Глава 1
В ГЛУБИНЕ
Они лежали, отдыхая, на самом дне карьера, среди корней Дерева, вблизи журчащего ручья; и земля, и корни казались мягче пуха – а может, так оно и было? Откуда-то снизу, из самого нутра Земли, просачивалось глухое, отдалённое пение, гармоничный и проникновенный хор – просто пение, без мелодии и сопровождения оркестра, своеобразный вокализ недр, в которых жили своей странной жизнью корни Дерева.
Лия уже не плакала, а только всхлипывала. Пастух склонился над нею. Её слёзы безутешной капелью отзывались в самых его глубинах, и Дерево впитывало их, словно изысканный нектар. Виктор боялся коснуться её. Что-то она скажет ему на этот раз?
Лия утихла и повернула к нему голову. Их лица сблизились.
- Ну, пастух, что же ты не говоришь мне слова любви? – тихо сказала Лия. – Мне так нужно их услышать…
- Да, да, тысячу раз повторю – что люблю тебя, люблю, с того самого момента, как ты ступила на тропинку, ведущую к Дереву. Моя Любовь! Ты должна быть моей женой должна быть моей быть моей моей моей… - твердил пастух, как в бреду, и Дерево множило его слова многоголосым эхом. У Лии от этой музыки кружилась голова, лицо Виктора расплывалось и двоилось – а может, это последние слёзы ещё продолжали убегать из глаз.
Лия помотала головой и зажала пастуху рот ладонью: - Как ты влюбчив и настойчив! Ты болен, пастух, тяжко болен. Как и я. Довольно. Лучше иди ко мне, люби меня, пока я рядом.
- Ты пойдёшь со мной?
- Да, да, веди меня, Победитель!
И тогда Дерево распахнуло свои объятия. Виктор взял женщину на руки и внёс в свой Дом, наполненный шорохом и шелестом, печалью органа и лёгкостью флейты, волнующимися прозрачными стенами, не ограничивающими пределы Жизни, и всем многоцветьем лета. И крохотные крылатые создания, наводняющие дом, хохотали и водили вкруг них хороводы, мягко сияя бриллиантовыми многогранниками глаз.
- Это опять растёт Дерево? – спросила Лия, смеясь. Она уже не боялась своих видений. Дерево ядовито, словно галлюциногенный гриб, она теперь законченная наркоманка – ну и пусть! Зато она знает, насколько прекрасной может быть Любовь!
- Да, Дерево растёт, оно всегда растёт, когда радуется жизни, - Виктор наконец-то забрал её губы своим ртом.
Они раздевали друг друга и любовались друг другом. Его благоговение и нежность сводили с ума, словно Лия только теперь познала их и поняла им цену. Его восхищению, его сумасшедшим речам не было цены – и она вновь обрела это бесценное сокровище, и упивалась им, и дарила ласки, на которые, казалось, уже не была способна. Из заученного раз и навсегда действа её отклик превращался в душевную потребность.
Страсть раскрутила свою пружину до предела. Она раскалила воздух и окрасила окружающее в перламутрово-розовые и пурпурные тона – или то была вечерняя заря, которая самолично спустилась в котлован засвидетельствовать своё почтение?
…Прохлада коснулась их обнажённых тел, и Лия вздрогнула, её кожа покрылась мурашками. Глаза прояснились, и она огляделась. Трава, глубокий сумрак, пронизанный спускающимся сверху туманом, первые белые звёздочки далеко-далеко в небе. Неподалёку поскуливает и переминается с лапы на лапу большая серая собака, её глаза светятся - это Цезарь. Когда он успел прибежать сюда?
Однако, зябко, а они – нагие на траве! Непорядок! Сейчас спустится роса, и они замёрзнут и простудятся. Виктор открыл глаза и посмотрел на неё – его лицо дышало уверенностью и силой. Он хотел объять её тело своим, по-прежнему горячим, но она отстранилась: - Одень меня, пастух.
- Ты… уйдёшь?
- Уйду.
- Хорошо. Мне тоже давно пора – гнать стадо в деревню. Но ты вернёшься?
- Может быть…
Лия одевалась, чувствуя на себе по-прежнему восторженный взгляд своего любовника. Мышцы, казалось, наполняла новая сила и энергия. Усталости не осталось и следа.
- Приходи сюда снова. Ночью. На рассвете. Днём. Вечером. Когда захочешь. Я уведу тебя из деревни. Тебя никто не посмеет отбить. Мы будем жить с тобой вдвоём, вблизи Дерева. Только вдвоём…
- Нет, нет, это безумие, - она качала головой и счастливо улыбалась, и жмурилась от его безумных поцелуев. – Настоящее безумие. Мы опоены…
- Мы просто сумасшедшие. Оба. Я буду ждать тебя здесь. Всегда. Всю жизнь. Приходи и никого не бойся. Мы уйдём, уйдём далеко, за холмы. Любовь моя, как я буду тебя ждать! Но если ты не придёшь, я сам приду за тобой. Помни!
- Прощай, прощай, пастух! Мне было хорошо с тобой. Я приду… а, может быть, и нет. Жди меня, любимый…
Руки их, наконец, разомкнулись, и Цезарь, весело тявкнув на прощание, наконец-то счастливо понёсся вверх по склону.
Лия добралась до деревни на удивление споро, уже в полной темноте. Тело было на редкость лёгким и упругим, голова – ясной, зрение - острым. Дорога сама стелилась под ноги без единого препятствия. Дом свекрови затаился. В гостиной горел свет. Её ждали. Лия видела в окне мужские тени, слышала неясные голоса. Она скользнула тенью, пригнулась, чтобы избежать светового отпечатка окон на чёрном негативе травы.
Дверь на крыльцо распахнулась, вышел Стас с сигаретой, закурил – вспыхнул красный глаз, потянулся сизая змея дыма.
- Лия? – вдруг негромко спросил он в тишину, напряжённо ожидая. Помолчал, жадно, с наслаждением затянулся. Лия затаилась под перилами, приоткрыв рот, дышала медленно и тихо. Мимо неё с жалобным мяуканьем пробежала напуганная кошка, и Стас шикнул на неё. – Чёрт, пошло оно всё в жопу. Надоело. Ослы самонадеянные. Уроды. Сами виноваты. Отпустили девочку, точно наживку. Слинять пора. Керосином дело пахнет. Жить хочу. Только войны не хватало.
- Стас, ты с кем беседуешь столь содержательно? - Михаил появился на крыльце.
- Коты бегают, - буркнул Стас, яростно затягиваясь.
– Этой сучки нет?
- Этой сучки нет, - устало ответил Стас. – А я хочу отчалить. Ты позволишь?
- Бросаешь? Дружище! – Михаил вложил в слова столько яда, что даже Стаса передёрнуло. – Нет, ты со мной останешься. До конца, так сказать, испить. До рассвета ждём, а там – собираем своих, и вперёд. Угу? Ну, пошли в дом, выпьем, накурился уже, наркоман хренов.
За перила полетела недокуренная сигарета, моргнув красным глазком. Стас сердито пробормотал что-то, Михаил коротко рассмеялся. Хлопнула дверь. Лия с облегчением вздохнула, поднялась и на цыпочках пошла в обход дома, на половину свекрови, где ей выделили личную комнату для вещей. Тихо стукнула дверь. Лия шмыгнула в темноту. Как здесь мрачно и холодно. Куда мрачнее и холоднее, чем у Дерева, в сырой ложбине. Могила!
Она вздохнула и принялась ощупывать пространство. Ей не так уж много и нужно. Она возьмёт документы, конечно, свитер и носки, пожалуй, ещё дождевик и пару блузок, и зубную щетку бы, но та – в бане. Ну, на первое время хватит. Хорошо бы сапоги резиновые, в деревне они необходимы. Но это – в другой раз. Да, ещё не забыть косынки, колготки… Стоп, стоп, необъятного не обнимешь. Женщине только дай волю – уж она соберётся! – Лия усмехнулась, быстро сложила отобранное в свой рюкзачок и крадучись пошла к выходу.
Вспыхнул яркий свет, Лия вскрикнула и зажмурилась. А когда открыла глаза, то встретилась лицом к лицу с мужем.
- Куда направилась, не успев вернуться?
- От тебя подальше, - с тихой ненавистью ответила Лия.
- Ты не уйдёшь.
- Нет, именно это я наконец-то сделаю.
- Так просто?
- Так просто. Или потребуешь выкуп?
- Киса, ну давай обговорим всё спокойно. Ты у меня милая, ласковая девочка, ну сядь рядом со мной, - он пригнулся, чтобы похлопать ладонью по тахте.
Лия не шевельнулась.
- Посмотри, как ты изорвала и испачкала блузу. Давай переоденемся, - Михаил протянул руки, Лия отшатнулась: - Не смей касаться меня!
- Что, не касаться? Мужу – жены? – И тогда он с силой ударил её по одной щеке, по другой, затем схватил за руку, не давая упасть, и рванул на середину комнаты.
– Вот и коснулся!
- Браво! – Лия тяжело дышала, но улыбалась. – Вот это тебе больше к лицу.
- А ты подумала, кисонька, как я буду без тебя? Моя любимая девочка мыслит обрести рай в шалаше с пастухом. Сначала ты поступала как глупышка, теперь – как предатель.
- Мне надоели твои наставления, Дьюк. Не хочу быть рабыней. Пора зажить свободно.
- Свобода воли – это замечательно. Но истинная свобода воли познаётся в сравнении. Спроси хоть у Стаса. Он к тебе неровно дышит. Пусть ответит - когда же это я тебя тиранил?
- Всё время. Постоянно. Твой разум довлел над моим. Я глупела. И все твои друзья – такие же. Стас три года мучает Белку, она за ним бегает собачонкой, из-за него нищей стала, от матери переехала, всех женихов потеряла, аборты делает, а он всё разглагольствует, как женится на ней. А сам держит при себе как куклу, и уйти не даёт. А что с ней будет, когда ему наскучит кукла? «Пора менять лошадку в конюшне» - это ведь его фраза, и ты ему поддакивал, всегда поддакивал.
- Узнаю Кису, тараторку и болтушку. Киса, как же я проживу без твоего чудного голоса?
- Ты! Всегда – ты! Только твои чувства превыше всего. И я всегда обязана отвечать на них. Обязана восхищаться тобой и подчиняться прихотям. А ты был жесток в прихотях, куда Стасу до тебя! Я забыла мать. Забыла отца. Забыла друзей. Я была твоей куклой, горничной, кухаркой и прислугой. Была твоим эхом и законной вещью. Была подстилкой. Только самоценной не была. И никогда - любимой женщиной. Поэтому ты отпустишь меня. Не сумеешь задержать!
- Когда это я не выполнял своего, если хотел? Полная чепуха! Ты хоть сама соображаешь, что несёшь? И ради кого столько красноречия? Ладно, развлеклась – и будет. Мне не хотелось бы доходить до рукоприкладства, ты же знаешь, как я этого не люблю, но урок придётся повторить.
- Отпусти меня к нему! Я наговорила тебе достаточно, чтобы ты мог меня возненавидеть и выгнать!
- Именно поэтому ты и останешься здесь. Твоё место – рядом с мужчиной, Киса, со мной, а не с пастухом.
- Моё место там, где я пожелаю.
- Прекрасно. Значит, в хлеву? Ты именно туда будешь ходить в своём вечернем туалете? Банкет коров! После дойки. А дрова рубить ты отправишься на шпильках? Я ведь одевал тебя как куколку! Хотел бы я видеть тебя зимой в тулупе и валенках! Хороша красотка! Пастух слишком возомнил о себе. Но ему придётся пожалеть об этом.
- Мы уедем в город. К моей маме. Устроимся. Я хочу начать новую жизнь. Я всё равно уйду. Выпусти меня!
Михаил вдруг искренне, от души, рассмеялся.
- К маме! Чудила! Переспала разок с пастухом, и уже собралась из дома бежать, как последняя шлюха, под кустами валяться? А ты забыла, Киса, нашу любовь? Наши прекрасные ночи? Забыла мои поцелуи – гляди, она намертво впечатались в тебя, отпечатки моих рук горят на твоём теле – а ведь ты дрожала от восторга и желания, когда я прикасался к тебе. Ты забыла, как я отшивал всякого, кто пытался с тобою заигрывать? Ну, вспомни, кто они, эти слюнтяи в сравнении со мной? Или я тебе изменял, а? Или моя мать плохо тебя принимала?
Лия молчала, закрыв лицо руками. Её трясло. Слова мужа били многократно больнее, чем пощёчины.
- Миша… если в тебе осталась любовь ко мне… если ты не равнодушен к моей судьбе, пусти!
- Если ты уйдёшь, то уже не вернёшься. Ты не будешь мне нужна.
- Не пугай, меня это не испугает. Пусти!
- Это невозможно. Ты пропадёшь. Тебя ещё можно спасти.
- Но я не люблю тебя больше, Миша. Я пропадала с тобой. Я люблю его, пастуха.
Пронзительное кудахтанье свекрови и её топоток, вперемежку с уверенным, твёрдым мужским шагом, прервали выяснение отношений.
- Явился, не запылился! – бросил Михаил.
Дверь с треском распахнулась. Виктор вошёл внутрь, за ним маячила фигура Стаса.
- Милая, милая! Мне невыносимо без тебя, я не мог оставаться один!
Виктор протянул к ней руки, и Лия пошла к нему, истаивая от нежности и печали. Остановилась, заворожено вглядываясь в любимое лицо. Она могла бы так стоять бесконечно рядом с ним, просто глядя в светящиеся зелёным светом глаза. Но Виктор погасил взгляд и повернулся к сопернику: - Мы уходим.
- Стоп! Куда, курочка-пеструшка? Это не твой петушок! Пастух, ты зарываешься!
- Она меня любит. Она теперь моя, а не твоя.
- Болван. Ты её слишком плохо знаешь. Она сумасбродка, и ты был всего лишь её лекарством от стресса, мимолётным. Она скоро бы бросила тебя, так всегда бывает, когда лекарство перестаёт помогать – тогда идут к врачу за новым рецептом. Только я могу выписать следующее снадобье. Ты с ней не сладишь!
- Ошибаешься. Мы уже сладили.
- И она всё поняла? Что же ты помалкиваешь?
- Не место для обличений. Пощади её. Всему своё время.
- Так ты ничего не сказал ей, пастух? Каких коров ты пасёшь? Что за лицемерие!
Какое неблагородство! Да ты – отъявленный лгун! Что молчишь?
- Что ты не сказал мне, Витя? – Лия растерянно застыла, отстранилась. Его руки упали. – Скажи, что он лжёт, напускает туману – он это умеет.
Виктор молчал, тяжело дыша.
- Он стесняется, он не скажет. Я скажу. Он скрыл, почему не может жить в городе. Скрыл, почему прикован к Верхней деревне. Вымирающей деревне. Потому что Дерево держит его. Он притянут к нему, он зависит от него, как самый последний наркоман – от дозы, физически и морально. У него нет иммунитета от его испарений. Да, пастух? Ты пасёшь свои видения. Ты – вечный пленник, передающий свою заразу тем, кто захочет с тобой остаться. Но никто не хочет. Ни одна женщина не захотела жить с тобой в глуши, в тюрьме Дерева. А ещё – он сказал тебе, что пастухи долго не живут?
- Это правда, Витя? – спросила Лия, содрогаясь от ужаса и жалости. – Или он лжёт?
- Он не лжёт, любимая. Но Дерево – не монстр. Оно чувствует и понимает, тоньше человека, только иначе мыслит. Оно понимает, что я – в рогатке меж двух огней, двух душ. Оно знает, что без тебя мне не жить. Оно готово отпустить меня. Как только появится преемник. А насчёт времени жизни – не верь, мы будем жить долго, очень долго, много дольше, чем человек…
- Но уже не в качестве человека, верно? Как романтично! – перебил Михаил. – Как красиво! Я сейчас зарыдаю! Ты собираешься кормить этой ахинеей жену всю жизнь? Лия, теперь ты видишь, что он просто псих? Юродивый? За это и места лишился в институте.
- Ты уйдёшь со мной отсюда, Витя? Уедешь в город, к моей маме?
Виктор покачал головой: - Нет. Прости. Я и впрямь отъявленный лгун. Я не просто пастух, я – посредник, проводник энергии Дерева. Я связан обетом. Иначе оно не выживет в нашем Мире. Дерево спасло мне жизнь, я не могу его бросить.
- Значит, ты бросишь меня ради Дерева?
Виктор мучительно молчал, опустив голову, и тогда Лия вновь встала рядом с ним.
- Ты не псих. Я остаюсь с тобой. – И она положила голову ему на грудь.
Михаил взревел. Он бешено налетел на пастуха и больно схватил Лию за плечи, словно стервятник добычу.
- Мы разберёмся. Как мужчины. И не вблизи Дерева. Ты понял? Ты понял? – заорал Михаил. – Завтра на рассвете! Нет, сейчас! Сию минуту! В полях!
- Нет! – закричала она и обернулась к мужу, вцепилась в него. – Нет! Не смей! Я тебя ненавижу! – её голос сорвался, в глазах потемнело, когда Михаил заломил ей руки за спину, оторвал от пастуха и отбросил на руки Стасу, который нервно курил в уголке. Стас закашлялся. Но поймал её, обжигая ладони горящей сигаретой.
- А ты будешь дома! Держи, дружище, это для неё же лучше. Видишь, Киса, как я забочусь о тебе!
- Виктор? Что же ты?
- Останься, Лия, - попросил пастух. Он был абсолютно спокоен, только бледен, точно высокая луна. – Мы разберёмся. Я вернусь за тобой. Только верь в победу. В нашу высоту. Думай о нас. Я люблю тебя… Дождись!
- Верно говорит! - Стас держал её крепко своими мощными, медвежьими лапами и твердил, как заведённый: - Это тебе же лучше. Терпи! Сделаю, как он хочет. И баста! Отвоевался!
Лия отчаянно брыкалась и лупила Стаса по груди, голове, плечам. Бесполезно. Словно лупить по скале. «Предатель!» - кричала она ему в лицо. – «Предатель!»
Стас с усилием, в несколько приёмов, оторвал Лию от себя и выскочил за дверь следом за мужчинами. Лия упала.
- Вот, Фира Иосифовна, владейте, - услышала Лия голос Стаса. Повернулся ключ.
Лия швырнула в дверь стул. Снова взаперти…
…Они сели в машину. Хлопнула дверца. Лия слышала эти звуки слишком чётко – и не могла броситься следом. Её любовь уехала вместе с её тираном. В одной машине. На свою погибель…
Лию била дрожь, зубы стучали. Адреналин колотился в голове сумасшедшей птицей, желудок сжимался от рвотных спазм, пот стекал ручейками. Она боялась не за себя. Боялась за него. За пастуха.