Лёша был не Лёша, а – Саша – это значилось в его паспорте. В нём на второй страничке так и было написано: Ульянов Александр Викторович, 11 июля 1976 года рождения, уроженец села Уакит Баунтовского района. Лёша-Саша стоял посреди моего кабинета недалеко от входной двери в форме сержанта милиции. Специалистка по учёту военнообязанных крепкая, фигуристая и моложавая для своих тридцати пяти Нинка Прохорова сидела на стуле напротив меня, положив на стол, который буквой «Т» был приставлен к моему рабочему, его личное дело и военный билет. Она озабоченно смотрела своими метисоватыми тёмными глазами на мой лоб. Её руки лежали на округлых коленках. Голова с собранными сзади в шишку прямыми каштановыми волосами, была немного наклонена в сторону.
– Семён Петрович, я не знаю, что делать. Такого я ещё не видела. Посмотрите. – Она взяла военник и протянула его мне. – В военном билете данные не совпадают с тем, что написано в его паспорте.
– Не понял, – удивился в свою очередь я и взял документ, – Ульянов Алексей Викторович.
Перечитав текст, написанный от руки аккуратным почерком ещё раз, я глянул на продолжающего стоять сержанта.
– Вы посмотрите на дату рождения, – продолжила она, – а вы покажите паспорт, – повернувшись к Ульянову, она кивнула ему. Тот полез в барсетку и, развернув документ, поднёс его мне.
– 11 июля 1976, – я перевёл взор на запись в военном билете и тихо произнёс: – Одиннадцатое июня…
– Военный билет оформлялся по материалам личного дела, – говорила Нина, – Оно заводилось на основании заверенных списков из школы.
Наконец голос её потускнел, и она замолчала. Прохорова сидела, положив ногу на ногу, смущённо улыбаясь, и глядела на меня. При этом собравшиеся вокруг глаз предательские морщинки чуть портили её миловидное, немного азиатское довольно ухоженное лицо, указывая на биологический возраст.
Худощавый и высокий милиционер, по армейско-милицейской привычке, продолжал стоять по стойке «вольно».
– Саша, или Лёша, – сказал наконец я, – вы что-нибудь можете нам объяснить? Садитесь.
Он обошёл стол со стороны окон и присел на стул:
– Да, – замялся он, – это давняя и очень запутанная история. На самом деле я родился не в июле, а в июне, и зовут меня с самого рождения Алексеем. Когда я появился на свет, моя мама была метеорологом и незадолго до родов её перевезли с метеостанции в Уакит, на сохранение, что ли? Там жил тогда её отец – мой дед, да бабка. Бабушка с мамой занимались мной, а батя мой работал где-то на золоте, и его не было тогда – всё-таки промывочный сезон в полном разгаре.
Прошло месяца полтора или два, когда бабушка наконец отправила дедушку в сельсовет, зарегистрировать меня, потому что без свидетельства о рождении не выдавали какое-то пособие. Дед спросил, как назвали сына? Ему бабушка сказала: «Алексей»; «А когда родился?»; «Одиннадцатого июня».
Ну он и пошёл. По дороге завернул к приятелю; там они выпили за внука. Хотя дед был ещё дома навеселе и у родственничка добавил, но он всё же помнил, куда шёл.
Добрёл он до конторы, в которой сидела старая делопроизводительница. Она по совместительству вела книги регистрации гражданских актов. Что у Ульяновских пополнение – это она знала – село небольшое, поэтому, когда она попросила, чтобы дед выложил ей справку от акушерки, он сказал, что бумажка где-то завалялась дома – не могут найти.
– Когда родился ребёнок? – спросила она, залезая в сейф.
– Одиннадцатого, – тяжело ворочая языком ответил дед, – июня.
– Одиннадцатого июля одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года, – выводила тугая на ухо старуха на строгом бланке, помогая себе вслух. – Как назвали ребёнка? – Продолжила она, глядя на старика через толстые линзы очков.
– Александр.
Дед по запарке, с винных паров, забыл, что говорила ему бабка и брякнул первое, что всплыло у него в мозгу – его собственное имя.
С грехом пополам, наконец, столоначальница дописала данные о молодых родителях и шлёпнула гербовую печать.
Дед принёс бумажку домой, бабушка сослепу не стала её разглядывать, а сунула в сервант в шкатулку с документами.
В начальную школу меня переводили из детского садика, где всегда звали-величали Алёшей Ульяновым. На основании списков из садика, с датами рождения разумеется, учитель занёс данные в журнал успеваемости, и пошёл я по жизни, не зная, не ведая о том, что живу двумя судьбами: одна казённая-официальная, другая мирская. Такое вот раздвоение личности.
Паспорт мне выдавали по свидетельству о рождении. Военный билет же получал в военкомате перед призывом. Там написана реальная дата и реальное моё имя. Они перетекли в личное дело из школьных журналов.
После армии меня взяли на службу в милицию. Там по личному делу я проходил как Ульянов Александр, потому что кадровики смотрели в паспорт. Я пытался возражать, но они там даже слушать меня не стали. В милицейском удостоверении записано, то же, что и в паспорте. А день рождения я всегда праздную в июне…».
Саша-Лёша замолк.
Я сидел озадаченный и долго что-то соображал.
– Я хочу поменять имя и дату рождения. – Наконец вывел меня из оцепенения Лёшка-милиционер. – Я уже был в ЗАГСе, там сказали, что имя поменять можно, хотя и трудно, а вот дату они изменить не могут – нужна справка из роддома.
– Чем же я тебе могу помочь? – спросил я.
– Не знаю. – Искренне признался он.
Я задумался. Для дела нужна справка о рождении. Она, может быть, ещё лежит где-то в сельском фельдшерском архиве в далёком северном Уаките, до которого добраться можно только зимой по зимнику или на самолёте.
– Я думаю, – резюмировал я, – можно запросить эту справку телеграфом; для ЗАГСа этого подтверждения будет достаточно. Сделай запрос: «Прошу подтвердить факт рождения 11 июня 76 года, заверенной телеграммой и т.д.»… Постой там же нет телеграфа, там только радиосвязь! – осенило меня.
Я сразу вспомнил, что могу сам выйти на сельсовет по рации, которая у нас в дежурке. Я пошёл в комнату дежурного, Алёша – за мной; в дверях остановилась Нина. Сеанс связи с отдалёнными посёлками был только один раз в день и нам повезло сразу попасть на радистку.
Через помехи, повторяя каждое слово дважды, мне удалось передать «барышне» запрос на подтверждение факта рождения сына 11 июня 1976 года у Ульяновой Полины Григорьевны. Девушка на том конце эфира, сквозь шум помех сообщила мне, что всё записала и передаст в сельсовет, и чтобы завтра или послезавтра ждали заверенную радиограмму на узле связи.
Дня через два ко мне зашёл милиционер Алексей Ульянов. Он сдержанно, как в туманной дымке сиял довольной улыбкой. Он пришёл сказать, что ЗАГС принял радиограмму в работу, и что в скором времени ему выдадут новое свидетельство о рождении, паспорт, и что эта «шизофрения» наконец закончилась.
Я пожал ему руку, сказал: «Ну, счастливо» и снова погрузился в свои дела.