Ассы

После окончания третьего курса Алма-Атинского зооветинститута в 1952 году для прохождения производственной практики я избрал колхоз «Луч Востока, расположеный с восточной стороны города Алма-Аты (отец яблока). Этот колхоз был известен высоким развитием и культурой производства и племенной работой в животноводстве. Я намеревался получить доступ к более глубокой фактической информации и вживую увидеть все, что меня интересовало: и кадры, и технологии в полеводстве и животноводстве, особенно молочное скотоводство и коневодство.
Находясь рядом с Алма-Атой, колхоз обеспечивал город молоком, овощами, фруктами, вином, которое он производил и яйцами с птицефермы. Направление на практику в этот колхоз у меня уже была, но я зашел в институт, чтобы взят программу  и встретил преподавателя кафедры овцеводства Салтыбаева К., который пригласил меня в другой, Тургенский совхоз с преимуществом овцеводства, где Солтыбаев курировал племенную работу в овцеводстве. Хотя в совхозе разводили и племенных лошадей и молочный скот. Я согласился. Солтыбаев К. (кандидат наук) взял мое направление и переделал в деканате на другой совхоз. В колхозе «Луч Востока» я успел поработать два дня в коневодстве. Тургенский совхоз расположен в 80 км на северовостоке от Алма-Аты. В этот же совхоз были направлены две девушки и парень с ветфака солдатов и с девушками мы доехали на попутке до Тургени (старая русская станица под горами) и шестнадцать км шли пешком от гор, вниз до совхозы. Устроили нас в только-что построенном доме, еще без окон, но были кровати и простенькая постель. Питались как могли. Я сразу начал собирать сведения о совхозе для отчета, но с удовольствием выполнял любые поручения главного зоотехника (дальнего родственника Абая (поэт) и главного ветврача. Главному зоотехнику Акылбаеву Ж. я редактировал отчетный доклад на совещании в Алма-Ате, а по заданию главврача мы с солдатовым и (с ветфака) ездили в санитарное стадо и составили акт списания павших овец, отрезав у них уши с номерами в доказательство. Но провожая нас, ветврач разрешил списать одного травмированного баранчика, пригодного на мясо (для беспармака), но привезти от него ухо с номером. Все мы выполнили ответственно.
На обратном пути (мы ездили верхом на лошадях) остановились у быстрого ручья и напоили лошадей. В быстром потоке я заметил мелких рыбок – и подумал: приду порыбачить. На следующий день я добыл удочку, леску, накопал червей и наловил более полсотни пескариков, почистил и поджарил с яйцами. А Иван Солдатов даже поставил на стол бутылку водки. Девушки сообразили чай, а от водки отказались. Пришлось пить двоим. Начались пьяные тарыбары и до того, что поспорили и чуть не подрались. Девушки нас успокаивали. Но этот обед не имел плохих последствий. Утром мы проснулись и посмеялись над своими вчерашними вдохновенными «порывами». Иван был слабохарактерный, но хороший ответственный парень. За три месяца, мы так сдружились, что близкая дружба, между нами продолжалась и в институте. На следующий день меня вызвал главный зоотехник и поручил провести инвентаризацию лошадей: возраст, пол, номер, класс и назначение (племеной, рабочий) вместе с селекционером (женщина). Работа эта и трудная и ответственная, поэтому я пригласили и Ивана, который согласился не задумываясь. Главный зоотехник предупредил меня, дело мы будем иметь со «знаменитым» заведующим конефермой, героем соцтруда, достаточно властным, а лошади полудикие, что не безопасно. Женщина – селекционер оказалась морально слабой, я это сразу понял. А заведующий встретил нас с холодком и я понял, почему меня предупреждал главный зоотехник. Поэтому я настроился решительно на строгое выполнение работы. Раскол (коридор) был сделан тяп-ляп. Поэтому при первом беспокойстве лошадей «раскол» развалился и лошади начали погром, перескакивая через забор.
Конюха, как я заметил, были рады, но не мы. Мы зашли к жирному пожилому заведующему и настойчиво «попросили» баскорму завтра, с утра построить новый надежным раскол, а мы приедем и будем вести записи и ветосмотр. (Это я уже прибавил, чтоб у Ивана была работа, как ветврача). К тому же я пригласил и моих сокурсниц девушек. Завфермой попытался убедить нас необходимостью откачевки лошадей в горы, на джайля у. Но я  заявил, что это указание директора. (селекционер приехала позже – у нее ребенок) Конюху сделали раскол опять тяп-ляп. Я пошел к заведующему и он наорал на конюхов и они снова переделали под нашим контролем. Все успокоились и мы работали до вечера. В обед нас никто не пригласил поесть. Но кстати, пришел веттехник, видимо по указанию завфермой, и нас накормили хорошо. О заведующем ходили плохие слухи, поэтому я был заранее настроен к нему с недоверием, но и слухом недоверял. Я держал в памяти слова главного зоотехника Акылбаева: «смотри в оба». Значит что-то было...
Мы сверили все тавро с реестром: двадцать семь лошадей были собственные без тавро. А трех лошадей с тавро не оказалось, это значит, что их обменили или украли. Мы тут же доложили заведующему. Он вызвал старшего конюха и дико ругал (на казахском языке). Вернувшись «домой» (в центр) мы написали новый реестр (в возрастающем порядке номеров лошадей и отчет я представил главному зоотехнику. Он был доволен и даже пригласил меня домой на обед. А у него гостила симпатичная девушка казашка, студентка университета. Мы даже любовались луной. Однажды мы встретились в Алма-Ате как хорошо знакомые. Затем в течении трех дней мы номеровали ягнят на ушах  татуировкой (по 900 голов в день). Со мной работали и девушки: меня вызвал главный зоотехник и просил поехать на отделение экпенды, чтобы сообщить управляющему о перевозе оборудования на стрижку овец, немедленно.
Мне дали серую лошадь и пустился галопом (12 км). Меня встретил главный агроном (пожилой человек) добрый отзывчивый, с которым я уже информировался по полеводству и кормопроизводству. Он поднял руку и я остановился. Он назидательно предупредил: «на этой «старушке» ты можешь не доскакать: сердце у нее не выдержит». Для меня это оказалось неловким и убедительным, и поучительным. Далее я ехал шагом. День был солнечный. Надо мной разливал трели жаворонок на приземлистых кустах стрекотала сорока, ручей, в котором я ловил пескарей, был по-прежнему полноводен и быстр. После дождей травы были согны, и зелены. Около поселка я встретил пастуха, который пас коров частного сектора. Мы поздаровались и быстро познакомились. Я распрашивал о стаде, о надое молока, о качестве быков-производителей, о родственном спаривании, о яловости коров. Мне это нужно для отчета.
Перешли на лошадей, начиная с его лошади. Касым, средних лет говорил о недостатках в поселке и, особенно, акцентировал на завконфермы, - богатом, жадном и грубом человеке. Тут Касым открыл секрет о нем. Заведующий стал героем соцтруда фиктивно. Он правдами-неправдами купил несколько жеребят, чтобы поднять искусственно, выход жеребят от ста маток до 90%. Вот таким обманным путем он стал героем. Его утвердили героем, вероятно потому, что в этом были заинтересованы и руководители Совхоза и района. Выполнив задание, я вернулся в центр и встретился с главным ветврачем (русский) и заговорил о геройстве завконефермы. Ветврач осторожно ответил: «говорят, что был обман, но точных данных у меня нет и я не могу утверждать: так или нет». Я доложил ветврачу о том что я сообщил веттехнику о подготовке на стрижку. Управляющего я не застал дома, расположенного в средине поселка. Состоящего из двух рядов домиков, преимущественно саманных и камышитовых с земляными крышами. Для управляющего я оставил записку, которую вручил его жене, пригласившей меня к чаю, но я, поблагодарив, отказался. Меня привлек ухоженный огород: аккуратно возделанные грядки мелких овощей, взашедший картофель, арбузы, дыни и небольшой участок уже выросшей люцерны, по краям огорода – кусты смородины, малины и молодые яблони. Когда я рассматривал огород, ко мне подошла молодая симпатичная хозяйка – жена управляющего и спросила: нравится? «Прекрасно ухоженный и спланирован огород» - ответил я. «Чья же это забота об огороде» - спросил я. «Моя и мужка Карима» - ответила с нескрываемым удовлетворением она. Мы тут же познакомились. Оказывается она Жалтай и Карим – агрономы со средним образованием. Около дома Жалтай показала цветник: георгины, хризантемы, ирис, ромашки. «На глинистой земле, а все так хорошо растет?», «Удобряли, навозу достаточно». Жалтай еще раз пригласила к чаю. Может и Карим подъедет? – Он на люцерне. Уже первый укос». Я зашел в дом. Обстановка была скромная, но упорядочена и в русском стиле, хотя в прихожке был низкий круглый стол. Бабушка привела мальчика двух лет. Это их первенец, а бабушка мать Жалтай. Я засыпал бабушку вопросами о предках, житье, бытье. Она хорошо говорила по русски: была учительницей в русской школе. Я выпил две кисешки ароматного чая  с баурсаками. Наш разговор был душевным.
Я сказал: коп рахмет и уехал. Я не увидел Карима, но по поведению Жалтай и матери я проникся дружественным отношением к нему и надеялся увидеться с ним. Вьезжал я в поселок Экпенды, равнодушным, а уезжая, приобрел душевных товарищей: постуха Касыма и трудолюбивую Жолтай, бабушку и заочно Карима.
Экпенды уже не был для меня абстрактным, а каким-то живым и обоятельным. Вернувшись, я оставил лошадь в канюшне и зашел, прежде в наше «общежитие». Но сразу меня вызвали к главному зоотехнику, к которому я и намерен был идти.
В кабинете я встретил нашего преподавателя Карыбая Солтыбаевича. Он встретил меня радушно, и поинтересовался моим питанием, работой, жильем и завел разговор о предстоящей работе; взвешиване ремонтных, прошлогодних ягнят, будущих баранов – производителей первого класса и элита для продажи в другие хозяйства. Кроме этого мне предстояло проводить учет настрига шерсти элитных и первоклассных маток в период стрижки и номеровать маток с не ясными номерами. Для этого необходимо взять в складе татуировочные щипцы, туш и спирт. К тому же поручил мне привлекать к работе девушек практиканток по моему усмотрению.
После стрижки овец – сообщил он ты поедешь со мной в горную долину «Ассы», куда на пастбища перегоняют овец на все лето. И просил помочь девушкам уехать тоже в горы на попутном транспорте. Это я выполнил, но сам ждал его предложений. А на стрижке овец, расположеной в десяти км от центра был постоянный оборудованный пункт: четыре большие временные палатки, дом-кухня, длинные столы для обедов, умывальник групповой душ, туалеты и даже «кинотеатр» в палатке, и длинный навес с загонами и столами для стрижки овец. Я с девушками был в отдельной палатке. Под навесом стоял стрекот стригательных машинок. Попробовал стричь и я остриг в первый день пятнадцать овец, на второй – двадцать три. Далее считывал номера маток и вставлял в руно номер и класс матки – бумажку, в которую дописывали вес руна. Потом мы эти цифры обрабатывали в вариационный ряд, настригов и разносами в бонитировочные ведомости (для преподавателя). Иногда, в дождь, мокрых овец не стригли и стригали отдыхали. Лучшие опытные стригали остригали до ста тридцати овец в день и получали премии в виде каких-либо подарков. Всего было около пятидесяти стригалей и за один день остригали около 2500 овец. Питание было хорошее (мясное) – Люди работали дружно. После стрижки остриженных овец купали в креалиново-гексохлорановых ваннах и только потом угоняли в горные джайляу (около 30 км). В племенном совхозе насчитывалось около пятидесяти тысяч тонкорунных овец.
Мне вспоминается один неудачный «полет». У меня кончился этиловый спирт для татуировки номеров овец. После дождя я поехал верхом на резвом жеребце в центр за спиртом и знал во весь мах. Но на раскисшей глинистой дороге жеребец оскалознулся и упал и я с ним по инерции мы проскользили метра три, но важно, что я не опустил повода иначе бы я пошел пешком. Вымазались мы вдоволь, но сарталь обошелся без увечий. Я привез три литра и поставил в свою палатку. Но тут же подошли любители «хлебнуть». Когда же они начали прикладываться в мое отсутствие, я принял меры: бросил в спирт таблетку черной туши и выпивохи сожалели но пить не рискнули. Этот черный спирт я потом увез в горы и номеровал овец и там. А когда возвращались из гор был обильный обед и Карыбай Солтыбаевич и главный зоотехник потребовали спирт для «сугреву».
Но спирт был черный, поэтому я профильтровал дважды через ватный тампонт и поставил на стол чистый спирт, а я получил благодарность за находчивость.
Через пятнадцать дней стрижку закончили. Я сидел в конторе у экономиста и изучал и выписывал нужные данные: затраты, выручку, прибыль, рентабельность. Совхоз получал ежегодно хорошую по тем временам прибыль за шерсть, мясо, молоко, но больше за пшеницу. Общая прибыль составила 30% от затрат, меня вызвали к главному зоотехнику. В кабинете был и преподаватель. Он сообщил, что завтра с утра будем взвешивать ремонтных баранчиков, а через два дня поедем в горы. Но через день прибыли из заготплемконторы закупать баранчиков, и мне пришлось быть представителем от совхоза (по указанию директора совхоза). На следующий день меня подвезли на машине до гор, в конюшню, где ждал меня преподаватель. Мне дали молодую полукровную ахалтекинку с хорошим седлом. Подкрепившись чаем и кумысов, мы с преподователем поехали верхом. Карыбай Солтыбаевич распрашивал меня откуда родом, где работал до института, кто родители и прочее. Спросил он меня и о том, не думаю ли я о поступлении в аспирантуру. После окончания института и обещал быть руководителем? Я тоже поинтересовался его научной работой в совхозе. Мы ехали шагом по узкой сначале дороге, но вскоре свернули на тропу, протаренную, верховой ездой. День был жаркий. Мы ехали среди кустарников и высоких трав, издававших различный приятный запах.
В пестроте цветов трудились пчелы и другие нектароядные насекомые, в кустах мелкие птички выскармливали детенышей, в высоте парил дальнозоркий коршун, высматривая добычу. Нам уже встретились несколько молодых выводков куропаток. На левом склоне началась роща дикого урюка и яблонь, правый склон покрыт мелким кустарником и грубостебельной травой. По обе стороны тропы много морковника, заполнившего своим терпким  запахом вокруг тропы. В прогалинах, между кустами свежие кучки черной земли, нарытой кротами. С высоты первых холмов была видна, как на карте, панорама подножья гор: зеоеные площади люцерны, яблоневых садов, пшеничных полей, линии тополей вдоль арыков. Мы встретились с проезжей дорогой, уходившей вниз по правому пологому склону и выехали на относительно ровную площадку, на юге которой среди кустов и не больших деревьев выступал небольшой деревянный домик под тесовой крышей, рядом, загон и легкий сарай, видимо для животных. На сараев небольшой стог зеленого сена. Дом окружало разнотравие и разноцветие, наполненное ароматом эфирных испарений. Мы остановились около дома. Нас встретил старичек с аккуратной бородой крепкого телосложения. Здоровался он с Карыбаем, как старые знакомые. И сразу пригласил в дом, а наших лошадей отвел и спутал на полянке. В доме была одна симпатичная, навид, не старая, но седая хозяйка, добродушно встретившая нас. Карыбай представил мне хозяина Василия Константиновича, бывшего местного егеря, теперь пенсионера, занимающегося в основном разведением пчел, уходом за коровой и лошадью и заготовкой сена и дров назиму. Дом из двух комнат с маленькими сенцами. Около дома куча сухих, еще не пиленых, мелких деревьев. Еще при подъезде к дому нас встретила лаем маленькая собачка, которая успокоившись, легла около крылеча, наблюдая за нами. Из начатого разговора было видно, что Карыбай Солтыбаевич и Василий Константинович с супругой были хорошо знакомы. Разговор начался о здоровье, о детях, о лесах, о зверях, о пчелах. Хозяйка накрыла стол: домашний ароматный хлеб, пироги с щавелем, сметана, яйца, мед и чай, заваренный смородинными листьями. Хозяйка предложила картофельный суп с травами, оказавшийся на мой вкус, вмеру острым и аппетитным. Василий Константинович разлил в стаканы медовуху очень сладкую, ароматную, но оказавшуюся для меня не простую, не обычную охмеленностью. На свежем горном воздухе аппетит был повышенный. Медовуха была налита по второму стакану. Карыбай Солтыбаевич, я заметил, не залпом выпил первый стакан, а я – залпом, он даже осторожно. Заметил мне: «Жора, осторожней с медовухой: она с сюрпризом». Я не совсем понял, но на всякий случай из второго стакана отпил один глоток. Но и этого мне оказалось достаточно, чтобы ощутить оцепенение – чувство, которое я еще не испытывал – какое-то свинцовое отяжеление рук, ног и всего тела. Я почувствовал себя за столом не очень... Поэтому встал и почувствовал, как меня как магнитом притягивает к земле, а в глазах летали мурашки. Я вышел и сел на камень. Вот о чем предупреждал меня Карыбай Солтыбаевич! Вероятно, и сам испытавший свинцовую тяжесть когда-то. А я не заметил, как уснул на теплой траве, около камня. Перед закатом солнца меня разбудили и предложили раскладушку на улице. Хмель и тяжесть прошли и я долго не засыпал и слушал ночные звуки и наблюдал за яркими звездами, рассыпанными надо мной. Изредка на каждый шорох лаяла собачка, но горная тишина значительно отличалась от городской, какой-то предельной тишиной, в которой четко звучали крики и всполохи ночных птиц и легкий шорох грызунов, норы которых, я заметил вблизи дома. Воздух хотя и более разряжен на этой двухкилометровой высоте, но дышалось легко. Несмотря на дневную жару внизу, здесь, в горах ощущалась прохлада и чистота воздуха, смешанная с ароматами окружающих растений. Я подумал, что Карыбай Солтыбаевич избрал меня в помощники, надеясь на хорошую исполнительность и проследил: все ли я выполнил хорошо. Наука ведь не терпит примерной округленности, ей нужна конкретность и точность на основе биометрических анализов, о которых я имел пока общее представление: коэффициенте корреляции, гомозаготности, показателях вариационного ряда. И мне хотелось заняться ими здесь, среди «живых» тысяч цифр и животных. Успокоил я себя тем, что все задания я выполнил, а впредь надо выполнить четко и в срок. Во-первых потому, что он ко мне добр, во-вторых практический опыт может пригодиться в будущей работе, и в третьих мне это нравится делать серьезную работу, нужную науке и практике. Я долго раздумывал и вспомнил о пожаре дома с камышитовой крышей в центре совхоза. Я шел из конторы мимо дома, из крыши который вдруг вырывался с треском клубы дыма и уже языки пламени. Я понял: пожар!
Я рывком разбил окно и нырнул в него и сразу начал выбрасывать постель, одежду, посуду, стулья. Окно уже достал огонь. На улице кто-то принимал вещи. Я уже был под бушующим огнем и решил выскочить невгорящее окно, а через противоположный выход, но сенки были заперты, слабые двери я вырвал ударом плеча и выскочил под огневой полох прижимаемого ветром огня. Секунды бега меня жгло до спасительной свежести. Крыша догорала, огонь обнимал до половины каркасных глинистых стен и надстройки рядом. Спина горела от легкого ожога. Вдруг я почувствовал чмоканье в ботинке, наполненого кровью. Я не заметил, когда влазил в окно разрезал пятку стеклом. Я пошел в медпункт. Меня встретила «медсестра» - симпатичная девушка. Обработала и перевязала ногу, а я успел за это время познакомиться с ней и пригласил на вечернее свидание. Она пришла в назначенное время. Перед свиданием я помыл руки, умылся под фонтаном до пояса. К месту встречи пришел на несколько минут раньше. Ночь была лунная. Я видел как она вышла из колитки и направилась к встречи. Она в новом платье с оголенными руками подошла на один метр и я ощутил женские духи, вероятно «красная Москва». Я развел руки и сказал: «Я жду, поклонник чар твоих, минуты верного свиданья». Я нежно взял ее руку и начался диалог, точнее, мой монолог. От медицины до вселенной отпустил я ее к рассвету. Мне запомнился ее вопрос: «Зачем вы так рисковали, ведь вы могли сгореть?» - Я об этом не думал. Кто-то же должен был помочь. «Я расскажу маме и папе о вашем смелом поступке. «Риск и смелый поступок – биологическое свойство мужчины» - ответил я.
Я начал с благородного долга медицины. А Лида, оказалась студентка второго курса мединститута и дочь врага и зам.директора по строительству. Я вспомнил Парацельса, Гипократа, которые начинали врачевать на животных, поэтому медицина – дочь ветеринарии, несмотря на то, что медицина далеко превзошла свою «мать». При социализме человек, как никогда свободен и равноправен. «Вот вы, пожелали и доступно поступили в институт. Разве это не свобода? Учитель вместе с казахами, украинцами, узбеками без осложнений. Это ли не равноправие? Приводя примеры – подтверждения из своей и ее жизни, я рассказал о себе, о своем деловом опыте и взглядах на жизнь. Во мне, я утверждал, уже сочетались способности крестьянина и горожанина. И я уже готов к семейной жизни. «Из меня может быть хороший муж, отец и хозяйственник». Она сказала, что «вы похожи на папу. Он тоже все умест».
Я даже задал ей провокационный вопрос: «А вы могли бы выйти за меня замуж?». Она ответила: во-первых еще рано, мы ведь к этому не готовы, во-вторых надо закончить учебу, в третьих – мы не знаем друг друга. А без любви как же...». «Вы – умница» - ответил на это я. «В сельской жизни девушка не может быть неумелой, ведь надо во всем помогать маме. А сейчас я на каникулах и помогаю маме в медпункте и в маленькой совхозной больнице». «Да, вы правы, к семейной жизни надо подготовиться один раз и на всегда» - заключил я. На прощание я попросил разрешения ее поцеловать, как знакомую?». Она смутилась: «но только в щеку». Приятные воспоминания отогнали сон и я был погружен в совсем недавнюю встречу. Однажды я ехал домой их института на трамвае и внезапно встретил Лиду и проехал с ней несколько остановок после моей. Но, к сожалению, я был выпивши, не помню, по какому случаю. Конечно же от меня разило алкоголем. Я об этом пожалел. В год окончания института я написал Лиде пространное письмо и предлогал встретиться. Но не получил ответа и уехал в Павлодар на место службы. Время затушевало воспоминания. Однажды уже, будучи в Алма-Ате, я встретил ее отца на крыльце зооветинститута. Он спросил меня где и кем я работаю. Я ответил: директором госплемстанции. Он заметил: «так быстро?». Я ответил: «нормально». Я спросил о Лиде. Она работает в райцентре. Вышла замуж...
Время было уже за полночь. Ночная тишина убаюкала меня незаметно. Мне приснился хороший сон и с ним утром было легкое настроение. Карыбай Солтыбаевич уже прогуливался на полянке с первыми косыми лучами Солнца. Петух, с разноцветным оперением пел громко и усердно. В кустах соловей раливал по округе свои двенадцать мелодий. Самочувствие было хорошим. Я вспомнил вчерашнее «земное притяжение» и мне стало неловко. Но это будет мне уроком. И снова медовуха, которой угощал нас пчеловод Михаил Константинович в учхозе.
В это время я работал в зооветинституте и курировал группу студентов на практике в учхозе. По просьбе я послал несколько студентов Михаилу Константиновичу в помощь при качке меда. В этот день приехал зав.кафедрой агрономии. Академик Зыков А.А. Мы запрягли лошадь и поехали на пасеку. Михаил Константинович пригласил нас на чай и налил нам медовухи. Тут я был осторожен, чтоб не повторить и земное притяжение». К тому же  и перед Дмитрием Андреевичем и студентами мне надо было быть в норме...
Завтрак у нас был мясной.
Василий Константинович был опытный лесной егерь и знал все приемы охоты без выстрелов. У него я посмотрел различные приспособления для ловли дичи: и клетки, и сетки, и капканы, с приманками. Он встал рано и обошел все ловушки и собрал добычу. Так вот хозяйка и приготовила нам куропаток. Тут я выполнил и другую рекомендацию Карыбая Солтыбаевича. Чтоб быстро не пьянеть, надо перед тем как выпить, что нибудь покушать или выпить чаю, чтобы разбавить и притормозить быстрое всасывание алкоголя. Поэтому на этот раз у меня обошлось без «притяжения». Судя по поведению Карыбая Солтыбаевича, он не собирался продолжать путь дальше сегодня. Следует отметить, что он любил выпить, но вмеру, тем более медовуху. В завтрак я выпил граненый стакан медовухи. И был навеселе. Мне хотелось чем-то заняться. Я осмотрел все хозяйство, которое было приспособлено для полнокровного житья. Земля здесь плодородная, поэтому и делянка картофеля, и огурцы, морковь, свекла, лук, чеснок, капуста, помидоры и даже мак с крупными стеблями и листьями были зелеными тучными, развитыми. Но важно, сюда доведена арычная вода. Этот арык Василий Константинович строил два года. А вода в нем ледниковая, чистая. Вода проходит через вырытую яму, к которой купаются утки, утята, гуси с гусятами. При этом в горныз травах содержание и одистых соединений ниже обычной нормы чем на равнине. Поэтому корове и лошади дают лизать иодированную соль. Карыбай Солтыбаевич попросил меня помочь съездить с Василием Константиновичем за дровами. «С удовольствием!» - ответил я. А поехали мы не на телеге около километра мы шли вверх и вошли в густые заросли, где было много сушняка. Я нарубил и натаскал около двадцати деревьев и наложили на «лыжи» (приспособление для волока), привязали и волоком привезли домой без проблем. Потолще деревья мы порезали мелочь порубили и сложили на уже наложенную поленницу. А к вечеру я уже еще раз съездил один. Лошадь была сильная, отдохнувшая на хорошем пастбище. Я спросил Василия Константиновича, почему он не держит овец или коз. Он сказал, что держал когда то, но они являются  хорошей приманкой для волков.
Но в мясо егерь не нуждался. Да и мясо тонкорунных овец с неприятным привкусом жиропота. Наночь мы загнали гусей и уток в клетку из металлической сетки. Кури сами зашли. Хозяйство иногда посещают лисы, особенно зимой. Более тридцати кроликов тоже находились в свободной металлической клетке. Вечером я напоил лошадей и снова отвел на делянку и спутал. Я долго наблюдал за жуками – навозниками, которые ловко лепили круглые комочки из конских экстрементов и торопливо раскатывали по своим запасникам.
Солнце скрылось за горизонтом. Наступила проницательная вечерняя тишина. Только изредка фыркали лошади. Где-то в кустах ухала сова и тоскливо стонал филин. Темнело быстро. Зажглись огни семизвездной медведицы, но самой яркой была Венера. В десяти метрах от дома излучала свет топившаяся круглая печь на которой варят пищу и пекут хлеб, аромат которого ощущался за несколько метров. Днем я работал до пятого пота и мне захотелось искупаться в чистой арычной воде. Василий Константинович предложил под упращенный душ, подал мне полотенце, но я все-таки вволю искупался в арыке. Я ощутил свежесть и легкость. Какая здесь курортная идилия! Я подумал: есть ли у егеря дети? Наслаждаются ли они этой небесной красотой? Теперь я понял почему Карыбай Солтыбаевич приезжает сюда и дружит с егерем, но я не знал на каких условиях основана их дружба и гостепримство? Константинович пригласил на ужин.
Зайдя в том, я почувствовал пленительный мясной ароматный запах... крольчатины, поджареной и приправленной травами. Суп тоже был из трав: щавеля, подорожника, аниса, листьев крапивы, морковника, молодой капусты и моркови. Вкус был превосходный, и неповторимый, в меру острый, слегкой кислинкой. И опять медовуха, которую я уже научился пить, да с такой ресторанной закуской. Беспармак – хорошо, но эти блюда были превосходны. Теперь же больше стаканы я не позволял себе пить. Константинович пил всегда по два стакана и Солтыбаевич тоже. Василий Константинович в молодости окончил садоводческий техникум и всю жизнь работал егерем и лесником. Но здесь свой плодовый садик был в образцовом порядке: и яблони, и груши, и вишни, и смородина, малина. Урюка на восточной стороне склона – целая роща, но все-таки одна старая урючина еще плодоносила на краю сада. Константинович после медовухи был разговорчив и рассказывал больше о лесах, о браконверстве, о сохранении лесов и новых насаждениях, о диких животных: медведях, волках, лисах, архарах, кобанах, барсах, оленях. Я все подбрасывал один за другим вопросы и тут же наскоро написал несколько страниц для отчета.
После медовухи мы разговорились до поздна. Я понял, что пора и честь знать и извинился за затянувшийся разговор. Константинович отмахнулся и сказал, что «желанные гости для меня – развлечение. Бывают-то резко». Хозяйка отдыхала на кровати, Карыбай Солтыбаевич – в другой комнату что-то писал. Я пошел на «свою» расскладушку. Вышел и Константинович. Все кругом было тихо. Собачка «Талинка» сопровождала Константиновича, потом подбежала ко мне и обнюхала раскладушку. Мне случайно повезло, что я познакомился с Константиновичем и узнал о горной богатой природе: микрофлоре и фауне. Я опять долго не спал и продумал и обобщил все о чем услышал от Константиновича. Вчера меня будто притягивали пчелы и я не раз подходил и наблюдал за из неутомимой работой и ощущал медовый аромат. А мед с разных горных цветов очень ценный и ароматный. Утром я проснулся рано, но хозяева уже хлопотали по хозяйству. Выпущены гуси, утки, петух распевал. Карыбай Солтыбаевич прогуливался около арыка. Я подошел к нему, чтоб узнать о наших действиях на сегодня. Он пригласил меня к корове и обратил мое внимание на достоинства породы: выраженность породы, Конституции, экстерьера, мясные и молочные признаки. Ей он оценил класс элита. Она дает примерно 10 – 12 литров в день. Потом мы подошли к хозяйской кобыле и он просто и понятно объяснил признаки, характеризующие ее рабочие достоинства: широкотелое туловище, сильные мускулы, и ноги, копыта. При этом он не спрашивал меня, о объяснял, будто на лекции. Ты, Жора, самостоятельно оценивай несколько раз все виды животных и поймешь тонкости оценки путем сравнения нескольких вариантов. Вот поднимемся в Ассы, проведем оценку (бонитировку) овец. А сегодня помоги Константиновичу и сказал он не в тоне приказа, а просьбы. А мне и без того хотелось чем-то заняться. Умываясь, в арыке, я заметил промелькнувшую рыбку размером около пятнадцати см оказывается в горной чистой и холодной воде водится фарель. А у Константиновича даже есть сачек для ловли фарели. «Я давно неловил, сегодня можно попробовать». Я тут же загорелся желанием порыбачить. Хозяйка вынесла остатки пищи гусятам, утятам, которые раслись около арыка. А я нарвал свежей травы для кроликов и любовался их активным поеданием. Пригласили на завтрак около девяти часов. Кушали горячие пирожки со щавелем, творог со сметаной и чай с медом. Константинович и Карыбай выпили медовуху, я – тоже полстакана. Хозяйка не пила медовуху, но заметила, что молодой человек умеет руководить собой. В конце завтрака Константинович обратился ко мне: «Не желаете со мной на сенокос?». «С удовольствием» - ответил я. Он наточил коси и пошли на восточную отлогую сторону, поросшую густым разнотравием. Частично трава уже была скошена. Я не много смутился, потому что давно не косил и не знал, как у меня получится. У Константиновича коса работала, казалось, просто и легко. У меня, было не так просто: коса прорезала то высоко, то низко до земли. Я еще смотрел, как движется коса у Константиновича. Важно отработать горизонтальность движения косы. Тут важна и постановка ног и движение туловища, чтоб создавать инерцию общего движения. Но косил я удовлетворительно и не отставал. До обеда я накосил пять рядков длиной около двадцати метров. Хозяйка в волках выбирала «свои» съедобные травы: щавели, подорожник, морковник и какие-то другие. Константинович, вспотел слегка, а у меня пот капал и заливал глаза. Хотя я косил без рубашки. На обратном пути я разделся и искупался в холодном арыке. Обед был ресторанный: суп щавельный с крольчатиной, пирожки с картофелем, аладики с медом, чай, заваренный смородичными листьями, а ко всему этому обязательно медовуха. После обеда мы смотрели пчел и качнули четыре рамки меда (трехлитровую банку). В одной из сильных семей обнаружили маточник и Константинович сделал отводок – нуклеус. Мед был особо ароматный с разноцветья. К вечеру я съездил за дровами. До заката резал и рубил дрова. С превеликим удовольствием я перед ужином купался в арыке. На ужин опять жареные куропатки, кортофельный суп с щавелем, пирожки и чай с медом, но прежде – медовуха. Для меня это был полезный курорт.
На следующий день до обеда мы косали с Константиновичем, а после обеда, мы ловили сачком фарель. Он сачком перегораживал ручей, а я специальной палкой бултыхал в воде подгоняя рыбук сачку. Я пытался увидеть рыбу в прозрачной воде, но не увидел, берега были заросшие травой, прикрывавший края, но при бултыхании появлялась фарель длиной 15 – 20 см. За час мы наловили около двадцати фарелей. А на ужин уже была уха и жареная с соусом фарель – царская рыба. На четвертый день, утром, после завтрака мы поблагодарие хозяина и хозяйку (Карыбай Солтыбаевич заплатил за услуги) продолжили путь в долину Ассы. Сначала ехали по гребню холма, затем спустились в ущелье и по дну поднимались до каменного гребня. На дне ущелья текла небольшая речка исчезнувшая по мере подъема.
Еще на холме, с моей стороны мы встретили колонию сурков. Непуганые они подпускали близко и ныряли в норы, на каждой кучке глины, выброшеной из норы, уходящей, по сообщению егеря, в глубину до полутора метров. Сурки величиной с маленькую собачку с длинной рыжей лохматой шерстью прыгающие, как кролики не издавали никаких звуков. Я подъехал к колонии и насчитал десять нор на расстоянии пятидесяти метров. Теперь я понял, что связки растянутых и высушеных шкурок, немного больших, чем кроличьих, были сурковые. Сурков егерь отлавливал осенью, когда вырастет молодняк. Каждая семья выращивает два-четыре потомка до взрослого возраста. В колонии выростает до 15 – 20 голов до осени, много молодняка являются добычей лис, коршунов. И чтобы колония не уменьшалась, егерь вылавливает за сезон десяток сурков. С целью ее омоложения и размножения. В леткий период сурки в пределах колонии съедают траву и, уходя за пределы колонии, становятся доступной жертвой для хищников, поэтому егерь подкармливает сурков свежескошеной травой. С целью накопления жира для зимней спячки. В былые времена Константинович разводил кроликов до ста голов, и имел хороший доход от сдачи шкурок и обеспечивал семью мясом. (У них два сына и дочь, живущие в городе). К этому егерь разводил до пятнадцати семей и накачивал до трех-пяти фляг меда. Это тоже дополняло бюджет семьи. Теперь у егеря восемь семей пчел, четыре из них с выписаными матками серой кавказской более продуктивной породы (с более длинным хоботком). Именно из Кавказских семей мы и качали ранний мед, высокого качества. Мы ехали шагом среди богатой горной экзотики. С правой стороны ущелья было меньше елей и больше устых кустарников, слева – густой стройный ельник, уходящий высоко вверх. С правой стороны, среди зарослей на не большой ровной площадке стоял маленький домик. Видимо, сезонный пункт егерей, в котором не было видно и слышно жителей в данный момент. На прогалине, с левой стороны между елками мы встретили пасущуюся отару тонкорунных овец. Мы подъехали к тупиковому концу ущелья. Начался крутой подъем на каменный гребень. Тропа была узкой и наклонной. Карыбай предупредил: «Жора будь осторожен и будь готов к возможному подению». Правую ногу я освободил из стремя и чуть склонился в левую сторону перенося центр тяжести влево, чтобы лошади было легче удерживаться на влажной откосой тропе. Наконец мы выехали на каменистую осыпь и лошади стали наступать осторожно избегая острых камней. Мы выехали на каменный гребень. Перед нами открылась огромная на километры в ширину и большую длину долина Ассы, на дне которой лентой протекала сверкающая водой речка. В котловине виднелись юрты, отары, с левой стороны большой деревяный дом, в котором размещаются почта, радиостанция, магазин и медпункт. Начался крутой спуск. Карыбай опять предупредил меня об осторожности. Лошади скользили и даже оступались, но сами находили равновесие, поэтому я не натягивал повод. Мы спустились до пологой части, с густой травой и напряжение кончилось не только мне, но и моей полукровной стройной ахалтекинке, тем более, что она не подкована. В эту горную долину я прибыл впервые. На южном подъеме чернела большая полоса соснового массива, выше которого краснел каменный монолит гор, увенчатых белыми шапками вечных ледников. В эту долину на летний период с низов пригоняют на зеленые и сочные травы десятки тысяч овец, лошадей, и крупного скота. Здесь нет ни комаров, ни оводов, чистый, хотя и разряженный воздух (высота три с половиной тысячи метров) и всегда прохладно. Теплая фуфайка не лишняя, особенно вечером и утром. Мы свернули вправо и доехали до юрты, расположеной на берегу речки «Ассы», шириной три-четыре метра и глубиной до колен с прозрачной холодной ледниковой водой. Карыбай сказал мне, если хочешь, оставайся здесь, в этой юрте, тут хороший чабан султан. «Потом я тебя обязательно приглашу. Только смотри, чтобы лошадь не убежала. Лучше стреножь». Я остался. В брте был один мальчик лет восьми. Мы с ним познакомились и сразу пошли ловить в норах под берегами фарель. На краю берега были дырки, в которые, опустив руку можно ловить под берегом в норках рыбу. Наловили мы быстро десяток, начистили и сразу нажарили на сковороде со сливочным маслом и хорошо пообедали. Мальчик Жармагамбет повел меня к калониям сусликов и свежим кучкам земли, насыпаным землеройками. Кое-где с северной стороны вытекали ручейки с прозрачной водой, насыщавшей северный склон таянием большого количества снега. Пастбища представляли собой преимущественно злаки: ковыли овсяница овечья, тимофеевка и другие. Но в связи с пониженой температурой одуванчики прижимались к земле и цветы цвели чуть выйдя из земли, без цветоножка. Осадка в виде дождя или града были часты.
Судя по обстановке в юрте чабан был не богатый, но и не бедный. Юрта не старая, но полукошма и волчья шкура на кровати теплые одеяла, на стенах цветные самодельные ковры, крашеный круглый низкий стол, чугунная «буржуйка», батарейный приемник «Родина». У стенки шкафчик для посуды. Ожидая Султана, я напоил «свою» лошадь, опять стреножил. Зашел в юрту, включил приемник и нашел рассказ об изыскателях, заблудившихся в горно-таежной стихии, обнаруживших большие залежи ценных рудных пород, но увлекшись потеряли ориентир, а время было уже к осени. Пролетал вертоист, но не заметил их, видимо уже искавший. Послышилась блеяние овец и лай собаки.
Я вышел и помог загнать овец в круглый загон из металлической сетки. Мы поздоровались и познакомились. Нуртаза среднего роста, в возрасте около сорока лет, крепкого телосложения, добродушен, разговорчив. Он извинился, что нет хозяйки. Но я его опередил и  спросил: будет ли он кушать жареную фарель? «О, это мое любимое блюдо – с радостью» ответил он. И я начал жарить самую крупную, оставленую на ужин. Нуртаза достал из шкафа баурсаки, масло, сахар, вскипятил чай и мы дружно поужинали.
Темнело быстро. Нуртаза зажег свету. Мы начали заинтересованый разговор о джайляу, об овцах. Он хорошо отозвался о Карыбае Солтыбаевиче, который помог советом Нуртазе поступить заочно в Талгарский сельхозтехникум. Нуртаза уже закончил два курса.
Ему закреплена первоклассная отара. Элитные отары закрепляют самым опытным и заслюженым чабанам. А Нуртаза работает чабаном пятый год, что считают еще молодым и неопытным. Но из разговора я понял, что он не плохо знает зоогигиену овец, систему загонной пастьбы, значение нагула, для зимовки, и зимнего и весеннего расплода, значение племенной работы, которой руководит Карыбай. У Нуртазы трое детей, Жармагамбет младший. Жена работала внизу дояркой, а летом здесь на джайляу, в семье. Отец Нуртазы еще работает старшим чабаном. Ему закреплена элитная отара.
У Нуртазы шестьдесят собственных маток и тридцать пять ягнят. В табуне совхоза две его лошади, дома корова с теленком (у родителец). Короче семье обеспечена мясом, молоком, маслом. Мукой, солью, сахаром обеспечивает совхоз (в счет зарплаты). Утром Нуртаза встал до восхода солнца, как только рассвело. Половина овец в загоне еще лежали, половина стояли и все они пережевывали вчерашний съеденый корм.
Матки были еще молодые. Я поймал одну и посмотрел в зубы – трех лет. В пяти-шестилетнем возрасте редеют и качаются зубы и матка меньше поедает и перерабатывает корма, снижается упитанность, настриг шерсти, молочность и хуже развивается ягнята (за четыре месяца лактации матка выделяет 80 – 90 литров молока). Старых маток отправляют на мясокомбинат, а чабану закрепляют полуторалетних ярок на пять лет. Не все чабаны ухаживают за овцами одинаково и мастерски, поэтому и овцы разные по состоянию. Квалифицированным считают чабана, который хорошо знает потребности овец и систему круглогодичного обслуживания. Хорошо кормит, повышает упитанность, настриг шерсти (2 – 4 кг за однократнуб стрижку), развитие и выход ягнят. (от ста маток). Нуртаза подогрел чай и пригласил меня. «Нуртаза ты кушай, я успею» и выпил кисешку чая для компании. Он кушал холодное вареное мясо и взял с собой обеденый запас с термосом. На обед «домой» он не пригоняет, чтоб не отвлекать овец от поедания сочных и питательных трав. – Залог благополучной зимовки. Нуртаза напоил лошадь, оседлал и с собачкой угнал отару. Всходило солнце не обычно: внизу из-за горизонта, а здесь – из-за гребней гор, над нами, в высоте. Даже когда солнце поднимается оно не греет так жарко, как внизу. Поэтому и днем здесь прохладно, и не бывает жарко. Проснулся Жармагамет. Он учился в русской школе, поэтому хорошо говорил по русски. Мы пошли с ним рыбачить. Он мне кое-что подсказал: железнуб сетку для заграждения и бултышку длинную палку с поперечиной на конце, которой бултыхают, подгоняя рыбу из отдаленных подбережных нор, мы прошли по берегу метров пятьдесят и я начал бултыхать около берега, выгоня рыбу к нашим норам. Подождав немного, мы заткнули «пещеры» травой и начали через дырки руками ловить фарель. Улов был удачный – пять средний фарелей вполне достаточно для завтрака, в том числе мальчик поймал две фарели.
Уезжая, Нуртаза сказал, что вечером будем печь лепешки. Я решил не бездельничать. Завел тесто, добавил в него шарик размолотого курта, расчитывая на молочно-кислое брожение вместо дрожжей. Получилось. Я напек семь лепешок со сливочным маслом. Лепешки получились мягкие, вкусные. Мы с Жармагамбетом позавтракали с превосходным аппетитом. Потом решили заняться рыбалкой. Опять мы поставили заградительную сетку и ушли на сто метров . бултыхали с перерывами, чтобы, по нашей логике, рыба не очень устремлялась в средину речного потока. Через час мы поймали две маринки. Потом снова бултыхали, но в норках не оказалось ни одной. На обед мы поджарили две рыбки и с лепешками утолили повышенный аппетит. На северном склоне около двух км от юрты темнел состовый околок между двух холмов. Я решил туда съездить. Ахалтекинку я пустил чалопом и долетел в считаные минуты. Сосновый лес около ста метров в ширину занимал северную сторону холма от верха до низа. Сосны были одного возраста и не старые. Между соснами, в тени был удивительный зеленый, чистый ковер моха. Какая редкость! Я лег, раскинув руки, ощутил прохладу и редкое блаженство. Среди сосен я слышал шепот. Может быть это происходили мизерные подвижки коры растущих под ней клеток? Я смотрел через проем, между сосен в небесную синеву и думал, как тесно связана моя будущая профессия с естественной природой, от которой зависят результаты труда, если с ней дружить – это означало глубоко знать, сотрудничать с ней. Как она разнообразна, индивидуальна, идеальна, всегда прекрасна стройностью симметричностью, зеленью, расноцветием, ароматами и вкусом. Здесь на расстоянии десяти км можно проследить все природно-климатические и растительные зоны: от южной знойной, умеренной до вечно холодной тундровой и крайней высокой безжизненной каменно-ледниковой. Тысячи лет лежат миллиарды кубометров льда, и тысячи лет питают природу живой влагой, которая накапливается в Бартогайском водохранилище – источник орошения полей и утоления жажды человека и животных. Раньше шли к воде, теперь же воду ведут туда, где она нужна. Казалось бы природа могла бы увеличиваться, улучшаться но, к сожалению, она сокращается, часть ее умирает безвозвратно. Вот я лежу и смотрю на эту утрату. На южном склоне холма тоже когда-то были сосны, а теперь сгнившие пни, превратившиеся в кучу трухи, поросшей травой. Около юрты лежит сосновое бревно, срубленое живым. А с годами таких срубленых сосен сотни тысячи. И мне захотелось набрать сосновых шишек, посадить. Здесь же на бывших пнях и около юрты. Я посеял в десятки ямок здесь и набрал для посева около брты. Если бы так сеял семена каждый, были бы новые молодые рощи. Но... А ведь природа, как доверчивая девушка, которая дарит счастье или ее огорчают обманом и она увядает. Я вспомнил свои пяднадцать привывок на одной яблоне, пятнадцать разных сортов, в том числе и груша на яблоне. Это я сделал ради интереса и проверки теории практикой. Прав был Дарвин, открывший происходящую в природе происхождение и борбу видов: например заразиха и другие виды растений поедают другие растения, растения едят, животные, птицы, овец едят волки, которых уничтожает человек. Человек уничтожает миллионами людей, животных и растений. Не знаю, как другие, мне почему-то с детских лет жаль убивать, например, кротов, которых я ловил, когда режут свиней, овец. Может быть Л.Н.Толстой призывал к вегетарианству, тоже испытывал жалость к животным, которые как и человек желают жить и украшать природу. Я почувствовал, как я уклонился в область переразвитого романтизма, распутил нюни. А куропатки, крольчатина – то вкусные и я не думал о жалости. Замутаненой медовухой. Я вспомнил о Карыбае Солтыбаевиче, который был для меня загадкой. Кто и какой он? Пока он относится ко мне доброжелательно, но все равно я не ощущаю с ним обычной простой открытости. Я все время, будто слежу, за каждым его движением, вроде и плохого ничего с его стороны нет, а подоплека остается для меня загадочной интригой. Я понял одно, что моя исполнительность ему нравится. К тому же он зовет меня Жорой, а не черство по фамилии. Может потому, что он кандидат наук, лектор и руководитель сложной работы по контролю за совершенствованием наследственности животных. Но с главным зоотехником и ветврачем у меня отношения почему-то проще и теплей. Почему так? Мне предстояло понять в совместной работе. Мне не хотелось вставать и покидать бархатный мох. Приехав в юрту, Жармагамбет подал мне записку, написаную небрежно: «Карыбай завот, по режка». Я понял, что ехать вдоль речки.
Я растался с Журмагамбетов, как друзья и он проводил меня сожалеющим взглядом. По дороге я встретил рыбаков: крепкий старичок опускал метровой ширины сачек на длинной палке около берега, а старушка (видимо жена) бултыхала палкой около берега. Ввынутом сачке почти каждый раз попадали одна-три фарели, которые он опускал в целофановый мешок с соленой водой. Интересно! Я это увидел впервые. Метров в двадцати пасся ослик около легкой двухколесной тележки. Значит, это из транспорт. В мешке уже были десятки фарелей. Я поехал дальше против течения речки. Через несколько минут я увидел две юрты. Одна из них с красным флагом. Подъехав, я привязал лошадь, вошел в юрту и поприветствовал. За легким столом работал Карыбай Солтыбаевич и рядом двое девушек, моих сокурсниц. Они разносили настрич шерсти овец в журналы с номерами в возрастающем порядке. «Жора для тебя есть дело? «Я готов» - ответил я. Спутав лошадь на лужайке, я вернулся к делу, Карыбай Солтыбаевич дал мне черновик с данными бонитировки овец с номерами вразброс. Их нужно составить в возрастающем порядке с помощью вспомогательной таблицы. Потом записать в бонитировочную ведомость с полными данными. Для меня эта работа была интересной, и желанной. Эта работа была нам известна в институте бегло и общих чертах. А здесь на каждую матку записано несколько показателей: общий вид и конституция, оценка экстерьера, качество и длина шерсти, класс матки и другие. Номера по ранжиру я составил в течении часа. Затем написал в ведомость. Почерк у меня был првильный даже красивый. Карыбаю понравилось. В каждой строчке нужно писать прямоугольник, на котором кавычками обозначаются достоинства и недостатки экстерьера: широкая, глубокая грудь, прямая спина, провислость, свислозадость и другие. Но прямоугольник ровно и красиво не напишешь поэтому я из палочки вырезал штамп и прямоуголики стали все ровными по линейке и одинаковыми. Карыбай даже удивился: «Молодец, Жора. Творчески работаешь». Заполнение бонитировочных ведомостей я делал увлеченно и быстрее девушек, при чем работал даже ночами. Карыбай был доволен. Однажды, наедине, он даже предложил мне после окончания института продолжить научную работу с ним, в этом совхозе. «Не плохо бы» - ответил я. «Вечером, как пригонит чабан отару, проведем показательную бонитировку овец» - предупредил Карыбай Солтыбаевич. Я ждал этого с нетерпением. Отара прибыла, когда уже село солнце. Карыбай объяснил, как проводится бонитировка до стрижки. Эти матки были острижены, поэтому оценивать остриженых маток трудно, но можно. Он оценил одну элитную матку без недостатков, другую с недостатками. Потом каждый из нас оценил по одной матке. Он предложил каждому заходить в отару и оценивать, сравнивая ежедневно. Я продолжал заполнять ведомости. Однажды я договорился с чабаном и поехал с ним пасти отару. Мне было интересно поведение овец на пастбище. Как проявляются их инстинкты. Чабан Батырбек (сильный богатый) ознакомил меня с загонной системой: последовательное использование секторов пастьбы в течении пастбищного периода. Пока пасут на последнем секторе, на первом трава отрастает. У овец верхних передних зубов нет, как у коров поэтому они не перекусывают траву, а щиплют, зажимая траву между нижними передними зубами и языком. С утра отара направляется повторно по пройденому пути и далее к менее с травленой траве. Через полмесяца сектор меняется. Каждому хозяйству отводится определенная территория, которая разделяется по чабанам. Чабанская бригада состоит из трех человек: старший чабан, помощник и сторож. В этой бригаде старший чабан женщина (заслуженый чабан) помощник муж, который практически не работает здесь на пастбище. Пасет овец – сторож. О старшем чабане Карыбай написал книгу, о заслугах чабанской бригады. Я продолжал заполнять ведомости. Всего было оценено Карыбаем двенадцать тысяч овец. За бонитировку (ведомости и отчет) Карыбай получал дополнительно около десяти тысяч рублей (кроме зарплаты в институте). Я работал и питался здесь с Карыбаем. Девушки были у другого чабана. В юрте, где я работал было прохладно, а Карыбай одевал теплый меховой халат, и мне в фуфайке не было жарко. И несмотря на не жаркие дни я раз в неделю купался в ледяной воде «Ассы». Приехал главный зоотехник Акылбаев и начались одна за другой гостевые пьянки у разных чабанов. Карыбай каждый раз приглашал с собой и меня. По обычаю, каждый за беспармаком брал домбру и исполнял песню. Исполнял и я, но не напивался. Карыбай выпивал четыре-пять рюмок, а я, обычно, две.
После такого ужина (уже за полночь) мы ехали «домой». «Дома» у нас тоже каждый вечер был беспармак. Наряду с зоотехнической практикой, я с интересом при случае, принимал участие в ветеринарной работе – Кастрации жеребцов, баранов, профилактической бруцеллизации овец, дегельментизации ягнят (заливали в рот раствор купороса), обработка ран лошадей. Дегельментизацию ягнят мы делали с Иваном Солдатовым (с ветфака). Однажды мы с ним поспорили: кто больше выпьет кумыса. Поехали на конеферму и выпили по девять кисешек – «ничья». И пошли прогуляться. Рядом паслись верблюды. Я сел на лежачего, поднял его и он пошел и пошел, куда то в сторону из стада. Я спрыгнул и он вернулся в стадо.
Был и другой случай. Пошли мы с Иваном за дровами (с быком и с веревкой) на южный склон долины, в сосновый массив. Забрались, для интереса, на вершину не высокой горы, которая состояла из отдельных брикетов. Удивительно то, что и на самой вершине на чистых камнях росли сосны, уходя корнями в трещины и щели, заполненные опавшими перегнившими сосновыми иголками, являющимися питанием сосны.
Гора была отвесной. Мы отваливали стакилограмые тумбы и любовались их полетом, когда они долетали до земли, то удоряясь, отскакивали, как мячик. Так пружинила  земля. Один из таких камней пересек как травинку сосну, которую мы увезли на дрова. Без дела мы не были. Карыбай поручил мне ездить по элитным отарам и номеровать маток, утерявших сережки с номерами. Я брал с собой щипцы, туш и ехал к моменту загона маток на обеденый перерыв. Подъезжая к юрте, на меня кидалась ватага собак, на которых я отвечал взаимной атакой, и они ретировались. Вышел чабан из юрты. Я сообщил: по заданию главного зоотехника... Он пригласил на чай. Помыв руки, я зашел в юрту. Судя по обстановке, чабан был не бедный: на полу кошма, на стенах ковры домашнего производства, кровать с теплыми одеялами, батарейный приемник, занавеской отгорожена детская кроватка, зеркало, детские стульчики, покрашеные зеленой краской, около детской кроватки чугунная печка, крашеный большой и низкий круглый стол, за которым сидел аксакал, вероятно, отец чабана подумал я. Чай разливала молодая опрятная жена. Мне предложили сесть на почетное место, рядом с аксакалом. Я понимал: хотя я и гость, но я молодой и по обычаю, должен оказывать почтение старшему. Я предположил, что по одежде и подстриженой бороде и коротким усам аксакал был интелегентом, к тому же каурдак (мелконарезаное жареное мясо) подала хозяйка каждоме в отдельной тарелке, а не, как обычно, едят пятерней из общего подноса. Я не спешил и ждал секунды, когда аксакал первым начнет есть мясо. Одновременно подала чай первому аксакалу, который хоть и седой, но выглядел молодо. Я почему-то насторожился, после строгого взгляда аксакала. Мне показалось, что он следит за моими движениями, и решил, что это его дело. «Извините, как вас зовут?» - спросил я чабана, внешне лет сорока. «Батырбек» - ответил он. Я ел осторожно. «Сколько у вас маток без номеров?». «Может пять или десять не больше». Аксакал спросил: «Как ты оказался здесь, парень? – Я студент и нахожусь на практике. – А чем ты занимался до института? – Работал токарем на военном заводе. – Крутой поворот. Тебе что нравится чабанская сельская жизнь? – Мне нравится природа. Вам ведь тоже нравится понорама Ассы, если вы здесь? – А кто твои родители?
- Отец крестьянин – кузнец, и солдат ВОВ.
- Получится ли из тебя сельхозработник?
- Поживем – увидим – с раздражением ответил я. Аксакал допрашивал меня как на суде, показав свою элементарную неэтичность, даже в том, что обращался ко мне на «ты». Хотя я значительно моложе, к тому же спрашивал в недоброжелательном тоне.
Я подумал, что этот аксакал, заевшийся чинуша, не лишенный духа национализма. Я сравнивал Карыбая и главного зоотехника с аксакалом и предположил, что это разные люди. А если я ошибаюсь? – подумал я. Везде я встречал доброжелательность и привык к ней, отвечая тем же. А здесь, вдруг, душевная человеческая черствость, открытое недоверие для которого я не давал повода. Я поблагодарил хозяина за обед и предложил приступить к работе. За полчаса работу мы закончили. Я работал в белом халате. Из юрты вышел аксакал и спросил: - почему ты в белом халате? Вопрос я принял как откровенно глупый. – Вам, наверно, не известна гигиена? Язвенно ответил я. Чабана Батырбека я поблагодарил, пожал ему руку, а аксакалу сказал: Вам необходимо кое в чем разобраться. Сел на лошадь и уехал с тяжелым душевным осадком. Из-за того, что есть такие люди, может быть даже высокопаставленные, как рыбья реберная косточка мешает уверенно жевать и глотать, вызывает настороженность необоснованную и никчемную. И потом, когда я был ответственным научным сотрудником, создававшим породу союзного значения, встречал подобных, амбициозных типов, невидящих вокруг, кроме себя.
К таким я относился, как к слабым и больным, которые уходили из жизни бесславно, без следа в общественных делах и сознании. Я подъезжал к «своей» юрте с хорошим настроением, потому что был уверен в доброй встрече с настоящим человеком Карыбаем Солтыбаевичем, о котором у меня остались добрые воспоминания на всю жизнь. И тогда я убедился: он прекрасный человек и ученый, не боявшийся распутывать генетические природосплетения в «казахской тонкорунной» породе овец. В моем сознании в этот момент соединились две категории противоположные борющиеся: добро со стороны Карыбая и зло – со стороны аксакала. А как же относиться к аксакалу? Если он, как кость в горле добра? Мы с Карыбаем сидели в «красной» юрте и работали. Он что-то считал, я заполнял начисто бонитировочную ведомость. Время было заполночь. Карыбай видимо устал, откинулся на стуле и может быть, о чем-то думал. Пользуясь этой минутой перерыва, я тоже перестал писать и обратился к нему, уже как-то смело, по товарищески, но не забывая и о ..............., - Карыбай Солтыбаевич, в больших коллективах бывают, может быть и редко, противники общей деловой тенденции. Как к ним относиться? Воспитывать – они взрослые. Наказывать не гуманно. – Жора, люди должны быть людьми, а не баранами. Если он баран, то держать его в загоне, отдельно от людей, чтоб не мешал. А если он нарушает законы – изолировать. Жора, ты думай и делай, как мы тебя учим, и всегда будешь прав. А чем навеян этот вопрос – спросил Карыбай. Этот вопрос был для меня неожиданым. И я не знал, что ответить, но не хотел открывать встречу с аксакалом. – И все-таки ответил: да так для прафилактики. – Если ты честный, ты всегда победишь. – Заключил Карыбай. Мне очень понравился его тон и участие в моем вопросе. И я решил, что это начало массы моих вопросов, которые я очень хотел обсудить с ним подушам, как товарищи или друзья; открыто, откровенно. Ведь на лекциях и практических занятиях – отношения студентов с преподавателями официальные и за этим нет откровенности добра или неприязни. У каждого все это где-то внутри. Закрыто непроницаемостью. А здесь, в прохладной тишине, под легкое журчание речки, в непринудительном, желанном труде открылась «непроницаемость» души и мне хотелось и я решил порассуждать с Карыбаем, уважаемым мной челевеком, но не сразу обо всем, а каждый день по одному, подготовленному вопросу. Например, как побеждать на производстве, если есть противними твоей идеи? Или как быть лидером в делах, а не просто при сем присутствующим, или с чего начинать практическую работу на производстве? И.т.д. Карыбай не отмахнулся от моих элементарных рассуждений. В этот вечер Карыбай пообещал, что об этом поговорим завтра: утро вечера мудренее. Этим обещанием я был доволен сполна. – Жора пойдем отдыхать. – Но я поработаю ответил я. Мне действительно хотелось делать то, что делает он, кандидат, преподаватель, а, главное, доброжелательность, которая пораждает и во мне ответную доброжелательность. Я вспомнил о девушках однокурсницах, живущих у другого чабана. Как они питаются, собирают материал? Я почувствовал неловкость из-за того что оказался в более благоприятных условиях, может быть потому, что я более активен, и все мне надо, везде я нахожу пользу для отчетного материала.
Ну такие уж они женщины. Не буду же я их водить за ручку. Я работал увлеченно до предрассветного утра. Пошел в юрту, постель мне была подготовлена. Спал я крепко до завтрака. Старик Ашимбай ожиревший, но добрый, муж чабажихи, будил меня шуточным криком: Жорка, тур, Жорка тур! Чай ишем! А вечером он громко кричал: Жорка, ет же! (мясо ешь).
Ко мне относились хорошо может быть потому, что я привез бревно сосновое, нащепал щепок целую кучу и даже привез мешок сухого кизяка для уличного тагана. Ведь кому какое дело откуда я, из какого сословия. Важно, что я сейчас сам догадываюсь: чем и кому надо помочь. При чем, я это делаю не подхалимски. Зачем мне это? Я же хорошо питаюсь и за это надо же быть благодарным. Я дома так не питался. Я рассуждал просто: на добро надо отвечать добром, так как я это делал всегда, иногда даже наивно. Я хорошо позавтракал, вышел на улицу. Настроение было превосходное: и солнце было более ласковым и теплым, и речка была прозрачной и казалось теплой (обычно ледяная) и одуванчики более яркие, и ахалтекинка слуила мне, как влюбленная подруга, и главное, Карыбай, прекрасный человек, хотя свиду, не разговорчивый, с серьезным выражением лица, плотно использует время для составления отчета по бонитировке овец. На это он тратил весь двухмесячный отпуск. Заинтересованность была и приличной в оплате, и в отдыхе, здесь в лучшей «курортной» природе, традиционной для животноводов. Меня очень интересовала дальня традиционность обычаев предков, в кочевом образе жизни казахов. Но, к сожалению, мне не удалось встретить мудрого аксакала, который мог бы с интересом рассказать о прошлом, о нелегких кочевках в открытой и жаркой, и холодной стихии чабанов, баев, султанов и ханов. В то время я недостаточно читал и знал о кочевых маршрутах в течении года. Карыбаю я не хотел задавать таких вопросов, считая это почему-то неделикатным. До этого, в дороге он распрашивал меня о моем крестьянском, деревенском образе жизни, где русский крестьянин имел землю, дом, животных, школу, больницу, почту, церковь, оседлое проживание, ремесла, замкнутые базары. Многого из этого не было у кочующих животноводов. Исходя из этого я не решался заговорить об этом с Карыбаем, чтоб не оценивать преимущества русского оседлого деревенского крестьянства. К тому же кочевой порядок ни так заколял, как обусловливал простудные и потогенные заболевания особенно бруцеллезом, туберкуллезом (превышающем уровень международных заболеваний в девять раз). И несмотря на недостатки кочевого образа, его трудности и неудобства, родившимся и выросшим в степи, степь была близкой, любимой, и как мать, единой, незаменимой даже на лучшие комфортные бытовые условия.
Я понимал, что русскому крестьянину этого не понять, так же как кочевому казаху – русского оседлого крестьянина. Но у меня не было желания противопоставлять недостатки и достаинства душе я уважал добрых казахов и готов был и не только готов, а делал сотрудничество на равных с добром и уважением, как тому учила советская власть и интернациональная идеология. В первые в мире отвергшая неравноправие, по национальности и полу. Социализм не нравился тем, что частную собственность он превратил в коллективную и государственную. Но очевидно и то, что огромные потери в Гражданскую и Великую Отечественную были восстановлены была оказана помощь слабым странам социалистического содержания. За счет единого государственного бюджета, не как теперь – значительные средства производства растекаются по частным карманам, а не редко, не служат отечеству.
Я не из книжек знаю, что колхозы сохранившие  коллективную форму организационного устройства, процветают, а единоличники, даже, окрепшие фермеры, испытывают неуверенность экономическую и моральную в одиночестве, без коллективной взаимоподдержки. В Белоруссии ведь живут и здравствуют колхозы, и некоторые в Казахстане. Здесь, на первой производственной практике я предпологал о своей профессии: в каких условиях я буду работать. Хорошо, если в такой экономически крепкий колхоз или совхоз, а если в слабый?.. Я буду лишен многих городских преимуществ: дешевого транспорта в любом направлении в пределах города, магазинов, базара, кинотеатров, драмтеатров, больниц, поликлиник, учебных зеведений и.т.д. Многие студенты после окончания поедут в свою привычную стихию: в аулы, в степь, а мне к этому надо было привыкнуть, устроиться в ней, понять ее целесообразность и смысл. Ведь многие студенты мечтали жить в городе, тем более горожане. Которые ехали на село, но потом возвращались в город. До института я работал на заводе, имел дело с металлом, а теперь мне предстоит работать с живыми организмами: растениями, животными. Именно это меня больше интриговало, устраивало и призывало, поэтому колебании в выборе не было. К тому же мы были так воспитаны, что в нас действовал молодецкий патриотизм: «Надо» - значит делаем и с внутренним желанием и удовлетворением. Именно так ощущал и действовал я, не отягощенный заботой о работе, о жилье, о семье, но прислушивался к зову науке, с которой потом был связан всю жизнь. А пока я стремился понять практически значение и содержание моей будущей профессии на фоне современного уровня производства.
Карыбай Солтыбаевич спросил: когда закончили ведомость? – Уже закончил. – Теперь составь вариационный ряд по каждому показателю. Я взялся за выборку. – Жора сегодня вечером поедем в гости. Подготовь хороший анекдот. Вечером и днем я вспоминал анекдоты. На память пришел анекдот про грешного «Муллу». Но все за столом будут мусульмане. Нельзя. Решил рассказать про «Кузькину мать», в котором сочетается и юмор, и характер, и патриотизм. Это потом вызвало каментарий и смех. Я спешил делать выборку, но понял, что все-равно не успею. Ведь надо только выписать шесть тысяч цифр и пять раз определить среднюю каждого признака и я вспомнил про девушек. Сел на лошадь и пригласил их. Дело пошло быстрее. Незаметно подошел обед. Аксакал, шутя, кричал во весь голос: «Жорка, чай ишем!». Обедать, я пригласил девушек». Кушали каурдак, пили кумыс и чай. К вечеру раснесли около трех тысяч цифр. Из этих цифр получился биометрическая характеристика стада, породы, наследственности. Мне это очень, кстати, пригодилось в моей приозводственной работе. Подошел вечер. Девушки ушли «домой». Приехали Карыбай с главным зоотехником. Заметно было, что они с особым удовольствием легли на кошму и подушки, разложеные здесь на полу. «Жорка, как дела?» - спросил главный зоотехник. «Поедем куначать». Уже темнело. Я привел лошадь, заседлал и ждал старта. Зажег свечи. Главный зоотехник уже храпел, но вдруг проснулся и сказал: «барам» (поехали). – «Жора поедем с нами. – Я готов! Карыбай одел своей национальный меховой халат, а я прихватил фуфайку. Я даже не знал откуда она оказалась у меня. Но она спасала от ночного холода, спускающегося с ледниковых вершин, сразу после захода солнца. Мы ехали около получаса, значит проехали более пяти километров. Карыбай и главный зоотехник толстяк, о чем-то разговаривали, я думал о своем. И все-таки мне хотелось в будущем работать с рысистыми лошадями, крупным рогатым скотом, со свиньями и только потом с овцами. Этот выбор в те времена был простым и доступным, было бы желание. Но эта работа, которую я выполнял, выходило за пределы обязанностей даже главного зоотехника и носила исследовательский характер. И мне она нравилась и захватывала. Я приобретал ее «вкус». Собрать общую характеристику хозяйства – это одна, а заглянуть в глубину наследственности хорошего любого стада, породы. – Это уже научный уровень. Именно это меня пленило. Но за отпущенные мне два месяца (июль и август) всю аналитическую работу я выполнить не мог. Для этого требовался почти целый год. В своей записной черновой тетради я уже написал около восьмидесяти страниц. Сведений о совхозе. А отчет я должен написать на тридцати страницах (по программе практики).
За лаяли собаки. Мы подъехали к светлой в темноте юрте. Хозяин принял лошадей. Мы зашли в достаточно просторную юрту, не бедно убранную, освещенную керасиновой лампой и свечами. Мы сели на диванчик, застеленый ковром.
Воздух был наполнен пленительным вкусным запахом варившегося на буржуйке беспармаком. Нас пригласили помять руки и сесть за низкий круглый стол, застеленый газетами. Подали кумыс. За столом было шесть человек. Кумыс пили медленно, церемониально. Я это понял не сразу и выпивал залпом. Гости переговаривались, отпускали шутки и смеялись. Я не все понимал в то время, поэтому наблюдал за мимикой, жестами внимательно. Самым почетным и уважаемым был Карыбай Солтыбаевич. За ним главный зоотехник. Я не был почетным, но сидел на третьем месте от Карыбая, но и не чувствовал себя последним. На стол поставили поднос с плоской, внизу лапшой и сверху куски мяса, которые хозяин резал складным ножом на кусочки. На отдельном подносе принесли голову овцы и подали Карыбаю, он отрезав кусочек хорошо сваренной кожи на голове и передал главному зоотехнику. Тот сделал то же, что и Карыбай, передал другому и тот начал разделывать ее до конца: выломил косточку в затылочной части, открыл доступ к головному мозгу, выскреб его, обрезал мелко кожу с головы, вырезал глаза, перемешал и подал Карыбаю. Он взял щепотку и передал остальным. Каждый брал щепотку и передавал следующему. Это означало жест доброжелательности к гостям. Хозяин в это время нарезал горки мяса и заполнил рюмки (стаканчики) водкой. Главный зоотехник сказал не короткую речь, в которой пожелал, чтоб овйы плодились, чтоб здоровье не покидало всех, чтоб росли травы и дети и радовались матери и бабушки. Все брали мясо руками. Это делал и я, хотя лучше бы ложкой. Но... Выпили. Подали домбру. Один из гостей, молодой интеллигентно одетый взял домбру, проверил настрой повторил струнную мелодию, запел уверенно, как артист, приятным баритоном одну из романтических казахских песен. Рядом, сидящие внешне попроще, захваченные смыслом песни, выкрикивали: Эй, и благодарили этим и вдохновляли певца. Смысл песни – любовь никого не обойдет, она летит по бескрайней степи, как птица и приносит всем доброр и счастье, вот и вам она принесла радость к беспармаку.
Певец пел и смотрел куда-то в даль, изредка взглядывая на домбру. Хорошей песней и исполнением певец обворожил всех и когда он закончил все небездушно аплодировали. Выпили еще по одной. Второй певец спел шуточно-юмористическую песенку и, благодаря юмора, он тоже не был не отмечен аплодисментами. Некоторые рассказали анекдоты. Дошла домбра и до меня.  Я рассказал анекдот про «Кузькину мать» это было награждено вниманием и смехом. Потом, однажды Карыбай даже заметил в чем-то, чтоб не было Кузькиной матери. Значит мой анекдот нашел место в его памяти. Выпили по три рюмки, я – две. Карыбай после трех рюмок пить не стал. Ему последовали остальные. После нескольких лет я оказался в подобном положении, как Карыбай Солтыбаевич, достич этого.
Вечерами, перед сном я продолжал раздумывать о моем будущем. Уже сегодня я вошел в него и этому ни кто не мешает. Путь мой свободен. Действуй. Мне даже доброжелательно способствуют, не зависимо от разных национальностей, мы объединены общим делом. А в дружбе – сила. Ведь я тоже в институте помогаю «слабым» студентам и нахожу в этом удовлетворение.
И дело не в национальности, а в человеке. На добро мне отвечают добром. Значит не надо придумывать искусственные проблемы. Мы все одинаковые люди с одинаковыми желаниями. Я продолжал выборку цифр и ожидал девушек для работы. Как вдруг я услышал конский топот. Мимо юрты вихрем пронеслась группа всадников. Впереди мчался главный интриган с козлом в руках без головы. – Это игра – Борьба – «Кокпар», каждый стремится отобрать козла у лидера и убежать к назначенному пункту, доказывая победу и получая приз. Игра эта для смелых и не всегда безопасна для здоровья в порыве состязаний. Через несколько минут козел был у другого лидера, который успел доехать до нашей юрты, как его остановили, окружили и началась борьбы за овладение козлом. Фыркали лошади, кричали в азарте седоки, кто-то упал с лошади и оказался под десятками конских топтавших беднягу ног. Он уже не кричал, а стонал и мычал не человеческим ревом, истоптаный окрававленый оставшийся после исчезновения вдохновенной летучей ватаги, не обратившей внимания на истоптанную жертву. Я подошел к нему, он лежал, закрыв глаза и издавал коровье мычание. Я попытался его поднять, но он не проявил признаков движения и я опустил его в прежнее положение. Я взял ватный тампон из индивидуальной аптечки, смочил этиловым спиртом и начал обрабатывать кровавые ссадины на голове, руках. Он начал реветь медведем. А я ему приговаривал: потерпи. Сапог был одет на одной ноге, второй сапог валялся в трехметрах от апострадавшего. Мычание закончилось, начались охания и попытки встать. Я тут же помог ему. Это был, судя по одежде, рабочий, решивший поучаствовать в кокпаре, лет сорока, крепкого телосложения (но теперь уже слабого). Он посидел еще полчаса и, наконец, поднялся с трудом, стоная. Хорошо, что он был в фуфайке, а то ребрам его было, бы не здобровать. Звали его Тугамбай. Просило несколько дней. Я ездил в дальнюю отару, чтобы узнать сколько яловых маток. На обратном пути я заехал в одну из двух юрт. В юрте было три человека. Один из них был тот самый пострадавший Тугамбай, отвечавший корреспонденту на вопросы о состоянии животноводства в колхозе им. Джамбула. Тугамбай отвечал на вопросы, не выдумываясь: Сколько скота всего, в том числе лошадей, крупного рогатого скота, овец, верблюдов? А кто зав фермой? Тугамбай, а кто ухаживает за животными? – Тугамбай, а кто сторож – Тугамбай. Корреспондент перестал задавать вопросы и неопределенно с недоумением смотрел на отвечающего подозрив, что-то неладное и спросил: - а где же этот Тугамбай?» - Тугамбай – это я. Корреспондент и совсем пересал спрашивать и писать. – Как ты один Тугамбай в трех лицах? – Я один – все уехали на той, в них на свадьбу. Потом перед отъездом из совхоза, я прочитал маленькую заметку в районной газете под заголовком «Вездесущий Тугамбай», в которой подвергалась критике безответственности руководителей колхоза. Я по-прежнему напряженно занимался выборкой, подходившей к концу. Но за этим следовало составление вариационных рядов. Работал до глубокой ночи. Становилось холодной. Карыбай Солтыбаевич выразил мне благодарность за активную помощь и просил зайти в контору и получить не большую зарплату. У меня оставалось не увиденое стадо крупного рогатого скота, куда я планировал заехать и изучить состояние. Остался у меня еще очень важный нерешенный вопрос – экскурс в кочевой образ жизни предков – казахов. Своб ахалтекинку я оставил на конеферме. Карыбай просил меня сходить на конеферму и предупредить заведующего подготовить четыре лошади для отъезда из гор в центр совхоза. Я пошел до обеда. Подходя к юртам, я увидел праздничное движение девушек и парней в национальных  кастюмах. Я спросил парня: «Что тут происходит?». Он ответил: «Сал». Я не знал, что это такое? Он объяснил: сал – это демонстрация моды, манер поведения, разговора, жестов и.т.д. Я зашел в красную юрту, где был заведующий конефермы в компании двух аксакалов.
Я сообщил заведующему просьбу и хотел уходить, но он пригласил меня к обильному столу. Один из аксакалов, с белой длинной бородой был особенно разодет: в голубом бархатном халате, на голове была саукеле – расшитая шапка с национальными узорами. Мне налили чай. Все три аксакала почему-то молчали и посматривали на меня, будто ожидая от меня каких-либо слов. Мне так показалось. И я рискнул представиться, как мог. «Мен студент. Зооветинститутда. Казыр мунда практикада» и к моему удовлетворению, аксакал с белой бородой заговорил на чистом русском языке: Вы не плохо говорите по казахски. Похвально. Взаимное знание языка – признак добрых отношений и взаимного уважения. Так говорили Пушкин и Абай». Я понял, что этот аксакал просвещенный человек. И чтобы продолжить диалог. Я сказал, что уважаю казахскую историю и культуру. И был бы рад услышать от вас, аксакал о культуре кочевого образа жизни. Это культура древняя и богатая и очень интересно знать о ней глубже. – Вы правы, молодой человек. Культура казахов тесно связана со степью, с животноводством с кочевыми и в этом ее особенность.
«Структура казахского этноса сложно: и состоит из кипчаков, аргынов, керенов, найманов, и многих других родом и племен и у каждого из них свои особенности культуры. Отличая были и в обычаях, обрядах свадеб, праздников, военной тактике, общении с другими народами, культурами, вере, богослужении, одежде, модах, разговорной речи, идеале человека. И все это было направлено и служило мирному сосуществованию народов на земле. Хотя оно часто нарушалось чуждым и вредным чувством угнетения одноплеменников. Это свойственно всем народам». Я медленно пил кумыс и внимательнейшим образом слушал аксакала, как в институте, на лекции, которая по стилю речи была профессорской. Как мне повезло встретить такого старейшего и знающего человека.
Аксакал говорил отработаным стилем: простым, научнообоснованым, последовательным, системным. Я убеждался, что это был профессор. Но из какого Вуза? И как узнал потом – из университета. Одним из показателей культуры казахского народы – рассказывал он, является и в сегодняшни дни является одежда. Даже прежде можно определить, что это казах, киргиз, татарин, уйгур, или другие. Наиболее общей этих народов была вера – ислам. В моем сознании была целая очередь вопросов, которые мне хотелось задать аксакалу, но я не мог прервать его стройный рассказ. В условиях замкнутого кочевого образа по определенному маршруту общение было ограничего с другими культурами, поэтому культура носила консервативный характер и формировалась в каждой отдельной группе людей в зависимо от конкретных природно-климатических, социальных, экономических условии того времени. Межнациональных родственных связей было мало, за исключением татаро-монгольского нашествия, остававшего частичную ассимиляцию – продолжал аксакал. Появились, так называемые чингизиды (от Чингиз хана и его потомков). Но основные исторические коренные традиции сохранились, чему способствовали прежние  условия образа жизни на фоне Ислама.
Аксакал рассказывал уже более получала, но не проявлял усталости, но делал секундные передышки и смотрел на меня, будто изучая мою искреннюю заинтересованность. Я выбрав, момент и задал один из вопросов, рвущихся на свободу. «Аксакал, в те времена не было в кочевых условиях ни школ, ни университетов, но были Барау (мудрецы, провидцы) и умные, талантливы самородки. Как они представляли будущее общества, развитие культуры, науки, самого феодального строя? – задал я. «Как жаль!» - принесли беспармак. Начали подносить чашу каждому, над которой мыли руки перед едой. И все-таки, пользуясь минутой перерыва, я задал еще ряд интересующих меня вопросов, на которые я, к сожалению, не получил ответов. Но, вдруг, так неожиданно, прибыли Карыбай и главный зоотехник. Я даже смутился. И не знал, что делать. Карыбай и главный зоотехник поздоровались с аксакалами с особым почетом к нам, как к старшим и знакомым Карыбай на казахском языке сообщил аксакалу о том, что я воспитанник зооветинститута. А аксакал на русском языке сказал, что у вашего студента хорошие потенциальные научные задатки.
Опять аксакалу подали почетную голову барана. Он чуть отрезал и передал заведующему резавшему мясо. Налили в рюмки водку, но выпили Карыбай, зоотехник, завконефермой. Аксакалы и я не выпили. Я сожалел, что прервалась наша ценная для меня беседа с аксакалом. Аксакалы и группа демонстрантов девушек и парней проводили показ национальной одежды в этом Энбекши-казахском районе и, в порядке благодарности направили их на гостеприимный отдых в этот совхозный джайляу к богатому зав конфермой, где можно угостить такую группу и мясом и кумысом. Я ожидал от Карыбая замечании о задержке на конеферме, но этого не случилось и его отношения ко мне были обычными, доброжелательными, до отъезда из гор и в последующих случайных встречах в институте. Его я уже ощущал не только как лектора, но и как товарища. Старшего и опытного. Я уже готовился к отъезду. Записал два десятка  показателей по овцеводству и прочитал, для контроля, Карыбаю, который скорректировал некоторые цифры и одобрил. Я был доволен, что здесь на практике я многое узнал, увидел и понял с помощью Карыбая Солтыбаевича. Здесь были племенные лошади, овцы, крупный рогатый скот и верблюды. Главное – я понял как создавать племенных животных и племенное хозяйство – в этом главный смысл моей профессии.
Как-то автоматически я обобщал результаты моей практики. Я чувствовал себя свободным. Ни кто меня не ограничивал, не угнетал. Я мыслил и делал так, как хотл с пользой для себя и других. Я ощутил здесь истиность интернациолизма: безусловно у каждого из нас есть отличительные национальные особенности, но, главное, независимо от этого, мы относились просто, доброжелательно, как равноправные. Исторические привычки и опыт пришли из прошлого, но пришел ученый Карыбай и совместил полезный опыт из прошлого с настоящим научно-обоснованным. И в этом и есть прогрессивное движение, личный интерес и практическая польза. Анализируя все увиденое, услышаное, сделаное я пытался сделать главный вывод: как работать и жить, чтобы было интересно и полезно? А ведь это у людей происходит по разному. Одни наблюдают за тем, что происходит, не вмешиваясь в глубину процесса, не изменяя и не дополняя его. Это пассивно и бесцельно, Нет! Работать надо с интересом, как Карыбай он ломал старое, вносил новое, лучшее. С помощью зовущей цели, смысла, наполняющего желание, мораль. – Это научная работа, без которой нет ни творческой целеустремленности, ни полезных результатов, ни себе, ни обществу. Заседланые лошади уже ждали нас к отъезду. Нам приготовили беспармак. – Жора давай что-нибудь к беспармаку? Но спирт был черный от залитой в него тушью. Я дважды профильтровал и чистый подал к столу. Хорошо пообедав, мы сели на лошадей и проехали несколько десятков метров. И я задал последний вопрос: - Карыбай Солтыбаевич, как надо работать, чтобы было интересно и полезно? – Жора, внедряй в практику то, чему тебя научили в институте. Это будет интересно и полезно. Мне понравился этот совет. Потом я его претворил в реальную научно-практическую интересную творческую жизнь. Мы ехали не по дороге, а по извилистой, не знакомой мне, тропе, между зарослей кустов, каменнывх уступов, крутых спусков, часто распугивая стайки куропаток. Я ехал и раздумывал о своем будущем: степь, мои планы, борьба за их выполнение. Но впереди еще два курса и длительная производственная практика.
Я уже был рабочим-металлистом, теперь предстояло стать зооинженером. И потом я им стал. Мы ехали на опытных лошадях. Они сами выбирали куда наступать, на каменистой тропе. Нас  охватывали разные запахи трав, кустарников и жар, отраженный боковыми уступами камней. Наконец, мы спустились в ущелье, на ее дне бурлила речка. Лошади сразу потянулись к воде. Мы слезли с лошадей и освежились прохладной водой. Какой бодрящей и живительной она воспринималась в этот момент! Разве можно равнодушно воспринимать такую природную красоту: громады гор, бурная растительность, ледниковая речка и рядом, в прохладе кисти белых ароматных колокольчиков, изредка потешающих любителей прекрасной природы. Я смотрел на нежные колокольчики и мне хотелось взять их в руки, но я запретил губить их нежную девичью красоту. Чуть выше разросся куст кизила, а еще выше на фоне зеленых листьев желтел спелый урюк. Я добрался до него и набрал полные карманы и фуражку и угостил моих спутников и даже лошадей. Городская теснота, я знал, насыщена микробной пылью. Здесь же ощущалась первозданная чистота, эфирные ароматы, горная тишина и прохлада. В этом месте я был один раз, но заполнил этот уголок на всю жизнь. Выехали мы из гор затемно. Остановились около той же речки, но увеличившейся в два раза за счет родников. Зав конефермой разложил на газету вареное мясо, баурсаки, кумыс. Мне опять пришлось фильтровать «черный» спирт. До совхоза мы ехали езе два часа. Передав лошадь, я зашел к самоизливающемуся из трубы артезианскому фонтану, искупался и зашел в «наш» студентческий дом, в котором уже вставили окна, покрасили полы, а кровати наши были в коридоре, где я снова наслаждался прекрасным сном. На следующий день приехали девушки и Иван. Я опять накрыл стол: хлеб, яичница и чай. Иван опять принес бутылку, но уже не водки, по моей просьбе, а вина, от которого не отказались и девушки. В этот день одна из девушек шепнула мне, что другая, ее подруга, влюблена в меня. Это меня озоботило, потому что я-то не был в нее влюблен, поэтому пришлось заигрывать с ней, как кошка с мышкой. Другого выхода у меня не было. Я засыпал ее комплиментами, но без повода и интимных обещаний. Только теперь я понял, когда я уехал на отделение экпенды и она тоже пришла, бедняжка, пешком (двенадцать километров). Но помочь ей я ни чем не мог. В этот момент мне немного, так слегка, нравилась Лида, перевязывавшая мне перезаную стеклом пятку при пожаре, но я уехал из совхоза с легкостью, не отягощенный интимной романтикой. Да и дома я старался быть свободным, хотя надежды строили трое девушек, с которыми я встречался, но, скорее, по товарищески, не подавая повода на большее. Одна из них дочь отставного майора авиации Николая Ефремовича. Если бы по расчету, то это хороший вариант. Но... получив направление, я уехал без сожаления. И потом, будучи в отпуске. Я встретил Николая Ефремовича, он сказал: - Зря не пришел к Ларисе (его дочери). – Возможно – ответил я, хотя я еще не был женат, а она – не замужем. Я наслаждался чувством свободы и не хотел надевать... без души, по моде.
Я сидел в кабинете селекционера и выписывал, сведения о крупном рогатом скоте. Ферма не была оформлена племенной, но судя по типичности коров и нодою молока, она соответствовала требованиям стандарта племфермы. Селекционер ушла на обед, я тоже пошел в столовую, окруженную яблонями, вишнями. Рядом стояли длинные столы, умывальники. Видимо для массовых посетителей. Пообедав, я вышел и сел на скамейку под яблоней. И почему-то подумал, как должна поступать моя влюбленная сокурсница? Она была погружена в ощущение интимных чувств, но безответных. Я пологал, что она вынеждена была «переболеть» и успокоить, эти, казалось бы, прекрасные чувства, превратившиеся в страдания. Я вспомнил случай со мной. В возрасте тринадцати лет мне нравилась голубоглазая девочка. Мне очень хотелось видеть ее, слышать ее слова, но одновремено, осознавал, что это преждевременно и мимолетно, не должно продолжаться. Но совсем другое с моей сокурсницей. Она уже зрелая девушка и ее чувства вспыхнули всерьез и останутся «раной» в ее сознании. И ни кто тут не может помочь. А я занял нейтральную позицию: не обещал и не отказывал во внимании к ней. Я был поглащен в раздумия как подошел Иван на обед. Я подождал пока он пообедает. Он подошел и сразу начал разговор: - Тебе есть о чем подумать? – Что ты имеешь в виду? – спросил я. – В тебя же влюблена Ира. Что ты будешь делать? – А почему я должен что-то делать? – Она у тебя, как мышка в ловушке. – Я же не подлец, чтобы использовать случай. – Ты молодец, Георгий. Я понял, что у Ивана чистая душа. И он еще больше мне понравился. – Георгий а может она тебе понравится? – Возможно, но маловероятно. Иван хотел, чтобы я отреагировал ей и положительно, но понял, что этого не случится. Я, чтобы сменить тему разговоры, спросил: Ну как прошла твоя практика? – В общем, хорошо, но многое я не проделал своими руками. – Будет еще одна практика в следующем году – наверстаешь.