Суд! Уже через две недели будут судить её Петечку, Петюнечку ненаглядного!
Слёзы лились рекой, она их не вытирала.
Любовь Ивановна - красивая с правильными чертами лица, стройная женщина. Всегда с пышной причёской - копна светлых волос подобрана, заколота кверху. Сорока лет отроду, одинокая. Дочка - школьница-отличница. Блондинка, как мама. Мечта была лишь одна единственная - создать крепкую семью. Стать для кого-то единственной любимой, верной женой.
Втайне звала-нарекала своего возлюбленного словами из песни:
"Нам жизнь дана, чтобы любить,
Любить без меры, без предела..."
Разве многого она просила у судьбы?
Лёжа в постели, потихоньку глотала слёзы, которые скатывались маленькими ручейками. Вспоминала свою любовь - Петеньку.
Прошло всего двадцать лет после Великой Отечественной войны, мало было свободных мужиков. Вернее, их совсем не было - свободных-то.
Кто с войны пришёл - тех жёны, истосковавшиеся, вмиг обхватили-приголубили. Ни на шаг от себя не отпускали, справедливо опасаясь за своих возлюбленных. Вон их сколько - одиноких баб, неприкаянных, ждущих, зовущих, на всё готовых.
Кто инвалидом вернулся - без руки, или без обеих ног, и этих порядочные жёны к своей груди приласкали. Чтобы посторонние бабы не зарились.
Она знала, поговорку - "На чужой каравай - рот не разевай!".
Мать твердила, пока жива была - "На чужом счастье - своё не построишь."
Настрадалась с дочкой немерено, пока квартиру ждала, да, хорошую работу искала. Зато сейчас у них с дочуркой квартира двухкомнатная. Хоромы.
Работа нашлась рядом в школе - учитель русского языка и литературы. Оттого песен и пословиц много знала. Оклад небольшой, да на двоих - в достатке.
Петеньку повстречала, идя по тропинке на дачу.
Мужчина видный - красавец! Брюнет, с короткой стрижкой чуть седоватых волос, немного за пятьдесят. Накачанный торс, мускулы играют, загорелый до черноты. Правда, наколки какие-то странные на руках. По возрасту, явно, воевал в Отечественную. Неужто, одинокий?
Он степенно шёл по тропке, неся удочки в одной руке, бидончик в другой. Сумок с ним никаких не было.
Любовь Ивановна тут же смекнула: "Всё же, одинокий, видать?". Ещё не веря своему счастью, поравнявшись с ним, заговорила ласково:
- Рыбка-то как ловится в нашей речке?
- А вот, пойду, проведаю. Авось, наловлю на уху себе.
Дамочка тут же отметила мысленно это "себе". О жене - ни словечка. Одинокий? Опять ласково, настойчиво:
- Как это интересно - рыбу ловить! Так бы и половила, да, не с кем, - сказала так, на авось.
Он "клюнул":
- Пойдёмте со мной - научу! Может, вдвоём-то наловим чего на уху.
Сказал, улыбнулся широко во весь рот, показывая несколько железных зубов.
Она растаяла. Засветилась вся, кокетничая. Глазами голубыми с ресницами-опахалами влево-вправо, на него. Приосанилась, шейку вытянула, головкой так повела красиво-зазывно. Зачем-то стала поправлять причёску - копну светлых волос, заколотых на макушке.
- А я как раз на дачу иду, тут недалеко. Одинокая я. На даче помочь-то некому,- притворно вздохнула. Глазки в землю.
- Вот, как раз для Вас наловим на уху.
Любовь Ивановна смутилась, всё ещё не веря своему счастью - неужто, такой красавец и одинокий?
- Пётр, - представился он, протягивая руку, - недавно я в ваших краях. После контузии сюда переехал.
- Любовь Ивановна. Ой, Люба, - тут же поправилась она, радостно пожимая его мускулистую ладонь.
Так и познакомились. Потом всё завертелось. Рыбу они не ловили, не удосужились. Как-то не до рыбы стало. Сразу же вместе пошли на дачу. Отлюбила Любочка за все годы её вынужденного одиночества.
Уж, так он крепко обнял Любушку, так целовал, что сердце замерло, дышать трудно стало от счастья. Утонула в его объятиях. Время будто остановилось. Не каждый может так обнять, что из горячих рук не захочется вырваться.
Пётр быстро переехал к ним. В одной комнате были они, в другой - дочка. Надюшка приняла нового папу настороженно-недоверчиво. Ну, да, Любочка на это не смотрела. Видела лишь один свет в окошке - красавца Петечку.
Она в школе на работе. Петенька дома на хозяйстве. Насчёт трудовой книжки он пояснил, что потерял. Да, ничего, устроится куда-нибудь. Вагоны вроде бы куда-то ходил разгружать. Деньги приносил. Не спрашивала ни о чём. Одним днём жила.
Потом с Петечкой стали приключаться какие-то странные взрывы агрессии.
Скажет что-то Люба не так - вспыхнет весь, покраснеет, чуть не с кулаками на неё бросается. Один раз едва не стукнул по лицу - благо, дочка закричала. Заступилась.
- Господи! Да что это с ним такое? - думалось с тревогой. Стала тайком за дочку переживать. У той вот-вот переходный возраст начнётся. Вдруг чего?
Однажды даже и спросила его об этом. Ласково вопрос задала:
- Отчего такие взрывы-то бывают у тебя, Петечка? Может, здоровье твоё надо проверить?
- Дура! Куда суёшься! - опять взбеленился. На неё кинулся с кулаками. Потом, правда, прощения просил.
А у неё уже внутри страх прижился. Паника в душе.
Ночью как-то признался всё же:
- Контуженный я, Любушка. Иной раз - опять на войне бываю. Тогда мне весь свет не мил. Воюю с фашистами. Вновь гранаты бросаю, а то и в рукопашную! Больной я. Потому от жены уехал подальше. Не смогла она меня такого терпеть больше.
Ох, как плакала тогда Любушка. Как жалела и ласкала его - сердешного. Думалось:
- Натерпелся по жизни мой соколик. Ну, ничего, уж, я тебя отогрею.
Оказалось, он до сих пор ещё женат по закону. Уехал от жены - сбежал. Ну, да это не грех. Раз сбежал, знать, жена такая. Не жалела, не приголубила.
А потом... Потом в их жизни случилось страшное. Страшнее не придумаешь.
Пришли домой за её Петенькой из милиции. Руки назад - "браслеты" надели, повели к машине.
Любушка тогда голосила. Кричала - не верила!
Страшную весть объявил следователь:
- Ваш сожитель убил свою жену. Порезал, вены вскрыл, утопил в ванне. Отомстил за то, что посадила его раньше за избиения. Вышел из тюрьмы - прикончил её.
От такого известия чуть сердце не остановилось. Хотела закричать - зареветь, да вдруг голоса не стало. Стояла у следователя, как вкопанная.
- Да, как же это? Её Петечка и вдруг - убийца? Не верю! - захотелось закричать. Да, вспомнила вдруг, как они познакомились. Что вещей-то никаких при нём не было. Так переехал к ним - в чём был.
- Не воевал он, сожитель ваш - в тюрьме много лет сидел, - слова следователя били наотмашь, ранили острыми иглами в самую душу.
- Никакой он не контуженный. Обычный заключённый. С малолетства по тюрьмам сидит. Они все там ненормальные - чуть что не так, сразу друг на друга кидаются. Как ещё он Вас не прибил? Вон, дочка у Вас растёт. Не побоялись такого к себе в семью брать?
Суд "впаял", как кричал он из-за решётки, много лет тюрьмы. Все газеты по области "протрубили" - тоже его выражение, про убийцу, что зарезал свою жену в ванне. Любушка понуро ходила на работу, голову поднять боялась. В школе все уже знали, что приголубила убийцу. Косились - осуждали. С работы не гнали - и то, слава Богу.
Дочка Надюшка, замкнулась. Сначала заикнулась было насчёт Петеньки. Да мать на неё прикрикнула: "Не твоё дело! Не лезь!"
Подружки Надюшкины перестали к ним в гости приходить - в дом, где жил убийца, кто же из родителей детей отпустит?
Определили Петеньку в тюрьму недалеко. Всего-то двое суток езды. Не верила Любушка ничему - наветы всё это на её Петеньку. Послушно возила передачи. Не жена официально, потому в тюрьме в комнате для свиданий её ночевать не оставляли. Отдаст передачу и назад.
- Не верь! - твердил Петенька, - не я это! Волки позорные засудили меня! Выйду - пришибу!
Его редкие, но, такие долгожданные письма на грубой жёлтой бумаге стали для Любочки единственной отрадой. В них она ощущала призрачную надежду на счастье. Пахли листочки плохо. Целовала их, пахнущие тюрьмой, горем, безнадежностью. Потом аккуратно складывала в коробочку.
Через пять лет объявили, чтобы забирала Петеньку домой. Туберкулёз вроде бы. Любочка не слушала, потому не поняла толком. Одна мысль в голове:
- Отпускают! Отдают ей Петечку милого!
Остальное всё было не важно.
Охнула от такого известия, обрадовалась, засобиралась. Принарядилась, приехала в тюрьму - настоящая невеста. А Петеньку вывели и сердце у неё зашлось.
Худющий, небритый, с отросшей седой щетиной. Волосы тоже седые - грязными клочьями свисают. Щёки впалые, кожа чёрная, будто загорелый. Руки тёмные с прожилками и наколок ещё больше стало. Угрюмо склонил голову, набычился - волчий взгляд из под опущенных век пронзил душу. От былых мускул и следа не осталось - старик-стариком.
Сердце её захолонуло: "Да, он - ли это?!"
Услышала за спиной от охранников:
- Совсем баба чокнутая! И чего радуется? Маньяк туберкулёзный. Умирать домой отсылают.
Петенька прожил дома полгода. Во сне умер, будто и не было его никогда.
А Любовь Ивановна, Любушка, до сих пор поёт:
"Нам жизнь дана, чтобы любить,
Любить без меры, без предела"...
Вспоминает своего Петеньку с любовью - ласково-ласково. Ну, а что убил он, так всякое в жизни бывает.
Повторяет как мантру: "Кто сам без греха, пусть первым кинет в него камень".
- Вот дура малахольная, - шептались за спиной, - ополоумела, умом тронулась. Убийцу пригрела ради любви своей.
Не поняли её люди. Нет, не поняли.
Р.С. Стихи - Горбунов-Посадов Иван Иванович (1864-1940)