Эти короткие рассказы написаны мной по просьбе замечательного художника Николая Багратовича Никогосяна,с которым я дружу более двадцати лет... Написаны по его устным рассказам о жизни художника.
В этом году Николаю Багратовичу исполняется сто лет, слава Богу, он жив и здоров, и продолжает трудиться... Вышла и книга к его юбилею. В книге опубликован один из рассказов - "Мастерская буквой "Г".
Мастерская буквой - «Г»…
Это было давно, но мне кажется, что это было вчера… Я только что получил свою первую в Москве мастерскую и счастье переполняло меня. Мастерская была маленькая – всего 19 квадратных метров на первом этаже. Когда-то это была арка жилого дома, но затем проходы заложили кирпичом - и получилась моя студия. При этом комната почему-то получилась в форме буквы «Г», но за то - в центре, на улице Алексея Толстого (бывший Спиридовский переулок)
Единственная беда – посередине мастерской был канализационный колодец и бывало, что мастерскую затапливало дерьмом… Тогда я вызывал сантехника и уборщицу, которая несколько дней отмывала мою мастерскую…Кто бы знал, в каких условиях родились лучшие мои скульптуры и чем их порой заливало…Здесь я создал бюст композитора Хачатуряна, французского поэта Луи Арагона, портрет Корнея Чуковского, писателя Леонова, Маршака, Кассиля, эскизы скульптур на высотку на Кудринской площади…
Однажды ко мне в мастерскую вошел молодой человек весь белый от инея (в тот год была очень холодная зима и морозы были больше 35 градусов). В руке он держал самодельный деревянный чемодан. На вид ему было лет 26… Он достал из-за пазухи мятый бумажный конверт и протянул мне
Это было письмо от отца моего рано умершего друга Гургена Моляна из Тифлиса.
«Дорогой товарищ Никогосян – начал читать я – письмо Вам привезет молодой начинающий писатель, который написал роман «Жизнь в Грузии и революционная деятельность великого Сталина»… Помоги ему, если можешь. Мой сын Гурген очень любил Вас, помоги ради Гургена…»...
Я несколько раз пробежал глазами письмо и вспомнил своего замечательного друга Гургена. Он был очень талантлив.
На похоронах на Армянском кладбище в Москве выступал сам великий архитектор Жолтовский Иван Владиславович. Я помню, как он говорил около могилы: - «из многих начинающих архитекторов – Малян был моей правой рукой. Он был талантливее многих. Я рано потерял его…» И очень тихо, почти шепотом, дрожащим от слез голосом, промолвил:«Прощай мой сын…»…
Я очень любил Маляна, мы вместе участвовали в конкурсе на создание монумента «12-ти воинам-комсомольцам, форсирующим озеро Ладогу» Наш проект выиграл и сдружил нас с Маляном.
- Меня зовут Жора Зурабов! – я очнулся от своих воспоминаний и понял, что слишком долго держу гостя у двери.
- Очень рад, проходи! Ты прямо с поезда?
- Да, - скромно ответил Жора.
Я согрел чай и отдал ему свой обед, сказав, что я только что отобедал.
Отогревшись и покушав, Жора робко спросил:
-Можно, я оставлю у Вас мой чемодан? Я пойду искать себе комнату.
- Конечно – кивнул я ему, - но попрошу тебя вернуться до 8 вечера, так как в 8 я ухожу домой.
(В то время я работал над скульптурой обнаженной девушки и моей моделью была девушка Лена - удивительной красоты, которую я боготворил. Лена устала ждать и я торопился продолжить свою работу.)
Жора вернулся намного раньше восьми, сказал, что ни чего не нашел и , попросился переночевать у меня в мастерской. Времени было еще достаточно, что бы найти комнату, тем более что в то время это было не так уж и сложно. Но, и на следующий день он ни чего не нашел, и вернулся рано. А потом – попросился пожить временно у меня в мастерской. Я согласился, с условием, что он будет приходить только ночевать, так как мне нужно работать и лишний человек в мастерской мешает моей работе.
Сначала Жора уходил по своим писательским делам, но иногда оставался на целый день. Со временем, мне даже стало приятно его присутствие, так он сидел тихо и пытался опередить мои желания – поставить на огонь чайник, разогреть обед. А еще он восхищался моими моделями, скульптурами и мне это было приятно.
Однажды Жора спросил:
- Николай, у тебя есть знакомые писатели?
- Да, я знаю многих…
- Мне нужен секретарь союза писателей СССР - Фадеев. Я хочу показать ему свой роман… Если ему понравится моя рукопись, он ее напечатает и я стану известным писателем.
- Я не знаком с Фадеевым, хотя знаю, что он видел мои работы…Хотя, у меня есть один знакомый, который может нам помочь, я позвоню ему.
Через пару дней Фадеев назначил нам встречу. Мы вошли в кабинет к Фадееву… Жора держал свою рукопись в руках, но Фадеев беседовал только со мной о моем творчестве. Жора ждал – когда же Фадеев спросит о его рукописи… На прощание Фадеев наконец-то сказал, что бы Жора оставил свою рукопись секретарю. Я поблагодарил Фадеева за беседу, и мы вышли из кабинета. Жора ликовал от ощущения скорого успеха.
На следующий день мне позвонил секретарь Фадеева и передал его слова: «Роман – дерьмо. И еще личное пожелание от Фадеева –«Не стоит тратить свое время на бездарность…».
Я не стал передавать ответ Жоре. Он сам собирался звонить секретарю. Пусть думает, что я ни чего не знаю.
Прошло еще несколько дней, и однажды я пришел в мастерскую раньше своего времени. Я почти закончил скульптуру обнаженной девушки и беспокоился, что бы не пересохла глина… Я открыл мастерскую и увидел голого, слегка прикрытого одеялом Зураба, а рядом с ним лежала обнаженная Лена - моя модель, ту, которую я боготворил…
Я, не помня себя, бросился к почти готовой скульптуре, сорвал с нее целлофан и стал разламывать на куски! Я разломал ее всю! За это время Зураб и Лена оделись. Я взял деревянный чемодан Жоры, поставил его около двери, и велел им уходить отсюда…
Через некоторое время я выбежал за ними, я испугался, что я выгнал людей в жуткий мороз, но их уже не было. Два дня я не приходил в мастерскую, я ходил в Третьякову, в Пушкинский – я пытался забыться, рассматривая скульптуры великих мастеров, но одна и та же мысль, что я выгнал людей, может быть на верную смерть на морозе, не давала мне покоя.
Однажды, рядом с мастерской, мне показалось, что я увидел Жору, я закричал, но человек поднял выше воротник и свернул в соседнею подворотню. Жора больше не появлялся, и я решил, что он уехал на Родину.
Так прошла зима и наступила весна.
Однажды, я ждал новую модель у памятника Пушкина. И, вдруг, я вижу – Жору! Ощущение своей вины вспыхнуло во мне с новой силой. Я почти прокричал:
- Жора, где ты спал?
- У тебя в мастерской…
- Но как ты открывал?
- Я в первый день сделал запасной ключ…
- Молодец, закричал я, - и хлопнул его по плечу…
Мне стало легко, словно тяжелый груз свалился с моих плеч…
Моя счастливая жизнь…
Стояла теплая весна 1937 года. На деревьях уже распустились листья, щебет птиц заглушал все вокруг. Мы с Кочаром вышли из мастерской, которая находилась в бывшей турецкой мечети, и нам казалось, что сама природа воспевает свободу жизни. Мы словно забыли о времени. У нас было радостное, почти ликующее настроение. Мы были молоды и полны сил. Навстречу нам по улице шел дирижер Якубян. (Он, как и Кочар год назад вернулся из эмиграции…)
- Какая встреча, Кочар! – закричал Якубян и бросился нас обнимать.
- Как жизнь, Кочар?
Смущенный Кочар ответил: «Жизнь прекрасна, одно печалит – каждый месяц ремень на брюках приходится застегивать туже на одну дырку…»
Якубян заметил с иронией, что на его ремне уже не осталось дырок…
Через месяц Кочара арестовали – помогли братья-художники. И когда в Союзе Художников Армении шло очередное собрание, слух об аресте Кочара разделил присутствующих на молчаливых, все-понимающих друзей, и недругов, не скрывающих своей радости, которые говорили о Кочаре в прошедшем времени… Как будто его уже не было на этой весенней земле.
Зайчики за обед.
За двойки меня лишили стипендии… Шел 1938 год. Я студент второго курса художественной школы при Ленинградской Академии Живописи… Хотя стипендии, той которая была - едва хватало на первую неделю месяца, а потом - редкий кусок хлеба и обычная вода… Легче было тем, у кого родители жили в деревне – им могли прислать мешок картошки, а мне кто пришлет из далекой Армении… Письма - и те приходили редко… Но, по сравнению с другими студентами, у меня было преимущество, - я был освобожден от общеобразовательных предметов, так как до этого успел окончить балетную школу… И значит - у меня было свободное время. Я решил искать себе работу…
Осенний Ленинград 38 года напоминал один большой и очень неприветливый заводской цех… Все грохотало, сверкало и дымило… На заводах строились трактора, корабли, машины… Кругом нужны были рабочие руки… Но я хотел быть только художником.
- Нико, слушай, ты не там ищешь, - сказал мне наш куратор, - пройдись по детским садам, там часто нужны рисовальщики… Зайчиков рисовать, белочек…
«Это хорошая мысль, - подумал я,- зайчиков, так зайчиков...».
Я бродил много дней, обошел десятки детских садов, но нигде работа художника не была нужна…Еще один - последний садик – и я брошу этот бесполезный поиск… Физические силы мои были на исходе…… Я жму звонок и, с отчаяньем, читаю глазами серую вывеску над дверью: «гор. Ленинград. Васильевский район. Детский сад № 134»…
Дверь открыла совсем молодая девушка.
- Можно поговорить с директором? – спрашиваю я.
- Вы хотите устроить ребенка?
- Нет, я хочу устроиться сам…
Девушка улыбнулась и весело ответила: - Вы опоздали, мы такой возраст не принимаем… Через несколько минут в дверях показалась худая, черноволосая, в толстых роговых очках женщина лет сорока… От нее исходило какое-то внутреннее тепло и я сразу ощутил капельку надежды…
- Меня зовут Сара Дмитриевна, я заведующая, чем могу Вам помочь?..
- Я художник, я ищу работу…
- Работу, - как-то рассеяно переспросила заведующая…
У меня защемило в груди, я понял, что моя последняя надежда исчезает… По коридору до двери плыл тонкий запах варенной картошки… Я невольно потянул носом вкусный запах… Два дня я пил только воду… Сара Дмитриевна все поняла.
- Хорошо, - сказала она, - я найду Вам работу. Знаете, надо нарисовать на шкафчиках разных зверей… Что бы дети не путали шкафчики… Вы сможете?
- Да, да… У меня есть масляные краски, я нарисую…
- Сколько Вы хотите за вашу работу? – спросила Сара Дмитриевна.
- Я не знаю… Мне бы хотелось десять рублей…
Сара Дмитриевна подумала и сказала: «Хорошо, приходите завтра…
- Извините, можно немного денег вперед… Мне очень, очень нужно …
Сара Дмитриевна достала из кармана свой маленький кошелек и вынула оттуда аккуратно свернутую пяти рублевую бумажку…
- Возьмите, - сказала она мне…
- А договор?
- У нас нет такой статьи расхода, - печально сказала Сара Дмитриевна, - возьмите, я буду платить Вам сама. Я нанимаю Вас на работу для себя…
- Я могу оставить какой-нибудь документ…
- Я Вам верю… Пойдемте со мной на кухню, у нас осталось немного еды от ужина, Вас накормят…
На следующий день, захватив с собой краски и кисти, я радостно переступил порог детского садика.
- Здравствуйте, товарищ художник! – почти хором закричали
дети, - Вы нам будите рисовать зверей?
Около детей стояла улыбающаяся Сара Дмитриевна… Она показала мне шкафчики и сказала, что бы я не торопился, а рисовал медленно, так как она распорядилась, что бы меня кормили обедом… Я рисовал целых одиннадцать дней, хотя всех этих мишек и зайчиков мог бы нарисовать за день… Но, я очень старался. И мои рисунки, так понравились детям, а особенно доброй Саре Дмитриевне… Она просто захвалила меня:
- Смотрите, дети, какие у нас теперь веселые шкафчики! У каждого свой добрый лесной зверь… Этих животных художник нарисовал так, что эти животные вас всех любят…
Когда я закончил работу, я сказал Саре Дмитриевне:
- Я Вам очень благодарен, Вы помогли мне так сильно, как никто в этом городе…
- Не торопитесь, -сказала Сара Дмитриевна, - я решила сделать Вам еще один небольшой заказ… Нашему детскому саду нужен портрет Пушкина, правда денег мы Вам не заплатим, но будем кормить … Если Вы согласитесь, на такое условие, то прошу Вас не торопиться… Рисуйте медленно.
Я с удовольствием согласился, что было для меня спасением в голодном 38. . По детсадовскому коридору плыл запах жареной картошки…