После утренней раздачи пищи, когда сокамерники закончили её приём, сокамерники пили чай. Рында поделился своим сахаром с Серёгой и участливо поинтересовался:
– Что, Кулибин, пришёл в себя? Ночью сны снились: жена или жратва? Кормят здесь так, что не разжиреешь. Хорошо вон, Пантюха, в город выход имеет, из дома и из магазина кое–что принести может.
– Как это? – удивился Панов.
– Вот так. Это мы тут трое подследственных, а Пантюха на пятнадцать суток загремел, только камер в отделе больше нет, вот и он с нами чалится. Его на хозработы выводят. Ты имей ввиду – если что на волю передать надо, то через него можно. Ты мне маляву дай, а я уже Пантюху настрою: как и что нужно сделать. Верно? – повернулся он к прихлёбывающему чай лысоватому мужику.
– Верно, верно, – услужливо затряс тот головой, преданно глядя на уголовника.
– А малява это что?
– Записка на волю. Эх ты, Кулибин, – покачал он осуждающе головой.
Вскоре лязгнул замок и открылась дверь в камеру.
– Панов, на выход, руки за спину – резко прозвучал голос сержанта милиции.
Пройдя по коридору через дежурную часть, сержант и Сергей оказались у двери в кабинет начальника уголовного розыска.
– К стене лицом, – скомандовал сержант и постучал в дверь. – Задержанного Панова привёл, – сообщил он, заглянув в кабинет.
– Давай его сюда. Скажи начальнику. что будем с Пановым беседовать. Если у него время есть, то пусть присоединяется, сказал Олтухович, отпустив сержанта.
Через минуту Кудамов был у него в кабинете.
Заперев дверь на ключ, капитан указал Панову на табуретку, сам с Кудамовым расположился напротив.
– Давай, голубь ясный, рассказывай.
– Что рассказывать?
– Всё рассказывай по порядку и с самого начала. Не торопись. Время у нас теперь есть. Закуришь?
Задержанный отрицательно помотал головой.
– Ну, как скажешь. Может, чайку?
– Только пил в камере.
– Как устроился? Не обижают?
Серёга усмехнулся:
– Нет, товарищ капитан, мирные соседи попались.
– Гражданин начальник, обращаются арестованные к сотрудникам милиции и к тем, кто в зоне охранять тебя будет. Это до вчерашнего дня я тебе товарищем был.
– Извините. С армии привычка осталась.
– Привыкай.
Панов начал свою невесёлую повесть о том, как познакомился с Валентином, как замки ему в руки попали, как он сделал отмычку и начал кражи совершать.
– Постой, вдруг прервал его Кудамов, – так у тебя подельник был?
– Только в первый раз.
– Кто он? Где проживает, чем занимается?
– Зачем вам это? Я же все кражи вам сообщу и что взял. Зачем его впутывать?
– Так ведь преступник на свободе ходить будет. Нет ему это не нужно. Он и так не плохо живёт.
– А как же полное раскаяние и откровенность?
– Я про себя обещал. А сдавать товарища – это не мой путь.
– Ладно, вернёмся к тебе. Олтухович, вызови сюда следователя. Которого? У нас у кого эта серия краж в производстве? В основном у Щеглова, пара дел у Гардениной есть. Вот Щеглова и приглашай.
Вскоре следователь старший лейтенант Щеглов беседовал с начальником. Решено было, все дела объединить, подписать арестовку у прокурора, провести обыск у Тролля по месту жительства.
– Панова брать с собой на обыск? – поинтересовался Щеглов.
– Конечно. Он же тебе и покажет, где у него дома что спрятано, а так же инструменты и чертежи отмычки.
– Зря вы столько времени потратили на разговоры с подозреваемым. Мне всё равно его по каждому эпизоду допрашивать придётся под протокол. А второй раз он уже может и не захотеть откровенничать.
– Ничего. Мы постараемся. Чтобы охота говорить у него не иссякала.
Началось кропотливое следствием по всем кражам, что были совершены Троллем. Кроме тех, о которых сотрудники уголовного розыска уже знали, Серёга вспомнил ещё четыре, о которых заявлений не было. Всего следователю пришлось оформлять уголовное дело по тридцати семи эпизодам квалифицированных краж с проникновением в жилище.
Панов всё время был на допросах у следователя и на выездах в квартиры, которые он в своё время посетил. В камеру возвращался только на обед и потом уже на ночь. Настроение у него было подавленное. После того, как к нему на квартиру с обыском прибыла следственная группа и в его присутствии этот обыск провели, он всё больше начал замыкаться в себе.
Когда группа вошла в его квартиру, введя с собой хозяина в наручниках, то жена его, прижав к себе детей, стояла у окна с смертельно–бледным лицом, словно окаменев от происходящего. Когда в антресолях из коробки с электрорубанком была извлечена пачка денег, то она изменилась в лице и сначала выкрикнула дрожащими губами:
– Я не знаю откуда это! Это не наше! Серёжа, скажи им.
Тот опустил голову и пробормотал:
– Не кричи, Клава, это я собирал, чтобы большой холодильник нам купить.
Потом с балкона из старого сапога была извлечена шкатулка с драгоценностями. Следователь, в присутствии разинувших от изумления рот понятых, начал составлять опись изъятого, а Клавдия Панина присела на диван и, обливаясь слезами, причитала:
– Господи, да откуда же богатство такое? Я в жизни такого не носила.
– Что молчишь, – закричала она,– кому ты всё это запасал? Девкам небось?
– Вряд ли, – отозвался следователь, – одну серёжку носить не будешь, а их тут восемь таких. Вот, разве что, кулончик.
Панина молча сидела гляда в угол, потом молча подписала протоколы.
Огда группа начал покидать квартиру и Серёгу в наручниках стали уводить, он неожиданно вскочила и вцепилась ему в волосы на голове и стала визжать:
– Сволочь. Что ты натворил! Ты же меня как под поезд бросил. Куда я с детями без работы? Кто кормить нас будет? Мне теперь петлю на себя и на них накинуть?
Сержанты едва оторвали её от мужа. Даже через закрытуюдверь до лифта доносились её рыдания и вопли от истерики вперемежку с детским плачем.
Олтухович «был на коне». Он приходил в отдел в своём дорогом отутюженном костюме, гладко выбритым, попахивая хорошей туалетной водой и, иногда, вчерашним алкоголем. Планёрки проводил, часто потирая руки и слегка улыбаясь, поскольку теперь показатели работы его отдела были недосягаемы для аналогичных подразделений не только Карелии, а всего Северо–Запада. Потом вызывал к себе оперов –Ахметова или Суханова, чтобы поинтересоваться как идёт работа по камере, где сидит Панов и давал новые задания.
Как–то вечером, когда следователь предъявил арестованному обвинение по уголовному делу, Олтухович решил пообщаться с теперь уже не «подозреваемым», а «обвиняемым Пановым».
Сергея привели к начальнику уголовного розыска в кабинет и оставили с ним наедине.
Олтухович позвонил Кудамову.
–Шеф, не хочешь с Троллем пообщаться? Сегодня у него особый день. Он теперь обвиняемым стал.
Начальник горотдела зашел вскоре в кабинет.
– Ты молодец. Всё как обещал не крутил, не запирался, достоин поощрения, заслужил. Знаю, что не куришь, поэтом не предлагаю. Может выпьешь?
– Шеф, я моментом, – капитан Олтухович открыл сейф и извлёк из сейфа бутылку грузинского коньяка и стаканы.
– Давай, дёрни полстакана за удачу. Сегодня есть повод. Конечно, это нарушение, но сегодня день не простой. Обвинение предъявили.
– А–а–а, я то думал, вы меня с днём рождения поздравить решили, а вы вон что.
– У тебя сегодня день рождения? – изумлённо спросили оба милицейских начальника.
Олтухович подошёл к своему столу и взял протокол опроса задержанного.
– Шеф, точно, сегодня он родился.
– Что хочешь Панин? Заказывай. Тебе сегодня можно. Мы сегодня добрые. Только отпустить не проси.
– А можно мне кефира?
– Что–о–о? – снова вскричали оба. – Почему кефира?
– Я кефир очень люблю, а тут не дают.
Олтухович снял трубку.
– Дежурный, направь машину в гастроном. Нет, без группы. Срочно две бутылки кефира мне в кабинет. Да, да, не водки, а кефира. Что не ясно?
– Шеф, пока кефир везут, давай отметим событие. У нас их сегодня несколько.
– Давай, – согласился Кудамов.
– За Тролля, которого мы поймали и наш успех.
Закусили лимончиком, закурили, открыв форточку, щадя Серёгино обоняние.
– А тролль это что? – спросил он у офицеров.
– Тролль, Сергей, это ты. Мы так тебя называли, когда нам не ясно было, кто кражи совершает.
– У меня теперь другое погоняло.
Милицейские руководители переглянулись:
– Что, камерную терминологию осваиваешь?
– Приходится.
– Как же теперь в камере тебя величают?
– Кулибин.
– Это кто тебе такую придумал?
–Уголовник у нас в камере есть. Рында его погоняло.
– Слышали,– усмехнулся Олтухович.
– Вот он и крестил.
Привезли кефир. Первую бутылку Серёга проглотил в одно мгновение, с жадностью умирающего от жадности человека. Два офицера милиции смотрели с сожалением на него и его прыгающий кадык, от глотков поглощаемого кефира. Вторую он уже пил спокойно, отхлёбывая небольшими глотками из бутылки и смакуя содержимое. Он молчал. Казалось, что размышлял о чём–то, разглядывая узор на тапочках, которые прихватил с собой после обыска в его квартире.
– Что Серёга голову повесил? Как настроение? Скоро всё закончится. Суд, пересылка, зона, по половинке выйдешь и гуляй казак по воле. Всё позади.
– Гладко у вас получается, – пробормотал Серёга, – а в зону, не смотря на моё раскаяние всё равно идти придётся?
– Врать не буду, думаю, что придётся. Всё же тридцать семь краж– это цифра, да и суммы там не маленькие.
– А с семьёй, что будет?
– Не бойся. С голоду умереть не дадут. Чать не в Америке живём. Клавдию твою трудоустроим, детей в интернат, в крайнем случае, в детский дом. Да, алименты с тебя она из зоны будет получать. Выкарабкаются. Хотя, конечно, несладко им будет, особенно по началу.
– Может, жену попросить, она тебе колбасы или торт по случаю дня рождения принесёт.
– Нет. У неё денег не осталось – всё выгребли и не принесёт она. Клавдия, я думаю, меня ненавидит.
– Ну, как скажешь.
Когда сержант из дежурки отвёл его в камеру, то Олтухович, разливая остатки коньяка, сказал:
– Шеф, веришь ли, когда он кефир пил, я чуть не зарыдал, глядя на него. Красивый, здоровый парень, голова светлая, руки золотые, не курит и водку не пьёт, а идти в зону придётся.
– Жалко. Иначе всё могло быть.
Они молча допили и разъехались по домам.
Утром, чуть свет Панов забарабанил в дверь.
– Чего тебе? – спросил разозлённый сержант, – Мне смену сдавать надо.
– Опера позови. Разговор есть. Показания дать хочу.
– Чего тебя припёрло? Вчера сказать не мог?
– Только вспомнил.
– Смену сдадим, следующему расскажешь, который заступит.
– Хочешь взыскание получить? Дело не терпит отлагательства.
Сержант, прикинув, что и впрямь, можно на выговор нарваться, вызвал дежурного опера, лейтенанта Ахметова, который, как и он завершал свою смену.
В кабинете у оперативников Серёга заявил, что об одной краже он не сообщил, поскольку думал, что срок ему добавят. Речь шла о том, что в одной из вскрытых им квартир, он обнаружил «Парабеллум» со снаряжённым магазином.
– Что же ты Олтуховичу про это не рассказал? – спросил его сотрудник уголовного розыска.
– Вещь хорошая. Думал. может самому пригодится. Ты знаешь, я железо люблю, а такой механизм в руке даже держать приятно.
– А сейчас вдруг решил. что он тебе не нужен?
– Несколько лет точно не нужен будет, это я уже понял, а потом, он в таком месте лежит, что, если пацаны найдут, то беды наделать могут.
– Что же это за место?
– Есть такой клуб «Юный турист».
– Это что рядом с торговым центром?
– Точно. Так вот там.
– Ты там как оказался?
– У меня товарищ в нем занятия ведёт. Ключ пару раз давал. Вот я там и спрятал. Не дома же хранить. Ещё Клава сдуру бы нашла и к вам бы и отнесла.
– Ладно. Ты чего хочешь?
– Я тебе пистолет, ты мне кефир.
– Слышал я, – захохотал Ахметов, – что ты кефир без ума любишь. Готов за него Родину продать.
– Ты так не шути. Меня в ВДВ её защищать учили. Это для меня свято.
– Ладно, не дуйся. Поехали, покажешь – будет тебе кефир. А я добровольную выдачу оформлю, чтобы тебе срок не добавили.
Изъятие огнестрельного оружия для любого опера это дело престижа. За всю короткую историю города Костомукши на тот момент ни одного ствола изъято не было. За отделом числилось только изъятие двух самодельных охотничьих ножей, одного кастета и одного кортика. За ствол можно было рассчитывать на серьёзное поощрение, а кому оно не нужно?
– Мы как в этот клуб попадём? Что, дверь ломать?
– Нет. Дай телефон, я другу позвоню – он подъедет и сам ключом откроет.
– Звони.
Лейтенант пододвинул черный телефон из эбонита к Панову поближе.
– Да, подъезжай к клубу с ключами. Когда сможешь? Через десять минут? Мы будем возле него, – доносились до опера обрывки разговора.
Ахметов позвонил дежурному. Трубку снял капитан Кочетов.
– Михалыч, дай срочно дежурную машину с арестованным за вещдоком прокатиться.
– Ты придумал тоже. Раньше не мог? Через сорок пять минут смена наша кончается. Водитель машину моет.
– Мне на двадцать минут – туда и обратно. Домоет он свою машину, а с меня два пива.
– Ладно. Скажу, чтобы к отделу подогнал.
Через пять минут действительно милицейский УАЗик, фырча, стоял возле горотдела.
Ахметов открыл заднее отделение и арестованного поместил туда, после чего сам расположился рядом с водителем. Машина покатила в центр города. Когда они подъехали к входу в подвал, где и был клуб, возле него уже в чёрной кожанке, верхом на красном мотоцикле с клеймом CZ на бензобаке, сидел его товарищ Григорий Маревский – руководитель кружка.
– Что случилось? – спросил он, недоуменно разглядывая милицейский УАЗик и стоящих возле него людей.
– У вас ключи от клуба есть? – вместо ответа, задал вопрос Ахметов, предъявив удостоверение.
– Есть, конечно, а что вас интересует?
– Гражданин Панов утверждает, что спрятал в нём кое–что к работе клуба не относящееся. Следует проверить. Открывайте двери.
Маревский открыл металлическую дверь. Вниз вела крутая лестница. Щёлкнув выключателем, он начал спускаться вниз. Вслед за ним шагнул оперативник и, обернувшись, приказал.
– Сержант, арестованного к себе пристегните и следуйте за нами.
Сержант полез за наручниками, что были у него на поясе и отвлёкся от наблюдения за Пановым. Это его сгубило. Резкий удар в солнечное сплетение заставил его согнуться пополам, а потом он был толчком отправлен под лестницу, упав на руководителя клуба и опера, сбив их с ног.
Серёга заметил, что его товарищ не снял ключ зажигания из мотоцикла, а только заглушил его. В два прыжка он был уже возле него, а ещё через секунду мотоцикл взревев понёсся было вместе с новым седоком. Однако дорогу ему преграждала машина дежурной части, которую сержант оставил прямо посреди переулка, не заботясь о проезде другого транспорта. С двух сторон дорога была обсажена густыми кустами, а единственный промежуток закрыла женщина, которая держала за руку девочку с школьным ранцем за спиной.
Панов затормозил у машины и развернулся в обратную сторону. В это время уже из подвала показались головы милиционеров.
– Стой, стрелять буду, – закричал Ахметов, винимая пистолет из подмышечной кобуры.
– У нас побег! – кричал сержант в переносную радиостанцию, – У нас Троль сбежал!
Серега добавил газу и вылетел из двора на дорогу. Он и не думал останавливаться, даже, когда услышал хлопок выстрела, и пуля обожгла ему бедро.
Заложив вираж, так что его занесло на повороте, он вылетел на дорогу и на перекрёсте повернул на запад. Дальше было много дорог: шоссейных и просёлочных. Карелия большая – есть, где прокатиться и где скрыться от погони. Навстречу ему, сверкая маяками, показалась машина ДПС. Пришлось снова резко тормозить и разворачиваться. Гаишники, заметив его манёвр, включили сирену и прибавили скорость.
Теперь дорога у него была одна – в сторону границы. Он туда и рванул. А куда было деваться, когда в полсотне метров от тебя, те, для кого ты, объект преследования. Это как удирающая от волка добыча – не отпустят.
Дорога была ровная и прямая, почти как стрела. Панов особенно не раздумывал, что будет, когда он подъедет к посту пропуска. Не знал он и о том, что милиционеры, преследующие его, уже связались по запасному каналу с пограничниками. Для пограничников сообщение о том, что преступник идёт на прорыв границы, тоже было сигналом для боевых действий.
Их готовят к тому, что может создаться ситуация чрезвычайная, а их на границе с Финляндией нет и нет. Разве что какой–нибудь отмороженный на голову молдаванин или таджик надумает в капиталистический мир через советскую проволоку попасть, как это было два раза за пять лет.
Поэтому, когда от поста до мотоцикла оставалось метров сто, на шоссе из капонира поперёк дороги неожиданно выкатил БТР и выпустил у него над головой очередь из крупнокалиберного пулемёта системы Владимирова. КПВТ – это не пистолет Макарова. Вспышки из ствола и оглушительные хлопки выстрелов заставили Серёгу пригнуться к рулю. Краем глаза в зеркале заднего вида мелькнула желто–синяя машина дпс, неуклонно приближающаяся к нему.
– Прости, меня, Гриша,– последнее, что мелькнуло в голове беглеца.
Новенький «Чезет» через мгновение превратился в груду искорёженного металла. Тело ездока, вылетевшего из седла, ударилось о косую броню боевой машины и, продолжив полёт, перелетело через неё, упав с противным шлепком на асфальт к ногам солдат в зелёных фуражках.
1998–2018.