Дело было субботним вечером. Мы с мужем сидели на банкете по случаю юбилея одной милейшей, вышедшей замуж за немца русской женщины, которая решила явить миру русский дух. Не ее в том вина: частенько нoстальгия выходит боком. Пара массовиков-затейников из немцев-переселенцев (по совместительству муж и жена) надрывались в караоке:
«Цвети, Россия!
Не плачь, Европа!
А у меня самая, самая, самая
Красивая попа!..»
Моя бедная голова, именно в этот день так некстати разыгравшись мигренью, раскалывалась, что придавало некоторую окаменелость моему лицу, которая совершенно не вписывалась в бьющий радостью праздник.
И вдруг мобильник мужа издал призывный звон. Муж подхватился и широким шагом направился в фойе, подальше от ошалевших децибелл. Он вернулся сияющй:
- Юлька, - сказал он мне, - мы скоро слиняем! Мишка едет из Берлина и готов быть у нас уже через два часа.
- Так он же завтра на плов собирался!..
- Ну что мне, позврнить ему и сказать, что мы не можем его принять?! Тут или - или.
- Да боже упаси, это гениально, что он решил приехать именно сейчас! Но чур с юбиляршей договаривайся сам!
- Договорюсь, без проблем.
И он договорился.
Миша по профессии психиатр, а по судьбе – Санин друг. Они познакомились еще на дальнем севере, где мой муж (по своему обыкновению) бурил, а Миша – лечил. Но как же они встретились в Германии, спросите вы. О, это целая история!
Миша, еще когда он был интеллигентным еврейским мальчиком из российской глубинки, умудрился с первого раза поступить в московский медицинский институт. Он любил размышлять, почитывал Фрейда, оставшегося в наследство от бабушки, и потому выбрал психиатрию. По окончании института вернулся было к родным пенатам, но переферийному городку предложить Мише было практически нечего: ни достойной зарплаты, ни карьерного роста - и Миша, «отмотав» положенные молодому специалисту три года, подумал, да и махнул на север. Там и деньги с отпуском были куда как интересней, да и текучка медицинских кадров поинтенсивней, а значит, и перспективы в карьере куда реальней . А чтобы веселей было коротать бесконечные северные ночи, Миша женился. Впрочем, и женившись он не порывал связи со своими сокурсниками, среди которых была гэдээровская немка по имени Зонья.
- Соня, что ли? – спросил Миша, когда та научилась совсем уже бегло болтать по-русски.
- Ньет, - помотала головой девушка, - это другое имя, а я Зонья.
«Немцы все-таки сумасшедшие, подумал Миша, пишется Sonja, а произносится не пойми как». Тем не менее, с Зоньей он здорово задружился: Миша был провинциальным мальчиком и предложить коммунистке Зонье нечто большее, чем чистая дружба, стеснялся. Зато они оба были отличниками, и это их сблизило.
Потом они уже дружили семьями. Раз в несколько лет к Мише в гости приезжала Зонья с семьей: насобирать в сопках маслят и ягод и накупить восхитительной икры и рыбы, а на следующий раз, обычно осенью, которая в Германии для нас довольно теплая, в социалистический Берлин приезжала уже Мишина семья: отдохнуть от северной действительности, наесться колбас и сыров и затовариться пивом. Зонья привозила подарки бытового характера, в частности, не только ручные миксеры, но и рулоны туалетной бумаги, которую у нас далеко не всегда можно было купить, а Миша обеспечивал Зонью и всю ее родню икрой, изделиями из меха и золота – в ГДР приобрести золото простому гражданину было почти невозможно.
В тот год была Мишина очередь: он погрузил свою семью в новую Волгу и поехал (буквально) на Берлин. Не успели они отдохнуть с дороги и расслабиться, потребляя немецкие деликатесы, как вдруг в столице забурлил людской океан, и случилось нечто эпохальное: рухнула Берлинская стена, и объединенная страна как Феникс восстала из исторического пепла. И Миша вместе с семьей и другими туристами совершенно неожиданно оказался в самом эпицентре развитого капитализма. Сказки иногда становятся явью, друзья мои.
Охваченные демократической эйфорией, немецкие чиновники немедленно предоставили политическое убежище всем желающим. Разумеется, Миша тотчас его пожелал. Зонья пристроила Мишину жену уборщицей, детей определили в детский сад, а сам Миша поступил волонтером в психбольницу – и, казалось бы, новая жизнь началась.
Однако через несколько месяцев эйфория утихла, немецкие чиновники осмотрелись и поняли, что с убежищем они в большинстве случаев погорячились, и прислали Мише извещение о том, что была допущена ошибка, и хотя они, чиновники, сами в том виноваты, но все-таки Мише придется покинуть благословенную Германию. А чтобы он не очень расстраивался, в качестве отступного ему предложили энную сумму денег. Плохо ж немецкие чиновники знали Мишу!
Миша не стал утруждать себя перепиской, а, прихватив в качестве переводчицы Зонью, пошел брать немецкий СОБЕС приступом.
- Мне очень жаль, – вздохнула молоденькая чиновница, почему-то стараясь не смотреть на Зонью, - но была допущена ошибка. В вашей стране не идет война, и поэтому ни о каком убежище не может быть и речи. Мы приносим вам самые искренние извинения.
Миша был психиатром, как мы помним, а, значит, его работа включала в себя беседы с трудными пациентами, поэтому он совершенно спокойно и даже благожелательно ответил:
- Я вас очень хорошо понимаю. По сути, вы правы.
Чиновница благодарно улыбнулась и расслабилась.
- Но вы поймите и такую ситуацию, - продолжал Миша мягким голосом, - нас уже уволили с работы за прогулы, детей за это же отчислили из детского садика. Обстановка в Советском Союзе сложная, не буду скрывать. Не исключена гражданская война.
- Но ведь пока ее нет, - возразила чиновница.
- Конечно, нет, - опять с готовностью согласился Миша. – Но ведь она может начаться!
- Да-да, вот именно! Когда она начнется, вы будете вправе убежать из страны и попросить у нас убежище! И мы его с радостью дадим. Но пока – никак.
- Но представьте, что будет с нами, если мы вернемся – и тут же начнется война! Нас уже точно никуда не выпустят. Нам грозит верная смерть.
Чиновница заерзала и затосковала: у нее никак не получалось избавиться от Миши, но выдворить его из кабинета неудовлетворенным она тоже не могла. А Миша тем временем при помощи верной Зоньи вел пространные расуждения о своей судьбе.
-... Я же не сижу сложа руки. Я получаю пособие от вашего государства, но ведь я бесплатно помогаю в психиатрической лечебнице. Дети уже бегло говорят на немецком. Мы интенсивно интегрируемся и активно вливаемся в жизнь вашей страны. Кроме того, мы с женой даже помогали красить стены в берлинской синагоге (о том, что за это они получали по-черному, Миша разумно умолчал).
И тут чиновница ожила и внимательно посмотрела на Мишу.
- Вы еврей?! (Sind Sie Juder?)
- Натюрлихь юда! - несколько отстраненно ответил Миша, которого впервые, несмотря на абсолютно характерный, даже карикатурный профиль, не признали за того, кем он был – и это оказалось обидным.
- Gott sei Dank! – воскликнула просияв чиновница. – Сделаем так. Сначала подписывайте согласие на выезд из Германии, вот здесь. А теперь заполняйте вот эту анкету на предоставление убежища персоне, которому в его стране препятствуют к отправлению религиозных нужд.
- Что?! – не поверил своим ушам Миша, который и в синагогу-то впервые пошел лишь в Берлине, причем отнюдь не отправлять эти, так сказать, нужды.
- Но вы же ходите в синагогу!
- А.. ну да.
- А в Советском Союзе ходили?
- Да ну вы что, боже упаси! Меня б сразу схватили, лишили работы и упрятали в психушку!
- Ну вот видите! Это и есть прямая угроза вашей жизни.
- Ну, если так, то конечно.
- Вот и прекрасно, пишите заявление. А пока его будут рассматривать, вашу семью еще несколько месяцев не станут беспокоить.
И таким образом Миша в конечном итоге выиграл дело.
Ну а потом уже, когда люди освоили интернет и зарегистрировались на Фэйсбуке и в Одноклассниках, то вдруг нашли друг друга давно потерявшие, начали общаться годами не встречавшиеся – и пошло-поехало! Поэтому в какой-то момент Саша, сидящий на контракной работе в Германии, и Миша снова стали приятельствовать: не так интенсивно, конечно, как четверть века назад, но с той же охотой. Так что муж мой был очень и очень рад, что Мишка приедет к нам с ночевкой: и пообщаться можно будет подольше, и выпить как люди, и с юбилея уехать пораньше. Он так и объяснил юбилярше, мол, гость нагрянул неожиданно – и она, золотое сердце, всё поняла и не обиделась: отпустила нас восвояси, тем более, что праздник ее подходил к концу.
Ну вот. Этим вечером я наспех жарила Мише котлетки под гречневую кашку и слушала краем уха, как гость, потягивая вино, рассказывал мужу, что побывал на религиозном празднике у родственников своего двоюродного брата.
- ...И вот лежит этот младанец – такой весь раскинулся, и ничто его не колышит. Как правило, они спят, потому что им перед этим дают выпить вина – капельку, правда, но младенцам хватает, к тому же они к такой боли нечувствительны. А раввин, значит, делает все, что положено, и причем орудует такой вакуумной отсоской. Мне как врачу очень интересно было посмотреть, знаешь.
- Ты про что, Миш? – спросила я, внося в комнату сковороду с ужином.
- Про бар-мицву, - безмятежно ответил Миша. – Бар-мицва делается у нас, у евреев, на восьмой день, Юлечка. Это древний обряд, который означает посвящение младенца мужеского пола Всевышнему, если ты не в курсе.
- Я в курсе, - кротко ответила я, лишив тем самым гостя возможности блеснуть сакральными знаниями, - только объясни мне, зачем равину резать тринадцатилетнего мальчика.
- Какого тринадцатилетнего?! Я про младенца!
- Хорошо, тогда объясни мне, как этот младенец читал Тору?
- Юлечка! – воскликнул потрясенный моими выпадами Миша. - Что за чушь ты несешь?!
- А ты?
- А я что, несу разве?
- Абсолютную. Бар-мицва – это праздник религиозного совершеннолетия у мальчиков.
- Разве? А на чем же я тогда присутствовал?!
- На брит-миле.
- Что ты говоришь?!! А ведь я честно думал, что все запомнил! Ты такая умная!
- Не то чтобы очень умная. Просто, извини, обретя счастье в браке, я почему-то резко заинтересовалась религией, вот прямо потянуло меня туда, - ответила я, скромно опустив ресницы и положив гостю котлеты. – Миш, они не кошерные.
- Кто, мальчики?! Мальчики еще какие кошерные!
- Да нет, котлеты.
- Ну, это как раз ерунда. Я в таких случаях прищуриваю правый глаз и ем. Если честно, большую часть своей жизни я ем с прищуренным глазом, а что делать?
- Не щурься, - успокоила я его, - сейчас ты в пути.
- Нет, сейчас, в смысле, сегодня, я уже отпутешествовал! Если ты меня не выгонишь, конечно. Но куда ж я пойду – я выпил уже...
- Ты в принципе в пути, пока не доехал до своего дома, - объяснила я, сделав вид, что пропустила его глупости мимо ушей. - Поэтому можешь не щуриться, путешествующим всегда скидка.
- Правда? – с какой-то детской доверчивостью обрадовался Мишка и отправил себе в рот сразу полкотлеты. - Ты знаешь, я б и так твои котлеты съел с удовольствием, но теперь я их ем просто с наслаждением, и это всё благодаря тебе, Юлечка! Ты освобождаешь мою душу, угнетенную раздумьями, а чего бы сожрать и не нагрешить больше положенного.
- Если не решишься согрешить со второй котлетой, я помогу тебе, - заверил его Сашка, поглаживая свое необъятное пузо.
- Я тебе помогу! – пригрозила я. – Останутся на завтра.
- Так завтра они будут не такие вкусные... – расстроенно вздохнул муж.
Миша засмеялся.
- Сашка, - сказал он, - ты знаешь, я на старости лет, когда наконец на пенсию, так сказать, вышел, то постепенно пришел к выводу, что делать надо только то, что тебе хочется. Вот например, в Берлине... я сидел на этом празднике с одной очень умной и красивой теткой, лет на 25 меня моложе. Она работает в Фольксбанке, вся такая деловая и энергичная, и вот я немного с ней пококетничал, рассказывая, как много во мне еще нерастраченных сил...
- А жены твоей там не было? – вставила я.
- В том-то и дело, что без жён очень хорошо кокетничается, Юлечка, чтоб ты знала. Без вас вообще всё хорошо делается. Ну или почти всё.
- Ну-ну, так ты кокетничал – и что?
- Ну и вот. Не успел я перед ней покрасоваться, как она тут же предложила мне организовать частный врачебный кабинет, можно прямо в здании банка.
- Ты смеешься? – удивился муж. – Где ты столько психов найдешь?
- В Берлине? – уставилась я на мужа. – Да в любой столице психов немеряно!
- Она права, - вздохнул Мишка. – Твоя жена права, психов действительно становится всё больше, особенно в крупных городах. Так что без работы я не останусь, стоит только захотеть. Но в том-то и дело! Сначала я завелся, думаю, перееду в Берлин, буду принимать народу столько, сколько сочту нужным. А потом подумал – и обратно передумал.
- Почему?
- Видишь ли, Юлечка, мне же придется всех без разбору принимать, это же не как в больнице! А я не всех психов люблю.
- Интересно, а кого ты любишь? Алкоголиков или маньяков?
- Я люблю психопатов. Мне с ними невероятно интересно работать. Раскрутишь психопата – и потом уже от работы с ним получаешь совершенно чистое удовольствие.
- Вот, блин, работа! – хмыкнул муж.
- Все люди разные, Сашка.
- Не всем бурить, кому-то приходится и лечить, - поддакнула я Мишке, - так ты не хочешь больше лечить?
- Не хочу, в том-то все и дело. Не хочу больше быть психиатром, хочу быть свободным пенсионером. Я заработал себе в этой стране вполне приличную пенсию. Дети мои совершенно самостоятельные взрослые люди. Я хочу быть свободным как птица: куда посмотрел, туда и полетел. Понимаете?
- Еще как понимаю, - согласился муж.
- Совершенно не понимаю, как можно не хотеть ходить на работу! - возразила я, но решила не ввязываться в спор, а распрощавшись пошла читать роман, основанный на истории выращивания тюльпанов в Голландии. А приятели еще довольно долго пили вино и обсуждали судьбу знакомых по Мурманску прекрасных дам – это и называется мужской разговор, как я понимаю.
Наутро муж предложил всем нам яичницу на собственноручно засоленном сале.
- Поскольку ты в пути, советую воспользоваться возможностью, - сказала я гостю, - сало Сашка делает просто божественное. У него вообще со хрюшками как-то удачно складывается.
Миша засмеялся.
- На кого ты, интересно, намекаешь? На его друзей, то есть на меня, или на его родственников, то есть на тебя?
- На наших с ним детей намекаю я прежде всего.
- Неси свой крест! – напомнил мне муж из кухни.
- Не подслушивай! – парировала я.
- Я смотрю, у вас очень гармоничный брак, - подытожил Миша.
- Вот, кстати, зря ты так думаешь! – возразила я. – Смотри: вчера мы собирались на юбилей. Я стояла у двери и ждала мужа, я, Миш, была чистая, красивая и нарядная, так ты думаешь, наш герой это заметил? Ты думаешь, он сделал мне комплимент?
- А какой я должен был сделать комплимент, - подал голос муж, - что ты чистая, что ли?
- Там еще были слова красивая и нарядная, - довольно язвительно ответила я.
- Так ты у меня всегда красивая и всегда нарядная!
- Ты слышишь, Миш? Это же ужас! Он превратил мою жизнь в серую рутину!
- Юлечка, - засмеялся Миша, - Сашка не так плох, как это может показаться с первого взгляда!
- Между прочим, я всё слышу! – высунулся из кухни муж, отвлекаясь от сковородок. – Ты должен поддерживать меня, а не ее!
- Пойдем за стол сядем, – предложила я, - убьем двух зайцев: в столовой слышно хуже – и яичница, когда Сашка ее сюда принесет, остыть не успеет!
Мы сели за стол и налили себе апельсинового сока, чтобы веселей было ждать завтрак.
Миша посмотрел на меня задумчиво и вдруг спросил:
- А какие у тебя были отношения с твоим отцом?
Я удивилась, но только совсем чуть-чуть: я охотно отвечаю на вопросы, хотя сама их предпочитаю их не задавать, потому что по своей натуре ленива и нелюбопытна.
- Да нормальные. Он был совершенно нормальный отец. Его задача была обеспечивать семью – сответственно, он и обеспечивал, и очень неплохо, кстати. А вот все эти родительские собрания и воспитание – увольте, это было совершенно не его. А почему ты вдруг спросил?
- А с мамой ты похожа? Верней, как бы ты оценила, на сколько процентов ты похожа на мать и на сколько – на отца?
- Миш, ну я не знаю... в чем-то на мать, в чем-то на отца, а в чем-то сама по себе.
- А как бы ты оценила отношения своих родителей?
- Когда? У них со временем отношения менялись.
- Ну, это у нас у всех меняются. Я про то время, когда они состояли в браке.
- Ну... неоднозначные. У мамы были к папе претензии.
- Какого плана?
- Ну, она, скажем, считала, что он мало уделяет времени семье.
- А это была правда?
- Конечно. Папа не очень-то умел и еще меньше хотел общаться с маленькими детьми, к примеру. По сути, я его оценила как личность, только когда выросла. А что?
- А мать его ценила?
- Ну.. в чем-то да, в чем-то нет... Слушай, а почему ты с таким упорством задаешь мне совершенно дурацкие вопросы, можешь сказать?
Миша хохотнул.
- Я хочу тебе помочь в твоих отношениях с Сашкой, спроецировав на вас отношения твоих родителей, и когда я это сделаю в полном объеме, ты поймешь, как бороться с разочарованиями, которые он тебе доставляет.
- Да у меня нет проблем с Сашкой!
- Как это нет? Как это нет, когда ты страдаешь от его невнимания по отношению к тебе? Тебя это ранит, я же вижу.
- Да ничего меня это не ранит! Я и сказала-то тебе про комплименты, чтобы его встряхнуть маленько.
- Вот видишь, значит ранит!
- Не ранит!
- Ранит, ранит!
- Отстань ты от меня со своими рассуждениями!
- Смотри, ты уже уходишь в себя. А ты расслабься. Ведь мне можно сказать все, что угодно. Я врач. Для меня ты сейчас всего-навсего казус.
- Да не казус это!
- Казус, казус. Ты зря мне перечишь.
- Миша! У меня классный муж, клянусь мамой!
- Вот видишь, ты уже уходишь от проблемы! Он не говорит тебе комплименты, а ты, вместо того, чтобы всё проанализировать и решить в свою пользу, закрываешься и тем самым только усугубляешь эту ситуацию. Это рано или поздно заведет тебя в тупик. Может быть, уже завело, просто ты не замечаешь пока что...
- Да нет никакого тупика.
- Как это нет? Даже у меня отношения с женой несколько раз заходили в тупик.
- Потому что ты балбес, а я филолог, - ответила я довольно высокомерно. - Ты вытаскивал себя из тупиков, а я в эти тупики в принципе не забредала. Я не слушаю всё, что муж мне говорит, я улавливаю только, какими интонационными конструкциями он пользуется – и делаю выводы.
- Какие такие конструкции? Какие выводы?!
- Ну, обычные, в общем-то, выводы: когда тормознуть, когда что-то ласковое ему сказать, когда метким словом по лбу щелкнуть, чтобы человек встряхнулся...
Господи, подумала я, какое счастье, что с кухни нашего разговора не слышно, а то сейчас я бы точно получила от своего мужа несколько метких слов!
- Юлечка, не заговаривай мне зубы. Просто старайся честно отвечать на мои вопросы, старайся быть сама собой, не играть.
- Да не играю я. А вообще, ничего больше рассказывать тебе не буду.
- Почему? Я же врач.
- Потому что ты больше не врач, а пенсионер, - напомнила я ехидно.
- Зараза ты, Юлечка! Бьешь по больному! Так цинично воспользовалась моей откровенностью!
Тут в комнату вошел муж, неся две сковороды с яичницей.
- Кто кем воспользовался? А то я не расслышал.
- Она мной, - вздохнул Мишка, показывая на меня пальцем, - верней, не совсем мной, а моими словами. Вывернула их в выгодную для себя сторону и грубо воспользовалась. А я сижу вот теперь униженный и оскорбленный... Кстати, как вы относитесь к Достоевскому?
- Не переношу, - откровенно ответил муж, - вечно он всякое дерьмо из человека вытянет, а потом в своих романах трясет им у тебя перед носом.
- В чем-то я согласна в предыдущим оратором, - поддержала я, - хотя не забывайте, что стилистика у него превосходная.
- Зато содержание гнилое.
- Саша, он страдал эпилепсией!
- Тем более.
Мишка опять засмеялся и взялся за вилку.
- Вы совершенно разные, конечно, но почему-то в ваших отношениях присутствует гармония... Сашка, твое сало просто бесподобное, - промолвил он через секунду и закрыл глаза от наслаждения.
- Еще бы! Я вообще не понимаю, что ты тут обсуждаешь? Взял, засолил сало, потом покормил им жену, налил ей водки.. и ей сразу стало хорошо! И она уже забыла обо всех своих претензиях!
- Моя жена, к сожалению, не пьет водку...
- Тебе, Мишка, именно с этого надо было начинать воспитывать жену.
- Я был тогода молодой и глупый, Сашка. Я верил непьющим женщинам! А теперь расплачиваюсь за это.
- Так привози ее к нам на недельку, я ее быстро научу, как мужа ценить.
- Конечно, - как бы невинно подхватила я, - и после этой недели она наконец-то поймет, как бороться с разочарованиями, которые ты ей доставляешь!
- Нет, ты все-таки зараза, Юлечка! – покачал головой Мишка.
- Нет, я просто тебя цитирую. Знаешь, вовремя процитированная реплика противника...
- Я не противник! Я безобидный пенсионер, между прочим.
- Смотри, не забывай. А то фраернешься еще где-нибудь, ставя по старой привычке диагноз.
- Конечно, я буду ставить деигнозы. И тебе поставлю когда-нибудь, как бы ты ни уворачивалась.
- Да я не уворачиваюсь! Ставь, если получится.
Под такую милую дружескую беседу мы закончили завтракать, и Мишка засобирался домой.
- Поеду к своей старушке, - сказал он, упаковывая свою дорожную сумку, - заждалась она меня поди. Приеду, обниму ее от Сашкиного имени.
- А от моего поцелуй крепче, а лучше взасос.
- Она тебя не так поймет, Юлечка.
- Ой, я тебя умоляю. Сейчас такие времена настали, что все можно.
- Представляешь? Как мне повезло, что я успел состариться до того, как настали эти времена! – искренне воскликнул Мишка, и мы вышли на улицу, чтобы проводить его.
- А хорошо, что Мишка приехал, правда? – спросил муж, когда мы возвращались в дом.
- Конечно, хорошо. Дай я тебя за яичницу поцелую, - сказала я, - а то гости все время отвлекают от главного!