Много лет был я городским жителем, но давно уж переехал в село. И нисколько, нисколько не жалею, нет. Слишком много в городе человеческих лиц и голосов, я теперь не успеваю к ним сразу привыкать и справляться с тревогою. Потому что люди тревожат меня, я отвык не обращать на них вниманья. Устаю от города и с радостью уезжаю оттуда домой.
Сегодня уезжал первым утренним рейсом. Кто-то в молочных мартовских небесах надо мною сжалился нынче, и не было в сегодняшнем автобусе кокосового ароматизатора, не орала там музыкальная машинка песен про тюрьму. Выла себе умеренной мерзости древние хиты – не особенно даже громко. На уровне интеллигентного алкоголика, поющего после третьего стакана. Наверное, у водителя язва или хотя бы гастрит, и он страдает, и не может поэтому любить музыку в полной мере, подобно остальным своим коллегам. И я хорошо ехал, почти не мучась, а спокойно рассматривая поля и сады вдоль дороги – как медленно и сладко спят они под свежим вчерашним снегом.
Остановки за две до того, как мне выходить, откуда-то сзади поднялись и приблизились к двери три женщины. Одна тётенька, одна недавняя барышня и одна ещё ребёнок. Они спинами ко мне стояли, и я стал рассматривать их и улыбаться. Потому что недавняя барышня и ещё ребёнок были в блестящих красных пуховиках, а из машинки как раз запел Крис де Бург про лэди ин рэд. «Лэди ин рэээд…. – заливался пожилым голосом Крис – из дэнсинг виз миии…» И тут тётенька, которая была как раз не в красном, а в обычной одежде сельской тётеньки – сером как бы пальто, весьма коротком, в обширных, туго набитых рейтузах и глубоко нахлобученной мохнатенькой беретке с кокардою из больших фальшивых изумрудов – начала вдруг пританцовывать. Виз хим, да… Уверен, что неосознанно, непроизвольно. Переступала с ноги на ногу, покачивалась влево и вправо, лирично помахивала нахлобученной береткою. Низенькая, толстенькая, крутобокая, она плыла и летела вдоль музыки, качалась словно заколдованный пеньем иволги медвежонок, словно пламя свечи, колеблемое робким, сука, дыханьем...
Тут у меня, старого насмешника кольнуло что-то там, где у людей сердце. Как не любить мне вот этого всего, вот этой жизни моей? Отвлечёшься иногда, загрустишь, забудешь любить, а тут тебе – раз, и такое! Чтоб не наглядеться и не надышаться, чтоб душа замерла вдруг в торжественном восторге пред дикими красотами бытия.