Глава 1. ПРОГУЛКА
Весело болтая, они вышли из деревни и направились к реликтовой роще – гордости деревни, название которой, благодаря Дереву, прогремело на всю страну. Правда, большой пользы Кузяевке от известности не прибавилось. Нахлынули туристы и покупатели, стали расхватывать землю, быстро замусорили и заездили, размесили машинами девственные пространства. Правление поначалу артачилось, одновременно запуганное и заласканное спешно созданным Институтом Древоведения.
Но учёные, сами безденежные, не больно-то раскошеливались на благоустройство территории и организацию заповедника, и правление, хоть и со скрипом, но понемногу поддавалось пришлым купцам. То там, то сям начинали строиться новые, далеко не бедные хозяева, и сдерживало их только отсутствие хорошей дороги. Просёлок грешил такими ухабами и выбоинами, что ой-ёй-ёй! А проводить нормальное шоссе – так хозяев не находилось.
Итак, они вышли из Кузяевки…
Кто они? Двое мужчин и одна молодая женщина в белом льняном платье, с фотоаппаратом «Olimpus» на шее. Она то и дело отбегала в сторону, примеривалась, то заставляла мужчин позировать, то вдруг с восторгом обнаруживала более достойный вид.
- Лия, не переводи зря плёнку! Я тебе сказал! – уж который раз, улыбаясь, но не без досады, говорил ей черноволосый, высокий и худой. – Вот увидишь сама, снимки выйдут барахло. Отдай лучше мне!
- Ха-ха! Ты же подарил фотоаппарат? Подарил! Что хочу, то и снимаю! Я ж не виновата, что у тебя сегодня нет настроения снимать! Ты сам об этом заявил, забыл уже?
- Лиечка, сейчас мы завернём, и ты увидишь то самое Дерево! Приготовься!
- Ага! Вот я и хочу запечатлеть дорогу к тому самому Дереву – для Истории!
Стас, миленький, когда-нибудь эту дорогу заасфальтируют, проведут указатели, настроят убогих ларьков для ублажения жевательных инстинктов или, чего доброго, ещё более убогих аттракционов для увеселения, а в самой роще выстроят мемориал, на котором выбьют чьи-то убогие имена: «Это Дерево в таком-то убогом году покорили…» И всё изгадят! Давайте, пока не поздно, влезем на него все разом и заявим во весь голос, что мы обо всём этом думаем!
- Ну, ты и тараторка! Просто не переставая работаешь языком.
- Это от перевозбуждения и предвкушения! Кстати, мне Дьюк так ничего толком и не рассказал. Во-первых. Откуда вы взяли лестницу таких габаритов?
- Да нет, Лиечка, эта лестница уже давно висит, её учёные с вертолёта сбросили, когда вся эта шумиха началась, а она возьми и застрянь. Ну, они так её и бросили, на большее их не хватило. Говорят, где-то на её верхушке – датчики, импульсы идут – и ладно. Думаю, аппаратура уже давно устарела или развалилась, импульсы теперь птички ловят. А мы - мы только прищемили ей хвост, иначе бы она при ветре представляла прямую угрозу жизни. Нам тогда было по 15 лет, мы приехали домой на последние каникулы, и у Дьюкиной мамаши в доме остановился биолог. Тот ещё чувачок-чудачок! Дьюк его слушал, конечно, раскрыв пасть, а потом вбил себе в голову, что обязан покорить Дерево, как альпинист какой-нибудь Монблан.
- О да! Дьюк это любит! – перебила Лия. – Вы оба такие, вам всегда надо что-то покорять. Какие-то высоты. Жили бы себе спокойно.
- А как же! Обязательно покорять, – Стас шутливо сделал вид, что обхватил её за талию: - В первую очередь я покоряю хорошеньких девушек, а также прекрасных женщин, но у меня есть один зловещий недостаток!
- Какой же? – Лия округлила глаза. – Как у Синей Бороды? Ха-ха-ха!
- Почти. Или хуже. Я на всём, чего и кого касаюсь, ставлю метку из трёх букв. Хочешь знать, каких? – И Стас поводил длинным, изящным пальцем по её плечу, якобы выводя буквы.
- Фу, Стас, как неприлично! При хорошенькой женщине!
- Эти буквы… - Стас таинственно нахмурил густые и ершистые брови, - М. О. Ё. Понятно?
- Н-н-не совсем…
- М. О. Ё! – снова значительно произнёс Стас, - Я – собственник!
И Лия сконфуженно умолкла.
- И всё равно, - продолжила она упрямо. – Иногда лучше не покорять, а изучать. Вдруг Дереву больно?
- Этой деревяшке? – в свою очередь удивился Стас. – Как это по-женски сентиментально.
- Молчи, Киса, - снисходительно усмехнулся Михаил, за некоторую заносчивость и склонность к самолюбованию и барским замашкам получивший прозвище Дьюк. – Тебе этого не понять, что значит «покорять высоту». Ты у меня глупенькая и болтливая. Да тебе это и не надо. Ваше женское место – рядом с мужчиной. У тебя таковое место имеется, и, кстати, весьма подходящее. – Он похлопал себя по груди. - Ты тоже была моей высотой в положенное время. Но важнейшей всё-таки стало Дерево. После него я почувствовал, что всё в моих руках, что я всё могу. Стас, помнишь, как мы на рассвете сбежали, пробирались по оврагам – лишь бы никто не увидел. Когда мать с огорода прибежала, оказалось поздно – мы уже спустились. Матери тут же стало плохо, а я, едва держась на ногах, обнял её и стал успокаивать. Стас тоже молодцом держался.
- Да, я полчаса не мог на ноги встать – всё онемело, ни рук, ни тулова, ни головы не ощущал, все мысли ветром на Дереве выдуло. Представляешь? А всё равно Мишке не хотел уступать. Что ты хочешь – 15 лет, пацаны!
- Как же вы сумели? – с изумлением, восторгом и благоговейным ужасом пропищала Лия.
- Очень просто. Где по веткам, где клинья забивали, как альпинисты – кора что скала, руки обобьёшь, а древесина просто непрошибаемая. Потом долго пытались поймать конец лестницы – я чуть кувырком не полетел вниз, Мишка удержал. Честно говоря, страшно было – душа в пятки ушла, а отступать вроде как поздно, всё равно, что признаться себе, что ты импотент.
- Верёвки удлинили, морскими узлами завязали, зубами затягивали – чуть карзубыми не стали. И матом ругались как козлы – помогает, знаешь, в экстремальных условиях. Стас сначала отстал, потом догнал.
- Ага. Как сейчас помню – такое не забывается! – как в пальцы эти проклятые альп-шнуры врезались, и как ветрило задувал. Ощущеньице, скажу тебе! Чувствуешь себя насекомым, которое великан стряхнуть хочет. Сейчас, конечно, трудно вообразить тот же путь. Дерево-то подросло, ребята, подросло так, что мало не покажется. Увидишь во всей красе, уже сейчас – только завернём за холм. Вооон макушка в небо убегает…
- Ну да… - Лия перевела дух, её передёрнуло от ощущения огромной высоты. – Так больше никто и не пытался до макушки долезть?
- Пытались, да на середине возвращались. Кишка тонка. Порода бабья! – несколько кичливо и самоуверенно сказал Михаил.
- Почему же ты считаешь, что бабья порода такая, трусливая? – тихо возразила Лия. – Женщины очень на многое способны…
- Да, конечно, девочка, - Михаил довольно привлёк Лию к себе и покровительственно, уверенно, как собственник, поцеловал в щёку. – Ты у меня на многое способна, славная Киса. Да ты не на меня смотри, вот же оно!
Лия тихонько охнула. Если бы не холм, Дерево виделось бы издалека и очень чётко, и затмевало собою всю округу. Это было, несомненно, очень старое Дерево, самое старое Дерево во всей роще. Остальные деревья ему в подмётки не годились. С чем был связан его гигантизм, учёные до сих пор не смогли выяснить. Никаких объективных причин и предпосылок. Полагали, что семечко попало сюда издалека, возможно даже – с древним метеоритом, и несло в себе ген-мутант. Самые отъявленные романтики уверяли, что Дерево инопланетно.
В нижней части его ствола можно было вполне поместить небольшой особнячок, и ещё осталось бы место для бани и гаража. Прямой, точно стрела, ствол так стремительно уходил ввысь, приобретая форму конуса, словно Дерево превращалось в ракету и собиралось улететь. Оно растолкало соплеменников – окружающие деревья росли косо, будто отшатнулись от него в немом изумлении и испуге. Но Дерево оставалось безучастным к земным делам, к суете людей вокруг и мельтешению птиц, его не интересовало то, что ютилось внизу, его привлекала только высота! И потому оно резво продолжало расти – до десяти метров в год.
Дерево было смешно огорожено заборчиком с колючей проволокой, давно покорёженной, поваленной и прорезанной в нескольких местах, потому как Дерево её просто смахнуло, не заметив.
До Дерева оставалось не менее двух километров по прямой. Но люди застыли в оцепенении, задрав головы вверх, завороженные его величием, брутальной силой и сумрачной игрой гигантской листвы, которая была настолько тяжела, что ветер почти не колыхал её, а лишь высекал тонкий и немелодичный скрежет. Листья оказались овальными, серовато-блескучими, словно у серебристого тополя. Ствол был приятного оттенка, бежевато-серый и очень гладкий. Даже отсюда просматривались застарелые и свежие рубцы, шрамы и ссадины, оставленные учёными, туристами, скалолазами и просто местными и пришлыми хулиганами. Благодаря этим меткам казалось, что Дерево беспорядочно испещрено пиктограммами и иероглифами.
У всех троих одновременно перехватило дыхание. Дальний, наполовину лысый холм сбоку от Дерева казался не менее чем жалким прыщиком. Несколько студентов-биологов копошились у его подножия, подобно трудолюбивым муравьям, раскинув походную лабораторию. Чуть поодаль, на склоне, ядовитым оранжевым кубиком стояла их палатка.
Лия открыла рот. Даже парни притихли. Каждый подумал о том, каково это – покорить Дерево теперь, когда оно вымахало, не дожидаясь очередных покорителей и дразня их год от году.
- Не Дерево, а целая планета… - очнувшись первой, пробормотала Лия. Она вздохнула, зябко повела плечами.
- Мишка, нехило же оно выросло за двенадцать лет! Представь себе, если бы оно было таким вот тогда – ты полез бы? А? Глянь, глянь, лестница-то как подпрыгнула! Видишь – старую метку? Потом её периодически удлиняли – вон сколько узлов! Небось, пацаны её вместо тарзанки пользуют.
- А мне можно покачаться на тарзанке, а, Стасик-душка? – она подмигнула мужу. – Конечно же, с вашей мужской поддержкой и надёжной рукой! Бежим?
И она, сорвавшись с места, стремглав бросилась вперёд, вниз по пологому склону. Мужчинам не оставалось ничего другого, как ринуться следом за ней.
Скоро все, дружно запыхавшись, сбавили темп. Михаил отставал на несколько метров – пытался сохранить солидность.
- Да, жаль, что асфальтированной дороги до сих пор нет! – просипел Стас.
Дальше шли не спеша. По мере приближения ствол и крона раздавались вширь, вытесняя остальной лилипутский обзор, и зрелище вблизи оказалось не менее сюрреалистическим, чем издалека. Выяснилось, что Дерево произрастает из глубины довольно глубокой лощины, а первые горизонтальные суки простираются где-то на высоте метров десяти над уровнем края.
Замызганные тросы импровизированной лестницы свисали со второго или третьего сука, по счастью, не над обрывом, а над ровной утоптанной площадкой, а куда дальше уходила лестница – было не видать.
Стас схватил концы, расставив ноги пошире, чтобы удержать лестницу от чрезмерного раскачивания. Амплитуда тарзанки с петлёй и подобием сиденья на конце была слишком велика и опасна. Случалось, тут расшибались о ствол или срывались под откос.
Лия с опаской ухватилась за конец троса, Стас подсадил её и легонько раскачал, придерживая. Лия для приличия подрыгала в воздухе ногами и повизжала, чтобы мужчины утвердились во мнении о том, что все дамы – трусихи, и их нужно опекать и оберегать от излишних треволнений и опасностей. Затем показала язык биологам у оранжевой палатки, пожалев мимоходом, что её язык на таком расстоянии никто не увидит. Лестница крутилась, голова немного кружилась, Лия смеялась, крепко вцепившись в капрон.
- Скорее, Миша, фотографируй меня! Пока не свалилась! Исторический снимок!
Михаил сделал кадр, затем сменил Стаса и запечатлелся с женою сам – этого он никак не мог упустить.
- Какие мы исторические личности! Ой, Стас, я святотатствую, да?
- Есть малость. Здесь только по большим праздникам качаются. Так что гордись!
- Так. Я увлеклась удовольствиями телесными. А как же искусство? – Лия сползла с неудобного сиденья, врезавшегося в ягодицы, и Стас принял её в свои целомудренные – в присутствии законного мужа – объятия.
- То есть?
- Отсюда я не смогу сфотографировать крону. Так? Так. – Она окинула взглядом окрестности. – Большое видится на расстоянии. Значит, надо отойти подальше.
- Ты уже была подальше.
- Оттуда мне не понравилось. Оттуда надо рано утром, а то солнце лепит в объектив – не хочу со вспышкой! Крона получится чёрной, а солнце – как паук. Хочу наоборот!
Роща, постепенно превращаясь в заросли кустарника, резко спускалась в глубокую заросшую ложбину – бывший карьер по забору песка и глины. Противоположный склон ложбины походил на почти отвесную стену, и за зелёным бортом, в узкий просвет между отпрянувшими деревцами, угнетёнными гигантом, она видела лишь тусклую полоску – синеватые в летнем мареве дальние леса и луга. Можно было обежать почти всё Дерево кругом по самому краю карьера.
- Здорово! – задумчиво сказала Лия. – Сколько возможностей для съёмки! У меня крыша едет! Лучше всего – перебежать на ту сторону! Как бы попробовать панораму, а?
- Ну, здесь уж никуда не денешься! – Михаил, прищурившись, странно поглядел на Лию. – Будешь фотографировать от деревни к вечеру, когда солнце передвинется к Тарасовским лесам.
- Девочка, мы уже шесть километров отшагали! Может, довольно? Может, пора на пикник располагаться? Восполнить потерю энергии? – С высокого, крупного Стаса градом лился пот - ему досталось самое сложное: тащить на своих плечах довольно объёмистый рюкзак с пивом, бутербродами, шоколадом для Лии и небольшим надувным матрасом. – Нет, пешком больше – ни-ни. Мишка, седлаем моторы, и плевать на ихние правила Древогигиены. Биологи вон вертолётят, им можно. А простым труженикам, понимаешь ли, шиш. Я вам не пацан-физкультурник, а зрелый муж.
- Мальчики… то есть, мужчины, вы располагайтесь, располагайтесь, на девочек не обращайте внимания. Я быстренько, туда и обратно, - и она помахала им рукой. – Чао!
И Лия вприпрыжку направилась в обход Дерева.
- Ты куда, Киса? Туда нельзя! – с досадой бросил Михаил. – Не ходи туда, нельзя!
- Это ещё почему? – обернулась Лия.
- Я же тебе объяснял. Там другая деревня. Чужая. Там чужаки, Девочка, тебе туда нельзя, там могут быть пастухи!
- Что, коровы забодают? – ехидно осведомилась Лия.
Михаил махнул на неё рукой: - Тебе не понять!
- Конечно, маленькая глупенькая девочка не догоняет! Сколько раз ни тверди «чужаки», «чужаки» - она не поймёт!– передразнила Лия.
- Иди. И возвращайся побыстрее! Только до низа, потом – назад! Поняла?
- Поняла! Но не поняла, почему… - Лия повернулась и пошла вперёд, быстрее и быстрее, пока муж не передумал.
- Возьми её за руку и приведи обратно! – Тихо, но внятно сказал Стас. Но Михаил только раздражённо пожал плечами: - Ладно, она новенькая, да и далеко не уйдёт, карабкаться тяжело, путь не для всех. И потом, моя Киса хорошо воспитана.
- Не скажи, она у тебя резвая. И упёртая. Гарантирую, до самого верха долезет…
Лия дошла до края карьера и прикинула расстояние. Пожалуй, она поторопилась с решением, в обход будет долго: кромка карьера оказалась слишком «петлявая». Что, если рискнуть напрямик – то есть, спуститься вниз, к подножию Дерева, и затем подняться? Решено! Ей некогда была размышлять, какой путь из двух удобней, за ней наблюдали её мужчины!
Путь вниз оказался корявым и неуступчивым. А главное – не протоптанным.
Цепляясь за мощные выпуклые корни, похожие на крепкие, загребущие руки, изо всех сил упёршиеся в землю, оскальзываясь и жалобно вздыхая, Лия упрямо спускалась на дно карьера. Там отдохнула, посидев на жёстком корне, пожаловалась самой себе на собственное ослиное упрямство, и обречённо глянула вверх, на противоположную стенку, которая теперь выглядела не весёленьким травяным склоном, а зловещей, неприступной преградой. Правда, на неё лазили довольно часто: наверх вела тропинка, а сам склон был похож на рукотворный: он взбирался вверх ровными уступами, почти – ступеньками.
Внизу, у самых августейших ног Дерева, в вечной тени журчал родник, забранный в короткую цементную трубу, и затем разливался шустрым ручьём, над которым роем вилась мошкара и противные, пронзительные комары, жирные и ленивые. Трава была сочной и мощной. У родника на плоском камне, словно специально притащенном сюда, торжественно стояла большая алюминиевая кружка, прикованная тонкой цепочкой к крюку, каким-то непостижимым образом вбитому в кору Дерева – видимо, он вбивался очень давно, когда Дерево было более податливым, не таким заматерелым: вон, как прут врос в плоть древесины, остался лишь маленький выступ. Лия подумала – и, погромыхав цепью, отведала стылой родниковой воды.
Здесь, в зелёном сумраке, вода казалась особенно ледяной и вкусной. Через пять минут ей надоело отгонять комаров, Лия вздохнула и обежала взглядом отвесную зелёную стену с вкраплениями камней и глинистыми лысинами.
Своё упрямство необходимо было оправдывать. Тем более что и в одну, и в другую сторону оказалось одинаково круто. Правда, она обещала вернуться снизу, но зачем тогда было слезать?
Кряхтя и уже жалея, что ввязалась в эту авантюру, Лия полезла вверх. На каждой «ступеньке» она оглядывалась на Дерево, корчила ему рожи и смотрела в объектив, но там, внизу, была такая темень, что становилось скучно. Она утешала себя, что с того края снимет не только Дерево, но и своих самоуверенных мужчин, у которых кишка оказалась тонка, чтобы пойти за ней и помочь взобраться. Они будут, наверное, как муравьи! Очень смешно. Небось, они уже выпили без неё всё пиво! На это они горазды!
Лия пыхтела и отдувалась, узкий шнурок от фотоаппарата врезался в шею, но азарт и энтузиазм гнали вперёд. Вот последняя ступенька, вернее, уступ – самый высокий и резкий - и можно будет передохнуть и победно оглядеться! И совсем не высоко, просто – круто. Лия повертела головой в поисках того, за что можно было бы ухватиться.
И только тогда обнаружила, что за ней уже давно наблюдает сверху, из зарослей кустарника, молодой человек. Он сидел неподвижно на пятках, был светловолос, в руках держал кнут. С одной стороны на траве лежала толстая книга, с другой сидел, тоже неподвижно и безмолвно, изнывая от безделья, флегматичный серый пёс. Наверное, это и был тот самый мифический пастух. Весьма симпатичный. Что ж, очень кстати!
- Помогли бы, что ли! – ворчливо сказала Лия. – А то - как сфотографирую!
Пёс тут же вскочил с готовностью, взлаивая и отчаянно виляя хвостом, словно просьба относилась к нему. И тогда парень улыбнулся и протянул руку. У него была крепкая широкая ладонь, и Лия ухватилась за неё обеими руками. Один мощный рывок – и она наверху. Пёс вдруг заворчал недовольно, явно ревнуя.
- Молчать, Цезарь! – тихо приказал парень, и собачье ворчание перешло в жалобное поскуливание. – Ах ты, притвора и сибарит!
- А вы отчаянная! – сказал он Лие. Лия приняла это за комплимент и безмятежно улыбнулась.
- Вы – пастух! – сказала она утвердительно, отряхивая от земли и травинок коленки и пачкая ладони.
- Верно, - парень задумчиво смотрел на Лию, и от этого взгляда ей стало как-то непонятно томительно. - Вообще-то я из Института Древоведения, пастухом становлюсь лишь на сезон, но думаю теперь продлить его на всю оставшуюся жизнь, - сказал он. – Ребята в палатке – мои друзья. Они у меня останавливаются летом, а палатка – это не палатка вовсе, а стационарный комплекс сейсмических и метеорологических приборов.
- Первый раз встречаю учёного, который по собственному хотению стал пастухом, - задумчиво сказала Лия. – И что же, у вас в деревне столько коров и коз, что требуется целая когорта махальщиков кнутами?
Парень засмеялся и глянул на неё с любопытством.
- Да хватает коров, хватает, - и он посторонился, освобождая ей своё место. Лия выглянула за полосу кустарника.
Перед ней расстилалась цветущая равнина, по которой рассеялось ленивое черно-белое стадо. Ветер волнами доносил тёплые запахи парного молока, смешанные с запахами навоза и цветущих трав. Вдалеке, по всему горизонту, тянулась в голубой дымке ускользающей цепочкой гряда невысоких сопок. И у неё на миг от этой голубизны защемило сердце.
- У нас красиво, верно? – сказал пастух. – А там – моё стадо.
- Очень красиво. Сказочно. А меня сюда почему-то не пускали. Почему? Правда, я всё равно здесь. Такую красоту нельзя скрывать.
- Давайте не будем об этом, - отозвался пастух. – Это давняя и сложная история. Вам незачем забивать голову предрассудками.
- Значит, причины есть?
- Есть, но вам нечего бояться. Коровы не забодают, и вообще, пастухи – народ миролюбивый… А вы – не здешняя. Скорее всего, городская, а здешних мест и преданий не знаете.
Он произнёс «пастух» как-то особенно, почти так же, как и Михаил, только у парня это прозвучало мягко, по-доброму, а у Михаила – презрительно и с отголосками страха. Да, именно страха, который он тщательно маскировал.
- Да, я из города, я не знаю здешних мест, мать моего мужа – тутошняя, а я всего лишь семь лет замужем, - раздражённо перебила Лия.
- Всего лишь? И муж до сих пор вас сюда не привозил – знакомить со свекровью? – искренне удивился парень.
- Представьте себе, привозил! Только нам некогда было разгуливать. Дом строили. А что, быть горожанкой – плохо?
- Наверное, нет. Я вот не прижился в городе. Здесь мои корни. К тому же, невозможно изучать природу, находясь вдали от неё. Верно?
- А что вы заканчивали? Сельскохозяйственный? – спросила Лия, переводя разговор, чтобы скрыть собственную бестактность.
- Нет. Я – школьный психолог, но неплохо знаю радиоэлектронику.
- Ого! Значит, совсем забросили специальность? И как же такого специалиста отпустили? – Лия с пытливым интересом и уважением посмотрела на пастуха, но смущающего сердце мужчины взгляда в упор не получилось. Её сердце всполошено забилось: в ответном взгляде пастуха было столько восхищения и робкой нежности, что Лия почувствовала с досадой, что готова покраснеть. И это не было неприятно.
- Переучился, - ответил он, помешкав.
- И теперь вы только пасёте коров и консультируете их, - сказала она, не сумев спрятать иронии.
- Не только. Ремонтирую лабораторную радиоаппаратуру, кое-что собираю для себя.
- Добровольно отказаться от города и возможностей неплохих заработков? В наше время – чудеса!
«Или безумие? Дьюк назвал бы его просто дураком».
- Для меня проблемы не стояло. В городе мне говорили, что я бросаю поэзию ради прозы – пасти коров. Дома говорят, что от городской загазованной прозы я вернулся к поэзии реала.
- Значит, вы сами ещё не решили, чего больше в вашей теперешней жизни – поэзии или прозы.
- Нет, – пастух усмехнулся. - Я отказался и от поэзии, и от прозы. Я просто живу. И счастлив этим простором, волей, близостью Дерева. А вот младшего братишку Кима настраивать против города не стану. Он – талантливый художник, ему необходимо для начала выйти на большую дорогу, нести, так сказать, зелёное знамя в народ. Нечего прирастать… - он сказал это с какой-то затаённой печалью, и Лия снова не поняла, убеждён ли он в сказанном или пытается себя убедить.
- Ага. Понятно. Вы – члены отечественного Гринписа. Что ж… - Лия повертела фотоаппарат, открыла крышку, посмотрела в объектив на Дерево.
- Ерунда какая-то, – пробормотала она с отчаянием. – Почему так некрасиво?
- Зачем вы хотите сфотографировать Дерево? А может быть, оно не желает фотографироваться?
- Мой муж с другом когда-то в юности забрались на самую макушку. Они говорят, что нынче никто не повторяет восхождения, - Лия сказала это с гордостью, будто хотела похвалиться. Но рядом с таинственным пастухом слова прозвучали жалко и отнюдь не победно.
- Ваш муж? И вы любите его за это?
- Мне не нравится наш разговор! – Лия резко вскинула голову. – Мне пора. Меня ждут. До свидания.
Она, помедлив, отвернулась и решительно раздвинула кусты, присела на корточки и начала осторожно сползать с первой ступеньки.
И в этот момент вокруг Дерева начало происходить что-то странное. Воздух сгустился, задрожал и наполнился тонким гулом, потом стал зыбок и текуч. Дерево затряслось мелкой дрожью, точно в лихорадке, и Лие показалось, что ей стало труднее дышать, а листья Дерева заблистали, забликовали столь остро, словно маленькие зеркала. И из каждого зеркала на неё с любопытством всматривалось удивительное существо, голубоватое, круглоглазое, летучее, вроде стрекозы, но непрерывно меняющее очертания прозрачных крыльев, будто оно летало внутри маленькой сферы.
Страх сжал сердце. У неё закружилась голова. Мир Дерева завертелся, перевернулся и поплыл, Лие показалось, что она опрокидывается в небо. Она зажмурилась, коротко охнула и почувствовала, что падает…
…Она никуда не упала. Она очнулась на той же самой ступеньке, в руках пастуха. Он держал её крепко и пристально, непереносимо пристально смотрел в самые глаза, словно внушая что-то. Где-то поодаль подвывал Цезарь.
- Что… что это было? – заплетающимся голосом пролепетала Лия.
- Древотрясение. Дерево так растёт, в воздух попадают его гормоны роста. Для людей, для новичков, это как галлюциногены. Вас мучили видения?
- Да… Нет. Не знаю…
- Это по первому разу. Привыкнете.
- Они… они там живут?
- Глазастые? А вы как думаете?
- У вас те же самые видения? Так не бывает…
- Не бывает, - согласился пастух.
- Это Дерево – инопланетно… - заворожено прошептала Лия, ещё не вполне пришедшая в себя. – Оно – Пришелец…
Ей показалось, что голубые глаза пастуха и глаза тех созданий, живущих в листьях, на какой-то миг стали идентичны.
- Мы все – Пришельцы, - тихо ответил пастух. - Кстати, мы с вами так и не познакомились. Моё имя – Виктор. А ваше?
- Лия.
Лия смущённо повела плечами, освобождаясь от непрошеных объятий, словно только сейчас их ощутила. Схватилась за фотоаппарат, точно за спасительную соломинку.
- Ну вот, солнце опять лепит в объектив. Придётся придти сюда ещё раз.
- Почему придётся? Вам ведь здесь понравилось? – его голос, полный умоляющей нежности, снова взволновал её. Лия, сама не желая того, прерывисто вздохнула.
- Лия, я люблю вас, - вдруг сказал Виктор. Лия пожала плечами – «вот прилипчивый!» - и заставила себя улыбнуться: - Слишком поспешно. Это лишнее. Мне пора.
- Останьтесь со мной навсегда, - настойчиво повторил пастух. – Или мне придётся уйти за вами, куда угодно, только не уходите. Не уходи…
- С какой стати?
- Так надо. Дерево вас выбрало.
- Не болтайте ерунды. Лучше помогите спуститься.
Виктор с готовностью и чрезвычайной лёгкостью и грацией спрыгнул вниз. Лия неуклюже сползла на следующую ступеньку, придерживая фотоаппарат, и вновь оказалась прямо в его ласковых, крепких руках. Она не успела ни отвернуться, ни понять, что происходит, как его лицо приблизилось вплотную, горячие губы прижались к её губам.
- Нет, нет, не надо, - зашептала она, слабо пытаясь освободиться.
- Я, конечно, сошёл с ума. Но я не смогу без тебя. И ты без меня… не сможешь, - говорил он, и его речь была похожа на горячечный бред. – Оно свело нас. Теперь мы вместе навсегда. Мы не имеем права разлучаться. Поверь. Это судьба.
Жаркая волна нежности на мгновение закружила её. Лия изо всех сил свела локти и оттолкнула пастуха.
- Лия, будь моей женой… перед лицом Дерева…
- Виктор, признайтесь, вы – сумасшедший? – потрясённо спросила Лия.
Виктор улыбался, спокойно, безмятежно, чуть печально: - Наверное, да. Но это не помешает нам. Ведь нет? Ты меня полюбишь?
- Нет, нет… прощай… - слёзы внезапно едва не вскипели в уголках глаз. Она слишком сентиментальна. Надо бежать. Бежать!
Оскальзываясь и упираясь в склон локтями и коленями, Лия торопливо спускалась с удивительной высоты на самое дно старого карьера. Воспоминания о пережитых объятиях и бредовых признаниях почти сгладили чудное видение откровений Дерева, теперь мнилось, что глазастые привиделись ей в неком недавнем сне.