ЮРА РАШКИН - http://www.proza.ru/avtor/portamento - ВТОРОЕ МЕСТО В 95-М ЮБИЛЕЙНОМ КОНКУРСЕ ДЛЯ НОВЫХ АВТОРОВ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Мальчишки любили девчонок.
Они бегали за ними по двору, дёргали за косы, краснели и вздыхали, делились сокровенным, дарили “фотки”, ссорились и страдали, сводили счёты, пакостничали, дрались и мирились, всё прощали и были счастливы.
Шурик любил скрипку.
Носил её в футляре, прижатом к сердцу. Оберегал в стремительном потоке прохожих, в тесном городском транспорте, в сутолоке подземных переходов.
Скрипка была для Шурика всем: любовью и ненавистью, восторгом и унынием, надеждой и отчаянием, госпожой и рабыней.
Когда он впервые взял скрипку в руки, смычок плохо слушался начинающего музыканта: то двигался рывками, и скрипка повизгивала, словно от щекотки, то сползал куда-то в сторону, и скрипка злобно шипела, как потревоженная гусыня. Немало времени и труда ушло на то, чтобы скрипка в его руках запела легко и самозабвенно, ответила на его любовь взаимностью и редкой покорностью, которую хранила уже долгие десять лет. И Шурик безраздельно отдавал ей все свои чувства. И странно: чем больше труда и чувств вкладывал он в скрипку, тем большего она от него требовала.
В квартиру позвонили.
Вошёл Купипродай, стройный, элегантный, со своей неизменной обворожительной улыбкой, которую носил повсеместно и повсякчасно, как носят очки или карнавальную маску, скрывающую, к тому же, истинное лицо.
Купипродай – давний и, пожалуй, единственный друг Шурика. Он богат и достаточно известен. Дружбу с ним почитают за честь. Он сколотил состояние на разного рода афёрах, и те, кто знает это, втайне зовут его “барыгой”.
- Всё пилиш, - вздохнул вошедший.
- Играю, - поправил Шурик.
- Играет Додик Ойстрах, а ты - пилишь.
- Короче…
- Короче? Ладно: Шушик, ты же не будешь играть лучше, чем это делал маэстро Паганини?
- Нет, понятно…
- Вот. А он был беден. Играя на скрипке, ты будешь беднее Паганини. И вряд ли найдётся дура, что захочет иметь от тебя детей, которых ты не сможешь досыта накормить, прилично одеть, и сносно вывести в люди.
- Не в деньгах счастье,- вяло возразил Шурик.
- Правильно, - живо подхватил Купипродай, и козырнул расхожей остротой: счастье не в деньгах а в их количестве. Мне жаль тебя, Шушик. Мы выросли с тобой на одной лестничной площадке, ходили в один детский садик, в единственной на весь квартал песочнице писали в одну ямку. Шурик, ты близорук. Ты не видишь дальше кончика смычка своей злополучной скрипки. Весь твой интерес в этом чёрном, похожем на миниатюрный гробик футляре, в котором ты решил навсегда похоронить своё будущее. Оглянись вокруг. Посмотри пристальней. Кому нужна твоя музыка? В заботах о хлебе насущном проводят люди дни и ночи. Не имея возможности достаточно прилично заработать чесным, но малооплачиваемым трудом, они очерствели душой, погрязли в дикой, беспросветной бытовухе. Шурик, миром правят деньги. Не музыка, не идеи – деньги! Деньги – это власть, достоинство, благополучие, любовь, наконец...
- Короче…
- Хочешь короче? Ладно.
Купипродай погрузился в топкое кресло, едва не сложившись пополам: голова его оказалась на уровне худых, вызывающе торчащих колен, затянутых в кожаные узкие брюки.
- Садись и слушай. Вчера на остановке я увидел объявление:”Есть Гварнери“. И адрес богадельни. Я туда. Там тоска и скука смертная. Нашёл хозяина скрипки. Гуманоид – руки ниже колен, губы выше носа. “Сколько? “– спрашиваю, А он мне суёт скрипочку в руки :” Играйте.“ А я ему: “ Простите великодушно, не дал мне бог таланта. Но скрипочку я у вас прикуплю” А он мне: “ Простите великодушно, но мне хотелось, чтобы инструмент достался музыканту. Настоящему, знаете ли, чародею звуков.” “ Ну, - думаю себе, - глист ты в томатном соусе. Недобиток белогвардейский. Небось залиговал скрипочку на одной из своих бандитских вылазок, когда трудовой народ узурпировал, да и припрятал до времени. А теперь в благопристойность сыграть решил. Интеллигента из себя корчит.”
- И что ?
- И ничего… Не продал он скрипку.
- Ну и дальше…
-Шурик, я изо всех сил пытаюсь научить тебя жить, а ты мне прэссконфэрэнцию устраиваешь. Сколько “тянет” эта Гварнери?
- Смотря в каком она состоянии.
- Значит так, я даю тебе деньги. Много. Хозяин скрипки, я в этом уверен, за всю свою долгую жизнь, отданную без остатка социалистическим идеалам, в глаза не видел такой суммы. Ты берёшь скрипку. Играешь. Доходяга от восторга накладывает в штаны и выкладывает скрипочку. Мы её “толкаем”. Доход пополам.
- Не нравится мне это, – помялся Шурик.
- Так… Или ты едешь, или я тебе не друг.
Дом престарелых – унылые задворки общества так и не сумевшего воплотиться в предполагаемый идеал. Отверженные и униженные, покалеченные морально и физически, обитают здесь граждане великой страны, доживая свой век в ожидании смерти, которая есть благо, так как избавляет от страданий, причиняемых осознанием собственной неполноценности, ничтожности и ненужности.
Шурик рассматривает старика, пока тот достаёт, по-стариковски неспешно, из старенького книжного шкафа свою знаменитую, или, скорее, именитую скрипку. Движения его выверены и плавны, он весь пластичен и грациозен, словно не прожиты им бесконечные годы его, призванные если не сломать, то согнуть, ссутулить, ослабить колени, вывернуть стопы и сотворить с ним ещё, бог знает что, что способна сотворить природа-матушка с человеком, дожившим до самой, что ни на есть, глубочайшей старости.
- Сыграйте, - протягивая скрипку бережно, словно спеленатого младенца, просит старик.
Шурик заиграл.
Пять трагических, тихих, словно печальные вздохи, аккордов ниспали ступенеобразно и повторились. Потом одиноко повис высокий протяжный звук, опустился, на мгновение замер, снова взвился пронзительно, застыл и неудержимо покатился вниз, теряя высоту, ломаясь и огрубевая.
Неповторимая радость узнавания озарила лицо старика… он смежил глаза и мечтательно запрокинул голову.
А звук, одинокий звук метался, словно искал пристанище. Полный невыразимой глубокой скорби, он успокаивался на какое-то мгновение, снова пускался в неудержимый бег, вдогонку за собственным отголоском, бился о невидимое препятствие, и не имея сил преодолеть его, откатывался, обессиленный, замирал, словно желая восстановиться, окрепнуть для новой попытки преодоления.
Старик раскачивался в такт музыке. Распрямлялись, сведенные непомерной тяжестью прожитого, его худые плечи. Вскидывалась голова, угрожающе выбрасывая заостренный клинообразный подбородок, и он, помаячив, вонзался в широкую тощую грудь, когда звук терял высоту, и обессиливал. В старике всё пришло в движение. Так, как перемещает землетрясение тектонические пласты, смещались в его теле, ворочались и дыбились мышцы, кожа и кости.
Скрипка умолкла.
На смычке беспомощно повисло несколько, лопнувших во время игры волосков, и Шурик не знал, как ему быть: отрывать их или оставить так, объяснив хозяину скрипки, что при игре, зачастую, такое случается.
- Спасибо вам, добрый юноша. Ни у кого из тех, кто брал в руки эту скрипку, она не звучала так великолепно, как прозвучала у вас, – проговорил старик. – Я с превеликой радостью дарю вам эту скрипку. Пусть она приносит наслаждение и вам самому, и тем, кто будет слушать вашу прекрасную игру.
- Вы сказали “ дарю “? – не веря своим ушам спросил Шурик.
- Да. Я дарю вам скрипку.
- Да… но… Это очень дорогой и ооочень ценный инструмент.
- Я знаю.
- Тут вот у меня есть немного денег, – засуетился Шурик, – но яаа… я могу привезти ещё. – Шурик протянул купипродаевые деньги.
Старик взял деньги. Подержал на ладони, словно определяя их вес. И сказал:
- Удивительно: я никогда не держал в руках столько денег.
- Вот и прекрасно! Берите. Вам они пригодятся.
Старик вернул деньги и сказал:
- Я не продаю скрипку. Я дарю её тебе, сынок.
Шурик замотал головой.
- Нет, простите. Я не могу взять такой дорогой подарок. Мне это… Нет, нет, что Вы…
Старик подумал…
- Ну-с, так тому и быть…– уложил скрипку в футляр, пристроил её на прежнее место и вызвался проводить Шурика.
Ветер разметал космы седых волос старика, едва тот переступил порог богадельни, вздыбил их, набросил на глаза. Шурику почему-то показалось, что голова старика и волосы на ней похожи на горевший костёр, в котором ветер ворошит белёсый пепел, тщетно пытаясь раздуть пригасшие угли.
- Скажите, вы не были белогвардейцем? – спросил вдруг Шурик старика.
- Нет. Белогвардейцем я не был. – почему-то не удивившись ответил тот.
- Тогда как к вам попала такая скрипка? Если это не секрет.
- Это не секрет. Я выменял её на хлеб у одного старого немца в конце войны.
- А вы не могли ему хлеб просто так дать, без скрипки?
- Я мог дать ему хлеб просто так, без скрипки. Он не мог его просто так взять.
- И тогда вы взяли скрипку?
- И тогда я взял скрипку, потому что, если бы я не взял скрипку, он не взял бы хлеб. А без хлеба он умер бы…
Остаток пути они прошли молча.