Красив центр летнего Волгограда! От привокзальной площади к пересечениям центральных проспектов с монументальными послевоенными зданиями сталинской эпохи мимо с сохранившихся ещё с дореволюционного времени музея и бывшего гвоздильного завода, правда, перестроенного, - ведёт улица Гоголя. Если идти дальше через площадь по Аллее Героев, видно голубеющую под ясным солнечным небом Волгу с противоположным песчаным берегом и островами, где переправлялись первые солдаты Родимцева.
Вокзал перестроен и совсем другой. А памятник Гоголю тот же - и львы у театра, ещё с царицынских времён.
А перед вокзалом у музея стоял памятник Сталину. Побитый, правда, войной сильно, но твёрдо на постаменте. Символ страны несгибаемой! А дома перед площадью снесли. Говорят, собирались на этом месте огромный Дом Советов строить, чтоб с Волги видно было. Да смерть Сталина изменила планы. Оттуда и его новый монумент убрали.
А справа от вокзала за восстановленной дореволюционной пожарной частью – на том же месте - городской сад. Говорили, что там раньше церковь была с кладбищем.
А следы войны ещё можно увидеть. Фонарный столб на углу у музея с пробоинами. Школа, со щербинами от осколков и пуль. Вход в бункер у театра, где мы в окружении отбивались.
Ровные дорожки большого ухоженного, солнечного сквера. Деревьев, правда, маловато. Газоны, цветы, скамейки, кусты, весёлые дети с мамами и бабушками. И невозможно представить, что когда-то земля здесь, на месте посаженного комсомольцами сада, была изуродовано окопами и воронками, осыпано гильзами и осколками.
Пустые глазницы разрушенных домов, каменные баррикады на улицах. И сентябрьское безмятежное небо чернеющее копотью горящей на Волге нефти. Как давно это было – но забыть невозможно. Здесь меня и ранили.
Жил я на тракторном, в Верхнем посёлке. На заводе работал. Мы, пацаны, всё на фронт рвались. Да не пускали, молодые больно, ещё на заводе нужны – танки-то кому делать? Но определили нас по военному делу в истребительный батальон диверсантов ловить. Вот часов по двенадцать у станка отстоим – потом местность изучаем, винтовку Мосина разбираем-собираем, как завод охранять учимся. А тут немцы 23 августа к Волге проскочили. Собрали нас, и с ночи вместе со взрослыми на позиции к Мечетке - оборону занимать. Там первые бои и были. Погибло наших немало. Когда в атаку посылали. А мы ни про перебежки, ни про ползком не думали, - бежали, дураки, во весь рост. Не обучили. И как танки подбивать тоже. Да и ни гранат, ни бутылок со смесью не было. Только трёхлинейки. Но наши заводские танкисты немцев тогда здорово проучили.
Держались мы, пока солдаты на смену не пришли. Сдали позиции стрелковой бригаде и опять к станкам. А вскорости слышим: пушки уже за Мамаевым и за Царицей грохочут. Собрали из нас, обстрелянных, два батальона, - и в центр, к театру, там ополченцев собирали. В оркестровой раковине комсомольского сада обмундирование получали, оружие на лавочках выдавали. Получил я трёхлинейку и патроны. А пилотки не хватило - так в кепке и воевал.
Занял наш батальон позиции в овраге у лётной школы. Немцы из пушек и миномётов били. Пулемёты головы поднять не давали, они у них со сменными стволами, и патронов в достатке, палят да палят. Не то что наши максимы – без воды перегревались. А жара была. Воды нет. Во рту ни глотка, и есть нечего. И патроны кончились.
А командиры всё в атаки поднимали. Побили нас тогда изрядно. Отступать нельзя. В окружение попали. Но жить хочется - двинулись назад, к вокзалу. Железку перешли, пожарку обогнули - и к театру, откуда наши стреляли. Да не поймёшь - то ли по немцам, то ли по нам. Кричим: «Свои!»
Добежал до окопов. Прыгнул. Цел. Смотрю - а впереди наш ополченец бежит, а за ним танк немецкий. Местность открытая. Знают гады, что у нас пушек нет, а гранатой не достанешь. Догнали, раздавили…
Тут рядом рвануло. Попал в медсанбат. Он рядом в катакомбах под театром был. Тут в подвалах и штаб энкавэдэшного полка размещался.
Ну улице и вечером прохлады нет, сентябрь жаркий был и гарь в воздухе. А в бомбоубежище особенно не дышится. Вентиляция не работает. Духота. Раненых полно. Да и гражданских много. Сестричка перебинтовала. А бинт - с кровью засохшей. Видать, с кого-то, кому уже не понадобился, смотали. Бинты кончились. И пить хочется. А с водой беда. Хорошо, что хоть из бочек во дворах запасли. Дали немного. Застойная, мутная - а душу отведёшь.
Немцы уже не беспокоили. На потом оставили. Обошли. Не до нас. Им скорее к Волге надо было – переправу захватить. А без переправы – тыла нет, ни раненых в госпиталь не отправишь, ни припасов не получишь. Одна дорога к своим была - через Волгу. А бои уже у берега шли. Слышно хорошо было.
Заняли мы круговую оборону. Наши из окопов, да с театра постреливают, немцев не подпускают. Стены толстые - театр хорошо был сделан - от бомбёжек устоял. И мы бы держались - да стрелять нечем. Про приказ «ни шагу назад» знаем. А ещё день-два и погибнем от жажды и голода или в плен попадём. Со своими связи нет.
Решил тогда комиссар полка, он за старшего остался, приказ Сталина нарушить и прорываться, прорвёмся – значит опять фашистов бить будем. Раздали самым опытным гранаты, «рубашки» с них поснимали, в ближнем бою толку больше. Раненым, кто на ногах и оружие держать может – по нескольку патронов раздали. И ночью – с богом – вперёд. Не все дошли, и комиссара тяжелораненого не успели до госпиталя донести.
Там на берегу, немцы уже к памятнику Хользунова подбирались, метров триста до воды, и Волгу простреливали. Бойцы из морской бригады едва держались. Переправились под их прикрытием с последними лодками вместе с ранеными. Повезло, не потопили.
На месте военного Сталинграда теперь мирный Волгоград. Тёплый. Спокойный. Живописный. Молодёжь гуляет. Счастливые поколения – не знают горя и смерти на родной земле, не задумываются, что под ногами у них кости людские …
Здесь бы рядом с вечным огнём на каждые десять метров в округе свечи поминальные ставить.
Но прочь мысли мрачные! Жизнь сильнее. И человек всё превозможет.
И откуда-то из-под под шуршащих на сталинградском ветру тополей городского сада словно в поддержку вдруг зазвучала песня, с цепляющими сердце словами Окуджавы:
«После дождичка небеса просторны,
голубей вода, зеленее медь.
В городском саду флейты да валторны.
Капельмейстеру хочется взлететь.
Ах, как помнятся прежние оркестры,
не военные, а из мирных лет.
Расплескалася в улочках окрестных
та мелодия - а поющих нет.
Но из прошлого, из былой печали,
как ни сетую, как там ни молю,
проливается чёрными ручьями
эта музыка прямо в кровь мою».