора («нарушитель
общественного спокойствия…», и т.д.)? Только скандальные об-
стоятельства выхода.
«Покорность» Мишеля Уэльбека увидела свет 7 января 2015 года. В тот
же день в редакции газеты Charlie Hebdo, чей январский выпуск был посвя-
щен «Покорности», произошел теракт с 12 погибшими, в числе которых был
Бернар Мари, чья цитата была помещена на обложку российского издания
романа.
Все, хватит, достаточно совпадений!
Вынести мысль, что это — чистой воды случайность, ни зарубежным, ни
отечественным читателям оказалось не по силам. И застрочили борзые пе-
рья, застрекотали клавиатуры… В результате львиная доля рецензий на кни-
гу — это пение осанн автору-провидцу и книге-пророчеству. «У вашего до-
ма построят минарет, ваших детей оденут в паранджу, на площадях ваших
городов будут жечь и побивать камнями людей. Ждите. Готовьтесь».
Нашлись, однако, и сохранившие здравомыслие — как среди критиков,
так и в числе рядовых читателей. Они возражали: «Вчитайтесь, господа, в
роман, вчитайтесь. Там описаний политики — с гулькин нос, да и та пере-
дана в виде пересудов за бокалом вина или просмотра телерепортажей. А
центр повествования — один человек, его мысли, его быт и его проблемы
полового свойства (тема для Уэльбека важная, кочующая из романа в ро-
ман)».
Правы — и те, и другие. Мир романа мы видим глазами героя, и видим
лишь то, что эти глаза успевают выхватить из окружающего его информа-
ционного шума. Отступлений, где автор лично повествует читателю о судь-
бах мира, или еще одного героя, способного взглянуть на ситуацию под дру-
гим углом, в книге нет. Взгляд оттого получается узким и поверхностным —
как взгляд любого очевидца с уготованной ему в исторической драме роли
статиста в миллионной массовке. Впрочем, и того, что он увидел, нам хва-
тит с лихвой.
Кто же наш главный, и единственный герой? Вот показательный диалог:
— Красиво, — заключила она в конце концов, — даже очень. У тебя
со вкусом всегда был полный порядок. Ну, для такого мачо, как ты, —
оговорилась она и снова села, ко мне лицом. — Ничего, что я называю
тебя мачо?
— Не знаю, может, ты и права, наверное, во мне есть что-то от сред-
нестатистического мачо, ведь я никогда не считал, что так уж пра-
вильно было предоставить женщинам право голосовать, получать об-
разование наравне с мужчинами, свободно выбирать профессию, и
т. д. Ну мы, конечно, уже привыкли, но такая ли уж это, в сущности,
хорошая мысль?
С одной стороны — мужественность, столь ненавистный ныне многим
сексизм, «а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в
безмолвии». С другой — эмансипация женщин уже век как состоялась, и
культурному человеку не подобает выражать неудовольствие этим, иначе
как в неформальной, «кухонной» беседе.
— Ты за возврат к патриархату, да?
— Я вообще ни за что, ты прекрасно знаешь, но патриархат хорош
уже тем, что существовал, я хочу сказать, что в качестве социального
уклада он был устойчив, и семьи с детьми, в общем и целом, воспро-
изводили себе подобных по одной и той же схеме, короче, дело шло
своим чередом. А сейчас детей не хватает, так что это дохлый номер.
— Да, теоретически рассуждая, ты мачо. Но у тебя изысканные ли-
тературные вкусы: Малларме, Гюисманс, что, конечно, ставит тебя
выше обычного кондового мачо. Добавим к этому неестественное,
почти женское чутье в выборе портьерных тканей.
Добавим, что речь тут идет не просто о вкусах — творчеству Гюисманса
Франсуа (вот мы и добрались до имени) посвятил диссертацию, положив-
шую начало его преподавательской карьере, в его книгах он ищет ответа,
чем успокоить сердце, измученное духовными исканиями (вызванными
«проблемами с сантехникой»), окончательным расставанием героя с темой
Гюисманса книга заканчивается.
Выбор, конечно, не случайный. «Подобное тянется к подобному». Жо-
рис-Карл Гюисманс всю жизнь тянул лямку в министерстве внутренних дел
на второстепенной должности (так и Франсуа преподает в почти пустой ау-
дитории долгие годы), творчество начал с декадентства (так и наш герой,
после долгих лет промискуитета, размышляет о категорическом императиве
за набором номера эскорт-агентства), а кончил принятием католичества (так
и… но не будем забегать вперед).

Резюмируя: Франсуа есть человек среднеарифметический. Белый, гете-
росексуальный, средних лет, небеден, хорош собой. «Характер нордический,
стойкий, в связях, порочащих его, не замечен». Обыватель, пресыщенный
жизнью, с претензией на интеллект.

Перейдем к политике. С первого взгляда — сущее безумие. Социалисти-
ческая партия входит в коалицию с Мусульманским братством*
, впоследст-
вии к ним примыкают умеренные правые, оставляя своим непримиримым
противником, с которыми идут «ноздря в ноздрю», Национальный фронт,
возглавляемый… Марин Ле Пен (в романе есть лишь один вымышленный
политик — лидер Мусульманского братства, Моххамед Бен Аббес).
Безумие ли? Вот судьба сводит Франсуа со «службистом», и тот в не-
формальной обстановке откровенничает.
К примеру: грядущий альянс между Соц. Партией и Мусульманским
братством только намечается, журналисты только-только начинают осто-
рожно прогнозировать — а «рыцарь плаща и кинжала» уже обо всем в курсе
и, как ни в чем не бывало, повествует:
«Переговоры между социалистами и Мусульманским братством
проходят гораздо более напряженно, чем мы думали. При этом му-
сульмане готовы отдать левым добрую половину министерств — в том
числе ключевых, например, министерство финансов и МВД. <…> На-
стоящая загвоздка и камень преткновения — это министерство обра-
зования. Эта сфера традиционно является приоритетной для социали-
стов, ведь одни лишь преподаватели всегда хранили им верность и
поддерживали их даже на краю пропасти; только вот теперь у их про-
тивников ставки еще выше, чем у них самих, и на уступки они не пой-
дут ни при каких обстоятельствах. Мусульманское братство — партия
особая, это вам известно: они достаточно равнодушны к привычным
для нас политическим целям и задачам. А главное, они не отводят цен-
тральное место экономике. Первостепенное значение для них имеют
демография и образование. Победа останется за группой населения с
более высоким уровнем рождаемости, которой удастся обеспечить
преемственность своих ценностей, вот и вся наука, считают они, а
экономика и даже геополитика — это дешевые понты: кто получит
контроль над детьми, получит контроль над будущим, и точка».

*
«Братья-мусульмане» — Прим. ред.
Это, впрочем, еще только начало. Исламская революция в Иране тоже
начиналась с трогательного единения левых с исламистами. Продлилось
оно, правда, недолго и закончилось довольно печально.
Мусульманское братство полагает, что каждый французский ребенок
должен иметь возможность получить исламское образование на всех
этапах школьного обучения. А исламское образование очень отличает-
ся от светского, со всех точек зрения. Во-первых, оно ни в коем случае
не допускает совместного обучения, а женщинам дозволяется полу-
чать только определенные специальности. Кроме того, все без исклю-
чения преподаватели должны быть мусульманами. Необходимо также
соблюдать особый режим питания в школьных столовых и выделить
время на пять ежедневных молитв, но, главное, школьная программа
будет составляться в соответствии с учением Корана.
— И вы думаете, они до чего-то договорятся?
— У них нет выбора. Если они не придут к соглашению, Националь-
ный фронт наверняка победит на выборах… Нет, единственное, что
остается, — продолжал он, — это ввести две параллельные системы
обучения.
Государственная школа останется такой, как она есть, общедоступ-
ной, но денег будет меньше, бюджет министерства образования сокра-
тится минимум втрое, и на сей раз учителя ничего не смогут поделать:
в нынешней экономической ситуации любые бюджетные сокращения,
несомненно, получат широкую поддержку. Вместе с тем будет вне-
дрена целая система частных мусульманских школ, выдающих полно-
ценные аттестаты, — и вот этим школам как раз и достанутся частные
пожертвования. Понятное дело, в скором времени государственные
школы захиреют, и все родители, хоть сколько-нибудь озабоченные
будущим своих детей, запишут их в мусульманские учебные заведе-
ния.
В Иране все решалось в лоб и сразу (как писалось в «Персеполисе» Сат-
рапи: «Нам раздали платки и разлучили с товарищами»). Иранские левые
получили примерно месячную фору на то, чтобы порассуждать о традициях,
к которым тяготеет народная толща, и с которыми надо мириться, после че-
го… да, вы уже догадались, оставшиеся в живых завидовали мертвым чер-
ной завистью.
Здесь тактика выбрана иная — не кавалерийский наскок, а измор. «Не
нравится лечиться в бесплатной больнице — лечитесь в платной». Свобода
выбора, пусть и мнимая, — и уже нечего возразить. Пара-тройка лет, и кон-
курентов у мусульманского образования не останется.
Меж тем, момент с образованием показателен. Статья в Википедии, по-
священная Ирану, в том числе говорит:
«Одним из несомненных достижений Исламской революции стало
резкое развитие здравоохранения и образования. Новое правительство
вкладывало в науку огромные средства, чтобы по возможности макси-
мально заменить западных специалистов собственными и ликвидиро-
вать ужасающую безграмотность. В то же время, одной из важнейших
проблем иранской экономики остается высокий уровень безработи-
цы».
Прелестное сочетание — резкое развитие образования и высокий уро-
вень безработицы, не правда ли?
Но что же социалисты? Как же их преданность идеалам прогресса и ре-
волюционного преобразования общества (смех в зале)?
Закованные в кандалы идейного антирасизма, левые лишены воз-
можности не только бороться с мусульманским кандидатом, но даже
критиковать его.
Да, именно так. Идейного антирасизма, прикрывающего старый как мир
принцип divide et impera (разделяй и властвуй — лат.). На массы арабо-
африканцев наводится прицел ультраправой пропаганды, а массы выходцев
из бывших колоний Старого Света отдаются в полное и безраздельное вла-
дение религиозных фундаменталистов. В обеспечении неприкосновенности
последних как раз помогает современная «левая» пропаганда, уравниваю-
щая нелюбовь к религиозным фанатикам и расизм. Тем самым любой выхо-
дец с Ближнего Востока или Северной Африки, волею судьбы попавший в
Европу, о котором на словах так заботятся евролевые, объявляется мусуль-
манином, и потому попытка воспрепятствовать его превращению в легкую
добычу для вербовщиков в террористические группы всех мастей автомати-
чески считается нарушением его прав и свобод (меж тем, подобная иденти-
фикация национальности и религиозной принадлежности является сама по
себе расистской).
Правые и левые политики, столь непримиримые на словах, оказываются
верными лакеями транснациональных корпораций, уже давно готовящих
почву для… но не будем торопить события.
Кстати о правых. С ними все оказывается гораздо интересней…
В ультраправых кругах распространено мнение, что, если мусульма-
не придут к власти, христиане непременно получат унизительный ста-
тус зимми, граждан второго сорта. Понятие “зимми” действительно
является одним из общих принципов ислама, но на практике статус
зимми довольно гибок. Земля ислама характеризуется невероятной
протяженностью; практика ислама в Саудовской Аравии не имеет ни-
чего общего с тем, что мы наблюдаем в Индонезии или Марокко. Что
касается Франции, то я совершенно уверен — и готов держать пари, —
что христианский культ не только не подвергнется гонениям, но, на-
против, субсидии на католические организации и содержание культо-
вых сооружений возрастут — они могут себе это позволить, ведь сред-
ства, поступающие мечетям от нефтяных держав, будут все равно го-
раздо выше. <…> Католики для них просто верующие, а католичество
— одна из трех мировых религий; их всего-то надо уговорить сделать
следующий шаг и принять ислам: вот исконное, истинно мусульман-
ское видение христианства.
Каков пассаж? Не злейшие враги, не последний оплот европейской ци-
вилизации, подлежащий уничтожению (достаточно вспомнить «Мечеть Па-
рижской Богоматери»), а всего лишь референтная группа, среди которой
можно умелой агитацией вербовать себе сторонников. Но кто же их истин-
ный враг?
А главное, заклятым врагом мусульман, внушающим им страх и лю-
тую ненависть, является вовсе не католичество, а секуляризм, анти-
клерикализм, атеистический материализм.
Восхождение «Талибана» и «Аль-Каиды» началось именно во времена
войны со страной победившего атеистического материализма — СССР. Ис-
ламская «революция» в Иране свергла режим шаха Пехлеви, чей курс был
направлен на индустриализацию и секуляризацию страны.
Желающие могут продолжить список…
Пройдет еще немного времени, и состоится судьбоносная встреча глав-
ного героя с ректором обновленной, теперь уже мусульманской Сорбонны,
предлагающим ему работу. Аргументов, которыми тот склоняет Франсуа на
свою сторону, множество; вот лишь один из них:
«Какая трагедия, пламенно восклицал автор, что безотчетная враж-
дебность к исламу мешает им признать очевидное: по всем ключевым
вопросам они (т.е. традиционалисты) всегда были согласны с мусуль-
манами. Будь то неприятие атеизма и гуманизма, необходимость жен-
ской покорности или возврат к патриархату — их борьбу со всех точек
зрения можно назвать общей».
Собственность, Семья, Религия, Порядок. Тетрада, поднимаемая на щит
реакционерами всех мастей еще во времена Маркса. И неважно, какой будет
религия — капитализм с богом и славянской вязью от капитализма с богом
и арабской вязью лишь вязь отличать и будет. В остальном все останется
тем же — эксплуатация, гнет, война…
Книга заканчивается принятием главным героем ислама, поступлением
на работу в обновленную Сорбонну «обновленного, вольного Арканара».
Узнать, чем же закончится переустройство Пятой республики исламистами,
мы не имеем возможности, но зато имеем полное право попытаться спрог-
нозировать.
Вот новоявленный французский президент подпускает в свою речь сле-
дующий пассаж:
«В данном случае, как вдруг понял Бен Аббес, новой функцией, воз-
ложенной на слишком широкий круг лиц и организаций и в силу этого
«нарушившей установленный порядок», оказалась общественная со-
лидарность. Что может быть прекраснее, растроганно произнес он в
своей последней речи, чем солидарность, когда она проявляется в за-
душевной обстановке семейного круга! Эта «задушевная обстановка
семейного круга» тогда еще была только программой; а если конкрет-
но, то новый проект бюджета предусматривал в течение трех лет со-
кратить на 85 % расходы на социальную сферу».
Окончательный демонтаж европейских welfare state, доставшихся в на-
следство от времен противостояния со Вторым миром, — вот, собственно, и
цель транснациональных корпораций, крупного капитала, то, ради чего все
затевается и затевалось.
В книге все это претворяется в жизнь при демонстративном отсутствии
интереса к экономике и трескучих фразах о том, что «кто получит контроль
над детьми, получит контроль над будущим». Несомненно — если будущее
этих детей — участь рабочего скота (ибо разгром профсоюзов не заставит
себя долго ждать) и пушечного мяса (всем сомневающимся советую вспом-
нить историю уже много раз упомянутого Ирана).
Возможен ли иной сценарий? Разумеется. Если массы выходцев из быв-
ших колоний не удастся использовать как таран (т.е. создать партию, поль-
зующуюся их поддержкой, которая придет к власти и доведет ультралибе-
ральные реформы до их логического завершения), — их используют как
мишень. И тогда уже пришедшие к власти традиционные правые, вроде того
же Национального фронта, под флагом борьбы с засильем инородцев добь-
ют «социалку» окончательно.
В реальном 2017 году, в отличие от вымышленного 2024-го, почти
сбылся второй сценарий — Национальный фронт имел все шансы победить
на выборах. В том же 2017 году был опубликован отчет, согласно которому
Франция заняла пятое место по числу наемников, отправляемых в ряды
ИГИЛ, — вербовка пушечного мяса, прикрытая идейным антирасизмом,
идет семимильными шагами.
Имеет ли значение, кто победит в этом противостоянии Чужого и Хищ-
ника?
Для простого люда, для пролетарских и трудящихся масс, для тысяч бе-
женцев и иммигрантов, — ни малейшего.
Ибо «Кто бы ни победил — человечество проиграет».

*
«Братья-мусульмане» — Прим. ред.




Переводы


Александр Рубер

"Ленин жив!"*

*
перевод фрагментов с комментариями

Книга с таким названием и подзаголовком «переосмысливая Рус-
скую революцию 1917—2017» попала мне в руки незадолго до
столетнего юбилея. Автор — Филип Канлифф, британец, препо-
даватель политических наук и международных отношений в университете
Кента, читающий лекции и по марксизму. Аннотация заинтриговала — в
ней говорилось, что передо мной «рассказ о том, как история могла бы пой-
ти по-иному, если бы Ленин прожил достаточно, чтобы увидеть глобальное
распространение Русской революции на Западную Европу и США». Книга
— не НФ и вообще не художественное произведение, а, скорее, размышле-
ния автора на тему альтернативной истории, начиная от описания событий
начала XX века и до мира, который возник к столетию революции.
«Через сто лет после Русской революции, которая должна была смести
капитализм, глобальный капитализм остается нетронутым и господствую-
щим безраздельно. СССР, государство, основанное в результате Русской
революции, оказалось на свалке истории. Поражение Русской революции
поставило крест на надеждах на революционную социальную трансформа-
цию путем захвата государственной власти. Оно поставило крест на мечтах
о радикально лучшем мире, в котором ликвидировано социальное расслое-
ние и уничтожен любой гнет. Ее поражение показало тщетность попыток
человечества преобразить общество и сознательно определять свою судьбу.
Но, как ни странно, баснословный триумф капитализма оставил нам не-
много причин для выражения признательности его плодам и достижениям».
Так начинается первая глава книги, и далее следуют примеры проблем и
разочарований, которые, даже без упоминания бедности и эксплуатации,
выражают одно: страх перед будущим. А завершается перечисление сле-
дующим предположением:
«Учитывая все это, простительно полюбопытствовать, не было ли вме-
сте с поражением Русской революции разрушено что-то еще».

Следующий раздел первой главы называется «Ностальгия по прошлым
будущим» и действительно начинается с ностальгии, которая, думаю, хоро-
шо знакома многим читателям:
«Мы также знаем, что давным-давно предполагалось, что будущее будет
лучше. В самый разгар Холодной войны люди ждали сияющей эры мирного
международного сотрудничества, бесконечной чистой энергии, населенных
лунных баз, массового космического туризма, колонизации Солнечной сис-
темы, летающих автомобилей и роботов в качестве домашней прислуги —
и, конечно, ракетных ранцев и ховербордов».
Да, будущее должно было быть совсем другим — не пугающим, а свет-
лым и притягательным. Автор предлагает подумать не только над тем, что
случилось, но и над тем, что могло случиться — а сначала провести один
небольшой мысленный эксперимент.
«Представьте, что естественные науки пострадали от воздействия ката-
строфы. Например, взаимосвязанная серия стихийных бедствий, усиленных
техногенными ошибками при попытках среагировать на них, разрушает ве-
ру людей в науку. Когда наука обвиняется в кризисе, ученые — в неудачах
реагирования, многих ученых преследуют, убивают, бросают в тюрьмы и
отправляют в изгнание, тогда как их коллеги, друзья и семьи попадают под
подозрение и становятся целью репрессий. Научные организации и институ-
ты лишаются финансирования, научные союзы распадаются и распускают-
ся. Лаборатории забрасывают бутылками с зажигательной смесью и закры-
вают, астрономические обсерватории забыты на вершинах гор. Научные ус-
тановки останавливаются, остаются без людей и в конце концов разбирают-
ся на запчасти. Научные институты будут превращены в мечети, «зеленые»
домики и даже церкви. Лаборатории преобразуют в популярные музеи, где
посетителей приглашают поглазеть на разрушенные инструменты холодной,
жесткой рациональности и человеческой гордыни. Научные тексты подвер-
гают цензуре и запрещают в университетах, научные теории вытесняют и
запрещают преподавать, школьных учителей научных предметов увольня-
ют. Ломаясь под давлением или просто будучи сметенными грандиозными
событиями, многие отдельные ученые отказываются от науки как от совре-
менной ереси и становятся одними из жесточайших критиков и преследова-
телей бывших коллег и научного метода мышления».
Описание эксперимента продолжается дальше, но, думаю, многим чита-
телям уже ясно, о чем на самом деле идет речь:
«Место, занимаемое “наукой” в нашем ранее рассмотренном гипотети-
ческом мире в реальном мире занимает — или, скорее, занимал — “научный
социализм”. Это название было выбрано немецкими революционерами Кар-
лом Марксом и Фридрихом Энгельсом для описания их идей. Научный со-
циализм был единственной последовательной доктриной социальных изме-
нений, имеющих поддержку масс и пытающихся превзойти капитализм, в то
же время пользуясь его достижениями. Научный социализм был и остается
единственной посткапиталистической доктриной, основанной на светской
современности, на расширении и углублении применения науки, на ускоре-
нии технологических изменений, на резком увеличении темпов экономиче-
ского роста и расширения. Он был и остается единственной доктриной, со-
четающей идеал подчинения природы воле человека и подчинения хода ис-
тории человеческому контролю путем ликвидации экономической эксплуа-
тации, социальной иерархии и расширения областей человеческого само-
управления путем политической вовлеченности масс».
Все верно. Рассуждая о последствиях поражения левой идеи и огромных
усилиях, предпринятых правящими классами для ее подавления, автор пи-
шет:
«...подавление коммунизма означало необходимость приостановки са-
мого развития человечества».
Рассуждения о том, какой могла бы и какой не могла быть альтернатив-
ная история, завершают первую главу. Как пишет автор, подавляющее
большинство альтернативно-исторических произведений (речь, очевидно,
идет об англоязычной фантастике) рассматривает три сценария: победу на-
цистов во Второй мировой войне, победу конфедератов в Гражданской вой-
не в США и историю без Первой мировой войны. Автор правильно замеча-
ет, что все три случая выражают правые взгляды и что первые два невоз-
можны хотя бы по причине серьезнейшего промышленного превосходства
союзников в первом случае и Севера — во втором. К третьему мы еще вер-
немся, а пока — альтернативный мир.
«В Ленинграде 2017 года стоит не по сезону теплый ноябрь, хотя и в
пределах планируемых диапазонов температур. Среди атмосферных инже-
неров и планировщиков климата идет дискуссия о том, стоит ли слегка из-
менить настройки облачных систем, за которые они ответственны, чтобы
отразить больше солнечного света от Северного полушария, или ускорить
постройку космических зеркал в точке Лагранжа, предназначенных для дол-
госрочного управления климатом. Без подобного геоинжиниринга планета
была бы еще теплее. Таков результат 90 лет непрерывного, быстрого эконо-
мического роста и индустриализации Азии и Африки. Именно это глобаль-
ное развитие предоставляет требуемые уровни богатства, технологических
достижений и инженерии, необходимые для продумывания и реализации
таких важных и амбициозных мероприятий, как управление климатом. Точ-
но так же высокий уровень глобального богатства и более широко и щедро
распределяемые плоды промышленного изобилия способствовали посте-
пенному исчезновению жестких государственных структур, конкурирую-
щих центров силы и международных иерархий, которые в противном случае
сделали бы коллективные действия, необходимые для управления климатом
в планетарном масштабе, гораздо более тяжелыми и сложными.
В самом Ленинграде торжественно открыт новый скромный памятник
лидеру Русской революции Владимиру Ильичу Ленину, рядом с необычным
баром, открытым на той же площади и могущим похвастаться писсуарами
из чистого золота, выполняя одно из менее известных предсказаний Ленина.
По всей Евразии есть небольшое число таких скульптур, безоговорочно
придерживающихся замечания Ленина о том, что статуи лучше подходят
для голубиного помета, чем для людей. В другом месте только что постро-
енный космический корабль называют «Кремлевский мечтатель», в честь
Ленина. Предназначенный для снабжения колонистов на Красной планете,
аппарат назван по заглавию интервью, данного Лениным великому британ-
скому автору научной фантастики Г. Д. Уэллсу почти столетие назад, где
Ленин поразил Уэллса, объявив о намерении создать национальную элек-
тросеть в России еще до того, как такой сетью обзавелась Британия. Дина-
мизм и оптимизм революции дали достаточно вдохновения, чтобы благо-
словить экспансию человечества по всей Солнечной системе. Девиз ирланд-
ского революционера Джеймса Конноли украшает стареющую орбитальную
сельскохозяйственную лабораторию «Звезды и плуг», тогда как корабль
«Штурмуя небеса», который несет исследователей к лунам Юпитера — царя
богов в пантеоне древних, — вдохновлен лозунгами немецкого коммуниста
Карла Либкнехта».
По словам автора, «...это мир, в котором люди больше привыкли смот-
реть вперед, а не назад», в нем не любят пышные празднования юбилеев
важных событий прошлого, а посвящают время дискуссиям о том, стоит ли
исследовать другие звездные системы или пока стоит сосредоточиться на
Солнечной системе и достижении цивилизацией типа II по шкале Кардыше-
ва.
«Но при всей энергичности, страстности и горячей фракционности, это
не политическая борьба в целях захвата власти и поражения оппозиции, по-
тому что нет ни государства, которым можно управлять, ни институтов, ко-
торые можно захватить, ни командных высот экономики, которые стоит за-
воевывать, ни материального интереса, представленного в дебатах сторон.
Ресурсы планеты столь обильны, что выбор любого из вариантов не потре-
бует уступок в уровне жизни. Вместо этого мы видим редкое явление —
подлинные разногласия. Общество стало чистой технократией, где нет пра-
вительства, относящегося к людям, как к вещам».
За критическую развилку истории, точку бифуркации автор принимает
революции в Европе на исходе Первой мировой войны. Но была ли она не-
избежна?
«Франц Фердинанд должен умереть» — так называется один раздел вто-
рой главы. Ностальгия по Belle ;poque появилась — в определенных кругах
— сразу после окончания войны. Приведенные автором цитаты из британ-
ского историка А. Дж. П. Тейлора и известнейшего экономиста Дж. М.
Кейнса, в которых те с тоской вспоминают о временах минимального вме-
шательства государства и маленьких налогов, о возможности путешествий
куда угодно без разрешений и виз, о свободе предпринимательства, вызвали
у меня состояние явного дежавю. Да, это тот самый блаженный XIX век, о
продвинутом переиздании которого мечтают основатели «трансутопии» под
названием Меганезия из романов Розова. Но:
«Мир без Первой мировой войны — мир с большим числом монархов,
мир с формальными империями и колониями, а не просто госудаствами-
клиентами. <…>
Это мир, в котором заплесневелая старая имперская Европа никогда не
уступила бы политической, экономической и культурной дороги Новому
Свету. Это был бы мир с гораздо меньшим числом (и намного худшей опла-
той) работающих женщин, мир с рутинной воинской повинностью, более
жестокими, обстоятельными и жесткими расовой иерархией и делением по
цвету кожи, сексуальной несвободой и неизменной тяжелой работой по до-
му для женщин. Антисемитизм не остался бы уделом политических экстре-
мистов, но был бы глубоким, всепроникающим и чрезвычайно непримет-
ным. Избирательные права были бы жестко ограничены не только полом, но
и градациями владения собственностью. Это был бы мир более медленного
экономического роста, низких зарплат и дешевой рабочей силы...»
Здесь я испытал второе дежа вю — ведь это практически мир «Победи-
телей» Чудиновой, пусть и с немного другой развилкой, хотя победа Рос-
сийской империи в Первой мировой войне и сохранение (а кое-где и рестав-
рация) монархий в Европе ничуть не менее неправдоподобны, чем отсутст-
вие войны. Несмотря на сильнейшие внешние различия Меганезии и аль-
тернативной Российской империи, глубоко внутри эти миры схожи — оба
они очень реакционны. И, разумеется, империалистическая война за передел
мира была неизбежна.
В третьей главе «Лучший мир из возможных: глобальный социализм»
автор рассказывает, как развивались события альтернативной истории в XX
веке.
«Идет 1924 год. Великая война наконец-то выдохлась, оставив после се-
бя неровную цепочку перемирий и патовых ситуаций по всей разделенной
Европе. Война, начавшаяся как локальный конфликт на Балканах, закончи-
лась провалом попытки британского и французского империализма пода-
вить революцию в центральной Европе и России. Истощенные тщетными
усилиями и мятежами и забастовками у себя дома, британский и француз-
ский правящие классы отчаянно урезают расходы. После того, как их им-
перские условия Версальского мирного договора были отвергнуты восстав-
шим рабочим классом в Германии, они связали себя в непрочную новую
организацию под названием «Лига наций». Сокрушенный промышленным
конфликтом континентального масштаба, перед которым меркнет даже ев-
ропейский, Вудро Вильсон помчался через Атлантику, надеясь, что кампа-
ния запугивания «Красной угрозой», направленная против иммигрантов и
организаторов профсоюзов, поможет ему победить в президентских выбо-
рах 1920 года. Лига надеется, что Германская демократическая республика
(ГДР) — марионеточное государство, созданное ими в западной части Гер-
мании, — послужит буфером против революционной заразы, расползаю-
щейся из Красной Европы. Чиновники из Уайтхолла надеются, что затишье
европейской революции даст им возможность наконец-то извести партизан
Ирландской гражданской армии, поскольку ИГА продолжает вести войну
против спонсируемого Британией ирландского режима. Британская пресса
тем временем поглощена паническими слухами о подводных лодках «крас-
ных», перевозящих оружие мятежным докерам Глазго, в то время как напу-
ганные жители деревень принимают нависающие над берегом штормовые
тучи за дирижабли «красных», высаживающие комиссаров в Кенте и Вос-
точной Англии.
За границей ГДР, по другую сторону Рейна, красные флаги развеваются
на востоке повсюду, вплоть до тихоокеанского берега. Здесь русские и мон-
гольские революционеры все еще сражаются, изгоняя японские имперские
армии, желающие завоевать богатую ресурсами Сибирь для японского им-
ператора Ёсихито. Deutsche Sozialistische R;terepubliken, Немецкие социали-
стические советские республики Германии и Австрии и Советские респуб-
лики Венгрии, России, Украины, Польши, Транскавказа и Туркестана обсу-
ждают политическое слияние в новый социалистический федеративный со-
юз. Обсуждается возможность того, что большой промышленный и космо-
политичный порт Данциг на Северном море станет западной столицей но-
вой европейской федерации. Теперь, когда существует всеобщее избира-
тельное право, фабрики управляются рабочими, а землей завладели крестья-
не, революционеры в Европе и Азии спокойны и уверены, что следующая
фаза конфликта принесет им окончательную победу, как поется в их гимне:
«Это есть наш последний и решительный бой; с Интернационалом воспря-
нет род людской. Как же мы здесь оказались и что будет потом?»
Несмотря на более длительную Первую мировую войну, в конечном
итоге насилия в альтернативном мире оказывается меньше. Главное — ре-
волюция в Европе предотвращает развитие фашизма и, как пишет автор, «в
этом мире «первая мировая война» навсегда остается просто Великой вой-
ной».
«Успешная революция в Германии меняет баланс многих действующих
исторических факторов. Власть рабочих в ядре промышленной Европы бы-
стро сделает удаленную и аграрную Россию вторичным театром, смещая
центр событий в центральную Европу и избавляя Россию от худших послед-
ствий кровавой Гражданской войны. В свою очередь это позволит русским
оказать военную помощь только что оперившейся Советской республике в
Венгрии, избавляя Венгрию от контрреволюционного белого террора и фа-
шистского правления, которое продлилось в нашей хронологии до середины
столетия, чтобы смениться сталинистским режимом до конца Холодной
войны. При свершившихся революциях в Германии, Венгрии и России
трудно представить, чтобы Польша ограничилась простым восстановлением
независимости. Борьба за независимость Польши против царя и кайзера
взрастила целое поколение выдающихся левых радикалов, которые помогли
бы социалистической революции увлечь и Польшу. Это стерло бы со стра-
ниц истории Русско-польскую войну [очевидно, имеется в виду Советско-
польская война], как и жестко антисемитский «режим полковников» межво-
енной Республики Польша».
«...предполагая, что Роза Люксембург и Карл Либкнехт сумели избежать
социал-демократических убийц, они получают достаточно времени для ос-
новательной подготовки восстания против социал-демократов. Всегда буду-
чи рабочим городом, городом радикалов, Берлин становится красным. Зло-
получная Веймарская республика, синоним политической хрупкости и вол-
нений и в этой, и в нашей хронологии, приходит к счастливому концу, сме-
ненная не фашистской диктатурой, но властью рабочих. Веймар просущест-
вовал даже меньше недолговечного Временного правительства Керенского.
Самым очевидным ответом западных держав на революцию в Германии бы-
ло бы продолжение войны с полномасштабным вторжением в Германию.
<…> Но англо-французским империалистам было бы сложно продолжать
вторжение. Даже либеральная казуистика президента США Вудро Вильсона
в конце концов провалилась бы, пытаясь обосновать вторжение в новую
республиканскую Германию в терминах войны против монархического аб-
солютизма. Даже Вильсон не смог бы превратить войну против немецкой
оккупации в войну за оккупацию Германии, войну против имперской Гер-
мании — в войну против самопровозглашенного государства рабочих, стре-
мящегося к миру без аннексий и контрибуций».
«Весной 1925 года растущая кампания пассивного неповиновения фран-
цузскому захвату рейнского угля сливается с массированной стачкой, выво-
дящей из строя Рейнскую промышленность и парализующую ГДР в целом.
Германский Союз Социалистических Советских республик решает, что
пришло время вновь объединить Германию железом и кровью, теперь под
руководством рабочего класса, а не Бисмарка. Так и не приняв условия Вер-
сальского договора по демилитаризации, могучая Красная армия быстро
расправляется с деморализованными силами ГДР, когда их быстрые танки
окружают скопления злополучных войск ГДР и французские базы. Пока
рейнские рабочие приветствуют солдат «красных», французские полки, рас-
квартированные в Рейнской области, быстро подавляются, а их фанатичные
полувоенные союзники обращаются в бегство. Обветшалое правительство
ГДР бежит из Бонна в Бельгию и Париж, захватив с собой возы бесполезных
дойчмарок. Объявляя об интернационалисткой форме нового пролетарского
государства и его близких отношениях с другими советскими республиками,
на границу с Эльзасом прибывает бронепоезд Троцкого, повсеместно при-
ветствуемый. Недолго просуществовавшую ГДР будут вспоминать как жес-
токое, милитаристское марионеточное государство, управлявшееся ультра-
националистическими военачальниками, спекулянтами и контрабандистами
черного рынка.
У Итальянской социальной республики дела идут немногим лучше. Вы-
нырнув из коллапса Королевства Италия во время Bienno Rosso в 1919 году,
бывший социалист Муссолини делает то, о чем Керенский мог лишь меч-
тать, — назначает себя генералиссимусом милитаризованной республикан-
ской диктатуры после бегства короля Виктора Иммануила III в Стамбул.
Начавшись на громадных металлургических заводах Турина и фабриках
Фиата в 1919 году, колоссальная волна послевоенных захватов фабрик и за-
бастовок по всему промышленному северу Италии быстро распространяется
среди крестьян, живущих посреди итальянского северо-западного промыш-
ленного треугольника. Вслед за атакой чернорубашечников на офисы глав-
ной газеты социалистов Италии «Avanti» долина По скатывается в граждан-
скую войну с ополченцами из рабочего класса, анархистами и коммуниста-
ми, сражающимися вместе в неловком союзе против правых итальянских
ветеранов, католических ополченцев, чернорубашечников и squadristi. <…>
Напуганное коллапсом ГДР, в то время как крестьяне захватывают усадьбы
при поддержке летучих отрядов красных Garibaldini, фашистское микрого-
сударство южной Италии рушится, когда силы «красных» наступают через
реку Вольтарно. <…> В этой хронологии обратившийся в бегство Муссоли-
ни также захвачен и казнен красными партизанами... <…> Со своевремен-
ной смертью Муссолини глобальный фашизм оказывается мертворожден-
ным».
«Крушение ГДР и Социальной республики совпадает по времени с пут-
чем болгарских военных. Вслед за победой на выборах в 1920 году попули-
стской аграрной партии Александра Стамболийского в союзе с болгарскими
коммунистами повторяющие неудачные попытки буржуазных партий завое-
вать голоса избирателей заставляют их обратиться к националистической
военщине. <…> …хорошо организованные коммунисты вмешиваются на
стороне популярных, но испытывающих политические затруднения аграри-
ев Стамболийского. Лучше организованные и дисциплинированные и хоро-
шо вооруженные сочувствующими из военных, коммунисты сокрушают по-
пытку переворота. Реакционные генералы погибают в борьбе или арестова-
ны, царь Болгарии свергнут и провозглашена республика.
Оружие и советы текут в Софию рекой из Красной Европы, позволяя
новой республике собраться, отвергнув послевоенную систему договоров и
Лигу Наций. Великий болгарский революционер Христиан Раковский при-
езжает в новую республику из России. <…> После присоединения Болгар-
ской революции к Немецкой, Венгерской, Австрийской и Русской разруше-
ние системы версальского договора завершается».
Автор упоминает одну из идей Ленина, вокруг которой и сейчас не ути-
хают споры:
«Европейская революция означала бы более немецкую революцию, а
немецкая революция — более немецкую Европу. В свою очередь, это озна-
чало бы меньшую поддержку самоопределения наций, так как триумф не-
мецкого марксизма неизбежно дает поддержку австромарксисткой политике
культурной автономии внутри высших политических структур, лишенной
права нации на отделение. По иронии эти взгляды часто разделяли комму-
нисты из меньшинств и небольших наций. Люксембург, критиковавшая Ле-
нина, настаивавшего на самоопределении, была полькой, тогда как Ленин,
будучи русским, неуклонно поддерживал борьбу за самоопределение. <…>
В этой хронологии Ленин проживет на несколько лет дольше в 20-х, по-
скольку его здоровье будет не так подорвано напряженной защитой изоли-
рованной Русской революции. Но в этой хронологии его последние годы
также будут посвящены напряженной борьбе — не против сталинизма, а за
глобальное право наций на самоопределение. <…> В этой хронологии не-
способность прислушаться к совету Ленина тоже имеет политическую цену,
когда революционные правительства договариваются с восставшими моло-
дыми нациями, ищущими политической зрелости и независимости, хотя эта
цена не будет столь большой, как заплаченная в нашем мире за игнорирова-
ние ленинских предписаний».
Революция в Америке описывается автором подробно, на протяжении
многих страниц раздела «Кузница человечества», поэтому придется ограни-
читься переводом лишь некоторых выдержек.
«Находившийся в изгнании в Нью-Йорке во время Февральской рево-
люции в России Троцкий заметил, что тогда он осознал, что США были куз-
ницей, в которой будет выкована судьба человечества. Связи США с мар-
ксизмом идут намного дальше — сам Маркс был сотрудником одной из ве-
дущих республиканских газет, New-York Daily Tribune. Маркс также пере-
писывался с Авраамом Линкольном, выказывая поддержку британских ра-
бочих Союзу, сражавшемуся с восставшими рабовладельцами во время ве-
ликой американской войны за национальное объединение. <…> Но классово
сознательный, расово эгалитарный посыл промышленного профсоюзного
движения «уоббли» и Социалистической партии начинает получать все
большую формальную и неформальную поддержку. <…> В феврале 1919,
вскоре после того, как губернаторы Иллинойса, Колорадо и Калифорнии
объявляют военное положение и национальная гвардия призвана вернуть
поезда на пути, Сиэтл начинает забастовку. Через три дня центральный ста-
чечный комитет управляет всей городской экономикой. Полиция Сиэтла,
лишившись поддержки национальной гвардии, переправленной в Калифор-
нию, уступает контроль ополчению забастовщиков. Вторая поправка реали-
зует свое назначение, когда вооруженные органы государства поддаются
вооруженным силам гражданского общества; вооруженный пролетариат де-
лает само государство избыточным. В знак уважения революционных тра-
диций они зовут себя Красными Минитменами, как ополченцы первой Вой-
ны за независимость США в 1775-1783 годах.
В это же время на юге классовая напряженность продолжает с трудом
сдерживаться. Шахтеры в Канзасе, Западной Вирджинии и Теннесси то на-
чинают, то перестают бастовать. Черные сельскохозяйственные рабочие
устраивают серию протестов за гражданские права и более высокие зарпла-
ты, но они жестоко подавляются. Вудро Вильсон, измученный и все еще от-
влекаемый отчаянными мольбами буржуазии Лондона и Парижа, отдает
внутриполитические репрессии военным, отзывая войска из России. <…>
Несмотря на все это, выборы 1920 года проходят удивительно мирно, под
знаком огромного увеличения численности Социалистической партии. Дебс,
все еще находясь в тюрьме за протест против вовлечения США в Великую
войну, тем не менее умудряется набрать 3 миллиона голосов — почти 10%
электората. Пятнадцать социалистов избраны в Конгресс... <…> Пять гу-
бернаторов объявляют военное положение и снова посылают за националь-
ной гвардией, сталкиваясь с хорошо организованным пролетарским ополче-
нием в форме спонтанно возникших «Легионов свободы». Жестокие сраже-
ния бушуют по всем Аппалачам и Скалистым горам, сопровождаясь нале-
тами, резней, бомбардировками и казнями. <…> Ограниченные горами, эти
ранние сражения Второй гражданской войны в США не приводят к опреде-
ленным результатам до тех пор, пока, шесть месяцев спустя, не выступают
сталевары от Чикаго до Питсбурга, за которыми следуют железнодорожни-
ки, водители трамваев, рабочие текстильных фабрик и не разделенные более
по расам мясозаготовщики.
<…> Хотя реднеки теперь правят по всем Аппалачам и Скалистым го-
рам, профсоюзы железнодорожников и сталелитейщиков заключают пере-
мирие после завоевания серьезных уступок от боссов, временно оставляя
черных рабочих-южан в тяжелом положении. Некоторые анархистски на-
строенные реднеки Скалистых гор начинают шептать об отделении от Со-
единенных штатов капиталистов и создании своих собственных независи-
мых республик трудящихся в горах, отколовшихся от декадентского Вос-
точного побережья банкиров и боссов. Но эти миражи отдельных республик
трудящихся сметаются более серьезными событиями. Власти ободрены за-
туханием волны забастовок, и их желание быстро восстановить иерархию и
классовое господство ведет к быстрым и жестоким расправам по всей стра-
не.
<…> Демонстрируя предпринимательский талант и индивидуальную
инициативу, которыми справедливо славятся рабочие США, американский
рабочий класс начинает спонтанно создавать городские советы трудящихся
для захвата и управления крупнейшими городами, такими как Сент-Луис,
Буффало, Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Атланта. Политическая власть начи-
нает расщепляться на две противостоящие стороны — власть государства и
власть рабочих. <…> Волна начинает подниматься в 1924 году. Социали-
стическая партия получает пятьдесят мест в Конгрессе и губернаторство в
Калифорнии. Юджин Дебс, амнистированный в 1923 году в качестве подач-
ки бастующим рабочим, утраивает число голосов до 15 миллионов. Это бу-
дет последний раз, когда он баллотируется в президенты, и последние пре-
зидентские выборы в истории США режима 1787 года. В следующий раз,
когда Дебс станет национальным политическим лидером, это произойдет на
конституционном собрании, которое станет началом второй республики.
Этот новый, социалистический союз будет расти, поглощая оба американ-
ских континента».
«В Европе крах ГДР в 1925 году провоцирует политический кризис во
Франции. Французскую экономику поддерживало разграбление угля из Ру-
ра, и с падением ГДР на парижской бирже происходит крах. Прогнившее
французское правительство истерически угрожает залить отравляющим га-
зом и разбомбить «красных бошей» и аннексировать Валлонию, когда рахи-
тичное королевство Бельгия разваливается, следуя в орбите Германской ре-
волюции. Французская буржуазия вновь обращается к больному Жоржу
Клемансо, умоляя его вернуться к власти в час нужды, чтобы поддержать
слабеющее правительство Жоржа Пуанкаре. Болезненный, блефующий
«тигр Клемансо» придет, чтобы символизировать одряхление буржуазного
правления во Франции. Хорошо зная, что социализм не может быть прине-
сен на штыках и что националистический ответ вторжению «красных» лишь
укрепит французскую буржуазию, Красная армия и Коммунистический Ин-
тернационал ясно дают понять, что они не собираются выходить за пределы
ГДР. Они также ясно заявляют, что Эльзас останется французским.
Но даже более милитаризованная Лига не может сдерживать красных
вечно. В этом мире коммунизм против капитализма — вопрос не геополи-
тики и дипломатии балансирования на грани войны, а внутренней социаль-
ной и политической борьбы.
<…> В этом мире более урбанизированная Франция, в которой домини-
руют коммуны рабочего класса, вновь станет свидетелем того, что оконча-
тельное слово в войне скажут города, а вместе с ними придет и правление
трудящихся, хотя сельской Франции потребуется больше времени для пере-
хода к социализму, чем индустриализированной Англии».
Революции в родной Британии автор тоже посвящает немало слов.
«Происходит неизбежная эскалация всеобщей стачки 1926 года… По
мере того, как стачка набирает силу, в промышленных районах начинают
возникать и быстро распространяться советы. Коммунистическая партия,
уже увеличившаяся за счет престижа континентальных революций и проти-
водействия войне в Ирландии, набирает силу.
<…> Попытки использовать войска имеют обратный эффект, поскольку
начинается братание между уставшими от войны пехотинцами из рабочего
класса и забастовщиками и участниками «голодных маршей». Многие рабо-
чие уже имеют опыт обращения с оружием и пехотную подготовку, пусть и
не непосредственный опыт боев, в результате Великой войны. Это помогает
им организовывать отряды самообороны для защиты городских округов от
мародерствующих ополченцев из среднего класса. Армия становится крас-
ной, и правительство все больше полагается на ополчения, аналогичные
«черно-коричневым» <…> К концу 1926 года Британия находится в состоя-
нии полномасштабной гражданской войны, идущей в долинах Уэльса и
промышленного севера и запада, по мере того, как растет число отрядов са-
мообороны. Британская революция следует по тому же пути, что и везде:
распад существующих органов власти, возникновение двоевластия, силы
безопасности, отказывающие устраивать резню соотечественников, тогда
как правительство все более кажется находящимся в окружении и нелеги-
тимным.
<…> Попытки Черчилля передислоцировать «черно-коричневых» в Бри-
танию терпят крах, в том числе и по причине стратегической глупости и во-
енной некомпетентности Черчилля, которые он в изобилии продемонстри-
ровал несколько лет назад в Галлиполи. Сильно урбанизированная и инду-
стриализованная Британия оставляет капиталистам мало сторонников, по-
скольку в городах преобладают рабочие. Это, к счастью, делает вторую
Гражданскую войну в Англии короче, чем первая.
<…> В этой истории экспроприация коммунистами обширных усадьб в
Шотландии, восстановление общего владения с отменой законов об огора-
живании, расформирование англиканской церкви вместе с ликвидацией мо-
нархии, гарантии религиозных свобод раскольническим церквям, в основ-
ном с прихожанами из рабочих, и обещания культурного возрождения и по-
литической автономии кельтским народам острова в сочетании достаточны
для завоевания поддержки даже в самых отдаленных сельских районах.
В течение года все кончено...
<…> Ганноверский режим в Британии закончился и после перерыва в
266 лет Англия снова становится республикой.
Революция в имперской метрополии снимает необходимость революций
по свержению правления империи в Третьем мире, виденных нами в два-
дцатом столетии».
Превращение Британской и Французской империй в социалистические
содружества и федерации позволяет избежать кровопролитных войн за не-
зависимость и этнических конфликтов. Что же касается бывших первых лиц
буржуазных государств, судьба их, в общем, незавидна. Некоторым, правда,
в какой-то степени везет:
«После установления республики побежденный Черчилль бежит с неко-
торыми членами бросившейся врассыпную королевской семьи в Канаду.
Слишком неуживчивый, чтобы сплотить монархическое правительство в
изгнании, Черчилль становится все более изолированным, так же как и в
историческом мире в 30-х. Вечно преследуемый депрессией, ужасающийся
возвышению индусов до того же статуса, что и белые британцы, в новом
социалистическом содружестве, он падает духом и замыкается в частной
жизни, коротая оставшееся время за созданием посредственных картин и, в
нетрезвом виде, написанием альтернативной истории».
В Китае социалистическая революция побеждает в 1926 году:
«В нашем альтернативном мире успешная Европейская революция не
только избегает разрушительного действия политической изоляции, но и
подрывает значение европейкой имперской силы во внутренней борьбе Ки-
тая за национальное освобождение. Поскольку революционные правитель-
ства в Европе отказываются от имперских концессий в Китае, китайские
коммунисты все больше возвышаются в национальном движении. Воору-
женные крылья профсоюзов быстро очищают Шанхай от криминальных от-
бросов, которые составляют опору Чан Кайши. Великий Северный поход
оказывается успешнее самых смелых надежд, не только обращая в бегство
полевых командиров, но оккупируя и поглощая все иностранные концессии,
включая Макао и Гонконг.
<…> Великий Северный поход открывает Китайскую революцию, рабо-
чие захватывают власть в городах, а правление землевладельцев и полевых
командиров в обширных сельских внутренних районах приходит к концу.
Последняя отчаянная попытка предотвратить рост влияния коммунистов
группой генералов-заговорщиков в окружении Чан Кайши отражена. Пожа-
луй, даже более кровожадный и некомпетентный, чем Черчилль, Чан Кай-
ши, чье правление подошло к концу, бежит на далекий юг, чтобы познать
горечь изгнания и умереть в одиночестве. Тайвань не отделяется от конти-
нента».
Возвращаемся к миру победившего социализма:
«Позитивные циклы экономического роста, социальных завоеваний, по-
литического прогресса и культурной эмансипации начинают пересекаться и
взаимодействовать друг с другом. Инфраструктурные проекты и инвестиции
принимают больший размах, поскольку национальные государства более не
охраняют ревностно свой суверенитет; революция освобождает женщин от
церкви, детей и кухни, позволяя им увеличить число работающих и создавая
ничем не преграждаемые волны людской энергии и энтузиазма. Сюда вхо-
дит быстрое устранение частного и домашнего труда: субсидируемые дет-
ские сады, быстрое расширение школ, создание коллективных услуг по
стирке, пошиву одежды и приготовлению пищи позволяет эмансипации
женщин продвинуться в этой хронологии дальше и быстрее без стимула ми-
ровой войны. Артефакты фрагментарного и приватизированного домашнего
труда нашего мира — домашние стиральные машины, пылесосы и микро-
волновки — никогда не поступают в массовое производство за ненадобно-
стью.
Беспрецедентный толчок, вызванный расширением роли женщин, отра-
жается во всех сферах, увеличивая число работающих и экономический
рост. Новые формы семьи начнут появляться в конце века. Поскольку семья
более не служит убежищем от враждебного и жестокого социального мира,
движимого эгоистичным расчетом, даже функции расширенной семьи рас-
творяются в более широком обществе, вместе с новыми формами граждан-
ских ассоциаций и частной жизни. Все, от партнерства с целью деторожде-
ния до эстетических, спортивных и других форм отношений, требующее
социального признания или разрешения, процветает.
<…> Далее в этой хронологии мир извлечет пользу из быстрой и добро-
вольной стандартизации в целях научного, технического, инженерного и
экономического сотрудничества, которая станет продуктом взаимных со-
глашений, а не навязана победой в мировых войнах и имперской мощью:
социализм подавляет капиталистическую автаркию. В этой хронологии со-
циализм — слово, содержащее в себе слово «общество» (society), — сохра-
няет свое исходное значение: маленькое государство, в котором различные
функции децентрализованы, рассеяны и переданы самому обществу, в то
время как расстояние между государством и обществом сжимается путем
учреждения широко распространенных выборов во все ветви правительства,
усиления прав избирателей отзывать и снимать верхние уровни государст-
венной бюрократии. Роспуск могучих имперских армий и флотов не только
высвобождает ресурсы для более продуктивных вложений, но одним ударом
сокращает государство.
<…> Сорок лет непрерывного роста, улучшения образования и полити-
ческой интеграции означают, что к 1970-м годам сам социализм начинает
постепенно исчезать. При таком потрясающем коллективном богатстве ос-
татки капитализма утонули в красном изобилии, делая даже социалистиче-
ское государство – «ночной сторож» все более избыточным. Теперь стано-
вится ясно, что мир вступает в новую фазу развития, в которой постепенно
исчезает само государство, а вместе с ним и его противоположный полюс —
общество. С коммунизмом человечество покидает и государство, и общест-
во. Капитализм, общество, окончательно переходящее границы, отступает в
небытие.
<…> Далее в этой хронологии, без Холокоста и с мертворожденным
фашизмом, привлекательность сионизма естественным образом меркнет,
означая, что решительного побуждения к созданию государства Израиль не
возникает. Nakba — «катастрофа» массовых этнических чисток палестинцев
в 1948 году — не происходит, а Ближний восток избегает всей серии арабо-
израильских войн. <…> Социалистические правительства сносят все фор-
мальные юридические ограничения и неформальные предрассудки против
евреев по всей Европе…
<…> Синоним этнических и религиозных конфликтов сегодня, в этой
хронологии Ближний восток будет не только более мирным, демократичным
и процветающим, но более этнически и религиозно разнообразным, благо-
даря его энергетическим богатствам, более широко распределенным по ре-
гиону. Он не будет знать баасистских диктатур, милитаризма и упадочного
монархизма. В этой хронологии тихие дни Бейрута простираются далеко в
будущее, поскольку он становится финансовой и культурной столицей но-
вой Арабской республики, а также пристанью для изгнанников: контррево-
люционеров, свергнутых монархов, фашистских мечтателей, алкоголиков-
аристократов, белых офицеров и бывших сотрудников тайной полиции, бе-
гущих от пролетарского правосудия».
В этой реальности не будет ни Саудовской Аравии, ни Аль-Каиды и аф-
ганских «борцов за свободу», ни прочих группировок радикальных ислами-
стов, а в Персии не будет ни шаха, ни аятолл.
Альтернативные судьбы некоторых крупнейших политических лидеров
были описаны ранее, а некоторые так и не стали во главе государств.
«Сталин был уже видным, пусть и не известным публично, большеви-
ком во время русской революции, без независимого политического влияния.
Без изоляции и интернализации революции он никогда не оказался бы на
посту, возглавляющем бюрократическое окостенение раннего Советского
государства.
<…> В этом мире он был бы поглощен задачами национального разви-
тия и модернизации советского Закавказья и Туркестана — работа, которая,
несомненно, предоставила бы ему много возможностей для использования
личной власти и бюрократических интриг, которые доставляли ему удо-
вольствие. Но сколько бы власти он ни сумел заполучить, мощь западной
революции сокрушила бы личные замыслы любого отдельного бюрократа,
пусть злонамеренного и могущественного, в далеком восточном аванпосте
большой федерации. Хотя втайне он и ревновал к более смелым и знамени-
тым фигурам, таким как Троцкий, Сталин должен был выражать почтение
успехам Троцкого как военного лидера и организатора революции; мрачный
грузин оставался лояльным троцкистом вплоть до своей смерти в 50-х».
<…> «Гитлер был подхвачен суматохой революции и контрреволюции в
Европе, но, поскольку фашизм в этой хронологии оказался мертворожден-
ным, массовое движение, которое он мог бы взять в свои руки и возглавить,
так и не возникает. Он дрейфует из политики обратно в богемный полусвет,
откуда он появился, находя все больше времени для иных интересов, таких
как опыты с шарлатанскими снадобьями и инъекции амфетамина.
<…> Де Голль, чье наследие авторитарного президентства и foile de
grandeur ударных сил будет мешать Франции и в нашем столетии, не только
не делает в этой хронологии политическую карьеру, но и его жизнь тоже
короче. Находящийся с французкими силами в последние дни ГДР, послед-
ние часы Де Голль проводит, наблюдая за тем, как Красная армия на прак-
тике воплощает доктрину быстрой танковой войны, которую он безуспешно
пытался всучить французской армии. Актерское мастерство Де Голля дости-
гает апофеоза, когда он ведет последнюю кавалерийскую атаку против
красных танков, понимая, что русский красный маршал Тухачевский, веду-
щий немецкие танки, более способный теоретик и практик танковой войны,
чем Де Голль мог надеяться».
И, разумеется, это мир, в котором нет ни королей, ни богов.
«В этом лучшем мире монархия исчезла бы повсюду самое позднее к
1950-м годам. В зависимости от перипетий Гражданской войны в России
дети Романовых могли бы уцелеть, в отличие от царя и царицы, поскольку
большевики вначале планировали суд над Николаем Кровавым. С другой
стороны, семья была расстреляна на раннем этапе войны, когда город, где
они содержались, был на грани взятия контрреволюционными силами. По-
этому они могли погибнуть все и в этом мире тоже. В других местах, где
гражданские войны были менее отчаянными и революция приобрела необ-
ратимый импульс, или где прерогативы монархов уже были ограничены
буржуазными политическими институтами, революционное возмездие, ско-
рее всего, было бы менее необходимо, менее свирепо и — по крайней мере в
бывших конституционных государствах — политические обвинения от мо-
нархов могли отвести. Но наверняка, вне зависимости от индивидуальных
судеб этой глобальной касты выродков, монархия как политический инсти-
тут подверглась бы быстрой эвтаназии и ее возвращение где-либо еще было
бы предотвращено. Массовая экспроприация церковных даров и земель, а
также изъятие и переплавка сокровищ, содержащихся в исторических хра-
мах, монастырях, церквях и мечетях, предоставит дополнительный импульс
социалистической модернизации по всему миру.
Таким образом ламы, императоры, вожди, принцы, эмиры, королевы,
епископы, герцоги, графы, маркграфы, паши, короли, магараджи, дворяне,
бароны — вся покрытая грязью золотая филигрань тысячелетий иерархии и
подавления — извлечены и счищены с поверхности человеческой цивилиза-
ции. В этом мире знаменитая карнавальная сцена из «Кандида» Вольтера, в
которой шесть потерявших трон монархов оказываются за одним столом в
скромной гостинице, повторяется множество раз на самом деле в городах,
которые томятся в промежутках между новыми великими социалистиче-
скими федерациями: Танжер, Каир, Бейрут, Тегеран, Бангкок, Аддис-Абеба,
Стамбул. Эти великие города развивающегося мира получают выгоду от
прилива беженцев, продающих присвоенные драгоценности, мебель, фа-
мильные сокровища и меха. Европейские кварталы этих городов населены
темной, обедневшей кастой спившихся белых генералов, аристократических
завсегдатаев кабаков, царственных наркоманов и более широким слоем ин-
триганов, претенциозных художников и декадентских поэтов с балаганом из
незаконнорожденных детей, личных слуг и прихлебателей, воображающих
параноидальные заговоры облаченных в кожу агентов революции, охотя-
щихся за ними, после того как они давно перестали представлять политиче-
скую угрозу новым социалистическим государствам».
В новом мире процветают и искусство, и наука, которым автор посвяща-
ет немало страниц.
«Вероятно, более всего в нашем лучшем мире выигрывают наука о кос-
мосе и ракетостроение, потому что они не будут заражены геополитическим
соперничеством и националистическим милитаризмом. Они не будут огра-
ничены низким горизонтом прибыли, космическим туризмом для богатых и
манией величия калифорнийских олигархов. Открытый космос становится
промышленной квинтэссенцией нового порядка, насыщаемой человеческим
воображением и ресурсами в масштабах далеко за пределами того, что мо-
жет рынок. В нашем лучшем мире Германия и Россия объединены в социа-
листическую федерацию и, поскольку они уже сравнительно далеко про-
двинулись в области ракетостроения, это способствуют развитию ракетной
техники семимильными шагами. Первым человеком в космосе становится
космонавт-женщина, Сара Гринберг, выбранная не только за профессио-
нальные навыки, способности и физическую выносливость, но и за то, что
она представляет: частично польского, частично немецкого, частично еврей-
ского и целиком пролетарского прохождения, она получает выгоду от соци-
альной мобильности и успехов в образовании в результате Революции.
<…> Вслед за Гринберг к концу 1960-х годов колонисты начинают при-
бывать на Марс, вторую красную планету Солнечной системы».
И на этой оптимистичной ноте я завершаю перевод. Многое осталось за
кадром, но могу сказать точно — это один из тех миров, в котором хотелось
бы жить.


Ссылки на предыдущие выпуски:
№ 1, осень 2013
№ 2, зима 2014
№ 3, лето 2014
Конкурс, осень 2015
№ 4, зима 2016
№ 5, осень 2016


Ссылки для связи: runagaterampant@yandex.ru
https://www.facebook.com/groups/457407584446805
https://new.vk.com/public73825439

Главный редактор — Ия Корецкая
Технический редактор — Евгений Кондаков
Иллюстрации — Алан Гриффит
Корректура — Юлия Лиморенко
Дизайн обложки — starbereg


БУДУЩЕЕ БЛИЗКО
РАСПРОСТРАНЕНИЕ — СВОБОДНОЕ
ТИРАЖ — НЕОГРАНИЧЕННЫЙ
АВТОРСКИЕ ПРАВА? — НЕТ, НЕ СЛЫШАЛИ