Наука не терпит суеты и поэтому я, не сильно тщеславный, но достаточно самодовольный, молодой человек, работавший в одном из крупных научно–производственных центров юга России, после окончания технического вуза, и, неожиданно для себя, осевший в столице нашей Родины, стал перед выбором куда пойти работать, где можно применить, полученные знания и опыт в сфере конструирования и наладки технических систем управления.
Если сказать, что я неожиданно для себя обосновался в Москве, женившись на москвичке, – это значит покривить душой: она мне писала письма, и я целый год регулярно и педантично отвечал на них.
Письма моей пассии приходили все чаще и всё больше наполнялись всякими интимными намеками и страстными обещаниями, и, в конце концов, я, ещё по существу, начинающий инженер–электроник с весьма слабой волей, не выдержал и принял предложение своей столичной подруги о дальнейшей совместной жизни в Москве.
Родители моей почитательницы оказались вполне респектабельными людьми: они имели ученую степень одну на двоих, принадлежала она теще; тесть был человек серьёзный – он окончил военную академию химической защиты, и это, несомненно, прибавляло ему служебного авторитета в Комитете кинематографии, где он, после демобилизации, был на хорошем счету и числился главным специалистом. Изредка мой тесть доставал с антресолей. завернутый в кусок черной материи футляр скрипки, открывал его и долго смотрел на гриф, деку, струны и очень осторожно трогал её пальцем, потом вытаскивал из футляра и также осторожно гладил всей ладонью и прижимал ее к своей гладко выбритой щеке. Я же в это время замирал на кухне, между газовой плитой и ванной, которая, вероятно по ошибке был установлена здесь, чтобы не мешать ему.
Увидав этот акт соития с музыкальным инструментом бывшего майора химзащиты пару раз, я понял, что у человечества был шанс иметь второго Паганини, но оно его безвозвратно упустило. А нашей кинематографии никогда не достигнуть вершин итальянского неореализма, потому что мой тесть, несмотря на пренебрежение к его тайной страсти, и душой и телом был предан только своей единственной любви – к скрипке. Всё остальное его мало интересовало, а он как–никак был ответственным за идейную чистоту важнейшего, как указывал В. И .Ленин, вида советского искусства.
Так вот, после переезда и женитьбы перед мной остро встал вопрос куда пойти работать. (О том, чтобы не работать, а числиться по действующему советскому трудовому законодательству тунеядцем, не могло быть и речи – так далеко моя политическая индифферентность не распространялась). К этому времени я уже имел стаж семь лет: четыре года в строительном тресте КАВЭЛМОНТАЖ в должности инженера– наладчика и три года инженера–исследователя на одном из провинциальных НИИ радиоаппаратуры. Работая в НИИ и знакомясь с новыми поступлениями в библиотеку, мне регулярно попадался журнал ИАТ'а – Института автоматики и телемеханики (технической кибернетики), «Автоматика и телемеханика», название которого почти полностью совпадало с моей вузовской специальностью.
По простоте душевной и житейской неопытности, я пытался его читать, но моих знаний математики хватало на два раздела в каждой статье – это введения и заключения, где не было формул. Все было изложено на хорошем русском языке, об остальном же назначении текста с формулами, таблицами и графиками мне оставалось только догадываться. Я же не был ни выпускником МФТИ, ни МГУ, которые составляли костяк молодых ученых этого респектабельного института Академии наук СССР
И вот, после приобщения к столичной атмосфере, то есть после переезда в Москву, впервые в жизни меня охватила «одна, но пламенная страсть»: я надумал устроится на работу в ИАТ.
Перво–наперво поделился с женой, та с мамой, мама с папой, то есть со своим мужем–кинематографистом.
– У тебя есть публикации? – спрашивают все трое.
– Нет, – отвечаю без запинки.
– Так кому ты такой ученый нужен? – резюмирует теща.
Пытаюсь возразить:
– Но у меня есть опыт.
– Опыт к делу не пришьешь! – решает папа. – Но, попытка не пытка, как говорил товарищ Берия. Такая присказка была у моего тестя после нашумевшего в 1953 году дела министра Берии. А сейчас на дворе был 1965 год.
Через неделю теща мне дала номер телефона и сказала:
– Позвони. Его зовут Женя. Этот молодой человек племянник жены нашего директора. Он работает в ИАТе, но только освежи нужные разделы математики по справочнику, а то и не поймешь, о чем пойдет речь, а если возьмут, тогда иди в МГУ и получай второе высшее образование.
Вы не поверите, но я так и сделал, правда, на это понадобилось несколько лет.
Вдохновленный напутствием своих новых столичных родственников, я позвонил упомянутому Жене, и он, кто бы мог такое предвидеть, назначил мне встречу прямо в здании ИАТа, на Каланчевской улице.
Женя оказался высоким, молодым человеком, в красивых больших очках. Говорил он спокойно, ровно, не повышая голоса, и сразу как–то расположил меня к себе. Мы через пять минут перешли на «ты».
Сотрудник ИАТа повел меня к себе в лабораторию. И по дороге начались чудеса.
Первое чудо – это открытый цепообразный лифт импортного, довоенного производства, который был непрерывно двигающийся и перевозил пассажиров с первого до пятого этажа. Кабины не имели дверей. Входить в кабину, и выходить надо было на ходу. Правый ряд кабин шёл вверх, а левый вниз. Мужчины в очереди на лифт стояли с поднятыми кверху головами.
Второе чудо в моем представлении – это таблички с фамилиями на дверях. Почти все они были известны в сфере науки и техники по книгам и учебникам для инженеров не только в СССР, но и далеко за его пределами.
И пока мы добирались до лаборатории на мой вопрос: «Строгий ли режим?», – он мне ответил:
–Да нет, есть библиотечные дни. Ты видел при входе две доски, где висят номерки. Утром с первой перевешиваешь свой номерок на вторую, а вечером – со второй на первую.
– Значит строгий режим!
– Да нет, сегодня я за тебя перевешу, а завтра – ты за меня.
Вот так я стал приобретать жизненный опыт вживания в быт ИАТа.
Мы пришли в лабораторию, где он работал старшим научным сотрудником.
– Ну, расскажи, чем ты занимался?
Я ему рассказал. Он выслушал и сказал:
– Тебе по тематике, пожалуй, подойдут две лаборатории: одна директора академика Вадима Александровича Трапезникова, вторая – профессора, доктора наук Тарского Бориса Яковлевича. Куда пойдешь?
Какой выбор мог сделать провинциал с некоторым опытом работы? Трапезников был знаменит и известен как автор целой серии асинхронных электродвигателей с короткозамкнутым ротором. Работая инженером– наладчиком, я много раз имел с ними дело и налаживал системы, куда входили эти двигатели, на самых разных производственных площадках. Что касается Тарского, то я знал его одну известную на всю страну книгу «Электронные моделирующие устройства», но про эти устройства ничего ни дельного, ни хорошего, ни плохого я сказать не мог: не работал с ними, не изучал и не налаживал.
Я выбрал Трапезникова. Доброхот Женя меня предупредил, что сам Трап (под таким псевдонимом его знало научное сообщество института) не занимается делами лаборатории. Этим занимается его заместитель лаборатории Волков Альберт Федорович.
Мой новый знакомый позвонил Волкову по внутреннему телефону и тот меня тут же пригласил на беседу. Встреча должна была состояться в коридоре 4–го этажа, у лестницы. Женя проводил меня, Альберт Федорович уже ждал. Это был невысокого роста, атлетического сложения молодой, симпатичный мужчина в хорошо сшитом костюме, с приятной улыбкой и с несколько неразборчивой речью. Он заикался почти на каждом слове в сложносочиненном предложении. Это вынуждало его говорить короткими, но весьма выразительными фразами.
Я ему рассказал, чем занимался, он меня внимательно выслушал, задал несколько вопросов и сказал:
– Директор сейчас в командировке, приедет, я ему доложу о вас. Вот вам номер моего телефона. Звоните через две недели.– И Альберт ушел.
– Слушай, если у Трапа сорвется, тогда будем просить Тарского, – сказал Женя. – Согласен?
– Согласен! – сказал я. А что мне оставалось делать?
Мы вернулись в лабораторию и завязался долгий и непринуждённый разговор, из которого я узнал, что ИАТ является базовым институтом нескольких кафедр МФТИ, одну из которых возглавляет все тот же Трап, что многие заведующие лабораторий ИАТа являются преподавателями и профессорами на различных кафедрах как МФТИ, так и других московских ВУЗов – МАИ, МЭИ, МИФИ, МИРЭА и т.д , что в ИАТе есть аспирантура и каждый сентябрь набирают в очную аспирантуру, а будешь работать в ИАТе, то можно поступить и в заочную. Правда тогда учиться в ней вместо 3–х лет надо 4 года, но, будешь иметь дополнительный аспирантский отпуск и, если повезет с темой, то диссертацию будешь писать на своем рабочем месте, в лаборатории. За разговорами быстро пролетело время. Женя взглянул на часы, было 17:10
– Слушай, мы имеем пять минут. Лаборатории работают до 18:15, а опытное производство, Вычислительный центр и финансово–экономические подразделения до 17:15. Там, внизу перед вахтой уже стоит толпа и ждет, когда разрешат перевешивать номерки. Я как сопровождающий отдам на вахте твой пропуск, перевешу свой номерок и еще под шумок перевешу номерок одного нашего сотрудника, он меня сегодня просил, и выйду с тобой . Идет?
– Какой разговор!
Когда мы спустились, я увидел довольно приличную толпу, состоящую в основном из женщин. В воздухе висел запах пота, смешанный с запахом «Красной Москвы», пудры и бриолина. Женщины стояли, тесно прижавшись, в зимних пальто, готовых взять приступом вахту, которая была единственным препятствием на пути из научной, почти режимной обители, к долгожданной свободе вечерних походов по магазинам Москвы в поисках дефицитных товаров.
Охранник открыл доски с номерками, толпа начала, как в традиционной заводской проходной, повернув головы в одну сторону, обтекать эти доски, делая руками какие–то пасы. Я не заметил, как мы очутились на улице. Была середина января 1965 года
С первого знакомства прошло две недели. Я торопливо кручу диск нашего коммунального квартирного телефона. В трубке длинные гудки. Слава богу, свободен. Раздается женский голос.
– Вас слушают.
– Будьте добры, позовите Альберта Федоровича Волкова.
– А его нет, он в командировке. А кто его спрашивает?
– Моя фамилия Сидоров, я с ним договаривался насчет работы.
– Хорошо, я ему передам, что вы звонили. Он будет ориентировочно через неделю, – сказала секретарша иатовской лаборатории.
А вдруг забудет и не передаст – мелькает у меня подозрение. Хотелось бы уже поступить на работу и чем – то заниматься.
– А с кем я говорю? – предусмотрительно спрашиваю секретаршу.
– Меня зовут Жанна.
– А фамилия?
– Буденная.
– Спасибо, до свидания, – и я повесил трубку.
Да, очень интересный этот ИАТ. Там даже родственники маршалов работают. Через несколько лет я познакомился с Жанной Буденной. Это было в столице Югославии Белграде. Она действительно была невесткой выдающего советского маршала.Но это уже был совсем другой сюжет из жизни молодого специалиста, посвятившего себя научной деятельности.
Неделя пролетела незаметно. Опять кручу черный диск телефона. В трубке слышу мужской голос:
– Вас внимательно слушают.
Пауза.
–Будьте любезны, позовите Альберта Федоровича!
– Я у телефона.
– Вы помните меня, я Сидоров Василий. Вы мне сказали, чтобы я вам позвонил. Это было почти три недели назад.
– А… припоминаю, – он помолчал и вдруг неожиданно четко, не заикаясь, произнес довольно длинную фразу. – Я говорил с Вадимом Александровичем насчет вас, но вы занимались, кажется, асинхронными электродвигателями с короткозамкнутым ротором?
– Да, – ответил я
– Вадим Александрович просил передать вам, что он потерял интерес к этой тематике, и коллектив лаборатории в настоящее время переходит к разработке систем управления подвижными объектами в условиях неопределенности. Вам эта проблема знакома?
Я ничего не мог ему ответить. Я уже давно был без работы, и проблема неопределенности более широко стояла передо мной во весь рост.
– Вообще–то знакома, но не в части подвижных объектов, – был мой ответ.
– А в какой части? – последовал вопрос.
– Я имею виду неопределенность трудоустройства, – честно признался я.
– Сочувствую, но помочь ничем не могу. До свидания.
Я понял – лаборатория Трапа не для меня. Ну, что же, буду настойчив и перейду к длительной осаде ИАТа. Начну вариант второй: лаборатория Тарского. Звоню Жене. Он на месте.
– Альберт мне отказал.
– Чем мотивировал?
– К электродвигателям они потеряли интерес.
Ну, давай, я позвоню в лабораторию Тарского и потом с тобой свяжусь.
Через пять минут звонок
– Давай звони, запиши номер, Тарский ждет в течении 15 минут. После разговора позвони мне.
Опять, какой раз, кручу черный диск. На том конце провода берут трубку телефона:
– Тарский слушает.
– Борис Яковлевич, мне ваш номер телефона дал Женя Евстафьев. Я насчет работы.
– Знаете что, приезжайте ко мне в четверг, в 10:00 у нас начинают пускать посетителей, и мы поговорим, я до 11:00 свободен. Да, прихватите паспорт, я закажу пропуск.
Я всё слово в слово передал Жене.
– Неплохо для начала – резюмировал он. – Может, повезет на этот раз?
Ровно в 10:00, в четверг, 11 февраля 1965 года я стоял первый в очереди у окошечка бюро пропусков. Вежливая дама взяла мой паспорт, сверилась со списком заказов, выписала мне пропуск и благожелательно напутствовала словами:
– Поднимитесь на 4–ый этаж, там спросите 430–ую комнату. Вам туда.
Уже знакомый лифт, забегаю вместе с какой–то дамой. На третьем этаже она покидает кабину. У меня одна мысль: как бы не проехать. Жду, прыжок и вот я стою ковровой подстилке четвертого этажа.
Лаборатория Тарского под номером 10 занимала несколько комнат. Мне нужна 430, угловая. Открываю дверь, большая комната, 8 столов. За 5–ью сидят люди. Они отрываются от работы и внимательно смотрят в мою сторону.
Интересно кто из них Тарский. Я выбираю средних лет лысоватого, упитанного мужчину, подхожу и внятно говорю
–Борис Яковлевич, я Сидоров. Вы мне на сегодня назначили встречу.
– Я не Тарский. Борис Яковлевич у себя, в кабинете.– И махнул рукой в сторону стенки, где я увидел дверь, на которой висела табличка «Заведующий лабораторией Тарский Б.Я.»
Осторожно стучу в дверь.
– Войдите!
Открываю. Передо мной сидит худощавый, с тонкими, губами, с выразительными, чуть на выкате, серыми глазами, внимательно смотревшими через толстые линзы очков в роговой оправе. На вид ему было чуть за 50.
– Располагайтесь. – Я снял пальто и шарф.
– Мне Женя Естафьев кратко изложил, чем вы занимались, но я бы хотел от вас сам услышать. И ещё хочу пригласить некоторых наших сотрудников на предмет выяснения, насколько вы подходите нам по тематике работ.
Вдруг он нажал какую–то кнопку и произнес
– Нина, пришли мне Алика, Феликса и Николай Николаевича. Скажи минут на двадцать совещание.
В ответ я слышу:" Борис Яковлевич, вы же сами вчера Алика по поводу расчета гравиметра послали в Институт физики земли, а Феликс у вас отпросился на семинар в МГУ".
– Ну, ладно давай только Ник–Ника – и уже обращаясь ко мне. – Сейчас придет наш сотрудник, и мы с вами обсудим один наш будущий проект. От того, какие от вас будут исходить предложения, мы будем их оценивать, и на основе этого примем решение – брать вас на работу или нет. Вот так, Василий …. Как ваше отчество?
– Григорьевич. – В это время двери приоткрылись и в кабинет как–то боком вошел серьезный, с большими залысинами человек в очках. –Знакомьтесь, – Тарский назвал меня
– Николай Николаевич Михайлов, – сказал серьезный человек – и протянул мне руку.
– Николай Николаевич, – начал Тарский, – Вы помните наш разговор относительно работ по авиационным тренажерам и гибридным вычислительным системам.
– Конечно.
– В работе должен был участвовать Алексей Вольдемарович Шумейко, –продолжал Тарский, но он подал заявление об уходе. Спрашивается, кем мы его заменим? Вот мне рекомендовали Сидорова. Правда, он с периферии, но из нас троих только вы коренной москвич, я ведь тоже из Харькова.
– Но вы же на Физтехе читаете лекции, и можете там выбрать толковых ребят.
– В данной ситуации нам нужен специалист по цифровой технике, а у нас в лаборатории все специализируются по аналоговой, да и курс я читаю тоже по аналоговой технике.
Я слушал внимательно и понял, что не дай бог, если передумает Алексей Вольдемарович. Вторая мысль, которая крутилась в моей голове – они не владеют цифровой техникой, а я на всяких цифровых штучках таких, как триггера, регистры, счетчики и прочая чепуха – собаку съел в своем провинциальном НИИ.
Николай Николаевич повернулся ко мне
– Как вы думаете, можно соединить аналоговые и цифровые блоки, чтобы они работали параллельно?
– Конечно, – дерзко ответил я. С этого момента почувствовал себя, что называется, «в своей тарелке». – Я могу предложить несколько вариантов:
Вариант 1: Аналого–цифровые и цифро–аналоговые преобразователи со схемами параллельной логики.
Вариант 2: Те же аналого–цифровые и цифро–аналоговые преобразователи с замкнутыми кольцевыми регистрами и дешифраторами.
Вариант 3: Информационные каналы построены на цифро-аналоговых и аналого–цифровых преобразователях, а логические с использованием компараторов, настраиваемых на различные пороги срабатывания.
– Хватит, – отреагировал Борис Яковлевич, – у меня в ушах звенит и в глазах рябит от многообразия ваших слов.
– Ник–Ник, ну, что дальше будем обсуждать?
– Борис Яковлевич, если Алексей Вольдемарович все–таки уйдет, а Трап вам даст вакансию, и Сидорова возьмут в штат лаборатории, вот тогда можно будет подробно поговорить. Да и вам, наверное, предварительно надо переговорить с Михаилом Лазаревичем.
"Интересно, кто такой Михаилом Лазаревичем? – подумал я, – и почему Трап должен слушать этого Михаила Лазаревича?". Вопросов было больше, чем ответов.
Вдруг Ник–Ник встал и заявил
– Борис Яковлевич, мне надо на цеховое партийное бюро в 10:45. – Он попрощался со мной и вышел.
– Борис Яковлевич, вы сейчас тоже уходите на бюро,– спросил я его
– Нет, я беспартийный.
– Да, а сколько вы получали в своем НИИ? – уточнил заведующий лабораторией.
– 150 рублей в должности инженера–исследователя и ещё бывали квартальные премии.
– У нас таких окладов нет, но на должность старшего инженера с окладом 140 рублей вы рассчитывать можете. А что касается премий, у нас они небольшие, но даем мы их сотрудникам, проработавшим хотя бы один год, – и он продолжал, – сейчас начало февраля, вакансии будут к концу февраля– в начале марта. Оставьте ваш телефон Нине – это моя секретарша. Её стол справа от моей двери. Мой телефон у вас есть, – и Борис Яковлевич углубился в чтение какого–то иностранного журнала. Я взял пальто, сказал «До свидания» и вышел из кабинета.
Справа от двери стоял стол с аккуратно сложенными бумагами, на середине стола стояла пишущая машинка «ОЛИМПУС», за которой сидела молодая женщина с большими серо–голубыми глазами.
– Вы – Нина? – спросил я на всякий случай. – Борис Яковлевич просил, чтобы я оставил у вас свой номер телефона.
– Давайте, на какую букву? – Я ей продиктовал, она аккуратно записала в телефонную книжечку.
– Вы что у нас будете работать?
– Не знаю, если возьмут…
Она посмотрела на меня и, улыбнувшись, очень мягко, как старому знакомому, с приятной интонацией сказала:
– Конечно, возьмут, не сомневайтесь.
Можно было подумать, что ей–то я чем–то понравился.
"Хоть секретарше, и то прогресс", – подумал я, покидая помещение лаборатории аналого –цифровых вычислительных систем.
В конце февраля мне позвонила Нина
– Борис Яковлевич просил передать, чтобы завтра в 10:30 были у него. Оформив пропуск, я ровно в половине одиннадцатого стоял в лаборатории у стола Нины.
– Снимайте пальто и подождите.
Она заглянула в кабинет, откуда послышалось:
– Пусть Сидоров войдет.
Сидя за столом, Б.Я. (так его звали сотрудники в лаборатории) подвинул стул, предложил сесть, положил передо мной чистый лист бумаги и начал диктовать:
– В правом верхнем углу пишите: Директору ИАТ академику В.А,Трапезникову от Сидорова В.Г. Затем номер и серия паспорта и адрес прописки. Чуть ниже –заявление. Текст.
«Прошу принять меня на должность старшего инженера в лабораторию 10». Подпись под заявлением.
Он взял у меня заявление и очень мелким почерком, внизу написал: «Прошу зачислить Сидорова В.Г. на должность ст. инж. с окладом 140 руб.» и подписался: Зав. лаб.10 Тарский Б.Я.
– Нина вам расскажет, как действовать дальше. Идите.
Похоже, что моя «одна, но пламенная страсть» стала приобретать реальные очертания.
Отдел кадров был на первом этаже. На дверях висела табличка
«Начальник отдела Лаптев П.А.», я постучал.
– Входите.
– Я к вам с заявлением.
– Давайте.– Он внимательно, вчитываясь в каждое слово, прочитал мое заявление, поднял на меня глаза, выдержал небольшую паузу и сказал:
Борис Яковлевич, вероятно, не знает, что у него нет вакансии на 140 рублей, я ему сейчас позвоню. Короткий разговор по телефону. И он уже обращается ко мне:
– Только 130 с большим натягом. – Я кивнул в знак согласия. Уже третий месяц я был без работы.
– А чтобы всё было в порядке, надо проконсультироваться ещё, и он стал крутить телефонный диск. Я слышу:
– Михаил Лазаревич, тут Борис Яковлевич хочет принять в свою лабораторию старшего инженера с окладом 130 рублей….Слушаюсь, так точно. И он вешает трубку. Он берет мое заявление, опять внимательно читает и почему–то полушепотом говорит:
– Я сейчас разговаривал с заместителем директора по общим вопросам. Он курирует все кадровые перемещения (эти слова он выделил особой интонацией), так вот в связи с тем, что у нас год начался с перерасхода фонда зарплаты инженерно–технических работников, он дал мне указание принимать на работу ИТР только на нижнюю вилку окладов, Поэтому мы можем вам предложить только 120. Согласны?
Так вот о каком всемогущем Михаиле Лазаревиче упоминал Ник–Ник. Вот с кем должен был Борис Яковлевич согласовать кадровые вопросы и вакансии. Мне хотелось работать только здесь, и я достаточно долго ждал, чтобы устроиться на работу. И что, из–за каких–то плюгавых ежемесячных 10–20 рублей отказаться от своей «пламенной страсти» и наплевать на все старания моей тещи?
"Ни в коем случае", – сказал я себе.В знак согласия и для убедительности несколько раз кивнул головой. Похоже, Лаптев меня понял правильно. С 1–го марта 1965 года я стал сотрудником Института.
07.03.2014