Бурлинский бор
Прекрасен летний дивний лес,
В нем тайный шепот елей.
Волшебных полон он чудес
И птичьих музыкантов трелей.
С незапамятных времен лес является хранителем жизни, источником жилья, пищи, отдыха для человека, животных и птиц.
Когда зайдешь в лес, сразу ощущаешь другой таинственный мир: аромат хвои, березовых или осиновых листьев, легкое дыхание и непривычную успокаивающую или убаюкивающую тишину. В детские годы я очень любил ходить в большой Бурлинский сосновый бор. Меня привлекала какая-то другая, необычная таинственная природная атмосфера. Стройные, как свечи розовые стволы сосен, отжившие и упавшие огромные стволы старых сосен, прохлада даже в жаркую погоду, высокие ноты пения мелких птиц и чуть слышный шепот хвои в высоких кронах.
Бурлинский бор имеет многотысячелетнюю историю. Об этом нам рассказывал учитель географии в пятом классе. Главные условия существования этого бора – благоприятные природно-климатические условия: достаточно влаги, песчанная земля, в нем десятки озер – запас воды, охрана бора человеком.
Бурлинский бор, как и другие таежные места России – это великое творение природы, источник здоровой жизни, всех, кто в нем живет. Человеку он надежно служит тысячи лет. Волчно-Бурла (около тысячи домов, сараев, бань) построены из сосновых бревен. Все жилые дома отапливались веками сосновыми, березовыми, осиновыми дровами. Лес не только используют, но и оберегают люди, живущие с ним. Издавна существуют государственные правила использования леса: в пределах годового прироста. А это миллионы кубометров. В губине леса я видел нагромождения бурелома, особенно на склонах балок, к сожалению не всегда использованного и гниющего. Бурлинский бор и теперь является источником ценной пушнины (шкуры волков, лис, хорьков, зайцев, белок), дичи, озерной рыбы, благоприятного оздоровительного микроклимата. Лес – естественный санаторий укрепления здоровья не только насыщением воздуха кислородом и эфирными испарениями, но и источником витаминов и микроэлементов в ягодах (земляника, клубника, брустика, смородина, калина, клюква), в грибах (сырые грузди, рыжики, волнушки, подберезовики, апенки). Бор сохраняет постоянное соотношение водного баланса.
По данным научных исследований лес сам «кормит» себя за счет перегноя опавшей листвы, сохранения влаги. Если убрать лес, то на этом месте происходит коллапс – нарушается азотно-водный баланс, разрушается сложившаяся микроэлементарная структура почвы, происходит обезвоживание и ее истощение. В мире не мало случаев, когда хищническая вырубка леса обернулась бесплодной пустыней, где люди или умирали с голода, или переселялись на другие континенты (Африка, Гринландия, частично Австралия, Новая Гвинея и др.).
Ученые всего мира, в том числе России на основе научных исследований создали оптимальную экосистему, позволяющую не только остановить разрушительный процесс, но и улучшить микроклимат в каждом регионе и стабилизировать общий биоценоз. Например, в Англии энтузиасты даже на крышах больших многоэтажных домов разводят сады, как это делал давным давно Александр Македонский для своей возлюбленной. К большому сожалению, жители Алтайского края, где проходит Ленточный бор, бьют тревогу о хищническом истреблении таежного сосняка с целью сиюминутной коммерческой денежной наживы.
Со стороны государства необходима поддержка истинных потомственных крестьян, законодательно и организационно-экономически, а уж они постоят за сохранение великого дара природы и прежде всего таежного леса для блага продолжения дружбы человека и девственной природы.
В любом лесу складываются особые уникальные исторически сложившиеся микроклиматические коллективные условия сожительства разных пород и видов растений, животных и птиц. Бурлинский бор – один из больших компактных массивов соснового леса – берет начало от западного Алтая большой лентой шириной в десять – пятнадцать км продолжается на восток до большой Сибирской реки Оби и дальше на сотни километров. Мои родители о лесе говорили так: лес – это божий дар, его надо не только использовать, но и сохранять для потомков. И этому правилу они искренне придерживались. В бор я ходил со взрослыми в дошкольный период. А когда учился в третьем классе, познакомился и подружил с деревенским рыбаком и охотником дядей Митей, жившим рядом со школой.
Однажды солнечным летом, в период школьных каникул я зашел к дяде Мите, чтобы помочь ему выбирать карасей из сетей. В тот день он собирался идти на Боровое озеро ловить сетями красноперых карасей и пригласил меня. Я с радостью согласился и побежал домой, чтобы просить разрешения у матери. Она разрешила и дала в дорогу калач хлеба. Так я впервые пошел в глубину Бурлинского бора. Шли мы около трех-четырех часов с кратковременными остановками, перекусить или сорвать горсть встречающейся спелой ароматной земляники и кое-где розовеющей брусники.
Дядя Митя вез двухколесную тележку, груженую ружьем, сетями, ведром, топором, ножом, хлебом, cолью и чесноком (на случай починки порваных ячеек сетей, которые тогда вязали из юрочных ниток). Дорога по бору была извилистая и мало протаренная, а кое-где заросшая пыреем, подорожником и даже анисом, к которому мать моя была неравнодушна и всегда не проходила мимо, а обязательно срывала и накапливала его дома, чтобы добавлять в хлебное тесто и печь анисовые ароматные булки. Мы подходили к назначенному месту, а дядя Митя, устав, остановился и прилег на опавшие желтые иголки под сосной. А я, пользуясь случаем, побежал к светлой прогалине и зеленому кусту, который оказался калиной с обильными, но еще зелеными кистями. За калиной я нашел освещенную площадку с густой и спелой ароматной земляникой, знакомой мне конусной формы.
Я спешно и взволнованно снял фуражку и начал торопливо собирать в нее ягоды, боясь, что дядя Митя меня позовет. Ягода была густая и рясная и я скоро набрал почти полную фуражку. И тут меня позвал дядя Митя.
Я быстро вернулся и с удовольствием угостил дядю Митю. Он был доволен. Мы продолжали путь по густому голоствольному сосняку, как под большой сплошной шапкой, создающей низовую тень и прохладу.
Только изредка то справа, то слева появлялись небольшие просветы косых солнечных лучей.- Скоро подойдем к озерному шалашу и озеру, – сообщил дядя Митя. Я начал напряженно смотреть вперед, надеясь увидеть шалаш и озеро, которые я не видел. Я томительно ничего не видел в течение получаса.
Но вот поредели сосны, стало светлей, и наконец, появилась свободная площадка с редкими соснами, и справа я увидел шалаш, покрытый потемневшим сеном. Вход был закрыт сосновыми ветками. Около шалаша стояла вешалка на двух кольях для варения ухи на костре. Дядя Митя открыл вход, настелил свежего сена из рядом стоящей копны и перенес вещи в шалаш и прикрыл вход опять ветками. – Ну пойдем ,– пригласил меня он. Он взял сеть, длинный шест и нож. Мы пошли по слабому склону к густому тальняку. Метров сто. На берегу, в проеме тала лежал ребром плот из пяти нетолстых сосновых бревен с бортами длиной около трех метров, скрепленных поперечинами. Этот плот служил вместо лодки. Мы его стащили на воду, разулись и сели на скамейку на средине плота, для равновесия. Перед нами открылась озерная гладь достаточно большого озера, окруженного густым зеленым талом, но меньше Большого деревенского озера. Я сидел не двигаясь. Дядя Митя шестом подогнал плот к зарослям камыша, к веткам, меж которых была утопленная в воду сеть. Глубина была около полутора- двух метров. Дядя Митя остановил плот и воткнул шест в землю вместо якоря. Он достал привязь и сказал мне выдернуть шест.
Подтягивая сеть, плот медленно двигался к другой вешке. Я с радостью увидел много трепещущихся крупных красноперых карасей длиной около двадцати см уложенных на плот. Дядя Митя развесил другую пустую сеть вместо снятой. И мы медленно поплыли к берегу. – Вторую сеть будем снимать завтра, – сказал он. Он привез тележку. На нее мы перетащили сеть с рыбой, подвезли к шалашу и начали выбирать карасей из сети. Я уже умел выбирать карасей из ячеек и начал один за другим класть в мешок. Дядя Митя разжег костер, заложил в ведро шесть карасей и начал варить уху, бросив щепотку соли. У меня нарастал аппетит поминутно. Но ждать пришлось недолго. Сели на бревно, разложили карасей на свежесорванные ветки березы. Сразу запахло рыбой и листвьями березы. С превосходным аппетитом я съел целого карася, дядя Митя больше. После ужина, до полной темноты мы выбрали шестьдесят пять карасей, сложили в мешок и спустили мешок в воду наночь. Я поддерживал костер до ночлега для освещения и от комаров, крутившихся стаями. Дядя Митя взял головешку, открыл вход в шалаш и продымил в шалаше, выгоняя комаров. Затем зашли и закрыли вход ветками и улеглись на ароматное сено. Ночь была тихая. В чистом воздухе будто усиливался любой звук. Слышны были редкие всполохи каких-то птиц, где-то недалеко ухала сова в кронах сосен, а на озере хозяйничали плескались и крякали утки. Мне всегда нравилось лежать, тем более ночевать в шалаше на сене с надежными взрослыми. Дядя Митя сказал мне: - «Ну спи, с Богом». Меня это еще больше успокоило. Но спать мне не хотелось. Я вспоминал как мы шли, снимали сети, варили и ели рыбу с приятнейшим аппетитом. Я испытывал непревзойденное удовлетворение и душевный покой. Я тут же вспомнил новое для меня «открытие». Мне не раз приходилось возить двухколесную тележку с братом и одному. И тянул я ее обхватив пальцами за две оглобли. Уставали всегда кисти рук до ломоты. А дядя Митя тянул тележку иначе. Он накинул на шею и плечи мягкую мешковину, привязав нижние ее концы веревкой коглоблям. Иногда он даже не держал руками оглобии, потому что тележка с мелым грузом и смазанными дегтем ступицами колес катилась легко. После короткого отдыха я даже надел мешковину себе на плечи и протянул тележку метров десять, почувствовал, как это удобно и легко. Я уже думал, как об этом «открытии» я расскажу старшему брату, когда мы пойдем с тележкой в лес за дровами, и брат опять будет коренным, а я пристяжным, и опять он будет давать мне подзатыльники за то, что я плохо тяну. Но теперь я буду тянуть не за оглоблю, а за веревку и подальше от него, чтобы он не доставал меня. Но сейчас я забыл про обиды, и главное, что ему будет легче с мешковиной на плечах тянуть тележку, а мне будет меньше подзатыльников. Ведь так же лошадь тянет с хомутом повозку и не жалуется.
Я вспомнил полянку с земляникой за калиновым кустом и даже почувствовал аромат ее и вкус. Раньше, когда я помогал дяде Мити выбирать карасей из сети, он давал мне два-три карася. Сегодня же, я думал, он даст больше, потому что он был добрый и не жадный. Вдруг я услыхал отдаленный внезапный треск. Он не вызвал у меня испуга, а скорее, заинтересовал. Что же это могло быть? Трест больше не повторялся. Мои мысли устремились в этот ответ. Дядя Митя уже спал. Подобный трест мне уже был знаком и раньше. Скорее, это отлолеился тяжелый сук, надломленный раньше сильным ветром.
Старший брат был моим шефом, и нередко гонял меня за то, что я отлынивал от выполнения его заданий. Но тут мне хотелось, чтобы он был с нами и посмотрел, как поднимается сеть с трепещущимися карасями и какая вкусная уха, именно здесь, у шалаша, под большими соснами. Я продолжал размышлять. Мне вспомнилась поездка через бор, в город Камень на Оби на экскурсию на колхозных лошадях, где нам показали кино и спектакль, поставленный районными школьниками. А в кармане у меня лежали подарочные конфеты, как отличнику учебы. Мне хотелось довезти их домой и угостить братьев и мать. Спать мне совсем не хотелось, может быть потому ,что я ночевал с дядей Митей в глубине сосновой тайги, в этой удивительной тишине, непривычной и загадочно-таинственной, насыщенной легким дыханием, ароматом сосновой смолы, земляники, брусники, прохладой. Я пытался открыть глаза и что-то увидеть, но в шалаше была не -проглядная темнота. Мне хотелось жить здесь все лето. А на зиму выкопать глубокую землянку, которую отапливать костром, как когда-то жили первобытные люди. Обложить землянку капканами и запасти на зиму дичи и рыбы. Можно поедать и волчатину. Дядя Митя говорил, что мясо волчье можно кушать с аппетитом, если не знаешь, что оно волчье. Учитель нам рассказывал, что в Бурлинском бору раньше водились бурые медведи, которые нападали на коров, лошадей и даже на людей, поэтому их истребили. А волков истребить еще не удалось. Они хорошо размножаются около озер, населенных зайцами, лисами, утками и дикими гусями, которые очень осторожны и плавают обычно подальше от опасного берега, и питаются гальянами, водорослями и травой на открытых полянах.
Здесь плавали и черняи с перепонками лап, которых я ловил капканами на Большом озере. В период каникул, перед занятиями, когда свиней колхозных пригоняли из леса в деревню, я пас свиней с тетей Машей. Зарабатывая трудодни, оплачиваемые в колхозе деньгами, пшеницей, дровами, горохом, сеном. На берегу озера, где поблизости я пас свиней, ставил капканы на уток и черняев (почти с куриным носом). Я поймал несколько уток и черняев (черное оперение), но ни одной не вынул из капкана целой: на них нападали коршуны или метребы и расклевывали их. Здесь, в шалаше ,я чувствовал себя гораздо комфортней, чем там на берегу Большого озера под соснами, в постели из сосновых веток. Мы со старшим братом однажды ловили удочками гальянов около ручья, вытекающего из южного края озера и утекающего в глубину бора, до речки Бурлы.
Клев был увлекательный. Ловили дотемна. Бросать ловлю не хотелось. С нами ловил наш сосед Мишка Мезенцев, который собрался идти с уловом домой , и мой брат попросил его, чтобы он сообщил нашей матери, что мы будем рыбачить всю ночь. Мы действительно, продолжали ловить в темноте на ощупь. Но Вася был находчив. Мы наломали сосновых веток, настелили и ими же укрылись. Тогда, в первый раз я чувствовал себя тревожней, хотя ночь была лунной. Вася уснул быстро, а мне не спалось. Я слыхал, как шептались сосновые иглы в высоких кронах, как разливались напевы сверчков, а на озере изредка плескались и крякали утки в камышах. От озера чувствовалось движение прохлады.
Утром мы встали рано и продолжали успешный улов. Хлеб был съеден вчера. Поэтому мы развели костер и нажарили надетые на палочки гальянов и полноценно позавтракали. Продолжали ловить, но лов снижался. После обеда закончили лов и отправились довольные домой. Редко бывает такой улов. Удочками наловили полведра. Этого хватит на два семейных пирога в жаровне.
На видимом участке неба мерцали не очень яркие звезды, которые, казалось, медленно двигались и оставались на месте.
Я подумал: - Что сейчас делают караси? Плавают или тоже спят, как люди? Какой величины бывают старые караси? Я вспомнил, как мужик с толстым врачом Работинским, в белом халате, ловили карасей большим заводским неводом, шириной около десяти метров, а на берегу уже лежали только крупные караси. Некоторые из них весили, наверно около двух кг. Одного из них я даже подержал в руках. А врач басом спросил: - Нравится? – Конечно, – ответил я. – Возьми его себе. От неожиданности я даже хотел отказаться, но врач дал мне еще двух поменьше карасей. Я их отложил отдельно и продолжал помогать выбрасывать карасей из длинной мотни невода.
Однажды мне повезло и на малом озере. Две женщины ловили карасей около камышей небольшим самодельным неводом, а я помогал им выбирать карасей из метни невода, выбрасывая мелких в воду. Потом объявили, что последний улов будет для меня. Улов оказался удачный. Я понес домой в снятой рубашке больше десятка карасей, хотя и мельче, чем у дяди Мити. Рыбалка мне нравилась, поэтому я вспоминал все случаи удачного лова. Но видеть чужие уловы меня не устраивало. Поэтому мы с матерью решили связать свой невод.
Мать насучила на пряхе суровых нитей, я связал невод хоть и небольшой, шириной около трех метров, и с братом успешно рыбачили, хотя и не всегда (я учился в третьем классе). Ловили гальянов мы и сачком, обычно весной, когда озеро и примыкающие к нему овраги, переполнялись паводковой водой. Но такого азарта мы тогда не испытывали.
Вспомнил я и один из неприятных случаев. В бору при сборе брусники нас было трое, к нам подошли шестеро (с другой улицы), с ними был «хроя шестипалый» (на ногах у него было шесть пальцев) и потребовали отдать им собранную нами бруснику. Мы возражали, как могли, но больше брусники было рассыпано, чем досталось наглецам. Конечно, нас поколотили и попинали, хотя и им досталось. Однажды зимой я шел в школу по другой улице, встретил «Хрою шестипалого» и, вспомнив его наглость, залимонил ему по носу и до крови. На его рев, выскочила его мать, но я спешно улепетывал по улице к школе, которая находилось в восточном краю деревни - в Забошарихе. Учился я уже в четвертом классе. Месяца через два, за школой Семен Михайлович Золотухин при выходе из школы остановил и сказал, что за хулиганство меня исключат из школы. Это было уже весной, когда таял снег. Я сильно переживал и боялся, если об этом узнает моя мать. Но мои товарищи (лучшие) успокоили меня: - Готька, не бойся, он напугал, ведь ты отличник. Но все окончилось забвением происшедшего. Но я не каялся за отмщение наглому «Хрое» и потом, считая себя правым.
Уже потом, в Алма-Ате, я случайно встретил Семена Михайловича. Мы вспомнили этот незабытый случай. И он признал мою правоту. В драках, точнее в дружественных единоборствах, при стравливании нас взрослыми я обычно выходил победителем, благодаря моей внезапности и напористости. Вот случай. Меня стравили с Мишкой Паньшиным более взрослые. Я отколотил Мишку, несмотря на то что рядом стоял его старший брат Васька. И поняв, что мне намерены «всыпать» за успех, я быстро вчистил в сторону дома. И такой успех у меня был не раз. Я даже был немного уверен в своей непобедимости. Но однажды был промах. Моего брата Васю избивал лежа Семка Князев, а я решил помочь брату и начал колотить Семку и, видимо, так ему было больно, что он бросил Васю и отколотил меня.
Эти воспоминания приходили ко мне почему-то здесь, в таежной тишине, в которой будто отключалось все обычное привычное, которое вспоминалось будто со стороны, из другого мира. В этом и заключалась детская романтическая фантазия, главным героем которой был я, только не в прочитанной книге, а наяву, в реальной действительности. Но от прочитанной книги, мне кажется, все равно меньше глубина впечатлений, да и забывается быстрее. А я реально лежал в шаше и снова пропускал через сознание все, что проделал, ощутил и видел. Наконец, мое сознание будто устало, затуманилось, и веки, независимо от моего сознания, сомкнулись, сознание исчезло. Дядя Митя разбудил меня, когда он уже снял вторую сеть с карасями, которых было не меньше, чем вчера. Я без напоминания начал освобождать карасей из ячеек сети. Дядя Митя сказал мне: - Будем варить двойную уху (в одной воде варить две закладки, после которой жидкость в ведре стала, как холодец бледно-молочного цвета) еще вкусней, чем вчера. Запас вареных карасей мы взяли в дорогу. Даже холодные караси были не менее вкусные, как мне казалось. После завтрака мы выбирали карасей из сети. Мешок был полон. – Будем собираться ехать домой, – сообщил он. Погрузили на тележку мешок с рыбой, сеть и все, что было взято в дорогу. Рыбу накрыли мокрой травой. Вход в шалаш закрыли сосновыми ветками и, не спеша ,отправились домой. Тележка была уже тяжелей. Я был пристяжным и тянул за веревку, накинутую на левое плечо и грудь, и поэтому руки были свободны. По дороге я опять замечал запомнившиеся предметы: толстые сосны, преграждающие дорогу, выступающие на дороге корни сосен, канавки поперек дороги, прорезанные весенними ручьями, крутые повороты вокруг сосен, солнечные просветы и зеленые кусты, редко просматриваемые в глубине, за стволами сосен. Особый интерес вызывали сказочно пушистые и ловкие юркие белки, которые в соснах будто летали в кронах на самой высоте или карабкались, точнее бегали отвесно по стволам.
Я опять увидел зеленый куст калины. И сказал вслух – Вот она калина. Дядя Митя остановился, подставил роготульку под оглоблю ,и мы пошли собирать душистую землянику. Мы опять клали ягоды в фуражки. И я доставил ее потом домой .
Дядя Митя выпрягся, подставил рогатку под оглоблю и лег под сосной. Мне казалось, что на обратном пути мы шли быстрее, чем вчера. Дядя Митя сразу уснул, и я тоже прилег. Кроны сосен не качались, чуть слышен был микрозвон иголок. Я четко ощущал запах сосновой смолы, дегтя от ступиц колес и рыбы. Мы шли, неспеша. Я спросил дядю Митю: - Дядя Митя ,ты устал? – С хорошим уловом я никогда не устаю. Раньше мы ездили на лошадях. Был у меня хороший молодой мерин «Игренька», да его волки разорвали. – Почему же? – спросил я сразу. И он рассказал мне о трагедии с Игренькой. – Был я еще холостым и ездил на Боровое озеро на охоту. Однажды мы поехали с товарищем по первому снегу. Распрягли Игреньку, дали ему овса, сена, а сами пошли вокруг озера стрелять зайцев и лис, которых тогда было много. Я застрелил двух крупных зайцев – русаков. Отошел от Игреньки на верст. Как вдруг услыхал тревожный крик Игреньки. Беда!!! – Понял я и кинулся бежать обратно в сбешенном настроении, спотыкаясь и падая через валежник. Подбежав на выстрел, я не видел стоящего Игреньку и яростно бежал дальше, увидев окровавленные морды хищников. Я сделал два в подряд выстрела. Звери живые кинулись бежать. В догонку я подстрелил взады еще двух хищников, которые ползли на передних лапах. Их я добил. А первыми выстрелами я убил сразу троих наповал. Шея и живот Игреньки были вспороты. Подошел и товарищ. Немного успокоившись, я начал разделывать тушу Игреньки, а товарищ обдирать волков. Тушу Игреньки мы закрыли ветками и сверху положили сани. Шкуры и туши волков подвесили на сучья сосен, недоступно для волков. Взяв ружья и продукты мы пошли домой пешком. На следующий день запрягли молодую кобылку в легкие санки и привезли тушу и шкуры домой, расставив капканы с приманкой из волчьих туш. Было поймано еще два молодых волка. За сданные шкуры волков я купил годовалого жеребчика и назвал его Игренькой. А голову Игреньки, в память, прикрепил к перекладине над въездными воротами. Слушая трагичный рассказ, я проникся чувством сострадания и тут же спросил:
- Дядя Митя, а тебе жалко было Гриньку?
- Жалко- не жалко, а ничего не изменишь.
- А ты вспоминаешь о Гриньке, когда приходишь на озеро? – Как не вспоминать. Ведь он был наш и кормилец и помощник.
При таком рассказе я не заметил, как мы уже вышли из бора и прибыли домой. Я опять обежал соседей, сообщая о свежей рыбе.
На этот раз дядя Митя дал мне семь красноперых карасей, которых мы кушали в течении двух дней. И даже через десятки лет я хорошо помню мои похождения, связанные Бурлинским бором, который и через время, по-прежнему красив, богат и молод. Он по-прежнему служит человеку, а человек ему. Так он сохраняет и продолжает самое дорогое – здоровую жизнь.
Я написал этот автобиографический рассказ – быль с расчетом, что когда-нибудь его прочитают мои потомки (Гоша, Егорик и Васса и другие) представят наш ушедший в историю детский мир и сравнят со своим. Тогда, в нашем образе жизни не было электричества, газа, туалета и комфорта в маленькой избе, и все равно мы жили, мечтали, радовались и огорчались. Для нас тогда это было нормой. А для вас сейчас – благодатный, благоустроенный образ жизни, в котором вы можете творить гораздо больше в разы, если не поленитесь, если превратить любой труд в радость, как это делал ваш заслуженный и дед, и прадед – ставший профессором по уровню знаний и неустанному опыту. Мои потомки должны быть лучше меня.
В этом и есть диалектика жизни.