Хутор Долгий
После четвёртго курса Академии, я проходил производственную практику в качестве участкового агронома в известной в то время на всю страну Дёминской МТС, Сталинградской области. В мой участок входил хутор Долгий с прилегающими землями.
Это было типичное селение степных донских казаков. Но так как ближайшей к ним рекой был Хопёр, они себя и называли хопёрскими. Люди разительно отличались, как от моих россошанских земляков, так и от рязанцев. Хотя казаки были русскими, но таковыми себя не считали. Говорили, что русские - это мужики или хохлы, а они – казаки. Убеждать бесполезно.
Многие даже в то время носили форменные фуражки и штаны с красными лампасами. Их гордость и свободолюбивый дух не до конца сломила политика расказачивания и раскулачивания, ополовинившая хутора и станицы могучего и
веками вольного Дона.
Бежавший заграницу белый генерал, Пётр Краснов, Атаман Всевеликого войска Донского, во время войны с фашистами, создал на деньги рейха из бежавших и пленённых немцами казаков особое боевое соединение для участия в боевых действиях против советской армии. В доказательство своей преданности, он убеждал Гитлера, что казаки особая нация, но говорит по-русски. Имеются сведения о том, что Гитлер даже признал за ними право называться арийцами.
Казаки.
Получив бумажку-распоряжение от председателя колхоза о выделении мне верховой лошади, пошёл на конюшню. Прихожу. У ворот сидят двое, курят. Спросили зачем пришёл, долго расспрашивали кто я и откуда. Узнав, что я не из казаков, переглянулись.
Прочитав бумажку, один из них, ухмыльнувшись пошёл готовить лошадь. Я почувствовал, что мне предстоит испытание, но и в мыслях не было, насколько оно может быть жестоким.
Вывели лошадь и предложили подсадить в седло. Но, зная, что настоящий мужчина не нуждается в подсаживании, я отказался. К тому же я ещё никогда не ездил на лошади в седле. Взял я повод и повёл лошадь за конюшню, подальше от насмешливых глаз.
Лошадь казалась смирной, спокойно дала вставить ногу в стремя, но как только я сел в седло, она заходила подо мной ходуном: взбрыкивала задом, ходила боком, встала на дыбы, и … я очутился на земле, а её копыта просвистели над моим лицом. Удар спиной о землю был довольно сильным, и я выпустил повод. Лошадь спокойно стояла метрах в десяти от меня. Потихоньку подошёл к ней, стал осматривать седло, и под потником нашёл сухой колючий орешек какой-то болотной травы. Вернулся к конюхам, показал колючку и выдал несколько выразительных определений в их адрес.
Но козни их на этом не закончились. Через пару дней, когда я потихоньку на километр отъехал от хутора, решил разогнать лошадь порезвее, она вдруг повела себя также как и в первый раз. Я вцепился в кольцо луки седла и изо всех сил старался удержаться, но на очередной дыбке опять грохнулся на землю. И не просто так, а вместе с седлом.
Лошадь так же не ушла. Осмотрел седло и обнаружил, что лопнула подпруга. Колючки не нашёл, видимо потерялась при падении. Подвёл лошадь, положил на неё седло и пешком вернулся на конюшню. Крепкими словами выразил своё возмущение тем, что они подрезали подпругу, и пообещал сегодня же заявить в правление да, заодно, и в милицию о преднамеренности их действий.
Спесь с них слетела мигом, стали просить и умолять не делать этого. Божились, что с подпругой они ничего не делали, что такой серьёзный грех они бы никогда не взяли на душу, возможно она сама порвалась. И всё показывали мне место разрыва подпруги без следа ножа.
Мне стало как-то неловко. Не жалко, а стыдно за то, что вызвал испуг на лицах и в действиях мужиков, считающих себя казаками. Я естественно никому ничего не сказал об этом происшествии. Но конечно казаки теперь уже не те.
Гражданская война, расказачиваие, раскулачивание, коллективизация да и все последующие годы, быстро развивающегося процесса урбанизации - наступления города на деревню, отшибли у казаков (кстати как и у всех остальных крестьян), чувство хозяина на земле. Весьма характерной мне показалась присказка одного из потомственных казаков в Лабинске, Краснодарского края, сказанная им в сердцах: - «Мой дед был казак, отец – сын казачий, а я… - уже хрен собачий». Горько, но не без правды.
Я люблю скорость передвижения. На автомобиле, там где позволяют условия, например, на Новорижском шоссе на своём жигулёнке я еду со скоростью 100-110 км. в час. Ехал бы и с большей, но мой “конь” даже на этой скорости начинает вибрировать. На БМВ пятой модели, приходилось ездить на скорости 100 – 110 миль (160 -180 км). Приятно, когда дух захватывает, адреналин, как сейчас говорят любители острых ощущений.
Но ощущение быстрой езды на автомобиле значительно слабее, чем то, которое испытываешь, когда мчишься на мотоцикле, даже при значительно меньшей скорости, и не идёт ни в какое сравнение, если ты скачешь верхом на лошади. По моему глубокому убеждению, никакую, добытую с помощью техники скорость, нельзя сравнить со скачкой.
Там машина тебя везёт, а здесь ты сам вместе с лошадью, слившись в единое целое, всем своим существом стремишься вперёд, чувствуешь, как шумит ветер в ушах, как старается лошадь, как напрягается каждый её мускул, и твой тоже. При этом, пригнувшись к её шее, стоя на стременах и сжимая бока лошади ногами, ты в своём стремлении вперёд, напрягаешься и сам. Недаром после быстрой езды на лошади с тебя, как и с неё, пот течёт градом.
Поля колхоза хутора Долгого большие и расстояния огромные, а единственным средством передвижения была, выделенная колхозом, верховая лошадь. Лошадь для меня была не в диковинку - в детстве мы, мальчишки, работали на них - купали, пасли и, конечно, докрасна набивали себе зады лошадиной хребтиной, так как верхом ездили без сёдел и стремян.
По-настоящему же ездить верхом я научился именно там, среди донских казаков. Недостатка в лошадях не было - колхоз занимался племенным разведением будёновской (донской) породы.
Сначала, после того изуверского казачьего экзамена, ездил на спокойной, но довольно старой лошади. Затем мне выделили сравнительно молодого коня Серого. Здесь я должен сделать небольшое отступление.
На вопрос о самой умной породе животных один известный английский учёный зоолог ответил, что индивидуальные различия между особями внутри породы настолько велики, что при оценке способностей животного вряд ли можно оперировать таким понятием, как порода. Иными словами, в породе, как и в семье - не без урода, как и не без умницы.
Так вот, я уверился в том, что мой Серый был отменным уродом в лошадином племени - глупый и ленивый. Огромного труда стоило разогнать его в рысь. Весь хлыст размочалишь об его бока пока доедешь до места назначения. Казаки смеются – “Видно, что мужик, а не казак”. Пожалуй, они в чём-то были правы, думал я.
Со временем я заметил, что мой Серый не такой уж дурак и дело не столько в лени, сколько в его отношении ко мне. Он, стервец, вычислил меня, определил, что у меня мягкий характер, бояться меня не надо, а что хлыст – так, мол, толстая шкура и не такое видала. К такому выводу я пришёл после следующего случая.
Поехал я однажды по делам к дальней тракторной бригаде МТС. Стыдно было перед казаками трюхать тупой рысцой, и метров за 200 до вагончика-бытовки трактористов, я решил разогнать Серого в галоп. Стегаю его, стегаю, а он никак не хочет бежать быстрее – трюхает дубовой рысцой, а на крылечке вагончика стоит бригадир и смеётся. Когда я подъехал он и говорит:
- Что ж ты справиться с лошадью не можешь, видно - не казак.
- Да, с такой ленивой скотиной пожалуй и казак не справится, - ответил я.
- Дай-ка повод, - попросил он.
И тут случилось чудо! Я подвёл, почему-то вдруг заупиравшегося, Серого к бригадиру и..., как только тот взял повод, эта скотина вмиг преобразилась в настоящего коня: дрожь пробежала по всему его телу, он распрямился, голова поднялась, загорелись глаза, раздулись ноздри и он заплясал веером от зажатого в руке бригадира поводка.
Казак махом вскочил в седло, поднял Серого на дыбы(!), затем бешеным аллюром проскакал дважды вкруг вагончика, соскочил и отдал мне повод со словами: “Так с ним надо”. Я стоял с разинутым ртом. Ведь это был мой Серый, а выделывал такое! И... без хлыста, без окрика!
Как-то позже, я присутствовал на заседании правления колхоза, на котором обсуждался вопрос о лишении этого бригадира права пользоваться верховой лошадью, так как он загоняет лошадей и только в том сезоне под ним уже пало три лошади. Он оправдывался: “Не знаю, отчего они меня боятся и дохнут, ведь я их не бью, у меня даже и прутика в руках не бывает”. (Термин – загнать лошадь - означает уморить её насмерть непрерывным бегом).
Я часто вспоминал этот случай и понял, что дело здесь в атавизме, но не физической, а психической природы. В психике того бригадира сохранились зверские черты характера первобытного человека, которого в те далёкие времена на земле боялось всё живое. Вот мой зверь и учуял того зверя.
Через месяц мне дали другую лошадь. Это была молодая племенная кобылка по кличке Резвая. Она была уже объезженная и обученная, послушная и, действительно, очень резвая. Ездить на ней было одно удовольствие. Я научился одним махом вскакивать в седло, без хлыста посылать её в рысь и в галоп. Причём, как мне казалось, делала она это охотно и даже с удовольствием. Вот тогда я и понял всю прелесть быстрой верховой езды.
Петя.
Для согласования графика работы уборочных комбайнов, я поехал в соседний колхоз, где также участковым агрономом работал мой однокашник. Приехав в колхоз, тут же на площади перед правлением я почувствовал, что попал на какое-то представление и являюсь свидетелем чего-то необычного, нереального.
В кругу колхозников стоят, украшенные флагами, три или четыре телеги, доверху гружёные мешками с зерном. Сбоку каравана – ещё одна телега, с транспарантом: «Первый хлеб – государству!». На этой телеге стоит мой Петя и держит пламенную речь, смысл которой тот же, что и на транспаранте. Вокруг, явно приказом собрана толпа колхозников. Стоят, слушают. Выражение лиц отсутствующее. На последний призыв выступающего: - «Ура, Товарищи!» - реакции почти не последовало.
На обратном пути всё думал об этом. К чему был организован этот балаган? Неужели он и впрямь рассчитывал, что колхозники (бывшие казаки) будут плясать от радости, увозя, своим трудом выращенный, хлеб государству, да притом ещё за гроши, просто так, в поставку – за дурняк?
Однако Петина хватка позволила ему в дальнейшем достичь высокого положения.
Волки вместо невесты.
А дело было так. Невеста моя Лидочка - теперь она бабушка Лида – в то лето тоже была на практике на птицеинкубаторной станции в городе Борисоглебске, где жили её родители. Территориально это было недалеко. От станции Филоново, которая находилась в 20 километрах от хутора Долгого, туда можно было за пару-тройку часов доехать поездом.
В письмах мы договорились, что она 20-го августа ко мне приедет погостить. Поезд приходил в 8 вечера, так что я заблаговременно часов в 5 пополудни запряг повозку и отправился в путь. Хорошей езды до Филоново было часа два, и коль скоро времени было достаточно, то ехали мы не спеша.
Проехав километров пять-шесть, вдруг почувствовал, что повозка подо мной падает и быстро соскочил, а она всё-таки завалилась на один бок, - отвалилось левое переднее колесо. Лошадь остановилась. Стал рассматривать поломку и обнаружил, что чека (штырь), удерживающая колесо на оси, сточилась, а оставшийся кусок её заклинило в отверстии оси. Обшарил повозку в надежде найти какую-либо железку чтобы выбить уломыш и вставить хотя бы тонкую палку, увы - ничего подходящего.
Тогда я с трудом насадил колесо, на ось намотал кусок верёвки на ось и тронулся в путь, но колесо соскочило метров через двадцать. Я вновь насадил колесо, тронул лошадь, а сам пошёл рядом всё время его подпихивая бедром на ось. Бился с колесом и с ужасом посматривал на часы. Время, казалось, не шло, а бежало.
Так мы прошли километров пять, стало темнеть, а на юге сумерки короткие, и я понял, что уже не встречу Лиду - позор! Я шёл и грыз себя: какой недотёпа, почему не выехал раньше, почему не проверил исправность телеги, почему не оказалось никакого инструмента, хоть бы какую железяку взял.
Дорога шла вдоль широкой лесной полосы, было уже почти темно, как вдруг лошадь остановилась, стал её понукать, а она ни с места. Подошёл к ней, а она дрожит мелко, прядёт ушами и раздувает ноздри. Глянул вперед, и по спине пробежала холодная дрожь - на дороге метрах в десяти сидят два силуэта. “Волки!”, - обожгла мысль.
Стал успокаивать лошадь, гладить её шею и говорить ей какие-то слова, а сам лихорадочно думаю, что если она сейчас испугавшись рванёт со сломанной телегой? Тогда волки набросятся и... конец и ей и мне. Что-то прокричал в сторону волков и щёлкнул воздух кнутом. Показалось, что они ушли. Мы двинулись дальше: шагов пять я рядом с лошадью, подбодряя её, затем бегу поправляю колесо и опять к лошади и так далее.
Темнота сгустилась кромешная, ночь не тёмная, а чёрная, не видно даже верхушек деревьев лесополосы вдоль дороги. Волки, по звукам их была целая стая, выли сзади и забегали вперед, причём, когда обгоняли нас, слышен был их топот, фырканье и повизгивание. Лошадь постоянно останавливалась, дрожала, а я всеми силами старался её успокоить, гладил шею и говорил ласковые слова, орал на волков и щелкал кнутом.
Наконец, впереди показался огонёк, затем исчез и показался вновь. Я знал, что это работает на пахоте трактор, но до него ещё идти и идти. А волки с нами как бы игру затеяли - то окажутся сзади - то протопотят вперед и сядут на дороге. Лошадь остановится, я поору на них и опять двигаемся в путь. Волки оставили нас вероятно потому, что к осени они были сытыми, и ограничились игрой с нами, у них возможно не было позыва голода нападать на нас.
Через час-полтора мы подошли к вагончику трактористов, перед которым у костра сидели мужики. Они быстро сняли колесо, выбили обломок чеки, вставили новый штырь. Было уже заполночь, и я быстро поехал в Филоново, рассчитывая застать Лиду в зале ожидания вокзала.
Но увы, нигде её не было, а тётки, встречающие поезда, в надежде сдать приезжим комнату для ночлега, сообщили, что с давно прошедшего поезда, к которому я ехал, никакая девушка не сходила.
Счётчик мыслей сразу перескочил с моей вины - на её. «Ведь она в Борисоглебске, а там добрая половина молодых ребят - красавцы курсанты крупнейшего в стране военного авиаучилища! Неужели!? Нет, поеду туда сам и разберусь…». Но это уже иная история, не имеющая отношения к серым степным разбойникам.
Уже всходило солнце, когда я весь измученный и не столько физически, сколько фактом её возможной неверности, вернулся в хутор.
Если сильно хочешь. “Ишь, не приехала! Думаешь, я так это и оставлю? Сам к тебе приеду”, - думал я, и действительно в один прекрасный день отпросился, взял билет и поехал.
Борисоглебск мне понравился – чистенький уютный городок. Немного меня насторожило и обеспокоило, то, что на улицах много военных с голубыми петлицами, офицеров и курсантов знаменитого военного авиаучилища. “Уж не лётчик какой-нибудь стал на моём пути? Увлёк! Не дал ей приехать ко мне!”. Подобные мысли очень беспокоили меня. Я остановился в гостинице, в красивом доме на углу улицы Свободы, купил бутылку вина, и, с твёрдыми намерениями настоящего жениха, отправился искать нужный дом.
Нашёл совсем недалеко, на той же улице. Лида оказалась дома, стесняясь представила меня, как сокурсника по институту. Мать засуетилась с приготовлением стола, а отец недоверчиво прочитав на этикетке бутылки, что крепость моего вина Спотыкач всего 20 градусов, казался несколько неудовлетворённым, вышел на улицу и, через несколько минут, вернулся с бутылкой сорокаградусной. Как водится, в таких случаях, разговор был ни о чём. Я с трудом выискивал тему и не знал, что говорить и о чём спрашивать.
Не успели мы потрапезничать, как с улицы донеслись голоса. Чей-то женский голос звал Лиду. Она вышла. А у меня почему-то кошки заскребли на душе: - “Уж не лётчик ли?” И кто бы мог подумать – мои опасения оправдались! Когда я вышел на крыльцо, - увидел, что у калитки стоит молодой лейтенант в новенькой форме (правда не лётной), а рядом с ним женщина в возрасте.
Лейтенант жестикулирует и горячо что-то говорит, Лида отрицательно качает головой. Наконец она повернулась и пошла к дому. Оказалось, это соседский сын, военный ветеринарный фельдшер пришёл с матерью к лидиным родителям свататься. Лида говорила потом, что он и до этого не раз приходил с тем же.
На обратном пути, в вагоне, глядя на уплывающий Борисоглебск, я с радостью и некоторой гордостью думал о том, как я вовремя я приехал к Лиде. Не окажись я тогда в их доме, натиск ветеринара мог бы быть более решительным. Хотя, судя по всему, успех ему не светил – ведь Лида, по её словам, не испытывала к нему никаких симпатий, не говоря о чувствах.
* * *