«Вся сила нравственной
совести заключается в
осознании сделанного зла»
Д. Дидро
Это утро опять началось с излюбленной в последнее время темы. Маргарита Михайловна, мать Юли, не уставая, возмущалась ею. Супруге вторил и отец, Николай Георгиевич.
- Ну, как можно быть такими безответственными и, не подумав о последствиях, перед самым окончанием института забеременеть?! Ведь если подсчитать, роды выпадают как раз на сдачу госэкзаменов. Это надо совсем потерять голову, чтобы поставить под угрозу срыва возможность сделать хорошую карьеру!
В перспективе, благодаря отцовским связям, дочери светило приличное место. И вот, на тебе – все старания напрасны! Все летит к чертям собачьим. Впереди заботы, связанные с рождением ребенка, а, следовательно, отодвигается получение диплома и достойной работы.
- О чем думал твой Юрка? И где была твоя башка? – не унималась Маргарита Михайловна, выговаривая дочери, не преминув при этом вспомнить и зятя. – Надо, не откладывая, избавляться - таково мое мнение! – в который раз повторяла она.
На это, чуть ли не плача, ей в сотый раз отвечала Юля:
- Мама, я все перепробовала! Ничего не помогает, а аборт уже поздно делать, слишком большой срок. Так сказал врач.
- А почему упустила время? О чем думала?
- Господи, сколько можно повторять? Сначала была не уверена, надеялась, все обойдется. Глотала таблетки. Потом было не до того, началась сессия. Когда же попросила направление на аборт, мне сказали - время упущено.
- Чего мне не сообщила?
- Да вас же здесь не было, забыла, что ли?
- А позвонить, посоветоваться, не могла? Вот до чего доводит твоя безалаберность! – не унималась мать.
- Может, успею до «госов» родить?.. Теперь уже ничего не поделаешь…
Юля страшно не любила, когда мама начинала читать нотации, выговаривая по любому поводу, а порой и без повода. Теперь же, словно заведенная шарманка, шли бесконечные разговоры на одну и ту же тему… И без того тошно на душе… Все это вызывало ощущение, подобное зубной боли.
Благо отец, неизменно соглашавшийся с матерью (ведь недаром друзья и зна-комые считают, что генерал - не он, а Маргарита Михайловна), был краток:
- Если в голове ничего нет, тут и медицина не поможет. Безмозглая пошла молодежь! Что Юлька, что Юрка – два сапога пара!
Юра, сын друга отца, такое же, как Юля, генеральское чадо, был ровно на девять месяцев ее старше. Как говаривали родители, они, увидав новорожденного Юрку, тут же отправились в поход за его невестой.
С раннего детства ребята были неразлучны. Даже когда родители служили в разных гарнизонах, лето они все равно проводили вместе.
Мать Юли, Марго, как и Зоюшка, мать Юры, обе не работали и занимались воспитанием своих единственных чад. Очень сдружившись, они стали, как однажды заметил Юрин отец, похожими, как две капли воды, во всем подражая одна другой. Он не ошибался: подруги были схожи даже в том, что за глаза безжалостно обсуждали одна другую, стараясь в глазах мужей выглядеть лучше, а когда встречались, демонстрировали огромную, неподдельную радость. Еще бы, ведь у них за время разлуки (иногда всего по нескольку дней) накапливалось огромное количество новостей, которыми необходимо было поделиться, обсудить и обговорить. Особенно дамы любили посудачить об общих знакомых, новинках моды и неизвестно откуда почерпнутых подробностях интимной жизни известных людей.
Юра и Юля, став постарше, часто смеялись над интересами и увлечениями родительниц. Сами же они совершенно не представляли жизнь друг без друга, и по окончании Юрой школы и поступлении на юрфак в университет, он объявил родителям, что решил жениться.
- Юрочка, рановато тебе, милый, обзаводиться семьей. Получи образование, стань твердо на ноги, - говорила сыну мать. – А Юленька никуда не денется! - добавила она для пущей убедительности.
- Но это – долг чести! – заявил Юрий.
- Какой еще чести? – вскричала Зоя Аркадьевна, обескураженная таким заявлением сына. – Она, что, залетела?
- Погоди, Зоюшка! – остановил ее, рассудительный, Владимир Демьянович. – Объясни, Юрий, в чем твоя провинность, коль о чести заговорил.
- Вовик, ты что, сам не понимаешь? Наш сын нашкодил!
- Ничего я не нашкодил! Просто обещал Юле - как только поступлю, так и поже-нимся. Вы же сами меня учили – надо держать слово.
- Уф-ф! Гора с плеч! – радостно воскликнула Зоя Аркадьевна. - Напугал, шельмец!
- Да… Слово надо держать. Но лучше, не обдумав, не давать! - глубокомысленно заметил генерал. – А ты, Юрий, поговори с Юлечкой. Она деваха умная, поймет. Да и ей куда – еще ведь школу не окончила…
Подобные беседы повторялись регулярно и кончались одним и тем же: «Погодите, не время!»
На следующий год Юля, после школы, никого этим не удивив, выбрала будущей профессией также юриспруденцию. Она поступила в юридический институт, предпочтя его университету. В этом была вся Юлька, привыкшая все делать вопреки здравому смыслу, как утверждала ее мать.
Маргарита Михайловна считала, что само слово «университет» звучит куда значительнее, чем институт и это следовало бы учитывать. Но Юля ее слушать не захотела, уверенная, что в институте обретет более твердую основу для будущей профессии. А мечта у нее была одна с давних пор – стать судьей, как Юля однажды выразилась – стать вершителем правды и судеб.
…Это открытие произошло на даче Беловых. Поздним вечером, когда Глухаревы стали прощаться, собираясь отправиться к себе, Юля вдруг заявила, что остается, так как Юрка должен завтра уехать со своим курсом на сельхозработы.
- Что еще придумала? Завтра утречком еще встретитесь. Пошли домой! – приказала мать.
- Я остаюсь! – твердо ответила Юля. – Юрка, пошли к тебе на чердак! - обратилась она к рядом стоящему Юре, с улыбкой наблюдавшему перепалку.
- Дочь, что с тобой? Ты ведешь себя неприлично! Зоюшка, как тебе все это? Ты что, пригласила мою стрекозу остаться?
- Мама, мне не нужны никакие приглашения. Я остаюсь у своего мужа.
- Что?.. – чуть ли не в два голоса воскликнули обе родительницы.
- Да, мы поженились! – сказал Юра. – Юляша, где свидетельство? Продемонстрируй!
- Успеется. В сумке валяется.
Мамы стояли, широко раскрыв глаза и потеряв дар речи, а оба генерала хохотали:
- Ах, скрытные архаровцы! Так надуть – надо уметь!
- Обошли всех! Ну и орлы!
Было не понять, одобряют или осуждают отцы поступок своих детей. А матери, придя в себя, начали увещевать:
- Как так, не посоветовавшись, не выбрав дату свадьбы, не подготовившись к торжеству, так, с бухты-барахты, без всякой помпы, буднично зарегистрировать свой брак?.. Где это видано! Позор! Все знакомые, родня, не поймут. Скажут – жлобы, зажали! У вас что, горело? – набросилась Маргарита Михайловна на дочь. – Тебе еще учиться и учиться, только поступила - и на тебе!
- Юра, ты понимаешь, какая ответственность легла на тебя? Дети пойдут… - высказалась, наконец, Зоя Аркадьевна.
- Ты что, Зорюшка! – вскричала Марго. – Какие дети? О чем речь? Ей, этой егозе, учиться надо! Вы-то, гаденыши, об этом думали? Никаких детей!
Юле показалось, что мать даже взвизгнула, что было нехарактерно для ее прокуренного голоса.
- Не волнуйтесь, обе мамы, никаких детей не будет. Медицина не стоит на месте и учеба не пострадает! – убедительно ответила тогда им Юля.
А все время молчавший Юра добавил:
- Не считайте нас несознательными олухами. А вот свадьбы никакой не надо! Противно сидеть, как дурак, и целоваться под хмельные крики жующих окружающих, а потом быть свидетелем долгих обсуждений, - что прошло не так на этом мещанском мероприятии… А еще - непременная куча ненужных подарков, и этот постыдный ритуал, который я наблюдал у многих моих приятелей, когда кто-то из друзей или родных обходит всех с подносом, собирая денежки, словно пожертвования неимущим, подмечая, кто сколько дал… Позорное зрелище!
…- Все у нас не по-людски! – высказалась некоторое время спустя в разговоре с мужем Зоя Аркадьевна. - Не пойму я нашего сына! О Юльке не говорю, у нее, я давно заметила, мозги набекрень. Но Юрик должен был быть благоразумнее! Говорила я с ним – живите у нас. Нет, она, видите ли, не желает. Вот и ночуют они то тут, то у Марго, которая вертит всем, а теперь и нашим сыном тоже, давая этим пример дочери! Ты слышал, каким тоном невестушка разговаривает с ним, а порой и с нами?
- А каким? – не понял жену Владимир Демьянович.
- Неужели не заметил? Безапелляционным, вот каким! Указывает совершенно не подобающим ей, ничего из себя не представляющей, тоном.
- Зоюшка, ты ведь всегда восхищалась Юляшей. Неужели она утратила все свои прелести, как только стала невесткой? – в ответ рассмеялся Белов.
- Нет, мой генерал, ошибаешься! Я и раньше это замечала, но нынешний статус накладывает на нее определенные обязанности. Кто, по-твоему, сейчас стирает рубашки, белье нашего сына? Думаешь, жена? Как бы не так! Я, его мать!
- А я думал – стиральная машина…
- Глупости, папочка, несешь! Чашки не вымоет! Воспитание Марго сквозит во всем!
…В свою очередь, Маргарита Михайловна бесконечно внушала Юле, что ее Юрка – скучный, вечно занятый своими книгами «ботаник», непонятно, чем очаровавший ее дочь, которая заслуживает куда более достойной партии…
- Кем будет твой жирный боров? Каким-то адвокатишкой. А ведь вокруг тебя было столько возможностей связать жизнь с интересными людьми искусства, завоевавшими себе имя и положение!
- Ой, мама, где ты таких рядом со мной видела? На банкетах в отцовском ведомстве?
- Хотя бы! Стоило только захотеть, и они валялись бы у твоих ног.
- А мне артисты без надобности, вполне достаточно Юрки! И чего ты его обозвала боровом? Юрасик, правда, немного полноват, но это придает ему солидности. А болтунов я не терплю. И слава Богу, что молчит, это лучше, чем жить с пустым трепачом!
…Не слишком довольные выбором своих детей свекровь и теща, как ни влияли на молодых, те жили по-своему, не особо заботясь об их мнениях. Так, отказавшись от отдельной квартиры, которую им предлагали, ребята питались у родителей. Скудные стипендии шли на карманные расходы. Естественно, одежду и прочее обеспечивали «предки», а ночевали они попеременно в обоих домах.
По окончании университета Юрий был призван в армию, и, отслужив поло-женный срок в военной прокуратуре, в дальнейшем там и остался, связав с ней накрепко свою жизнь. На быте ребят это совершенно не отразилось. Они по-прежнему вели «кочевой» образ жизни между двумя родительскими домами.
Внешне могло показаться, что все доводы матери Юру не трогают. Но эти колкие замечания получали отклик, когда, вернувшись домой, он порой находил им подтверждение, особенно если Юля, в силу своего характера, настаивала на чем-то своем. Раньше ее диктаторских замашек Юра или не замечал, или это смешило его, и он с радостью подчинялся. Теперь же капризы, появившиеся из-за беременности жены, стали даже раздражать. Внушения родительницы, что сын не ценит себя и совершенно лишен собственного достоинства, постепенно оказывали свое действие... Особенно как-то задело Юрия, брошенное матерью, что со стороны его роль при жене выглядит удручающе, многие замечают и намекают ей на это…
…Неожиданная и нежеланная беременность заставила молодую семью изменить сложившийся уклад. Теперь, по настоянию Маргариты Михайловны, дети осели у них, лишь по выходным навещая родителей Юры. Однако иногда, из-за недомоганий или занятий, невестка отсутствовала за традиционным семейным столом у Беловых. Сын же неукоснительно присутствовал на воскресном обеде и молча выслушивал материнские откровенные сентенции по этому случаю в адрес его жены…
В середине марта Юля, по-видимому, слишком рано начавшая легко одеваться, простудилась. Появились насморк, головная боль и першение в горле, к тому же незначительно поднялась температура. Но, невзирая на явную болезнь, она продолжала ходить на лекции, уверяя, что пропускать их нельзя из-за какой-то ничтожной хвори. Через неделю все прошло и тут же забылось.
А в первых числах апреля, приняв перед сном душ, Юля только успела выйти из ванной, как вдруг почувствовала адскую боль в спине, а затем у нее стали отходить воды…
Все произошло так некстати… Назавтра в ресторане гостиницы «Метрополь» должны были отмечать пятидесятилетие отца. Юбилейный вечер обещал пройти на высоте, к которой так стремилась Маргарита Михайловна. К нему готовились загодя: шились наряды, приглашались важные гости. Маргарита Михайловна хвастливо оповещала всех, что будет чуть ли не весь генералитет.
И тут – на тебе такое… «Не ко времени и не к месту!» - так высказала она Юрию, позвавшему ее.
- Что делать, мама? - спросила Юля.
- Как что? Зовите скорую! Боже, все так некстати!
В роддоме врачи тут же приняли ребенка. Роды были очень скорые. Хотя Юля потеряла много крови, но все обошлось благополучно. Кроме одного: родившаяся раньше срока девочка была очень слаба.
На следующее утро в палату вошла полная возмущения мать:
- Весь праздник мне изгадили эти эскулапы! – начала она с порога, и, не обращая внимания на лежащих рядом еще двух рожениц, выдала: - Кстати, обещали положить тебя в отдельную, даже поговорить с глазу на глаз, по душам, невозможно!
Эти слова явно относились к соседкам по палате, которые тут же поднялись и покинули помещение, причем одна из них, перенесшая кесарево сечение, шла, согнувшись пополам. Юля попыталась их остановить, но те отмахнулись.
- Вконец испортился праздник! – снова повторила Маргарита Михайловна. – Твои роды, и этот ребенок… Немыслимый подарок отцу!
- Мама, ты что? Отец, я знаю, будет счастлив стать дедом! Он сто раз об этом говорил.
- Да. Но не калеки!
- Какой калеки? Что, у дочки что-то не так? Она ведь просто недоношенная. От этого слабенькая. Ведь даже Ленин, говорят, был семимесячный, что совсем не помешало…
- Дочь, очнись! Неужели врачи не сказали?
- А что у нее не так? – уже испугавшись спросила Юля.
- Девочка – сплошная патология. У нее нет пальцев.
- Пальцев нет? Где?
- Что значит, где? На руках. Ладони есть, а пальцев – нет. И вообще… Ты почему не перевязала грудь? Хочешь лишиться нашей женской красоты? Она же станет дряблой! Да, что говорить… Девочка, по-видимому, не жилец. Еще неизвестно, что у нее внутри, чего и там не хватает…
Юля слушала мать и не слышала ее. В голове крутилось только одно: «Нет пальцев на ручках у моей девочки. Родилась калекой…»
Вскоре мать убежала, предварительно посетовав, что еще много дел впереди - парикмахерская, ателье…
- Эта хваленая модельерша вконец испоганила платье! Сидит на мне, как на корове седло! - доложила она. – И это несмотря на две переделки. Погубила такой панбархат!.. Ну, выше нос, не переживай! Что-нибудь придумаем! Да… Юрка к тебе рвался, но его не пустили. Посторонним сюда нельзя, а особенно мужикам. Боятся, что парень рожениц испугает.
- А тебя, как пустили?
- Попробовали бы не пустить! Ну, пока. Дай мордашку! Папка велел поцеловать. Он еще не знает всего... Сегодня не буду портить настроения…
«Слава Богу, хоть до этого додумалась!» - пронеслось в голове у Юли, занятой мыслями о дочери.
Мать испарилась, предварительно крикнув:
- Да, грудь не забудь потуже перевязать!
«Боже, как она будет, бедная, жить, лишенная пальцев? Ведь даже ложку, чтобы есть, не сумеет взять… - мысли Юли неотступно были заняты одним. - А вдруг у ребенка еще что-то не так? Хотя и этого достаточно, чтобы чувствовать себя неполноценным человеком. А как мне, ее матери, на такое смотреть? Ну, где же Юрка? Почему не добился свидания? Как он отнесется ко всему этому? И какова причина патологии? Неужели я виновата, что до срока не выносила дочь, и что она так неполноценна… Но, ладонь формируется сразу же, а не в последний момент вырастают пальцы… Значит, тут дело не во мне одной, тут есть и Юркина вина. А грудь действительно следует перевязать - ведь еще неизвестно, что дальше будет. А девочка пусть сразу привыкает к искусственному кормлению…»
И Юля, взяв пеленку, крепко, крест-накрест перевязала грудь, решив, что при всех обстоятельствах ей она, дряблая, ни к чему, и следует упругость сохранить.
Вошедшая пожилая палатная сестра, увидав Юлькины ухищрения, с возмущением набросилась на нее:
- Мамочка, а это что за новости? Немедленно снимай повязку! Сцеживать надо молочко, а не перевязываться! Чем ребеночка кормить будешь?
Покоробленная фамильярным обращением, Юля не замедлила ответить:
- Молоко еще не пришло. А вы уж позвольте мне самой решать, как быть!
В это время в палату вошли главврач и достаточно пожилая, полная врачиха, оказавшаяся педиатром-неонатологом.
- Ну, как мы себя чувствуем? – начал главный.
- Спасибо, сносно.
- Это хорошо! Вот, Елена Семеновна, наш неонатолог, желает с вами побеседовать.
- Я уже все знаю! – прервала его Юля. – Ребенок плох.
- Что значит плох? Просто проблемный.
Соседки Юли, по знаку сестрички, вместе с ней тихо подались к дверям. Их не остановили, и эта Елена Семеновна сказала:
- Девочка, действительно, очень слаба. К тому же, раз вам уже сказали, вы должны знать детали.
- Нет всех пальцев, да? – опять не удержалась Юля.
- Нет, не всех. На правой ручке есть два – средний и безымянный. К тому же…
Она не успела досказать, как услыхала от Юли:
- А что еще?
- Еще… Я почти на сто процентов уверена, по своему опыту, что у ребенка - врожденная глухота. Обычно стоит одному младенцу начать кричать, как к нему тут же присоединяется хор остальных. А ваша, к великому сожалению, совершенно не реагирует на посторонние звуки. Дай Бог, чтобы я ошиблась. Но если это подтвердится, ребенок будет глухонемым.
Юля слушала врача и даже удивлялась себе: это сообщение ее как будто не тронуло, по сравнению с первым ударом, который получила от матери, сообщившей об отсутствии пальцев у дочери.
- А почему она будет немой? У нее во рту или в горле что-то не так? - каким-то незнакомым, глухим голосом спросила роженица.
- Ребенок, который не слышит, не сможет произносить слова, даже если с речевым аппаратом все в порядке. Ну, будем наблюдать за малышкой. Больше никаких патологий пока не обнаруживается. Мужайтесь, дорогая, а мы постараемся сделать все, от нас зависящее, – сказала врач на прощание.
«Им легко говорить – мужайтесь, - подумала Юля, глядя вслед уходящим. – А вот как мне быть? Как одной пережить весь этот ужас? Хотя бы Юрка был рядом... Но он, наверно, как и мать, поглощен совершенно другим - празднованием юбилея...»
Юле стало так больно и обидно от всех этих дум, так жалко себя, что она еле сдержалась и, чтобы не разрыдаться, крепко прикусила губы.
Неожиданно вернувшаяся врачиха обратилась к Юле:
- А вы напрасно стянули грудь! Всякому младенцу, а в особенности слабому, необходимо материнское молоко. Как только будете в состоянии, я поведу вас познакомиться с дочуркой. Вот увидите, какая она у вас милая, глазастенькая!
Юля с ужасом посмотрела на говорящую. Что она предлагает, она в своем уме? Как не понять, как ей тяжело сейчас! И каково будет смотреть на эти обрубки ладоней… Нет и нет, она не в силах преодолеть в себе страх увидеть это.
И все еще крепко стиснув губы, она отрицательно покачала головой.
- Ну, отдыхайте. Я тут до восьми вечера. Решите – к вашим услугам.
Стремясь хоть как-то избавиться от грустных дум, Юля пыталась забыться сном, но он не шел. Принесли детей ее соседкам, которые, переговариваясь между собой, делились впечатлениями, а затем стали ворковать, словно птицы, над своими птенчиками. А Юля, не знавшая, куда себя деть, еле превозмогая возникшую боль внизу живота, повернулась к стене и, накрывшись одеялом с головой, силилась, обливаясь слезами, не видеть и не слышать всего, что творится вокруг…
Лишь в середине следующего дня ее посетили мать и свекровь, и чуть ли не с первой минуты стали внушать, что жизнь вся впереди, и что у них с Юрием еще будет полноценный ребенок, которым можно будет гордиться. А об этой, как выразилась Зоя Аркадьевна, «неудачной попытке», следует забыть как о плохом сне.
- Что значит «забыть», Зоя Аркадьевна? Ведь увечья дочери будут ежедневно напоминать о себе. Как вы не понимаете?
- Доченька, - вмешалась мать, - но девочка – не жилец! Пойми, наконец, она – сплошное недоразумение, так называемая патология, кажется, так охарактеризовали ее врачи. Воспринимай этот инцидент (мать Юли обожала иностранные слова, порой употребляя их некстати) словно аборт. Очистилась – и забудь!
- Мама, но моя дочка ведь живая! Врач сказала, они сделают все, чтобы ее спасти. А вот для чего, вот вопрос… По-видимому, для мучений… малышки и нас с Юрой…
- Выбрось, Юлия, это все из головы! Ребенок неполноценный и вам он не нужен! – твердо вынесла свой вердикт свекровь.
Как подумала в этот момент Юля, похоже такое решение вынесла не только она, но и ее сын… Ведь Юра, кроме маленькой вчерашней записки с заверениями в любви и призывом держаться, больше не писал. Да и сам, постояв несколько минут под окном, послал ей воздушный поцелуй, помахал рукой и удалился...
Маргарита Михайловна довела до сведения дочери, что, по заверениям врачей, у Юли все как будто нормально, температуры нет, и завтра ее смогут выписать. Ребенка в роддоме должны держать до тех пор, пока не достигнет нормальных параметров – веса и роста, хотя доктора уверены, что дни девочки сочтены, она, скорее всего, нежизнеспособна.
Мысль об обреченности новорожденной обе мамы довольно быстро вбили в голову Юли. Да если ребенок и выживет, имеющиеся патологии, при всех стараниях медиков, неисправимы, и подобный инвалид превратит жизнь их всех, и в первую очередь ее и Юры, в сплошной ад. Поэтому надо от этого ребенка твердо и решительно отказаться и забыть, вычеркнуть навечно из памяти, а самой, набравшись сил, приступить к завершению учебы в институте.
Когда мать и свекровь ушли, Юля все их доводы продолжала «переваривать» в себе, даже отказалась от ужина. Поздно вечером она попросила у дежурной сестры разрешения перемолвиться несколькими словами с мужем по телефону по очень серьезному вопросу.
- Вообще-то не положено… - ответила та. – Только недолго.
- Юрка, как быть? Сегодня наши мутти в два голоса убеждали меня, а я думаю и тебя (Юля не отважилась назвать вещи своими именами) все сделать ни на минуту не колеблясь. А как думаешь ты? Они твердили, что и отцы с ними согласны в этом вопросе.
- Что я думаю?.. – переспросил Юра и замолчал.
- Ну, Юра, что?
- Ты мать. Тебе решать.
- Юра, а ты же - отец! Я что-то, милый, тебя не пойму!
Ответом было молчание. Она спросила с нажимом:
- Ты что, решил взвалить все на мои плечи?
Наконец, муж выдавил:
- Но ты, Юляша, когда травила плод разными пилюлями, меня об этом не спрашивала…
Это было что-то новенькое, доселе от Юры не слыханное. Он всегда и во всем соглашался с женой, «заглядывал Юльке в рот», как однажды заметил ее отец, Николай Георгиевич, и вдруг такой ответ… Она была обескуражена и одновременно оскорблена и возмущена реакцией мужа, услышав ясный намек на ее исключительную вину в случившемся. Юля в досаде прервала разговор, с размаху бросив на рычаг трубку, да так, что вызвала недовольный возглас подошедшей медсестры.
- Мамочка, а нельзя ли поосторожней?!
Обиженная на весь мир, Юля ушла в свою палату, даже позабыв поблагодарить дежурную за оказанную услугу, а та, глядя ей вслед, покачала головой и сказала:
- Ну и ну…
На следующее утро Юля, дождавшись прихода врача, поставила ее в известность о своем решении отказаться от ребенка.
- Что нужно для этого? – спросила она у неонатолога, и в ответ услышала от не сумевшей скрыть свои чувства седовласой женщины:
- Жестокое сердце. Ваше право отказаться, – продолжала она, – но вы понимаете, мамаша, на что обрекаете свое дитя? Задумались ли вы, что ждет девочку впереди?
Врач что-то еще говорила, а Юля то молчала, потупив взор, то, как зазубренную, твердила единственную фразу:
- Вы сами сказали – она не жилец! Я так решила!
- А ваш муж, отец девочки, что думает об этом? Это и его воля, вы согласовали с ним?
- Да. Мы так решили.
- Ну, что ж… Бог вам судья!
- Но, вы же сами говорили, что она еле дышит и навряд ли выживет! А мне учиться надо. Я ей не смогу дать того, что она получит здесь от врачей.
На все увещевания педиатра-неонатолога недоношенных младенцев Юля не поддалась и, оформив отказ от ребенка, так ни разу не взглянув на дочь, покинула роддом.
…Постаравшись выполнить совет матери – выбросить все произошедшее из головы и забыть как о плохом сне, Юля быстро включилась в подготовку к госэкзаменам, направив все силы на завершение учебы.
Все, казалось, вошло в привычное русло, кроме одного: между нею и мужем словно выросла стена. Того Юрки, который беспрекословно исполнял все, не только сказанное, но и подуманное Юлей, стараясь угодить ее желаниям, теперь, спустя совсем малый срок разлуки, было не узнать. Муж стал всем и вся недоволен, за что был тещей окрещен «букой. Ранним утром исчезал, отправляясь на работу, а возвращался поздним вечером, не считая даже нужным объяснить причину задержки. На вопросы Юли или отмалчивался, или отвечал, что был у родителей.
Это нервировало ее, непривыкшую к подобному поведению мужа, и однажды она сорвалась, услышав ответ:
- А тебе не все равно, где был? Ты занята учебой, вот я и предпочитаю общество своих родителей…
- А не лучше ли будет, чем тащиться заполночь и давить постель рядом со мной до утра, остаться в обществе твоих предков вообще?
- Ну, что ж… Быть может, ты и права. Нам, Юля, следует немножко пожить врозь.
Ошарашенная этим ответом, Юля, фальшиво улыбнувшись, сказала:
- Рада, что ты стал догадлив!
С этого дня Юрий перестал появляться в их доме.
Зоюшка позвонила подруге с подготовленным вопросом:
- Маргоша, ты не в курсе, что там у наших щенят произошло? Поцапались, что ли?
- А, что ты у меня, подруга, спрашиваешь? Спроси у своего щенка! Он ведь рядом?
- Да молчит... Ничего не возьму в толк, какая кошка между ними пробежала?
- Я не в курсе, Зоя. Это их дело. Юля занята учебой и рада, что твой Юрка ей не капает на мозги…
- Ах, так… Мне все теперь ясно! – бросила Зоя, прервав на этом разговор.
Больше свекровь не звонила. Маргарита Михайловна отвечала ей тем же. Генералы при встрече недоумевали, что там произошло между молодыми, да и бабами. «Белены, что ли, объелись?» - выразил свое мнение Николай Георгиевич. В ответ Владимир Демьянович только пожал плечами. И дружба двух семей быстро со-шла на нет...
Так длилось почти три месяца. В день сдачи последнего госэкзамена в квартире раздался звонок. Звонил Юрий, поздравивший ответившую ему тещу, которая известила зятя, что Юли дома нет, она, как будто, пошла с друзьями отмечать это событие.
- Ну, что поделаешь… Поздравьте ее от моего имени. Я уезжаю в командировку.
- Куда? - полюбопытствовала Маргарита Михайловна, но ответа не последовало - на том конце Юрий прервал разговор. - Хам! – только и смогла она выкрикнуть в пустоту.
Получив диплом, Юля отправилась на курорт. Заботливые родители преподнесли ей путевку в санаторий «имени Ворошилова» в Сочи, препроводив словами:
- Отдохни, доченька, развейся, и подумай на доне природы – не стоит ли подвести черту в вашем браке с Юркой?
- А, что думать? Она уже подведена, остается только узаконить! - ответила Юля, доставив тем матери истинное наслаждение.
Отдохнувшая, загоревшая, посвежевшая настолько, что все, смеясь, спрашивали: «Не из Абиссинии ли приехала эта эфиопка?» Юля позвонила вечером Беловым. Ответила Зоя Аркадьевна:
- О, Юлечка! Давненько не слышала твой голосок! А Юрочки нет – он в Ленинграде, на курсах повышения квалификации. Ну, а как ты, уже работаешь?
- Нет еще, но скоро приступлю. Вы мне дадите адрес Юры, надо кое-какие вопросы утрясти?
- А, не секрет, какие? – полюбопытствовала, насторожившись, в понимании Юли уже бывшая свекровь.
- Нет, Зоя Аркадьевна, совсем не секрет. Нам пора с Юрой развестись, и об этом следует договориться.
- А я думала, мириться захотела... Но на это Юрочка вряд ли бы пошел! – добавила она, явно уязвленная заявлением Юли.
- Так вы сообщите ему о моем решении?
- Непременно, сегодня же! – торопливо заверила собеседница.
…Следуя намеченному пути, Юля начала свою судебную карьеру с самой скромной должности – секретаря судебного заседания, которая, как ей ранее казалось, была совсем несложна. На практике оказалось совершенно иначе, хотя и интересно. Приходилось готовить материалы к делопроизводству, вести протоколы, оформляя их в соответствии с нормами закона. Проработав на этой должности совсем немного, Юля, уже знакомая по институтской практике с работой помощника судьи, решила проигнорировать эту ступень, и вскоре, конечно, не без помощи отцовских связей, была избрана народным судьей.
Узнав об этом, к ее удивлению, позвонил Юрий и поздравил с новым поприщем.
- Спасибо, дружок! – ответила она сдержанно. – Ведь то, что мы расстались, надеюсь, не повлияло на наши дружеские отношения?
- Рад это от тебя слышать! А помнишь наш детский девиз: «Дружба – превыше всего»?
- Ну, как можно все это забыть? Расскажи, как твои дела, чем живешь? Не разочарован ли, ведя дела военщины? И не стал ли сам Скалозубом?
- О, нет! – рассмеялся в ответ Юрий. – Работа интересная, даже порой захваты-вающая. Да, кстати, скоро женюсь.
Эта новость; как ни странно, задела Юлю. «Не иначе, преподнес, чтобы этим уколоть меня…» – подумала она, в ответ пожелав своему бывшему всяческих успехов в семейной жизни. И добавила, чтобы не забыл позвать на свадьбу.
- Ну, а у тебя как на сердечном фронте?.. – спросил Юрий.
- Юрочка, мое сердце сейчас всецело отдано одному – работе!
- По-моему, одно другому мешать не должно! Темнишь, дружочек… Но, я уве-рен, ты еще наверстаешь упущенное!
Они дружески простились, совсем не так, как после суда, на котором Юрий, подавший на развод первым, опередив ее (чем затронул самолюбие Юли), все твердил, что пришел к такому решению, осознав несовместимость их характеров. Юле со своей стороны оставалось только подтвердить то же самое, добавив:
- Чувств нет, надоело притворяться! Разводите.
Выйдя из суда, они тогда, даже не попрощавшись, разошлись в разные стороны. А ведь Юля тем утром представляла себе совсем иную картину, и намечала совместный поход в кафе, чтобы отметить расставание по-человечески… Но, не получилось, и это оставило неприятный осадок.
С того дня и вплоть до сегодняшнего звонка они не общались…
…Став судьей, Юля дала себе зарок неукоснительно следовать правилу: смотреть на все равнодушным взором, так как судья не имеет права ни на жалость и сочувствие, ни на личную оценку случившегося с попавшими под суд. В данном случае она - бесчувственное существо, над которым главенствует один лишь закон, решающий все.
Но на практике это далось не сразу. Юле никогда не забыть ее первое дело. Это была обычная бытовая ссора двух соседок в коммуналке, окончившаяся весьма плачевно. Одна из женщин, жарившая котлеты, вдруг хватилась: оказалось, кончился томат, необходимый для подливки. Она поспешила в магазин. В это время вернулся со школы ее сынок (ребят отпустили пораньше из-за объявленного карантина), и, увидав на знакомой сковороде любимые котлеты, съел две, и тут же, схватив мяч, убежал.
Вернувшаяся из магазина его мать сначала зашла в кухню, куда занесла покупку, и опешила, увидав снятую со сковороды крышку. Было ясно – к котлетам лазили. Единственными из всех жильцов, остававшимися в коммунальной квартире на тот час, были баба Варя со своим стариком. Старуха как раз появилась на пороге кухни и на нее тут же набросилась уличая полная возмущения будущая ответчица.
- Да на черта мне твои вонючие котлеты сдались?! Рехнулась, что ли? - отвечала ей напрасно обвиненная в воровстве соседка.
В ответ соседка плеснула в лицо бабе Варе томатным соком, который все еще держала в руке. На шум и крики; доносящиеся из кухни, приковылял муж старухи. Увидав, как ему показалось, окровавленную жену, он схватился за сердце и стал оседать на пол. Приехавшая скорая констатировала смерть старика…
Как ни старалась Юля абстрагироваться от всего случившегося, но ее очень взволновала судьба этой пожилой пары и тот трагический конец, к которому привела нелепая случайность и ярость разгневанной из-за копеечного урона виновницы конфликта.
Как уверял защитник, виной всему послужило состояние аффекта от оскорбительных слов старухи, смерть же старика случилась без вины ответчицы, а из-за его болезненного сердца, впечатлительности и падения. Но Юля, несмотря на доводы адвоката и предложение государственного обвинителя приговорить подсудимую к нижнему пределу статьи, вынесла свой строгий вердикт, дав не только максимально возможный срок, но и наложив взыскание, как за моральный, так и за материальный ущерб (испорченное томатом платье потерпевшей и расходы, связанные с потерей мужа).
Колебания в правильности решения лишь на секунду посетили начинающую судью, но их вскоре сменила убежденность в целесообразности строгого соблюдения закона. «Dura lex sed lex, - закон суров, но это закон!» - сказала себе Юля, и скоро уже никакие сомнения не посещали ее, они уступили место отстраненности.
…Приглашение от Беловых на свадьбу Юрия, намечавшуюся в ресторане гостиницы «Россия», было получено ими заранее на всех троих, но Юля сказала, что не пойдет – зачем гусей дразнить?
- Ой, рассмешила! – в ответ заметила мать. – По-твоему, Юркина невеста, под стать ему, гусыня? Брось дурить, пойдем, поглядим! Представляю, как наша Аркадьевна расстаралась! Все возможное и невозможное на стол вывалит. Я не говорю об ее наряде, скорее всего это будет какой-нибудь импортный кримпленовый брючный костюмчик. Она ведь привыкла всех удивлять изощренностью в одежде.
- Не изощренностью, а элегантностью! – поправила Юля.
- Ну, ты скажешь! Какая это элегантность? Скорее, экстравагантность!
Тут в беседу женщин вмешался глава семьи:
- Юляша правильно решила! И, мать, нечего ее туда тянуть, чтобы не было дочери в чужом пиру похмелья!
«Неужели отец считает, что я сделала глупость, расставшись с Юркой? Неужели забыл, что инициатива развода исходила не от меня? Хотя я ни о чем не жалею! Но как в этом убедить предка, вот вопрос... Но, все же – не пойду, мне там делать нечего!» - окончательно решила для себя Юля.
Вскоре, не очень-то рассуждая о дальнейшем, Юля вышла замуж. Как выразилась по этому поводу ее мать, доведя до сведения подруги Зои эту новость, «наша охмурила главного районного прокурора так, что даже поменяла фамилию и стала по его требованию Тополевой».
- Ну, Маргоша, поздравляю! Рада за нее! А на когда назначена свадьба?
- Не знаю, даже не скажу. Молодые, как только расписались, тут же укатили сначала в Ленинград, а оттуда в Крым.
- Так вы что, решили зажать, жмоты?
- Я же тебе, Зоюшка, сказала, что совершенно не в курсе! Ты же знаешь мою Юльку. Она вдруг объявила, что свадьбы устраиваются в первый раз, а в последующие разы совершенно необязательны, и, скорее, нежелательны, дабы не утомлять гостей подсчетом оных.
- Ну и Юлька! Ну, дает! Так что, она решила пустить это дело на поток?
- Да нет, подруга, ты что, шуток не понимаешь?
- А она у тебя такова, что никогда не знаешь, что выкинет, и где у нее шутка, а где намек!
- Зато ты, теперь, уверена, от своей новой невестки в восторге! – ответила на шпильку Маргарита Михайловна.
…Чтобы новым зятем мать Юли была очень довольна, значило сказать неправду. С первого дня знакомства, еще до заключения брака, Револьд не пришелся будущей теще по душе, причем явно взаимно. Скорее всего, у Маргариты Михайловны это была ответная реакция на неуважительную иронию, которая бесконечно сквозила во взгляде претендента на сердце ее дочери.
Конечно, своими ощущениями и соображениями мать не преминула поделиться с Юлей, которая только посмеялась:
- Ха-ха, глупости, мама, говоришь! Во всем виновата мнительность и воспитанная в тебе отцом жажда поклонения и восторга, обращенного к твоей персоне.
Таким ответом Юля глубоко обидела Маргариту Михайловну, о чем та незамедлительно пожаловалась мужу, от которого услышала:
- Ох, Маргоша, перестань дуться на дочь и лезть в ее дела! Она уже большая, да к тому же и умненькая. Сама разберется, что к чему. А этот Револьвер, или как там его кличут, ну и имечком наградили родители, парень, похоже, неглупый, добился в карьере немалого. Кроме имени, других недостатков я в нем не обнаружил.
- Ну да, нет изъянов… Полсотни скоро стукнет, какой же он парень?! Хотя, конечно, приличный пост занимает, да и внешне интересный, статный мужик, но…
- Ну так что же к нему прицепилась, и дочери на мозги капаешь? – высказал свое недовольство Николай Георгиевич. – Мол, не так на тебя посмотрел… Главное, чтобы как надо глядел на нашу Юленьку! А на тебя, Маргоша, глядеть – моя задача!
- Ой, Коля, у тебя все хороши! Но у него ведь еще, ко всем прелестям, есть ребенок от первого брака…
- Ну, так что же? Растет себе на стороне ребенок, отчего у тебя от этого голова болит?
- Да нет, пусть растет себе… Но, этот Рев, все же, как-то не по мне!
Так, с легкой руки тещи, ее новый зять был окрещен этим именем, которое очень раздражало Револьда, и порой он даже не откликался, игнорируя подобное обращение.
…Как и наметила себе с первых шагов судебной карьеры, Юлия стала вершителем правосудия с холодным сердцем и здравым умом. Мягкотелость и либерализм были ей не присущи. Юлией еще не были забыты веяния хрущевского периода, когда сверху навязывались послабления в приговорах, вызывавшие порой в ней, принципиальной молодой блюстительнице закона, бурю возмущения. Теперь же Юлия Николаевна испытывала удовлетворение от возможности выносить суровые, но, по ее мнению, справедливые и заслуженные наказания, за что приобрела среди адвокатов славу «свирепствующей леди» и репутацию строгого, неподкупного судьи в верхних эшелонах власти.
Правда, ей, непоколебимой служительнице Фемиды, с некоторых пор все чаще приходилось, наперекор себе, заставлять молчать свою совесть и поступаться принципами из страха не быть переизбранной на новый срок, если своими действиями вызовет недовольство партийных органов. Еще в самом начале судейской деятельности, ей пришлось столкнуться с произволом, исходящим от власть предержащих. Тогда Юле порекомендовали свыше постараться «внимательно вникнуть в дело о хищениях на промбазе и не очень-то усердствовать». Это предложение так потрясло Юлю, что, полная возмущения, она тут же поделилась с отцом:
- Папа, представляешь цинизм подобного предложения! Как додумались с ним обратиться ко мне?
- А ты в ответ что-то сказала?
- В том-то и дело, что нет. Это так меня ошарашило и возмутило, что я даже не нашлась… Но, ничего, я им покажу!..
- Юляша, стоп! Тебе, дочь, известно, что в армии приказ командира солдаты не обсуждают, а выполняют, даже идя на смерть?
- Но, папа, тут совсем другое! Мы обязаны следовать только закону, а не подсказкам со стороны!
- Девочка, ты еще молода и поэтому бескомпромиссна. То, что в ответ не наговорила лишнего – хорошо. А то, что забыла руководящую роль партии – плохо.
- Пап, но это ведь всего лишь райком, нижняя структура…
- Но, властная! Учти это и подумай, если тебе дорога твоя должность судьи. Придется, милая, стать гибкой, иначе не удержишься, такова жизнь…
Поразмыслив, Юля стала когда нужно гибкой, успокаивая совесть тем, что требуемые послабления, или, наоборот, более суровые решения, принимались ею не за взятку, до которой никогда бы не опустилась, а в соответствии с поступившим сверху указанием или, чаще, намеком. Но и в таких делах ее вердикты всегда были безукоризненно обоснованны. Сознание того, что именно ей партийные структуры поручают деликатные задания, со временем стало даже приятно щекотать самолюбие уже весьма опытной и умелой, виртуозно подводившей дело к нужному заключению, судьи, которой стала Юлия Николаевна.
Однако бывали случаи, хотя и редкие, когда, после пересмотра дела высшими инстанциями, адвокаты добивались своего. Тогда она испытывала настоящие муки, считая это личным поражением, которое долго не давало Юлии покоя.
…Револьд Васильевич Тополев, ставший мужем Юлии, отличался от коллег не только внешней представительностью, правда, немного грубоватой фактуры, но и внутренней загадочностью человека, смотрящего на все с затаенной иронией и имеющего всегда свое, особое мнение, с которым до поры не спешил делиться. По слухам, Тополев был до невозможности принципиален в вопросах закона и права. Быть может, и скорее всего, это сыграло немалую роль в решении Юлии связать с ним свою судьбу. К тому же, ей нравились независимость и безапелляционность Револьда, его умение наперекор всему, вопреки установившимся правилам и традициям настоять на своем, на том, что казалось ему правильным.
Этим она оправдывала настойчивость Револьда, желавшего узаконить их отношения, длившиеся немалое время, и которые ее и без этой формальности вполне устраивали. Тополев решительно затеял скандальный бракоразводный процесс, принесший незамедлительное партвзыскание и осуждение окружающих. Только чудом можно было объяснить сохранение им занимаемого поста.
- Зачем все это, эти передряги и полоскание наших имен в мутной воде юркругов? - говорила Юля своему избраннику. – Ты бы послушал, какую околесицу несут о нас в курилках!
- Да плевать я хотел на них всех вместе взятых! Пусть потешаться, разомнут языки, если больше нечем заняться. Но все, что мы сделали – правильно! Кстати, ты тут совсем ни причем! - эта реплика немного кольнула Юлию, а Револьд продолжил: - С первых дней у меня с бывшей была психологическая несовместимость. Если бы не рождение Вадима, давно бы положил всему конец… – разоткровенничался Револьд. – Дурость какая-то! - словно оправдываясь произнес он, и прервал беседу, явно рассердившись на себя.
Больше тема развода ими не затрагивалась. По-видимому, Револьд исправно выполнял отцовский долг, платя алименты, но, насколько было известно, с прежней семьей не общался, и трогали ли его воспоминания о ней, Юлия не ведала…
Вообще отличительной чертой мужа была скрытность. Револьд и на работе, и дома был застегнут на все пуговицы. А если к этому прибавить еще его педантичность, требовательность ко всему и всем, затаенную иронию во взоре, в которой подчас читалось ехидство, то Юлии вскоре стало ясно - с этим человеком будет нелегко. Однако, словно под гипнозом, она дала согласие стать Тополевой и наперекор себе подчинилась во всем мужу…
Теперь, живя отдельно от родителей (у Револьда была недавно отстроенная двухкомнатная кооперативная квартира), на Юлию навалились бытовые проблемы, к которым она питала отвращение. Муж же, аккуратист, весьма тонко напоминал ей о женских обязанностях в доме, что было не особенно приятно слышать, тем более, что сам не считал нужным разделить с женой эти заботы.
Когда дело коснулось семейных финансов, Юлия весьма щепетильная в этом вопросе, после предложения Револьда дать отчет о потраченных средствах, вскипев, тут же заявила:
- С сегодняшнего дня каждый вносит равную долю в общий котел! Остальное полученное тратит по своему усмотрению.
Сознательность жены явно пришлась по душе супругу, однако вскоре вызвала материальные затруднения у самой инициаторши раздельного бюджета. Теперь ей приходилось частенько обращаться за помощью к отцу, по секрету от матери, зная ее характер (не хотелось бесконечных обсуждений и волнений по этому, копеечному, поводу).
Истинная сущность Револьда постепенно проявлялась, но это не уменьшало его загадочности. Как-то Юлия услыхала от него, что страна стала напоминать скоропортящийся продукт, от которого дурно попахивает, и что к добру это, к великому сожалению, не приведет. Но когда она потребовала обоснований и спросила, что делать, Револьд ушел от ответа, заявив, что время покажет и все расставит по местам, а ему лично участвовать в спасении утопающего неинтересно, он, мол, больше созерцатель и пожинатель плодов.
В другой раз Юлия услышала от мужа, что у того вместе с молодостью прошла пора исканий и заблуждений, он устал натыкаться на острые углы и переживать из-за полученных травм и синяков. Но, что это были за потрясения и удары, так и осталось для жены тайной, несмотря на все старания разгадать…
Чистоплотность же Револьда в вопросах службы не вызывала у Юлии никаких сомнений. Такой самолюбивый человек, как он, никогда не опустится до взяток и не согнется ни перед кем. Для ее мужа честь - превыше всего! Невысокое жалованье (а зарплаты в их системе действительно были удручающе низкими) – не главное.
Что касается дорогущего кооператива, то, по его словам, квартира была приобретена после реализации унаследованного дома родителей и влезания в долг, от которого недавно удалось, наконец, избавиться.
…Это случилось на шестом году их совместной жизни. Было воскресенье. Револьд, по давно установившейся традиции, с раннего утра сел поработать, плотно закрыв дверь кабинета, дабы жена не отвлекала.
Юлия принимала душ, когда раздался телефонный звонок, а вслед за этим Револьд, как ошпаренный, умчался, бросив на ходу:
- Вадим упал с турника и повредил, кажется, позвоночник. Его из спортзала увезли в больницу.
Войдя в кабинет, Юлия увидела забытые мужем ключи от ящиков письменного стола, которые обычно были заперты, и что находится в них ей было неведомо. Зная педантизм мужа, она считала, что там, скорее всего, лежат документы, служебные бумаги. Револьд, не желая, чтобы нарушался в них порядок, наложил табу на содержимое ящиков.
По характеру Юлия была нелюбопытна, но на сей раз интерес – а что же так тщательно хранит в ящиках Револьд, возобладал, и она заглянула.
То, что предстало перед нею, повергло Юлию в шок. Полная растерянности и недоумения, она, как завороженная, глядела на аккуратно сложенные пачки купюр крупного достоинства, в количестве, ею никогда не виданном.
Что означают эти деньги, откуда? Неужели взятки? Какая ирония судьбы: ее муж, служитель, как и она, Фемиды, - обычный взяточник, хамелеон, грязное существо, подпольный миллионер Корейко… Внутри Юлии все клокотало – так низко пасть… Для чего они ему? Ведь использовать столько в нашем обществе невозможно. При наших-то, весьма скромных, заработках, тут же спросят – откуда средства на шикарную жизнь? Чушь какая-то… И все это скрывать от нее, собственной жены… И чем эти его проделки кончатся? Как веревочке ни виться, а конец будет, и весьма печальный!..
Такие мысли блуждали в голове бедной Юлии, пока она ожидала возвращения мужа. А вот и Револьд…
- Слава Богу, позвоночник цел! Но копчик получил трещину. Сын держится молодцом, мужик! Лежать ему теперь в гипсе… – с такими словами муж вошел в комнату.
Юлия смотрела на него и молчала, не зная, с чего начать. Хорошо, что у парня цел позвоночник, но не это было сейчас для нее главным.
- Я рада за твоего сына. Но, скажи – откуда деньги в ящике? Что все это значит?
Бешено сверкнув глазами, Револьд устремился к столу. Возмущенно он крикнул:
- Что за хамская привычка совать повсюду свой нос!
- Объясни, откуда такие деньжищи? Почему я, твоя жена, не имею права знать, с кем живу?
- Меньше знаешь, спокойнее спишь! – услыхала она в ответ.
- Так это поборы, взятки? Какая мерзость! И как прикажешь мне это воспринимать и быть рядом?
- А очень просто – скатертью дорога!
Эти слова и открывшаяся истина так хлестнули по Юлии, что она сразу стала быстро собирать свои вещи.
Почерневший от гнева Револьд молча наблюдал за ее действиями. Упаковав все, Юлия сначала хотела позвонить отцу, чтобы приехал за ней, но, передумав, решила ловить такси.
Лифт не работал, что частенько бывало по выходным.
- Тополев, помоги снести чемоданы, – обратилась она к Револьду.
- Сама справишься! – последовал ответ.
- Ну, что ж… Жаль, что настолько ошибалась в тебе!
- Errare humanum est, людям свойственно ошибаться! – бросил он, возвращаясь в кабинет.
Когда, к явному удовольствию матери, не любившей зятя, Юлия вернулась к родителям, об истинной причине разрыва она не рискнула распространяться.
Отец молча воспринял решение дочери, услышав от нее:
- Жаль, что поздно поняла, что нам с Тополевым не по пути.
Потянулась опять, давно позабытая, жизнь под родительским кровом. После развода до Юлии вскоре дошла весть, что бывший муж вернулся в семью. По-видимому, с женой у него уже не было психологических разногласий…
А через пару лет прогремел процесс над работниками прокуратуры. Судили тех, кого, казалось, не могли заподозрить в нечистоплотности, людей высокого профессионализма и внешнего благородства, еще недавно заседавших под государственным гербом и стоявших на страже социалистической законности. Они обвинялись в мздоимстве.
Револьд Тополев получил большой срок, но это уже не касалось и не трогало Юлию. «Каждый получает по заслугам!» – резюмировала она, прослышав об этом…
…В тот день Юлия была раздосадована тем, что из-за назначенного суда над шайкой глухонемых, она не сумеет проводить уезжавших в Кисловодск подлечиться и отдохнуть, в последнее время жалующуюся на здоровье мать и вышедшего в отставку отца.
Трое глухонемых молодых людей, выросших в одном детдоме, немалое время орудовали в местах большого скопления людей – в метро, в электричках и в магазинах, переполненных очередями. Среди них выделялась старшая по возрасту и, как выяснилось, главарь воровской группы, девятнадцатилетняя Инга Нелюбова.
Очень миловидная глухонемая девушка, выбрав жертву, как правило, мужчину, обращалась к нему за помощью и вручала записку с вопросом: «Как пройти к Гуму?», или с просьбой указать нужную остановку транспорта. Пока отвлекаемый ею субъект был занят объяснениями, напарник воровки, Лев Найденов, обчищал «клиента», и тут же передавал добычу третьему члену шайки, Владимиру Ненашеву, который тут же, не мешкая, исчезал с места преступления.
За время их «работы» Нелюбова и Найденов несколько раз попадали в поле зрения милиции и были задержаны, однако из-за отсутствия улик, их отпускали. Но, как говорится, если повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить: наконец, дружная компания попалась с поличным и престала перед судом.
Еще на первых порах, знакомясь с этим, пустяшным, по сравнению с другими, делом, Юлия, прочитав об особых приметах девушки – отсутствие пальцев на ладонях - почувствовала что-то подобное уколу в сердце, напомнившему о давно позабытой дочери, родившейся с таким же дефектом. Однако, быстро, одним глазом проглядев материал, и тут же позабыв, она углубилась в изучение еще одного предстоящего, куда более сложного дела.
После слов секретаря суда, объявившего: «Встать, суд идет!», Юлия Николаевна заняла свое место. Пока шло открытие судебного заседания, секретарь докладывал о явке сторон, потерпевших, свидетелей и сурдопереводчика, Юлия не спускала глаз с сидящей за барьером вместе со своими подельниками девушки. В отличие от них, низко опустивших головы, Инга, дерзко сверкая своими красивыми умными глазищами, пытливо оглядывала зал. Создавалось впечатление, что это ее интересует более, чем рядом жестикулирующий переводчик, объяснявший то, что доводилось до сведения суда.
Юлию не покидало ощущение, что она уже где-то видела эту девушку (знакомясь с делом, судья лишь мельком взглянула на имевшиеся там анфас и профиль преступницы, не уделив этому особого внимания). Но теперь, отчего-то не в силах отвести взгляда от Инги, чем-то напоминавшей Юлии себя в этом возрасте, ее охватила дрожь, когда подсудимая положила на колени беспалые руки с двумя, торчащими, как клещи краба, пальцами на правой руке, которые словно впились в до сего момента бесстрастную душу судьи…
Юлии чуть не сделалось дурно от страшного предчувствия, в которое не хотелось верить. Неужели эта беспалая воровка – ее дочь? Нет, нет, нет! Этого не может быть! Тот ребенок был нежизнеспособен и давно умер… «Мало ли на свете девушек с подобным дефектом?» – успокаивала она себя. Конечно, эта Нелюбова к ней не имеет никакого отношения! И когда государственный обвинитель приступил к описанию совершенных преступлений, Юлия, решив удостовериться в ошибочности всего ею надуманного, открыла досье Инги Нелюбовой и взглянула на дату рождения.
Все поплыло перед глазами. Это был навсегда запомнившийся день двадцать шестого марта 1951 года, канун отцовского юбилея, и день рождения ее дочери...
Еле пролепетав секретарю: «Объявите перерыв», Юлия, словно на ватных ногах, проследовала в совещательную комнату.
…Как добралась до дома, она не помнила. Ночь провела без сна. Из головы не шли слова, брошенные старой врачихой в роддоме: «Подумайте, на что обрекаете свое дитя! Что ждет вашу девочку впереди?»
«Как я могла не услышать? Боже, где было мое сердце?! Ведь я ушла, даже не взглянув на дочь… Как тогда сказала эта педиатр – глазастенькая, милая… Она и теперь хороша собой, даже очень… Глаза красивые… А дерзкий взгляд говорит о характере и уме, вот только направленном в криминальное русло… И в этом вина моя! Но, почему только моя?» Тут мысли Юлии переметнулись на бывшего мужа. Разве Юрка непричастен, разве это не его дитя? И разве не его обязанностью было подумать о судьбе дочери? А как он тогда все быстро свалил на ее многострадальные плечи! Не пришел, не добился встречи, не постарался тяжелый вопрос решить с женою вместе, а под напором свекрови одним своим молчанием решил судьбу дочери…
За окном чернела ночь, а в душе судьи было еще темнее. Мысли роились в голове, ища выход из создавшегося положения, и в поисках виновных. Ведь к вердикту об избавлении от ребенка-инвалида приложились и обе мамаши, да и умудренные опытом генералы не наложили своего вето на решение потерявших голову их уже взрослых, но недостаточно умных детей... А может, виноваты в этом не головы, а сердца, которые эта детский врач, назвала жестокими?
Так, не сомкнув глаз и не найдя выхода и хоть малой капли успокоения, Юля еле дождалась рассвета и позвонила Юрию.
- Юра, здравствуй.
- Слушаю.
Ее покоробил этот официальный тон, но она отбросила в сторону совершенно в данное время ненужные ощущения, и продолжила:
- Нашлась наша дочь.
- Дочь? Какая еще дочь?
- Единственная, что забыл?
- Прости, ты бредишь. Это же был, как я помню, неполноценный, недоношенный ребенок, который давно умер.
- Нет, Юрий Владимирович, это не бред. Наша дочь, по имени Инга Нелюбова, жива! Мне досталось вести дело, в котором фигурируют глухонемые, и среди них она, наша девочка…
- Так с чего ты взяла, что это именно то существо, которое ты родила?
- Юра, это она. Беспалая, только с двумя пальцами на правой руке, как и у нашей доченьки. Боже, что делать?
- Юлька, ты спятила! Втемяшила в голову чушь!
- Нет! Она как две капли воды похожа на меня в ее возрасте… Что делать Юра? Она воровка, и мне ее судить... А виноваты - мы.
- Мы? А причем здесь я? И вообще, поздно, я спешу на работу. Прости! - пошли длинные гудки.
В первое мгновение Юлия подумала, что их случайно разъединили. У кого, как не у отца девочки искать совета? И она снова набрала номер бывшего мужа. Длинные гудки были ответом, никто не брал трубку. Но Юлия продолжала держать трубку, еще на что-то надеясь, и не ошиблась. Послышался раздраженный голос Юрия:
- Ну, чего еще? Сказал же – мне некогда, оглохла, что ли? Это все твой бред, и обращаться тебе надо не ко мне, а к психиатру!
- Нет, Юрий, я не глухая. К сожалению, тут врач не нужен. Нужна совесть. Я не ошиблась. Эта немая воровка, родившаяся двадцать шестого марта пятьдесят первого года, не только моя, но и твоя дочь. Ее будут судить, а фактические преступники – мы.