(Продолжение. Начало в "Первая любовь". Часть 1-я - 10-я.)
Приехав домой, хотела хоть куда-нибудь устроиться на работу, но мама сказала, чтобы я готовилась к поступлению на будущее лето. Свою первую трудовую книжку я сожгла в печке, так и не дав её никому в руки. Снова вернулась в кружки самодеятельности, а вечерами шила для своих кукол свадебные платья.
После выездных концертов по сёлам за мной снова увязался в провожатые бас гитарист Жорик. Доведя меня от клуба к дому, он ещё долго стоял возле подъезда после того, как я в нём скрывалась.
Однажды, когда пришли настоящие морозы, моя мама через окно увидела моего ухажёра, постукивающего башмаками на тоненькой подошве, в осеннем длинном пальто с поднятым воротником и без головного убора.
— А Жорик, что здесь делает? — (она, именно, в его группе в училище была воспитательницей), — Не к тебе ли в женихи набивается?
— Мам, пойди ему скажи, что у меня парень есть. Пусть отстанет! — просила я.
— Нет, уж! Разбирайся сама. А парень хороший, — отрезала мама.
Стала я его сама просить: «Не ходи за мной! Я встречаюсь с другим парнем», а он мне говорит: «Не верю. Почему ты всё время одна? Третий месяц хожу, и никого с тобой не видел».
Хотя, хочу отметить, с Жориком я себя вела гораздо естественнее. Не задумывалась, как я выгляжу, не надо было подбирать заумных фраз или анализировать свои поступки. Когда он был в компании, рты у всех расплывались в улыбке, даже если у кого-то было плохое настроение. И не потому, что он что-то умное говорил, а потому что было смешно и весело. Он бы мог быть хорошим другом. Но роль только друга его не устраивала. Было больно и жалко смотреть, как он мёрзнет под окном. Я искала в нём недостатки, чтобы прогнать, и не находила. От жалости к нему даже ревела. Ведь столько времени я его мучила, не уменьшая «пионерского расстояния» между нами. Нужно было что-то делать. Но как мне его отвадить? Стала грубить ему, стыдить при подружках. А он мой издевательский тон переводил в шутку, и никуда из нашей компании не уходил.
Вскоре, я стала замечать, что возле Жорика останавливается моя младшая сестрёнка. Они заразительно смеялись. Он шутил. А, как-то, я что-то искала в тумбочке, и обнаружила дневник моей сестры, который она вела, подражая мне. И на его страницах я прочла, как сильно она любит этого Жорика. Но ведь она училась всего в седьмом классе. А я, у неё на глазах, унижала предмет её первого чувства.
В январе на зимние каникулы приехал Саша и снова на три дня. Мы встретились днём. Идём по главной улице посёлка, а за нами, всего в шагах десяти, неотступно плетётся Жорик. Я иду и боюсь, что навязчивого спутника увидит Саша. Стараюсь быть наигранно весёлой. А Жорику, так и хочется сказать: «Брысь отсюда!». Мы договорились, и вечером встретиться тоже. Выхожу, а у подъезда двое, и Саша, и Жорик. Я взяла Сашу под руку и молча, увела в сторону. На вопрос: «Кто это?», сказала, что он пришёл к сестре Аллочке.
Конечно же, я обещала Саше, что снова приеду в Киев поступать. Вот только лучше подготовлюсь. С моими обещаниями он и уехал. А вначале февраля в дверь постучался его двоюродный брат Юра, (тот, которого я в балке напугала, прикинувшись «ведьмочкой»). Он на год младше меня и, всё ещё оставался жить у своей бабушки, заканчивая десятый класс. Его просьба привела меня в замешательство. Он просил, чтобы я вместе с ним пошла к его бабушке. К ней приехала её дочь — мама Саши, и она очень хочет со мной познакомиться. Я была просто в шоке. Сразу отказалась. Но Юра умолял:
— Меня домой без тебя не пустят. Буду стоять возле дома, пока не согласишься!
На улице мороз жуткий, градусов за двадцать. Жалко и Юру, и поджилки трясутся, так боюсь. Ведь, получается, что я на смотрины пойду. А у меня и одеть нечего! Она писательница в Одессе живёт, а я девчонка из захолустья.
У меня единственное платье было на все случаи жизни. Купили мне его ещё в школе вместо формы, после того, как на комсомольском собрании меня «пропесочили» за короткую юбку. Было оно шерстяным, бирюзового цвета, фасоном, как и школьная форма. Вот я и решила к нему капроновый белый воротничок и манжеты пришить. Юра перед окнами прыгает, чтобы согреться, а я вручную пришиваю, тороплюсь, как будто от этих манжеток что-то зависит. Капроновые чулки надела, пальто осеннее, потому что зимнее розовое из детского мира, и короче платья на ладонь. Лёгкий шарф накинула на голову. Всё ещё в сомнении, выскочила к Юре на улицу. А снег в лицо метёт, ветром с ног сбивает. Юра сразу, заметив мой наряд, посоветовал переодеться. Но я упрямая, бесполезно. А идти больше километра. Иду, хоть и дрожу, а вида не подаю. Дошли до бабушкиного забора и, тут меня заклинило.
— Не пойду, — говорю.
Вцепилась в штакетник забора, как клещами. Юра стал силой пальцы мои разжимать по очереди. Пока одну руку освободит, я другой намертво приклеивалась.
— Ты, хоть меня пожалей! — говорит Юра, — я здесь не причём.
Меня и попустило. Других я всегда больше жалею, чем себя. Замёрзшие, красные, как два помидора, предстали мы перед бабушкой и Сашиной мамой, которые наблюдали за нашей борьбой через окно. Мама у Саши красивая статная женщина. Представившись, она сразу стала просить прощения и у меня, и (заочно) у моих родителей, за то, что попросила меня прийти. Она передала, что намерения Саши, в отношении меня, очень серьёзные и, если он соберётся жениться, то только на мне. А ей, разумеется, очень захотелось увидеть свою будущую невестку. Теперь мои щёки горели не от мороза, а от её слов. Мне, конечно, льстили откровения Саши, но почему он эти слова сказал не мне? Ведь за всё время нашего знакомства Саша ни разу не говорил, что любит меня, даже если я его об этом спрашивала. Лишь отшучивался, что «если бы не любил, то и не приходил бы». Домой опять провожал Юра. На этот раз мы шли быстро.
Письма я писала Саше гораздо чаще, чем получала от него. Это были не просто письма, а целые сочинения: и о любви, и о природе, и о человеческих отношениях, писала и свои стихи сразу на чистовик в письмах, но ни одного из них не сохранилось. Наоборот, письма от Саши, все до одного, хранились, как самое дорогое, что у меня было.
Флакончик духов, который он мне подарил, я доставала из коробочки, открывала забавную крышечку и наслаждалась ароматом. Ни одной капельки я не потратила на себя. Мне так было жалко, что они когда-нибудь закончатся. Но, духи, видно имеют свойство испаряться, я это заметила, когда жидкости становилось всё меньше.
(И даже, спустя много лет, я хранила эту коробочку с пустым флакончиком, как реликвию, в маминой квартире, пока мама, делая ремонт, не выбросила её).
На фото: я танцую на фоне ВИА, а сзади меня Жорик. (из семейного архива).
(Продолжение следует в "Первая любовь". Часть 12-я.)