Наблюдая за своими родственниками, я всё больше утверждался в мнении, что в Блэкстоуне живут не потомки старинного рыцарского ордена, а скрытые разбойники и душегубы. Тёмные делишки творились в его стенах. Мы с Гномом это чувствовали печёнками, и не раз мурашки пробегали по спине от небрежно брошенного слова дядьки Гастона, который был самым изощрённым из трёх братьев.
– Закопаем его на кладбище! – донеслось до нас сегодня ночью, когда мы спали в нашей каморке наверху.
Нас разбудил шум, разносившийся из всех щелей. В рыцарском зале вновь кипели страсти. Даже, заткнув уши, можно было слышать дядькин надрывный «лай», выделявшийся в общей какофонии мужских воплей. Его голос будоражил воображение:
– Моя рука не дрогнет! Оливер уже приготовил местечко рядом с чумной могилой...
– Поступай, как знаешь! – хрипело ему в ответ голосом моего отца. – Мне нет дела до этого черномазого, но, если хочешь знать моё мнение, то я не одобряю расточительство! Вспомни, сколько ты отвалил за него?
– К чёрту, Карвелл! Ты всегда был скрягой! – вместе с криком разбилась о каменный пол винная бутылка. – Плевать на деньги!
Зазвенело железо. Залаяли наши крутившиеся в зале собаки. Видимо, рыцари скрестили шпаги. Раздался грохот опрокидываемых кресел и собачий визг.
Всё это продолжалось не долго.
К счастью, в замке обитало существо, которое могло успокоить любого монстра.
– Подите прочь, душегубцы! Проклятие рода Блэкстоунов! – заскрипело где-то в стороне голосом тётушки Розалинды. – Ночь на дворе! Я требую тишины!
Обычно, когда она заводилась, все спешили исчезнуть, поскольку знали, что их престарелая сестрица могла натворить много бед. Например, прошлым летом, когда один из возмутителей спокойствия неосмотрительно обозвал её дряхлой коброй, она пришла в такое бешенство, что принялась носиться по замку с огромным мясным ножом. А связываться с полоумной себе дороже! Думаете, она не пырнула бы обидчика?! И глазом бы не моргнула!
Даже старый Оливер не рискнул бы в такой момент попасться ей на глаза. Когда ею овладевало бешенство, он обычно предусмотрительно укрывался в нашем огромном камине, где неплохо можно было устроиться на каменном выступе у дымохода. Я и сам там частенько прятался. Жизнь – дороже нового сюртука!
Вот и сейчас, зашвырнув в угол свой сорванный с головы чепец, она разрыдалась у портрета своей матери, моей покойной бабушки, которая, говорят, тоже была нрава буйного и даже когда-то в сердцах зашибла подсвечником кого-то из слуг.
Неделей раньше дядьки с моим отцом ездили в Колчестер, где очень выгодно купили трёх рабов. Каждый из братьев привёз себе по крепкому африканцу для тяжёлой работы. Два раба были покладистыми, в отличие от третьего, которого купил дядька Гастон. Тот, присматривая себе работника, выбрал самого огромного: с крепкими белыми зубами и мускулистыми руками. Здоровенный раб смотрел исподлобья и всё время пытался убежать. Каждую ночь он перегрызал толстые верёвки, которыми его связывали и со скоростью молодого жеребца мчался через поля к причалу, где, видимо, хотел пробраться на торговый корабль, идущий в Марокко.
В третий раз схватив пленника, Гастон привёл его во двор и принялся избивать. Он отделал бы его до полусмерти, если бы несчастный не изловчился и не пнул его...
Вот это был пинок!
Я такого и представить себе не мог!
Его огромный деревянный башмак ударил обидчику в верхнюю челюсть. Удар был настолько сильным, что дядька рухнул под ноги лошади и при ударе оземь чуть не проглотил свой вылетевший зуб.
Трудно описать в какую ярость он при этом пришёл! Он поклялся убить «проклятого негра».
– Я брошу его в клетку с гиеной! – отплёвывался потерпевший, наблюдая, как мой отец и дядя Джордж связывают непокорного.
– И не думай, Гастон!... А ну-ка... – для порядка Джордж огрел несчастного раба поленом и снова наклонился к брату, помогая встать. – Ты заплатил за него пятьдесят стерлингов!
После удара непокорный как-то сразу обмяк и рухнул на землю, словно раненный бык.
Его приволокли на конюшню и привязали к столбу. Привязали так, что он не мог пошевелиться. Рядом в клетке металась гиена. Чуя живую плоть, она то повизгивала, то принималась хохотать и биться об решётку задней частью своего туловища. Эта мерзкая тварь так неистовствовала, что клеть не выдержала и стала клониться набок.
Когда мы с Гномом вечером вернулись на конюшню, клетка уже лежала на боку в каких-то полуметрах от несчастного, а зверюга пыталась дотянуться до его ноги.
Пленник на столбе выглядел неважно: он обвис на верёвках, а его голова была опущена на плечо.
Увидев нас, гиена принялась издавать шипящие звуки, словно прогоняла от своей добычи – словно мы тоже, как и она, жаждали свеженины.
– Пшшла! – пнул я в сердцах клеть.
И тут мне пришла в голову сумасшедшая мысль:
– Гном, а давай развяжем его! Пусть бежит от греха подальше.
– И что? – насторожился горбун. – Какая нам от этого польза? Только навлечём беду на свои головы... Хотя... Есть тут у меня одна мысль.
Он как-то странно прищурился:
– Если мы сумеем провернуть одно дельце, рыцари и близко к нему не подойдут! В лучшем случае, они вышвырнут его за ворота. И тогда мы возьмём его с собой. Я тут прикинул... Мы поручим ему управление парусником, ведь одним нам не справиться со снастями.
– А ты уверен, что он будет нас слушаться? Мало ли что может прийти в голову раба! Например, возьмёт да захватит судно, а нас с тобой отправит на корм рыбам. Он, такой здоровяк! И, если что, нам с ним ни за что не справиться! – я тронул ногу негра своим башмаком.
– А о каком-таком дельце ты толкуешь, Гном?
– О дельце, к которому надо приложить голову. Помнишь последнюю чуму в Блэкстоуне?
– Ещё бы! Мы все тогда чуть не умерли! – поморщился я. – А что? Ты думаешь, что для спасения раба мы все снова должны заболеть чумой?!
– Никто не заболеет! Мы всё разыграем! Рыцари умрут от страха, если поверят в это! – он кивнул на пленника. – Сделаем ему из подкрашенного теста бубон где-нибудь подмышкой или на шее, намажем губы мелом...
– Ах, вот где собака зарыта?! – обрадовался я. – Неплохой план. Совсем неплохой! И, если получится, к нему, и вправду, никто не подойдёт!
– А если и подойдёт, то от одной мысли, что был рядом с чумным, сам заболеет!
Мне была по душе его идея. Я просто пришёл в восторг:
– Ах-ха-ха, Гном, ну ты мудрец! Люди так мнительны! Я слышал, как один джентльмен из Колчестера случайно в торговых рядах наступил на саван прокажённого, который толокся среди покупателей. Так вот, этот господин так расстроился, что принялся бегать от лекаря к лекарю, пока и вправду ни заболел. Правда, чесоткой!
– Чесоткой?... – от смеха Гном схватился за живот. – Ой, у меня колики... Могу поспорить, что скоро здесь многие зачешутся...
Мы так развеселились, что принялись вполголоса планировать, как ловко проведём моих родственничков и пустимся в кругосветное плавание.
– И обязательно причалим к берегам Индии! Ну, хоть на пару дней! Говорят, там обезьяны ходят по городу, как люди! – размечтался Гном.
Нам было очень весело... Даже гиена молчала. В темноте её глаза сверкали из-за прутьев перевёрнутой клетки, и, казалось, даже она понимала, о чём мы говорим. Понимала, но не знала, как попросить вернуть её назад в саванну.